(Размышления над книгой Светланы Семеновой*)

Жанр этой книги Светланы Семеновой  определить непросто, поскольку современный читатель (даже эрудированный) в своей массе так и не приучился воспринимать отечественную нетрактатную философию как полноценную национальную философию, сочетающую в себе глубину мысли, ее серьезность и сердечность с принципиальной несистемностью выражения.

Книга С.Г. Семеновой как раз вписывается в аутентичную традицию отечественной философии со всеми ее атрибутами и метами, которые при этом обращены именно к современности, к современному читателю. Эту работу отличает удивительная органика мировоззрения, органика, уже не свойственная нашему распавшемуся на разнородные локальные дискурсы мышлению. Эта органика создается преданностью автора глубинным традициям отечественной нравственной философии, прежде всего ее активно-христианской ветви. Главная здесь фигура, безусловно, Николай Федорович Федоров, чье воскрешение в нашей современной философской культуре и произошло во многом благодаря стараниям Светланы Семеновой. Неудивительна поэтому пронизанность мысли автора основной магистральной идеей «философии общего дела», которая получает новое, во многом неожиданное раскрытие, развеивающее предвзятые и недобросовестные представления об этой уникальной этико-философской концепции. Становится также понятно, почему современный человек остается глух к нравственной философии, и не только к федоровским идеям, но вообще к сердечной мысли как таковой.

Среди основных проводников и представителей сердечной мысли наряду с Федоровым автор называет Тейяра де Шардена и Шри Ауробиндо Гхоша. Может показаться на первый взгляд, что это случайное соположение фигур, однако после прочтения книги ставится понятным авторский выбор. C.Г. Семенова называет их «вестниками наиболее точно уловленного ими вектора движения вперед человечества и мира к высшей природе, к новой бытийственной эре» (с. 101). И географическое появление их тоже весьма примечательно: они явились, как отмечает автор, с трех концов нашей планеты, точнее Евразии - с Запада, Востока и срединной земли – России.

Мировоззренческий стиль автора позволяет вобрать в свой фокус проблемные и значимые явления современной жизни. С. Семенова демонстрирует осведомленность во всех наиболее острых, злободневных и одновременно фундаментальных вопросах современности, о чем бы ни шла речь. Так, в поле зрения автора вопросы биоэтики (клонирование, эвтаназия), социально-политические драмы (терроризм), озабоченность духовным и нравственным состоянием молодого поколения, в котором отмечается страшное явление подростковых самоубийств, анализ страхов массового сознания, балансирующего между псевдо-эсхатологизмом и «гомерической сексуализацией жизни», и т.д.

Актуальные и злободневные вопросы современности решаются не в столь естественном для этого публицистическом стиле, а через фундаментальные философско-антропологические построения, касающиеся предельных вопросов о смысле жизни и смерти, связи смертности и зла, вообще бытийной судьбы человека. Манера автора отвечает нетрактатному стилю отечественного философского письма: здесь и этюды, и фрагменты, и небольшие, порой всего в абзац, рассуждения, посвященные какой-то одной проблеме.

Очевидно, главный тезис всей книги, являющийся мировоззренческим кредо автора, который также является стержневым и для других его работ, звучит так: «…смертны мы и отравлены этим фактом самые глубины нашего существа» (с. 244). Это даже не тезис, не постулат, не аксиома, а какой-то исконный сердечный стон, пронизывающий до самых основ и душу, и ум, и тело. Смертность берется не как «аксиологически нейтральный» фактор наряду с другими свойствами человека и мира, в котором он пребывает, но в качестве фундаментального онтологического дефекта мироздания. Именно от такого воззрения на мир отвык современный человек, привыкший поверхностно, «по касательной» воспринимать глубинные проблемы жизни, видя в них лишь совокупность социальных коллизий. Здесь же принципиально иная, бытийная оптика, которая врезается в самый корень существующих нестроений, в том числе и в социальной жизни.

Особенно важными и оригинальными в этом контексте являются антропологические построения автора. Основываясь на традициях отечественной нравственной философии,  С.Г. Семенова вводит понятие «пульсирующая тварь», с помощью которого оказывается возможным наиболее адекватно описать наличное состояние смертной природы человека. Вот как оно представлено:   «Земная человеческая тварь вся из противоречивых импульсов - какое-то она изначально и исконно смешанное, нечистое существо: тут и эгоистическая самость, вытеснение другого, невольно-вольная смертоносность и вместе с этой неистребимо тлеющей в нем черной искрой - столь же неистребимая тяга к самопревосхождению, к свету и окончательной всеобщей гармонии... Пульсирующая это тварь, можно сказать» (с. 74).

Такова антропология двойственности, лежащая в основании всех великих философских построений. Автор об этом и говорит с самых первых страниц своей книги: «… человек – воплощенное противоречие и двойственность, это разительное и неоспоримое его качество, его он осознал сразу же, как только родово определил себя “смертным” … Только к человеку приложимы столь полярные оценки: божественный ум, совесть, доброта, красота, талант, творчество и низины нравственного безобразия, падения, изощренного злодейства…» (с. 3). Если не понимать, не видеть, не чувствовать этого противоречия, то можно оставить все претензии на мало-мальски внятное познание человека.

 Эта «мучительная пульсация противоречий» будет трясти смертного и одновременно осознающего свою смертность человека, пока, считает автор, смерть не будет реально побеждена. Именно в этой двойственности, сочетающей в себе «бытие и небытие, космос и хаос», заложено самое главное основание «метафизического зла, смертной розни вселенских элементов». Более того, «именно переживание нашей смертности является глубочайшей причиной ощущения бессмыслицы человеческого бытия» (с. 263). Таков сильный экзистенциальный вывод, проясняющий многие коллизии в сфере человеческого духа.

Это, пожалуй, главная мысль книги, проходящая через все изгибы авторской рефлексии, чего бы она ни касалась - будь то состояние массовой культуры или геополитические судьбы российской цивилизации. Все связано одним узлом, во всем автор видит тождество, даже не тождество, а какую-то роковую связь зла и смертности, являющуюся причиной большинства неурядиц рода человеческого, который пытается безуспешно решить их, сея новую рознь.

Отсюда проистекает то, что С.Г. Семенова называет «этикой снисхождения» - авторский концепт и вариант современной этической теории, основанной на глубоком прочтении и переживании экзистенциального строя русской мысли. Можно сказать, что этика снисхождения как бы упорядочивает многообразные нравственные искания русской философии, сводя их к одному смысловому началу, к единому духовному центру - к идее снисходительного отношения к смертному человеку. Все многообразные проявления индивидуального и социального зла, пронизывающие насквозь историю человеческого существования, могут быть, если и не оправданы, то, по крайней мере, поняты. И это действенное понимание, основанное не на абстрактно-метафизических концепциях зла, а на вполне естественной данности, данности смертной природы человека.

Эта простая на первый взгляд идея в действительности представляет собой новую антропологию, антропологию поистине синтетического типа, включающую в себя и христианскую этику, и чаяния русских религиозных философов, и сердечные представления простых людей, которые способны улавливать в себе чистоту нравственного зова. Собственно говоря, это то, что и соответствует исконному пониманию этики как практической философии. Однако полноту этой этической теории, можно сказать, практическую полноту, дает лишь ее соработничество с «философией восхождения» - фундаментальным воззрением, исповедующим возможность преодоления наличной смертной природы человека, что должно привести к выходу в совершеннолетие, в состояние, в котором смертный (и озлобленный) человек, запутавшийся в своих ценностях и предпочтениях, обретет гармонизацию своей разорванной и истерзанной самости.

            Истоки           этих идей - во взглядах русских мыслителей, прежде всего Достоевского и Федорова. Автор призывает заняться разработкой «феноменологии несчастья», чтобы «вгрызться в истоки зла в человеческой природе» и «плодотворно преодолеть свою смертную обиду на несчастный жребий». Помогает в этом Достоевский, который как никто иной, верил в человека, верил в возможность его преображения и спасения. Сам автор  книги говорит об этом так: «...именно Достоевский при всем своем бесстрашном погружении в парадокс природы человека не впал, как многие философские и художественные аналитики, в обессиливающий ужас перед страшноватым лицом этого парадокса, в ядовитую мизантропию, а сумел сохранить в себе веру в человека» (с. 240). Однако это всепрощение основывается на этическом признании всеобщей виновности. В обратном случае - все может оказаться тщетным.

С.Г. Семенова пытается объяснить проявления души человека современной массовой культуры в ее «кризисности», в ее «глубинном невротизме и нигилизме», отмечая, что есть «своя смертная метафизика и в  разверзающихся безднах эротизма и оргиазма, сплетенных в своих темных корнях с самоистребительными и садическими импульсами...» (с. 86). Она подчеркивает «смертопоклонство современной массовой культуры», которая наслаждается растиражированными образами смерти, что в изобилии льются со страниц книг, журналов, газет и   более всего с киноэкранов. Современная медийная культура профанирует смерть, сделав наиболее трагическое и таинственное событие бытия темой для «культурного досуга».

О духовно угнетенном состоянии души современного человека было много сказано известными европейскими мыслителями (такими, как Хейзинга, Швейцер, Фромм и др.), но здесь явно прослеживается попытка совершенно по-иному присмотреться к дефектам нравственного сознания современного человека через раскрытие инфернальных бездн его смертного естества. Автор пишет, что «...трупный яд таится в каждой клеточке любой смертной индивидуальной жизни как ее темная, пока фатальная энтелехия. Он же вдруг разливается в жилах демонизируемой массовой культурной молодежи, в ее нигилистических вывертах» (с. 86).

Оценки современности, данные автором, суровы, но лишены какого бы то ни было морализаторства. Аналитика современности заслуживает отдельного внимания, поскольку в отличие от большинства существующих критик автор не ограничивается поверхностной констатацией существующего кризиса с соответствующими нравоучительными заклинаниями, но касается самой сердцевины «духовной ситуации времени».

Сколько боли и тревоги и в то же время праведного гнева и справедливой оценки в таких словах автора: «Сейчас история вываривает нас в котле зверообразного капитализма, с его резким понижением требований к человеку, с культом разнузданности и безлюбовного эгоизма - убери, смети, а то и уничтожь всякого, кто на твоем пути!» (с. 295). Такова примета нашей эпохи, которую автор в соответствии со святоотеческой традицией называет «отвердением сердец», подчеркивая, что на это сейчас работает массовая культура, ведущая почти к «равнодушному принятию несчастий и смерти других».

Или вот еще такие слова, характеризующие современность: «Сейчас идет наименее метафизическая эпоха: с высот идеалов, религиозных, псевдорелигиозных, социальных (пусть и частичных, и дефектных) плюхнулись в относительность, в устройство просто жизни, причем элементарнейшей и недавно еще достаточно благополучной» (с. 415). Этика любви к ближнему ли, дальнему попрана и заменена исключительно своекорыстными интересами: «Сейчас в джунглях индивидуализма, беспардонной борьбы за деньги и влияние - при культе телесного наслаждения, без пределов и запретов, при господстве духа самостного властвования и нигилистического гедонизма - вылезает уже: “Человек человеку - сатана ”» (с. 18).

Давая обобщающую характеристику современности, автор говорит о том, что торжествует неоязыческий идеал, «отграняющий жизнь человека только земным уделом, неизбывным смертным сроком, его неизменной природой, со всеми вытекающими отсюда ценностями: потребительским качеством жизни, самоутверждением, самореализацией, богатством и успехом, возможностями для удовлетворения максимума потребностей, желаний, фантазий...» (с. 169).

Этих высказываний достаточно, чтобы понять главное: произошло какое-то фатальное понижение статуса человека как нравственного существа. Возможно, прежние эпохи перегрузили человека какими-то сверхчеловеческими и во многом утопическими идеалами, и сейчас мы расплачиваемся за это элементарной человечностью. Деидеологизация оборачивается на самом деле утратой человеческого в человеке. Объяснима поэтому всеобщая потеря интереса к метафизическим проектам, в том числе и к космическим («Почему народ так остыл к космосу?»).

Но книга Светланы Семеновой полна не только острой критики современности, которая, уверен, поможет современнику глубже осознать самого себя, но также и тонких лирико-философских медитаций о мире, Боге, человеке, тайне мироздания, вечности и времени. И здесь сказывается серьезный философ. Boт хотя бы один фрагмент, озаглавленный «Момент и дурная бесконечность времени»:  «Момент, возможно, ближе к вечности, чем время в дурной бесконечности своего протекания. Миг, особенно интенсивно переживаемый, как бы концентрирует в мельчайшем остановленном кванте времени качество вечного настоящего, вечности как особого онтологического состояния одновременного пребывания всего и всех, их сосуществования. Оттого великие поэты, вестники иного бытия, так глубоко и радостно восчувствуют момент и миг (прозрения, блаженства...) и грустно, меланхолически принимают бег времени» (с. 94).

Особое место в книге занимают отрывки из дневников автора «Мысли и ситуации». Это одновременно и литература, и философия. Здесь мысль, фиксируя и самые обыденные и повседневные вещи, частные, семейные, бытовые, и большие политические и культурные события, всегда концентрируется на главном - глубинном духовном измерении жизни.

Многое поражает, впечатляет и удивляет здесь; наряду с достаточно интимными и откровенными вещами лично-трагического характера - философские рассуждения о смысле мира, судьбе человечества, пронизанные болью и состраданием мысли о России. Из дневников особенно значимым является, на мой взгляд, запись от 27 февраля 1993 г.; где раскрывается авторское исповедание веры.

Видно, что автор предельно честен с собой. Прежде всего, две вещи, два главных душевных состояния определяют весь авторский мирострой; это - «неприятие онтологической силы зла» и неприятие «никакой драмы гордости, бунта, падения, противодействия Богу...» Может показаться, что здесь противоречие. Так, с одной стороны, если имеет место неприятие зла мира, то оно, как правило, происходит и с неприятием самого мира и его Творца, что выливается в бунт против Бога. С другой стороны, если есть смирение с «благой волей Творца», то, как правило, нет никакого протеста и против наличного зла. Эти мировоззрения характерны для пассивной ортодоксальной религиозности и для утопичного социального реформаторства. Но они чужды духу русской философии, который автором увязывается с подлинной христианской мыслью, суть которой выражается таким образом: «зло - недостаток, отсутствие добра. Это для меня не головной силлогизм, не “философия”, не богословие, а внутренне-сердечное убеждение» (с. 506).

И еще очень важные, почти что личные признания-откровения, в которых, однако, выражен предельный смысл русской философии: «Я не люблю отчаяния, и отчаяния метафизического, прежде всего... Самое нелюбимое слово: никогда!... Я всегда хочу невозможного.. .» (там же).

Невозможное, как сказал Андрей Платонов, «невеста человечества»…

Книга Светланы Семеновой - смелая, дерзкая, в чем-то даже отчаянная, поскольку надо быть сегодня на последнем пределе отчаяния, чтобы достучаться до сердец, чтобы пробить брешь во вновь закостеневшем сознании, обольстившимся очередной, на этот раз плоской и безыскусной, иллюзией счастья. И в то же время это книга подлинного смирения, того смирения, которое всегда отличает по-настоящему глубокую и добрую мысль, которая радует тем, что она просто есть.

Увещевания и заклинания бессмысленны в области «высоких» и «тонких» материй философии, но хочется все-таки призвать всех, в ком жажда истины жива и ненасытима, обратиться к этой книге.

В.В. Варава (Воронеж)