Существует множество неупорядоченных философских знаний, дисциплин и направлений, конфликтующих и противоречащих друг другу. В истории философии не раз предпринимались попытки ее систематизации. В настоящее время в связи с глобальной интеллектуализацией и преподаванием философии во всех университетах мира возникает необходимость системной интеграции философских знаний. Вводится раскассирование философских знаний по направлениям, дисциплинам и предметам. На его основе строятся двухмерные матрицы, на базе которых может быть проведена системная полиструктурная интеграция философских знаний.

There are many disordered philosophical knowledge, disciplines and areas, conflicting and contradictory. The history of philosophy is the history of systematization of those trends. It’s important nowadays  also for effective teaching philosophy. Philosophy can be analyzed by its field, subject or method. Some two-dimensional matrixes can be built for the sake of philosophical knowledge integration.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: полиструктурная иерархическая система, полиэлитарные системы, стратификация общества, философские системы, элиты, философия, оправдание философий, коменсенсная философия, профессиональная философия, системная интеграция философий.

KEY WORDS: polystructural hierarchical system, polyelite systems, clusters of society, philosophical systems, elite, philosophy, justification of philosophy, commonsensial philosophy, professional philosophy, philosophical knowledge integration.

Современный человек живет в необъятном океане знаний. Здесь сразу же требуются два разъяснения. Первое касается понятия «современный человек», второе (да простят мне метафоричность) – океана знаний. Современным является любой житель планеты, независимо от того, идет ли речь об индейце, живущем в джунглях на берегах Амазонки, миллиардере, офис которого находится на Уолл-cтрит в Нью-Йорке, или о профессоре, читающем лекции в Оксфорде. Человеком является только что родившийся младенец и столетний старец, мужчины и женщины, психически здоровые и психически больные люди, горожане, обитающие в мегаполисах, и сельские жители, никогда не покидавшие своей деревни. И конечно, не все они обладают различными знаниями, тем более знаниями адекватными, поэтому, говоря о человеке, я имею в виду родового человека [Маркс, Энгельс 1974 42, 93][i], человека, в котором человеческие качества берутся в наиболее развитой форме, в форме некоторой идеализации. Термин «идеализация» я употребляю здесь в чисто научном смысле так же, как делают, например, физики, говоря об идеальном газе.

Люди (в смысле родового человека) обладают знаниями, по-разному их используют, обновляют их или довольствуются раз навсегда усвоенными простейшими повседневными сведениями, необходимыми для рутинной и монотонной практики, поддерживающей столь же монотонную жизнедеятельность.

Что еще важнее, так это то, что понятие «знание» покрывает гигантское разнообразие часто нестыкующихся между собой знаний, относящихся к разным эпохам, к различным областям человеческой деятельности, к тому, что находится за ее пределами, к миру фантазий, больного воображения, к феноменам субъективной и объективной реальности. Вы скажете, что это общеизвестно, что в моих утверждениях нет ничего нового, и я не буду возражать. Но вот здесь-то и начинается философия. Она, как об этом говорили Платон, а затем и Аристотель, возникает из удивления. И разве Вас, коль скоро Вы дадите себе труд задуматься, не удивляет гигантская избыточность, колоссальность, разнообразие и сложность человеческих знаний. В связи с этим возникает множество вопросов. К их числу относятся, например, такие: почему нас интересуют знания, функционировавшие в Древнем мире и давно утратившие всякое практическое значение? Почему нас интересуют знания о далеких галактиках, путешествие к которым заняло бы миллионы световых лет и до которых ни мы, ни сотни последующих поколений (коль скоро жизнь на Земле сохранится) никогда не доберемся?

И теперь я подхожу к центральному вопросу этой статьи, а именно, какое место в системе этих знаний занимают знания философские? Зачем и кому они нужны? Да и нужны ли они? Вопрос этот занимает главным образом самих философов, да еще студентов многих тысяч университетов, разбросанных по разным континентам и странам.

С момента распространения европейских университетов в эпоху Позднего Средневековья и Раннего Возрождения философия стала непременным предметом университетского образования. И при этом речь, в основном, идет о европейской философии. Правда, в университетах Китая и Индии изучают философию конфуцианства, даосизма, буддизма, учения основных индийских философских школ. В университетах Южной Африки, Сингапура, Индонезии, других азиатских стран, а также Латинской Америки, Австралии изучают философию (и преимущественно евро-американскую, отчасти исламскую). И студенты, которые собираются стать врачами-стоматологами, программистами, экономистами, математиками, химиками, биологами, ихтиологами или энтомологами, должны знакомиться с воззрениями Мэн-дзы, Конфуция, Николая Кузанского, Декарта, Канта, Гегеля, Маркса, Ницше, Хайдеггера, Гуссерля, Поппера, и т.д. Понадобится ли это практически при решении профессиональных и жизненных проблем будущим врачам, инженерам и бизнесменам? Профессиональные философы, преподающие этот предмет в университетах, отвечают на этот вопрос, мягко скажем, уклончиво. Философия, по их солидарному мнению, нужна для обоснования научного мировоззрения, для овладения культурным наследием человечества, для понимания смысла жизни и т.д.

Современное, хорошо организованные школьное, а тем более университетское, образование даёт учащимся достаточно сведений для владения основами научного мировоззрения, для усвоения социо-культурных традиций, для ориентации в нашем быстро меняющемся мире. Что же касается таких проблем как смысл бытия, смысл жизни, сущность, справедливость, природа человека, методология научного познания и т.п., которые издавна считались прерогативой философии, то современная астрономия, физика, химия, биология и другие конкретные науки дают информации о бытии больше, чем все философские учения вместе взятые. И притом, о бытии реальном, с которым сталкивается, в котором живёт и действует подавляющее большинство жителей планеты. Так кому и зачем нужна философия? В каком смысле, при каких обстоятельствах и для каких целей ее существование, особенно в современном мире, оправданно. Для этого мне придется сделать несколько шагов в сторону. 

Первый из них касается понятия системы и системности, тем более что об этом заявлено в названии статьи. Второй – проблемы полиэлитарности разных и особенно современных обществ.

Что касается систем и системности, то сразу же скажу, что эти понятия очень заезжены, захватаны и употребляются к месту и не к месту. Поэтому я вынужден дать краткое пояснение, в каком смысле они употребляются в этой статье[ii]. Допустим, что имеются различимые (в интеллектуальном или в чувственном пространстве) явления, события или процессы, которые я совершенно условно обозначаю литерами А_1, А_{2, …} А_k, и пусть также имеются различимые явления, события, процессы ряда B₁, B_{2, …} B_n (где k и n натуральные числа). Допустим также, что A_i  (1 £ i £ k) из первого ряда связана и взаимодействует с другими феноменами в совокупности А_1, … А_k сильнее, прочнее, постояннее, продолжительнее, эффективнее, чем с любым элементом последовательности B_{1, …} B_n.

В этом случае я буду считать, что совокупность феноменов, обозначаемых литерами А, образует систему или целостность, а каждый отдельный феномен из этой совокупности представляет собой ее подсистему или компонент. Совокупность достаточно стабильных отношений или взаимодействий, в которые включены компоненты А_L,…A_m (l ¹ m, оба числовых индекса могут принимать значения от 1 до k) образуют структуру в системе А. При этом главной характеристикой структуры является не состав входящих в нее компонентов, а тип устойчивых отношений или взаимодействий. При сохранении этих отношений замена любого компонента другим, вписывающимся в данную структуру, не нарушает её идентичности. Вместе с тем один и тот же компонент может входить в несколько разных структур.

Системы, в которых имеется несколько различных структур, отличающихся типом детерминирующих их отношений и взаимодействий, а также составом компонентов, я буду называть полиструктурными. Полиструктурные системы и в природе, и в обществе, и в интеллектуальном мире могут отличаться по сложности, по отношению субординации-координации. И если субординация является доминирующей, то мы имеем дело с иерархически построенными полиструктурными системами. И в обществе, и в окружающем нас мире, и в мире знания полиструктурных иерархических систем несть числа. Что касается последовательности феноменов, обозначаемых символами В, то они представляют собой окружающую среду или «внешний мир» по отношению к системе А. У этой концепции систем и структур есть то преимущество, что оно в равной мере применимо к природным, социальным и интеллектуальным явлениям и процессам.

Теперь второй шаг. Существует огромное количество социально-философских и социологических учений, которые по-разному классифицируют, расчленяют, позиционируют общественные целостности. Я не буду их перечислять, они достаточно хорошо известны. Это культуры по О. Шпенглеру, цивилизации по А. Тойнби, общественно-экономические формации по К. Марксу и т.д. Я предлагаю свою стратификацию социальных целостностей. Не будучи лучшей, она все же представляется мне достаточно адекватной, но главное – наиболее комфортной для моих целей. В каждом достаточно развитом обществе можно выделить, по крайней мере, три группы социальных образований: элиты, палюс (palus, лат. – болото), группы маргиналов.

При этом в моей стратификации термин палюс (болото) не носит ни уничижительного, ни оскорбительного, ни вообще какого-либо негативного характера. Я понимаю под палюсом массу социальных слоев или группировок, устойчивых или неустойчивых социальных образований, которые в данный момент, при данных обстоятельствах и по отношению к данной проблеме являются относительно пассивной массой, управляемой, не играющей большой роли при решении исторически значимых стратегических социальных проблем. При этом в другое время и при других обстоятельствах палюс может быть активным, бурлящим, социально опасным. Что касается маргинальных групп и сообществ, то статус маргинальности довольно сложен, и я затрудняюсь здесь дать ему точное определение[iii]. 

В развитых обществах, особенно современных, рассматриваемых как достаточно сложные иерархические системы,  можно выделить структурные образования, которые играют роль элит, маргиналов или палюса. Вместе с тем эти социальные образования сами могут быть весьма сложными полиструктурными системами. И жестких, непроницаемых граней между ними не существует.

 Основоположник современной элитологии В. Парето указывал, что элиты – это группы людей, которые в силу тех или иных причин обладают максимальной властью в данном сообществе и выполняют функцию управления, тогда как остальные члены сообщества, их организации и объединения в большей или меньшей степени оказываются управляемыми. Другой крупнейший элитолог ХХ в. Р. Миллс писал: «Властвующая элита состоит из людей, занимающих такие позиции, которые дают им возможность возвыситься над средой обыкновенных людей и принимать решения, имеющие крупнейшие последствия… они командуют важнейшими иерархическими институтами и организациями современного общества. Они занимают в социальной системе стратегические командные пункты, в которых ныне сосредоточены действенные средства, обеспечивающие власть, богатство и известность, которыми они пользуются» [Миллс 1959, 24].

И Парето, и Миллс ухватили важнейшие особенности элит, но они упустили из виду вопрос, что позволяет элитам осуществлять их власть и занимать стратегические позиции в обществе. Я бы назвал фундаментальным достоянием элит знание. В состав элит люди могут попадать в силу разных обстоятельств, таких как богатство, сила, пронырливость, умение интриговать, подлость, предательство, опыт в управлении людьми, военная доблесть, умение быстро ориентироваться в сложной обстановке, наличие особо привлекательных и влияющих на людей черт характера, называемых часто харизмой. При этом и Парето, и Миллс, и многие другие элитологи не уделяют должного внимания знаниям, которые требуются для управления людьми и организациями, для принятия и реализации стратегических, тактических и оперативных решений. Среди этих знаний не последнее место занимают знания, которые обычно называют философскими. При этом я говорю не только о профессиональных в смысле Поппера [Поппер 2007] философских знаниях, но и о так называемой коменсенсной философии. Я калькирую английский термин «common sense», который подходит здесь гораздо лучше, чем широко распространенное понятие «здравый смысл», потому что здравый смысл далеко не всегда является общим достоянием, а коменсенсные знания не всегда являются здравыми.

Здесь уместно вспомнить мои предыдущие рассуждения. Я утверждаю, в отличие от выше упомянутых элитологов, что современные общества являются не только полиструктурными, но и полиэлитарными. И в тех слоях, социальных группах, классах, социальных кластерах [Макаров 2010], которые можно отнести к палюсу и к маргиналам, существуют свои элиты, выполняющие элитарные функции. Я поясню эту мысль примером.

Известно, что в любом современном правовом государстве «хронические преступники», воры, мошенники, террористы и коррупционеры образуют особый криминальный мир. В так называемых «здоровых обществах» этот мир находится за их границами, за их правовыми пределами и в силу этого является маргинальным. В этом маргинальном мире есть свои элиты со своей особой жизненной философией. В подтверждение сказанного я приведу выдержку из романа известного российского писателя, знатока криминалистики и жизни уголовного мира, доктора юридических наук, профессора, заслуженного юриста, полковника милиции в отставке  Д.А. Корецкого, который описывает беседу начинающего жулика с крупным уголовным авторитетом дядей Петей: « - Ты еще не вор, - благодушно говорил он, почесывая заросшую седыми волосами грудь, на которой раскинулся храм с семью куполами – знак принадлежности к авторитетам, показывающий, что дядя Петя побывал в зоне семь раз. – Ты пока крадун. Вором непросто стать. Надо наш Закон знать и свято соблюдать. Будешь честным, чистым – станешь жуликом. К тебе братва долго присматриваться будет: как ты живешь на воле, как – в зоне, как воруешь, как к товарищам относишься. Заслужишь – сходка тебя вором коронует. Но вор – кристальной души человек! Братва все вопросы вместе решает, но последнее слово за вором. Как он скажет – так и быть должно!..

- Не каждый кто ворует – вор, - продолжал объяснять дядя Петя. – Он может быть и козлом, и чушком, и пидором!

Старый вор презрительно сплюнул.

 - Нас честь и порядочность отличает. Нет денег – за карты не садись! Сделал дело – отдай долю в общак, братве помоги! И не семьи быть не должно, ни богатства. Богатство – это грех. Его потерять боятся, а кто чего-то боится, тот человек конченый! Менты его быстро раскусят и начнет он стучать, как дятел, пока правилку ему не сделают и на нож не поставят…» [Корецкий 1994, 107].

Вы можете не соглашаться со мной, но я усматриваю в монологе дяди Пети все признаки философии: здесь есть элементы определенного воровского мировоззрения, апология особого элитарного положения «воров в законе», понимание иерархичности криминального сообщества, здесь присутствуют определенные этические максимы. Даже элементы «кадровой политики» при рекрутировании наиболее «достойных» представителей криминального мира в ряды ее элитарных воровских авторитетов. Эта длинная цитата показывает, что особая коменсенсная философия, именно философия криминала, выполняет определенную функцию оправдания, если хотите «идеологической поддержки» криминального сообщества.

Но, конечно же, определенная, и отнюдь не коменсенсная философия, была присуща представителям высших государственных, политических и военных элит нормального, социально здорового общества. Позвольте поэтому привести еще одну выдержку на этот раз жизнеописания Александра Македонского. Находясь в одном из походов, Александр узнал, что его учитель Аристотель опубликовал свои труды. Вот каким письмом откликнулся на это событие великий государственный деятель и полководец: «Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах. Будь здоров» [Плутарх 1983, 52–53].

Конечно, между чисто литературным персонажем дядей Петей и исторически реальным великим полководцем «дистанция огромного размера», ее огромность определяется гигантским временным интервалом, полным несходством социально-исторических эпох, культур, этносов, общественного положения персонажей, несходством полиструктурных, полиэлитарных социальных систем и бездной других обстоятельств. Но примечательно другое, а именно то, что оба персонажа и выдуманный, и реальный отлично понимают важность философских знаний (в одном случае – коменсенсных, в другом – профессиональных), их существенность для поддержания власти, для управления сообществом, для сохранения выгодных структурных особенностей.

С тех пор как возникли первые цивилизации и в них с большей или меньшей отчетливостью прописались различные социальные, экономические и политические структуры, с исторической неизбежностью появилась необходимость в духовных или, я бы предпочел сказать, интеллектуальных системах оправдания, объяснения существующего социального порядка и его укорененности в основаниях мира, в том, что имеет место быть как неизменная основа, как природа всего сущего. На протяжении первых тысячелетий раннего цивилизационно-культурного мироустройства эту интеллектуальную функцию выполняли предрассудки, суеверия, религии и культивировавшие, обосновывавшие и продуцировавшие их колдуны, шаманы, жрецы – главные интеллектуалы тогдашнего мира. Но со временем на перекрестке многих социальных и экономических коммуникаций Древнего мира – в античной Ионии – там, где пересекались многие культуры и цивилизации, любознательность представителей интеллектуальных элит того времени привела к двум поистине революционным событиям в духовной культуре: появлению отношения к мудрости как к интеллектуальному багажу, как к инструментарию познания мира; и стремлению как апологетически, так и критически разобраться в этой мудрости, не апеллируя к мифологии и миру богов. Это породило то, что принято называть любовью к мудрости, то есть философию.

С тех пор количество философов, философских школ и направлений постоянно росло. И постепенно, наряду с повседневной, бытовой мудростью, которую я выше назвал коменсенсной философией, появилась философия профессиональная, философия «академическая», философия как особый вид деятельности, которым ее представители занимались не по преимуществу, а исключительно. Поппер называл эту философию профессиональной, отличая ее от так называемой мелкой философии, которую я предпочитаю называть коменсенсной [Поппер 2007]. И со временем профессиональные философы начали образовывать особые интеллектуальные элиты, прямо или косвенно связанные с элитами политическими, религиозными, социальными, научными и т.д.

На сегодняшний день существуют сотни, если не тысячи популярных и сложных многотомных академических курсов по истории философии от древности до наших дней. И поэтому я не стану останавливаться на этом сколько-нибудь подробно. Но безусловно заслуживает констатации один важный факт, являющийся отчасти специфической чертой философии, а именно, наличие огромного множества взаимно исключающих, непрерывно критикующих друг друга школ и учений, каждая из которых претендует на познание абсолютной истины, на обладание единственно верным учением о бытии, смысле жизни, целях и перспективах развития человека и человечества. У. Джеймс более ста лет назад писал: «Философия, ставшая таким образом общечеловеческим достоянием, образует в своей совокупности чудовищно неупорядоченную массу учености» [Джеймс, Рассел 2000, 7]. Такое положение дел приводит к тому, что в сообществе профессиональных философов до сих пор нет единства в понимании ее сущности, целей, задач, теоретических оснований, методологии и степени эмпирической проверяемости. В связи с этим другой классик философии XX в. Б. Рассел предупреждал: «…Но тому, кто хочет стать философом, надо научиться не бояться абсурда» [Рассел 2009, 42].

Интересно, что значительная неупорядоченность, хаотичность и «неупакованность» философии в какую-то схему осознавались ее крупнейшими представителями довольно давно. И давно предпринимались попытки преодолеть этот недостаток, ведущих к упомянутому Расселом абсурду. Одной из первых попыток такого рода можно, пожалуй, считать труды Аристотеля, который изложил свое понимание всей совокупности знаний, покрывавшихся затем в течение многих веков общим названием «философия». Наиболее крупными попытками системного изложения фундаментальных проблем и решений философии, ее отдельных частей в эпоху Средневековья можно считать, пожалуй, обе «Суммы…» Фомы Аквинского и «Сумму…» Оккама. Но самая крупная попытка нанизать все философские системы, сложившиеся на протяжении предшествующих тысячелетий, была предпринята Гегелем, который «подстриг», подравнял, выправил философские учения своих предшественников так, что они представлялись ступенями, по которым абсолютный дух карабкался к своему наиболее полному систематизированному изложению в философии самого Гегеля. Несмотря на грандиозность попытки, система великого диалектика ненадолго пережила своего основателя. И уже с первой трети XIX в. и до конца XX в. «размножение» философских учений приняло шквальный характер.

В кембриджском курсе [Введение в современную … 1995] авторы вместо предисловия помещают беллетризированный рассказ о студентке, которая решила изучить философию и вдруг обнаружила, что все авторы известных философских концепций отвергают учения друг друга, подвергают их сокрушительной критике, излагают свои трудно понятные версии. Объяснением этой абсурдности и чудовищной неупорядоченности философских знаний, существующих до сих пор, отчасти можно считать полиэлитарность любого сложного и особенно современного общества. Каждая элита, к каким бы социальным стратам она ни относилась, нуждается в определенном идеологическом обосновании, оправдании и критике других, нелояльных по отношению к данной элите идеологий. Этим объясняется несовместимость участвующих в этих баталиях идеологически ориентированных философий и социальных теорий. Другая и весьма существенная, на мой взгляд, причина заключается в том, что со временем профессиональные философы сами начинают образовывать некоторые элитарные и достаточно замкнутые в себе группы. Члены этих элит пишут друг для друга, полемизируют друг с другом и с членами других философских элит, создают свой, трудно понятный непосвященным концептуальный аппарат.

Можно ли считать это положение нормальным, полезным и непоправимым, следует ли согласиться с тем, что эта неупорядоченность и труднодоступность специфических философских знаний − отличительный признак философии и что уничтожить их можно, лишь уничтожив саму философию? Я склонен к тому, чтобы попытаться найти оптимистический ответ на этот вопрос. И в связи с этим в самом простом, я бы сказал, суперпримитивном варианте я предложил бы раскассировать философские знания следующим образом:

1. Основные философские направления;

2. Дисциплинарные философские учения;

3. Философские исследования отдельных культурных, социально-эмоциональных, психических и иных феноменов, имеющих широкое, а иногда универсальное распространение.  

К первым я отнес бы феноменологию, экзистенциализм (в различных версиях), персонализм, интуитивизм (в различных версиях), логический позитивизм, критический рационализм, аналитическую философию, марксизм (в различных версиях), неотомизм, постмодернизм и т.п. Ко второй группе я отношу наиболее влиятельные и распространенные «отраслевые», или дисциплинарные, философии. К ним принадлежат  эпистемология (в ее разных версиях), философия науки, философия образования, философия техники (технологии), политическая философия (политология), философия культуры (культурология), философия поведения и его принципов (этика), философская антропология, философия истории и т.д. К третьей группе стоит, пожалуй, отнести философию страха, философию сексуальности, философию моды, философию агрессивности, философию наивности и т.д.

Относительно самого характера предложенного мной раскассирования можно и, пожалуй, даже нужно спорить, но несомненно, что даже в такой примитивной форме это может оказаться полезным, хотя бы в качестве первого шага, для системной интеграции столь различных по предмету и методам анализа философских знаний. Для того чтобы прояснить предлагаемый мной системный подход, нужно было бы построить трехмерную матрицу, каждую из плоскостей которой могли бы занять потенциальные подсистемы некоей более или менее структурированной совокупности философских знаний. Так как построить такую матрицу на журнальных страницах невозможно, я ограничусь двумя плоскими матрицами Р1 и Р2. Первая из них указывает на возможные взаимосвязи между основными направлениями евро-американской философии XX в. и «отраслевыми» философскими дисциплинами. Вот как выглядит эта первая матрица:

Р1

Что касается второй матрицы, то в простейшем варианте она выглядит так:

Р2

В некоторых ячейках, образованных пересечением столбцов и строк приведенных матриц, я поставил произведения профессиональных философов, в которых осуществляется интеграция направленческих и дисциплинарных (отраслевых) философских исследований. Чтобы заполнить эти ячейки более подробно, потребовалась бы память мощного компьютера и продолжительные исследования большого массива философских публикаций. В рамках одной статьи и даже одной объемистой монографии это вряд ли осуществимо. И поэтому как сами матрицы, так и их заполненные ячейки надо рассматривать лишь как беглую иллюстрацию обсуждаемых мною идей или первые шаги по пути системной интеграции философских знаний, пути длинного и непростого.

Если матрицы Р1 и Р2 поставить в реальном пространстве перпендикулярно друг к другу, то мы получим ортогональную проекцию, которая даст достаточно полное представление о пересечении, совмещении, взаимосвязи, взаимодействии и даже  слиянии проблем, методов, исходных посылок и результатов различных видов и типов философских знаний, зафиксированных в строках и столбцах двухмерных матриц. Это позволит более или менее четко разместить в образуемых в этой проекции ячейках многочисленные труды по философии. Процедура эта не будет безукоризненно четкой, но позволит осуществить структурирование философских знаний в рамках некоей иерархической полиструктурной системы.

Картина при этом не будет полной, так как в состав трех приведенных выше групп философских знаний, отличающихся проблематикой, предметом и методами исследования, я не включил, например, такую философскую дисциплину, как метафизика, которой на протяжении и, особенно, в конце XX столетия различные философские направления уделяли много внимания. И сделал я это вполне намеренно, ввиду исключительной сложности и многозначности самого понятия метафизика. Основанием для этого было мое стремление сделать понятной идею системной интеграции философских знаний, а не демонстрировать угнетающую скрупулезность в интерпретации того или иного кластера философских знаний.

Теперь еще одно существенное замечание. До сих пор речь шла о построении, хотя и несколько рыхлой, системы профессиональных философских знаний. Но за бортом предлагаемой мною работы по кластеризации и системной интеграции философских знаний остается гигантский слой «коменсенсной» философии. А между тем именно она составляет основу мировоззрения, морали и ценностных установок большинства человечества. Даже специалисты, получающие университетское образование, а вместе с ним и обрывки профессиональных философских знаний, в реальной жизни, в повседневной бытовой деятельности руководствуются не профессиональной, а коменсенсной философией. И её изучение могло бы составить весьма интересный предмет для исследований профессиональных философов в традициях или на перекрестке основных направлений и дисциплинарных ветвей академических философских знаний.

Исследованиям по системной интеграции философских знаний еще предстоит начаться. Я думаю, для этого есть, по крайней мере один, чрезвычайно серьезный повод. Мы живем не только в океане знаний. Что важнее – мы современники лавинообразного нарастания социальных сетей, штурмового роста Интернета, глобальной компьютеризации, торжества виртуального мира и связанных с этим нарастающих глубинных социальных изменений. Нарастание этих знаний, если не противопоставить им системную интеграцию, несет потенциальную угрозу потери взаимопонимания между представителями различных групп, социальных и интеллектуальных слоев, входящих в состав различных социальных образований. В перспективе и, возможно, не очень далекой просматривается возникновение глобального суперинтеллекта.

Немногим более четверти века назад братья Дрейфусы [Дрейфус, Дрейфус 1986] с позиций феноменологической философии доказывали невозможность создания искусственного интеллекта, по мощи своей превосходящего естественный интеллект человека. Теперь мы знаем, что искусственный интеллект – это факт и что компьютерные программы способны обыграть в шахматы самого искусного гроссмейстера. Они способны делать сложнейшие научные расчеты, управлять космическими спутниками, роботами со многими степенями свободы движения. Сама возможность роботизации большинства не только бытовых, но и интеллектуальных операций вызывала когда-то опасения таких писателей как Чапек, Майринк, Бредбери и братья Стругацкие. Но это была беллетристика. Сейчас суперинтеллект, превосходящий по мощности любой человеческий, постепенно вписывается в повестку дня нашего столетия. И это, возможно, потребует глубочайшего, прежде всего философского, осмысления. Я думаю, что перспектива создания, а возможно и господства, суперинтеллекта, использование его позитивных достижений и профилактика негативных – одна из важнейших проблем разных философских направлений и философов различных взглядов и убеждений. Возможно, что здесь находится стержень, вокруг которого может произойти системная интеграция философских знаний.

Философы, гении и просто хорошие профессионалы всегда стремились к постижению абсолютной истины. И хотя достичь ее никому не удалось и вряд ли удастся, потому что она изменчива, подвижна и диалектична, но на пути к ее постижению, возможно, будет достигнуто решение многих актуальных задач. Я не думаю, что выдвигаемая мною идея системной интеграции философских знаний будет встречена с одобрением всеми читателями этого журнала. Но всё же надеюсь, что некоторая их часть, пусть даже небольшая, усмотрит долю истины в моей концепции и приложит усилия к её позитивной критике, коррекции и развитию. В обоснование этой моей надежды я приведу слова Р. Декарта: «И совершенно бесполезно подсчитывать голоса, чтобы следовать тому мнению, которого придерживается большинство авторов, так как, если дело касается трудного вопроса, более вероятно, что истина в нем могла быть обнаружена скорее немногими, чем многими» [Декарт 1989 I, 83].

Литература

Анисимова 2010 – Анисимова А.Э. Новый историзм: Науковедческий анализ. М., 2010.

Бабушкин 1985 – Бабушкин В.У. Феноменологическая философия науки. М., 1985.

Бердяев 1993 – Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993.

Введение в современную … 1995 – An introduction to modern European philosophy / Ed.  by J. Teichman,  G. White. N.Y., 1995.

Гринблатт 1983 – Greenblatt S. Renaissance self-fashioning. Chicago, 1983.

Декарт 1989 – Декарт Р. Сочинения в 2-х томах: Пер. с лат. и франц. Т. 1. М., 1989.

Джеймс, Рассел 2000 – Джеймс У., Рассел Б. Введение в философию. Проблемы философии: Пер. с англ. М., 2000.

Дрейфус, Дрейфус 1986 – Dreyfus H., Dreyfus S. Mind over machine: The power of human intuition and expertise in the era of the computer. Oxford, 1986.

Корецкий 1994 – Корецкий Д.А. Пешка в большой игре: Романы, повесть. М., 1994.

Макаров 2010 – Макаров В.Л. Социальный кластеризм: Российский вызов. М., 2010.

Маркс, Энгельс 1974 – Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: Изд. 2-е. М., 1974.

Маркузе Г. 2007 – Маркузе Г. Одномерный человек. М., 2007.

Миллс 1959 – Миллс Р. Властвующая элита. М., 1959.

Пап 1962 – Pap A. An introduction to the philosophy of science. N.Y., 1962.

Плутарх 1983 – Плутарх. Сочинения. Пер. с древнегреч. М., 1983.

Поппер 2007 – Поппер К. Все люди – философы. Пер. с нем. Изд. 3-е. М., 2007.

Поппер 2010 – Поппер К. Логика научного исследования. М., 2010.

Ракитов (ред.) 2009 – Системный анализ и аналитические исследования: Руководство для профессиональных аналитиков. М., 2009. 

Ракитов 2011 – Ракитов А.И. Пролегомены к идее технологии // Вопросы философии.  2011. №1. 

Рассел 2009 – Рассел Б. Избранные труды. Новосибирск, 2009.

Свендсен 2007 – Свендсен Л. Философия моды. М., 2007.

Свендсен 2008 – Свендсен Л. Философия зла. М., 2008.

Фуко 1998 – Фуко М. Забота о себе. М. – Киев, 1998.

Хоркхаймер, Адорно 1997 – Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика просвещения. М., 1997.

Ясперс 1991 – Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.

                                  Примечания

[1] К. Маркс, говоря о человеке как о родовом существе, считал его главным отличительным признаком сознательную деятельность. В отличие от него я считаю, что основой всего человеческого, его наиболее фундаментальным свойством является технологичность. См. подробнее [Ракитов 2011].

² Более подробно я изложил свое понимание системности в ряде других работ, из которых последняя вышла четыре года назад [Ракитов (ред.) 2009].

³ Слои или группы, которые в данной ситуации при определенном раскладе сил могут относиться к маргиналам, в изменившейся ситуации могут перейти в разряд не только палюса, но и даже превратиться в элитный слой общества или в его подсистему. Для подтверждения я сошлюсь на монографию [Анисимова 2010], в которой показано, как группа американских литературоведов и культурологов во главе с профессором С. Гринблаттом, предложивших новую методологию анализа культуры и литературы английского Ренессанса, в начале своей деятельности была маргинальной в системе гуманитарных интеллектуалов  американских университетов, но по мере появления все новых исследований и публикаций в профессиональном журнале «Репрезентейшенс» они превратились в элитарный слой американской культурологии и литературоведения. Еще более красноречивый пример, особенно для российских читателей – это превращение вполне маргинальной политической группы сторонников Ленина (большевиков), в основном функционировавших в эмиграции, в государственную политическую элиту после Октябрьской революции 1917 г. Наконец, замечательна метаморфоза, в ходе которой ученые, составлявшие одну из элит советского общества в результате почти четверть вековой реформаторской деятельности российских властей почти в полном составе перекочевали в разряд палюса.