В.В. САВЧУК. Медиафилософия. Приступ реальности.  СПБ.: изд-во РХГА, 2013, 338 с.

В своей новой книге В.В. Савчук, со столь редкой для отечественной философской литературы вовлеченностью в мировую дискуссию на самые актуальные темы современной мысли, представляет впечатляющие аргументы в пользу кандидатуры медиафилософии на роль «первой философии» в мире с радикально изменившимися по сравнению с метафизической эпохой базовыми структурами реальности.[1] «Сила концепта медиа – в адекватности описания той реальности, которая прежними концептами уже не схватывается…» (с. 39). Медиальный подход к сознанию, телу, коммуникации, сообществу исходит, по мысли автора, из того, что «медиа являются конституирующим реальность условием, реальностью, которая стала медиареальностью» (с. 47). Позволим себе, включившись в разговор с автором и его собеседниками, обратиться к этой ключевой для медиафилософии теме сущностной трансформации реальности и попытаться проследить закономерность ее возникновения в истории идей.

Западная философская традиция всегда различала «видимость» и «действительность», «вещи» и их обозначения. Знаки рассматривались как средства приближения к истине, поэтому они должны быть как можно более прозрачны, чтобы не препятствовать живому присутствию сущности. Игра видимости не подрывала чувства онтологической безопасности, укорененности в бытии, которое никогда не оставляло человека в домодерные времена. «Воцарение субъективности» в эпоху модерна привело к разрыву с традицией и классической метафизикой, к распаду единого онтологического порядка, охватывающего Космос и общество. Начался процесс «ослабления реальности», ее сокрытия за переплетением множества образов и интерпретаций. Утратив референциальную опору, то есть «реальность»,  мысль и творчество обрели автономию, которая, однако, с тех пор сопровождается меланхолией и ностальгией по утраченному.

Философия Канта обозначает ключевой для интеллектуальной и культурной истории момент, когда новоевропейский субъект на вершине своего господства неожиданно обнаружил свою беспомощность в созданном им же порядке, в растерянности между непознаваемым субъектом и недостижимым объектом. Если сущность субъекта заключается в свободе, то современный человек, кажется, обречен на слепоту в самом средоточии своих сил, поскольку свобода по определению непознаваема. Когда мир превращается в систему познаваемых объектов, тогда сам познающий субъект не может оказаться в этом мире, так же как, по замечанию Витгенштейна, глаз не находится в поле зрения. Хорошо, если мы не можем познать субъективность, то уж хоть с объектом-то все должно быть в порядке? Но ирония заключается в том, что и объективное познание начинает погружаться в атмосферу непостижимости («вещь в себе»). Характерна реакция наиболее проницательных современников на «Критику чистого разума». Новалис констатировал: Я есть по сути Ничто - всё должно быть дано Я, и только через данность Я нечто может стать объектом, но, следовательно, Я не дано себе. Генрих фон Клейст ужасался: невозможность достижения знания вещей в себе делает жизнь бессмысленным фантомом. Что же «между» внутренней и внешней пустотой? Мир «явлений» - знаков, образов, интерпретаций, опосредований, мир медиа. Одно из очевидных решений проблемы утраты «субмедиального» - «ницшеанский» отказ от различения видимости и реальности. В размышлениях В. Флюссера видно, как современный медиафилософ откликается на кантовскую ситуацию: цифровая иллюзия – это свет, освещающий ночь той самой, разверзающейся еще в кантовской философии, зияющей пустоты вокруг нас и вне нас, проекция виртуальных миров в Ничто.  Еще современник Канта, «Ницше эпохи Просвещения», Георг Лихтенберг, отвечая «реалистам», высмеивавшим изучение искусств, прямо-таки «по-жижековски» обращал внимание на то, что образы на сетчатке глаза, которые мы принимаем за реальность, – это тоже искусство, «картинки». В этом смысле можно сказать, что искусственное, виртуальное, медийное дереализует саму «реальность», показывая механизм порождения эффекта реальности, и, следовательно, вполне может добиваться его более успешного и полного осуществления.

Тем не менее, «страсть Реального» (А.Бадью), «медиа-онтологическое подозрение» (Б. Гройс) в том, что медиальной поверхностью все не ограничивается, также неустранимо из современной мысли. В 90-е гг. американский арт-критик Хол Фостер написал книгу «Возвращение реального», указав на важную тенденцию в современной теории и художественной практике. Да, в XIX в. и философия, и искусство столкнулись с проблемой «кризиса репрезентации». Знаки, образы, интерпретации потеряли референцию, дистанция между воображаемым и реальным была снята в результате осознания того, что объективность зависима от человеческого воображения и конструирования. Но Фостер указывает на все более усиливающуюся неудовлетворенность сёрфингом по медиальной поверхности и обращает внимание на притягательность понятия «травмы» в современной мысли.  Травма отсутствия (Непредставимое) или, в еще большей степени, травма присутствия (вторжение «субмедиального», того, что находится «под» поверхностью «мира явлений») создает разломы, трещины, полагающие материальный предел господству знака и образа. Насильственное, опасное и жестокое, боль или безумие кажутся жестами откровения чего-то более глубокого, чем явленный мир. Этот предел заключается в возвращении Реального в конвенциональную и сконструированную реальность в виде травматической вещи (лакановская традиция). И в искусстве конца ХХ в., согласно наблюдениям Фостера, вновь прослеживается сдвиг от концепции реальности как продукта репрезентации к концепции реальности как формы травмы. Естественно, возникает вопрос: не является ли эта откровенность субмедиального «эффектом откровенности», принадлежащим самому пространству медиа?

Так или иначе, очевидно, что концепт медиареальности, со всеми его парадоксами и неожиданными следствиями, не случайно появляется в современной философии и его необходимо сегодня принимать во внимание для адекватного продолжения разговора на традиционные философские темы «онтологии и теории познания». В.В.Савчук формулирует это с исчерпывающей ясностью и с необходимым в революционные периоды смены парадигм радикализмом: «…Конфигурация медиареальности раскрывается максимой – все есть медиа или media ergo sum» (с. 237). Книга В.В.Савчука, независимо от того, вызовет ли она согласие или возражения, дает отечественному читателю счастливую возможность попасть в лабораторию современного философствования, и поэтому несомненно, входит в список «must-read books» для всех, кто хочет приобщиться к подлинно актуальному мышлению.

А.М. Сидоров