В статье проведен анализ теории концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера и теории ментальных пространств, лежащей в ее основе. Описаны базовые мировоззренческие установки теории концептуальной интеграции, ее методология, основные результаты, достигнутые в ее рамках. Показано, что процедура концептуальной интеграции в большинстве случаев ведет не к порождению нового знания, как утверждают авторы теории, а к адаптации уже существующего знания к мировосприятию рядового носителя языка и культуры. Также показано, что включение в анализ культурно-исторической составляющей дает возможность заметно уточнить или переосмыслить предлагаемую авторами интерпретацию ряда культурных фактов и языковых конструкций.

The study addresses conceptual blending theory, originated by G. Fauconnier and M. Turner. The author raises some criticism of the theory’s underpinnings and methodology. Particularly, he points at the lack of cultural-historical analysis and the neglect of experimental data as the shortcomings of the theory as stated. It is shown in the paper that the view on blending as an important tool to adapt knowledge to the experience of average people seems to fit the gist of this procedure better than the intention to look at blending as a basic instrument for the creation of new knowledge.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: концептуальная интеграция, ментальное пространство, культурно-исторический анализ, происхождение языка, когнитивные процессы.

KEY WORDS: conceptual integration, mental space, cultural-historical analysis, origin of language, cognition.

Теория концептуальной интеграции (conceptual integration) или концептуального смешения (conceptual blending) и лежащая в ее основе теория ментальных пространств (mental spaces) стали классикой когнитивной лингвистики, при этом быстро эволюционируя и все активнее осваивая смежные области. Им посвящаются главы в учебниках по когнитивной лингвистике (например, [Унгерер, Шмид 2006; Герартс, Кейккенс 2007]), тематические номера ведущих лингвистических журналов[i], секции на лингвистических симпозиумах. Более того, создатели и главные идеологи теории Жиль Фоконье и Марк Тернер утверждают, что способность к концептуальному смешению в ее наиболее развитой «бикомпонентной» форме (double-scope blending) выводит человека далеко за рамки умения понимать и использовать язык и является его уникальной особенностью, играющей решающую роль в том, как он мыслит и воспринимает мир в целом[ii].

Хотя отдельные аспекты теории концептуальной интеграции подвергаются критическому анализу в ряде работ[iii] [Гиббс 2000; Хардер 2003; Брандт 2005], сложно найти исследования, критически осмысляющие ее как теоретическую систему, выявляющие теоретические основания ее методологии и оценивающие верифицируемость полученных ею результатов. Задача данной статьи состоит в том, чтобы восполнить эту лакуну. Мы начнем обсуждение с теории ментальных пространств.

Концептуальный каркас теории ментальных пространств

Теория ментальных пространств, разработанная Ж. Фоконье, содержит в своих теоретических основаниях внутреннее противоречие, до конца не осознанное автором и его последователями. С одной стороны, она возникает как попытка преодолеть проблемы, возникающие при интерпретации различных типов высказываний в рамках аналитической философии, и след задаваемой данным типом мышления формальной парадигмы отчетливо прослеживается в методологии Фоконье[iv]. С другой стороны, Фоконье подчеркивает, что конструирование ментальных пространств описывает путь, которым мы думаем или говорим, но не порождает новой онтологической реальности; другими словами, познавательная модель, на которую опирается проблематика ментальных пространств, выводит нас за рамки базовых для аналитической философии понятий истины и референции и предлагает принципиально новый язык описания[v] [Фоконье 1985, 152–153, 158–160; Свитцер, Фоконье 1996, 7–8; Фоконье 1997, 34]. Отмеченное противоречие проявляется в самой структуре предложенного Фоконье подхода. В его рамках ментальные пространства создаются участником коммуникации как некоторые вспомогательные средства, позволяющие понимать высказывания других и порождать собственные высказывания. Для их конструирования исследователь вводит понятие исходного пространства (parent space) – пространства, которое в данном контексте выполняет функцию «реального» (Фоконье принципиально отказывается от использования понятия «реальность» в онтологическом смысле) – и набора «порождающих операторов» (space builders) – лингвистических выражений, маркирующих появление нового ментального пространства на основе исходного. В качестве таких порождающих операторов используется широкий класс выражений: «на картине Модильяни»; «в 1927 году»; «на заводе»; «Михаил уверен»; «Ольга надеется»; «если А, то…»; «или… или…» и т.д. [Фоконье 1985, 17]. С помощью специальных «коннекторов» (connectors) устанавливается соответствие между элементами исходного пространства и их аналогами в возникающих пространствах. Так в предложении «Олег вернулся вчера из Парижа, и Ольга рассчитывает, что он завтра придет к ним в гости» слово «он» соответствует некоторому «Олегу'» – аналогу «Олега» из исходного пространства в ментальном пространстве, созданном оператором «Ольга рассчитывает».

Использование ментальных пространств позволяет Фоконье разрешать ряд парадоксов, возникающих в рамках классической теории референции. Показательным примером преимуществ, достигаемых благодаря используемому им подходу, является анализ в рамках теории ментальных пространств парадокса Крипке: Пьер, воспитанный во Франции, слышал о городе Londres и был убежден в том, что «Londres est jolie». Позднее жизнь привела его в Англию, где он говорил по-английски и жил в городе, известном ему под именем «London». У него сложилось отчетливое убеждение, что «London is ugly». В его позиции нет противоречия, так как он продолжал считать London и Londres разными городами. Что мы можем сказать в описанном контексте об истинности предложения «Пьер полагает, что Лондон – красивый город»?

Фоконье утверждает, что этот неразрешимый в классической теории референции вопрос (один и тот же объект оказывается одновременно и прекрасным, и безобразным) вообще не является проблемой в теории ментальных пространств: объекты, тождественные в исходном пространстве P, оказываются различными в ментальном пространстве М, образованном оператором «Пьер полагает» [Там же, 156].

Не касаясь здесь обсуждения данного сюжета по существу, отметим, что приведенный пример наглядно иллюстрирует общую логику подхода Фоконье, продемонстрированную им в работе с большим массивом разнообразного материала (различие социальной роли и соответствующей ей личности, контрфактические предложения, теория пресуппозиции и т.д.). Можно заметить, что все аргументы Фоконье носят логический характер, в то время как ментальные пространства отражают, по его характеристике, не логическую, а психологическую реальность. В этом случае было бы естественно ожидать и психологических аргументов, подтверждающих существование таких пространств, описания психолингвистических экспериментов, свидетельствующих, что восприятие предложений происходит в рамках указанной модели. Однако подобных аргументов ни Фоконье, ни его последователи не приводят. На это обращают внимание его критики, замечая, что, если опираться на когнитивную парадигму, о которой говорит Фоконье, ментальные пространства, созданные различными классами операторов, будут существенно различными для восприятия, и многие из сделанных исследователем наблюдений могут быть объяснены в рамках других, более традиционных психолингвистических теорий [Хардер 2003, 94–95; Брандт 2005, 1580–1583; Окли, Хаугаардт 2008, 12; Фергюсон, Сэнфорд 2008, 610][vi].

Описанный контекст будет важен для нас при обсуждении теории концептуальной интеграции, к которому мы переходим.

Базовые положения и структура теории концептуальной интеграции

Хотя отдельные аспекты теории концептуальной интеграции (или концептуального смешения) излагались и раньше, первым систематическим ее изложением следует считать, видимо, работу [Фоконье, Тернер 1994]. Среди более поздних работ имеет смысл выделить [Фоконье, Тернер 1996; Фоконье, Тернер 1998; Фоконье, Тернер 2000; Свитцер 2000]; подводящую промежуточные итоги монографию [Фоконье, Тернер 2002]; а также [Фоконье, Тернер 2008; Фоконье 2009][vii].

Идею, лежащую в основе теории концептуальной интеграции, можно сформулировать следующим образом: а) одной из основных особенностей человека, отличающей его от других биологических видов, является способность создавать новые смыслы на основе уже имеющихся; б) одна из основных форм реализации этой способности, находящая разнообразное применение в языке и культуре, состоит в порождении несущего новые смыслы интегрального ментального пространства (blending space), или бленда, на основе нескольких базовых ментальных пространств (input spaces).

Парадигмальным примером, демонстрирующим эту идею, является задача про буддийского монаха: буддийский монах с восходом солнца начинает подъем на гору, вершины которой он достигает с закатом[viii]. Несколько дней он медитирует на вершине, а затем с восходом солнца начинает движение вниз, также с закатом приходя к подножию горы. Пренебрегая изменением продолжительности солнечного дня, не делая никаких допущений о скорости движения монаха, количестве остановок в пути и т.д., нужно ответить на вопрос, есть ли в процессе движения точка, которую он проходит в один и тот же момент времени на подъеме и на спуске (начало отсчета времени совпадает с восходом солнца).

Задача имеет простое и изящное решение, если мы наложим друг на друга движения вверх и вниз, предположив, что они происходят в один день. Тогда становится очевидным, что траектории спускающегося и поднимающегося монаха в некоторый момент времени пересекутся, и точка их пересечения и будет положительным ответом на вопрос задачи. Иллюстрируя на данном материале теоретическую схему, можно сказать, что исходными пространствами здесь являются пространства, соответствующие дню подъема и дню спуска, а блендом – пространство, где оба движения происходят одновременно. Для большей полноты картины и снятия возможных разночтений авторы выделяют еще родовое (generic) пространство, подчеркивающее присущие базовым пространствам общие категории, допускающие возможность концептуального интегрирования. В данном случае такое пространство включает в себя движущегося человека и его местоположение, путь, связывающий основание и вершину горы, день, затрачиваемый на дорогу, и движение в каком-либо направлении.

В качестве другого канонического примера можно обратиться к воображаемым дебатам с Кантом, которые во время лекции ведет современный философ. Обсуждая фундаментальную мировоззренческую проблему (в интерпретации авторов – вопрос о том, является ли разум врожденной способностью), этот философ излагает свою позицию, приводит возможные контраргументы Канта, извлекаемые из его сочинений, свои возражения на контраргументы и т.д., так что у его слушателей создается ощущение двух находящихся рядом мыслителей, ведущих непосредственную полемику. Согласно интерпретации Фоконье и Тернера здесь также имеет место образование интегрального пространства, в котором собеседники говорят на английском, знают о существовании друг друга и вместе пытаются найти истину в непосредственном диалоге. При этом базовые пространства обладают существенными отличиями от бленда: в них Кант пишет по-немецки, а его виртуальный собеседник говорит по-английски, Кант не знает о существовании оппонента, делая свои умозаключения задолго до него, и т.д. Общие черты базовых пространств отражены в родовом пространстве, которое включает в себя философов, существующих в определенном месте в определенное время, пытающихся найти решение конкретной проблемы и выдвигающих с этой целью ряд тезисов, подчиняющихся набору разделяемых ими формальных и неформальных правил.

Еще один архетипический для Фоконье и Тернера пример – информационное сообщение о воображаемой регате, основу для которого составляют следующие факты: клипер «Northern Light» в 1853 г. проплыл от Сан-Франциско до Бостона за 76 дней и 8 часов; этот результат оставался непревзойденным до 1993 г., когда катамаран «Great American II» отправился тем же курсом, чтобы установить новый рекорд. Тогда за несколько дней до окончания путешествия наблюдающие за ним обозреватели могли бы сказать: «На этой стадии “Great American II” опережает “Northern Light” на 4,5 дня». В заданном контексте разделенные интервалом в 140 лет события совмещаются аналогично тому, как это произошло при решении задачи с буддийским монахом. Такое сжатие временной шкалы в соотносимый с повседневным опытом человека формат дает возможность зрелищного и эмоционального восприятия теперь уже не философского спора, как в случае с Кантом, а растянутого во времени путешествия.

Широту охватываемого теорией концептуальной интеграции спектра демонстрируют два следующих примера: комплексные числа и рабочий стол компьютера. Как известно, комплексные числа могут быть представлены в виде точек на плоскости, выражаясь в полярной системе координат расстоянием до центра О и углом с осью ОХ (такая запись имеет вид Z=R·EXP(iφ)). В интерпретации авторов такое представление является блендом, для которого одно базовое пространство представляет собой координатную плоскость с точками на ней и векторами, переводящими одну точку в другую, а другое – действительные числа с законами их сложения и умножения. Родовым пространством в данном случае будут коммутативные алгебраические кольца. Интегральное пространство обладает значимыми отличиями от каждого из базовых: в отличие от действительных чисел для комплексных нерелевантно отношение порядка («больше», «меньше»), в отличие от точек, мы можем умножать и делить комплексные числа друг на друга и т.д. Таким образом, по мнению авторов, концептуальная интеграция оказывается важным средством для порождения новых смыслов в математике (см. также [Александер 2011]).

В случае рабочего стола компьютера, по мысли авторов, создается особое интегрированное пространство, основой для которого являются пространство нашего повседневного опыта (благодаря которому мы открываем папки, вкладываем в них и удаляем из них листы, выбрасываем папки в корзину и т.д.) и пространство осуществляемых в компьютере формальных операций (абстрактный язык компьютерных команд, соответствующих наблюдаемым в бленде виртуальным перемещениям). Здесь, опять же, свойства бленда заметно отличаются от свойств исходных пространств.

Приведенные примеры выглядят весьма экзотично и кажутся далекими от лингвистики, но Фоконье и Тернер утверждают, что процедура концептуальной интеграции является определяющей и для широкого спектра лингвистических явлений, таких как метонимия и метафора, контрфактические предложения, образование грамматических конструкций [Фоконье, Тернер 1996].

Говоря о грамматических структурах, они обращают внимание, в частности, на присутствующие во многих языках конструкции Noun-Phrase Verb Noun-Phrase Prepositional-Phrase, описывающие процесс целенаправленного движения. С их точки зрения, эти конструкции представляют собой концептуальную интеграцию базовых пространств, связанных с различными действиями. Так, утверждение «Jack threw the ball into the basket» («Джек забросил мяч в корзину») оказывается описанием трех отдельных действий: Джек воздействует на мяч; мяч летит; мяч находится в корзине. Подобные конструкции с глаголами, аналогичными «throw», есть во многих языках, однако некоторые из них, в частности английский, допускают расширение на другие группы глаголов, например, «Junior sped the toy car around the Christmas tree» («Сынишка “промчал” игрушечную машину вокруг рождественской елки»): сынишка нажал на пульт дистанционного управления; машина промчалась вокруг рождественской елки и т.д. Фоконье и Тернер видят здесь интеграцию двух базовых пространств, напоминающую бленд в задаче про буддийского монаха: начало и конец действия совмещаются, а средняя часть процесса выпадает (в бленде сын воздействует на машину непосредственно, а не посредством пульта).

Метафоры авторы интерпретируют как частный случай концептуальной интеграции. С их точки зрения, практически никогда не происходит прямого проецирования области-источника на область-цель, в подавляющем большинстве случаев мы имеем дело с интегральным пространством, «переплавляющим» свойства каждого из базовых пространств. Каноническим примером для демонстрации «блендовой» структуры метафоры является анализ авторами выражения «рыть себе могилу» (например, «Вкладывая деньги в эту авантюру, ты роешь себе могилу») [Фоконье, Тернер 1998, 149–151; Фоконье, Тернер 2002, 132–134]. В интерпретации авторов приведенное утверждение представляет собой бленд двух базовых пространств: пространства, связанного с погребальным обрядом, одним из необходимых элементов которого во многих культурах является выкапывание могилы умершему, и пространства финансовых операций, регулирующих их писаных и неписанных норм, а также рисков, с ними связанных.

Данный пример иллюстрирует важную особенность теории концептуальной интеграции, на которую обращают внимание авторы. Они выделяют два типа такой интеграции: монокомпонентную (single-scope blending) и поликомпонентную (multi-scope blending). Случай монокомпонентной интеграции соответствует высоко конвенциональным метафорам, таким как «После разящего удара от “Apple” в борьбе за рынок “Microsoft” оказался в нокдауне». Здесь базовые пространства образуют поединок боксеров с соответствующими правилами и атрибутикой и конкурентная борьба в бизнесе, осуществляемая по своим нормам и правилам. Однако в бленде, где на ринге оказываются две вступившие в поединок компании, мы не находим следов отношений, характерных для бизнеса, в данном случае все определяется структурой первого пространства, которая проецируется на бленд, определяя его структуру.

В приведенном выше примере с выкапыванием себе могилы ситуация оказывается иной. В данном случае нельзя говорить о прямом проецировании структуры одного из базовых пространств на бленд (могилу обычно роют не себе, а уже умершему человеку; с другой стороны, человек, совершающий безрассудные в финансовом отношении поступки, не копает землю в буквальном смысле этого слова, используя лопату как инструмент); в бленде мы видим качественно новое образование, представляющее собой синтез структур, принадлежащих двум базовым пространствам.

Способность к такой бикомпонентной интеграции, по мнению авторов, является уникальной способностью, присущей людям, следствием которой становятся возникновение искусства, религии, науки, а также появление языка [Фоконье, Тернер 2002, 180–187; Фоконье, Тернер 2008]. Отталкиваясь от антропологических и археологических исследований, Фоконье и Тернер датируют формирование этой способности временем около 50 тыс. лет до н.э. Их логику, строящуюся на сформулированном выше генеральном тезисе теории концептуальной интеграции, можно передать следующим силлогизмом: базовый принцип эволюции языка и различных форм культуры состоит в построении новых смысловых конструкций на основе имеющихся в наличии, т.е. предполагает постоянное «приращение смысла»; бикомпонентная интеграция ведет к созданию нового качества путем преобразования уже освоенных смысловых структур; следовательно, способность к бикомпонентной интеграции обеспечивает развитие языка и культуры. Если говорить о языке, то после освоения процедуры бикомпонентной интеграции он начинает развиваться как самосовершенствующаяся система, создающая все новые и новые грамматические и лексические конструкции, отражающие изменяющийся опыт существования человека в природной и социокультурной средах.

Следует отметить, что в своих утверждениях Фоконье и Тернер не опираются на конкретный культурно-исторический анализ, исходя, видимо, из допущения, что появление первобытного искусства и других форм культуры с неизбежностью предполагает наличие бикомпонентной интеграции в качестве основы. Однако мы можем найти непосредственные образцы такого анализа в работах других исследователей, действующих в заданной Фоконье и Тернером парадигме. Так, Е. Свитцер обнаруживает бикомпонентную интеграцию в первобытной магии и ритуале. Реконструируя гипотетический ритуал первобытных охотников на бизонов, она видит в нем пример бленда, в котором пространство ритуального танца с изображением бизона и пространство реальной охоты на бизона объединяются в интегральном пространстве, «переплавляющем» базовые структуры в новую целостность (поражение наскального изображения в бленде оказывается поражением бегущего бизона и т.д.) [Свитцер 2000, 319–320].

Если говорить об образовании бленда не как о формальной модели, а как о реальном когнитивном процессе, возникает два вопроса, на которые с необходимостью приходится отвечать. Первый – какие стадии проходит формирование интегрального пространства «в режиме реального времени»; второй – как в базовых пространствах выбираются структуры, востребованные в бленде, почему из всего спектра возможностей актуальными оказываются именно данные структурные элементы. Хотя Фоконье и Тернер дают ответы на эти вопросы, нужно признать, что их ответы носят слишком общий характер и не опираются на данные психолингвистических экспериментов.

С их точки зрения, формирование бленда проходит три этапа: построение бленда (composition) (выделение в базовых пространствах необходимых для построения бленда элементов), завершение бленда (сompletion) (подключение к сформированной структуре контекстуального содержания, бессознательно включаемого в бленд), совершенствование бленда (elaboration) (переформатирование элементов в бленде с учетом нового концептуального содержания, позволяющее избежать логических противоречий в сформированной структуре). Результатом описанных этапов становится возникновение нового ментального пространства, структура которого не сводится к структуре пространств, лежащих в его основе (как свойства молекулы воды не сводятся к свойствам составляющих ее водорода и кислорода).

Далее, авторы указывают на два рода принципов, определяющих процесс концептуальной интеграции: конститутивные принципы (constitutive principles) и направляющие принципы (governing principles). Конститутивные принципы задаются грамматикой и словарем языка, на котором строится высказывание, направляющие принципы носят скорее рекомендательный характер и связаны с общей логикой построения бленда. Авторы иллюстрируют свой тезис обращением к теории музыкальной импровизации: процесс импровизации подчиняется как общим принципам музыкальной гармонии, так и пониманию принципов импровизации; человек, знающий первые, но не чувствующий последних, оказывается беспомощным импровизатором [Фоконье, Тернер 2002, 310–311].

Наиболее фундаментальным направляющим принципом, по Фоконье и Тернеру, является адаптация описываемых явлений к шкале человеческого опыта (achieve Human Scale), т.е. перевод явлений, удаленных в пространстве и времени, в формат, привычный для человека, формат, соотносимый с его перцепцией и проприоцепцией. Приведенный выше пример с воображаемой регатой наглядно демонстрирует суть данного постулата. Этот принцип связан с рядом других, вспомогательных принципов, которые кратко перечисляют авторы:

·          Сжимать то, что разнесено;

·          Достигать проникновения в сущность вещей;

·          Усиливать значимые связи;

·          Составлять из событий историю (Come up with a story)[ix];

·          Идти от Многого к Одному [Там же, 312].

Наряду с этим Фоконье и Тернер выделяют несколько направляющих принципов, носящих более функциональный характер:

·                    Топологический принцип (при прочих равных условиях при создании бленда на основе базовых пространств необходимо, чтобы значимые внутренние связи, присущие базовым пространствам, равно как и связи между ними, нашли свое отражение во внутренних связях элементов в бленде);

·                    Принцип декодирования (при прочих равных условиях бленд должен содержать в себе знаки, позволяющие восстановить всю сеть);

·                    Принцип интеграции (необходимо стремиться к самосогласованному бленду, объединяющему в единое целое все разнородные элементы);

и ряд других принципов, носящих столь же общий характер [Там же, 325–336]. Авторы иллюстрируют сформулированные правила несколькими примерами, но их иллюстрации напоминают утверждения ad hoc, за ними не стоит прозрачная верифицирующая процедура.

Завершая на этом описание структурного каркаса теории концептуальной интеграции, перейдем теперь к ее критическому анализу.

Критический анализ теории концептуальной интеграции

Отдельные критические соображения, касающиеся теории концептуальной интеграции уже были высказаны в ряде работ. Частично эти соображения совпадают с приведенными выше замечаниями по поводу ментальных пространств. Пожалуй, в наиболее общем виде критические идеи сформулированы в статье [Гиббс 2000]. Они выражаются в сомнениях в фальсифицируемости теории (Гиббс опирается здесь на утверждения Поппера о том, что претендующая на научность теория должна не интерпретировать любые факты в свою пользу, а, наоборот, делать рискованные предсказания, которые могут быть опровергнуты[x]), в том, что она описывает ход реально протекающих ментальных процессов, во взгляде на нее как на теорию post hoc, не обладающую предсказательной силой, в том, что многие ее утверждения могут быть выведены в рамках других, более традиционных подходов. Дальнейший критический анализ отчасти будет развивать высказанные Гиббсом соображения.

А) Несмотря на утверждение Фоконье и Тернера о роли бикомпонентной интеграции в процессе конструирования новых смыслов, о ее важности для достижения нового качества в процессе познания, несмотря на требование к бленду проникать в сущность вещей, усиливать значимые связи, почти все приводимые ими примеры (исключение составляет, пожалуй, красивая, но весьма специфическая задача про буддийского монаха) связаны не с сущностью осуществляемых когнитивных операций, а с формой их представления. Основной задачей бленда в приводимых примерах оказывается представление концептуального содержания в удобном, компактном, привычном для неподготовленного наблюдателя виде, т.е. его популярное изложение[xi]. Связь идеи популяризации с механизмом концептуальной интеграции отчетливо заметна в научно-популярной литературе, когда абстрактные, существующие в особом символическом пространстве идеи излагаются при помощи наглядных образов, чтобы сделаться доступными неподготовленному читателю. Аналогия С. Хокинга между воздушным шариком, в котором растяжение оболочки сдерживает давление воздуха, и звездой, в которой силы гравитационного притяжения между атомами уравновешиваются давлением газа в ней, может быть интерпретирована как типичный бленд в модели концептуальной интеграции (базовое пространство-1: воздушный шарик, находящийся вблизи поверхности земли, резина, составляющая оболочку, газ внутри шарика, сила давления газа на фрагмент оболочки уравновешивается силой со стороны прилегающих к нему фрагментов; базовое пространство-2: звезда, атомы гелия и водорода, образующие звезду, сила гравитационного притяжения между атомами уравновешивается силой давления газа; бленд: звезда, представляющая собой воздушный шарик с нагретым воздухом внутри, находящаяся в космосе, среди других звезд). Другой пример подобного «популяризирующего бленда», использованного А. Эйнштейном при объяснении искривления пространства в общей теории относительности, – аналогия между «плоскими существами, к которым нас приучил кинематограф», и человеческими существами, живущими в трех измерениях. Первые способны заметить искривление линии, но не способны почувствовать кривизну плоскости; вторые ощущают кривизну плоскости, но не в состоянии заметить искривление пространства.

Взглянем теперь на приводимые Фоконье и Тернером примеры под заданным углом зрения. Формирование бленда в «диалоге с Кантом» никак не влияет на суть обсуждаемых вопросов (в данном случае, напомню, вопроса о врожденности разума). Описанная полемика могла бы вестись и с другим философом, исповедующим те же идеи, и во внутреннем диалоге философа с собой. Описанный авторами формат открывает возможность адаптации обсуждаемых проблем для аудитории, представляет собой педагогический прием, превращающий абстрактные философские материи в зрелищный диспут, делающий обсуждение сюжета живым и наглядным[xii].

Пример с регатой устроен таким же образом. Он позволяет добиться яркости и образности впечатления, не добавляя ничего по сути и даже, возможно, искажая суть (непонятно, например, адекватен ли контекст описанного состязания для клипера «Northern Light», с какой целью осуществлялось его путешествие от Сан-Франциско до Бостона и т.д.).

Аналогичную функцию выполняет пример с рабочим столом компьютера. Создание бленда здесь облегчает работу с компьютером для рядового пользователя, дает ему возможность осуществлять операции, которые до этого требовали специальных навыков, знания набора абстрактных команд. Здесь также можно говорить об адаптации абстрактной когнитивной системы, введении ее в контекст повседневного опыта обычного человека.

Пример с комплексными числами, в наибольшей степени, кажется, претендующий на создание в бленде нового знания, основан на недоразумении. Комплексное число, как уже отмечалось, представляет собой упорядоченную пару действительных чисел, которая, может быть представлена точкой на плоскости. Однако и действительные числа могут быть представлены точками на прямой, или коллинеарными векторами с центром в начале координат. Почему авторы используют такое представление для комплексных чисел и не используют его для действительных, остается загадкой. Да, математики говорят о комплексной плоскости, но они говорят и о действительной прямой. Геометрическое представление комплексных чисел оказывается заметно менее востребованным, чем алгебраическое или тригонометрическое. Сущность комплексных чисел никак не связана со свойствами множества точек на плоскости и свойствами векторов, переводящих одну точку в другую. Сущность комплексных чисел как расширения множества действительных чисел определяется введением «мнимой единицы» i (i= Ö-1) и массой интересных свойств, вытекающих из этого. Аналогия с точками на плоскости для комплексных чисел дает возможность большей наглядности, предоставляет наглядный образ для абстрактных сущностей, т.е. данный пример вполне встраивается в ряд рассмотренных выше.

В целом, в том же направлении, кажется, работает и приводимый Фоконье и Тернером анализ конструкции Noun-Phrase Verb Noun-Phrase Prepositional-Phrase. Удаляя промежуточные звенья и оставляя лишь начало и конец действия, такая конструкция придает описанию ситуации большую зрелищность и динамизм, облегчая ее восприятие.

Подводя итог проделанному в данном пункте анализу, хотелось бы подчеркнуть основную идею: бленды дают возможность не «приращения смысла», не появления нового знания, а адаптации уже существующего знания к опыту обычного человека, рядового носителя языка и культуры. Рассматривать способность к их порождению как главную эволюционную особенность человека, определившую появление языка и различных форм культуры, кажется, по меньшей мере, большим преувеличением.

Б) Во многих случаях анализу языковых выражений, интерпретируемых авторами теории концептуальной интеграции как бленды, недостает культурно-исторической составляющей. Так, обратимся к рассмотренному выше выражению «рыть себе могилу». Опираясь на Национальный корпус русского языка, появление этого выражения в метафорическом значении можно датировать 1920-ми гг.: «Всею своею деятельностью правительство само подготовило революцию, собственными руками рыло себе могилу» (Н.С. Трубецкой. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока (1925)). В это время практика массовых расстрелов и выкапывания расстреливаемыми могил для себя становится широко распространенной и находит свое отражение в языке: «Часто жертвы принуждались рыть себе сами могилу» (НКРЯ, С.П. Мельгунов. «Красный террор» в России (1924)); «За поворотом остановились, и казаки стали рыть себе общую могилу» (НКРЯ, А.С. Серафимович. Железный поток (1924)). Судя по всему, похожая ситуация имеет место и в английском языке. Так, наиболее ранний пример конструкции «digging one’s own grave», приводимый в «Oxford English Dictionary», датируется 1934 г. Тогда можно предположить, что оборот «рыть себе могилу» возникает как осмысление нового социального опыта первых десятилетий XX в., отраженного в литературе и языке. Образ роющих себе могилы под дулами винтовок людей оказывается настолько зрительно ярким и эмоционально задевающим, что это обуславливает его экспансию в другие области. Если это предположение справедливо, структура метафоры становится существенно иной, чем ее описывают авторы. Конечно, при желании можно и в данном случае увидеть в ней бикомпонентный бленд (человек, копающий себе могилу под дулами винтовок или автоматов, делает это по необходимости, человек, вкладывающий деньги в рискованное предприятие – добровольно, т.е. и здесь нельзя говорить о полном изоморфизме между базовым и интегральным пространствами), однако важно не это. Важно, что та или иная языковая конструкция появляется не в трансцендентной вневременной реальности, а здесь и теперь, и ее появление вызвано не абстрактными схемами, наподобие предложенной Тернером и Фоконье, а изменениями в социокультурном контексте, ходом социальной жизни[xiii].

Приведенная выше Е. Свитцер интерпретация гипотетического ритуала охоты на бизона является, пожалуй, еще более ярким проявлением аберраций, возникающих при игнорировании культурно-исторической специфики процесса. Для понимания этих аберраций необходимо обратиться к культурно-исторической психологии и напомнить смысл введенного Л.С. Выготским термина «мышление в комплексах». В отличие от понятий, обладающих четкими границами и объективной, т.е. не связанной с конкретной социокультурной ситуацией, структурой, границы комплексов размыты, а их структура определяется социальным опытом человека как носителя определенной традиции. При изменении этого опыта структура комплекса изменяется [Выготский 1982, 148]. Выполненные самим Выготским, а затем его последователями исследования (см., в частности: [Лурия 1974; Тульвисте 1988]) показывают, что процедура мышления в комплексах описывает мышление ребенка дошкольного возраста, а также представителей традициональных культур (нганасаны, австралийские аборигены и т.д.)[xiv]. В частности, комментируя наблюдения Л. Леви-Брюля, заметившего, что индейцы бразильского племени бороро отождествляют себя с попугаями арара, Выготский объяснил сделанное наблюдение тем, что бороро и арара составляют единый комплекс [Выготский 1982, 161–162]. Эту интерпретацию можно распространить и на случай, описанный Е. Свитцер. Изображение бизона, которое поражает охотник во время ритуала, составляет единый комплекс с бизоном, на которого позднее охотятся в реальности. Сущности, которые современное сознание воспринимает как разделенные, для представителя традициональной культуры оказываются элементами единой структуры. Данное утверждение можно проиллюстрировать на множестве примеров. Так, имя в традициональных культурах и культурах первой древности воспринималось как материальная сущность, воздействуя на которую, можно нанести существенный урон самому человеку. Яркой иллюстрацией этому служит миф о Ра и Исиде. Бог Ра тщательно скрывает свое подлинное имя и выдает его богине Исиде лишь под угрозой неизбежной смерти (его укусила змея, и для того, чтобы спасти его, Исида должна произнести заклинание, включающее подлинное имя Ра), произнося показательную фразу: «Да обыщет меня Исида, и да выйдет имя из моего тела в ее тело» [Глебкин 2000, 195]. Другой подобный пример – «черепки проклятий», использовавшиеся для уничтожения врагов фараона (чтобы погубить вождей враждебных Египту племен на специально сделанных глиняных сосудах писались магические заклинания, потом сосуды предавались проклятию и разбивались; предполагалось, что и сами вожди благодаря этому будут уничтожены) [Там же].

Можно заметить, что описанный Е. Свитцер ритуал встраивается в указанную традицию. Оставаясь в ее рамках, видеть в нем специальное интегрированное пространство некорректно, правильнее говорить об изменении структуры базового пространства, имеющего весьма необычную для современного человека топологию.

Приведенные выше соображения можно распространить и на значительное число других иллюстраций, предложенных Фоконье и Тернером (в частности, на их анализ метафоры смерти как «мрачного жнеца» (the Grim Reaper)). Отсутствие культурно-исторической составляющей в анализе ведет к тому, что подлинные причины образования и эволюции бленда, носящие культурно-исторический характер, оказываются скрытыми от читателя, а структура бленда – существенно искаженной.

В) Интересно обратиться также к ряду осуществленных в когнитивной лингвистике за последние годы экспериментальных исследований, дающих возможность косвенной оценки психолингвистической корректности теории Фоконье. Показательной иллюстрацией являются исследования контрфактических предложений [Вега и др. 2007; Вега 2008; Фергюсон, Сэнфорд 2008; Вега, Урита 2011]. Авторы теории концептуальной интеграции уделяют таким предложениям значительное внимание. Утверждения вида «Если бы Билл Клинтон был “Титаником”, то утонул бы айсберг» наряду с задачей про буддийского монаха и беседой с Кантом стали классическими примерами блендов. В интерпретации авторов первое исходное пространство здесь связано с историей Билла Клинтона и Моники Левински, включенной в контекст функционирования американского института президентства и осмысленной в рамках американской системы ценностей, второе – с историей гибели «Титаника», прочно вошедшей в массовое сознание благодаря одноименному фильму, а бленд образует гипотетическое пространство, в котором Клинтон сталкивается с айсбергом и айсберг тонет. Бленд интерпретируется в этом случае как автономное пространство с собственной внутренней логикой.

Результаты ряда экспериментов в данной области вполне укладываются в рамки данной интерпретации, и их авторы упоминают теорию ментальных пространств как одно из возможных обоснований. Так, было обнаружено, что в коротких историях типа «Марта включила радио и услышала номера билетов, выигравших в лотерее. Так как ее билет оказался среди выигравших, она пошла покупать новый Мерседес» или «Марта включила радио и услышала номера билетов, выигравших в лотерее. Если бы ее билет оказался среди выигравших, она пошла бы покупать новый Мерседес» тестовая реакция на присутствие контрольного слова в первом предложении (в данном эксперименте – «услышала») для реального завершения оказывалась медленнее, чем для контрфактического, что означало, по мысли авторов, что во втором случае не происходит обновления информации, и история про покупку Мерседеса не накладывается на факт выяснения выигравших номеров. Это, в свою очередь, подтверждает тезис о том, что в данном эксперименте покупка Мерседеса находится в особом, гипотетическом пространстве, не имеющем прямой связи с предшествующим контекстом [Вега и др. 2007; Вега 2008, 296–297].

Также согласуется с утверждениями теории концептуальной интеграции выявленное в значительном числе исследований удерживание в сознании воспринимающего контрфактическое предложение и реального, и контрфактического пласта, т.е. так называемое «двойное значение» этих предложений [Вега 2008, 298–299; Фергюсон, Сэнфорд 2008, 610; Вега, Урита 2011, 962–963]. Однако более внимательный анализ показывает, что предложенная Фоконье и Тернером модель носит слишком общий и слишком абстрактный характер и не описывает реальное течение процессов. Ключевым остается вопрос о статусе контрфактических пространств: можно ли считать эти пространства исключительно ментальными структурами, никак не связанными с перцептивным и проприоцептивным опытом человека, или они опираются на опыт существования человека как телесного существа в реальном для него мире. Модель описания Фоконье и Тернера неявно предполагает первый ответ, экспериментальные данные отсылают скорее ко второму. Так, результаты работы [Вега, Урита 2011] показывают, что относящиеся к контрфактическому контексту понятия в процессе построения бленда демонстрируют такую же связь с перцептивными реакциями, как и их задающие фактический контекст аналоги. В частности, появление в контрфактических предложениях глаголов движения влияет на скорость реакции при выполнении следующих за ними тестов на двигательные операции, согласуясь с результатами экспериментов, доказывающих близость нейронных цепей, которые «вспыхивают» в коре головного мозга в ситуациях, когда человек совершает некоторое действие и когда он слышит или читает слово, это действие обозначающее[xv]. Далее, в работе [Фергюсон, Сэнфорд 2008] авторы фиксировали движение зрачка участников эксперимента при чтении ими высказываний «Если кошки голодны, они обычно преследуют своих хозяев, пока не насытятся. Хозяева могли бы накормить их порциями моркови, которые кошки с наслаждением уничтожили бы» и «Если бы кошки были вегетарианцами, их хозяевам было бы намного дешевле содержать их. Хозяева могли бы накормить их порциями моркови, которые кошки с наслаждением уничтожили бы» и выяснили, что при чтении слова «морковь» в обоих случаях возникает заметная задержка по сравнению с восприятием истинного высказывания в реальном контексте («Если кошки голодны, они обычно преследуют своих хозяев, пока не насытятся. Хозяева могли бы накормить их порциями рыбы, которые кошки с наслаждением уничтожили бы») и что время задержки почти одинаково. Другими словами, процесс восприятия ложного высказывания в реальном контексте и истинного высказывания в контрфактическом контексте на первом этапе вызывает схожие сложности, и лишь позднее читателем восстанавливается специфика организации контрфактического пространства.

Другими словами, описанная выше схема базовых этапов формирования интегрального пространства (построение бленда, дополнение бленда, совершенствование бленда) не работает, по крайней мере, в двух моментах. Во-первых, при создании бленда контекстуальные связи входящих в бленд элементов не достраиваются позднее, а удерживаются в сознании с первого момента организации интегрального пространства, т.е. стадии «построение бленда» и «завершение бленда» не разделяются во времени. Во-вторых, даже после построения бленда входящие в него элементы не воспринимаются как объекты в контрфактическом пространстве Н, созданные вместе с задающим это пространство оператором «если бы», а помещаются сначала в одно из исходных пространств, переживаясь как объекты этого пространства со всем спектром перцептивных реакций, и лишь позднее перемещаются в пространство Н.

*  *  *

Подведем итоги. Теория концептуальной интеграции содержит целый ряд интересных наблюдений и продуктивных идей, включающих процесс порождения и понимания языка в широкий спектр когнитивных процессов. Однако создается впечатление, что авторы склонны к чрезмерным обобщениям и неточно описывают познавательные цели выявленной ими процедуры. Взгляд на построение интегральных пространств как на важное средство адаптации знания к мировосприятию обычного человека, преобразования его в удобный для такого человека формат дает более адекватное представление об этой операции, чем представление о ней как главном способе порождения нового знания. Развитие теории в данном направлении могло бы оказаться полезным и для уточнения идей авторов о роли блендов в понимании метафор или грамматических конструкций.

Еще одной слабой стороной теории является отсутствие в ее аргументации культурно-исторического анализа и обращения к данным психолингвистических экспериментов. Важным мотивом в методологии науки последних лет стало противопоставление as-if теорий, предлагающих формальное описание процессов, исходящее из абстрактных, не связанных с фактической ситуацией, принципов, и эвристических теорий, избегающих формальных моделей, опирающихся на ход процессов в режиме реального времени (например [Гигеренцер, Тодд 1999; Гертвиг, Хофридж 2012]). Фоконье и Тернер позиционируют теорию концептуальной интеграции как эвристическую, однако по своей структуре, по системе аргументации она в значительной степени остается as-if теорией. Преодоление указанного противоречия могло бы, как кажется, придать ей новый импульс к развитию и заметно усилить ее эвристический потенциал.

Литература

Александер 2011 – Alexander J. Blending in mathematics // Semiotica. 2011. V. 187.

Брандт 2005 – Brandt P.A. Mental spaces and cognitive semantics: A critical comment // Journal of Pragmatics. 2005. V. 37.

Вега 2008 – Vega M. de. Levels of embodied meaning: From pointing to counterfactuals // Symbols and embodiment: debates on meaning and cognition / M. de Vega, A. Glenberg, A. Graesser (eds.). Oxford; N. Y., 2008.

Вега и др. 2007 – Vega M. de, Uritta M., Riffio B. Canceling updating in the comprehension of counterfactuals embedded in narratives // Memory and Cognition. 2007. V. 35.

Вега, Урита 2011 – Vega M. de, Uritta M. Counterfactual sentences activate embodied meaning: An action–sentence compatibility effect study // Journal of Cognitive Psychology. 2011. V. 23. № 8.

Выготский 1982 – Выготский Л.С. Мышление и речь // Собр. соч.: В 6 т. Т. 2. М., 1982.

Герартс, Кейккенс 2007 – The Oxford handbook of cognitive linguistics / D. Geeraerts, H. Cuyckens (eds.). Oxford [etc.], 2007.

Гертвиг, Хофридж 2012 – Hertwig R., Hoffrage U. Simple Heuristics: the Foundations of Adaptive Social Behavior // Social rationality: simple heuristics in a social context / R. Hertwig, U. Hoffrage (eds.). N. Y., 2012.

Гиббс 2000 – Gibbs R.W. Making good psychology out of blending theory // Cognitive linguistics. 2000. V. 11. № 3/4.

Гигеренцер, Тодд 1999 – Gigerenzer G., Todd P. Fast and Frugal Heuristics: The Adaptive Toolbox // Simple heuristics that make us smart / G. Gigerenzer, P. Todd. (eds.). N. Y., 1999.

Глебкин 2000 – Глебкин В.В. Мир в зеркале культуры. Ч. 1. Первобытная и традициональная культура Древней Месопотамии, культура Древнего Египта. М., 2000.

Глебкин 2012 – Глебкин В.В. Лексическая семантика: культурно-исторический подход. М., 2012.

Глебкин 2012^a – Глебкин В.В. Метафора механизма и теория концептуальной метафоры Лакоффа-Джонсона // Вопросы языкознания. 2012. № 3.

Глебкин 2012^б – Глебкин В.В. Когнитивные основания метонимии и метафоры // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 2012. № 4.

Грэди 2000 – Grady J. Cognitive mechanisms of conceptual integration // Cognitive linguistics. 2000. V. 11. № 3/4.

Киреева 2010 – Киреева Д.М. Метафорическое переосмысление концептосферы <Head> /<голова> в английском и русском языках. Дис. … канд. филол. наук. Горно-Алтайск, 2010.

Ковальчук 2011 – Ковальчук Л.П. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2011. №1 (8).

Ковальчук 2012 – Ковальчук Л.П. Концептуальная интеграция исходного пространства «женщина» в сказочном дискурсе (на материале русских и английских народных сказок). Дис. … канд. филол. наук. Челябинск, 2012.

Лурия 1974 – Лурия А.Р. Об историческом развитии познавательных процессов. М., 1974.

Окли, Каулсон 2008 – Oakley T., Coulson A. Connecting the dots. Mental spaces and metaphoric language in discourse // Mental spaces in discourse and interaction / T. Oakley, A. Hougaard (eds.). Amsterdam; Philadelphia, 2008.

Окли, Хаугаард 2008 – Oakley T., Hougaard A. Mental spaces and discourse analysis // Mental spaces in discourse and interaction. Amsterdam; Philadelphia, 2008.

Свитцер 2000 – Sweetser E. Blended spaces and performativity // Cognitive linguistics. 2000. V. 11. № 3/4.

Свитцер, Фоконье 1996 – Sweetser E., Fauconnier G. Cognitive Links and Domains: Basic Aspects of Mental Space Theory // Spaces, Worlds and Grammar / G. Fauconnier, E. Sweetser (eds.). Chicago, 1996.

Скребцова 2000 – Скребцова Т. Г. Американская школа когнитивной лингвистики. СПб., 2000.

Скребцова 2002 – Скребцова Т. Г. Языковые бленды в теории концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера // Respectus philologicus. 2002. № 2 (7).

Скребцова 2011 – Скребцова Т. Г. Когнитивная лингвистика: курс лекций. СПб., 2011.

Тульвисте 1988 – Тульвисте П. Культурно-историческое развитие вербального мышления. Таллин, 1988.

Унгерер, Шмид 2006 – An introduction to cognitive linguistics / F. Ungerer, H.-J. Schmid (eds.). N. Y., 2006.

Фергюсон, Сэнфорд 2008 – Ferguson H., Sanford A. Anomalies in real and counterfactual worlds: An eye-movement investigation // Journal of Memory and Language. 2008. V. 58.

Филмор 1985 – Fillmore Ch. Frames and the Semantics of Understanding // Quaderni di Semantica. 1985. V. 6. № 2.

Фоконье 1978 – Fauconnier G. Is there a linguistic level of logical representation? // Theoretical linguistics. 1978. V. 5. № 1.

Фоконье 1985 – Fauconnier G. Mental spaces. Cambridge, Mass., 1985.

Фоконье 1997 – Fauconnier G. Mappings in Thought and Language. Cambridge, 1997.

Фоконье 2009 – Fauconnier G. Generalized integration networks // New Directions in Cognitive Linguistics / V. Evans, S. Pourcel (eds.). Amsterdam, 2009.

Фоконье, Тернер 1994 – Fauconnier G., Turner M. Conceptual Projection and Middle Spaces. San Diego, 1994 (http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1290862).

Фоконье, Тернер 1996 – Fauconnier G., Turner M. Blending as a Central Process of Grammar // Conceptual Structure, Discourse, and Language / A. Goldberg (ed.). Stanford, 1996.

Фоконье, Тернер 1998 – Fauconnier G., Turner M. Conceptual integration networks // Cognitive science. 1998. V. 22. № 2.

Фоконье, Тернер 2000 – Fauconnier G., Turner M. Compression and global insight // Cognitive linguistics. 2000. V. 11. № 3/4.

Фоконье, Тернер 2002 – Fauconnier G., Turner M. The Way We Think. Conceptual Blending and the Mind's Hidden Complexities. N. Y., 2002.

Фоконье, Тернер 2008 – Fauconnier G., Turner M. The Origin of Language as a Product of the Evolution of Modern Cognition // Origin and evolution of languages: approaches, models, paradigms / B. Laks (ed.). L., 2008.

Хардер 2003 – Harder P. Mental spaces: exactly when do we need them? // Cognitive Linguistics. 2003. V. 14. № 1.