Журнал "Вопросы философии" - Переписка Федора Степуна и Пауля Тиллиха

Циркуляр (Rundbrief) Федора Степуна[i]Мои дорогие!Уже давно мы ничего больше о вас не слышим. Последний третий циркуляр был от 1 февраля 34 г. и рассказывал о Рождественских днях. Потом - короткое письмо от Ханны[ii] с некоторыми соображениями о Кронере[iii] и запросом, насколько благоразумно приехать Паулюсу в Германию, чтобы самому убедиться в том, что происходит в стране. Отвечать на эти вопросы из Германии было невозможно, и поэтому я молчал. Но вот уже скоро две недели я в Швеции и использую свое пребывание там, чтобы написать вам как можно точнее и откровеннее. Факты знаете вы сами, может быть, даже лучше, чем мы, обреченные все больше и больше блуждать в темноте и гадать на авось. Всё, что я вам могу предложить, это описание настроения в котором живется. Я должен сказать, что только здесь в Швеции, где так легко дышится, я окончательно понял, какая спертая и душная атмосфера в Германии. Круг людей, с которыми можно быть откровенным, все меньше, собраться обществу 8-10 человек все менее возможно. События все больше и больше напоминают Россию. Разумеется, с той разницей, что я всегда ощущал коммунизм как судьбоносную тяжесть безумия, но национал-социализм я не могу не переживать, как прихоть судьбы, как безумие скорой руки. Мятеж Рёма[iv] не только для нас, стоящих далеко от партии, но и, в конце концов, и для «ПГ»[v] и «СА»[vi], случился абсолютно неожиданно и непостижимо. Несмотря на то, что я приложил величайшие усилия, чтобы глубже понять его социологический фон, это мне не удалось, поскольку при огромнейших усилиях иностранную прессу я вижу слишком редко, а немецкая так лжет, что ей не верят, даже когда она говорит правду. Только совсем глухо раньше было слышно, что вожди саксонского СА ужасно кутили, что в Обербэренбурге был арендован на одну ночь за 10 000 марок огромный отель для пирушки, что назначенное там совещание вождей СА из-за кутежа и празднества не состоялось, что господин Хайн нашел другое место для проведения совещания, и утром куда-то умчался на своем авто, и что низшие чины то ли его не поняли, то ли не последовали за ним. Это рассказ одного низшего чина СА, который сам на совещании присутствовал. Я даю вам снова не более чем характерную картину настроений.

[i] Письмо датируется 1934 г.

[ii] Ханна Тиллих (Hannah Tillich) – вторая жена Пауля Тиллиха, его бывшая студентка, с которой он прожил до смерти. Ханна Тиллих пережила своего мужа и умерла в возрасте 92-х лет. Оставила дневник, опубликованный по-английски (From Time to Time. N.Y, 1973) и по-немецки (Ich allein bin. Mein Leben. Gütersloh, 1993) и полный интимных признаний, в частности она писала, что в течение нескольких лет жила в начале 20-х гг. в тройственном браке с Паулем Тиллихом и Генрихом Гешем (см.: [Юнггрен 2000]). Но если Тиллих был вынужден покинуть нацистскую Германию, то Геш увидел символ свободы в Адольфе Гитлере.

[iii] Рихард Кронер (Richard Kroner, 1884-1974), немецкий философ, один из крупных представителей неогегельянства. Профессор во Фрейбурге (1919-1924 гг.), в Дрездене (1924 г.), Киле (1929-1935 гг.). В 1938 г. эмигрировал в Англию, в 1941-1952 гг. профессор юнионистской теологической семинарии в Нью-Йорке, США. Друг и сокурсник Степуна по хайдельбергскому университету.

[iv] Речь идет о «ночи длинных ножей» (нем. Nacht der langen Messer; путч Рёма — нем. Röhm-Putsch) — расправе Гитлера над готовившими путч штурмовиками СА, произошедшая 30 июня 1934 г. Кодовое название — «операция Колибри». Поводом для расправы послужила нелояльность штурмовиков во главе с Эрнстом Рёмом и подозрение в подготовке путча. В подчинении Рёма было около 3 миллионов штурмовиков, и он все время твердил, что Гитлер предал революцию, а также о необходимости «второй революции национал-социализма». Мятежа Рёма, по сути, не было, но нацистская пропаганда утверждала, что он готовился.

[v] Parteigenossen (PG) - товарищи по партии. Официальное обращение, принятое в нацистской партии - НСДАП.

[vi] Sturmabteilungеn (SA) –– штурмовые отряды (СА) во главе с Рёмом. СА часто называли «коричневорубашечниками» за цвет их униформы. В 1921 году в помощь партии были созданы штурмовые отряды – СА. Практически это была неофициальная армия. В 1934 их верхушка во главе с Ремом, была уничтожена отрядами СС.

Наряду с этим есть и совсем другое. Простая прислуга, которая работает у нас несколько лет, пришла к нам взволнованная примерно за месяц до восстания[1] и рассказала, как она на тайном собрании, где были люди из S.P.D. («CДПГ»)[2], слышала, что фюрер продался богачам, чем вызвал неудовольствие у СА[3]. Шепчут, что он в скоро улетит к Муссолини, как в свое время бежал из страны кайзер[4]. Тогда СА поделили бы деньги богатых среди народа; при этом, разумеется, защищали бы еврейский капитал, потому что евреи во всем мире крепко держатся вместе и потому что атака против еврейства может повредить созданию нового богатства с помощью СА. Сколь бессмысленны все эти разговоры, стало ясно очень скоро, но болтовня о «второй революции» заключает в себе определенную тоску народа, а слова Гитлера о национальном капитализме вызывают отклик в народе. Правительство сделало попытку перевести все восстание из социологического регистра в патологический, что поначалу мне показалось обыкновенной глупостью. Но позже я должен был осознать, что команда фюрера понимает менталитет немецкого мещанства лучше, чем я, и что она с демонстративным моральным негодованием очень быстро заполучила на свою сторону всех мясников, зеленщиков и парикмахеров. Может быть, это не так глупо, потому что в большинстве средних немцев, включая и профессорские круги, скрывается много мещанства. Сразу после мятежа однозначно была видна победа реакции, то есть союза рейхсвера и крупного капитала. Что придет теперь, после кончины Гинденбурга[5], мне не ясно. Я сам видел бы спасение только в тактичном проведении сверху второй революции, в примирении с Францией и в упразднении идеократии в духовной области. Это само собой разумеется. Но, с другой стороны, мне ясно, что правительство этим путем не пойдет. Все идеократические диктатуры – это «Болезни к смерти»[6].Что касается ближайшего мне окружения Высшей школы, то учебный процесс протекает относительно неплохо. Конечно, много меньше студентов (у Кюна[7] 14 человек, у Янентского[8] 20, побольше у Делеката[9], влияние которого определенно растет[10], но больше всего возможно у меня – между 40 и 50 слушателей); студенты по большей части переутомлены, поскольку они заняты до чрезвычайной степени службой в СА и военно-принудительным спортом, политической и общественной работой. Министерство государственного образования уже запросило, не вредит ли учебный процесс политическому развитию студенчества, на что мы все, конечно, отвечали положительно и подтвердили это уверенно, что, на мой взгляд, не скоро приведет к улучшению ситуации. Но, несмотря на все это, не хотел бы я жаловаться, поскольку совершенно определенно именно в новейшее время под давлением политических обстоятельств образовалась студенческая элита, с которой хорошо работать. Постепенно пустые политические разговоры утомляют и имеется тенденция, с одной стороны, к научному углубленному знанию, с другой – к углубленному пониманию политической ситуации современности. Кюн говорит, что его немногие, но преданные ему ученики, как раз в последний семестр представили выдающиеся работы. И я нахожу отзвук и интерес к моему изложению Парето[11], Сореля[12], Карла Шмитта[13]. Также соответствующее настроение и стилистика новых национал-социалистических студентов весьма симпатичны и во многих вещах они соображает намного энергичнее[14], чем студенты-бурши из обычных студенческих корпораций[15].В заключение этого семестра студенческий совет специалистов по народному хозяйству пригласили на выходные в Бланкенштайн[16]. Нас было примерно 30 мужчин, которые приняли приглашение. Наряду с уютной вечеринкой первого вечера, с плаванием и занятием физкультурой занимались также политическими вопросами. Национал-социалистические студенты пили – и это типично – по большей части - молоко и воду, студенты-бурши и беспартийные в основном пиво. Национал-социалисты хотели дискутировать, объективисты - плавать. Я ни в коем случае не упускаю из виду, что в определенном смысле эта разница объясняется тем, что одни могли говорить открыто, а другие не раз откровенно молчали. Все же это не все объясняет. Партийные[17] студенты некоторым образом напоминают русских студентов-социалистов давних времен; все беспартийные тянулись к контакту с неполитическим студентами-буршами, которые со всем достоинством читали газеты. Партийные - глупее, примитивнее и более неуклюжие, чем беспартийные. Но дух беспартийных не обязательно предпочтительнее, потому что он часто несет в себе настроения находящейся в опасности буржуазии. В первый вечер совместного пребывания очень разочаровал меня «вождь» студентов-буршей – длинный, краснощекий, неповоротливый парень с медленными, скрипучими, как крестьянское колесо, мыслями (гоготавший, пивший пиво и игравший в скат). Он жаловался мне во время вечерней прогулки, что вся отрава якобы шла из комнаты в пивной и нужно-де, чтобы прийти в хорошее настроение, купить для студенческого совета палатку и разжечь костер. Я взял его под руку и повел его подальше от других господ доцентов, чтобы я мог быть уверен, что никто не шпионит за нами. И говорил с ним абсолютно откровенно о духовной ситуации национал-социализма, о различии христианской свободы совести и открытой либеральной свободы мнений, о народе, как о предстоящем сообществе вины перед Богом, из чего следует, что марксисты и, так сказать, «чужое искусство» принадлежат немецкому народу, об антисемитизме как греховном падении христианского мира и еще о многом другом. Наш длинный разговор закончился тем, что я ему откровенно сказал, мол, что это от него зависит донести утром на меня в министерство и уволить меня. Он был очень взволнован и говорил, что он никогда прежде не слышал никого, кто жил бы в такой заботе о национал-социализме и что лишь такие люди, как я, могут сегодня помочь студенчеству. Он также сказал, что он как «вождь» охотно слушал бы меня под ночным звездным небом, но он не может допустить того, чтобы я открыто говорил такие вещи студентам. Так как на следующее утро в лесу должно состояться собрание студенческого совета, на котором будет зачитана статья из газеты НСБО[18], выражающая чисто социалистические тенденции. В ней написано, что партию еще следует заставить вести хозяйство по-капиталистически, так как пока нет специалистов по ведению социалистического хозяйства; задача же студенчества состоит в том, чтобы готовиться стать такими специалистами. Статья заканчивается такими словами: или немецкий студент станет социалистом, или же его не будет вообще. Также предлагалось создать рабочие сообщества, объединяющие студентов и рабочих. Один пылкий национал-социалист и сибарит из академической среды, приват-доцент Бёсслер из Лейпцига, пытается вытеснить Гериха, взявшего отпуск и подавшего заявление в дисциплинарный суд на «вождя» студентов. Во время дискуссии между рабочими и студентами он разглагольствовал об обобществлении и страстно нападал на меня как на интеллектуала и идеалиста. Я пришел в ярость и разъяснил, что не вчера появился на этом свете, и что мое желание жить не исчезает, когда я за 10 пфеннигов преподаю студентам экономическую науку. Что я остаюсь при своих твердых убеждениях в том, что и немецкое студенчество научится соединять жизнь и мышление. Моя атака была очень удачной. Из всей этой переделки я вышел как преподаватель, пользующийся доверием студентов. Было решено в следующем семестре каждый понедельник проводить дискуссии по вопросам культуры и политики, а потом вместе идти обедать. Было предложено подробнее изучать мировоззренческие основы национал-социализма и проработать три книги: «Моя борьба»[19], «Миф XX века»[20] и «Третий рейх»[21]. Если бы я один был вынужден возглавить это дело, я бы уже справился с ним, но так как среди студенческих «вождей» - преподавателей отделения народного хозяйства были, по меньшей мере, две «темных лошадки», я опасался, что из всего этого предприятия выйдет лишь перекрестный допрос. Но и замять все это дело тоже не удастся. Ты видишь, Паулюс, что положение наше, как теологов и социологов, небезынтересно, но весьма трудно. Перед лицом всех этих трудностей я выработал позицию, исходящую не из личных соображений - из того, что со мной будет, а из одной лишь заботы о том, чтобы стоять на своем и поступать верно. Это ни в малейшей степени не является героизмом, а лишь следствие моих убеждений. Но я сам не могу знать, что для меня и Наташи, исходя из чисто практических соображений, будет лучше: оставаться в Германии или улетать из нее. Так что я пребываю в приятной ситуации внутренней убежденности, предопределяемой гармонией между порядочностью и целесообразностью моих действий. Большего и ожидать не приходится. На нашем отделении наук о культуре все идет по-своему очень прилично. Дело Гериха, кажется, может вернуться в свою колею. Холлдак[22] лишился права принимать экзамены – так он решил сам. Он получил полное пенсионное содержание и переселился в свой загородный дом под Мюнхеном. Вся его семья приняла католичество; он теперь занимается изучением церковного права и конкордата. Все это не совсем эффективно в плане образа мыслей, но очень понятно. Лихтенберг, Кюн, внутренне также Янентски, я и Бесте[23], образуют теперь бастион, очень хорошо и прочно защищенный от нападок времени. Несмотря ни на что, у нас есть определенное взаимопонимание (историко-психологическое, но не политическое). Ханне[24] я хотел бы еще кое-что сказать по пунктам Рихарда Кронера: я определенно считаю, что она неправа в отношении него. Его заманили в коварную ловушку. Так как его нельзя было свергнуть законным путем, то это было сделано с помощью студенческого бунта. Дело дошло до жестоких драк в аудитории, до разногласий между Кронером и руководителями министерства. Внешне Кронера защитили. Студенты-крикуны были удалены; казалось, что все теперь хотят, чтобы было также хорошо, как раньше. Но это была лишь видимость. Через некоторое время ему дали понять из министерства, что было бы нехорошо, если бы он остался в Киле. Вы знаете, что последовал его перевод во Франкфурт, что, по моему мнению, означало лишь изменение места выплаты ему пенсии и предоставление ему академического отпуска для поездки в Италию. Все это было весьма обидно для Кронера, в особенности из-за некоторых деталей – на них я не хочу останавливаться подробно, так как это уведет нас слишком далеко. Я поехал в Хале (Галле), чтобы с ним там попрощаться и проводить его в Италию. Мы провели с ним вместе полтора дня у семьи Штенцелей и затем совершили долгую прогулку. У меня снова сложилось впечатление, что он очень значительная фигура. Самое важное в его позиции – то, что он не превратился в семитского антипода национал-социализма. Он всю свою жизнь чувствовал себя немцем и не позволяет внешним обстоятельствам убедить себя в том, что он еврей. У него нет внутренней борьбы, психологического приспособленчества, а есть естественное самоощущение. В отличие от многих, затронутых Законом о чиновничестве[25], он не путает Германию с национал-социализмом. Он чувствует и говорит с полным на то правом, что он в большей степени немец, чем Розенберг или Геббельс[26]. Так как я эти вещи сотню раз пережил на себе и проверил тем, что я неоднократно защищал избранную мною «русскость» от русских националистов, я знаю совершенно точно, что я такой же русский, каким был русский царь, и такой же русский, как сейчас Сталин. Поэтому я глубоко разделяю позицию Кронера. Он также многогранно рассматривает проблему немецкого антисемитизма и при этом видит ее с обеих сторон. Он видит не только вину Германии в отношении еврейства, но вину определенной части евреев перед Германией. Прежде всего, он глубоко рассматривает антисемитизм как христианский грех и очень страдает от этого антисемитизма не только как еврей, но и как христианин, точнее как мыслитель христианско-идеалистического происхождения. Он чувствует себя жертвой и ее преследователем в одно и то же время. В этом - настоящая трагедия его человеческой и философской ситуации. Но одного ему не хватает, прежде всего, – это силы; не внутренней позиции, а непосредственного чувства жизни. Он ужасно устал и не имеет действенного стимула к дальнейшей работе. Я попытался придать ему сил и посоветовал ему работать над вопросами, которые мы с ним обсуждали, и о чем я писал выше. Его жена – совсем иная. В ней погасло все немецкое. Она объята безграничной ненавистью и хотела бы, как она мне сказала, схватить каждого белокурого ребенка за уши и оторвать ему голову. Конечно, в этом сказывается сильное перенапряжение очень утомленной и уставшей души[27]. Но даже если и учитывать это, такое желание говорит само за себя. Особенно тяжело Алисе[28] в ситуации, сложившейся между мужем и дочерью. Дочь вернулась в веру Моисееву и вышла замуж за раввина. Рихард, вопреки добрым словам, которые он должен был сказать, чувствует себя не в своей тарелке. Тем самым для него вновь ожил дух еврейских предков, подрывающий подлинность его «германства», которым он столь дорожит. Все это чрезвычайно сложно. После ужина к Штенцелям зашли Фантель, историк искусства из Халле, и его жена. И этого человека уволили; его положение очень тяжелое: на его иждивении 10 детей и тёща. Говорили о разном; речь зашла о том, как жить дальше. Кронер сидел как голубоглазый призрак, возвышаясь на своем стуле. Алиса дремала, лежа на диване. Семья Фантель жаловалась, причитала и была особенно беспокойна, как отъезжающие со своими узлами где-нибудь на дальней станции (они уже в Германии превратились в эмигрантов). Перед распахнутыми окнами росли цветущие яблони, но дом наполнял ужасный запах: на бумажной фабрике варили старое тряпье. Казалось, что так пахнут эти цветущие деревья, создававшие странное и призрачное впечатление немецкой весны. Все это вместе имело какой-то особый символический смысл. Большое вам спасибо за добрые слова о моей книге и усилия по ее переводу. Я недавно услышал от моего издателя, что дело уже завершается и что речь теперь идет об отдельных оговорках. Должно выйти в свет одно английское и одно американское издание[29]. Уже давно некоторые люди пытаются издать «Переслегина»[30] в Америке. У меня нет четкого представления о менталитете американцев и я не знаю, будет ли «Переслегин» иметь в Америке успех. Если Вы полагаете, что это могло бы быть так, то я был бы Вам чрезвычайно признателен, если Вы через свой круг знакомых поспособствовали его передаче и изданию. У меня вполне определенное чувство, что я не могу быть вполне уверенным в прочности моего положения здесь, и что для меня было бы весьма существенно закинуть удочки в разных странах. Я, возможно, еще пробуду здесь в скандинавских странах до 15 сентября. Если Вы хотите мне что-либо написать из того, что в Германию писать не следует и получить мой ответ о том, на что я не мог бы ответить из Германии, то сразу же пишите мне в Осло по адресу: Dobrowen, Bennechesvei 10, Oslo-Bygdö. Туда мы прибудем, я полагаю, 7-8 сентября или несколькими днями ранее. Добровейны[31] будут зимой в Нью-Йорке, и я рекомендую им посетить вас. Я уверен, что вы принесете друг другу радость. Паулюс знаком с фрау Добровейн, пусть даже и поверхностно. Мы будем очень рады, если Вы при встрече будете много рассказывать о себе, о том какой Вы видите Германию, так как можно предположить, что весной мы снова увидим Добровейнов. Итак, я сообщил Вам кое-что о том, что нам кажется важным. Разумеется, я мог бы болтать бесконечно, но мне нудно работать. Я пишу сейчас статью о моем умершем в России друге и великом русском поэте Андрее Белом[32]. Я этой зимой опубликовал еще две других статьи о русских писателях в [журнале – Б.Х.] «Hochland»[33]. Если Вы хотите и Вам это интересно, я мог бы присылать Вам все, что я написал. С наилучшими пожеланиями от нас обоих, с живейшим стремлением скоро обнять вас еще раз, остаемся верными своим убеждениям и Вам Ваши Натадоры[34]P.S. Я, к сожалению, не знаю адреса семьи Улихс и не могу им написать. Если вы увидите их или напишите им, то передайте сердечный привет. Прежде всего, привет Эльзе Брандстрём[35] из ее прекрасной страны. Мы очень счастливы здесь. У нас была возможность, из Гемеркхейма посетить великолепные места на равнине. У нас были замечательные дни, проведенные в старом замке Грипсхольм – красивой резиденции графа Розена, а также большой праздник с угощением из раков со всем положенным церемониалом, тостами и застольными песнями. Мы провели за столом более двух часов. Здесь еще старая Европа. Всюду видны лица либералов и гуманистов. Все это имеет свои большие преимущества. Волнующее сообщение из России: коммунисты подготавливают большую амнистию для эмигрантов[36]. 2.Люцерн, 27 марта 1935 г.Дражайшие друзья!Сначала хочу извиниться за то, что мы молчали в ответ на многие ваши письма. Разумеется, это частично объясняется тем, что не так просто писать о наболевшем, как то хотелось бы. К этому прибавляется и другое: я уже давно собираюсь выступить в Швейцарии. Но, как вы знаете, выехать из Германии с целью чтения лекций теперь не так просто. Дело проходит через три инстанции - ректора, саксонское министерство образования и имперское министерство иностранных дел. В моем случае дело было еще менее определенным, чем это могло быть, так как во всех трех местах ясно понимали, что я никоим образом не могу быть представителем новой Германии. Когда ректор сказал мне, что хорошо было бы явиться к послу в Швейцарии, а также послу в Париже (Париж был тоже запланирован, но я вынужден был от него отказаться, так как мой новый семестр начинается уже 1 апреля), и спросить, что мне следует и чего не следует делать, я был вынужден ответить, что я бы попросил совета, что мне «не делать», но не «что делать». С учетом всех этих обстоятельств мне казалось неуместным писать Вам и отвечать на вопрос Пауля, не собираюсь ли я заграницу и увидимся мы там, или нет. Я старый революционный воробей и поэтому больше доверяю интригам революционной ситуации, чем это кажется извне. И вот с 7 числа я нахожусь в Швейцарии и прочитал 12 докладов о «Движении вызова»[37]. Я живо интересуюсь этим движением, которое пытается на основе не только христианских конфессий, но и экуменизма, создать профессионально-сословный порядок в двуединой борьбе против бесовщины идеократического фашизма и филистерства как капиталистического, так и социалистического толка. Мои доклады, могу честно сказать, прошли с большим успехом. Во Фрибуре и Люцерне я даже вынужден быть читать по два доклада, а также отклонить из-за нехватки времени еще два предложения выступить. Сегодня я возвращаюсь в Дрезден. Положение в Германии, как Вы знаете, теперь снова вызывает беспокойство. Священники «Исповедального движения»[38] несколько дней тому назад были арестованы[39], создаются трудности и для Католической церкви. Я возвращаюсь в доброй вере в то, что мои лекции будут встречены здесь, в Германии, не более неприязненно, чем моя личность вообще, что меня не вытянут на форум, где я буду вынужден защищаться и оправдываться в своей борьбе против бесовщины эксцентричного тоталитарного толка. Я говорил исключительно о русских делах, которые, тем не менее, пытаются толковать как симптом и диагноз всего положения западной Европы. Глава о национал-социализме рассматривается в рамках проблемы Шатова из «Бесов» Достоевского, и весьма кратко, но я думаю, все же выразительно[40]. Из немецких эмигрантов я не видел никого и даже не знакомился с их прессой (да и времени у меня было мало). Весьма любезные здесь по отношению к немцам люди не сразу сказали мне, что немецкая эмиграция не достигает такого уровня, как русская, и что в этой литературе не найдешь сколь либо существенного и глубокого, свободного от затаенной обиды анализа положения в Германии. Зато я видел много швейцарцев из разных местностей страны, где каждые 100 км что-то новое, как в плане ландшафта, так и в духовно-типологическом, и могу констатировать, что, честно говоря, симпатий по отношению к нынешней Германии здесь бесконечно мало. Полностью повторялась одна и та же картина - проявлялась то же отношение, которое мы наблюдали прошлой осенью в Швеции и Норвегии. Большую опасность для Германии я, прежде всего, вижу в том, что заграница по отношению к Германии делает ту же ошибку, которую она сделала в отношении России. Слишком мало различают сегодняшний режим и собственно народную субстанцию, национал-социалистскую маску и национальное лицо, немецкую сущность и гитлеровское грехопадение[41]. Так что, общаясь здесь, я, несмотря на свою «русскость», переживаю что-то вроде духовного немецкого патриотизма и снова чувствую себя обязанным разъяснять вышеназванную подмену понятий. При всем водовороте событий происходящих сегодня в Германии и России, очень трудно пройти меж двух огней. С одной стороны понимать, что эта система, подобная посмертной маске, не имеет ничего общего с живым обликом народа, с другой стороны – прикрывать маской его лицо истинное. (Я слышал, не знаю откуда, что в настоящее время Паулюс тоже находится в Европе, вероятно, он привезет в Америку тот же опыт и те же впечатления). В Женеве я говорил не по-немецки, а только по-русски, и, пользуясь этой возможностью, три дня очень интенсивно беседовал с Кульманом[42]. Он показал мне помещение Лиги Наций. Мы буквально соприкасались со стульями Совета Лиги Наций. Кульман споткнулся о стул Бриана, а я – о какой-то другой, на котором часто восседала иная значительная особа. Он рассказывал мне о различных заседаниях, об отношениях наций друг к другу и о единстве стран-победителей против Германии. Он с такой впечатляющей прямотой обрисовал мне ситуацию последних лет, что я впервые потерял всякую веру в идею Лиги Наций. У меня всегда было представление о том, что Лига Наций есть или может быть в определенной степени что-то вроде Ватикана для светского мира. Но после долгих дискуссий с Кульманом я пришел к абсолютному пониманию того, что мое представление было слишком наивным, и что Лига Наций – это, в конце концов, лишь канцелярия Великих Держав и их союзов. На мой вопрос, понимают ли страны-победители, что Германия вышла из войны обездоленной, и что народ лишь тогда может жить, когда обладает определенной идентичностью образа и судьбы, Кульман дал мне совершенно ясный ответ: «Нет!». На мой дальнейший вопрос, не было ли возможным во времена Брюнинга[43] так экономически и политически обустроить Германию, чтобы уберечь ее от национального высокомерия, он также однозначно ответил мне: «Нет!». Мне стало ясно, что события в Германии приобрели судьбоносный ход, наперекор произволу идеократии, правящей в настоящее время. Я непрерывно думаю о том, как внушить людям, разделяющим нашу позицию, что необходимо политически выразить и институциональным образом закрепить взаимопонимание наций. Это закон природы, что все хорошее и подлинное кипит лишь при 100°С, в то время как все ложное и злое уже при 25°С достигает точки кипения. Мне сегодня кажется не столь существенным, если градус кипения тех или иных действительно позитивных сил мира - национальных, интернациональных или их транснациональных сочетаний – снижается. Конкретно речь идет об установлении контактов между всеми религиозными (это означает: христианскими), свободолюбивыми (это означает: действительно созидающими) социалистами мира и борьбу против окружающей нас бесовщины и филистерства. Я верю, что сегодня везде существуют условия для совместных действий; семена уже созрели, их нужно лишь заботливо взращивать, чтобы они расцвели и принесли плоды. Я теперь думаю о том, чтобы в полном виде представить в книге топографическую карту позитивной духовности и наметить план обозначенных мной действий. Я знаю, что я не смогу это сделать – не хватает необходимых для этого глубоких знаний, собранности и усердия. Но я все же начну – возможно, другие затем подхватят. Мне было бы очень интересно, как обстоят дела в американском мире, который я знаю очень плохо. Религиозный социализм истинного образца - наш «Новый град»[44]. Светский дух, в основе своей религиозен, движение Жака Маритена[45], и многое в Англии кажется мне принадлежащим к сфере потенциального будущего, которое может быть реализовано, если мы все не перестанем действовать. Я чувствую, как утопически все это звучит, но я также знаю, что сила утопий в мире не так уж и мала. Твое сочинение против Хирша[46] я прочитал с радостью и полностью с Тобой согласен. Наверное, Ты все же помнишь, что после вечера, когда у нас были Ульрих, Эммануэль Хирш[47], Кронер и Ты (не знаю, была ли тогда с нами Ханна), я, в отличие от всех других, был не в восторге от Хирша. Я еще тогда установил, что он религиозно не совсем искренен и что он, кроме того, наверняка еврей. В обоих случаях я оказался прав, хотя во втором случае, само собой разумеется, важно то, что Хирш всегда старался скрыть свое неарийство. Кронер полностью оспорил правильность моего диагноза. Большое спасибо Тебе также за второе сочинение, которое я прочитал. Обе части меня искренне порадовали, в особенности углубленный анализ обстоятельств осуществления ставшего необходимым процесса интеграции на территории национальной автократии, и ни на какой иной. И в своем анализе я все больше склоняюсь к этому мнению, и пытался также точнее аргументировать его на последней коллегии «Христианство и мировоззрение», а потом также обосновать совершенно ясное, абсолютно само собой разумеющееся отклонение тоталитарных запросов государства. При этом мне было особенно интересно видеть, как удачно Ты представил различные конфессии в связи с защитой этих притязаний. Чем больше я теоретически занимаюсь лютеранством и чем точнее прослеживаю борьбу «Исповедального движения», тем яснее мне становится безнадежность ситуации, в которой борются протестанты. Эта злосчастная мысль, что нет авторитета, кроме Бога. Поэтому в моих глазах всякие собрания лишаются своей силы. Было странно наблюдать, как радикально нападали на имперского епископа и как, в конце концов, благодарили государство и полицию за то, что они допустили столь радикальное нападения. И особенно примечательно, что именно это, предположительно чисто религиозная и неполитическая позиция, придала всему собранию ярко выраженный политический характер, причем этот характер усиливался в моем русском восприятии до совершенно невозможного политицизма. Мне было всегда ясно, что имперский епископ это своего рода вошь в чиновничьем парике (этот образ взят из вчерашнего доклада о Достоевском), и что абсолютно бессмысленно бросать камень в вошь и при этом дрожать от страха: можно испортить прическу. Посягательство на носителя государственной прически так же, как, если Тебе угодно, и на главу государства[48], недопустимы. Так как «Исповедующее движение», даже здесь, в Дрездене, объединяет политически совершенно разные направления. Генеральный суперинтендант Хан как политически близок к национал-социализму, так в церковном плане выступает против него. Фон Кирхенбах все же офицер и к тому же антисемит. А.Е. в политическом плане совершенно темная лошадка. Другие – стоят, или, во всяком случае, стояли, значительно левее. Это касается тезиса, что всякая власть от Бога. На религиозном отклонении идеократии не создашь политический капитал. Из этого ясно следует, что эта идеократия опять и опять будет сколачивать духовный капитал христианства. Формулировка, которую я однажды услышал: важно поставить национал-социалистическое государство перед выбором между христианским и национал-социалистическим мировоззрением, - упускает из виду основную структуру современности, это значит, факт, что национал-социалистическое государство - это не только государство, но и государство-партия, что означает идеократию и мировоззренческое пасторство. Конечно, это неверно в отношении многих специалистов и людей, знающих свое дело, которые стоят на втором плане, но вносят свой решающий вклад, это не верно в отношении рейхсвера, руководителей хозяйства и финансов. Но они не имеют сегодня собственной позиции. «Исповедующее движение», борющееся против партии и ее мировоззрения, не найдет в их лице своего героического защитника. Поэтому без открытого выступления против государственной идеократии, «Исповедующее движение», по моему мнению, не может ни победить, ни временно показательно пострадать. Готово ли оно решиться на это, мне не ясно, однако, кажется, последние события демонстрируют эту решимость. Из-за скорости диктовки (через час уходит поезд, на котором я возвращаюсь в Германию), я забыл упомянуть, что написал о твоем сочинении. В заключение я хотел бы только добавить, что оно, по моему мнению, может быть спокойно перепечатано в Германии. В любом случае, я передал его А.Е. и настоятельно предложил ему опубликовать его в саксонских «Теологических листках»[49]. Тебе это ни коим образом не повредит, а скорее принесет пользу, так как отклонение тоталитарных запросов государства для тебя, также как и для всех нас, дело само собой разумеющееся. Однако твоя теория интеграции оправдывает тебя в глазах правительства (если Ты думаешь вернуться, возможно, на некоторое время или совсем), в той мере, в какой Тебе это не будет неприятно. Что бы Тебе еще рассказать? Дела мои в Германии идут хорошо. Мои занятия посещаются относительно отлично. 45 студентов и примерно 25 слушателей-горожан, так что всего около 70, в отдельных случаях – 80 слушателей. Я также прочитал в Дрездене 8 публичных докладов. Лекцию «О духе русского благочестия» я вынужден был повторить дважды. В Дрездене есть разные литературные салоны, в которые вхожи 80-100 человек. Люди духовного склада – профессура, верхний слой бюргерства, театральные круги и определенные партийные элементы – близки друг другу и гармонично общаются между собой. Конечно, нельзя говорить в полный голос, но, говоря шепотом, вполне можно оставаться самим собой. Ректор в этом семестре был если и не избран, то, по крайней мере, не просто спущен сверху, как в начале революции[50]. Это были выборы, не навязанные министерством: оно лишь давало «ориентировку». Министерство относится к нам в высшей степени любезно, можно сказать, любезнее, чем это делал Ульрих. Мы сейчас работаем над предназначением учения о народном хозяйстве; до сих пор дело шло как обычно. Последних результатов мы не еще не видели. Верующих национал-социалистов заметно и слышно все меньше и меньше. Я нашел лишь одного, который правда представил мне очень краткую ясную программу: через 10 лет, когда гитлеровская молодежь[51] вырастет, последует лишение буржуазии собственности и закрытие церквей. С учетом всех идеологических положений антисемитизм, кажется мне, лишь упрочится. Я внезапно стал замечать, что он в различных формах находит отклик везде, в частности у людей, от которых меньше всего ожидаешь этого. Так как Наташа и я чувствуем себя весьма свободно и свободно общаемся со всеми приличными людьми, которые по-человечески близки нам, нас часто приглашают в гости. Например, в конце февраля, мы ходили в гости 12 дней подряд. Еврейство относительно изолировано. У адвоката Зальцбурга выступал ведущий драматург государственного театра Карл Вольф[52]. Мы были единственные «христианами на показ» в этом обществе, впрочем, кроме одного партийного деятеля, который оживленно приветствовал меня как старого знакомого в этом гетто. На мое счастье, это был чиновник государственной тайной полиции, помогавший проводить обыск у меня дома. Ситуация сложилась в высшей степени странная и неловкая. Господин со свастикой провел весь вечер вместе с ненавидимыми им евреями, съел много бутербродов, пил пиво и оживленно беседовал; хорошо, что его пригласили, иначе все общество было бы сразу же разогнано безответственными партийными элементами. В сущности, это невероятно, но все же это произошло. Революция становится повседневностью, а повседневность поглощает все сущее. Но мне уже пора заканчивать. В заключение я хочу еще раз специально поблагодарить Ханну за ее теплые письма, которые мы получили, за милые воспоминания как о чудесных глазах Наташи, так и обо мне. Передаю также особый привет от Наташи, которая сейчас в Париже, и хочу Вам сказать, что мы с радостью ожидаем появления нового почетного гражданина, которому мы уже сейчас хотим пожелать счастья. Бог даст, что он станет не только лишь американцем. Я часто вижу здесь в эмиграции этих детей, лишенных отечества, и все больше и больше ощущаю реальность этого национального облика. Нужно создать свое «Я» и в социальном, и в национальном, и в эпохальном смыслах, чтобы от всего сердца полюбить другое «Я». Я не могу писать дальше – часы бегут, на вокзале за окном – свист. Я должен заканчивать. Мы сердечно обнимаем Вас, шлем свои поцелуи и пожелания счастья, пишите, что можно, простите, если мы не сразу отвечаем, я стану лучше и охотно напишу, что возможно, и о личном из Германии, не ожидая случая, связанного с заграничной поездкой.Сердечно Ваши Федор Степун 3.Ф. СтепунМюнхен 27, Мауэркирхе Штрассе 52Мюнхен, 6 июня 1948Дорогой Паулюс,итак, наконец, Ты здесь. Это нас радует. Сразу после получения твоего письма я созвонился с президентом др. Менцелем. После продуктивного обсуждения поставили мы Твой доклад, который должен вызвать дискуссию, на среду 23 июня. Позднее не пойдет, поскольку Наташа и я в пятницу 25 отправляемся во Франкфурт и Хайдельберг (давно согласованные доклады отменить не удастся). 30-го я читаю заключительный для коллег. С 1-го до 3-го июля я в русском юношеском лагере, в котором открывается христианская конференция для русских перемещенных лиц (DPs)[53]. 4-го едем мы в Швейцарию[54]. Мы очень хотели бы просить Тебя так все это устроить, чтобы Ты оставил один день для нас, если возможно посвятить этому 22 июня.Я еще наскоро сообщаю, что Менцель Тебя хорошо знает (литературно). Он социал-демократ, работает в религиозном социалистическом союзе, друг Гримма. Доклад не станет замечательным общественным делом, но, надо надеяться, получит хорошие рабочие часы. Все дальнейшее устно. Наташа и я приветствуем тебя сердечнейшим образом. Привет фрейлин Баринг, фрау Ренате Альбрехт.Твой Федор Степун[55]. 4.Мюнхен, 24 июня 1948Дражайший Паулюс!Что Ты не сможешь приехать, вызвало здесь большое разочарование, особенно у нас. На мое письмо Ты не ответил, так что я не знаю о случившихся обстоятельствах. Др. Менцель сказал, что ты мог бы здесь быть в первую среду июля. Но мы уезжаем, как Ты уже знаешь, после 4 июля в Швейцарию. Между 4 и 24 июля мы там, где в последний раз виделись, - у Кульманов[56]. На теологических курсах я читаю 2 доклада о Восточной Церкви.Как быть с нашей встречей? Поезда пустые. Деньги на дорогу, надо надеяться, Ты получишь. Быть может, небольшое отклонение от маршрута для Тебя возможно. Поездка во Франкфурт и Хайдельберг отложена. Мне не хватает времени и устроителей получить новые деньги. Я здесь беспрерывно до 1-го. До этого времени были бы мы также свободны для тебя в случае, если ты телеграфируешь. Если это не подходит, то, вероятно, возможно увидеться в Швейцарии, если Ты туда приедешь. В ожидании быстрого ответа, чтобы я мог устроиться со своей работой, и в искренней тоске по Тебе и нашему общению, с лучшими приветами, также и от Наташи.Твой Федор.P.S. Пожалуйста, напиши все же несколько строк Иде Бинерт[57]. Она живет у своей дочери Изе Зайдель. Адрес: Хоеншауштрассе 21, Мюнхен-Рамерсдорф. 5. Проф. П. Тиллих Федору СтепунуМарбург/Лаан, 2 июлю 1948Отель РиттерДорогой Федор!Сердечное спасибо за твое письмо, которое я получил, когда вернулся из 10-дневной поездки в Гамбург. Это объясняет, почему я не мог ни приехать, ни написать, ни телеграфировать. Я не отвечал на Твое письмо, поскольку я думал, что господин др. Менцель Тебя тотчас информировал бы и вы вместе назначили бы дату. Мне только очень грустно, что я не встречу Тебя в Мюнхене. Через два дня я лечу в Берлин и временно буду трудно достижим. Но напиши мне, пожалуйста, сразу Твои точные даты от конца июля до конца августа с указанием мест. Я намереваюсь приехать в Швейцарию, но не могу точно сказать, как и когда. Если вообще, то вероятно между 12 и 25 августом. Мы должны тогда при всех обстоятельствах увидеться. Я полон бесконечных впечатлений и надеюсь, что теперь могу произнести нечто большее, чем скудные бормотания в моих общих письмах (Rundbriefen). Во всяком случае, буду делать все возможное, чтобы нам увидеться. 23 июня было уже потому невозможно, что я должен был держать в Марбурге общеуниверситетскую речь в актовом зале. Это было неожиданно и не было возможности это отклонить. Итак, пиши мне, пожалуйста, Твою точную программу.Постоянный адрес: Марбург/Лаан, отель Риттер.Сердечные приветы Наташе, пребываю вернымТвой 6.Женева, 30. 7. 1948б улица де Шеен 57Дорогой Пауль,сердечное спасибо за Твое последнее письмо. Как жаль, что я Тебя в Мюнхене у Менцеля не могу слышать, а также говорить с Тобой. Было бы также очень мило, если бы мы Тебя приняли в нашем новом, разумеется, очень аскетическом жилище. Ну, дела идут не всегда так, как хотелось бы. Теперь дело в том, чтобы мы здесь друг друга не упустили. Мы живем в настоящее время, как говорит адрес наверху, у Густава Кульмана. Мария[58] приезжает сюда только 5-го через Париж из Лондона. Мы собираемся здесь оставаться до 12-го, а потом через Люцерн и Цюрих примерно к 20-му вернуться в Базель. Там мы у нашей подруги Руперти[59], Arlsheim im See bei Basel, Bodenweg 16. 28-го едем мы домой. Было бы весьма замечательно, если бы Ты нас застал или Женеве или в Базеле. Может, мы могли бы ждать Тебя здесь до 15-го. Это зависит еще от одного издателя из Люцерна, с которым у меня переговоры.В ожидании Твоего сообщения приветствуем Наташа и я Тебя самым сердечным образом. Я здесь в Bossey и в экуменическом совете Женевы сделал по-настоящему интересные наблюдения, но уже нет времени что-то еще писать.В величайшей спешкеТвой Федор. Примечания

[1] 30 июня 1934 г.

[2] Sozialdemokratische Partei Deutschlands - Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), основана в 1875 г., играла важную роль в политической системе Веймарской республики, при Гитлере в 1933 г., после принятия Законодательного акта о чрезвычайных полномочиях, была запрещена.

[3] Как пишет современный исследователь, у большинства немцев с конца 1932 г. «складывалось впечатление, что антикапиталистически-революционные компоненты национал-социалистического движения сосредоточились в основном в батальонах Рёма. <…> Размеры и состав этой организации как будто сами по себе сделали ее средоточием пролетарских интересов и революционных надежд» [Фрай 2009, 14]. И далее: «Особенно негативно партийная организация (НСДАП – В.К.) воспринимала вечны разговоры, будоражащие людей. <…> Разгульная жизнь вожаков СА, компенсировавшая им неудовлетворенность и скуку, все чаще вызывала у партийцев такое же отвращение, как у многих добропорядочных граждан». Сюда стоит прибавить «неприкрытую, чуть ли не смертельную вражду Мартина Бормана и некоторых других лидеров НСДАП с гомосексуалистом Рёмом» [Там же, 15].

[4] Вследствие Ноябрьской революции 1918 г. кайзер Вильгельм II отрекся от германского престола и бежал в Голландию.

[5] Второй президент Веймарской республики генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург умер 2 августа 1934 г.

[6] Название последнего произведения Серена Киркегора, где сформулирована диалектика отчаяния, ведущая к мужеству. И Степун, и Тиллих много читали в конце 1920-х годов Киркегора, мода на которого началась после Первой мировой войны. Об этом писал Тиллих в мемуарах: «Мы ощущали мощные влияния на наше теологическое существование и с других сторон. Одним из них было наше открытие Кьеркегора и потрясающее воздействие его диалектической теологии. Это было прелюдией к происходившему в 20-е годы, когда Кьеркегор стал святым как для теологов, так и для философов» [Тиллих 2002б 166].

[7] Johannes Kühn (1885-1972) - штатный профессор истории Дрезденской Высшей технической школы с 1928 по 1946 гг. С 1949 г. профессор Хайдельбергского университета.

[8] Christian Janentzky (1886-1968) - штатный профессор немецкого языка и литературы в Дрезденской Высшей технической школе.

[9] Friedrich Delekat (1892-1970) – теолог и педагог; был священником в Берлине, затем преподавал в берлинском религиозно-педагогическом институте, в Дрездене (1829-1936 гг.). В 1936 г. отправлен нацистами в отставку 1946-1960 гг. профессор систематической теологии и философии в университете Майнца, в 1957 г. выбран ректором университета Майнца.

[10] Смысл его успеха ясен из «Воспоминаний» Делеката: «Таким образом я пытался постоянно обучить их (студентов. – В.К.) разнице между государством, имеющим настоящий авторитет, и авторитарным государством. Я разъяснял, что призыв к авторитарному государству только тогда звучит, если не хватает настоящего авторитета, но что настоящий авторитет не может быть установлен через простое изменение конституции и внешнее насилие. Но понимали ли меня мои слушатели?» - Далее он поясняет: «В фанатических ура-призывах, с которыми Гитлер был приветствуем на своих манифестациях, принимались эти ура-требования политического воздуха, в котором отсутствовал настоящий руководитель. Они, те, что уже не имели церкви, сделали церковь из государства» [Делекат 1971, 159,166].

[11] Vilfredo Federico Damaso Pareto (1848–1923) – итальянский инженер, экономист и социолог. Один из основоположников теории элит. Степун в 1936 г. писал: «Свои антипарламентарные теории однопартийные диктатуры обосновывают прежде всего на утверждении, что парламентарный либерализм не способен к уразумению и осуществлению подлинной народной воли. По учению Сореля и Парето, творящие историю идеи-силы раскрываются в правящих "элитах"» («Чаемая Россия» [Степун 2009, 651]).

[12] Georges Eugène Sorel (1847-1922) — французский философ-марксист, теоретик революционного синдикализма. Прямое действие, насилие во имя великой цели, не знающее при этом никаких моральных преград, - все это делало идеи Сореля привлекательными для всех, кто стремился и стремится к быстрым и радикальным средствам борьбы. Поэтому на его идеи опирались как крайние правые, так и левые радикалы. Степун о нем писал в «Новом граде» (1938 г.): «Возмущает Сореля разложение героического начала тлетворным духом торгашества и отравление этим буржуазным духом душ и воль восходящего власти пролетариата. В этой критике либерально-буржуазного мира коренится знаменитое приветствие Сореля как Муссолини, так и Ленина. <…> Громадное количество ученых и политиков, которых никто не заподозрит в фашистском уклоне, писали почти то же самое, что и Сорель. <…> Углублять тему правды фашизма мне, впрочем, не представляется важным. <…> В том положении, в котором сейчас находится Европа, гораздо важнее острое ощущение внутренней лжи фашизма, чем его внешняя правда» («О свободе»; [Степун 2009б 686]).

[13] Carl Schmitt (1888-1985) немецкий юрист и политический философ. Видный юридический мыслитель нацизма, выдвинувший, тем не менее, идеи, работающие и сегодня. Критик политики и философии либерализма, он был теоретиком тотального государства. В 1933-1936 гг. тесно сотрудничал с нацистами. Он видел именно в авторитетном решении последний источник права. На этой основе он конструирует понятие «политическое». Шмитт очень интересовал Степуна, писал он о нем не раз. Он полагал, что «Шмитт прав не только в своем анализе реальной политической жизни, прав он в своем утверждении, что заповеди Нагорной проповеди имеют в виду не общественно-политическую, а частную жизнь людей. <…> Но если так, если Шмитт действительно прав в своих размышлениях, то не следует ли из этого полная невозможность христианской политики или, говоря иначе, полная совместимость любой большевицкой и фашистской общественности с духом христианской нравственности?» («Христианство и политика»; [Степун 2009, 511–512]).

[14] На неожиданно позитивный интерес Степуна к национал-социализму в этом письме указал мне немецкий историк профессор Леонид Люкс. Но, думается, здесь был именно интерес, ибо Степун пытался понять «внешнюю правду» фашизма (как писал он о Сореле), которая организовала вокруг него молодежь. А про ложь и сатанизм нацизма и фашизма он писал не раз, понимая слабость либерализма, дающего шанс фашизму на существование. Интересно, что Виктор Клемперер (профессор-еврей, преподававший в Дрезденской технической высшей школе одновременно со Степуном), который не было уволен как заслуженный фронтовик, в записях 1933 г. замечал, что на семинарах по романистике, которые он вел, самой усердной и активной участницей была руководительница ячейки национал-социалистических студентов.

[15] В письме стоит «Chorbruder», далее «Chorstudenten», что означает людей из церковного хора и совершенно не имеет смысла в контексте дальнейшего рассказа Степуна. Др. Дагмар Херрманн (Dagmar Herrmann), немецкая славистка (Köln), предложила осмысленное прочтение слова, которое на слух могло быть искажено, ибо звучит очень похоже. По ее мнению, Степун произнес «Korpsstudenten», так называли студентов входивших в традиционные студенческие корпорации «Burschenschaften». Учтем, что письмо обращено к теологу, что не могла не знать машинистка, отсюда религиозная огласовка слова. Аналогичное соображение можно найти в книге о Степуне Кристиана Хуфена, цитирующего это письмо: «"Chorbruder (gemeint ist offenbar der altdeutsche Korpsstudent - C.H.)"» [Хуфен 2001, 436].

[16] Возможно, речь идет о местечке Блакенштайн (Blankenstein), расположенном на озере. Бланкештайн находится в окрестностях Дрездена. Сейчас там курорт Krillemühle.

[17] Перевод слов «unparteilich» (беспристрастный, нелицеприятный, объективный) и «parteilich» (пристрастный) здесь, очевидно, неточен, поскольку речь идет именно о политической партийности и беспартийности. Степун мог придать именно такой (российский) смысл этим словам, хотя есть и слово, обозначающее беспартийного: «parteilos».

[18] NSBO (Nationalsozialistische Betriebszellenorganisation) - Национал-социалистская организация фабричных ячеек.

[19] «Моя борьба» (“Mein Kampf”) – книга Адольфа Гитлера, ставшая по сути дела библией национал-социализма.

[20] «Миф ХХ века» (Der Mythus des XX Jahrhunderts. Eine Wertung der seelisch-geistigen Gestaltenkämpfe unserer Zeit“) - программная книга Альфреда Розенберга, одна из основополагающих книг, определявших расистскую политику нацизма.

[21] Речь скорее всего идет о трактате «Третья империя»- книге лидера консервативной революции Артура Мёллера Ван ден Брука.

[22] Феликс Холлдак (Felix Holldack, 1880-1944) – профессор торгового права в Высшей технической школе в Дрездене. В 1934 г. был уволен в отставку на основании «параграфа 3 к закону о чиновничестве» из-за своего еврейского происхождения.

[23] Перечислены профессора Высшего дрезденского технической шкллы.

[24] Ханна Тиллих – жена Пауля Тиллиха.

[25] «Закон о восстановлении профессионального чиновничества» от 7 апреля 1933 г., в соответствии с которым было предписано уволить всех, за редким исключением, чиновников «неарийского» происхождения. «Неарийцем» считался каждый, у кого хотя бы один из родителей был по происхождению евреем.

[26] Известно о существовании о лагерей смерти, существование которых скрывалось от простых немцев, которые якобы ничего не знали о политике своего нацистского правительства, но достаточно привести несколько фраз из статьи главного идеолога гитлеровской Германии интеллектуала доктора Йозефа Геббельса 1934 г. в правительственной газете «Рейх», чтобы понять атмосферу ужаса, в которой жили немецкие евреи: «Евреи – паразитическая раса, произрастающая как гнилостная плесень, на культуре здоровых народов. Против нее существует одно средство – отсечь ее и выбросить. Уместна только не знающая жалости холодная жестокость! То, что еврей еще живет среди нас, не служит доказательством, что он тоже относится к нам. Точно так же блоха не становится домашним животным только оттого, что живет в доме» (цит. по: [Хоххут 1998, 21]). Хоххут добавляет, что речь шла о той части немцев, из которых вышло 25 процентов нобелевских лауреатов, составивших славу Германии и т.п. Но эта защита от лукавого! А если бы не было лауреатов, если бы евреи тысячами не погибли на фронтах Первой мировой войны!.. Тут кончается всякое представление об азах гуманизма, особенно если добавить слова Геббельса 1945 года, накануне краха нацизма: «Если бы иметь власть, то этих евреев надо было бы уничтожить, как крыс. В Германии мы, слава Богу, уже достаточно позаботились об этом. Я надеюсь, что мир последует нашему примеру» [Там же, 177]. Самое интересное, что Геббельс начинал, как истово искавший Бога христианин. Как пишет Хоххут, этот «слуга Божий» перебежал к антихристу, поясняя его феномен: «Геббельс всегда принадлежал к тем верующим, которые ныне, называя себя идеологами, по сути, меняют лишь форму» [Там же, 41]. Стоит подчеркнуть, однако, что круг, к которому принадлежал и Степун и Тиллих, выступил против нацизма, а такие священники как Дитрих Бонхоффер заплатили жизнью за это противостояние. Не говорю уж о молодых немцах, мюнхенских студентах - героях «Белой розы» 1942-1943, казненных в 1943 гг. И для нашего сюжета имеет еще смысл напомнить, что Степун был уволен в 1937 г. из Высшей школы не только за противостояние национал-социализму с точки зрения христианства, но и за активное «жидофильство» и «русофильство».

[27] Реакция понятна. Вот наблюдения над проблемой бытовой жизни евреев при нацизме (тех, кто не попал в концлагерь) у В. Клемперера: «Если какая-нибудь еврейская супружеская пара рискнет – несмотря на все притеснения – произвести на свет ребенка, то она не имеет права дать своему отпрыску (у меня звучит в ушах крик «Харкуна», набросившегося на благородную старую даму: «Твой отпрыск улизнул от нас, жидовская свинья, за это мы тебя доконаем!» И они доконали ее: на следующее утро она, приняв большую дозу веронала, не проснулась…), своему потомству никакого немецкого имени, которое могло бы ввести в заблуждение; национал-социалистическое правительство предоставило им на выбор целый ряд еврейских имен. <…> Вот и получалось, что в списке дозволенных для еврейского употребления имен остались лишь звучащие для немецкого уха либо неприятно, либо забавно ласкательные формы вроде Фогеле, Менделе и т.п. В «еврейском доме», последнем, где мы жили, я каждый день видел табличку на двери с характерной надписью, на ней стояли имена и фамилия отца и сына: Барух Левин и Хорст Левин» [Клемперер 1998, 45].

[28] Жена Рихарда Кронера.

[29] Речь идет о книге Степуна на английском языке [Степун 1934^б]

[30] «Николай Переслегин» – название философского романа Ф.А. Степуна.

[31] Речь идет о семье великого пианиста Исайи Добровейна, с которым дружил Степун.

[32] Возможно, речь идет о статье [Степун 1934^а].

[33] «Hochland» - католический религиозно-философский журнал. Издатель и редактор журнала – Карл Мут. Скорее всего, Степун имеет в виду свои статьи об Иване Бунине и Вячеславе Иванове.

[34] Соединение двух имен: Наташа + Федор

[35] Эльза Брандстрём - дочь шведского посла в России, активная деятельница Красного креста.

[36] Слух, никак далее не подтвердившийся.

[37] Нем. «Aufgebotbewegung». Возможно, Степун имеет в виду Барменский (1-й) синод Исповедальной церкви, состоявшийся 29-31 мая 1934 г., который объявил о своем «чрезвычайном праве» действовать против пронацистского руководства протестантской церкви.

[38] Нем. «Bekenntnisbewegung». Речь идет об «исповедальной церкви», направлении в немецком протестантизме, противостоявшем нацизму.

[39] 4 и 5 марта 1935 г. синод Исповедальной церкви выступил против национал-социалистической расовой идеологии и «нового язычества», 700 пасторов были арестованы.

[40] Скорее всего, Степун опирался на свою статью 1913 г. о «Бесах» и Максиме Горьком, в которой писал, что «в сущности Шатов (идеолог православного национализма в романе. – В.К.) не верует, а лишь верует, что он верует, т.е. верует не в Бога, а лишь в свою веру в него» [Степун 2000, 844]. В этом образе была самокритика Достоевского, «грех» которого коренился «в его чрезмерном пристрастии не только к одному православию, но, кроме того, еще к народу русскому, к идее нации <…>, а через это уже и в его определенно отрицательном, порою ненавистническом отношении к другим народам и национальностям, к еврейству» [Там же, 842]. В этом для Степуна был один из вариантов «бесовства», который существовал и в нацизме.

[41] Ясперс писал об этом же после войны в 1946 г.: «Некоторые, увидев истоки беды, сделали самые радикальные выводы. Они уже в 1933 году желали вмешательства западных держав: коль скоро двери немецкой тюрьмы захлопнулись, освобождение может прийти только извне. Будущее немецкой души связывалось с этим освобождением. Чтобы немецкая суть не была уничтожена полностью, братским государствам западной ориентации следовало в общеевропейских интересах осуществить это освобождение как можно скорее. Такого освобождения не произошло, путь продлился до 1945 года, до полнейшего истощения всех наших физических и нравственных сил» [Ясперс 1999, 12]. И чуть далее, в этой же работе, резюмирует: «Мы в Германии могли быть освобождены извне. Когда приходит диктатура, освобождение изнутри невозможно» [Там же, 85].

[42] Кульман Густав Густавович (Gustave Kullmann, 1896-1961), швейцарец, родившийся в Голландии, выпускник Йельского университета США. Юрист по профессии, поклонник русской культуры, он встречал русских философов, высланных «на философском пароходе», помогал в их трудоустройстве, один из создателей и соредакторов (вместе с Бердяевым) журнала «Путь» (1925-1940 гг.), работал в «YMCA-Press», секретарь американского отдела YMCA. В 1931 г. начал работать в международных организациях по интеллектуальному сотрудничеству. С 1938 г. - заместитель Верховного комиссара по делам беженцев при Лиге Наций. В 1920-1940-е годы Кульман был в центре русских эмигрантских судеб, состоял в переписке со многими деятелями русской культуры.

[43] Генрих Брюнинг (Heinrich Brüning; 1885 – 1970) - рейхсканцлер и министр иностранных дел во время Веймарской республики.

[44] В оригинале: «Neuburg» - новая крепость (нем.). Из контекста следует, что речь идет об общественно-политическом и философском журнале "Новый град", издававшемся под редакцией И. И. Бунакова-Фондаминского, Ф. А. Степуна и Г. П. Федотова в Париже с 1931 по 1939 гг. О замысле этого журнала под тем же немецким названием Степун писал Кульману: см. мою публикацию: «Я Вам уже говорил о том, что мы собираемся издавать небольшой (листов на 8-10) общественно-политический волевой журнал. Распространяться о его направлении сейчас не буду. Думаю, что Вам будет ясно. Каков должен быть его облик, если я скажу, что в соредакторы Фондаминский пригласил меня и Федотова. <…> Одним словом, фронт журнала представляется, с одной стороны, борьбою против клерикально-черносотенного православия, а с другой – против догматически старорежимного либерализма и социализма» [Кантор 2011, 116].

[45] В тексте: Jacques Maritin. Правильно: Jacques Maritain (Жак Маритен, 1882- 1973) — французский философ, теолог, основатель неотомизма.

[46] См.: [Тиллих 1985]. Это было прямое выступление Тиллиха против «немецкого христианства», пронацистского направления в протестантизме.

[47] Хирш Эммануэль /Emmanuel Hirsch/ (1888-1972) – немецкий теолог, лютеранский систематик, в 1934 г. пытался обосновать, что Иисус и Евангелие свободны от еврейского духа.

[48] В оригинале: «Staatsoberhaupt» (нем.) – досл. «главная государственная голова».

[49] «Theologische Blätter».

[50] Речь идет о так называемой «национал-социалистической революции» 1933-1935 гг. - приходе Гитлера к власти и установлении в Германии нацистской диктатуры.

[51] «Hitlerjugend» («Гитлеровская молодежь») - название нацистской молодежной организации.

[52] Возможно, речь идет о муже знаменитой актрисы Ольги Чеховой, имевшей по приказу Гитлера звание «Государственная актриса Рейха». Его нашли мертвым у театра, где играла актриса, поскольку Геббельс обнаружил у него «еврейские корни».

[53] Displaced person - перемещённое лицо; вынужденный переселенец; беженец

[54] Это предложение написано от руки в конце страницы. Значок указывает место вставки.

[55] Последние шесть слов написаны от руки.

[56] Кульманы жили тогда по адресу: Женева, 6 улица де Шеен 57.

[57] Речь о художнице и хозяйке салона Иде Бинерт (Ida Bienert, 1870-1965), у которой собиралась интеллектуальная и художественная элита Дрездена 20-х гг. Там бывали Оскар Кокошка, Георг Гросс, Пауль Клее, Вальтер Гропиус, Федор Степун, Пауль Тиллих, Рихард Кронер. С ее помощью Тиллиху удалось скрыться от гестапо.

[58] Жена Густава Кульмана (см. мою публикацию переписки Степуна и Кульманов в журнале «Вопросы философии». 2011. № 8).

[59] Знакомая Степунов по Дрездену. Перевод с немецкого 1-го письма В.К. Кантора и Б.Л. ХавкинаПеревод с немецкого 2-го письма Б.Л. Хавкина.Перевод с немецкого 3, 4, 5 и 6 писем В.К. Кантора Публикация и комментарии ко всем письмам В.К. Кантора

« Пред.		След. »

Вернуться