XIX век: «Золотой век» утопизма. Если Просвещение оказалось «Золотым веком» утопии как литературного жанра, то следующий век Пара и электричества стал периодом расцвета утопизма как метода мышления, уже непосредственно оказывающего воздействие на политическую реальность. В 1830-е - 1840-е гг. данный термин оказался прочно связан с политической сферой, став синонимом коммунизма и социализма. Расцвет позитивистской философии привёл к прочной связи понятий «утопия» и «будущее». Отныне утопия становилась идеалом совершенного общественного устройства, за осуществление которого боролись как либералы, так и социалисты.

Начиная с 1800 г. слово «утопия» прочно входит во все европейские словари.[9] Анализ словарных определений даёт следующее семантическое поле: утопия есть фикция, фантастика, нечто ирреальное, неосуществимый идеал, греза, химера, идеальное государство или общество (именно в таком порядке! - Д.М.), счастливое государство. Ещё более интересную картину дают немецко-французские словари того же периода: немецкие определения утопии архаичны, и тесно связаны с блаженной страной Кокань (фр. Cocagne, англ. Cocayne) средневековых легенд [22, p. 30].[10] «Политизация» термина, в связи с использованием его в негативной коннотации классиками марксизма, нарастает исподволь, и фиксируется во французских словарях только в 1878 г.: в словаре Поля Робера термин Utopique расшифровывается следующим образом: «Socialisme utopique (all. Engels, 1878)» [23, p. 611].

В этот период начинается научное исследование утопии как литературного жанра, открывающееся статьёй Р. фон Моля, опубликованной в 1845 г. [26]. Связано это было с бурным развитием утопического социализма (Оуэна, Сен-Симона и Фурье), а затем и расцветом различных направлений социализма во Франции, представленного именами Анфантэна, Л. Бланка, Прудона, Кабэ и иных. Это уже были политико-идеологические системы нового типа. «Путешествие в Икарию» Э. Кабэ, вышедшее первым изданием в 1840 г., оказывается исключением, ибо продолжало традицию романов-путешествий предшествующего столетия. Впрочем, это не отменяло развития жанра, но он распространился в Великобритании и США [5, c. 81].

(Современники не осознавали, что один и тот же термин начинал обозначать принципиально различные явления. Пришлось дожидаться работы польского культуролога Ф. Знанецкого, который предложил в 1952 г. собственную типологию утопизма [34, s. 492-493]. Он предлагает ограничить понятие «утопии» произведениями, авторы которых конструируют системы совершенного общества, но не прилагают никаких усилий для их реализации. Действительно, ни один из хрестоматийных авторов (Т. Мор, Т. Кампанелла, Ф. Бэкон, У. Гаррингтон, С. Батлер) - не был руководителем социального движения, не объединил вокруг себя активных сторонников, которые смогли преобразить сущность общества. Таким образом, «новое христианство» графа де Сен-Симона, «человеческая религия» О. Конта, учение Фурье и др. должны рассматриваться отдельно и обозначаться другим термином. Эти и многие другие произведения изначально были ориентированы на динамическую деятельность - распространение и реализацию идеалов [34, s. 492]. Кроме того, данные идеалы сами по себе могли воодушевить и активизировать деятельность тех или иных социальных групп, поэтому в терминологии Ф. Знанецкого, идеал, способный вызвать социальное действие, является не утопическим, а динамическим.)

Характерно, что в журнале Сен-Симона L'Organisateur, выходящем в 1819-1820 гг., классик утопического социализма активно критикует консерваторов, которые «готовы провозгласить утопией всякий проект усовершенствования общественного порядка» [31, p. 13]. Одновременно своё определение утопизма предложил и Фурье, в 1822 г. писавший, что это «грёза о социальной гармонии, существующей в вымышленной стране», или же «грёза о социальной гармонии, не предлагающая методов своего осуществления» [20, p. 43, 142]. Между прочим, это означает, что называть Фурье «утопистом» некорректно (он как раз предлагал метод!). Именно Фурье обратил обвинения его коллег-социалистов в утопизме против критиков-консерваторов: он провозглашает утопией буржуазную общественную науку. В этом же контексте важно определение Фурье собственного учения, которое он называл «социетарным».[11] Естественно, что он не считал его утопическим, полагая, что нашёл эвристический метод, позволяющий в будущем радикально преобразовать не только природу общества, но и природу мироздания... [2, c. 126].

Революционные бури, пронёсшиеся над европейскими странами в 1830-е - 1840-е гг., не могли не сказаться на семантическом спектре термина «утопия». Х.-Г. Функе, на наш взгляд, совершенно прав, выделяя четыре важных следствия это терминологической (и, соответственно, мировоззренческой) «мутации»:

1. Понятие «утопии» резко увеличивается в объёме, включая уже не только литературный жанр, но также предлагаемые проекты государственного устройства и социальные теории, описанные как в утопических сочинениях предшествующего периода, так и в писаниях социалистов новейшего времени.

2. Интенсивная «политизация» терминов «утопия» и «утопист»: эти термины становятся синонимами «социалист», «социалистический».

3. Непоследовательные попытки повышения статуса и ценности понятия «утопии» в общественном сознании со стороны социалистов.

4. Резкое снижение смыслового значения «утопии» при использовании его в политическом лексиконе [22, p. 31]. (Это легко доказывается при обращении к периодической печати всех направлений 1840-х гг.)

Последняя для первой половины XIX в. радикальная мутация в отношении к утопиям наступает в период кризиса Июльской монархии и появления коммунистического движения. 1 июля 1840 г. в Бельвиле прошёл «Premier Banquet communiste», в котором участвовали до 1200 человек; в том же году выходит в свет «Икария»  Кабэ с описанным там коммунистическим обществом. Словари французского языка фиксируют слово «коммунизм» уже в 1842 г., хотя впервые оно появилось как неологизм немногим ранее.[12] Здесь важно иное: для «буржуазных» идеологов сразу же стали очевидными параллели между содержанием утопической литературы и требованиями коммунистов: обобществления экономики, отмены частной собственности и социальной революции. Таким образом, в лексиконе противников левых сил термины «коммунизм» и «социализм» становятся взаимозаменяемыми, а вскоре и синонимами, и отождествляются с концептом утопии.

Характерно, что уже первые коммунисты болезненно воспринимали обвинения в утопизме. Автор брошюры «Premier Banquet communiste» Вильям-Луи (William-Louis) писал, что только «близорукие могут называть коммунистов утопистами» [22, p. 33; 33, p. 441]. Примеры можно только умножать (необабувисты, например, заслуженно рассматривали в качестве утопистов последователей Кабэ, которые пытались построить свою Новую Икарию в США). Впрочем, и Прудон полагал термины «утопия», «коммунизм» и «социализм» синонимами, за что и подвергся критике Маркса в «Нищете философии».

В результате, к 1848 г. сложился некоторый ряд понятий, относимых к утопизму. Таковы «социальная утопия» (впервые использовано в 1839 г.), «политическая утопия» (1839), «социалистическая утопия» (1846 г., термин введён Прудоном), «коммунистическая утопия» (1846 г., введён Прудоном), а также искусственный термин Кабэ utopianiser (восходящий к переводу Гедевилля 1715 г.).

Таким образом, Х.Г. Функе обращает внимание на резкое расширение семантического спектра понятия «утопия» на протяжении всего одного десятилетия [22, p. 35]. Коннотации таковы (по частоте использования современниками):

• 1. Литературный жанр, чьи представители находятся в русле «Утопии» Т. Мора.
• 2. Литературный жанр современности, объединяющий утопические проекты или их беллетристическое воплощение.
• 3. Заведомо неосуществимый план социальной или политической реформы.
• 4. Синоним или антоним «социализма».
• 5. Синоним или антоним «коммунизма» (особенно в дискуссии Прудона и Маркса).
• 6. Термин Прудона, включающий значения «не-место» (non-lieu), «ничто» (rien), «небытие» (neant).
• 7. Идея неосуществимой реформы, используемой для организации революционного движения.
• 8. Прогноз будущего социального устройства: плоды эволюции.[13]

Февральская революция и июньские события 1848 г. во Франции вновь принесли перемены для восприятия общественным сознанием термина «утопия»; этот термин окончательно стал означать нечто в высшей степени негативное и даже становится инвективой. Точку поставил Альфред Сюдр, представивший Histoire du communisme, ou Réfutation historique des utopistes socialistes (1848), в 1849 г. удостоенную Монтионовской премии Французской Академии [32; 10]. Главным пафосом этого труда, написанного с консервативных позиций, стал спор с Прудоном, заканчивающийся безусловным осуждением коммунизма как «утопии, бросающей тень на все прочие виды утопии, и сковывающую её». Ниже указывается, что коммунизм (читай: социализм = утопия) компрометирует как идею политической свободы, так и все позитивные образы будущего [32, p. 308, 507].

Далее знамя борьбы с утопией «перехватили» марксисты, следы чего весьма заметны уже в «Манифесте Коммунистической партии» (1848), не говоря о специальной работе Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» (1878-1880). В понимании Маркса и Энгельса, утопический социализм начала XIX в. был продолжением Просвещения, с его антиисторизмом и почти религиозной верой в Разум, который сам собою (руками истинных его носителей) преобразует не только социальную действительность, но и окружающую среду в соответствии с утопическим идеалом, который и представлялся его носителю единственно рациональным... Все утописты этого периода сосредотачивались на человеке, откуда оставался один шаг до «теории героев». Энгельс писал: «До сих пор истинные законы разума и справедливости не были известны человечеству, и только по этой причине оно ими не руководилось. Не было просто того гениального человека, который явился теперь и который познал всю истину. Что появился именно теперь, что истина открыта только теперь, - это отнюдь не является необходимым результатом общего хода исторического развития, неизбежным событием, а просто счастливой случайностью. Гениальный человек мог с таким же успехом родиться пятьсот лет тому назад и тем избавить человечество от пяти веков заблуждений, борьбы и страданий» [11, c. 23-24].

Основные методологические основания критики утопизма классиками марксизма сводятся, на наш взгляд, к следующим тезисам:

1. Утопическое мышление является анахронизмом в эпоху современного капитализма, так как капитализм является материальной основой для построения социализма; пролетариат - «агент эмансипации человечества» (термин М. Мейснера).

2. Утопические социалисты не понимают исторического значения капитализма и отрицают историческую роль пролетариата.

3. Для социалистов-утопистов агентом социального действия является гений-преобразователь.

4. Утопические социалисты веруют, что социализм может быть реализован посредством этического примера, в частности, через создание образцово-показательных социальных общин и моральное увещевание общества.

5. Для социалистов-утопистов характерна склонность к созданию детализированных до абсурда картин светлого будущего [4, c. 448-457].