Франк Эйнштейну

Berlin. Halensee,

Joachim-Friedrichstr. 48

den 15.II.1928.

 

Hochverehrter Herr Professor!

Auf Ihre werthe Anfrage beehre ich mich, Ihnen mitzuteilen, dass ich mich überhaupt politisch in keiner Weise betätige, und dass es mir deshalb ganz leicht ist, auch die formelle Verpflichtung zu übernehmen, falls ich eine Anstellung in der Bibliothek des Völkerbundes in Genf erhalten sollte, von jeglicher politischen Betätigung mich gänzlich fernzuhalten. Dass dadurch meine Freiheit nicht beeinträchtigt wird, als eines Gelehrten, der sich seinem Fache nach auch mit soziologischen und sozialphilosophischen Studien befasst, in diesen meinen Studien in streng sachlich-wissenschaftlicher Form, fern jeglichem agitatorischen Beigeschmack, auch Probleme zu behandeln, die mit der gegenwärtigen Entwicklung Russlands in Zusammenhange stehen – das scheint mir selbstverständlich zu sein.

Mit vorzüglicher Hochachtung

Ihr sehr ergebener

Prof. Simon Frank

 

Берлин. Халензее,

Иоахим-Фридрихштр. 48

15.II.1928 г.

 

Глубокоуважаемый господин профессор!

На Ваш ценный запрос^[1], имею честь сообщить Вам, что я в принципе не занимаюсь политической деятельностью ни в каком виде и что поэтому мне совершенно нетрудно взять на себя формальное обязательство – в случае получения мной места в библиотеке Лиги наций в Женеве – вообще воздерживаться от любой политической деятельности. Что из-за этого не пострадает моя свобода как ученого, занимающегося по специальности также социологическими и социально-философскими исследованиями, рассматривать в этих исследованиях также проблемы, связанные с современным развитием России в строго объективно-научной форме, далекой от всякого агитационного привкуса, кажется мне само собою разумеющимся.

С глубоким уважением,

весьма Вам преданный

Проф. Семен Франк

 

Эйнштейн Франку

Berlin. W.den 8. April 1929

Haberlandstr. 5

 

Hochgeehrter Herr Professor Frank!

Herr Staatsrat Teitel und Herr Rabbiner Emil Cohn waren bei mir und haben mir das Ehrenpräsidium für eine charitative Aktion zugunsten der russischen Emigrierten angetragen. Ich habe dies zunächst abgelehnt, war jedoch geneigt, dem engeren Comitee anzugehören. Ich habe dies nachträglich wieder rückgängig gemacht, und zwar aus zwei Gründen:

1. Die Leute haben mich ohne jede Berechtigung in der Presse als ihren Ehrenpräsidenten bezeichnet.

2. Ich habe von ziemlich vertrauenswürdiger Seite eine ungünstige Auskunft über das Geschäftsgebaren der geschäftsführenden Männer erhalten.

Unter Zusicherung strengster Diskretion bitte ich Sie, mir über den letzten Punkt freiherzig Auskunft zu geben, da ich den Leuten nicht unrecht tun, sondern nützen möchte, wenn es die Verhältnisse zulassen.

Um sofortige Auskunft bittet Sie mit herzlichen Grüssen

Ihr ergebener

A. Einstein

 

Берлин. W. 8 апреля 1929 г.

Хаберландштр. 5

Глубокоуважаемый господин профессор Франк!

Государственный советник господин Тейтель^[2] и раввин Эмиль Кон^[3] были у меня и просили возглавить в качестве почетного президента благотворительную акцию в пользу русских эмигрантов. Сначала я отверг это предложение, но все же склонялся к тому, чтобы войти в небольшой комитет. Но поразмыслив, снова отказался, а именно по двум причинам:

1. Эти люди без всякого на то права назвали меня в прессе своим президентом.

2. От лиц, вполне заслуживающих доверия, я получил неблагоприятную информацию о том, как ведут себя люди, заправляющие делом.

При соблюдении строжайшей тайны прошу Вас немедленно информировать меня с полной откровенностью относительно последнего пункта, поскольку я не хочу быть несправедливым к этим людям, а только быть им полезным, насколько позволят обстоятельства.

С сердечным приветом, и прошу Вас сразу же информировать меня,

преданный Вам

А. Эйнштейн

 

Франк Эйнштейну

 

Rehbrücke b/ Potsdam

Villa Krizon

den 10.IV.29.

 

Hochverehrter Herr Professor!

Auf Ihren werten Brief vom 8. IV., den ich soeben erhalten habe, beeile ich mich, Ihnen folgendes mitzuteilen.

Von den zwei von Ihnen genannten Persönlichkeiten kenne ich den Herrn Rabbiner Cohn überhaupt nicht; er muss ein Deutscher sein. Dagegen kenne ich den Staatsrat Teitel seit Jahrzehnten sehr gut. Er ist ein Mann von einem ganz unbescholtenen und sehr hohen Rufe, von allen Russen hochgeehrt. In Russland war er vor der Revolution der einzige Richter jüdischer Konfession, und zugleich ständig rastlos charitativ tätig. Sein Haus war damals die Zufluchtsstätte aller politisch Verfolgten. Es ist ein Mann von außerordentlicher Herzensgüte und Selbstaufopferung. Maxim Gorki nennt ihn einmal einen “Heiligen”. Auch hier in der Emigration entwickelt er, trotz seines hohen Alters, eine bewunderungswürdig energische charitative Tätigkeit. Dass Teitel absichtlich eigennützig oder gesellschaftlich unkorrekt handelt, ist ganz ausgeschlossen. Ich stehe seiner Tätigkeit fern, und kann ganz objektiv Ihnen versichern, dass die von Ihnen erhaltene Auskunft, insofern sie Teitel betrifft, sachlich unzutreffend ist. Das Einzige, was hier möglich wäre, ist, dass Teitel wegen Altersschwäche (er ist schon 78 Jahre alt) die Situation nicht immer übersieht und einzelne Fehler begeht. Jedenfalls verdient, meiner Ansicht nach, Teitel wegen seinem außerordentlichen Rufe und seiner schon 50-jährigen charitativen Tätigkeit, die höchste Nachsicht.

Mit vorzüglicher Hochachtung

Ihr sehr ergebener

S. Frank

 

Ребрюке у Потсдама

Вилла Кризон

10.IV.1929 г.

 

Глубокоуважаемый господин профессор!

На Ваше ценное письмо от 8.IV., которое я только что получил, спешу сообщить Вам следующее.

Из двух названных Вами личностей раввина Кона я вообще не знаю; он должен быть немцем. Государственного советника господина Тейтеля, напротив, я знаю очень хорошо уже несколько десятилетий. Он человек с совершенно безупречной и очень солидной репутацией, высоко уважаемый всеми русскими. В России до революции он был единственным судьей иудейского вероисповедания и в то же время постоянно неутомимо занимался благотворительной деятельностью. Его дом был тогда убежищем для всех политически преследуемых. Это человек чрезвычайной сердечной доброты и самопожертвования. Максим Горький однажды назвал его «праведником»^[4]. И здесь, в эмиграции, несмотря на свой преклонный возраст, он развивает достойную восхищения активную благотворительную деятельность. Что Тейтель намеренно поступает корыстно или общественно некорректно, совершенно исключено. Я далек от его деятельности, и могу Вас совершенно объективно заверить, что полученная Вами информация, поскольку она относится к Тейтелю, по существу дела неверна. Единственное, что было бы здесь возможно, это то, что Тейтель из-за старческой немощи (ему уже 78 лет) не всегда правильно оценивает ситуацию и совершает отдельные ошибки. В любом случае, по моему мнению, Тейтель из-за своей необычайной репутации и своей уже 50-летней благотворительной деятельности заслуживает высшего снисхождения.

С глубоким уважением,

весьма Вам преданный

С. Франк

 

Эйнштейн Франку

Berlin. W. den 12. April 1929

Haberlandstr. 5

Sehr geehrter Herr Professor Frank!

Ich danke Ihnen herzlich für die freundliche Auskunft, die sich allerdings mehr auf die Person des Herrn Teitel, als auf die Zuverlässigkeit des Gebarens des von ihm geleiteten Vereins bezieht. So bin ich leider noch immer in Verlegenheit und weiss nicht, wie ich mich dazu stellen soll.

Gestern hatte ich eine ausführliche Besprechung mit zwei Sovjetleuten von der Deutsch-Russischen Gesellschaft “Kultur und Technik”. Wir sprachen über die Möglichkeit, emigrierten Gelehrten und sonstigen Arbeitskräften die Rückkehr nach Russland zu ermöglichen. Beide Herren versicherten mir, dass die Rückkehr zur Mitarbeit bereiter Menschen, auch wenn sie das Land in der Zeit des Umsturzes illegal verlassen haben, durchaus erwünscht sei, schon mit Rücksicht auf die Nachfrage nach gut vorgebildeten geistigen Arbeitskräften. Dass es den Herren ernst war, geht schon daraus hervor, dass sie sich sofort bereit erklärten, durch Vermittlung bei der Botschaft in konkreten Fällen mitzuwirken, diese Auskunft hat mir die Hoffnung gegeben, dass nach und nach das Emigriertenelend auf die einzig natürliche Weise gehoben werden könne, wenn auch auf der Seite der Emigrierten ehrliches Entgegenkommen sich durchsetzt.

Es grüsst Sie herzlich

Ihr

A. Einstein

 

Берлин. W. 12 апреля 1929 г.

Хаберландштр. 5

 

Глубокоуважаемый господин профессор Франк!

Сердечно благодарю Вас за любезно предоставленную информацию, которая, правда, больше относится к персоне господина Тейтеля, чем к тому, насколько надежно обстоят дела в руководимом им союзе. Так что, к сожалению, я все еще пребываю в сомнении и не знаю, какую позицию мне занять.

Вчера у меня была обстоятельная беседа с двумя советскими деятелями германо-российского общества «Культура и техника»^[5]. Мы говорили о возможности возвращения в Россию эмигрировавших ученых и других работников. Оба господина заверили меня, что возвращение тех, кто готов к сотрудничеству, вполне желательно, учитывая уже спрос на хорошо образованные и одухотворенные трудовые силы, даже если речь идет о людях, которые во времена переворота покинули страну нелегально. О серьезности сказанного этими господами свидетельствует уже то, что они сразу же заявили о готовности оказывать содействие в посольстве в конкретных случаях. Эта информация придала мне надежду на то, что бедствия эмигрантов постепенно могут быть преодолены единственным естественным образом, если и со стороны эмигрантов будет преобладать искренность и честность.

Сердечно приветствую Вас

Ваш A. Эйнштейн

 

Франк Эйнштейну

 

Rehbrücke bei Potsdam, den 13. April 1929.

Villa Krizon

 

Hochverehrter Herr Professor!

Im Besitze Ihres werten Briefes vom 12. IV., kann ich noch folgendes in der Teitel-Angelegenheit hinzufügen. Ich wusste und weiß auch jetzt nicht, um welches Unternehmen es sich in dem von Ihnen erwähnten Falle handelt, und kann deshalb darüber kein Urteil fällen. Wenn es sich aber, wie es <aus> Ihrem Briefe hervorzugehen scheint, um eine Aktion des von Teitel geleiteten Vereins – das muss wohl der Verein der russischen Juden im Auslande sein – handelt, so kenne ich ausser Teitel noch mehrere Herren aus dem Vorstande, und weiß ganz sicher, dass sie sehr ehrenwerte, und zuverlässige Persönlichkeiten sind. Ohne persönliche und unmittelbare Erfahrung in diesem Gebiete zu haben, glaube ich doch, Ihnen versichern zu können, dass ein unkorrektes Gebaren dieses Vereins mir ganz unglaubhaft erscheint. In der russischen Emigration hat dieser Verein den Ruf einer ganz ausserordentlich fruchtbaren, energisch und vorbildlich geführten charitativen Vereinigung.

Was den zweiten Teil Ihres Briefes betrifft, so bin ich Ihnen sehr dankbar, dass Sie dies Thema nochmals berührt haben. Es gibt mir die Möglichkeit, Ihnen meinerseits offen meine Meinung auszusprechen. Sie werden wohl die Offenheit, mit der ich hier sprechen muss, nicht übel nehmen: ich fühle mich zu ihr eben durch die große Achtung vor Ihnen verpflichtet. Weltberühmte Männer, wie Sie, sind in der Lage von Königen: sie sind von Schmeichlern und Lügnern umworben, bekommen selten die Wahrheit zu hören, und sind in besonderem Masse verhindert, den wahren Sachverhalt zu erfahren. Ist es eine zu große Zumutung, wenn wir – ich meine hier nicht die russischen Politiker, sondern die Vertreter der russischen Wissenschaft und des freien Geistes – Ihnen gegenüber, als einem Manne, der in sich für unsere Epoche gleichsam den Geist der exakten Wissenschaft verkörpert – die Bitte aussprechen, ein Urteil über russische Verhältnisse nicht auf Grund von fremden Meinungen, und zwar Meinungen einer Partei, sondern auf Grund von Tatsachen zu bilden? Wir, verfolgte und verfluchte Vertreter der Freiheit und der Menschenwürde im jetzigen Russland, haben schon viel Bitteres erlebt. Ich muss Ihnen aber offen sagen: eins vielleicht von unseren bittersten Erlebnissen ist, dass Männer, wie Sie, dessen Wort eine ganz einzigartige kulturelle und auch politische Bedeutung hat – den Vertretern des schamlosesten und zynischsten Despotismus, den die Welt je gesehen hat, unumschränkten Glauben und Sympathie – selbstverständlich ganz ahnungslos – entgegenbringen. Es handelt sich hier gar nicht um die Beurteilung des sozialpolitischen Programm des Kommunismus: obwohl alle Fachmänner und objektive Beurteiler hier einer Meinung sind, dass dieses System nicht zum Aufblühen des Lebens, sondern nur zum Verfall, Elend und Zerstörung führt, geht in unserem prinzipiellen Zusammenhang dieses Problem uns gar nichts an. Es handelt sich vielleicht nur um die Tatsache allein, dass die heutigen Herrscher Russlands unter “ehrlichem Entgegenkommen” nur absolute Gewissenlosigkeit, knechtisch-passive Anpassung oder sogar schmeichlerische Zustimmung zu jedem Unrecht verstehen, das den Despoten zu begehen beliebt. Haben Sie z.B. eine Ahnung, was der “Schachty-Prozess” in Wahrheit war? Um der Unzufriedenheit der Arbeiter mit dem gänzlichen Verfall des Bergwerkwesens vorzubeugen, wählte sich die Regierung ganz unschuldige Opfer von den Ingenieuren, wobei die Verurteilungen, teilweise zur Todesstrafe, ein neues zynisches politisches Manöver waren. Einer der Angeklagten, der beste russische Bergfachmann Rabinowitsch, politisch sehr linksstehend und die Revolution unumwunden anerkennender Mann, der der Regierung half, das Bergwerkwesen wieder aufzubauen, forderte dabei selber für sich die Todesstrafe, weil, wie er sagte, sein Leben, wo ehrliche Arbeit und Entgegenkommen durch Verleumdung und Verfolgung beantwortet wurde, für ihn jeglichen Sinn verloren hat. Wir, russische Gelehrte, die nicht freiwillig emigrierten, sondern gewillt waren, bis ans Ende auszuharren und dem russischen Volke und der Wissenschaft ehrlich zu dienen, wurden doch ausgewiesen, weil wir die Freiheit der wissenschaftlichen Meinung – und zwar in bescheidenster und resigniertester Form, nach Kants Prinzip, in der schlimmsten Zeit der preußischen Reaktion formuliert: “man ist moralisch nicht verpflichtet, die volle Wahrheit auszusprechen, man ist nur verpflichtet, sich der Lüge zu enthalten” – aufrecht erhalten wollten. Und zwar hat uns damals die Sowjetregierung angeklagt, “mit fremden Mächten intrigiert und Spionage getrieben zu haben”, wobei aber die Vertreter des GPU uns mit zynischer Offenheit erklärten, die ganze Anklage sei nur eine Fiktion, um einen rechtlichen Vorwand zur Ausweisung zu haben. Und Trotzki erklärte damals einem ausländischen Korrespondenten, diese Ausweisung zeuge von einer humanen Gesinnung der Regierung, da sie anderenfalls bei einem Kriegsausbruche uns als Spione erschießen müsste. Jetzt hat Trotzki selber, nur weil er für seine eigene Person einen Kern von Menschenwürde behalten hat und nicht jede Infamie und Dummheit Stalins anerkennen wollte, dasselbe Schicksal erfahren.

Der Vorschlag, den Ihnen Sowjetsherren machten, enthält für uns nichts neues. Es wird ständig versucht, – teilweise leider mit Erfolg, wie es auch in diesem Falle Ihnen gegenüber – die Emigranten dadurch zu kompromittieren, dass man den “guten Willen” der Sowjetregierung der bösen Gesinnung ihrer Feinde entgegenstellt. Freilich gilt dieser Vorschlag den Vertretern der Geisteswissenschaft gegenüber überhaupt nicht, weil wir den Priestern der alleinseligmachenden marxistisch-bolschewistischen Kirche als Häretiker von vornherein verhasst und unannehmbar erscheinen. Aber Vertretern der technischen Wissenschaft und des technischen Könnens wird dieser Vorschlag von Zeit zu Zeit wirklich gemacht. Findet sich ein leichtgläubiger oder vor Hunger zu allem bereiter Emigrant, der darauf eingeht, so hat er sich zur absoluten Sklaverei verkauft. Solche leicht käuflichen Menschen verachtet die Sowjetregierung selber: keine Erniedrigung bleibt ihnen erspart, und nachdem sie alle Schmach genossen haben, werden sie ihres Amtes enthoben und hinausgeworfen, weil sie doch einmal in ihrem Leben sich nicht als gefügige Sklaven benommen haben, und deshalb für immer verdächtig bleiben.

Um Ihnen aber meinerseits meinen guten Willen zu bezeugen, erkläre ich mich hiermit bereit, auf den Vorschlag einzugehen. Ich bin bereit, nach Russland zurückzukehren, mich jeder politischen Tätigkeit, ja, jeglicher politischen Äußerung zu enthalten, wenn die Sowjetregierung ihrerseits sich Ihnen gegenüber öffentlich dafür verbürgt, dass ich einen Lehrstuhl an einer russischen Universität erhalte und meine philosophische Ueberzeugungen frei lehren darf. Ich würde dabei sehr viel riskieren, oder vielmehr: mit derselben Sicherheit, mit der man ein astronomisches Ereignis vorhersagen kann, weiß ich im Voraus, dass die Sowjetregierung ihr feierliches Versprechen nicht einhalten würde, sondern mich sehr bald wieder verhaften, entweder wegen neuer angeblichen Verbrechen zu Tode verurteilen oder irgendwie mürbe zu machen versuchen würde, vielleicht schon an der Grenze verhaften würde. Haben Sie aber Lust zu diesem experimentum in anima vili, und wollen Sie mir versprechen, von diesem Experiment belehrt zu werden und es öffentlich zu bekennen, so stelle ich mich dazu als ein Versuchskaninchen zur Verfügung.

Verzeihen Sie mir gütigst diesen langen und offenen Brief. Wünschen Sie irgendwelche weitere Auskunft in dieser allgemeinen Frage, die vielleicht die bedeutendste Frage des ganzen heutigen öffentlichen Lebens ist, so bin ich ständig bereit, Ihnen alle möglichen Belege und Materialien zur Verfügung zu stellen.

Mit tiefster Hochachtung und herzlichsten Grüßen

Ihr sehr ergebener

S. Frank

 

Ребрюке у Потсдама, 13 апреля 1929 г.

Вилла Krizon

 

Глубокоуважаемый господин профессор!

Получив Ваше ценное письмо от 12.IV., могу добавить по вопросу о Тейтеле лишь следующее. Я не знал и до сих пор не знаю, о каком деле идет речь в упомянутом Вами случае. И поэтому я не могу вынести о нем никакого суждения. Но если, как это, кажется, следует из Вашего письма, здесь идет речь об акции союза, руководимого Тейтелем – это должен быть, вероятно, Союз русских евреев заграницей^[6], – то кроме Тейтеля я знаком еще со многими господами из правления и знаю совершенно точно, что они являются весьма достойными и надежными личностями. Не располагая личным и непосредственным опытом в этой области, я все же полагаю, что могу заверить Вас в том, что некорректное поведение этого союза мне представляется совершенно невероятным. В русской эмиграции этот союз имеет репутацию плодотворного, энергично и образцово управляемого благотворительного объединения.

Что касается второй части Вашего письма, то я очень благодарен Вам за то, что Вы еще раз затронули эту тему. Это дает мне возможность со своей стороны открыто высказать Вам мое мнение. Вы, вероятно, не обидитесь на ту прямоту, с которой я должен здесь говорить: меня к этому обязывает именно великое к Вам уважение. Такие, как Вы, всемирно известные люди находятся в положении королей: они окружены льстецами и лгунами, редко слышат правду и им особенно сложно узнать о настоящем положении дел. Не будет ли чрезмерно большим требованием, если мы – здесь я имею в виду не русских политиков, но представителей русской науки и свободного духа – попросим Вас как человека, который для нашей эпохи воплощает в себе как бы дух точной науки, формировать свои суждения об обстановке в России не на основании чужих мнений, а именно мнений одной партии, но на основании фактов? Мы – преследуемые и проклятые представители свободы и человеческого достоинства в нынешней России – пережили уже много горького. Однако я должен Вам открыто сказать: одно из наших, вероятно, самых горьких переживаний состоит в том, что такие люди, как Вы, чье слово имеет совершенно особое культурное, как и политическое значение, проявляют – разумеется, сами того не сознавая, – в отношении представителей самого бесстыдного и циничного деспотизма, который когда-либо видел мир, безграничную веру и симпатию. Здесь речь вовсе не идет об оценке социально-политической программы коммунизма, – хотя все специалисты и объективные критики едины во мнении, что эта система ведет не к расцвету жизни, но к упадку, нищете и разрушению, – в нашем принципиальном контексте эта проблема нас вообще не касается. Наоборот, здесь идет речь лишь о том факте, что современные правители России под «искренностью и честностью» понимают лишь абсолютную бессовестность, рабски пассивное приспособление или даже льстивое согласие с любой несправедливостью, которая приходится по вкусу деспотам. Имеете ли Вы, к примеру, представление о том, чем в действительности был «Шахтинский процесс»^[7]? Для того чтобы предупредить недовольство рабочих полным упадком горного дела, правительство избрало себе совершенно невинных жертв среди инженеров. При этом приговоры, часть из которых была смертными приговорами, являлись новым циничным политическим маневром. Один из обвиняемых – лучший русский горный специалист Рабинович^[8], придерживавшийся крайне левых политических взглядов и безоговорочно признававший революцию, который помогал правительству восстановить горное дело, сам потребовал для себя смертного приговора, поскольку, как он сказал, его жизнь, в которой честная работа и отзывчивость были оплачены клеветой и преследованием, потеряла для него всякий смысл. Мы, русские ученые, которые эмигрировали не добровольно, но которые до конца были готовы терпеть лишения и честно служить русскому народу и науке, все-таки были высланы, потому что мы хотели сохранить свободу научного мнения хотя бы в ее наиболее скромной и умеренной форме, по принципу Канта, сформулированному в тяжелейшее время прусской реакции: «С моральной точки зрения человек не обязан говорить всю правду, он лишь обязан избегать лжи»^[9]. И именно тогда советское правительство обвинило нас том, что мы «интриговали с вражескими силами и осуществляли шпионаж»^[10]. При этом представители ГПУ с циничной прямотой объяснили нам, что все это обвинение лишь фикция для получения правового повода для нашей высылки. А Троцкий объяснил тогда одному иностранному корреспонденту, что эта высылка есть свидетельство гуманного образа мыслей правительства, потому как в противном случае если бы началась война, оно должно было бы расстрелять нас как шпионов^[11]. Теперь самого Троцкого постигла та же участь лишь из-за того, что он в своем лице смог сохранить зерно человеческого достоинства и не захотел признавать каждого позора и глупости Сталина.

Предложение, которое сделали Вам советские господа, не содержит для нас ничего нового. Постоянно совершаются попытки, – которые частично, к сожалению, увенчиваются успехом, как и в этом случае с Вами, – скомпрометировать эмигрантов тем, что «добрым намерениям» советского правительства противопоставляют злые взгляды его врагов. Хотя, разумеется, это предложение вовсе не относится к представителям гуманитарной науки, потому что мы изначально представляемся священникам единственно спасающей марксистско-большевистской церкви в качестве ненавистных и неприемлемых еретиков. Однако представителям технической науки и технических навыков это предложение, действительно, время от времени делается. Если находится легковерный или от голода на все готовый эмигрант, соглашающийся на это, то он продает себя в абсолютное рабство. Таких с легкостью покупаемых людей презирает само советское правительство: никакое унижение не пройдет мимо них, а после того как они насладятся всем этим позором, их уволят со службы и выбросят на улицу, потому что однажды в своей жизни они все же вели себя не как послушные рабы и поэтому навсегда остаются под подозрением.

Чтобы доказать Вам свою добрую волю, я готов принять предложение. Я готов вернуться в Россию, воздерживаться от любой политической деятельности и даже от любого политического высказывания в том случае, если советское правительство со своей стороны публично гарантирует Вам, что я получу кафедру в русском университете и смогу свободно обучать своим философским убеждениям. При этом я буду очень сильно рисковать или даже более того: с той же точностью, с какой можно предсказать астрономическое явление, я наперед знаю, что советское правительство не сдержит своего торжественного обещания, но очень скоро вновь арестует меня и либо под предлогом новых мнимых преступлений приговорит к смерти, либо каким-то иным способом попытается измотать меня, вероятно, арестует еще на границе. Однако если у Вас есть желание к этому experimentum in anima vili^[12] и если Вы пообещаете мне, что извлечете урок из этого эксперимента и признаете это публично, то я готов предоставить себя с этой целью в качестве подопытного кролика.

Простите мне, пожалуйста, великодушно это длинное и откровенное письмо. Если Вы пожелаете получить еще какую-нибудь информацию по этому общему вопросу, который, вероятно, является наиболее значительным вопросом всей сегодняшней общественной жизни, то я всегда готов предоставить Вам все возможные подтверждения и материалы.

С глубочайшим уважением и самым сердечным приветом,

весьма Вам преданный

С. Франк

 

 

Эйнштейн Франку

Berlin. W. den 2. Mai 1929

Haberlandstr. 5

 

Sehr geehrter Herr Professor Frank!

Ich danke Ihnen sehr für die freundliche Aufklärung in Sachen der russischen Vereine, nach der ich mich vollständig gerichtet habe. Ich bin überzeugt, dass ich vorher von verleumderischer Seite schlecht beraten war. –

Ihre leidenschaftlichen Ausführungen zur Rückwanderungsfrage haben grossen Eindruck auf mich gemacht, besonders das resignierte Anerbieten, selbst als Versuchsobjekt zu dienen. Die ganze Tragik der Entwicklung sieht man blitzartig vor sich auftauchen und man begreift, dass es über die Abgründe der Leidenschaft keine Brücken gibt. Was Sie als Schlechtigkeit und Tyrannei empfinden, ist wahrscheinlich Fanatismus in Verbindung mit Misstrauen. Jedenfalls aber sehe ich, dass ich mir von den Schwierigkeiten einer solchen Aktion keine richtige Vorstellung gemacht habe. –

Es grüsst Sie freundlichst und mit bestem Dank für Ihre unbeschränkte Aufrichtigkeit

Ihr A. Einstein

 

Берлин. W. 2 мая 1929 г.

Хаберландштр. 5

 

Многоуважаемый господин профессор Франк!

Очень благодарен Вам за сведения, которые Вы по-дружески сообщили о русских объединениях, так что теперь я вполне сориентировался. Убежден, что прежде я получал дурные советы от клеветников.

Ваши страстные рассуждения по вопросу о возвращении русских на родину произвели на меня сильное впечатление, особенно Ваше исполненное смирения предложение самому послужить подопытным объектом. Сразу видишь перед собой весь трагизм происшедшего и понимаешь, что между безднами страстей нет никаких мостов. То, что Вы ощущаете как низость и тиранию, вероятно, является фанатизмом в соединении с подозрительностью. Но во всяком случае я вижу, что не составил себе правильного представления о трудностях такого рода акции.

Приветствую Вас самым дружеским образом и сердечно благодарю за Вашу исключительную искренность.

Ваш А. Эйнштейн

 

 

Эйнштейн Франку

Berlin. W. den 1. Juni 1929

Haberlandstr. 5

Sehr geehrter Herr Professor Frank!

Ich danke Ihnen herzlich für den Artikel, der über doch wenig glaubwürdig erscheint. Die Sache würde besser für den ersten April passen. Wahr scheint freilich zu sein, dass wieder grosse Nervosität und Unsicherheit in Russland Platz gegriffen hat.

Herzlich grüsst Sie

Ihr A. Einstein

 

Берлин. W. 1 июня 1929 г.

Хаберландштр. 5

 

Многоуважаемый господин профессор Франк!

Сердечно благодарю Вас за статью^[13], которая представляется все же малоправдоподобной. Это дело лучше подошло бы к первому апреля. Похоже, конечно, на правду, что в России в очередной раз распространилась большая нервозность и неуверенность.

Сердечно приветствую Вас

Ваш А. Эйнштейн

 

Франк Эйнштейну

Rehbrücke bei Potsdam, Villa Krizon

den 8.VI.29.

 

Hochverehrter Herr Professor Einstein!

 

Trotzdem ich Gefahr laufe, Ihre Nachsicht zu missbrauchen und Ihre Zeit unnütz in Anspruch zu nehmen, fühle ich mich doch verpflichtet, Ihren letzten Brief nicht unbeantwortet zu lassen.

Nach Erhaltung Ihres Briefes habe ich mir die entsprechende Nummer der sowjetischen Zeitung “Wetschernjaja Moskwa” (“Moskau am Abend“) – № 119 vom 28. Mai 1929 – verschafft. Ich darf nun auf Grund nicht nur persönlicher Überzeugung, sondern auch Einsicht in die authentische Quelle selber behaupten, dass der Bericht der “Voss[ischen] Zeitung” ganz wortgetreu den Inhalt des betreffenden Aufsatzes der russischen Zeitung zitiert, der eine sowjetsoffiziöse Begründung des Todesurteils gegen drei angesehene, und bis jetzt nicht nur unbescholtene, sondern von der Sowjetsregierung selber als verdienstvoll anerkannte Fachmänner enthält. Den Aprilscherz hat sich also nicht der Berichterstatter der “Voss[ischen] Zeitung”, sondern das GPU-Kollegium erlaubt, und auf Grund dieses Aprilscherzes hat es in einer geheimen Sitzung, ohne jegliches öffentliches Gerichtsverfahren, das Todesurteil gegen die drei erwähnten Fachmänner gefällt und sofort vollstrecken lassen.

Ich verstehe ganz gut, dass Sie diese Nachricht für unglaubwürdig halten müssten. Leider ist aber vieles, was vom Standpunkte des gesunden Menschenverstandes und des elementaren Moralgefühls unglaubwürdig ist, in Russland jetzt nicht nur Tatsache, sondern ständige Sitte. Da es in Sowjetrussland weder eine freie Presse, noch unabhängiges Gerichtsverfahren existiert, so ist dort eine Revision solch eines Justiz- oder vielmehr Verwaltungsmordes – wie es etwa in Deutschland jetzt gegenüber dem Jakubowsky-Urteil der Fall ist – selbstverständlich absolut undenkbar.

Wenn Sie wünschen, so kann ich Ihnen das betreffende Dokument nebst einer wortgetreuen deutschen Übersetzung, für deren Richtigkeit ich die volle Garantie übernehme, zugehen lassen.

Ich bitte Sie nochmals, die große Güte zu haben, diese meine neue Belästigung zu entschuldigen. Ich hielt es für meine Pflicht, Ihnen die Möglichkeit zu geben, sich am wirklichen Tatbestande zu orientieren. Die Sache gewinnt jetzt dadurch praktische Bedeutung, dass sechs russische Intellektuellen-Vereine in Berlin sich mit einer gemeinsamen Eingabe in dieser Angelegenheit an die deutsche Liga zum Schutz der Menschenrechte gewendet haben.

Mit vorzüglicher Hochachtung und besten Grüßen

Ihr sehr ergebener

S. Frank

 

Ребрюке у Потсдама, Вилла Кризон

8.VI.29 г.

 

Глубокоуважаемый господин профессор Эйнштейн!

Несмотря на то, что я рискую злоупотребить Вашей снисходительностью и напрасно занять Ваше время, я все же чувствую себя обязанным не оставить без ответа Ваше последнее письмо.

Получив Ваше письмо я достал соответствующий номер советской газеты “Вечерняя Москва” – № 119 от 28 мая 1929 г. И теперь могу утверждать не только на основании личного убеждения, но и на основании знакомства с аутентичным источником, что сообщение газеты Voss[ische] Zeitung совершенно дословно цитирует соответствующую статью из русской газеты, которая содержит официозно-советское обоснование смертного приговора, вынесенного трем уважаемым и до сих пор не только незапятнанным, но и самим советским правительством признанным в качестве заслуженных специалистам. Таким образом, апрельскую шутку позволил себе не автор сообщения в газете Voss[ische] Zeitung, а коллегия ГПУ, и на основании этой апрельской шутки на закрытом заседании, без какого-либо публичного судебного разбирательства, трем упомянутым специалистам был вынесен смертный приговор и тут же приведен в исполнение.

Я очень хорошо понимаю, что Вы должны были счесть это сообщение невероятным. Однако, к сожалению, многое из того, что с точки зрения здравого человеческого рассудка и элементарного нравственного чувства кажется невероятным, в России сейчас является не только фактом, но и устоявшимся обычаем. Поскольку в Советской России не существует ни свободной прессы, ни независимого судопроизводства, то там, разумеется, абсолютно немыслимым представляется пересмотр такого юридического или скорее судебного убийства, как это сейчас происходит в Германии в отношении дела Якубовского^[14].

Если Вы пожелаете, то я могу предоставить Вам соответствующий документ вместе с точным немецким переводом, верность которого я полностью гарантирую^[15].

Еще раз прошу у Вас о великом снисхождении и прощении за это мое новое беспокойство. Считал своим долгом дать Вам возможность сориентироваться в истинном положении дел. Дело это теперь обрело и практическое значение благодаря тому, что шесть союзов русских интеллектуалов в Берлине обратились с общим заявлением по этому делу в Немецкую лигу по защите прав человека^[16].

С глубоким уважением и наилучшими пожеланиями,

весьма Вам преданный,

С. Франк

 

Эйнштейн Франку

Berlin. W. den 12. Juni 1929

Haberlandstr. 5

 

Sehr geehrter Herr Professor Frank!

Ich bin Ihnen sehr dafür dankbar, dass Sie sich der Mühe unterzogen haben, diese Angelegenheit bis zu ihrer Quelle zu verfolgen, das Ergebnis macht grossen Eindruck auf mich. Es handelt sich hier zweifellos um ein zynisches Verbrechen der Verwaltung, da geeignet ist, das geeignet ist, jegliches Vertrauen in eine solche Justiz zu erschüttern.

Ich habe auch von einen anderen, durch seine Gerechtigkeitsliebe besonders kompetenten Manne ein vernichtendes Urteil über die gegenwärtigen russischen Machthaber vernommen.

Mit nochmaligem, besten Dank

bin ich

mit freundlichen Grüssen

Ihr A. Einstein.

<следующая фраза приписана чернилами рукой Эйнштейна>

Auf Grund nachträglicher Information widerrufen

А. Einstein

 

Берлин. W. 12 июня 1929 г.

Хаберландштр. 5

 

Многоуважаемый господин профессор Франк!

Очень признателен Вам за то, что взяли на себя труд проследить это дело вплоть до его источника, результат производит на меня сильное впечатление. Несомненно, здесь налицо циничное преступление руководства – преступление, способное пошатнуть всякое доверие к подобному правосудию.

От другого еще компетентного человека, проникнутого любовью к справедливости, я слышал уничтожающий отзыв о современных властителях России.

С неизменной признательностью и наилучшими пожеланиями

Ваш А. Эйнштейн.

Отменено на основе последующей информации.

А. Эйнштейн

 

Франк Эйнштейну

Rehbrücke bei Potsdam

Villa Krizon

den 15. Juni 1929.

 

Hochverehrter Herr Professor Einstein!

Ich danke Ihnen herzlich für Ihren gütigen Brief, der mir eine so große moralische Befriedigung brachte. Aber gerade daraus erwächst für mich die Pflicht, Ihre Nachsicht wieder in Anspruch zu nehmen und an Sie mit einer Bitte heranzutreten.

Ich bitte Sie nämlich, mir zu erlauben, Ihr Urteil über den Justizmord in Moskau, in der russischen Berliner Zeitung “Rul” zu veröffentlichen. Zur Begründung dieser Bitte möchte ich folgendes anführen. Die drei Ingenieure, die auf Grund lächerlicher Beschuldigungen ohne Gerichtsverfahren erschossen wurden, sind leider nicht die einzigen Opfer der heutigen russischen Herrscher. Die Sowjetregierung sucht die Unzufriedenheit des Volkes durch unschuldige Opfer von sich abzulehnen, und solche Fälle mehren sich leider in der letzten Zeit in erschreckender Weise. Ihr Urteil aber, wie ich schon Gelegenheit hatte, Ihnen es zu sagen, hat eine ganz außerordentliche moralisch-politische Bedeutung. Die Sowjetregierung scheunt sich oft – schon aus volkswirtschaftlichen Gründen – die öffentliche Meinung Europas zu brüsquieren. Unter diesen Umständen ist es keine Übertreibung, wenn ich sage, dass die Veröffentlichung Ihres Urteils vielleicht vielen unglücklichen Intellektuellen in Sowjetrussland geradezu das Leben retten kann. Diese Erwägung gibt mir die Freiheit oder vielmehr legt mir die Pflicht auf, an Sie mit dieser Bitte heranzutreten.

Ich würde in einer ganz kurzen Notiz die Tatsache unseres Briefwechsels über die Lage der Fachmänner in Sowjetsrussland erwähnen und dann Ihren letzten Brief an mich wörtlich zitieren. Selbstverständlich werde ich Ihre Ermächtigung zu dieser Veröffentlichung nicht ausdrücklich erwähnen, so dass keine Initiative Ihrerseits sichtbar wird. Ich muss aber Ihre Ermächtigung dazu doch haben, denn ohne sie werde ich natürlich mir nicht erlauben, Ihren privaten Brief an mich zu veröffentlichen.

Ich bitte Sie die Lage zu überdenken und wenn es irgendwie für Sie möglich ist, mir die erbetene Erlaubnis zu gewähren.

Mit nochmaliger Bitte, mir die Belästigung nicht übel zu nehmen, mit vorzüglicher Hochachtung und besten Grüßen

Ihr sehr ergebener

S. Frank

 

Ребрюке у Потсдама

Вилла Кризон

15 июня 1929 г.

 

Глубокоуважаемый господин профессор Эйнштейн!

Сердечно благодарю Вас за Ваше доброе письмо, которое принесло мне такое большое моральное удовлетворение. Но именно в этой связи для меня возникает обязанность вновь воспользоваться Вашей снисходительностью и обратиться к Вам с просьбой.

Прошу Вас разрешить мне опубликовать Ваше суждение о судебном убийстве в Москве в русской берлинской газете «Руль»^[17]. В обоснование этой просьбы я хотел бы сказать следующее. Три инженера, которые были расстреляны на основании смехотворных обвинений без судебного разбирательства, увы, являются не единственными жертвами нынешних правителей России. Советское правительство пытается отвести от себя недовольство народа посредством невинных жертв, и такие случаи в последнее время, к сожалению, множатся ужасным образом. Ваше же суждение, как я уже имел возможность Вам сказать, имеет совершенно чрезвычайное морально-политическое значение. Советское правительство – уже по экономическим причинам – часто опасается провоцировать общественное мнение Европы. При этих обстоятельствах не будет преувеличением, если я скажу, что публикация Вашего суждения, вероятно, сможет в прямом смысле спасти жизнь многим несчастным интеллектуалам в советской России. Подобное соображение дает мне свободу или, скорее, возлагает на меня обязанность обратиться к Вам с этой просьбой.

Я бы в предельно краткой заметке упомянул о факте нашей переписки о положении специалистов в советской России, а затем дословно процитировал бы Ваше последнее письмо ко мне. Разумеется, я не стану прямо упоминать о Вашем разрешении на эту публикацию, и таким образом с Вашей стороны не будет видна никакая инициатива. Однако я все-таки должен иметь Ваше разрешение, так как без него я, конечно, не позволю себе опубликовать Ваше личное письмо ко мне.

Прошу Вас обдумать ситуацию и, если это хоть как-то для Вас возможно, дать разрешение, о котором я прошу.

С повторной просьбой не обижаться на меня за это беспокойство,

с глубоким уважением и наилучшими пожеланиями,

весьма Вам преданный,

С. Франк

 

Эйнштейн Франку

Berlin. W. den 19. Juni 1929

Haberlandstr. 5

 

Sehr geehrter Herr Professor Frank!

ich pflege stets für meine Ueberzeugungen einzutreten. Damit ich dies im vorliegenden Falle tun kann, ist für mich zweierlei nötig: Erstens die genaue Kenntnis der Form jener Urteilsbegründung, wie sie in der Sowjetspresse erschienen ist. Zweitens die Kenntnis der Fassung meines Briefes, damit ich sehe, ob ich jedes Wort verantworten kann. Ein Privatbrief ist eine andere Sache als eine Stellungnahme in der Oeffentlichkeit.

Indem ich Sie um diese beiden Auskünfte bitte, bin

ich mit den besten Grüssen

Ihr A. Einstein.

 

Берлин. W. 19 июня 1929 г.

Хаберландштр. 5

 

Многоуважаемый господин профессор Франк!

Я имею обыкновение всегда выступать за свои убеждения. Для того чтобы я мог сделать это в данном случае, мне необходимы две вещи. Во-первых, точное знание того, как выглядит обоснование приговора, появившееся в советской прессе. Во-вторых, я должен знать отредактированный вариант моего письма, для того чтобы я убедился, что могу отвечать в нем за каждое публичное высказывание своих взглядов.

Испрашивая у Вас информацию по обоим этим вопросам, шлю Вам самый теплый привет

Ваш А. Эйнштейн.

 

Франк Эйнштейну

Rehbrücke, den 21.VI.1929.

 

Hochverehrter Herr Professor Einstein!

 

Ich danke Ihnen herzlich für Ihre Bereitwilligkeit, im Prinzip auf meine Bitte einzugehen.

Ich füge eine wortgetreue Übersetzung des betreffenden Aufsatzes bei, deren literarische und technische Mängel ich bitte entschuldigen zu wollen, für deren sachliche Genauigkeit ich aber die volle Garantie übernehme. Anbei auch, gemäß Ihrem Wunsch, Ihr vorletzter Brief an mich. Ich bitte Sie, die Güte zu haben, mir ihn jedenfalls zurückzusenden.

Zur Erläuterung des Sachverhaltes erlaube ich mir noch folgendes hinzufügen. Eine offizielle Urteilsbegründung in Sachen der hingerichteten Ingenieure wurde überhaupt nicht veröffentlicht. Von Seiten des GPU erfolgte nur eine kurze Mitteilung, laut der eine Verschwörung zur Schädigung des Transportwesens aufgedeckt wurde, und die Schuldigen gemäß Entscheidung des GPU zu verschiedenen Strafen (unter ihnen drei, Paltschinsky, von Meck und Welitschko – zum Tode) verurteilt wurden.

Eine Begründung des Urteils erhielt die russische Öffentlichkeit nur in Form des leichtsinnig-feuilletonistisch gefassten Aufsatzes in der Zeitung “Wetschernjaja Moskwa” (“Moskau am Abend”), die sogar die Namen der Hingerichteten nicht anführt. Formell betrachtet ist es eben überhaupt keine Urteilsbegründung, sondern eben ein Zeitungsaufsatz. Da aber die Zeitung (wie übrigens die ganze Tagespresse in Russland) von der Regierung der kommunistischen Partei geleitet wird und als Hauptstadtzeitung der Zentralverwaltung besonders nahe steht, und da auch keinerlei Widerlegung dieses Aufsatzes seitens der Regierung erfolgt ist, so muss sein Inhalt als eine offizielle Urteilsbegründung betrachtet werden.

Ich bitte Sie, mir zu glauben, dass ich bei meiner Bitte um Erlaubnis Ihren Brief zu veröffentlichen, nur von einem Zweck geleitet bin – der drohenden Möglichkeit weiterer solcher willkürlichen Hinrichtungen womöglich vorzubeugen.

Ich bitte auch nochmals, diese Belästigung mir entschuldigen zu wollen. Würde es sich nicht um eine für die Öffentlichkeit so wichtige Sache handeln, so hätte ich mir nie erlaubt, Ihre Zeit so viel in Anspruch zu nehmen.

In Erwartung Ihrer Entscheidung verbleibe ich mit vorzüglicher Hochachtung und besten Grüßen

Ihr sehr ergebener

S. Frank

 

Ребрюке, 21.VI.1929 г.

 

Глубокоуважаемый господин профессор Эйнштейн!

Сердечно благодарю Вас за готовность в принципе удовлетворить мою просьбу.

Прилагаю дословный перевод соответствующей статьи^[18] и прошу простить его литературные и технические недостатки, но за объективную его точность я беру на себя полную ответственность. К этому письму, согласно Вашему желанию, я также прилагаю Ваше предпоследнее письмо ко мне^[19]. Будьте столь добры и во всяком случае пришлите мне его обратно^[20].

Для разъяснения сложившегося положения дел я позволю себе добавить еще следующее. Официального обоснования приговора по делу казненных инженеров вообще не было опубликовано. Со стороны ГПУ последовало лишь краткое сообщение, согласно которому был раскрыт заговор о порче железнодорожного транспорта, а виновные, согласно решению ГПУ, были приговорены к различным наказаниям (из них трое – Пальчинский^[21], фон Мекк^[22] и Величко^[23] – к смерти)^[24].

Обоснование приговора русская общественность получила лишь в виде легкомысленно-фельетонно написанной статьи в газете «Вечерняя Москва», которая даже не приводит имен казненных. С формальной точки зрения, это вообще не обоснование приговора, но именно газетная статья. Однако поскольку газетой (как, кстати, и всей дневной прессой в России) руководит правительство или коммунистическая партия и поскольку как столичная газета она особенно близка центральному управлению и поскольку со стороны правительства не последовало также никакого опровержения этой статьи, то ее содержание следует рассматривать как официальное обоснование приговора.

Прошу Вас поверить мне, что в своей просьбе о разрешении на публикацию Вашего письма я преследую одну лишь цель – по возможности предотвратить грозящую возможность других таких произвольных казней.

И еще раз прошу Вас извинить меня за беспокойство. Если бы речь не шла о таком важном для общественности деле, я бы никогда не позволил себе отнимать у Вас так много времени.

В ожидании Вашего решения, остаюсь с глубоким уважением и наилучшими пожеланиями,

весьма Вам преданный,

С. Франк

 

Эйнштейн Франку

Berlin. W. den 26. Juni 1929

Haberlandstr. 5

 

Sehr geehrter Herr Professor Frank!

Ich kann Ihnen den Vorwurf nicht ersparen, dass Sie mich bezüglich der Urteilsbegründung in irreführender Weise informiert haben, so dass mein Brief von neulich jede Unterlage verliert. Erstens handelt es sich um einen Artikel, der nicht von verantwortlicher Seite herrührt. Zweitens hat der Vorwurf absichtlich fehlerhafter Federung von Eisenbahnwagen in dem Artikel nur den Charakter einer nebensächlichen Bemerkung, ist aber keineswegs der Gegenstand der hauptsächlichen Anklage. Unter diesen Umständen kann ich den Abdruck meines unter falschen Voraussetzungen geschriebenen Briefes nicht gestatten.

Jedenfalls danke ich Ihnen sehr, dass Sie sich die Kühe gegeben haben,den Artikel vollständig zu übersetzen und mir dadurch einen möglichst vollständigen Einblick zu gewähren.

Es grüsst Sie freundlichst

Ihr A. Einstein

 

Берлин. W. 26 июня 1929 г.

Хаберландштр. 5

 

Многоуважаемый господин профессор Франк!

Не могу избавить Вас от упрека, что предоставленная Вами информация насчет обоснования приговора ввела меня в заблуждение, так что недавнее мое письмо теряет всякое основание. Во-первых, речь идет о статье, которая исходит от безответственной стороны. Во-вторых, упрек в преднамеренно бракованной системе амортизации железнодорожных вагонов в статье имеет характер побочного замечания, а вовсе не является предметом основного обвинения. В этих условиях я не могу разрешить перепечатку моего письма, написанного на основе ложных предпосылок.

Во всяком случае, весьма признателен Вам за то, что Вы взяли на себя труд перевести статью полностью и тем самым дали мне возможность составить полное представление о нем.

Самый дружеский привет Вам.

Ваш А. Эйнштейн

 

Франк Эйнштейну

Rehbrücke bei Potsdam

Villa Krizon

den 5.VII.1929.

 

Hochverehrter Herr Professor Einstein!

Von einer Reise zurückgekehrt, treffe ich hier Ihren Brief. Da Sie mir den schweren Vorwurf machen, Sie irregeleitet zu haben, so darf ich Sie wohl um die Geduld bitten, meine Antwort zu lesen. Ich werde Sie weiter mit Briefen nicht mehr belästigen, weil es keinen praktischen Zweck hat.

Ihren Vorwurf muss ich ganz entschieden zurückweisen. Wenn Sie sich die Mühe geben, den Bericht der “Voss[ischen] Zeitung” mit dem Inhalt des Aufsatzes der Moskauer Zeitung zu vergleichen, so werden Sie selber gestehen müssen, dass meine Behauptung, dieser Bericht wiedergäbe den Inhalt des russischen Aufsatzes ganz richtig, der Wahrheit entspricht. Dass “Seekrankheit”-Beschuldigung nur nebenbei vorkommt, hat gar keine prinzipielle Bedeutung, denn schon das Vorkommen solch einer Beschuldigung zeugt von einer entweder ganz krankhaften, oder ganz verlogenen Mentalität, deren Opfer die drei Ingenieure geworden sind. Übrigens sind die anderen Beschuldigungen nicht viel mehr wert. Oder halten Sie es für ganz normal, wenn Fachmänner hingerichtet werden, weil die von ihnen eingeführten Lokomotivtypen von Agenten der Geheimpolizei für unzweckmäßig oder zu kostspielig gehalten werden? Überhaupt konnte ich mir gar nicht vorstellen, dass der schamlos-demagogische, widerlich-leichtsinnige Aufsatz auf Sie nicht den Eindruck machen wird, denn^[25] alle Russen von ihm haben, und den auch der Berichterstatter der “Voss[ischen] Zeit[ung]” hatte, nämlich, dass hier mit Menschenleben und Schicksal mindestens schauderhaft leichtsinniges Spiel getrieben wird.

Ihre Bemerkung, es handle sich hier um einen Aufsatz, der aus unverantwortlicher Quelle stammt, stützt sich auf westeuropäische Begriffe, die für Russland gar nicht passen. Das ist eben das entsetzliche, dass hochverdiente, von der Sowjetregierung selber mit Ordenszeichen geschmückte Fachmänner zuerst ohne öffentliche Gerichtsverhandlung und Urteilsbegründung erschossen werden, und dass dann nachträglich man diese Staatsaktion durch ein unverantwortliches Feuilleton zu begründen sucht. Dass es in Russland keine unabhängige Presse gibt, dass alle Zeitungen, und am meisten die Hauptstadtzeitungen, offiziösen Charakter tragen, so dass die Regierung und die herrschende Partei für sie tatsächlich verantwortlich ist, weiß jedes Kind in Russland und werden auch Kommunisten mit einem Minimum von Gewissenhaftigkeit nicht ableugnen können.

Mithin habe ich Sie in keiner Hinsicht irregeleitet, sondern es ist mir nur nicht gelungen, Ihnen die entsetzliche Wahrheit in dieser Sache glaubhaft zu machen. Das ist aber keineswegs meine Schuld. Daran ist allein der Umstand schuld, – verzeihen Sie mir diese unumschränkte Aufrichtigkeit – dass Sie, der größte wissenschaftliche Geist im Gebiet der Naturforschung, in Sachen der russischen Revolution von einer mythischen Vorstellung befangen sind, die Sie geradezu verhindert, die Wahrheit zu erblicken, wie es vor Zeiten ganz ernste Denker und Forscher gab, die nicht im Stande waren, die Existenz der Sonnenflecken zu anerkennen, weil es ihren mythischen astronomischen Vorstellungen widersprach. Es ist Ihnen moralisch leichter, einen Ihnen bestens empfohlenen Kollegen der Irreleitung zu beschuldigen, als ein für jedes unvoreingenommene Bewusstsein offen vorliegendes, zynisches Verbrechen der Kommunisten zuzugeben.

In Paris fand eine von der linksrepublikanischen Gruppe der russischen Emigration einberufene Versammlung in dieser Angelegenheit statt, in der sowohl der Präsident der französischen Liga für Menschenrechte Victor Basch, als auch der Sozialistenführer Leon Blum sich unumwunden und scharf gegen dieses Verbrechen der Sowjetregierung ausgesprochen haben. Es tut nur leid, dass der große Name Albert Einsteins unter einem solchen Proteste fehlen muss.

Erlauben Sie mir noch eine letzte persönliche Bemerkung: Sie werden wahrscheinlich meinen, dass Sie in mir und meinesgleichen mit verbissenen Reactionären zu tun haben. Das ist aber nicht der Fall. In unserer Jugend haben wir alle stets gegen das Zarenregime für Freiheit und Demokratie, für Recht und Menschenwürde gekämpft. Es ist nicht unsere Schuld und zeugt von keinerlei politischen Fanatismus, dass wir auch jetzt, und gerade jetzt, trotzdem wir keine berufsmäßige Politiker sind, uns verpflichtet fühlen, diesen alten Kampf unter schwierigsten Bedingungen, gegen einen neuen, noch viel zynischeren Despotismus, zu führen, oder, genauer gesagt, nicht aufzuhören, gegen ihn im Namen der Freiheit und Menschenwürde zu protestieren (weil wir keinerlei aktive Politik treiben). Alles in Europa scheint sich gegen uns verschworen zu haben. Unser Trost liegt zunächst darin, dass es jedenfalls ein Volk gibt, das diesen kommunistischen Despotismus niemals anerkannt hat und anerkennen wird – das ist das russische Volk selber, das das herrschende System, als ein neues Tatarenjoch, empfindet. Und dann: wir erinnern uns daran, dass die Wahrheit schließlich immer den Sieg davontragen wird. Wie es einst der mutige Zola im Dreifussprozess sagte: La vérité est en marche et rien ne l’arrêtera.

Ich bitte nochmals um Entschuldigung, Ihre Zeit unnütz in Anspruch genommen zu haben. Ich bitte Sie zugleich, sich nicht verpflichtet zu fühlen, auf diesen meinen Brief zu antworten, obgleich ich natürlich stets sehr gern Ihrem eventuellen Briefe entgegensehe und in allem, womit ich Ihnen dienen kann, stets Ihnen zur Verfügung stehe.

Mit vorzüglicher Hochachtung und besten Grüßen

Ihr sehr ergebener

S. Frank

 

Ребрюке у Потсдама

Вилла Кризон

5.VII.1929.

 

Глубокоуважаемый господин профессор Эйнштейн!

По возвращении из поездки нахожу здесь Ваше письмо. Поскольку Вы делаете мне тяжелый упрек в том, что я ввел Вас в заблуждение, то я позволю себе попросить Вас быть терпеливым и прочитать мой ответ. Впредь я больше не буду обременять Вас письмами, поскольку это не имеет никакого практического смысла.

Я должен совершенно решительно отвергнуть Ваш упрек. Если Вы возьмете на себя труд сравнить сообщение в газете Voss[ische] Zeitung с содержанием статьи в московской газете, то Вам самим придется признать, что мое утверждение о том, что это сообщение совершенно верно передает содержание русской статьи, соответствует истине. То, что обвинение в связи с «морской болезнью» возникает лишь мимоходом, не имеет никакого принципиального значения, потому что уже только одно возникновение такого обвинения свидетельствует либо о совершенно болезненном, либо о совершенно ложном складе ума, чьими жертвами стали три инженера. Впрочем, другие обвинения ненамного ценнее. Или Вы считаете совершенно нормальным, когда казнят специалистов за то, что импортированные ими типы локомотивов были сочтены агентами тайной полиции нецелесообразными или слишком дорогостоящими? Я вообще совершенно не мог себе представить, что бесстыдно-демагогическая, омерзительно-легкомысленная статья не произведет на Вас того впечатления, которое она произвела на всех русских и которое было также и у автора статьи в Voss[ische] Zeit[ung] – а именно, что здесь с человеческой жизнью и судьбой ведется, по меньшей мере, жутко легкомысленная игра.

Ваше замечание о том, что речь здесь идет всего лишь о статье, возникшей из неофициального источника, опирается на западноевропейские понятия, которые совершенно не подходят для России. Ужас-то как раз в том и состоит, что весьма заслуженные, самим советским правительством украшенные орденами специалисты сначала расстреливаются без публичного судебного разбирательства и обоснования приговора и что затем постфактум эту государственную акцию пытаются обосновать безответственным фельетоном. Что в России нет независимой прессы и все газеты, и более всего столичные издания, носят официозный характер, так что фактически за эту прессу отвечает правительство и правящая партия, об этом в России знает каждый ребенок и этого не смогут отрицать даже коммунисты, имеющие хотя бы минимум совести.

Следовательно, я никоим образом не вводил Вас в заблуждение, но мне лишь не удалось достоверно довести до Вас ужасную правду, связанную с этим делом. Но это отнюдь не моя вина. Повинно в этом исключительно то обстоятельство, – простите мне мою безграничную прямоту, – что Вы, величайший научный ум в области исследования природы, в вопросах русской революции находитесь в плену у мифического представления, которое прямо мешает Вам увидеть правду, подобно тому как прежде были серьезные мыслители и исследователи, которые не были в состоянии признать существование пятен на солнце, потому как это противоречило их мифическим астрономическим представлениям. Для Вас морально легче обвинить самым лучшим образом рекомендованного Вам коллегу во введении в заблуждение, чем признать циничное преступление коммунистов, являющееся для каждого непредубежденного сознания очевидным.

В Париже по этому делу состоялось созванное левореспубликанской группой русской эмиграции собрание^[26], в котором прямо и резко против этого преступления советского правительства высказались как президент французской Лиги по правам человека Виктор Баш^[27], так и лидер социалистов Леон Блюм^[28]. Мне очень жаль, что великое имя Альберта Эйнштейна не значится ни под одним подобным протестом.

Позвольте мне еще одно последнее личное замечание: Вы, вероятно, полагаете, что в моем лице и в лице мне подобных Вы имеете дело с яростными реакционерами. Но это не так. В молодости мы все постоянно боролись против царского режима за свободу и демократию, за право и человеческое достоинство. В том, что мы сейчас и именно сейчас, – несмотря на то, что не являемся профессиональными политиками, – чувствуем себя обязанными вести эту старую борьбу в тяжелейших условиях против нового, еще более циничного деспотизма, нет ни нашей вины, ни свидетельства какого-либо политического фанатизма. Или, точнее сказать, мы и не прекращали протестовать против него во имя свободы и человеческого достоинства (потому что мы никоим образом не занимаемся активной политикой). Кажется, всё в Европе вступило в заговор против нас. Наше утешение состоит прежде всего в том, что в любом случае есть один народ, который никогда не признавал и никогда не признает этот коммунистический деспотизм – это сам русский народ, который воспринимает господствующую систему как новое татарское иго. И потом: мы помним о том, что истина, в конце концов, всегда побеждает. Как однажды сказал мужественный Золя по делу Дрейфуса^[29]: La vérité est en marche et rien ne l’arrêtera^[30].

Я еще раз прошу прощения, что напрасно потратил Ваше время. Вместе с тем я прошу Вас не чувствовать себя обязанным отвечать на это письмо, хотя я, разумеется, всегда с радостью ожидаю возможного письма от Вас и во всем, чем могу Вам служить, всегда в Вашем распоряжении.

С глубочайшим уважением и наилучшими пожеланиями,

весьма Вам преданный,

С. Франк

 

Эйнштейн Франку

Berlin. W. den 7. Juli 1929

Haberlandstr. 5

 

Sehr geehrter Herr Professor Frank!

Ich behaupte keineswegs, dass die Verurteilung der drei Ingenieure berechtigt gewesen sei. Auch habe ich nie einen Hehl daraus gemacht, dass ich mit den System der politischen Gewalttat nicht einverstanden bin. Aber da in meinen Augen im vorliegenden Falle der Beweis eines Justizmords nicht vorliegt, so bin ich ausser Stande, dagegen aufzutreten. Dies ist umso mehr geboten, als es mir wohlbekannt ist, dass über Russland systematisch gelogen wird, um in der arbeitenden Bevölkerung der westlichen Staaten keine Solidaritätsgefühle für die Sowjets aufkommen zu lassen. Ihre Meinung, dass ich zugunsten der russischen Machthaber irgendwelche Vorurteile hege, trifft nicht zu. Andererseits aber werde ich durch meine besten Freunde und Mitarbeiter von dem vortrefflichen Geist unterrichtet, der in der russischen Studenten- und Gelehrtenwelt herrscht. Es kann also nicht alles so trübe sein, wie es sich in Ihrem Geiste darstellt. Das zu hören, kann Ihnen doch nur angenehm sein.

Es grüsst Sie herzlich

Ihr A. Einstein

 

 

Берлин. W. 7 июля 1929 г.

Хаберландштр. 5

 

Многоуважаемый господин профессор Франк!

Я вовсе не утверждаю, что осуждение трех инженеров было справедливым. Кроме того, я никогда не скрывал, что не согласен с системой политического насилия. Но поскольку, на мой взгляд, в данном случае отсутствует доказательство юридически осуществленного убийства, то я не чувствую себя в праве выступить против. Так поступить тем более необходимо, поскольку мне хорошо известно, что о России распространяется систематическая ложь для того, чтобы среди трудящихся западных стран не возникали чувства солидарности с Советами. Ваше мнение, будто я питаю какие-то предрассудки в пользу русских властей, не соответствует действительности. С другой же стороны, лучшие мои друзья и сотрудники информируют меня о превосходной атмосфере, которая царит в России в среде студенчества и ученых. Таким образом, не все, может быть, так мрачно, как Вам это представляется. И слышать об этом Вам должно быть только приятно.

Сердечный Вам привет

Ваш А. Эйнштейн

 

Эйнштейн Франку

Berlin. W. den 12. November 1929

Haberlandstr. 5

 

Herrn Professor S. Frank

Berlin-Charlottenburg

Neue Kantstr. 27

 

Lieber Herr Professor Frank!

Durch die Vorkommnisse der letzten Zeit halte auch ich es für erwiesen, dass die russischen Behörden aus politischen Gründen Unschuldige auf Grund falscher Beschuldigungen töten lassen, um zu versuchen, die Verantwortung für missglückte Unternehmungen von sich abzuwälzen. Ich bin nun überzeugt, dass Sie schon das erste Malrecht gehabt haben. Ich brauche Ihnen wohl nicht besonders zu sagen, dass ich diese Methoden unbedingt verurteile. Ich bin auch überzeugt, dass man auf solche Weise kein gutes Ziel erreichen kann.

Herzlich grüsst Sie

Ihr A. Einstein

 

Берлин. W. 12 ноября 1929 г.

Хаберландштр. 5

 

Господину профессору С. Франку

Берлин-Шарлоттенбург

Нойе Кантштр. 27

 

Дорогой господин профессор Франк!

Вследствие событий последнего времени я тоже считаю доказанным, что в России по политическим причинам власти позволяют убивать невинных людей на основе ложных обвинений для того, чтобы сложить с себя ответственность за неудачи своих начинаний. Теперь я убежден, что Вы были правы уже и в первом случае. Вряд ли мне нужно специально говорить Вам о том, что я безусловно осуждаю эти методы. И я убежден, что таким образом невозможно достичь благой цели.

С сердечным приветом

Ваш А. Эйнштейн

 

Франк Эйнштейну

Berlin-Charlottenburg

Neue Kantstr. 27,

Tel. Westend 9–42

den 14.XII.29.

 

Hochverehrter Herr Professor Einstein!

 

Hiermit erlaube ich mir, einen Artikel aus der “Vossischen Zeitung” zu übersenden, der eine unmittelbare Beziehung zum Thema unseres Briefwechsels im Sommer dieses Jahres hat. Damals hatten Sie in Ihrem letzten Brief Zweifel geäußert, ob in dem besprechenden Fall tatsächlich Justizmord vorliege. Ich wollte damals mit weiteren Briefen Ihre Zeit nicht mehr in Anspruch nehmen. Ich war und bin auch jetzt der Meinung, dass der Begriff “Justizmord” hier allerdings, wegen prinzipieller Ausschaltung jeglicher Gerichtsverhandlung, ganz unpassend ist, dass hier aber ein einfacher Mord vorliege, beschlossen und vollführt von Beamten der Sowjetregierung (anders kann die Hinrichtung nicht qualifiziert werden, auch wenn die ermordeten Ingenieure tatsächlich schuldig wären). – Im beiliegenden Aufsatze der “Voss[schen] Zeitung” können Sie sowohl die Bestätigung dieser meiner Meinung, als auch einen Einblick in die Mentalität, die solche Morde prinzipiell rechtfertigt, erhalten.

Ich hoffe, Sie werden mir nicht übel nehmen, dass ich mir erlaube, Ihre Aufmerksamkeit auf diese für Sowjetssitten so charakteristische Angelegenheit zu lenken.

Mit vorzüglicher Hochachtung und besten Grüßen

ergebenst S. Frank

 

Берлин-Шарлоттенбург

Нойе Кантштр. 27,

Teлеф. Вэстэнд 9–42

14.XII.29.

 

Глубокоуважаемый господин профессор Эйнштейн!

Вместе с этим письмом я позволю себе переслать Вам статью из газеты Vossische Zeitung, которая имеет непосредственное отношение к теме нашей летней переписки этого года^[31]. Тогда в своем последнем письме Вы выразили сомнение в том, было ли действительно в обсуждавшемся случае совершено судебное убийство. Тогда я не захотел больше занимать Ваше время дальнейшими письмами. Я придерживался и придерживаюсь до сих пор того мнения, что понятие «судебное убийство» здесь, правда, из-за принципиального исключения какого-либо судебного разбирательства, является совершенно неподходящим, но что здесь имеет место простое убийство, решение о котором и исполнение которого произвели чиновники советского правительства (иначе эта казнь не может быть квалифицирована, даже в том случае, если бы убитые инженеры действительно были виновны). В прилагаемой статье из Voss[ische] Zeitung Вы сможете не только найти подтверждение этого мнения, но и ознакомиться с тем менталитетом, который принципиально оправдывает такие убийства.

Надеюсь, что Вы не обидитесь на меня за то, что я позволяю себе обратить Ваше внимание на это столь характерное для советских нравов дело.

С глубоким уважением и наилучшими пожеланиями,

преданнейший С. Франк

 

Франк Эйнштейну

 

Berlin-Charlottenburg

Neue Kantstr. 27,

den 30. September 1930.

Teleph. Westend 9–42

 

Hochverehrter Herr Professor Einstein!

 

Verzeihen Sie, dass ich nochmals Ihre Zeit in Anspruch nehmen muss. Ich fühle mich verpflichtet, Ihre Aufmerksamkeit nochmals auf das Unerhörte und Entsetzliche zu richten, was jetzt in Sowjetrussland geschieht. Vor etwa einem Jahr hatten wir einen Briefwechsel in Betreff der Eisenbahningenieure, die ohne Gerichtsverhandlung hingerichtet worden sind. Jetzt sind Ereignisse analoger Art in Sowjetrussland geschehen, aber in einem Umfang und in einer Form, die auch für uns, die schon vieles sittlich unmögliche der Sowjetregierung sahen, unglaublich und ganz unerwartet erscheinen. Vor einigen Tagen kam die offizielle Meldung, dass 48 Personen, teilweise bedeutende Wissenschaftler, die im Ernährungswesen tätig waren (Prof. Rjasanzeff, Prof. Karatygin u.a.), verhaftet und schon nach ein paar Tagen, ohne Gerichtsverhandlung, ja diesmal ohne eine irgend gründliche Polizeiuntersuchung, alle summarisch hingerichtet worden sind, unter der Beschuldigung, dem Ernährungswesen absichtlich geschädigt zu haben. Eine andere Gruppe von ca. 20 Personen, unter denen sehr angesehene Gelehrte befinden^[32], die im Finanz- und Wirtschaftsministerium arbeiteten und hohe Posten hatten (wie z. B. Prof. Jurowsky, der Schöpfer der Sowjetwährung – des Tscherwonetz, der in deutschen Kreisen hochgeschätzte Nationalökonom Prof. Kondratjew u. a. mehr), ist seit Juli verhaftet und harrt ihres Schicksals. Es wird offiziell gemeldet, sie hätten ihre Schuld bekannt (sie hätten nämlich bekannt, dass sie mit konterrevolutionären Organisationen in Verbindung standen und sich bemühten das Wirtschaftswesen zu zerrütten). Wir, die wir die meisten von diesen Männern von früheren Jahren kennen, wissen mit voller Bestimmtheit, dass diese Beschuldigungen ihnen gegenüber grund- und sinnlos sind: es sind sämtlich Männer, die alle ihre Kräfte dem Wirtschaftsaufbau von Sowjetrussland widmeten und keinerlei Beziehungen zu ihren ehemaligen Kollegen in der Emigration hatten. Nur eine von zwei Möglichkeiten ist hier vorhanden: entweder wurde von ihnen durch moralische Folter eine^[33] falsche Bekenntnis erzwungen, oder aber auch, ohne dass sie geschehen ist in den Zeitungen veröffentlicht. Eine Reihe von bedeutenden Mitgliedern der Akademie der Wissenschaft ist verhaftet unter der Beschuldigung, Dokumente aus dem Bürgerkriege in den Archiven der Akademie bewahrt zu haben, ohne sie dem GPU anzuzeigen. Auch sämtliche russische Historiker, die in Berlin unter Führung von leitenden Sowjetsbeamten im vorigen Jahre tagten, sind verhaftet. Es handelt sich um eine systematische Aktion: die Vernichtung aller russischen unparteilichen intellektuellen Kräfte, die diese ganzen Jahre loyal der Sowjetregierung dienten (bis jetzt sind nur die Naturwissenschaftler allein von dieser Aktion ausgenommen – auf wie lange, kann jetzt niemand mehr wissen).

Für uns ist es ganz klar, dass diese Aktion gegenüber ganz unschuldigen Männern nur zwei Zwecke verfolgen kann: erstens versucht man, der von Hunger und Not murrenden Bevölkerung – insbesondere den Arbeitern – zu beweisen, dass an dem Misserfolge des wirtschaftlichen Aufbaues geheime Feinde der Regierung schuld sind – man wirft der Masse geschlachtetes Menschenfleisch hin, um ihrem Grolle zu entgehen; und dann duldet die herrschende politische Richtung nur einen Kadavergehorsam, und jegliche Spur von unabhängiger Meinung auch von Freunden und Mitarbeitern der Sowjetregierung soll rücksichtlos ausgerottet werden. Deswegen findet^[34] jetzt – ohne jegliche Übertreibung – eine massenhafte Ermordung oder Vernichtung (denn die Verurteilung zu Zwangsarbeiten auf der Insel Solowki ist auch eine langsame Todesstrafe) der russischen Intellektuellen, die die größten Dienste der Sowjetregierung erwiesen haben. Eine Zeit von unerhörter Grausamkeit und Unmenschlichkeit, die Russland seit Iwan dem Schrecklichen nicht kannte, ist dort ausgebrochen.

Wie lange wird Westeuropa und namentlich Deutschland dem ruhig und schweigsam zusehen? Gibt es noch humanitäre Kreise in Deutschland, die im Namen der Kultur, der Menschenrechte, der Wissenschaft ihre Stimme dagegen erheben gewillt wären? Es handelt sich nicht um Politik, – es handelt sich um reine Menschlichkeit. Wir erstreben keinerlei politische Einmischung – wir sehnen uns nur, die Stimme des Gewissens der unabhängigen Gelehrten- und Kulturkreise Deutschlands zu hören, die vielleicht doch ihre Wirkung auf die jetzigen Herrscher in Russland nicht verfehlen wird. Ich muss offen gestehen – nach allen unseren Erfahrungen haben wir wenig Hoffnung, dass unsere Bitte erhört wird. Wir können aber nicht mehr schweigen.

Mit vorzüglicher Hochachtung und besten Grüßen

ergebenst S. Frank

 

 

Берлин-Шарлоттенбург

Нойе Кантштр. 27,

30 сентября 1930 г.

Телеф. Вэстэнд 9–42

 

Глубокоуважаемый господин профессор Эйнштейн!

Простите меня за то, что я еще раз должен занять Ваше время. Я чувствую себя обязанным еще раз обратить Ваше внимание на то неслыханное и ужасное, что сейчас происходит в Советской России. Около года тому назад у нас была переписка, касающаяся инженеров железнодорожного транспорта, которые были казнены без судебного разбирательства. Сейчас в Советской России произошли события аналогичного рода, но в таком объеме и такой форме, которые даже для нас – тех, кто видел уже много морально недопустимого, осуществлявшегося советским правительством, – кажутся невероятными и совершенно неожиданными. Несколько дней назад появилось официальное сообщение о том, что 48 человек^[35], – часть из которых видные ученые, занимавшиеся вопросами продовольственного снабжения (проф. Рязанцев^[36], проф. Каратыгин^[37] и пр.), – были арестованы и уже через несколько дней без судебного разбирательства, и в этот раз даже без какого-либо основательного полицейского расследования, все сразу были казнены по обвинению в умышленном причинении вреда продовольственному снабжению. Другая группа около 20 человек, среди которых находятся очень уважаемые ученые, работавшие в министерстве финансов и экономики и занимавшие высокие должности (как, к примеру, проф. Юровский^[38], создатель советской валюты – червонца, и высоко ценимый в немецких кругах экономист проф. Кoндратьев^[39] и мн. др.), арестована в июне и ожидает своей судьбы. Официально сообщается, что они признали свою вину (а именно они признали, что находились в связи с контрреволюционными организациями и пытались разрушить экономику). Мы, кто был знаком с большей частью этих людей раньше, с полной определенностью знаем, что эти обвинения, выдвинутые в их адрес, безосновательны и бессмысленны: все они люди, которые посвятили все свои силы экономическому строительству Советской России и не имели никаких связей со своими бывшими коллегами в эмиграции. Здесь налицо только одна из двух возможностей: либо от них посредством моральных пыток добились ложного признания, либо – если этого признания не произошло – его просто опубликовали в газетах. Ряд видных членов Академии наук был арестован по обвинению в том, что они хранили в архивах Академии документы периода Гражданской войны, не уведомив о них ГПУ^[40]. Также были арестованы все русские историки, которые в прошлом году заседали в Берлине под руководством ведущих советских чиновников^[41]. Речь идет о систематической акции – уничтожении всех русских непартийных интеллектуальных сил, которые все эти годы верно служили Советской власти (на сегодняшний день одни только представители естественных наук исключены из этой акции – надолго ли, этого сейчас уже никто не может знать).

Для нас совершенно ясно, что эта акция, направленная против совершенно невинных людей, может преследовать лишь две цели: во-первых, попытку доказать ропщущему от голода и нужды населению, в особенности рабочим, что в неудаче экономического строительства повинны тайные враги правительства. Массе бросают забитое человеческое мясо для того, чтобы избежать ее гнева; а потом господствующая политическая линия терпит только рабское подчинение, а всякий след независимого мнения даже у друзей и работников советской власти должен быть безжалостно искоренен. Поэтому сейчас – без всякого преувеличения – происходит массовое убийство или уничтожение (так как осуждение на принудительные работы на острове Соловки является тоже медленным смертным приговором) русских интеллигентов, сослуживших огромную службу советскому правительству. Там настало время неслыханной жестокости и бесчеловечности, которого Россия не знала с эпохи Ивана Грозного.

Как долго будет Западная Европа и особенно Германия смотреть на это спокойно и молчаливо? Есть ли еще человеколюбивые круги в Германии, которые захотели бы поднять свой голос против этого во имя культуры, прав человека, науки? Речь не идет о политике, речь идет только о человечности. Мы никоим образом не стремимся к политическому вмешательству – мы лишь жаждем услышать голос совести независимых научных и культурных кругов Германии, который, быть может, все же окажет влияние на нынешних правителей в России. Я должен искренне признаться – исходя из всего нашего опыта у нас мало надежды на то, что наша просьба будет услышана. Но мы не можем больше молчать.

С глубоким уважением и наилучшими пожеланиями,

Преданный Вам С. Франк