Kant and Social Policies. Eds. A. Faggion, A. Pinzani, N. Sanches. Madrid – London: Palgrave Macmillan, 2016. 177 p.

Кантовская моральная философия, обладая солидной репутацией в качестве нормативной системы, сравнительно редко становится предметом рассмотрения в качестве инструмента для принятия социальных и политических решений. Декларации о правах и обязанностях, автономии личности, разумности и свободе человека, ложащиеся в основу нормативных документов самого разного рода и масштаба и иногда даже прямо (и не обязательно по существу) упоминающие Канта, далеко не всегда последовательно трансформируются в регламент для, например, медицинских действий или установления публичных процедур. Именно возможности использования кантовской этики в выработке социальных процедур и политик (policies) и стали темой исследования международного коллектива авторов, представленного в рецензируемой монографии Kant and Social Policies. Конкретнее, авторов интересует проблема использования «потенциала кантовской философии политики и права для прояснения общественных изменений и политики в их отношении в глобальном масштабе» (р.V).

Коллектив авторов включает как уже известные в кантоведении, так и новые имена философов из Бразилии, Испании, Италии, Мексики, США. Семь глав книги представляют собой материалы исследовательского семинара, проходившего в Федеральном университете Санта-Катарины (Бразилия). Общность объединяющего их видения проявляется в ряде отношений. Во-первых, политико-правовые идеи Канта рассматриваются авторами как вид республиканизма, содержащий не только ряд находок, перспективных для осмысления современных проблем, но и набор двусмысленностей, трудностей и явных противоречий, признание которых не должно умалять ценности кантовских достижений. Акцентирование республиканских тенденций кантовской философии – сравнительно молодое явление в англоязычной литературе, где до недавнего времени за Кантом консенсусом была закреплена роль одного из основателей либерализма. Эту тенденцию можно только приветствовать, поскольку упоминание Канта в одном ряду с Локком и Миллем выдаёт скорее стремление глубже эшелонировать защиту либеральных позиций, чем внимательность и ответственность при чтении кантовских текстов. Во-вторых, философия Канта рассматривается не в историко-философском контексте, но подчёркнуто инструментально, в применении к актуальным проблемам. У такого распространённого в англоязычной литературе подхода, безусловно, есть не только достоинства, однако и историко-философская погружённость не всегда способствует остроте видения актуальных проблем. Наконец, это общность авторитетов, среди которых Дж. Ролз, Р. Нозик, Т. Погге, О. О’Нил и другие англоязычные в широком смысле либеральные философы, систематически обращавшиеся к интерпретации кантовского наследия.

Что представляет собой, по мнению авторов, кантианский республиканизм? В основе его тезис об автономии человека и стремление к «эмансипации от многообразных форм рабства» (p. vi). Последнее как будто взято из лексикона левых, однако, как показывает знакомство с текстами монографии, выражает более соответствующую духу кантовской философии идею просвещения как преодоления собственного несовершеннолетия. Тем не менее авторы более привержены идеалам социал-демократии, чем Кант, одним из «провалов» которого, например, является принятие идеи «пассивного гражданства».

К числу современных проблем, которые помогает прояснить, а иногда и разрешить философия Канта, относятся бедность и экономическое перераспределение благосостояния, содержание понятия гражданства, природа прав человека, справедливость в международных отношениях, видимый конфликт ценностей просвещения и патриотизма. В первой главе книги Сьюзан Шелл обращается к актуальной проблеме поиска моделей распределительной справедливости. Кантианские аргументы давно звучат в дискуссиях либертарианцев и сторонников перераспределения. Шелл занимает умеренно редистрибутивистскую позицию и предлагает новый аргумент, опирающийся на указанную Кантом связь между перераспределением и гражданством. Интерес представляет не только этот аргумент, но и обращение с понятием гражданства. Известна узкая трактовка Кантом этого понятия и те сомнения, которые она вызывает у современного читателя. Шелл сводит кантовское понятие «пассивного гражданства» к духу эпохи, к работам Сийеса и декларациям французской Национальной ассамблеи. Далее следует, пожалуй, главный для автора ход: над государством тяготеет долг содействовать «пассивным гражданам» в обретении полных гражданских прав, следовательно, перераспределения благосостояния с этой целью необходимо. Однако, продолжает Шелл, обязанности эти имеют достаточно ограниченный характер и сводятся к заботе о неспособных и обучению способных гражданской самостоятельности.

Вторая глава, написанная А. Пинцанни и Н. Санчес (Мадрид) продолжает тему гражданства, его деления на активное и пассивное и обращена к проблеме определения прав «пассивных» граждан. Примечательно намерение представить нелиберальную сторону мысли Канта в вопросе о правах, где он традиционно считается одним из столпов либерализма. Позиция Канта в целом квалифицируется как лежащая «между либерализмом и республиканизмом», что несколько неожиданно полагает республиканизм в оппозицию к либерализму. Авторы сосредоточены на противоречии, которое, как им представляется, возникает в кантовской теории между его идеей ограниченного гражданства и «публичной власти государства» и более глубоким требованием политического равенства всех людей. В главе освещается рецепция Кантом идей Сийеса об активном и пассивном гражданстве, ставится под вопрос кантовский либерализм, рассматривается известная коллизия космополитизма и национализма в философии Канта и предлагается её разрешение в пользу первого.

Третья глава, написанная  А. Павао и А. Фаггион, озаглавлена «Кант за и против прав человека». Уже сама идея того, что философ выступает против идеи прав человека является в хорошем смысле провокационной. Аргумент её основан на противопоставлении современного понятия автономии как персональной способности искать собственного блага и кантовского понятия автономии как способности воли выступать законом для себя самой. Здесь справедливо проводится мысль о том, что содержание распространённого сегодня и кантовского понятий автономии существенно различно, что делает сомнительной идею использования кантовской философии для обоснования современных либеральных доктрин и Всеобщей декларации прав человека.

В четвёртой главе А. Пирни ставит вопрос об идее социальных прав в философии Канта. Начав с анализа философии права, представленной в «Метафизике нравов», автор переходит к моральным основаниям социальных прав, содержащимся в идее «царства целей», как «коммунитаристскому идеалу, следующему из категорического императива» (р. 80). Сообщество всех людей, подчинённое моральному закону, предстаёт как нормативный горизонт всякого сообщества, следовательно, во всяком сообществе наделяет нормативной силой идею социальных прав.

Пятая глава, написанная Х. Варден, посвящена трактовкам кантовской теории экономической справедливости в работах Ролза и Нозика. Центральной здесь оказывается проблема перераспределения с целью поддержки малоимущих: в либертарианстве подобное оценивается как нарушение базовых принципов личной свободы и неприкосновенности частной собственности, эгалитарный либерализм Ролза даёт основание для перераспределения. Нозик и его сторонники утверждают, что либертарианская теория соответствует кантовским положениям о том, что перераспределение может осуществляться лишь в форме благотворительности, которая не является обязанностью и не может сопровождаться принуждением. Х. Варден утверждает, что использование кантовского деления права на частное и публичное позволяет в ряде существенных отношений преодолеть видимые противоречия между либертарианством и эгалитарным либерализмом.

Шестая глава посвящена также проблеме справедливости, но уже в международном праве. Автор, Ф. Кастро, противопоставляет взгляды на эту проблему Ролза и Канта. Первый в основание справедливости в международном праве кладёт «чувство справедливости», второй – не зависящую от морали необходимость создания механизмов взаимной независимости и выравнивания баланса сил государств. Автор указывает на то, что ролзовский подход ставит мир в зависимость от внутреннего устройства государств – либеральные демократии якобы более «миролюбивы» и «чувствительны к справедливости», в то время как Кант считает мир прежде всего результатом соглашения, не зависящего от режимов и типов устройств участвующих государств. Вывод Кастро состоит в том, что Ролз пытается морализировать международные отношения, в то время как Кант сохраняет и в этом аспекте дистанцию между моралью и политикой.

Седьмая глава затрагивает важную тему соотношения просвещения и патриотизма: возможен ли «просвещённый патриотизм» и при каких условиях? Автор, Дж.Т. Кляйн, сразу помещает кантовскую политическую философию в контекст антропологии и философии истории, справедливо указывая на их взаимосвязанность. Специфика человеческого бытия такова, что моральный прогресс, его главное содержание, возможен только при совместном усилии индивидов, общества (сообществ) и государства. Для Канта моральный закон универсален и общезначим, однако обстоятельства его постижения, морального перерождения индивидуальны и уникальны, и это делает непреходящей роль создающих эти обстоятельства сообществ. Однако и их недостаточно для морального прогресса, который возможен только при целенаправленной просветительской политике государства, над которым (точнее, над сувереном которого) тяготеет долг постепенного движения путём реформ, ориентирующихся на идею «ноуменальной республики». Из этого обстоятельства следует необходимость гражданского патриотизма как верности институту государства, осуществляющего это движение. Дж.Т. Кляйн отмечает существенное различие между таким гражданским патриотизмом и, с одной стороны, национализмом, а с другой, космополитизмом. Два главных механизма, которыми оперирует государство, движущееся к просвещению, это законодательные реформы и публичное образование, содействующее республиканским добродетелям. Как представляется, такая интерпретация делает патриотизм обусловленной ценностью и требует рассмотрения вопроса о том, что происходит с патриотизмом в случае, если государственная политика не ставит целью просвещение, реформы и воспитание республиканских добродетелей либо нацелена на свёртывание перечисленного.

Книга Kant and Social Policies примечательна в ряде отношений. Во-первых, она является ярким образцом того, как рассуждают о Канте в современном англоязычном мире: не пренебрегая историей философии (текст книги испещрён ссылками на кантовские опубликованные работы, лекции и рукописное наследие, на Kantliteratur последних пятидесяти лет), адаптируют мысль великого философа для решения насущных проблем. Во-вторых, в книге затронуты многие из этих проблем. В-третьих, география авторства показывает, что «англоязычный мир» кантовских исследований разрастается, включает бурно развивающиеся сообщества философов в Южной Европе и Латинской Америке.

В.А. Чалый (Калининград)

Чалый Вадим Александрович – кандидат философских наук, доцент Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта, Калининград.

vchaly@kantiana.ru

Сhaly Vadim А. –Csc in Philosophy, associate professor, Immanuel Kant Baltic Federal University, Kaliningrad.