Конструктивистский подход в эпистемологии и науках о человеке. Отв. ред. В.А. Лекторский.  М.: «Канон+» РООИ "Реабилитация", 2009, 368 с.

После того, как логический позитивизм сошел со сцены, различные варианты реализма - прежде всего научный реализм и гипотетический реализм - заняли доминирующие позиции в эпистемологии и философии науки.  Вместе с тем в последние годы ситуация стала меняться, все большую популярность набирает оппозиция реализму - конструктивизм как весьма широкое междисциплинарное направление и влиятельный подход в эпистемологии. В этом плане выход в свет рецензируемой книги  очень своевременен и полезен, поскольку в ней дан анализ практически всех направлений конструктивизма. Интерес ей придает также тот факт, что авторы книги по-разному относятся к конструктивистскому подходу. Одни практически целиком его разделяют, другие не приемлют его антиреализм, особенно в радикальных формах. Наряду с этим, есть интересные и весьма убедительные попытки преодолеть саму оппозицию реализма и конструктивизма в концепции конструктивного реализма.

В книге две части: в первой прослеживаются истоки конструктивизма в классической философии и анализируются основные современные конструктивистские эпистемологические концепции, во второй - обсуждаются проблемы применения конструктивистской методологии в практике современного познания.

Через книгу рефреном проходит мысль, что конструктивная установка имеет длительную историю в науке и в теории познания. По крайней мере, с начала Нового времени было преодолено идущее от античности противопоставление «естественное - искусственное», и связка «познанное - сделанное (сконструированное)» стала типичной для науки и сопровождающей ее теории познания с их ориентацией на математические и механистические модели объяснения природы (Галилей, Гюйгенс, Декарт, Гоббс, Ньютон). Этот подход переносился и на человека с его психикой, и на общество. Любопытно, что и Дж. Вико, которого современные конструктивисты причисляют к предтечам своего подхода, выступая против сомнений Декарта о возможности науки истории, пользовался его же идеей: мы можем познать лишь то, что можем сделать. А в этом отношении история, по мнению Вико, имеет преимущество перед природой, поскольку в отличие от последней она реально творится людьми.

Но наиболее влиятельным представителем «классического конструктивизма» предстает И. Кант, у которого, как отмечает В.А. Лекторский, «субъектной конструкцией оказываются оба типа опыта: как опыт внешний, относимый индивидуальным субъектом к внешне­му миру, так и опыт внутренний, характеризующий индивидуальные переживания. В конечном итоге все то, что мы считаем существующим независимо от нас, это продукт деятельности трансцен­дентального субъекта» (с. 14). Вместе с тем, хотя Кант связывает конструктивизм с самой сущностью новоевропейской науки и рассматривает его в качестве общего принципа теории познания, он не делает окончательного выбора: не отказывается окончательно от репрезентационализма, сочетая трансцендентальный идеализм с эмпирическим реализмом.

Т. Рокмор (США) в разделе «Гегель о конструктивизме» показал, что конструктивистский подход к познанию проявляется во всех работах немецкого философа, начиная с «Феноменологии духа», в которой путь к познанию представлен как исторический процесс без каких-либо предварительных условий и без архимедовых точек опоры. Продолжая линию анализа классического конструктивизма, Н.М. Смирнова  считает, что он остается совместимым с реализмом вплоть до неокантианства. Однако уже в феноменологии Гуссерля заложена тенденция  радикализации умеренного конструктивизма и проблематизации онтологического статуса объектов познания.

В связи с этим отметим тот факт, что конструктивизм в таком его понимании - это прежде всего традиция немецкой гносеологии. Возможно, поэтому он находит значительный отзвук у наших философов, особенно ориентирующихся на деятельностные концепции сознания и познания. В англо-американской эпистемологии и философии науки, изначально ориентированных более реалистически, конструктивизм понимается в основном как тенденция к исследованию социальных оснований и механизмов производства знания. Но и в том, и другом подходе возникают следующие дилеммы. Конструируют ли  ученые (в более жестких формулировках - «производят» или даже «фабрикуют») факты, а затем «строят» на этой основе теории как «ящики с инструментами» для производства новых фактов, или они все же находят, открывают факты и объясняют их с помощью теорий. В более общем виде: замкнуты ли мы в субъективном мире механизмов сознания, которые носят адаптивный характер и служат лишь для организации мира нашего опыта, или же субъективность сознания, замеченная еще в античности, послужила толчком к тому, что люди придумали нейтральный концептуальный аппарат науки, чтобы говорить о реальном мире, находящемся по ту сторону сознания.

Разумеется, сама наука всегда содержит субъективные компоненты в силу ее принципиальной незавершенности, а также того, что ее аппарат должен быть понятен людям. Поэтому в реальной науке конструктивные и реалистические подходы переплетены, и анализ этой мозаики предстает сложнейшей проблемой. В плане собственно эпистемологии этому посвящены центральные в книге разделы, написанные В.А. Лекторским, В.С. Степиным, Р. Харре (Англия), В.С. Швыревым и Г. Ленком (ФРГ). В них с разных позиций предпринимаются попытки учесть доводы конструктивизма, не отказываясь при этом от реалистической установки. В.С. Степин показывает, что анализ современных научных онтологий выявляет их конструктивно-деятельностную природу, наличие значительного слоя идеализаций, абстрактных моделей и теоретических объектов. Однако даже в познании сложных саморазвивающихся систем, где вопрос о связи естественного и искусственного предстает иначе, чем в классической науке, где жесткие грани между ними реально стираются, сконструированное все же является лишь вариантом естественного, и реализм сохраняется в онтологических моделях и схемах теорий.

В.А. Лекторский в разделе «Реализм, антиреализм, конструктивизм и конструктивный реализм в современной эпистемологии и науке» подвергает детальному разбору все эти позиции. Тезис радикального конструктивизма о том, что действительность есть лишь конструкция, существующая внутри аутопоэтической системы, ведет к странной картине - «мир находится в мозгу, а мозг в мире». На деле же, сам разговор об аутопоэтических системах возможен лишь при условии понимания этих систем как реально существующих в реальном окружении и взаимодействующим с ним. Как наиболее перспективную в этой ситуации В.А. Лекторский предлагает концепцию «конструктивного реализма», которая, с одной стороны, является разновидностью эпистемологического реализма, с другой, - хорошо подкрепляется философией сознания, а также современными исследованиями в области когнитивных наук.

Версию конструктивного реализма, в которой эпистемологический реализм соединен с социальным конструкционизмом, обосновывает известный английский философ Р. Харре. Он подчёркивает, что субъективная реальность не просто переживается, но представляет собой нечто осмысленное, причем эту осмысленность Р. Харре, вслед за поздним Витгенштейном, объясняет овладением системой коллективных языковых и практических значений.

В статьях В.С. Швырева и Г. Ленка возрастание конструктивистских элементов в современной науке связывается с тем, что ныне фундаментальные исследования все более встраиваются в организованную по новым принципам систему взаимодействия познания и технологии. Возникающий в результате феномен «технонауки», по мнению В.С. Швырева,  характерен тем, что в нем реализация проектно-конструктивных функций стимулирует развитие знания о реальности и, наоборот, эти знания оказываются предпосылками развития проектно-конструктивной деятельности. Эта ситуация требует также преодоления устоявшейся  разобщенности философии науки и философии техники.  Г. Ленк проводит подробный анализ  «школы инструментальных реалистов» (Х. Дрейфус, Я. Хакинг, П. Хилэн, Д. Иде и др.), которая критикует философов науки, не учитывающих принципиальную роль техники и инструментов эксперимента как средств, с помощью которого осуществляются открытия и расширяется знание. Сам немецкий философ развивает на этой основе методологию конструктивного реализма. Эта методология не ставит под сомнение реальность мира, однако как экспериментальное, так и теоретическое «схватывание» этой реальности всегда интерпретативно. Теории суть сложные интерпретативные конструкты, состоящие из многих взаимосвязанных схем, моделей, идеальных конструктов и т. д., далеко выходящих за пределы того, что требуется для простой ориентации на истину.

            С существенно иных позиций и на прекрасно подобранном историко-научном материале роль технического мышления в науке раскрывает М.А. Розов в разделе «Инженерное конструирование в научном познании». Он считает, что с инженерной или конструкторской по своей сути деятельностью мы сталкиваемся на всех уровнях познания. Но творим и конструируем мы всегда в соавторстве с реальностью,  в наших проектах и конструктах везде проглядывает «чужая рука».

Во второй части книги обсуждаются проблемы реализации конструктивистской методологии в различных областях познания (психологии, когнитивных науках, социальных науках), искусства и теории деятельности. Заинтересованный читатель найдет здесь немало  оригинальных идей и сюжетов. Отмечу лишь некоторые из них. Известно, что термин «конструктивизм» еще до распространения в теории познания обозначал оригинальное и плодотворное движение в архитектуре, изобразительном искусстве и даже поэзии, существовавшее в СССР в 1920-30-е ХХ в. годы. И.П. Фарман и Е.Л. Черткова в своих разделах проясняют если не исторические, то концептуальные переклички и аналогии между конструктивистским искусством и идеями конструктивистской эпистемологии - ведь художники-конструктивисты также отказывались от «отражения реальности» в пользу создания «новых миров».

Более принципиальным является вопрос о том, насколько современный конструктивизм созвучен деятельностному подходу, широко распространенному в отечественной философии и психологии. Его основной тезис - мир дан нам в формах нашей деятельности - может, конечно,  рассматриваться как вариант конструктивизма. Это прежде всего относится к  методологическом кружку Г.П. Щедровицкого, где методология понималась как вся совокупность средств и операций активности человека, а взгляд на познание как конструирование или проектирование был центральным. Г.П. Щедровицкий даже полагал, что со временем наука отомрет за ненадобностью и уступит место конструктам, которые будут сознательно проектироваться в рамках общей методологии. В.М. Розин показывает, как на этой основе могут пониматься задачи «перепроектирования» некоторых наук.

Не столь явным конструктивистский подход был в творчестве М.К. Мамардашвили, которое в этом аспекте рассматривает Ю.В. Пущаев. Порождающие механизмы сознания  понимались здесь как окутанные тайной и темнотой и выражались лишь в символических формах. Вместе с тем, с позиции социального конструктивизма, как показывает Е.О. Труфанова в разделе «Я как конструкция», можно прояснить многие важные стороны порождения внутреннего опыта. В отличие от классических трактовок, Я в конструктивизме центральной идеей является то, что в ходе жизни человек постоянно создает и «редактирует» свою Я-концепцию с помощью различных коммуникативных практик.

В разделе В.И. Аршинова и В.Г. Буданова раскрываются конструктивистские ресурсы современной неклассической синергетики как трансдисциплинарной методологической парадигмы. Синергетика помогает понять механизмы самоорганизующейся коммуникации, самореферентности и рекурсивных взаимодействий, которые авторы считают ключевыми в аутопоэтических процессах.

Книга всесторонне и глубоко анализирует одну из наиболее перспективных современных эпистемологических тенденций.  Но в этой тенденции есть спорные и даже опасные черты, которые имеет смысл отметить. Конструктивистский взгляд на познание может легко и незаметно перерастать в оправдание проектно-конструктивного подхода к обществу и человеку. Такой «инженерный» подход, согласно которому можно по рациональному плану «строить» социум и направлять его развитие, Ф. Хайек весьма точно назвал «пагубной самонадеянностью», имевшей фатальные последствия для судеб свободы. Но у всего этого были интеллектуальные истоки в конструктивистском сциентизме и историцизме Конта, Гегеля и Маркса, которые Ф. Хайек проследил в книге «Контрреволюция науки». Конечно, сегодня конструктивизм превратился в интеллектуальную моду в ином социальном контексте. Как верно отмечают Б.И. Пружинин и Т.Г. Щедрина в заключительном разделе книги, конструктивизм как умонастроение органично вписывается в современную ситуацию постмодерна, лавинообразного роста прикладных исследований и распространения коммуникативных систем, порождающих виртуальные миры. Однако о родовых пятнах конструктивистской традиции не стоит забывать.

Довольно легкий и скорый шаг современный конструктивизм делает от посылок о том, что мы активны в познании и все дано нам в формах практики, к скептическому выводу - мы не можем знать реальность. Но реальность весьма своеобразная вещь - она не исчезает, даже если в нее перестают верить. Не столь уж сильны и новые скептические аргументы конструктивистов, тем более это новое вино наливается в достаточно старые меха - Беркли, Юма или Махи. Современная эпистемология вполне готова предложить, как показано в книге, довольно сильные варианты эпистемологического реализма.

Наконец, рискну высказать следующее мнение. В основных вариантах радикального конструктивизма - социальном и созданном на базе биологии и когнитивных наук - субъект или сильно пересоциализирован, или недосоциализирован. Поэтому он априори не может выйти из своей социально переконструированной реальности или когнитивной ниши. Другое дело, что в современной ситуации диффузии социальных структур и институтов трудно зафиксировать реальную социальность «человека познающего», но, скорее всего, она далека от этих крайних полюсов.

Книгу стоит прочитать всем тем, кто занимается или интересуется современной эпистемологией и философией науки. Жаль только, что тираж ее очень скромный, но это общая беда хорошей философской литературы в наши дни.

В.П. Филатов