Ныне всё ещё часто верят в то, что всякое

возрастание научной образованности само

по себе – безусловное благо и верный

показатель, своего рода гарант общего подъёма

и расцвета человека.

Г.С. Батищев

Концепции общества знания в свете трудовой теории стоимости

Можно абстрагироваться от различий в трактовках характера общества знания и его соотношения с постиндустриальным и информационным обществами. Однако нельзя пройти мимо истолкования сторонниками концепции общества знания статуса знания в этом обществе. Особый статус знание (в первую очередь естественнонаучное) получило в Западной Европе с начала Нового времени, т.е. со времени выхода на планетарную арену капитализма. Погоня за прибылью требовала расширения производства, а расширение производства требовало освоения всё новых и новых веществ, энергий и информации. Появились сугубо производственные задачи, которые возможно было решить лишь с помощью привлечения научного знания. Знание стало одним из участников производственного процесса, одной из его производительных сил. К. Маркс в 1857 г. констатировал: «Развитие основного капитала является показателем того, до какой степени всеобщее общественное знание, knowledge превратилось в непосредственную производительную силу, и отсюда – показателем того, до какой степени условия самогó жизненного процесса подчинены контролю general intellect (всеобщего интеллекта. – А.Х.) и преобразованы в соответствии с ним. До какой степени общественные производительные силы созданы не только в форме знания, но и как непосредственные óрганы общественной практики, реального жизненного процесса» [Marx 1981, 582–583].

Следовательно, знание радикально изменило свой социальный статус ещё в индустриальную эпоху, в индустриальном обществе. Но если в те времена оно обладало таким статусом только в сфере материального производства, то со временем оно стало проникать и в другие сферы социума и культуры и преобразовывать их. Знание из непосредственной производительной силы собственно материального производства постепенно превращалось в непосредственную производительную силу иных социокультурных сфер. Причём если первоначально на такую роль подходили лишь знания, выработанные в естественных науках, то со временем (в том числе и в сфере производства) эту роль стали успешно выполнять и социогуманитарные знания (психологические, социологические и др.).

Однако западные исследователи трактуют изменение социального статуса знания иначе. Вот как трактует его статус в постиндустриальном обществе Д. Белл. Он утверждает, что «…знания и способы их практического применения замещают труд в качестве источника прибавочной стоимости. В этом смысле как труд и капитал были центральными переменными в индустриальном обществе, так информация и знания становятся решающими переменными постиндустриального общества» (курсив мой. – А.Х.) [Белл 1986, 332]. Того же мнения придерживается и П.Ф. Дракер. Он пишет: «Изменение значения знания, начавшееся двести пятьдесят лет назад, преобразовало общество и экономику. Знание стало сегодня основным условием производства. Традиционные “факторы производства” – земля (т.е. природные ресурсы), рабочая сила и капитал – не исчезли, но приобрели второстепенное значение» [Дракер 1999, 95].

Такая трактовка статуса знания в сфере производства – принципиальное заблуждение, насчитывающее двухсотлетнюю историю. Это заблуждение возникло в ходе решения политикоэкономами проблемы конституирования стоимости и цены, а также проблемы источников доходов. Представители классической политической экономии – У. Пети, А. Смит и Д. Рикардо – разработали трудовую теорию стоимости, которая получила завершённую форму у К. Маркса. А. Смит писал, что цена «…в целом… сводится – непосредственно или в конечном счёте – к… трём составным частям – к ренте, заработной плате и прибыли» [Смит 2007, 106]. Соответственно он решает и проблему источника доходов: «Заработная плата, прибыль и рента являются тремя первоначальными источниками всякого дохода, равно как и всякой меновой стоимости. Всякий иной доход в конечном счёте получается из этих источников» [Смит 2007, 107].

Это положение, вошедшее в историю политической экономии под названием «догма Смита», долгое время считалось незыблемым, хотя уже сам автор его не мог не замечать тех трудностей, которые оно вызывает при объяснении экономических феноменов. Налицо противоречие этого положения трудовой теории стоимости, которой придерживался А. Смит. В самом деле, если величина стоимости товаров определяется количеством опредмеченного в товарах необходимого рабочего времени, то и формы дохода суть стоимости; а это уже противоречит утверждению, согласно которому стоимость состоит из доходов. Д. Рикардо частично дезавуировал «догму Смита», но до конца не преодолел. «Догма Смита» у представителей вульгарной политической экономии нашла своё вульгарное резюме в так называемой «теории факторов производства» Ж.Б. Сэя, получившей название триединой формулы: «капитал – прибыль (процент); земля – рента; труд – заработная плата». Эта формула и по сей день – за исключением «косметических» модификаций – является краеугольным камнем западной политической экономии, что и продемонстрировано в приведённых высказываниях.

Современные западные теоретики новейших обществ, как и вульгарные экономисты времён К. Маркса, фундаментом своих построений берут даже не «догму Смита», а «теорию факторов» Сэя. Им, так же как и представителям вульгарной политической экономии, не приходит на ум то, что триединая формула всецело иррациональна, что взятые в качестве доходов ингредиенты, по выражению К. Маркса, «…относятся друг к другу примерно так же, как нотариальные пошлины, свекла и музыка» [Маркс 1962, 380]. Ведь капитал есть опредмеченная стоимость, а процент как цена капитала – стоимость этой стоимости (нонсенс!); земля не имеет стоимости, но рента – форма стоимости (это так же, как если бы вещь в весовом отношении имела вес, не обладая тяжестью); труд не имеет стоимости, он сам – созидатель стоимости. Заработная плата – это не цена труда, а цена (денежное выражение стоимости) рабочей силы. Всё это иррациональные, по выражению Маркса лишённые понятия, феномены, но феномены объективные.

Стало быть, в капиталистически организованном производстве труд – единственный создатель товаров, услуг-товаров и т.д. Знание – это результат познавательной деятельности (а в условиях капитализма она тоже становится трудом, т.е. деятельностью-средством, подчинённой внешней необходимости и внешней целесообразности). Знание, капитал, земля и даже труд как таковой не являются субъектами. Труд имеет субъекта; это работник (наёмный рабочий в сфере производства или сфере услуг, научный сотрудник в сфере науки). Капитал и земля суть формы собственности, а отнюдь не субъекты. Знание также может быть собственностью. И при капитализме оно ею и бывает. Учёный, продуцирующий знание, есть при капитализме такой же наёмный работник, как и наёмный рабочий сферы материального производства. Стало быть, труд даже в так называемом обществе знания, в данном случае когнитивный (в первую очередь научный) труд, сохраняет свой приоритет быть источником всякого богатства. Знание в данной системе – форма богатства.

Капитализм непомерно гипертрофирует потребностно-полезностное отношение буквально ко всему. Маркс определял его как отношение полезности, или использования (Nützlichkeits- oder Benutzungsverhältnis). Не является исключением и наука. Маркс отмечал, что «…производство, основанное на капитале… создаёт систему всеобщей эксплуатации природных и человеческих свойств, систему всеобщей полезности; даже наука, точно так же как и все физические и духовные свойства человека, выступает лишь в качестве носителя этой системы всеобщей полезности…» [Маркс 1968, 386], в пределах которой «…ничто… не выступает как само-по-себе-высшее, для-себя-самогó-оправданное…» [Marx 1976, 322]

Становясь непосредственной производительной силой сферы собственно материального производства, научное знание тем самым включается в систему условий труда, т.е. становится одним из средств обработки предмета труда, становится составной частью капитала. Маркс пишет: «Имеет место эксплуатация науки, теоретического прогресса человечества. Тем самым одновременно происходит отделение науки как науки, применённой к производству, от непосредственного труда, в то время как на прежних ступенях производства ограниченный объём знаний и опыта был непосредственно связан с самим трудом, не развивался в качестве отделённой от него самостоятельной силы и поэтому в целом никогда не выходил за пределы традиционно выполняемого и лишь очень медленно и понемногу расширяемого собирания рецептов» [Маркс 1973, 554]. Знания, выработанные в сфере науки и применяемые в процессе производства, участвуют в процессе производства как процессе созидания прибавочной стоимости безотносительно к труду наёмного рабочего и являются не его, а капитала производительной силой.

Является ли современное западное общество посткапиталистическим?

П.Ф. Дракер пишет: «Пожалуй, нынешнее общество ещё преждевременно рассматривать как “общество знания”; сейчас мы можем говорить лишь о создании экономической системы на основе знания (knowledge society). Однако общество, в котором мы живём, определённо следует характеризовать как “посткапиталистическое” (курсив мой. – А.Х.) » [Дракер 1999, 714]. «То обстоятельство, – добавляет он, – что знание стало главным, а не просто одним из видов ресурсов, и превратил наше общество в посткапиталистическое. Данное обстоятельство изменяет структуру общества, и при этом коренным образом. Оно создаёт новые движущие силы социального и экономического развития. Оно влечёт за собой новые процессы и в политической сфере» [Дракер 1999, 98]. А вот К. Кнорр-Цетина именует общество знания даже постсоциальным.

Это громаднейшая иллюзия. То общество, о котором пишет он, начиная с промышленной революции и по сие время, является не чем иным, как капиталистическим обществом. Это не что иное, как тотально товарное, или, как эвфимистически выражаются ныне, рыночное общество. И его основным имманентным противоречием было и остаётся хрестоматийное противоречие между общественным по своей сущности производством и частнособственнической формой присвоения его результатов. Оно проявляется в форме антагонизма труда и капитала, между способностью к труду (при капитализме всё становится трудом), т.е. рабочей силой, и условиями труда (предметом труда и средствами труда), т.е. капиталом. Стало быть, современное развитое западное общество, как бы оно ни характеризовалось – как постиндустриальное, информационное, общество знания и т.п. – по своей глубинной сущности является обществом капиталистическим.

Возможно ли общество знания в условиях капитализма?

Конечно, со времени своего первоначального этапа капитализм прошёл целый ряд фазисов. Но эти фазисы отнюдь не являются некапиталистическими. Переход от первоначального состояния к каждому из этих фазисов не был переходом общества в иное качество. Вернее, каждый переход в новый фазис можно считать переходом в новое качество, но это такие переходы, при которых все фазисы составляют то, что в диалектике именуется узловой линией отношений меры. Ведь сущность при всех этих переходах остаётся неизменной. Можно, конечно, называть фазисами эволюции капитализма то, что называют индустриальным, постиндустриальным, информационным и обществом знания (которое ещё не наступило, в чём следует согласиться с П.Ф. Дракером), хотя все эти наименования, за исключением первого, характеризуют лишь отдельные нюансы общекапиталистической сущности. Не случайно столь непросто отличить, скажем, то, что называют обществом знания, от того, что называют информационным обществом, а их оба – от того, что получило название постиндустриального общества.

Капитализм второй половины ХХ – начала XXI в. характеризуется тенденцией тотальной товаризации всего сущего. Это распространяется и на знание. Знание становится товаром со всеми последствиями такого превращения. Оно приобретает все атрибуты товарности. Товар, как известно, – это продукт труда, предназначенный для обмена, и он, как тоже известно, двойственен: обладает потребительной стоимостью и меновой стоимостью. Обменивается, или, что то же самое, продаётся лишь то, что имеет спрос. А спрос может подчас резко меняться подобно капризной погоде. Товаризация знания есть момент коммерциализации науки как той социокультурной сферы, в которой вырабатывается социально санкционированное знание. Наука становится изготовителем и поставщиком в соответствии с заказом знания-товара в обмен на «всеобщий эквивалент». Учёные и научные коллективы тем самым включаются в систему рыночных отношений, где действуют законы купли-продажи, конкуренции и ничего более.

Товаризация знания и коммерциализация науки наносит урон целостности науки. Спрос задаётся науке извне – от сферы материального производства, от военно-промышленного комплекса, от охранительно-карательных ведомств и т.д. Наука начинает ориентироваться не на имманентную ей логику выбора проблематики, а на заказчика, который исходит из собственных нужд и которому нет дела до внутренних проблем самой науки. «Предприниматели предпочитают не рисковать, вкладывая деньги в “чистые” фундаментальные исследования, практическая отдача от которых является крайне отдалённой и проблематичной» [Шейнин 1972, 132]. Но это, конечно, не самое опасное. «Если наука целиком превращается в производство знания-товара, то какие последствия это влечёт для неё самой и для всего общества?» – спрашивает Панарин и отвечает: «Для науки они очевидны (и опыт наших рыночных реформ это подтверждает). Рыночный статус знания неминуемо влечёт за собой вымывание тех его разновидностей, которые не приняли товарную форму и не могут служить немедленной прикладной (технологической) пользе. Это касается фундаментальной науки, гуманитарного корпуса, примыкающего к общей культуре, и всего теоретического образования» [Панарин 2000, 206]. «Само собой разумеется, – добавляет он, – что это выносит за скобки фундаментальные исследования и другие формы общего интеллектуального накопления, о которых нельзя заранее сказать, в какие конкретные результаты они выльются» [Панарин 2000, 213]. А ведь знания, выработанные в одной науке, могут послужить стимулом или подспорьем для другой науки. Стало быть, упадок или вообще исчезновение той или иной фундаментальной науки негативно скажется и на других. Для общества это грозит либо блокированием прогресса, либо более серьёзными последствиями. «Если знание тотальным образом превращается в товар, по определению служащий любому покупателю, то не создаётся ли вероятность того, что знание-товар вместе со всей прикладной наукой скупят дельцы теневой экономики и других теневых практик?» [Панарин 2000, 207]. Например, криминальных или террористических.

Коммерциализация науки и товаризация знания неизбежно приводит к отделению фундаментальных исследований от прикладных. Это же, хотя и иными словами, подчёркивает и П.Ф. Дракер. Он пишет: «Переход от общего знания к комплексу специализированных знаний превращает знание в силу, способную создать новое общество. Но следует иметь в виду, что такое общество должно быть основано на знании, организованном в виде специализированных дисциплин, и что членами его должны быть люди, обладающие специальными знаниями в различных областях. Именно в этом их сила и эффективность» [Дракер 1999, 100]. Соотношение фундаментальной и прикладной науки, согласно Б.И. Пружинину, выглядит так: «Как и прежде, цель фундаментальной науки – знание о мире как он есть сам по себе, т.е. объективная картина мира. Конечная цель прикладной – предписание для производства, т.е. точный и технологически эффективный рецепт.

Поиски истинного знания являются для фундаментального исследования целью самодовлеющей; для прикладного исследования истина является ценностью инструментальной, а самодовлеющей ценностью оказывается как раз технологическая эффективность знания» [Пружинин 2008, 116]. Цель и функция прикладной науки прагматическая: достичь намеченного результата. Поэтому к прикладному знанию предъявляется не требование его истинности, а требование его эффективности в решении конкретной практической задачи. «В прикладном исследовании, – отмечает Б.И. Пружинин, – задачи ставятся извне – клиентом, заказчиком. И результат, в конечном счёте, оценивается им же. Причём не с точки зрения истинности. Заказчика интересует технологически воплощаемое решение, а не объективное представление о мире. Поэтому структура прикладного исследования отличается от научного знания» [Пружинин 2008, 114]. Стало быть, в отношении прикладной науки в «обществе знания» принцип полезности, или использования, действует в своём позитивном модусе, тогда как в отношении фундаментальной – в негативном. Вот почему многие из тех, кто пишет об обществе знания, пишет о таком обществе также и как, во-первых, об обществе, которое требует огромного числа всевозможных экспертов, а во-вторых, как об обществе риска. «По сути дела, представления об обществе риска являются нечем иным, как оборотной стороной идеи общества знания» [Ефременко 2010, 55]. Ведь риски связаны не с фундаментальным, а как раз с прикладным знанием. Надо сказать, что вся система нынешнего капитализма предстаёт как общество риска (см.: [Бек 2000]).

А вот представители философского постмодернизма усматривают в товаризации знания однозначно положительную тенденцию, за которой, по их мнению, будущее. Для эпохи модерна была характерна уверенность в том, что производство знания есть одновременно и производство, совершенствование субъекта познания. Не так это выглядит и оценивается с позиций постмодернизма. Один из столпов этого направления, Ж.-Ф. Лиотар пишет: «Старый принцип, по которому получение знания неотделимо от формирования (Bildung) разума и даже от самой личности, устаревает и будет выходить из употребления. Такое отношение поставщиков и пользователей знания к самомý знанию стремится и будет стремиться перенять форму отношения, которое производители и потребители товаров имеют с этими последними, т.е. стоимостную форму (forme valeur). Знание производится и будет производиться для того, чтобы быть проданным, оно потребляется и будет потребляться, чтобы обрести стоимость в новом продукте, и в обоих этих случаях, чтобы быть обменённым. Оно перестаёт быть самоцелью и теряет свою “потребительскую стоимость”» [Лиотар 1998, 18]. Лиотар надеется, что «знания будут введены в оборот по тем же сетям, что и денежное обращение, и что соответствующее этому расслоение прекратит быть делением на знание/незнание, а станет, как и в случае денежного обращения, “знаниями к оплате/знаниями к инвестиции”, т.е. знаниями, обмениваемыми в рамках поддержания обыденной жизни (восстановление рабочей силы, “выживание”) versus кредиты знаний в целях оптимизации результативности программы» [Лиотар 1998, 22].

Капитализм есть капитализм со всеми его атрибутами. И это не только тотальное господство товарных отношений. Это ещё и тотальное господство частного, т.е. конечного интереса. А следовательно, тотальное господство конкуренции. Конкуренция принципиально отличается от соревнования, которое ориентировано на всеобщий интерес, в результате которого выигрывают не некоторые, а все. Конкуренция же – это гоббсовская «война всех против всех», это реальная арена действия социал-дарвинизма; это война против монополий за монополии. В этой войне все средства хороши. Её девиз: «Ничего личного, просто бизнес». Капитализм – это царство действия квазиестественных законов, т.е. объективных социальных законов, действующих по образу и подобию слепых природных законов. Стало быть, общество знания – это капиталистическое общество на той его ступени, когда капиталом становится также и знание. Некоторые исследователи такое состояние капитализма называют когнитивным капитализмом.

Но капитализм создаёт в планетарном масштабе неодинаковость в уровне развитости разных обществ. Особенно ярко это проявляется в современных условиях, когда на мировой арене резко противостоят друг другу тенденция глобализации и тенденция моноцентричного глобализма, исходящего от США и нескольких родственных ему государств. Учитывая это и многое другое, генеральный директор ЮНЕСКО Коитиро Мацуура в предисловии к докладу ЮНЕСКО «К обществам знания» пишет: «На следующих страницах мы постараемся представить панораму будущего, которое видится нам одновременно многообещающим и вызывающим известное беспокойство. Многообещающим – потому, что потенциал, содержащийся в разумном и умелом использовании новейших технологий открывает поистине широкие перспективы для устойчивого развития человека и построения более демократических обществ. Вызывающим беспокойство – потому, что на этом пути действительно существуют вполне реальные препятствия и ловушки. Сегодня нередко говорят о разрыве в цифровых технологиях, и этот разрыв есть явление реальной действительности. Но есть и нечто ещё более тревожное: опасность того, что познавательный разрыв между самыми благополучными и развивающимися странами, в особенности самыми обездоленными из них, будет только увеличиваться, а наряду с этим внутри общества одной и той же страны будут появляться и шириться собственные глубокие разрывы. Но разве будущие общества знания могут согласиться с тем, что им предстоит стать обществами разобщения?» [Мацуура 2005, 7–8]. Но пока на планете «правит бал», по выражению В.В. Маяковского, «капитал – его препохабие», эти разрывы будут расширяться до непреодолимых пропастей. Общество знания предполагает равный доступ к знаниям, но такое положение дел несовместимо с природой капитализма. Можно поэтому говорить, что общество знания, или общество, основанное на знании, это вовсе ещё не действительность, а скорее лишь одна из абстрактных возможностей. Г. Бехманн отмечает: «Развитие общества знания является одновременно эволюционным феноменом и политическим намерением» [Бехманн 2010, 126]. Но ещё более верным является то, что оно никогда не наступит в условиях капиталистической конкуренции. Стало быть, в нынешней ситуации, когда одни государства обладают монополией на знания и стремятся сохранять эту монополию, общество знания, о котором пишут западные исследователи, есть не более чем утопия.

Но из изложенного вовсе не следует, что общество знания на практике неосуществимо. Но каким оно может быть?

Какой вид имело бы осуществлённое общество знания?

Приверженцы и разработчики концепции общества знания связывают роль знания в этом обществе преимущественно с экономикой. Вот почему они так превозносят специализацию знаний. Но общество как целое несводимо к экономике. Однако и те, кто не связывают применение знаний лишь со сферой экономики, под знанием имеют в виду преимущественно лишь естественнонаучное и техническое знание. Они также мало говорят о применении знания в сфере военно-промышленного комплекса (что неизбежно рождает и культивирует когнитивный шпионаж), забывают о том, что знание со времен Первой мировой войны заявило о себе не только как о продуктивной, но и как о деструктивной силе. Отвлекаются также от того, что знания весьма активно используются спецслужбами и охранительно-карательными учреждениями и ведомствами. Они также не учитывают феминистскую критику и феминистскую концепцию знания.

Приверженцы и разработчики концепций информационного общества и общества знаний пытаются рассуждать об изменении природы знания. Но на деле никакие компьютерные или информационно-коммуникационные технологии сущность знания изменить не могут. «Радикально меняются только возможности получения, хранения, переработки и трансляции знаний, что приводит к беспрецедентному увеличению количества информации и ускорению её циркуляции» [Делокаров 2010, 18]. Но вот в ХХ в. наряду с тем знанием, которое разрабатывается в официальной институциализованной науке, формируется и функционирует альтернативное знание, причём речь идёт не только о древних эзотерических знаниях, но – в первую очередь – о знаниях, выработанных и вырабатываемых в настоящее время. Можно сказать, что формируется и отчасти уже сформировалась альтернативная наука (речь, прежде всего, идёт об археологии, древнейшей истории, научной антропологии и др.).

Следует специально подчеркнуть, что основные концепции общества знания базируются на сциентистской мировоззренческой парадигме, в соответствии с которой наука обожествляется, фетишизируется, ставится в самый ценностный центр цивилизации и превращается в эталон всякой культуры. На неё уповают как на панацею от всех бед и несчастий (многие из которых, между прочим, прямо или косвенно обязаны своим существованием именно науке). При этом наука превозносится сциентизмом преимущественно в её естественнонаучной ипостаси. Некоторые исследователи это прекрасно видят. Один из них – Э. Агацци. Он пишет о дисциплинах социогуманитарного цикла: «Эти дисциплины в течение столетий включались в учебные планы школ разного уровня, университетских факультетов, академий и научных институтов, но сегодня они не входят в образ общества, “основанного на знаниях”, а потому имеют тенденцию лишаться поддержки, предоставляемой общественными институтами, особенно когда денег начинает не хватать» [Агацци 2012, 16]. Но эти «бесполезные» дисциплины абсолютно «…необходимы для функционирования “общественной машины” и в этом смысле занимаются специализированными “технологиями”, которые нужно изучать и применять на практике» [Агацци 2012, 16].

Теоретики общества знания забывают, что культ науки достигается за счёт принижения роли и значимости не только «бесполезных» научных дисциплин. Они, похоже, не отдают себе отчёта в том, что общество, основанное только или хотя бы преимущественно на знании, будет химерой, обществом, в котором оттеснены на периферию или хотя бы только модерированы такие мироотношенические модальности, как этическая, эстетическая, религарная (неконфессионализованная религиозная) и др. лишь на том основании, что они не приносят утилитарного эффекта. Действительное полноценное посткапиталистическое общество возможно лишь как базирующееся на гармонии всех основных мироотношенческих модальностей при приоритете не когнитивной, а этической модальности.

Выводы

Анализ западных и некоторых отечественных концепций общества знания показал, что они игнорируют трудовую теорию стоимости (на уровне политической экономии) и принцип предметной деятельности (на уровне философии). Вследствие этого они исходят из недостаточного методологического, да и мировоззренческого, основания. Вместе с тем нерелевантность концепций общества знания не исключает возможность реализации такого общества на практике. Но это будет весьма специфическое общество. Как отмечает А.И. Ракитов, «общество, основанное на знаниях, вряд ли может служить панацеей от всех бед» [Ракитов 2005, 94]. Более того, если такое общество будет реализовано на практике, то это общество будет не более чем гротескной пародией на собственно человеческое общество.

Источники – Primary Sources in Russian

Маркс 1962 – Маркс К. Капитал. Критика политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 25. Ч. II. М.: Политиздат, 1962 [Marx, Karl (1890) Das Kapital. Kritik der poliotischen Ökonomie. Russian translation 1962].

Маркс 1968 – Маркс К. Критика политической экономии (черновой набросок 1857–1858 годов). [Первая половина рукописи] // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 46. Ч. I. М.: Политиздат, 1968 [Marx, Karl (1939–1941) Kritik der politischen Ökonomie. Rohentwurf. 1857–1858. [Erster Teil]. Russian translation 1968].

Маркс 1973 – Маркс К. Экономическая рукопись 1861–1863 годов. Процесс производства капитала // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 47. М.: Политиздат, 1973 [Marx, Karl (1973) Ökonomisches Manuskript 1861–1863. Der Productionsproceß des Kapitals. Russian translation 1973].

Смит 2007 – Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо, 2007 [Smith, Adam (1776) An Inquiry Into The Nature And Causes Of The Wealth Of Nations. Russian translation 2007].

Источники – Primary Sources in German

Marx, Karl (1976) ‘Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie. Erster Teil’, Marx, Karl, Engels, Friedrich, Gesamtausgabe (MEGA), II. Abt., Bd. 1. Text. 1. Tl. B., Dietz Verlag, Berlin.

Marx, Karl (1981), ‘Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie. Zweiter Teil’, Marx, Karl, Engels, Friedrich, Gesamtausgabe (MEGA), II. Abt. Bd. 1. Text. 2. Tl. B., Dietz Verlag, Berlin.

Ссылки – References in Russian

Агацци 2012 – Агацци Э. Идея общества, основанного на знаниях // Вопросы философии. 2012. № 10. С. 3–19.

Бек 2000 – Бек У. Общество риска. На пути к новому модерну. М.: Прогресс-Традиция, 2000.

Белл 1986 – Белл Д. Социальные рамки информационного общества // Новая технократическая волна на Западе. М.: Прогресс, 1986. С. 330–342.

Бехманн 2010 – Бехманн Г. Общество знания – краткий обзор теоретических поисков // Вопросы философии. 2010. № 2. С. 113–126.

Делокаров 2010 – Делокаров К. Х. Является ли «общество, основанное на знаниях», новым типом общества? // Концепция «общества знания» в современной социальной теории. М.: ИНИОН РАН, 2010. С. 11–38.

Дракер 1999 – Дракер П. Посткапиталистическое общество // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. М.: Academia, 1999. С. 67–100.

Ефременко 2010 – Ефременко Д.В. Концепция общества знания как теория социальных трансформаций: достижения и проблемы // Вопросы философии. 2010. № 1. С. 49–61.

Лиотар 1998 – Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб.: Алетейя, 1998.

Мацуура 2005 – Мацуура Коитиро Предисловие // К обществам знания. Всемирный доклад ЮНЕСКО. Париж: Юнеско, 2005. С. 7–8.

Панарин 2000 – Панарин А.С. Искушение глобализмом. М.: Русский национальный фонд, 2000.

Пружинин 2008 – Пружинин Б.И. Два этоса современной науки: проблемы взаимодействия // Этос науки. М.: Academia, 2008. С. 108–121.

Ракитов 2005 – Ракитов А.И. Регулятивный мир: знание и общество, основанное на знаниях // Вопросы философии. 2005. № 5. С. 82–94.

Шейнин 1972 – Шейнин Ю.М. Соединённые Штаты Америки // Эволюция форм организации науки в развитых капиталистических странах. М.: Наука, 1972. С. 13–179.

References

Agazzi, Evandro (2012) ‘The Idea of a Knowledge-Based Society, Voprosy Filosofii, Vol. 10 (2012), pp. 3–19.

Beck, Ulrich (1986) Risikogesellschaft, Suhrkamp, Frankfurt am Main (Russian Translation 2000).

Bell, Daniel (1980) ‘The Social Framework of the Information Society’, Forrester, T. (Ed.), The Microelectronics Revolution, Blackwell, Oxford, pp. 500–549 (Russian Translation 1986).

Beсhmann, Gotthard (2010) ‘Society of Knowledge: the Brief Review of Theoretical Searches’, Voprosy Filosofii, Vol. 2 (2010), pp. 113–126.

Delokarov, Kadyrbech Kh. (2010) ‘Is «a Society Based on Knowledge» a New Type of Society?’, The Concept of «Knowledge Society» in Contemporary Social Theory. Collection of Scientific Papers, INION RAN, Moscow, pp. 11–38 (in Russian).

Drucker, Peter (1995) Post-Capitalist Society, Harper-Collins Publishers, New York (Russian Translation 1999).

Efremenko, Dmitriy V. (2010) ‘The Concept of the Knowledge Society as a Theory of Social Transformation: Achievements and Problems’, Voprosy Filosofii, Vol. 1 (2010), pp. 49–61 (in Russian).

Lyotard, Jean-François (1979) La condition postmoderne, Les Editions de Minuit, Paris (Russian Translation 1998).

Matsuura 2005 – Matsuura, Koichiro (2005) ‘Foreword’, Towards Knowledge Societies. UNESCO World Report, UNESCO, Paris, pp. 7–8 (in Russian).

Panarin, Alexander A. (2000) Temptation of Globalism, Russkiy national’ny fond, Moscow (in Russian).

Pruzhinin, Boris I. (2008) ‘Two Ethos of Modern Science: Problems of Interaction Between Science’, Ethos of Science, Academia, Moscow, pp. 108–121 (in Russian).

Rakitov, Anatoly I. (2005) ‘Regulatory World: Knowledge and a Society Based on Knowledge’, Voprosy Filosofii, Vol. 5 (2005), pp. 82–94 (in Russian).

Scheinin, Yury M. (1972) ‘United States of America’, The Evolution of Forms of Science Organization in the Developed Capitalist Countries, Nauka, Moscow, pp. 13–179 (in Russian).