(фрагменты)

Ценность – не только функции воления (как желательность чего-либо и обр[атно]), но и представление о таковой (представление о желательности для меня данного объекта, причем последний – некое эмоциональное состояние)[1].

Если J характеризуется некоей комбинацией психических свойств видов: a, b, c, d…

и если J испытывает a_n… d_n… то a_n… d_n – будут благоприятными эмоциями, ибо каждая из них может быть вставлена в соответствующую эмоциональную склонность.

Если же J испытывает P_n…, и оно не может быть вставлено в соответствующую склонность, то P_n будет неблагоприятной склонностью[2].

В силу присущей индивиду психической организации ему может быть свойственна определенного рода склонность к определенным же чувствам.

Ввиду вышесказанного соотношения между чувством и волей, соответствующее соотношение устанавливается между эмоциональною склонностью и волей[3].

Объектом оценки, казалось бы, могут служить:

1) непосредственно переживаемое в качестве чувствования[4] (наслаждение – страдание), если только допускать возможность сосуществования с ним воли.

2) представления с ассоциируемыми с ними чувствованиями, т.е. данная связь между известным представлением и известным чувствованием.

Но непосредственно переживаемое в качестве чувствования должно иметь содержание; чувствование без содержания – едва ли мыслимо; а содержание = представлению (в широком смысле) (A. Meinong[5]); значит, остается говорить о представлении, как об объекте оценки.

Переживание такого содержания – само дает материал для оценки?[6]

Следует, кажется, различать «переживание» от «чувствований»; последние только известного рода переживания.

В числе переживаний могут быть и представления; в числе представлений и представления субъекта о собственных его чувствованиях. Я могу внимательно относиться не столько к чувствованиям, сколько к представлениям о них; оценка, предполагающая волевое отношение к объекту, в частности, выбор и решение, едва ли возможна применительно к чувствованиям; оценке подлежат не чувствования, а представления о чувствованиях[7].

А симпатизирует В; можно ли сказать, что поскольку А симпатизирует В, он оценивает В? Едва ли: в противном случае в последнем утверждении переживание смешивалось бы с оценкой. Симпатия – переживаемое чувствование, а не оценивание субъектом А субъекта В[8].

Объектом волевого отношения моего я (оценки) является одно из моих представлений.

Таким представлением может быть и представление о связи между многими представлениями, образующими благодаря ей данную группу; поэтому можно ограничиться приведенной формулой или расширить ее так:

Объектом оценки является одно из представлений или группа представлений оценивающего субъекта.

Во всяком случае, в представлении можно различать представимость данного вне представляющего объекта и содержание представления.

Представимость – объективно абстрагируется; тем паче то же происходит и в оценке; объектом оценки становится чаще всего содержание данного представления[9].

Следует различать группировку суждений от группировки оценок. Группировка суждений может быть установлена или с точки зрения феноменологической или с точки зрения реально-познавательной (психологической?). С формально-логической точки зрения следует различать суждения утвердительные и отрицательные, гипотетические и категорические; с реально-познавательной – суждения[10]: эстетические (связь между данным содержанием восприятия, т.е. представлением и порождаемым им впечатлением); рационалистические (термин мой), в которых устанавливается реальная связь между представлениями путем деятельности разума; и оценочные, в которых сознание становится в волевое отношение к своему содержанию, т.е. что-либо утверждает (одобряет) или отрицает (порицает); такие суждения иногда прямо отличаются от остальных суждений и называются просто оценками[11].

1. Оценка прежде всего некое отношение данного я к одному из своих представлений.

Если главные элементы сознания положим κ, ν, χ, θ, где κ = представление, ν = разум, χ – чувство, θ = воля и т.п., то [f (κ_m, κ_n) = суждение или] f (κ, ν, χ, θ…) = J = я = субъекту в данный момент (здесь термин «я» употребляется не в метафизическом, а в психологическом смысле); объединение элементов J не только в виде единства сознания, но и в данном акте, в разбираемом теперь роде случаев, самом акте оценки, как таковом); причем можно теоретически всегда построить J так, что ν=ν_о или θ=θ_о и т.п. Если взять J по ν, то f [J_ν, φ (κ_m, κ_n)] есть суждение, но при fⁿ (J_ν) = lim. 0, т.е. при возможно исключительном преобладании в J одного ν, можно изобразить суждение φ (κ_m, κ_n), а Φ [J, κ] есть оценка. Но J преимущественно характеризуется как J (если брать его по элементам) по χ и θ, а не по ν.

Ср[авни] учение Шлейермахера о переносимости состояния J_ν и непереносимости состояния J_χ или J_θ; ср[авни] Pfaender <…>. Они приводятся здесь как факты, ибо сами в себе наблюдали то, что говорят[12].

Значит оценка, как переживаемое данным я отношение его к одному из своих представлений характеризуется формулой:

Φ [J_θ+x, κ].

Разберем J_θ+α и κ порознь[13].

Испытывать наслаждение или страдание не значит еще оценивать то представление, которое связано с объектом, вызывающим такие состояния.

Я испытываю наслаждение или страдание только в тот момент, когда они даны (или в объективном воздействии на меня чего-либо или в представлении, так или иначе на меня действующем).

Для оценки нужно самое страдание или наслаждение свое сделать предметом оценки.

Мне нравится или противен такой объект, поскольку я думаю о том, что состояние, им вызванное, повторится или прекратится, словом,  поскольку я желаю его или обратно.

Значит, в основе того состояния, которое я испытываю, когда говорю: «мне нравится» или «мне не нравится», – лежит волевой акт.

Оценкой в широком смысле, пожалуй, можно означать и эмоциональное отношение, но в узком и определенном смысле только волевое отношение, что разумеется нисколько не исключает наличности в конкретных случаях и чувствований и разума[14].

Различие между переживанием (испытыванием) чего-либо основано м[ежду] пр[очим] на том, что оценке подлежат не чувствования, а представления о них; полагая данное чувствование = x₁, представление о нем = x_1,k, чувствования, вызываемые представлением x_{1, k} =ⁿ√x₁, можно сказать, что ⁿ√x₁ всегда < x₁.

Отсюда легко вывести, что, в оценке представлений, чувствования всегда играют второстепенную роль в вышеуказанном смысле; значит эмоциональное переживание и оценка – состояния разные[15].

Но удобнее для научного построения V:

брать θ и x_k

или брать x и θ_k

                        x и x_k

x есть чувствование

x_k представление о чувствовании.

θ_k (поскольку оно зависит от θ) – окажется весьма однообразным (разумеется, только в интенсивности) то, очевидно, построение:

V=f (x, θ_k) не будет соответствовать большинству наших оценок.

Если брать x и x_k, то в выражении V=f (x, x_k) надо различать два случая.

Когда x имеет одинаковое значение (одно и то же чувствование) V=f (x₁, x₁,_k), когда x имеет разные значения (разные чувствования), т.е. V=f (x₁, x₂,_k).

При f (x₁, x₁,_k)

x₁,_k или просто воспоминание об x_1, не окрашенное чувством, тогда и оценки не могут быть; будет в сущности ассоциация между x₁ и x₁,_k, которая испытывается студентом и сама подлежит его оценке. Впрочем, можно сказать, что x₁ стремится вызвать в субъекте соответственное представление x₁,_k, сливающееся с уже данным x₁,_k; с данной т[очки] зр[ения] и ассоциация (если полагается, что она возможна только между двумя представлениями) – не обращается.

x₁,_k есть воспоминание об x₁, окрашенное чувством; последнее тождественно с x₁, но слабее (как вызванное воспоминанием); тогда x₁ и x₁,_k в эмоциональном отношении будут сливаться и испытывание x₁ нельзя будет отличить от оценки x₁, _k.

При f (x₁, x₂,_k)

x₂,_k другое чувствование, чем x₁ по роду своему (напр[имер], если x₁ – любое, x₂ – зависит и т. д.); тогда, если x₂,_k не есть одно только представление f (x₁, x₂,_k ), как ассоциации[16], надо полагать, что вызванное им чувствование, положим ⁿ√x₂ иное, чем x₁. Одновременное сосуществование двух разных чувствований в одном и том же сознании, если даже предположить возможность ее, еще не представляет оценки: для сравнения x₁ и ⁿ√x₂ нужно иметь какой-либо общий масштаб; таким масштабом и оказывается θ; если я могу сравнивать мое влечение к x₁ и к ⁿ√x₂ или, пожалуй, к x_1,k x_2,k; ясно, что такое влечение может иметь разную интенсивность, сообразно с которой я и произвожу оценку.

Если U₁ = f (θ, x_1,k), при θ = + 1

U₂ = f (θ, x_2,k), при θ = – 1?

то U₁ = + f (x_1,k)

U₂ = – f (x_2,k)[17].

Так как при определении U мы берем не U = f (θ, K), а U = f (J_θ, K), то даже полагая θ не элементарным, а сложным продуктом психической жизни J, можно говорить об оценке, как о волевом отношении[18].

Волевой процесс, м[ожет] б[ыть], уже обнаруживается в самом элементарном виде в некотором влечении (ср. Drang), порождающем чувство активности (последнее свидетельствует о самой активности), но еще без определенной ориентировки или с очень низкими пределами ее, напр[имер] влечение к разряду накопившихся сил (ср. движения ребенка в самом раннем периоде его развития)[19].

В оценке есть

1) внимание к тому, что оценивается (держание его перед собой в своем сознании).

2) выбор того объекта, который я признаю ценным (+ или – ).

3) решение, что данный объект и представляет для оценщика определенное положительное или отрицательное значение.

Все эти моменты, без которых нет оценки, характеризуют не чувствования, а волю[20].

В оценке (по кр[айней] мере в высших ее формах) есть выбор и решение, т.е. моменты, характеризующие волевой процесс.

В оценке есть и целеполагание – т.е. <…> момент, характеризующий волевой процесс.

Выбирание, решение и целеполагание нельзя вывести из чувствований; будучи функцией разума, они тесно связаны со сложными волевыми процессами.

Оценка данных объектов, как средств, пригодных для достижения данной цели, – тоже обнаруживает волевое отношение, а не чисто эмоциональное[21].

Волевой характер оценки обнаруживается в том, что

1) в основе евдемонической оценки всегда лежит целеполагание; я всегда ценю данный объект с телеологической точки зрения, как средство для достижения удовольствия или пользы.

2) в основе нормативной оценки всегда лежит признание нормы, как высшей цели, само признание нормы, как чего-то должного, предполагает волевой акт, направленный на осуществление долженствующего быть[22].

В основу оценки надо полагать волевое отношение на том основании, что, в противном случае, чрезвычайно важный класс оценок, а именно нормативные оценки нельзя будет подвести под общий признак.

Ясно, что в чувствовании нельзя видеть основы для нормы; и наоборот, понятие о воле легко положить в основу нормативной оценки, поскольку она опирается на сознание должного; а если принять последнюю точку зрения, то вышесказанное получает силу[23].

Если оценке подлежат представления, то не следует забывать, что само представление тесно связано с волевым процессом[24].

<И.Г. Фихте> забывает о возможности аналитически различать представление от воли, но, м[ожет] б[ыть], правильно указывает на то, что в действительности они порознь не встречаются[25].

Волевое отношение к переживаемому (а не только к могущему быть или будущему).

В пользу такой гипотезы можно привести следующие соображения:

1) В определении оценки принято во внимание отношение данного я к одному из своих представлений. С теоретико-аналитической точки зрения в этом я должно признавать K, V, Θ, X…; отсюда возможность выражения

φ (J_θ, k), которое при сильной напряженности θ приближается к виду φ (θ, k).

2) В оценке речь идет о волевом отношении данного я к одному из своих представлений; когда говорят, что можно желать только то, что может быть, имеют в виду не представимость, а содержание представления; но и могущее быть есть тоже представление о могущем быть, значит и тут обнаруживается волевое отношение к переживаемому = представлению оценивающее и могущее быть; а волевое отношение к своему представлению о могущем быть, и есть в сущности волевое отношение к одному из своих представлений, только с известным содержанием; содержание его рассматривается как могущее быть.

3) Следует различать выражения:

а) Я желаю, чтобы переживаемое мною состояние действительно продолжилось в будущем.

b) Я желаю, чтобы могущее быть действительно произошло в будущем,

Мне кажется, что выражение а не имеет ничего противуестественного; а если оно естественно, то предполагает (в аналитическом смысле) наличность волевого отношения к своему представлению о непосредственно переживаемом (а м[ожет] б[ыть] и непосредственно переживаемому?).

4) Можно указать случаи, когда волевое отношение обнаруживается к переживаемому:

a) Близкий мне человек испытал тяжелую болезнь. Представление о ней может вызвать во мне разные чувствования:

если я представляю себе, что я тогда пережил, или думаю, что болезнь может повториться в будущем, – мне становится тяжело; я не хочу этого.

Если я представляю себе, что теперь болезни нет, [то] я испытываю удовольствие; само собою разумеется, что оно вызвано не отсутствием болезни, а представлением об отсутствии болезни; я хочу этого.

Ясно, однако, что в последнем случае я обнаруживаю волевое отношение к переживаемому мною в данный момент; как только я перенесу свое внимание на прошлое или будущее мое волевое отношение меняется; оно не возникает, а только меняется и по такой перемене я могу заключить, что оно было и в настоящем, но иным, чем стало.

b) Когда я признаю ценность истины, я хочу ее, как чего-то ценного не только в прошлом и будущем, но и в настоящем; в противном случае я отрицал бы общезначимость и постоянство (вечность) истины, т.е. не ценил бы истины в ее вечном значении.

c) То же должно сказать и относительно этических правил; я хочу быть нравственным в каждый момент моего существования, а не в будущем только; я ценю нравственность не только в ее прошлом или будущем, но и в ее настоящем.

d) То же самое должно сказать и относительно эстетических правил; я обнаруживаю положительное волевое отношение к произведению искусства в момент переживания испытываемого от него впечатления[26].

Если полагать, что объектами оценки в сущности (в виду отличия оценки от переживания) являются представления, то значит оценка возможна и при переживании? (т.е. не одного могущего быть, но и переживамого?)[27].

Возможно, что в самом хотении (Wollen) и действии уже есть удовольствие; ср. движения, производимые новорожденным[28].

Критерий оценки можно выяснить или в формальном или в реальном смысле (последнее всего удобнее сделать в связи с систематикой оценок)[29].

В основе эмоциональная теория оценки недостаточна, ибо чувствование – есть испытывание чего-либо, а оценка есть некоторое отношение к испытываемому, но если испытываемое отношение – тоже эмоция – то она в свою очередь требует отношения к ней для оценки и т.д. ad infinitum. Напротив, при волевой теории это отношение есть активное отношение моего я к представлению[30].

Представимость данного представления может быть в свою очередь представлением? (содержание которого есть представление).

Данное чувствование без содержания – едва ли мыслимо (значит – представление).

Если объектом оценки становится чувствование вообще, то разве только в смысле представления о чувствовании[31].

Фактически представление в связи с чувствованием часто бывает объектом оценки; но теоретически и принципиально предполагать необходимость такой связи значит в результате допускать эгоистическое, гедонистическое или евдемонистическое построение морали.

Волевое отношение к своему представлению (и только) – в этом отношении лучше для общей теории; но фактически – большинство представлений ассоциируется с известными чувствованиями.

Так ли?[32]

<Р. Декарт>

Он различает две способности: волю и разум; благодаря разуму, я ничего не утверждаю и ничего не отрицаю, а только построяю идеи о вещах, которые могу (проблематический характер суждения и теперь признается единственным, приличным для теории) утверждать или отрицать, т.е. утверждение или отрицание чего-либо в действительности (а не только проблематическое суждение? – единственно допустимое в чистой теории?).

Тут в зародыше позднейшая теория о различии между суждением (высказывающем известное рациональное отношение между двумя представлениями) и оценкой (основанной на известном волевом, целеполагающем или же эмоциональном отношении субъекта к объекту).

Декарт указал также на различие в ценности «вещи», смотря по тому, рассматривается ли она сама по себе или как часть всего мира. Т[аким] о[бразом], Декарт усматривал тесную связь между понятиями о ценности и о «части», т.е., в сущности, об индивидуальности, как части целого.

Декарт связывал оценку с волевым процессом, но не указал на эмоциональные факторы оценки.

В то время эмоции еще слишком мало обращали на себя внимание; Руссо впервые стал настаивать на самостоятельном значении их в душевной жизни человека, а Шлейермахер учил, что индивидуальность основана прежде всего на чувстве[33].

Т[аким] о[бразом] Шлейермахер подходил довольно близко (хотя и ощупью, не без значительных промахов) к двум выводам:

1) что чувство лежит в основе особого рода отношения каждого из нас к его представлениям; весьма характерно, что Schl[eiermacher] в рукоп[иси] 1812 называл чувство – “Sujet Erkennen” (термин едва ли удачный); в данном случае Schl[eiermacher] приближался к понятию об оценке.

2) что чувство лежит в основе индивидуальности; а индивидуальное (по новым теориям) и подлежит оценке[34].

Декарт не указал, однако, на связь между волей и целеполаганием. Последнее развито Кантом (Хотя и Спиноза и Юм точно указывали на субъективный характер оценивания). Кант чаще говорит о целях, чем о ценностях. Ясно, однако, что понятие о цели предполагает понятие о ценности: я могу ставить себе целью лишь то, чему я придаю (erfahren habe) ценность. Хотя Кант ни в своей Психологии, ни в своей Этике не дал правильной конструкции такого соотношения, однако, можно сказать, что когда он противополагает причинность, царящую в природе, «царству целей», он разумеет под ним тоже, что позднейшие философы назвали «царством ценностей».

Во всяком случае, на почве Кантианской философии впервые возникла философская система Фриса (Fries, System der Philosophie. Lpz., 1804, §§ 238, 255, 330; его же: Neue Kritik der Vernunft. Heidelberg, 1807, I, 208 ff; III, 14); он исходил из понятия о ценности в построении своего учения[35].

Таким образом, уже в философии XVII–XVIII вв.

1) начали полагать различие между суждением и оценкой (Декарт, Кант).

2) в основу оценки стали полагать волевой или эмоциональный процесс (Кант, Шлейермахер).

В XIX в., после того как Гербарт и Лотце содействовали распространению понятия об оценке, те же вопросы подвергались дальнейшему обсуждению, причем стали различать гносеологическую (логическую) постановку вопроса от психологической.

С гносеологической точки зрения стали в сущности различать суждение и оценку.

С психологической точки зрения старались выяснить психические факторы (а не основания оценки: волю или чувство).

Впрочем, логическая точка зрения легко примешивалась к психологической, гл[авным] об[разом] в рассуждениях об Wertur Theil, выражения едва ли допустимого с точки зрения гносеологического различия между суждением и оценкой[36].

Фрис принадлежал к психологизирующему направлению, представители которого стремились перевести критический принцип самопознания человеческого разума на язык эмпирической психологии.

Фрис полагал, что непосредственная достоверность дана в чувстве, но непосредственное познание чувства – смутное; оно должно быть возведено на степень ясного и достоверного сознания путем рефлексии; т[аким] о[бразом] разум обладает лишь опосредованной достоверностью.

В своей метафизике Фрис рассуждает о приложении категорий к познанию, т.е. тех понятиях, которые получаются в связи с какой-либо категорией из восприятия (Auschauung) и которые он называет схемами категорий в том случае, когда категории прилагаются к внутренней психической природе (к «идее души») схематизм дает «абсолютные идеи» и оказывается «нравственным»[37].

Проблематическое суждение есть единственный род «суждений», в котором сознание воздерживается от оценки.

«Положение: А может быть В, сохраняющее значение одновременно с обратным положением: А может быть не В, только в том случае есть действительно проблематическое суждение, когда оно означает, что о ценности соединений представлений А–В не должно быть высказано никакого решения» (Виндельбанд).

Оценка, напротив, с особенною ясностью выражается в отрицательных суждениях (это Зигварт).

В положении «А не есть В» в сущности два суждения:

1) суждение, что А есть В;

2) суждение, что такая связь ложна; в последнем случае сознание неодобрительно относится к попытке связать А с В (т.е. два представления).

Это второе суждение (связь А–В – ложна) нельзя признать новым теоретическим суждением в смысле простого соединения представлений.

Ибо как таковое (т.е. как теоретическое) оно в свою очередь нуждалось бы в дополнительном суждении, в котором утверждалась бы его правильность и т.д. до бесконечности (это Лотце).

Итак, второе суждение (о ложности связи между А и В) основано не на теоретической, а на практической функции (т.е. чувства и воли); оно есть суждение о познавательной ценности первого суждения (А есть В), т.е. оценка этого суждения; оно – не Urteil, а Beurteilung (Виндельбанд).

В утвердительных суждениях (ассерторических) – такой же элемент оценки тоже присутствует, но в более скрытом виде, чем в суждениях отрицательных. Истинность данного утверждения – лежащая в его основе есть то же признание его познавательной ценности, только не отрицательной, а положительной.

Такая точка зрения особенно развита Риккертом.

Суждение и оценка обыкновенно встречаются не порознь, а вместе – Виндельбанд.

Ценность того, что совершается с естественной необходимостью, определяется на основе идеальных норм. Различие между законом природы и нормой идеальной оценки. Определение нормы. Сознание нормы обеспечивает правильность мышления, поступков и т.п.

В признании теоретико-познавательного значения оценки Риккерт пошел еще дальше Виндельбанда.

По его мнению, всякое суждение, поскольку оно стремится к истине, основано в конце концов на оценке; значит и проблематические суждения включают ее.

Суждения имеют значение для познания лишь в том случае, если смысл его в утверждении или отрицании.

Таким образом, каждое суждение (с гносеологической т[очки] зр[ения]) можно разложить на две составные части: 1) на связываемые в нем представления и 2) на особого рода элементы, состоящие в положительном (или отрицательном) отношении субъекта представляющего к содержанию своих представлений, т.е. в его утверждении или отрицании.

Дерево (есть) зелено: 1) зеленость дерева – как мое представление; 2) – есть – т.е. да, существует в действительности.

Такое отношение нельзя, однако, вывести из самих представлений.

То что я утверждаю должно мне нравиться (для того, чтобы дойти до его утверждения), то, что я отрицаю (в таком же смысле) вызывает мое неудовольствие.

(С такой точки зрения можно сказать, что самая очевидность – мне нравится, а противуположность ее – вызывает мое неудовольствие, на каковом основании (не причина) – я утверждаю очевидность, и отрицаю – обратное.)

Здесь нет нужды излагать гносеологическую теорию Риккерта, основанную на выше приведенных соображениях.

Признавая суждение истинным, я в сущности опираюсь на чувство очевидности или истинности и утверждаю, что в данном случае и при данных условиях я должен был мыслить именно так, а не иначе, для того чтобы достигнуть истины и на этом основании верю в вечное значение моего суждения. Суждение признается мною истинным, когда данный комплекс моих представлений сопровождается во мне чувством необходимости такого суждения.

Признание Urteilsnotwendigkeit или (Notwendigkeit) необходимости данного суждения равносильна признанию его долженствования, которое и придает ему истину, а признание его долженствования есть его оценка; значит данное суждение ценно не на том основании, что оно истинно, а, напротив, оно истинно на том основании, что ценно.

Т[аким] о[бразом] всякое суждение, поскольку оно содержит утверждение или отрицание чего-либо выражает то отношение, в какое сознание ставит себя к чему-либо должному и включает признание ценности содержимой в нем истины.

Если в каждом суждении (поскольку оно стремится к истине) есть оценка, то и проблематические суждения связаны с нею.

По крайней мере каждому такому суждению предшествуют суждения с утверждением или отрицанием.

Говоря, что А м[ожет] б[ыть] В, но А м[ожет] б[ыть] и не есть В, я в сущности уже предрешил вопрос о том, в каком отношении я стою к самому суждению подобного рода: я отрицаю за собою право ассерторически высказаться о предмете проблематического суждения, следовательно, образованию проблематического суждения всегда по меньшей мере предшествует (а м[ожет] б[ыть] и сплетается с ним) – отрицательное суждение.

Итак, нельзя образовать логически совершенное суждение без того, чтобы притом не утверждать или не отрицать чего-либо или по крайней мере предварительно не подвергнуть чего-либо утверждению и отрицанию, а в них есть нечто не выводимое из функций разума (в узк[ом] смысле): они основаны на волевом или экзистенциальном отношении субъекта к содержанию своих представлений[38].

Различие между суждением и оценкой, например, можно усматривать м[ежду] пр[очим] и в том, что логически нельзя доказать характера требования, присущего тому, что мы называем эстетически ценным: в утверждении, что красивое есть только разновидность приятного, и что между поэзией и поваренным искусством различие состоит только в материале и технике, – нельзя усматривать логического противоречия[39].

Примечания