Главная arrow Все публикации на сайте arrow Тяжба о Карамзине: юбилейные заметки
Тяжба о Карамзине: юбилейные заметки | Печать |
Автор Кара-Мурза А.А.   
26.12.2016 г.

Вопросы философии. 2016. № 12.

 

Тяжба о Карамзине: юбилейные заметки

А.А. Кара-Мурза

Наследие великого русского историка и литератора Н.М. Карамзина, которому в декабре 2016 г. исполняется 250 лет, продолжает оставаться предметом ожесточенных споров – не столько литературно-эстетических, сколько политико-мировоззренческих. Любая русская власть всегда была заинтересована в апологии Карамзина как консерватора-охранителя, в то время как оппозиция подчас испытывала соблазн акцентировать в его наследии черты фрондирующего нонконформизма. Между тем очевидно, что многогранное творчество Н.М. Карамзина, находящееся у самого истока «золотого века» русской культуры, содержит в себе богатейший потенциал национально окрашенного интеллектуализма как такового, позволяет насыщать благотворными культурными соками самые разные ветви национальной традиции. Именно этот «феномен Карамзина» позволил трактовать его мировоззренческие установки Карамзина как «либерально-консервативные», т.е. сочетающие в себе веру в потенциал свободной личности и – одновременно – в ценности просвещенного государственничества; веру в европейский универсализм и – одновременно – в самобытные ценности национальной культуры.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: история России, консерватизм, либерализм, культура, личность, свобода, патриотизм.

КАРА-МУРЗА Алексей Алексеевич ‒ доктор философских наук, профессор, заведующий сектором философии российской истории Института философии Российской академии наук.

Цитирование: Кара-Мурза А.А. Тяжба о Карамзине: юбилейные заметки // Вопросы философии. 2016. № 12.

 

 

Voprosy Filosofii. 2016. Vol. 12.

The Karamzin Debate: Anniversary Notes

Аlexei A. Kara-Murza

The legacy of the great Russian historian and writer N.M. Karamzin, which in December 2016 marks 250 years, continues to be the subject of heated debate – not so much literary-aesthetical as political-ideological. Russian Government has always been interested in the apology of Karamzin as a guardian of conservatism, while the opposition has sometimes been tempted to accentuate in his legacy the features of frondeurian nonconformity. Meanwhile, it is clear that the multifaceted oeuvre of N.M. Karamzin, close the very source of the «Golden Age» of Russian culture, contains a wealth of potential of national intellectionalism as such, fills the branches of the national tradition with nourishing cultural sap. It is this «Karamzin phenomenon» that has allowed to interpret the worldviews of Karamzin as «liberal-conservative», ie combining the belief in the potential of a free person, and – simultaneously – the values of enlightened Government; in European universalism and – at the same time – in the distinctive values of national culture.

 

KEY WORDS: history of Russia, conservatism, liberalism, culture, personality, liberty, patriotism.

 

KARA-MURZA Alexei A. ‒ DSc in Philosophy, Professor, Head of Department of Philosophy of Russian History, Institute of Philosophy Russian Academy of Sciences (IF RAS).

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script

 

Citation: Kara-Murza A.A. The Karamzin Debate: Anniversary Notes // Voprosy Filosofii. 2016. Vol. 12.

 

 

Николай Михайлович Карамзин, как однажды заметил В.Г. Белинский, – это «…имя, за которое было дано столько кровавых битв, произошло столько отчаянных схваток, переломлено столько копий!» [Белинский 1834, 174]. Вот и сегодня, в дни 250-летнего юбилея нашего выдающегося мыслителя и литератора различные идейные партии и направления снова изготовились к очередному «бою». Всё опять пошло по Белинскому: «И теперь, на могиле незабвенного мужа… <…> с одной стороны, нас, как “верных сынов отчизны”, призывают “молиться на могиле Карамзина” и “шептать его святое имя”; а с другой – слушают это воззвание с недоверчивой и насмешливой улыбкой. Любопытное зрелище!» [Там же, 174–175].

Сто пятьдесят лет назад, во время празднования 100-летнего юбилея Карамзина, пришедшегося на середину царствования Александра II (когда усилия реформаторов ударялись о сопротивление сторонников контрреформ, а сам император метался между двумя лагерями), известный литературовед по профессии и демократ по убеждениям А.Н. Пыпин, будущий академик, попытался определить глубинную логику «карамзинских юбилеев». По его мнению, в дни круглых карамзинских дат уже давно «не спорят о "старом" и "новом слоге", о красотах "Бедной Лизы", о научном достоинстве "Истории Государства Российского", о которых спорили при появлении сочинений Карамзина»: «Чисто литературная сторона дела отступает на второй план… взамен ее критика старается определить общее содержание понятий Карамзина, в особенности его общественные понятия…» [Пыпин 1870, 247].

Оценивая состоявшееся в 1866 г. празднование столетия Карамзина, Пыпин отмечал: «По нашим нравам у нас вообще возможны были юбилеи только одни консервативно-нравоучительные – таков же вышел и юбилей Карамзина. <…> В Карамзине восхваляли не только его действительные заслуги в свое время, но и… выводили из Карамзина мораль для настоящей минуты и в довершение всего извлекли из Карамзина даже аргументы в пользу консервативно-крепостнических тенденций…» [Там же, 247].

Однако в нынешние юбилейные дни стала возможной и совершенно иная трактовка наследия Карамзина. Напомню, что согласно позиции нашего авторитетного историка-эмигранта В.В. Леонтовича, автора фундаментального труда «История либерализма в России» [Леонтович 1995], Карамзин стоял у истоков не только консервативной, но одновременно и либеральной отечественной традиции: «Его (Карамзина. – А.К.) идеи, его общий духовный подход и даже его личность сыграли положительную роль в развитии России как раз в либеральном направлении… Он старался всячески расширить те каналы, через которые могли проникнуть и действительно проникали в Россию либеральные идеи… Карамзин, как представитель сентиментального гуманизма, поддерживал как бы кристаллизацию некоторых укорененных в гуманизме предпосылок либерального мышления» [Там же, 98]. Леонтович отмечал убежденность Карамзина в том (и опыт правления Екатерины II подтверждал это), что «значительные элементы либеральной программы могут осуществляться и в рамках абсолютной монархии» [Там же, 99]. Более того, Карамзин (Леонтович называет его представителем «либерального абсолютизма») «…считал для абсолютной монархии возможным принять основные требования либерализма в качестве правительственной программы или даже в качестве основных принципов, на которых построено государство, при этом нисколько себе самой не повредив, и тем самым способствовал тому, чтобы направить русских монархов на путь либеральных реформ. <…> Проведение в жизнь либеральных реформ и принятие либеральных методов управления государством являются требованием справедливости, а, следовательно, и требованием нравственным» [Там же].

Позицию Леонтовича о том, что Карамзин в начале своего пути был в значительной степени «либералом» (хотя и элитистского, т.е. антидемократического толка) полностью разделяет и Б.Ф. Егоров (родившийся, к слову, в год столетия кончины Карамзина, в 1926 г.) – ближайший друг и единомышленник покойного Ю.М. Лотмана, еще одного классика нашего «карамзиноведения». В небольшой, но крайне принципиальной работе под характерным названием «Эволюция русского либерализма в XIX веке: от Карамзина до Чичерина» [Егоров 1996] Егоров пишет о Карамзине как о генетически первой фигуре русского либерализма, проделавшей впоследствии сложную эволюцию: «У истоков независимой, личностной общественно политической мысли России стоит Н.М. Карамзин… Карамзин чрезвычайно высоко ценил честь и достоинство человека и весьма настороженно относился к нравам и возможностям массы; возможно, что глубокое убеждение в недискуссионной ценности для России самодержавного правления тоже базировалось у Карамзина на предпочтении сильной личности перед сомнительными прерогативами народа» [Там же, 483].

Согласно Егорову, либералом человека (ученого, идеолога, политика) делает центрированность его идей и действий на приоритете блага свободной творческой личности. Кто и что может обеспечить это приоритетное благо – самодержавный монарх, конституция, народное представительство или что-то иное – вопрос вторичный. Поэтому до тех пор, пока Карамзин в своих мыслях и сочинениях ставил во главу угла приоритет «свободной личности», он был либералом: «От талантливой, яркой пропаганды внутренней свободы человека, пропаганды европейского просвещения, что было характерно для молодого Карамзина, художника и публициста, идет прямая дорога к русскому либерализму средней трети XIX века» [Там же, 483–484]. И, соответственно, Карамзин переставал быть либералом, когда вместо приоритета личности его приоритетом становилось Государство, а «судьба и ценность личностей становится как бы вторичной» [Там же, 484].

Возможен, между тем и еще один, существенно иной ход рассуждений относительно соотношения либерализма и консерватизма в творчестве Карамзина. Петр Струве, в зрелые годы не устававший подчеркивать свое идейное сродство с Карамзиным, называл его родоначальником либерального консерватизма (понятие, впервые сформулированное другом Карамзина – князем П.А. Вяземским) – «традиции русской, свободолюбивой и охранительной в одно и то же время, государственной мысли», главным содержанием которой является активное неприятие «зазывающего и заманивающего суесловия и блудословия» (курсив мой. – А.К.) [Струве 2004, 331]. К слову, к продолжателям этой традиции Струве относил зрелого Пушкина, самого Вяземского, Бориса Чичерина, «Вехи», «Московский еженедельник» братьев Трубецких и свои собственные очерки из сборника Patriotica.

Думается, Карамзин согласился бы с подобной оценкой своего идейного наследника: за свою жизнь он прооппонировал практически всем «лагерям» и «партиям», и его расхождения с ними были, прежде всего, дискурсивно-филологические, ибо оружием Карамзина было Слово (которое в христианской традиции есть Бог), а врагами – те самые «суесловие» и «блудословие», с каких бы сторон они ни исходили. И на этом пути десакрализации всякого ложного слова, развенчания любой идеократии Карамзина не могли остановить ни блажь черни, ни лукавство царей.

В конце жизни Карамзин сам подтвердил свое дискурсивное кредо в «Мыслях об истинной свободе», написанных незадолго до смерти, в начале 1826 г. «Можно ли в нынешних книгах или журналах без жалости читать пышные слова? – печально-иронически вопрошает уже больной Карамзин, серьезно простудившийся 14 декабря близ Сенатской площади, где он с ужасом наблюдал вспышку братоубийства. – Настало время истины; истиною всё спасем; истиною всё ниспровергнем... Настало время истины: т.е. настало время спорить об ней!» [Карамзин 1982, 161]. И далее он воздает по заслугам всем старым и новым оппонентам: «Аристократы, Демократы, Либералисты, Сервилисты! Кто из вас может похвалиться искренностию? Вы все Авгуры, и боитесь заглянуть в глаза друг другу, чтобы не умереть со смеху. Аристократы, Сервилисты хотят старого порядка: ибо он для них выгоден. Демократы, Либералисты хотят нового беспорядка: ибо надеются им воспользоваться для своих личных выгод» [Там же, 161162].

Так на чьей же стороне Истина? «Для существа нравственного, заключает свои заметки Карамзин, нет блага без свободы; но эту свободу дает не Государь, не Парламент, а каждый из нас самому себе, с помощью Божиею. Свободу мы должны завоевать в своем сердце миром совести и доверенностию к провидению!» [Там же, 162]. Эта глубокая карамзинская формула в его фактически «Духовном завещании» 1826 г. о личной свободе, которую каждый человек может подарить «самому себе с помощью Божией» позволяет говорить о Карамзине как об одном из русских зачинателей течения «христианского либерализма», учения не политического, а культуроцентричного; см.: [Кара-Мурза, Жукова 2011].

Генезис мировоззрения молодого Карамзина пришелся на определенный период отечественной истории. Прошло не так много лет после воцарения Екатерины II, и в русской культуре постепенно закрепилась комплиментарная по отношению к «просвещенной Императрице», но и весьма историософски содержательная, антитеза «тело versus душа» в оценке направления нашей истории XVIII в. Когда весной 1770 г. в Санкт-петербургской Академии художеств выставили для обозрения модель фальконетовского «Медного всадника», Александр Сумароков сочинил стихотворную надпись «Ко статуе Государя Петра Великого», где выдал запоминающуюся метафору: «Петр дал нам бытие, Екатерина душу» [Сумароков 1781, 268]. Похожую формулу находим и в стихотворном послесловии Михаила Хераскова к его роману «Нума Помпилий, или Процветающий Рим» (1768): «Петр россам дал тела, Екатерина душу» [Херасков 1803, 165].

Однако не самой императрице, а литератору и историку Карамзину было суждено совершить великое дело – вдохнуть живую душу в тело созданной великим Петром Империи, наполнить самобытным гуманным смыслом самодержавный контур, не повредив при этом оболочки. Верно заметил на сей счет историк С.М. Соловьев, выступая в актовом зале Московского университета 1 декабря 1866 г., в день 100-летнего юбилея Карамзина: «После тревожной эпохи преобразования и переходного времени… произошла перемена в основном взгляде русских людей; они заявили свое недовольство одним внешним и требовали внутреннего, требовали вложения души в тело (везде курсив мой. – А.К.), и требование было удовлетворено… Вглядимся в эту мягкость черт Карамзина, припомним в нем это сочувствие к чувству, к нравственному содержанию человека, припомним его выражение, что чувством можно быть умнее людей умных умом» [Соловьев 1866–1867, 181].

Загадку уникальности Карамзина в нашей культуре, похоже, разгадал П.Я. Чаадаев, который в письме А.И. Тургеневу (1838) писал о том, что он «с каждым днем более и более научается чтить память Карамзина», который становится для него символом победы человеческого ума над «фанатизмом» [Чаадаев, 1989, 411–412]. А известный критик А.М. Скабический советовал всем читателям Карамзина «откинуть в сторону его политические взгляды», и посмотреть на него, как на моралиста-прогрессиста, который «первый, вопреки средневековой догматике, начал проповедовать и свободу страстей, и право человека на земное счастье», что было по тем временам «неслыханной ересью» и вызвало натуральные доносы, где сочинения Карамзина объявлялись «исполненными вольнодумческого якобинского яда» [Скабичевский 1870, 290–291].

Итак, Н.М. Карамзин имеет прямое отношение к генезису самых разных русских интеллектуальных традиций. Как человек предельно честный Пушкин и назвал его «Историю…» «подвигом честного человека»), Карамзин не мог не видеть легковесности в том числе многих, как он говорил, «liberalistes du jour» (либералистов «дежурных» или «скороспеслых») – включая, кстати, и прекраснодушного прожектера-царя. Карамзина, как и его прямого наследника – Пушкина, смущала и пугала «толпа» в любых ее проявлениях: и непросвещенная чернь, готовая затопить все завоевания «свободных личностей»; и придворные «сервилисты», «жадною толпой стоящие у трона» (Лермонтов); и, увы, его современники из во многом взращенной им самим «либералистской партии».

 

Источники ‒ Primary Sources in Russian

Белинский 1834 – Белинский В.Г. Литературные мечтания // Молва. 1834. Ч. VIII, № 38. С. 173 176 [Belinsky V.G. Literary Dreamings. In Russian].

Карамзин 1862 – Карамзин Н.М. Неизданные сочинения и переписка. СПб.: Тип. Н. Тиблена, 1862. Ч. 1 [Karamzin N.M. Unpublished writings and correspondence. In Russian].

Карамзин 1982 – Карамзин Н.М. Из записной книжки // Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. М., 1982 [Karamzin N.М. From Notebook. In Russian].

Леонтович, 1995 – Леонтович В.В. История либерализма в России. 1762–1914. М.: Русский путь, 1995 [Leontoviych V.V. History of liberalism in Russia. 1762–1914. In Russian].

Пыпин 1870 – Пыпин А.Н. Очерки общественного движения при Александре I. IV. Карамзин // Вестник Европы. 1870. № 9. C. 170–248 [Pypin A.N. Essays of social movement under Alexander I. IV. Karamzin. In Russian].

Скабичевский 1870 – Скабичевский А.М. Очерки умственного развития нашего общества. 1825–1860 // Отечественные записки. 1870. Т. 5 (192). № 10. С. 255–321 [Skabichevskiy A.M. Essays of intellectual development of our society. In Russian].

Соловьев 1866–1867 – Соловьев С.М. Исторические поминки по историке: Речь на юбилее Н.М. Карамзина // Московские университетские известия 1866–1867 – Московские университетские известия. 1866–1867. № 3. С. 181 [Solov’yev S.M. Historical commemoration for the historian: Speech on N.M. Karamzin’s anniversary. In Russian].

Струве 2004 – Струве П.Б. Дневник политика. 1925–1935. М.; Париж: Русский путь: ИМКА-пресс, 2004 [Struve P.B. Diary of Politician. In Russian].

Сумароков 1781 – Сумароков А.П. Полное собрание сочинений. М., 1781. Ч. 1 [Sumarokov A.P. Complete Works. In Russian].

Херасков 1803 – Херасков М. Творения. М.: Университетская типография, 1803. Часть XII [Creations of M. Kheraskov. In Russian].

Чаадаев 1989 – Чаадаев П.Я. Сочинения. М.: Правда, 1989 [Tchaadaev P.Ya. Collected Works. In Russian].

 

Ссылки ‒ References in Russian

Егоров 1996 – Егоров Б.Ф. Эволюция русского либерализма в XIX веке: от Карамзина до Чичерина // Из истории русской культуры. Т. 5 (XIX век). М.: Языки русской культуры, 1996.

Кара-Мурза, Жукова 2011 – Кара-Мурза А.А., Жукова О.А. Свобода и вера. Христианский либерализм в российской политической культуре. М.: ИФ РАН, 2011.

 

References

Kara-Murza A.A., Zhukova O.A. Liberty and Religion. Christian liberalism in Russian Political culture). Moscow: Institute of Philosophy RAS, 2011 (In Russian).

Yegorov B.F. Evolution of Russian liberalism in the XIX century: from Karamzin to Chicherin // From the history of Russian culture. Vol. 5 (XIX century). Moscow: Languages of Russian culture, 1996 (In Russian).

 

 

 
« Пред.   След. »