Вопросы философии. 2016. № 11.

Радикальный энактивизм и проблема субъективности

Д.В. Иванов

Работа посвящена проблеме субъективности в контексте радикального энактивизма. Вслед за Нагелем в ней утверждается, что перспективный характер сознательного опыта является существенной характеристикой субъективности. Перспективный характер сознательного опыта предлагается интерпретировать с помощью понятия интенциональности. Радикальный энактивизм отрицает важность понятия содержания для понимания природы интенциональных состояний. Такое отрицание сталкивает данную позицию с проблемой субъективности. В работе анализируются аргументы в поддержку радикального энактивизма и демонстрируется их неудовлетворительность. Вместе с тем в ней отмечается, что сенсорно-моторный энактивизм А. Ноэ может быть основанием для понимания природы субъективности.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: философия сознания, философия когнитивной науки, энактивизм, субъективность, восприятие.

ИВАНОВ Дмитрий Валерьевич – кандидат философских наук, старший научный сотрудник сектора теории познания Института философии РАН.

Цитирование: Иванов Д.В. Радикальный энактивизм и проблема субъективности // Вопросы философии. 2016. № 11.

Voprosy Filosofii. 2016. Vol. 11.

Radical Enactivism and the Problem of Subjectivity

Dmitry V. Ivanov

The paper deals with the problem of subjectivity in the context of radical enactivism. Following Nagel, it claims that perspective character of conscious experience is the necessary feature of subjectivity. It is proposed to interpret the perspective character of conscious experience in terms of intentionality. Radical enactivism denies that the concept of content is important for the understanding of the nature of intentional states. Due to this denial radical enactivism faces with the problem of subjectivity. The paper provides an analysis of the arguments for radical enactivism and demonstrates their shortcomings. It also shows that sensori-motor enactivism of Noe could be that basis for the understanding of the nature of subjectivity.

KEY WORDS: philosophy of mind, philosophy of cognitive science, enactivism, subjectivity, perception.

IVANOV Dmitry V. – The Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences (IPhRAS), senior researcher, candidate of sciences.

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script

Citation: Ivanov D.V. Radical Enactivism and the Problem of Subjectivity // Voprosy Filosofii. 2016. Vol. 11.

Обсуждая проблему натуралистического объяснения сознания, философы, как правило, выделяют два аспекта сознательного опыта, в связи с которыми возникает данная проблема. Некоторые философы полагают, что, объясняя природу сознания, мы должны, прежде всего, объяснить феномен субъективности. Другие философы связывают трудности в объяснении сознания с наличием особых феноменальных качеств, квалиа, присущих нашим ментальным состояниям. Как я полагаю, сложности натуралистического понимания сознания следует связывать, прежде всего, с наличием квалиа, а не субъективности. Феномен субъективности вполне поддается натуралистической интерпретации.

Субъективность характеризуется существенным образом, прежде всего, тем, что феноменальные данности, наличествующие в сознании воспринимающего субъекта, представлены этому субъекту уникальным образом. Можно сказать, что субъект обладает особым знанием о данностях своего сознания – знанием, полученным из перспективы первого лица. Этот вид знания отличается от знания о феноменах сознания, полученного из перспективы третьего лица, т.е. из перспективы стороннего наблюдателя. Знание, полученное из перспективы третьего лица, является знанием объективных, интерсубъективно наблюдаемых фактов. Примером такого вида знания являются естественнонаучные теории сознания. Их особенность заключается в том, что, несмотря на всю полноту освещения того или иного феномена сознательного опыта, им не удается ухватить наиболее важные аспекты данного феномена. Например, изучая то, как летучие мыши ориентируются в мире посредством эхолокации, мы можем узнать все факты, касающиеся их поведения и нейрофизиологии, однако знание того, каково это – воспринимать объекты подобным образом, будет по-прежнему для нас недоступно [Nagel 1974]. Иначе говоря, феноменальные аспекты сознательного опыта, т.е. то, как нечто явлено для воспринимающего субъекта, остаются недоступными из перспективы третьего лица. Эти аспекты являются сущностными характеристиками сознания, и они наличествуют только в перспективе первого лица.

Для того чтобы предложить натуралистическое понимание субъективности, нам нужно объяснить перспективный характер сознательного опыта. Наилучшим образом это можно сделать, воспользовавшись понятием интенциональности. Существенной чертой интенциональных состояний является их аспектуальность. Она объясняет перспективный характер нашего опыта, т.е. тот факт, что субъективные феномены всегда даны нам определенным образом. Как пишет Серл, «обращать внимание на перспективный характер сознательного опыта – это хороший способ напомнить себе о том, что всякая интенциональность аспектуальна... Каждое интенциональное состояние имеет то, что я называю аспектуальной формой» [Серл 2002, 131]. Сказать, что интенциональное состояние обладает аспектуальной формой, фактически означает указать на то, что это состояние имеет содержание, фиксирующее объект, на который оно направлено, в определенных аспектах. Интенциональные состояния являются ментальными репрезентациями. Они представляют определенным образом некое положение дел. В настоящий момент в философии сознания нет споров относительно возможности натуралистического понимания природы ментальных репрезентаций.

Долгое время понятие ментальной репрезентации играло главную роль в когнитивной науке. Репрезентационизм являлся методологическим основанием классической когнитивной науки. Однако в последние несколько десятилетий подобное положение дел стало меняться. В когнитивной науке появились теории, предлагающие отказаться от понятия ментальной репрезентации. Одной из таких теорий является радикальный энактивизм. Данная статья нацелена на выяснение того, возможен ли, и в какой форме, отказ от понятия ментальной репрезентации, а также сталкиваемся ли мы с проблемой субъективности, отказываясь от данного понятия.

Другим не менее важным принципом когнитивной науки был компьютеционизм – представление о том, что когнитивные процессы являются особого рода вычислительными операциями с ментальными репрезентациями. Компьютеционизм является вариантом функционализма – философской теории, согласно которой ментальные состояния есть функциональные состояния мозга. Одно из главных положений функционализма заключается в том, что функциональные состояния инвариантны по отношению к тем физическим носителям, на которых они реализованы. Это значит, что ментальные состояния, будучи функциональными состояниями, в определенном смысле не зависят от своей физической реализации. Неважно, с какой физической системой мы имеем дело, – это может быть мозг, компьютер или какой-либо иной объект – если эта система находится в определенном функциональном состоянии, то она обладает соответствующим ментальным состоянием. Именно против этой идеи выступает энактивизм.

Согласно энактивистским представлениям для понимания природы ментальных состояний нам необходимо учитывать уровень имплементации этих состояний, т.е. их воплощенность (embodiment) в конкретном организме, деятельностно (enactive) встроенном (embedded) в окружающую среду. Вот как об этом пишут Варела, Томпсон и Рош в книге, которая была одной из первых работ, предлагавших энактивистский подход.

Используя термин воплощенный, мы стремимся выделить два момента: первое, когнитивные процессы зависят от того вида опыта, который происходит в результате обладания телом с различными сенсорно-моторными навыками, и, второе, эти индивидуальные сенсорно-моторные навыки сами являются встроенными в более обширный биологический, психологический и культурный контекст. Используя термин действие, мы стремимся подчеркнуть еще раз, что сенсорные и моторные процессы, восприятие и действие, фундаментальным образом неотделимы друг от друга в контексте живой когнитивной системы [Varela, Thompson, Rosch 1991, 172–173].

Эти авторы подчеркивают, что восприятие и действие представляют собой петлю. Содержание восприятия существенным образом зависит от характера деятельности живого организма, в свою очередь, те действия, которые совершает существо, зависят от того, как оно воспринимает мир. И, конечно же, то, как организм воспринимает окружающую среду и взаимодействует с ней, определяется его конкретной телесной организацией.

Таким образом, согласно энактивистам, когнитивные процессы не могут быть поняты как абстрактная функциональная (компьютеционистская) система, лишенная конкретного телесного воплощения. Ментальные репрезентации же не должны пониматься как дискретные внутренние символические объекты, являющиеся подобно фотографическим образам пассивными отражениями определенных положений дел в мире. Если мы стремимся сохранить данное понятие в когнитивной науке, то нам следует мыслить его только как репрезентацию-в-действии.

Понятие репрезентации-в-действии довольно сильно отличается от классического понятия ментальной репрезентации. Оно обозначает динамическое состояние всего организма, его способность определенным образом действовать, отвечать на вызовы окружающей среды, а не просто способность мозга представлять некое положение дел. Я бы сказал, что оно обозначает способность организма ориентироваться в окружающей среде. Термин «ориентирование» позволяет нам одновременно ухватить и аспект действия, и аспект восприятия. Если воспользоваться термином «знание», то следовало бы сказать, что репрезентация-в-действии является знанием-как, а не знанием-что. Например, на этот момент эксплицитно указывает А. Ноэ, предлагающий сенсорно-моторную энактивистскую теорию [Noë 2004]. Согласно Ноэ, в основе перцептивного опыта лежит имплицитное практическое знание сенсорно-моторных зависимостей, т.е. того, каким образом стимуляции определенных сенсорных модальностей изменяются в зависимости от определенных обстоятельств, связанных с движением и действиями организма.

Пересматривая понятие ментальной репрезентации, большинство представителей энактивизма не отказываются окончательно от него. По-видимому, это связано с тем, что ими принимается предпосылка о том, что объяснение аспектуального восприятия объектов окружающей среды возможно только с помощью понятия репрезентации. С этим не согласны представители радикального энактивизма. По их мнению, мы не нуждаемся в данном понятии для объяснения базовых когнитивных способностей живых организмов. Здесь важно подчеркнуть, что речь идет именно о базовых когнитивных способностях, присущих живым организмам, ориентирующимся в окружающей среде. Представители радикального энактивизма готовы допустить существование ментальных репрезентаций только в качестве ментальных состояний, присущих человеку и зависящих от его языковой деятельности.

Д. Хутто и Э. Миин [Hutto, Myin 2013] попытались представить теоретические основания в поддержку данной позиции. Основная их цель заключается в демонстрации того, что понятие ментальной репрезентации не играет особой роли при объяснении когнитивных процессов. Нам следует отказаться от него. Как уже отмечалось, существенным элементом любой репрезентации является содержание, т.е. то, как представляется некое положение дел. Содержание оценивается с точки зрения того, верно или неверно оно представляет нечто, истинно оно или нет. Как стремятся показать Хутто и Миин, сторонники репрезентационизма не способны предложить удовлетворительное натуралистическое объяснение природы содержания. Те, кто полагают, что когнитивные процессы подразумевают наличие содержания (Content Involving Cognition), по мнению Хутто и Миина, «…сталкиваются с трудной проблемой содержания (the hard problem of content): с тем, что постулирование информационного содержания несовместимо с объяснительным вариантом натурализма» [Hutto, Myin 2013, xv].

Какие условия должны выполняться для того, чтобы мы могли предложить натуралистическое объяснение репрезентации и, в частности, содержания? Прежде всего, мы не нуждаемся в понятии репрезентации, если можем объяснить поведение системы, исходя из анализа ее динамики. Для того чтобы мы могли объяснять поведение некой системы, используя понятие репрезентации, необходимо, чтобы данная система обладала специфической функцией (возможно, эволюционно закрепленной, если мы говорим о биологических организмах) восприятия релевантной для нее информации. Внутреннее состояние, осуществляющее индикацию чего-либо, должно быть функционально встроено в общую когнитивную экономику этой системы. Поведение этой системы должно определяться именно тем, что «говорит» об определенном положении дел данное состояние. Кроме того, информация, предоставляемая состоянием, регистрирующим какое-либо положение дел, должна циркулировать внутри системы, передаваться от одной субсистемы к другой, она должна быть в определенном смысле «понятной» им.

Что представляет собой натуралистически понятая информация? Информация, понятая натуралистически, должна служить основой последующего введения таких категорий, как, например, смысл, значение. Однако в ее определении не должно быть отсылок на эти категории. Дретске так пишет об этом: «В начале была информация. Слово появилось позднее. <…> Информация (а не значение) является объективным продуктом, чем-то, чье возникновение, передача и восприятие не требует или в любом случае не предполагает процессов интерпретации. Таким образом, мы получаем основу для понимания того, как эволюционирует значение, как подлинные когнитивные системы – обладающие ресурсами для интерпретации сигналов, наличия убеждений, получения знания – могут развиваться из низкопорядковых, чисто физических механизмов обработки информации… Значение и все созвездие ментальных установок, обладающих им, являются производными продуктами. Сырым материалом является информация» [Dretske 1981, vii]. Примерами подобного рода информации являются отпечатки пальцев, ископаемые окаменелости, кольца на срубе дерева и т.д. Хутто и Миин предлагают обозначать подобного рода информацию термином «информация-как-ковариация».

Однако информация-как-ковариация не является объяснением природы содержания ментальных репрезентаций. Как пишут Хутто и Миин: «…любое, что заслуживает названия содержания, имеет особые свойства – например, истина, референция, импликация – что делает это логически отличным и не редуцируемым к отношению ковариации, наличествующему между положениями дел. Хотя ковариация, без сомнения, является научно респектабельным понятием, оно не способно выполнить необходимую работу по объяснению содержания» [Hutto, Myin 2013, 67]. Когда мы говорим, что какое-либо состояние нечто репрезентирует, мы подразумеваем, что данное состояние обладает содержанием, которое верно или неверно представляет определенное положение дел. Это значит, что содержание осуществляет референцию к определенному положению дел и может быть оценено как истинное или ложное, верное или неверное. Подобное содержание Хутто и Миин обозначают термином «информация-как-содержание». Пытаясь натуралистически объяснить феномен информации, мы способны лишь ухватить информацию-как-ковариацию, но при этом упускаем информацию-как-содержание, которая не поддается редукции к каким-либо примитивным натуралистическим сущностям.

По мнению Хутто и Миина, пытаясь натуралистически объяснить природу содержания, мы должны помнить о принципе «Ковариация не конституирует содержание» (Covariance Doesn’t Constitute Content Principle). Попытки продемонстрировать ложность этого принципа, по их мнению, должны привести нас к метафизически экстравагантным представлениям, не совместимым с физикалистской парадигмой. Например, сводимость информации-как-содержания к более низкому уровню возможна, если мы изначально допускаем присущность этому уровню каких-либо протопсихических свойств, как это делает, скажем, Чалмерс. Если же мы остаемся в рамках физикалистской парадигмы и принимаем данный принцип, то это позволяет нам сформулировать трудную проблему содержания, которая предстает перед нами как дилемма.

Первый рог дилеммы предполагает, что мы принимаем натуралистическое редуктивное объяснение информации в качестве информации-как-ковариации. Однако цена, которую нам приходится заплатить, заключается в отказе от понятия информации-как-содержания. Когнитивные агенты в таком случае должны мыслиться как системы чувствительные к информации (information-sensitive), а не как системы, обрабатывающие информацию (information-processing), т.е. предполагающие рецепцию и передачу содержания (истинностно-нагруженного) от одной субсистемы к другой. В свою очередь это предполагает отказ от понятия репрезентации-в-действии.

Выбирая второй рог дилеммы, мы можем признать существование содержания как чего-то нередуцируемого и необъяснимого в терминах ковариационных отношений. Надо сказать, что мы по-прежнему можем оставаться на позициях натурализма, предполагая, что существуют иные способы объяснения содержания помимо редукционистского. В этом случае нам нужно продемонстрировать либо то, что содержание является определенного рода объяснительным примитивом, не эксплицируемым в каких-либо иных терминах, либо мы можем надеяться найти систематическую корреляцию между содержанием и ковариационным уровнем и при этом апеллировать к будущей науке в ожидании, что будет предложен новый способ натуралистического объяснения содержания.

Двигаясь по второй ветке дилеммы, сторонникам сохранения понятия репрезентации, по мнению Хутто и Миина, следует рассматривать репрезентации как находящиеся на особом онтологическом уровне, который лежит выше уровня ковариаций и биологической функциональности, но ниже уровня лингвистических репрезентаций. Идеальный способ рассмотрения подобных репрезентаций заключается в анализе феномена восприятия. Пытаясь отстоять понятие репрезентации, оппоненты радикального энактивизма сами занимают достаточно радикальную позицию по вопросу о природе репрезентаций. Прежде всего, ими критикуется гиперинтеллектуализм классической когнитивной науки. Одно из основных положений гиперинтеллектуализма, которые атакуются философами и учеными, которых Хутто и Миин отнесли к группе минимального интеллектуализма, заключается в том, что перцептивное содержание является понятийно нагруженным. Иначе говоря, любое положение дел фиксируется ментальными репрезентациями с помощью понятий, концептуально. По сути, представители минимального интеллектуализма полагают, что опыт восприятия не является концептуально нагруженным.

Однако если мы полагаем, что перцептивный опыт не являются концептуально нагруженным, то это значит, что мы не можем представить содержание перцептивной репрезентации в качестве некоторой пропозиции, представляющей определенное положение дел и удовлетворяющей условиям истинности. Теоретиков, принимающих этот вывод, Хутто и Миин относят к группе максимально минимального интеллектуализма. На концептуальной карте решений проблемы ментальной репрезентации их позиция, по мнению Хутто и Миина, находится ближе всего к радикальному энактивизму.

Пытаясь сохранить понятие ментальной репрезентации (важно напомнить, что речь по-прежнему идет о базовых перцептивных процессах, а не о сложных лингвистических репрезентациях, свойственных людям), сторонники максимально минимального интеллектуализма отказываются рассматривать репрезентации как сводимые к простейшим биологическим функциям. При этом они критикуют представление о ментальной репрезентации, выработанное в классической когнитивной науке. Согласно им, перцептивные репрезентации не являются формами концептуальной фиксации действительности и не могут быть оценены как истинные или ложные. Однако, по мнению Хутто и Миина, все это приводит к размыванию понятия содержания. По сути, основной упрек радикальных энактивистов в адрес своих оппонентов заключается в том, что после всех подобных концептуальных трансформаций использование понятия содержания становится бессмысленным.

Какие же выводы о природе субъективности можно сделать, принимая аргументы радикальных энактивистов? Если мы соглашаемся с выводами радикальных энактивистов, то это означает, что мы допускаем существование ментальных репрезентаций только в качестве продуктов языка и культуры в целом. Если при этом мы по-прежнему пытаемся объяснить субъективность в терминах интенциональности, т.е. ментальной репрезентации, то из этого следует, что понятие субъективности характеризует лишь специфику восприятия людей. Применительно же к иным живым организмам употребление данного понятия будет неправомерным. Если мы полагаем все же, что корректно говорить о субъективности животных, и мы по-прежнему пытаемся связать субъективность с интенциональностью, то нам следует радикально пересмотреть данное понятие. Именно по этому пути пошли Хутто и Миин. Они предлагают лишить интенциональность любых интенсиональных, семантических аспектов.

Отказываясь от понятия содержания, Хутто и Миин тем не менее рассматривают когнитивных агентов как информационно-чувствительных существ. При этом придерживаясь дефляционистского, редукционистского подхода к объяснению информации, они рассматривают ее в качестве информации-как-ковариации. Такое рассмотрение, по их мнению, лежит в русле телеофункционалистского подхода, предложенного Дретске. В результате эволюционной селекции живые системы наделяются способностями реагировать на определенные индикаторы, присутствующие в их экологических нишах. Согласно телеофункционализму, содержание репрезентационного состояния определяется «функцией, которую индикатор призван выполнять для системы» [Hutto, Myin 2013, 75]. Согласно такому варианту телеофункционализма, как телеосемантика Милликан, организмы не просто реагируют на раздражители окружающей среды. Содержание репрезентационных состояний организмов зависит от их интерпретационной активности. По мнению Милликан, содержание не извлекается из окружающей среды, а определенным образом конструируется.

Однако, как считают Хутто и Миин, принцип, что содержание не является чем-то присутствующим в окружающей среде, что подлежит извлечению (No Acquired Content Principle), совместно с принципом, что ковариация не конституирует содержание, делают излишними все разговоры о наличии особого информационного содержания. Свой вариант телеофункционализма, очищенного от понятия содержания, Хутто и Миин обозначают как телеосемиотика. Они отмечают: «Телеосемиотика берет лучшее от телеосемантики для того, чтобы предложить свободное от понятия содержания натуралистическое объяснение определенного рода интенциональной направленности, которую демонстрируют организмы относительно аспектов их окружающей среды. И в отличие от телеосемантики она не пытается объяснить базовые формы направленности в терминах семантики, содержания или репрезентации. Она придерживается того, что биологически базовые способы ответов организмов не подразумевают наличие содержания, где содержание понимается в терминах либо референции, либо истины, либо точности» [Hutto, Myin 2013, 78].

Позволяет ли тот вариант пересмотра понятия интенциональности, который предложили Хутто и Миин, решить проблему субъективности? На мой взгляд, следует отрицательно ответить на этот вопрос. Интенциональность, лишенная интенсиональных аспектов, не позволяет нам прояснить аспектуальный, перспективный характер восприятия. По-видимому, для того чтобы учесть перспективный характер сознательного опыта, нам необходимо, пересматривая понятие интенциональности, сохранить понятие содержания.

Рассмотрим еще раз аргументы радикальных энактивистов, направленные против использования понятия содержания при описании когнитивных процессов. По мнению радикальных энактивистов, основанием для отказа от понятия содержания является трудная проблема содержания – невозможность редукционистски объяснить природу содержания. Как полагают Хутто и Миин, если мы не можем редуцировать содержание к более фундаментальным биологическим процессам, то нам следует его элиминировать. В определенных аспектах позиция радикального энактивизма напоминает элиминативизм. Собственно, на этот момент указывают сами Хутто и Миин [Hutto, Myin 2013, 13].

Однако предложенное ими решение трудной проблемы вряд ли можно охарактеризовать как лежащее в русле энактивистского подхода. Дело в том, что энактивистская позиция изначально формулировалась как предлагающая нередуктивный подход к объяснению репрезентационных состояний. В отличие от представителей классической когнитивной науки энактивисты не стремились редуцировать ментальные состояния к функциональным состояниям мозга, а, скорее, пытались рассматривать их как принадлежащие всему организму, активно вовлеченному в освоение окружающей среды. В определенном смысле позиция Хутто и Миина, предлагающая рассматривать информацию в терминах ковариации и биологического телеофункционирования, оказывается ближе к классическому когнитивизму, чем энактивизм.

Почему же, сталкиваясь с трудной проблемой содержания, радикальные энактивисты не выбирают нередуктивный подход к объяснению содержания, предполагаемый вторым рогом дилеммы? Основные их аргументы базируются на попытках продемонстрировать неконцептуальный характер восприятия и невозможность объяснения понятия содержания не в терминах условий истинности. Однако, как кажется, Хутто и Миин изначально приняли достаточно узкое классическое понимание того, что такое содержание, связав его с такими понятиями, как истинность и референция. Именно это, на мой взгляд, мешало им в полной мере оценить объяснения содержания, альтернативные классическому. Одно из таких объяснений мы находим в теории сенсорно-моторного энактивизма, предложенной А. Ноэ.

Ноэ следующим образом характеризует энактивистский подход: «Центральное утверждение того, что я называю энактивистским подходом, заключается в том, что наша способность восприятия не только зависит, но и конституируется нашим владением определенного рода сенсорно-моторным знанием» [Noë 2004, 2]. Как подчеркивает Ноэ, это знание является знанием-как, а не пропозициональным знанием-что. Это имплицитное практическое знание того, как изменяются сенсорные стимулы в результате разных способов движения. Будучи имплицитным практическим знанием, оно, по сути, является определенного рода телесным навыком. Эти навыки связаны со способностью существа к самодвижению. В свою очередь движение существ зависит от способности определенным образом воспринимать самих себя. Одним из следствий тезиса, принимаемого Ноэ, является отрицание того, что «восприятие является процессом в мозге, где перцептивная система конструирует внутренние репрезентации мира» [Noë 2004, 2]. По мнению Ноэ, восприятие является определенной активностью всего живого существа.

Рассмотрение восприятия как практического знания зависимости изменения сенсорных стимулов от движения позволяет решить проблему перцептивного присутствия. Эта проблема связана со скептицизмом относительно нашего знания того, как именно мы воспринимаем мир. Согласно классическому подходу наше сознание представляется как своего рода картинка, мгновенный фотографический снимок, на котором присутствуют все детали воспринимаемого, например, визуально, мира. Однако как показывают скептики, опираясь на различные экспериментальные данные, такое представление о собственном сознательном опыте является иллюзией. Например, известно о существовании слепого пятна – области на сетчатке глаза, нечувствительной к свету, из которой выходит зрительный нерв. Несмотря на наличие слепого пятна, визуальное пространство не воспринимается нами как неполное. Можно пытаться объяснить это тем, что мозг каким-то образом достраивает картинку, заполняя пробелы. Однако, как пытался показать Деннет, у нас нет оснований полагать, что где-то в мозге осуществляются подобные операции заполнения пробелов [Dennett 1991]. Дело в том, что отсутствие информации о какой-либо части воспринимаемого мира не тождественно информации об отсутствии этой части. Вполне возможно, что мы не замечаем разрывов в визуальном пространстве именно в силу отсутствия информации. Полагать же, что у нас имеется информация об отсутствии чего-либо и что эта информация каким-то образом обрабатывается где-то в мозге, где достраивается полноценная картинка, означает совершать ошибку гомункулуса. Ошибка гомункулуса предполагает, что мы допускаем существование материальной или функциональной области мозга, ответственной за реконструкцию полноценной репрезентации воспринимаемого окружения, изоморфной самому этому окружению. Без эмпирических свидетельств существования такой области подобный ход рассуждения, по мнению Ноэ, недопустим.

Избегая ошибки гомункулуса, Деннет объясняет иллюзию сознания следующим образом. Например, в ситуации восприятия обоев с повторяющимся изображением Мэрилин Монро, наш мозг, восприняв лишь несколько образов, формирует убеждение о наличии на стене сотни образов актрисы. Однако мы полагаем, что у нас есть не просто убеждение, а именно восприятие всей сотни образов. Именно в этом заключается иллюзия сознания. На самом деле, мы не воспринимаем все образы Монро, мы лишь думаем, что воспринимаем.

Соглашаясь со скептиками в том, что наш сознательный опыт не является континуальным, изоморфным воспринимаемому миру, Ноэ тем не менее не согласен с тем, что мы подвержены иллюзии сознания. В обычной жизни мы не думаем, что наше восприятие является полным и безупречным (что мы воспринимаем все детали), таким, как его рисует классическая пиктографическая теория. Скорее, это философы, в том числе скептики, полагают, что мы должны думать подобным образом. Однако у нас все же есть ощущение восприятия мира как присутствующего в качестве чего-то целого. В этом и заключается проблема перцептивного присутствия (мира, воспринимаемых объектов и т.д.). Ноэ формулирует ее в виде вопроса: «Каким образом нам кажется, что мир будто бы представлен перед нами визуально во всех своих деталях, без того чтобы нам казалось, что мы видим все эти детали?» [Noë 2004, 60].

Ответ Ноэ заключается в том, что мир представлен нам виртуальным образом. Это значит, что феноменологическое ощущения восприятия целостного объекта связано с нашей способностью иметь доступ к недостающим частям воспринимаемого объекта. В свою очередь, это означает, что у нас имеется сенсорно-моторное знание того, каким образом нам следует двигаться, чтобы компенсировать недостаток информации о воспринимаемом объекте. Например, мы видим помидор как нечто целое, хотя и воспринимаем только определенную его сторону, поскольку мы понимаем, какого рода движения позволят нам увидеть его заднюю часть. Заимствовав термин виртуального присутствия объекта у Минского, Ноэ сравнивает перцептивное присутствие воспринимаемого мира с нашей работой с каким-либо сайтом. Хотя сайт и локализован на удаленном сервере, у нас всегда есть доступ к его данным, что создает впечатление присутствия сайта на нашем компьютере.

Важным аспектом такого решения является представление о том, что содержание перцептивного опыта в определенном смысле локализовано в самом мире. Это утверждение контрастирует с идеями радикальных энактивистов, принимающих принцип несуществования содержания, извлекаемого из мира (No Acquired Content Principle). Однако оно вполне согласуется с идеями, озвученными в теории поведенчески ориентированных роботов Брукса. Как отмечал Брукс, нет необходимости моделировать роботов как создающих модель окружающей среды. В определенном смысле сам мир является лучшей моделью. Ноэ эту мысль иллюстрирует следующим образом. Существует два способа ориентироваться в городе. Например, если вам нужно добраться до центра города, где возвышается башня, вы можете воспользоваться картой, содержание которой представляет город. Другой способ добраться до центра – это двигаться таким образом по улицам города, чтобы вам всегда был виден шпиль башни. Ваше движение будет определяться самим городом, выступающим собственной моделью, и вашей сенсорно-моторной способностью двигаться таким образом, чтобы при этом вы получали больше доступа к сенсорному стимулу, представленному башней.

Здесь важно добавить, что частью содержания перцептивного опыта также оказываемся мы сами или, как уточняет Ноэ, «наш пункт наблюдения или телесная локализация». Ноэ пишет: «Восприятие, таким образом, является направленным на мир и самонаправленным» [Noë 2004, 168]. Такая характеристика восприятия связана с двуаспектностью содержания перцептивного опыта. В содержании восприятия мы можем выделить фактуальное измерение и перспективное измерение: в опыте восприятия нам дано то, каковы вещи, и то, как они выглядят для нас. Мы воспринимаем тарелку как круглую (фактуальное измерение), однако рассмотренная с определенной позиции, она выглядит для нас как эллиптическая (перспективное измерение). В свете этого замечания сенсорно-моторное знание можно определить как имплицитное практическое знание того, какого рода движения будут способствовать изменению перспективного измерения опыта с целью получения представления о самом объекте. «Мы воспринимаем в опыте тарелку как круглую именно потому, что сталкиваемся с эллиптическим видом именно отсюда, и мы понимаем трансформации, которые бы претерпела эллиптически кажущаяся форма (аспект) по мере того, как мы двигаемся. Это означает, что мы понимаем, что ее эллиптическая внешность зависит от нашего пространственного отношения к ней, отношения, которое изменяется движением» [Noë 2004, 78].

Важно подчеркнуть, что двуаспектность содержания восприятия не означает, что восприятие состоит из двух отдельных частей: фактуального восприятия объекта и каких-то ментальных, феноменальных сущностей, видимостей объекта. В движении мы воспринимаем единый объект, но как обладающий определенными свойствами, которые видятся из определенной перспективы. Эти свойства Ноэ обозначает как П-свойства. Они не являются какими-то особыми ментальными свойствами, подобными квалиа или чувственным данным. Ноэ характеризует их следующим образом: «П-свойства – видимая форма и размер объектов – являются вполне “реальными” или “объективными”. Действительно, отношение П-формы и П-размера к форме и размеру может быть описано с помощью точных математических законов (например, закона линейной перспективы). Важно, для того чтобы охарактеризовать П-свойства, не нужны отсылки к ощущениям и чувствам. <…> Тем не менее П-свойства являются реляционными. Конкретно они зависят от отношения между телом воспринимающего субъекта и воспринимаемым объектом. <…> Если существует разделение между сознанием и миром (в картезианском смысле, раздел между ментальным внутренним пространством и нементальной внешней средой), то П-свойства выступают определенно на стороне мира» [Noё 2004, 83].

Критикуя идущую от Юма феноменалистскую традицию рассмотрения воспринимаемых качеств объекта как особых ментальных свойств, чувственных данных, Ноэ эксплицитно примыкает к кантианской линии в философии, отвергающей тезис о том, что «воспринимать означает просто обладать чувственными стимуляциями». Согласно Ноэ, восприятие – это обладание чувственными стимулами, которые определенным образом понимаются организмом, где под пониманием подразумевается наличие у организма сенсорно-моторного знания, т.е. практических навыков взаимодействия с этими стимулами. Как отмечает Ноэ, «эта кантианская идея формирует одну из основных тем этой книги» [Noë 2004, 181]. Ссылаясь на замечание Канта о том, что созерцания без понятий слепы, Ноэ отмечает, что это понимание является концептуальным, или, если быть более точным, следует сказать, что концептуальным является содержание перцептивного опыта.

Основная критика в адрес концептуалистского понимания перцептивного опыта заключается в указании на сверхинтеллектуализацию данного опыта. Например, критики отмечают, что животные и маленькие дети не обладают понятиями, хотя и способны воспринимать мир. Другой аргумент отмечает отличие восприятия от суждений, с которыми необходимым образом связано использование понятий. Многие отмечают, что перцептивный опыт значительно богаче наших понятийных ресурсов, в которых он мог бы быть зафиксирован.

Отвечая на критику, Ноэ отмечает, что успешность концептуалистской интерпретации опыта зависит от того, что мы имеем в виду, говоря о понятиях и понятийном знании. По его мнению, роль концептов в нашем восприятии играют наши сенсорно-моторные навыки: «…мы должны думать о сенсорно-моторных навыках, как концептуальных, или прото-концептуальных навыках» [Noë 2004, 183]. Такая интерпретация позволяет нам ответить на аргументы критиков. Во-первых, сенсорно-моторные «концепты» вполне могут быть присущи животным и детям. Во-вторых, хотя восприятие и не тождественно суждениями, оно тем не менее является основой для их формирования. Отвечая на третье замечание, Ноэ предлагает, опираясь на идеи МакДауэлла, использовать понятие «демонстративных концептов», позволяющее фиксировать нюансы перцептивного опыта, перцептивные демонстративы: эта полутень, этот цвет и т.д.

Если концептуалистская интерпретация перцептивного опыта, предложенная Ноэ, приемлема, то это значит, что сенсорно-моторный энактивизм вполне может быть хорошим основанием для понимания феномена субъективности. Прежде всего, он позволяет сохранить понятие интенциональности как состояния, фиксирующего содержательным образом аспектуальный характер опыта. Интерпретация интенционального состояния в этом варианте энактивизма избегает недостатков классической когнитивной науки, связанных с пониманием ментальных репрезентаций как внутренних символических данных. По сути, Ноэ говорит о репрезентациях-в-действии. Сенсорно-моторная теория содержания этих репрезентаций избегает крайностей редукционизма, предлагающего рассматривать содержание в терминах биологического функционирования когнитивного агента. Вместе с тем эта теория не является вариантом интеллектуализма, интерпретирующего содержание в терминах условий истинности. Как мы видели, содержание восприятия, о котором говорит Ноэ, является характеристикой взаимодействия мира и организма. Такое понимание содержания позволяет зафиксировать перспективный характер нашего опыта, т.е. учитывает существенную характеристику субъективности. И наконец, следует отметить, что сенсорно-моторный энактивизм также позволяет предложить определенное решение проблемы квалиа, интерпретируя перспективные свойства не как ментальные сущности, а как объективные реляционные свойства воспринимаемых объектов.

Ссылки (References in Russian)

Серл 2002 – Серл Дж. Открывая сознание заново. М., 2002 (Searle J.R. The Rediscovery of the Mind. Russian translation).

References

Dennett 1991 – Dennett D. C. Consciousness Explained. Boston: Little, Brown and Company, 1991.

Dretske 1981 – Dretske F. Knowledge and the Flow of Information. Cambridge, MA: MIT Press, 1981.

Hutto, Myin 2013 – Hutto D., Myin E. Radicalizing Enactivism: Basic Minds without Content. Cambridge, MA: MIT Press, 2013.

Nagel 1974 – Nagel T. What is it like to be a bat? // Philosophical Review. 1974. № 83. P. 435–450.

Noë 2004 – Noë A. Action in Perception. Cambridge, MA: MIT Press, 2004.

Varela, Thompson, Rosch 1991 – Varela F., Thompson J.E., Rosch E. The Embodied Mind: Cognitive Science and Human Experience. Cambridge, MA: MIT Press, 1991.