В   нашей отечественной истории немало трагических   событий, произошедших  на почве философии. Но самая значительная – это выступление в 1954 г. Эвальда Ильенкова и Валентина Коровикова с тезисами о предмете философии. Оно сыграло огромную историческую роль, которую мы оцениваем в полной мере только сегодня.  В то время я, студент второго курса философского факультета МГУ, был живым свидетелем того, что произошло с обсуждением этих тезисов. Но боюсь, что ни я, и, пожалуй, никто другой не могли понять исторического значения этих тезисов, положивших начало революции в философском сознании в советской России, приведших к краху ортодоксального марксизма и возникновению нового понимания философии. 

Сегодня, более чем через полстолетия, я могу взглянуть на эти события другими глазами и оценить по-новому их исторический смысл. Как историк Ренессанса, я не могу освободиться от ассоциаций: от сравнения тезисов Ильенкова – Коровикова  с тезисами Мартина Лютера, который 31 октября 1517 г. прибил на дверях Замковой церкви в Виттенберге 95 тезисов, полемизировавших с догматами католической церкви. Главная идея лютеровских тезисов сводилась к тому, что церковь не нужна в общении между человеком и  всевышним,  церковь была скорее препятствием, чем духовным пастырем.  

Любопытно, как в истории повторяются по круговороту великие идеи и великие личности.  На это обстоятельство обратил  внимание еще Джамбаттиста Вико в своей «Новой науке». Лютер прибил свои тезисы к храму, Ильенков и Коровиков пришпилили свои тезисы к храму марксистского знания – философскому факультету МГУ. На этом аналогия не кончается. Лютер, выставляя свои тезисы, был не один, а с помощником Иоганном Шнейдером, у Ильенкова тоже был помощник – Валентин Коровиков, коллега по кафедре. Как и Лютер, который сражался  с догматами католической церкви, Ильенков и Коровиков боролись с догматами марксистско-ленинской ортодоксии. Как и Лютер, они подверглись остракизму, обвинениям  и обличениям. Как и Лютер, реформировавший религию, Ильенков стоял у порога новой философии, нового понимания  марксизма как методологии научного знания. Иными словами, реформы Лютера и Ильенкова имеют много общего. Но самое главное, это то, что обе они привели к революционным событиям. Лютер основал Реформацию, Ильенков  – новое философское мышление.  

Книга содержит, на мой взгляд, богатый и бесценный документальный материал, добытый из наших потаенных архивов. Надо отдать должное Елене Иллеш, которая, несмотря на все препятствия, собрала исключительно ценные материалы, которые впервые появятся в нашей литературе. Кроме того, в рукописи, помимо документов и стенограмм, есть много личных оценок свидетелей и участников дискуссии. Сегодня публикуется много материалов мемуарного характера о философии прошлого века, основанных на воспоминаниях и личных оценках. При всей их ценности, в них порой много субъективного, а подчас и недостоверных мнений. Достоинство «Страстей» в том, что они документальны и основаны на архивах и стенограммах. 

     Заслуга Ильенкова и Коровикова заключается в том, что они создали и придали гласности  революционный по смыслу Документ, который положил начало разрушению ортодоксального советского диалектического материализма. Я думаю, если бы обсуждение предмета философии ограничилось бы дискуссией на семинаре или Ученом Совете, оно бы не получило такого взрывного характера, как написанные (и размноженные) тезисы. Конечно, в советское время  делать это было опасно и с точки зрения здравого смысла – неразумно. Но дело в том, что Тезисы были гражданским актом, принесшим их авторам много бед, огульной критики, партийных взысканий и пр. В конечном счете, несмотря на многие утраты и поражения, они победили. И сегодня их Тезисы являются важным историческим фактом, отправным пунктом новой отечественной философии. 

Рецензируемая книга имеет сложную структуру: «Вместо предисловия» (В. Лекторский), «Пропавшие тезисы» и «Реконструкция тезисов Э. Ильенкова и В. Коровикова» (Елена Иллеш),  «Страсти по предмету» (Илья Раскин), «Философская тетрадь» Э. Ильенкова,  «Относительно вопроса о предмете философии как науки» Э. Ильенкова и В. Коровикова, «Размышления о судьбе философии и ее предмете (Вместо заключения)» В. Лекторского.  

Действительно, обсуждение Тезисов вызвало много страстей,  в большей части негативных, негодующих, оскорбляющих. Авторы  были признаны ревизионистами, меньшевиствующими идеалистами, двурушниками, «философскими стилягами», забившими «клин в спину марксизма». Страсти бушевали довольно долго, почти два года, сначала на философском факультете МГУ, затем в Институте философии АН СССР. Коровиков был изгнан с философского факультета и занялся журналистикой. А Ильенков перешел на работу  в Институт философии, постоянно обороняясь от злобствующей критики. Но, судя по материалам рукописи, его позиции укреплялись. Если на факультете он вынужден признать ошибочность своих тезисов, то в Институте философии  уже звучат, наряду с бранью, голоса в его поддержку. А количество  его последователей среди студентов и аспирантов росло и множилось. Иностранные студенты распространили Тезисы за рубежом и оттуда возникла поддержка от Пальмиро Тольятти и Тодора Павлова, что, правда, вызвало новые обвинения уже политического характера. Сегодня хулители Тезисов в своих мемуарах пишут о том, как они поддерживали Ильенкова. Публикуемые в книге документы партийных собраний и постановлений ЦК свидетельствуют, что ортодоксальная критика уже агонизировала. 

У меня есть личные воспоминания об Эвальде Васильевиче. Я поступил на философский факультет в 1952 г. В то время Ильенков и Коровиков были еще аспирантами, но в 1953 г. они стали преподавателями кафедры истории зарубежной философии. Коровикова я помню смутно, но фигура Эвальда Ильенкова была рельефной и запоминающейся. Он был в ореоле  человека интеллектуального, вечно погруженного в умственную работу. Он не обращал внимания на свою одежду, внешность, поведение. Несмотря на врожденную интравертность, Эвальд не отказывался от общения  с молодыми студентами, которые следовали за ним по пятам. Большинство из нас, и я в том числе, были «гносеологами», кличка была ругательной. По себе знаю, что руководство факультета не давало хода студенту, если он считался «гносеологом». Однако этот термин  означал отношение к гносеологической концепции Ильенкова. Иными словами, «гносеолог» в то время означало «ильенковец». В 50-х гг. половина студентов, учившихся на моем курсе, были «гносеологами». Я думаю, что в своем споре, неравном споре с догматиками от философии Ильенков выиграл, поскольку, в частности, он имел поддержку большой части студентов, многие из которых пошли по пути, проложенному в его Тезисах. 

Следует отметить содержательные и хорошо написанные Предисловие и Заключение, принадлежащие В.А. Лекторскому. 

Не могу удержаться от замечания: на с. 151 приводятся три периода рождения русской философии : 1) Григорий Сковорода, 2) философы Серебряного века и 3) Ильенков с Коровиковым. Не уверен, что эта периодизация достаточно обоснована, хотя бы потому, что между этими тремя периодами нет никакой преемственности или взаимовлияния. Если это три ступени русской философии, то это ступени к разным лестницам, которые ведут в разные интеллектуальные пространства.  Мне кажется, следует сопоставить имя Ильенкова не со всем русским логосом, а с советской догматической философией, по отношению к которой он реформатор и первопроходец. Насколько я знаю, Ильенков не особенно интересовался русским духовным Ренессансом, и был знаком только с одним его представителем – Алексеем Федоровичем Лосевым, которого я приводил к нему слушать Вагнера. 

В.П. Шестаков