Одним из значительных явлений в истории русской философии был журнал «Вопросы философии и психологии», который выходил с ноября 1889 г. по апрель 1918 г. Инициатива его издания приходится на середину 80-х гг. XIX в., когда отношение русского общества к философии стало меняться в лучшую сторону. Прежнее отношение – негативное и сциентистское – под влиянием общественно-политических процессов и новой русской литературы (Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, В.С. Соловьев, Н.С. Лесков) стало понемногу улетучиваться.

Ситуация 1889 г. может быть охарактеризована словами Ю.Н. Говорухи-Отрока (Ю. Николаева): «Нет уже того отрицательного и бессмысленно глумящегося отношения к философии, каковое было прежде. Таким образом, является почва, хотя и весьма сомнительная – почва индифферентизма, на которой философский журнал мало-помалу может “приучить” к себе читающую публику». [Николаев 1889^а, 1] По-видимому, наблюдение Ю.Н. Говорухи-Отрока верное – речь шла о «попытке принудить публику к пониманию».

Вряд ли следовало ожидать, что вся русская печать дружно и одобрительно откликнется на появление нового журнала. Например, церковная периодика о «Вопросах» промолчала. Даже харьковские «Вера и разум» в последнем, декабрьском номере за 1889 г. ограничились лишь объявлением о подписке на новый журнал. Так называемая «правая», «реакционно-охранительная» печать – за исключением «Московских ведомостей» – появление нового журнала проигнорировала.

Тем не менее довольно большое количество откликов на появившиеся «Вопросы» позволяет увереннее судить о философской ситуации тех лет, когда готовилась почва для будущего, но скорого русского религиозно-философского ренессанса. В данном исследовании мы сосредоточились на первом годе существования нового журнала – с ноября 1889 г. по январь 1891 г. За это время в четырех редакционных заметках (№ 1 за 1889 г, № 3, 4, за 1890 г. и № 6 за 1891 г.) Н.Я. Грот прояснил не только общую просветительскую и философскую задачу журнала, но и его общественно-культурную позицию. В последующих обращениях к читателю (в пятом по счету, в кн. 20 за 1893 г. и шестом в кн. 30 за 1895 г.) Н.Я. Грот с удовлетворением констатировал успех журнала и сделал вывод, что в «… России возможен философский орган без всякой внешней поддержки» [Грот 1893, III]. Таким образом, в течение только первого года своего существования журнал стал органической частью русской образованности и культуры.

Н.Я. Грот усиленно занимался оповещением общества о предстоящем выходе нового издания, рассказывая о его задачах, о программе и о принципе редакционной работы. Он надеялся, что «русское общество и его органы отнесутся доброжелательно к этому новому шагу на пути развития самостоятельной русской философии. <…> Много нужно сочувствия – искреннего и деятельного…» [Грот 1889^в, Х]. Сочувствие было выражено. Но были высказаны претензии – и до выхода журнала в свет, по сведениям, уже сообщенным Н.Я. Гротом, и сразу по его появлении.

В первый год журнала читатели-критики выделили в его содержании три предмета своего особого внимания. Первым стала «терпимость», провозглашенная Н.Я. Гротом принципом редакционной работы. Редактор, теперь уже метафизик приглашал всех авторов, независимо от философского направления – и позитивистов, и идеалистов, и они, действительно, присутствовали в нем. Но, несмотря на это, читатель воочию увидел на его страницах не просто возродившуюся, но и господствующую метафизику. Так что вторым предметом общественного интереса к журналу стала метафизика – ведущее направление в его содержании. Наконец, третьим предметом стала общественно-политическая или, лучше сказать, общественно-культурная позиция журнала. Но в этом он сам был виноват, заявив претензию на формирование русского самосознания. Все заметили эффектную фразу Н.Я. Грота из редакционного обращения в первом номере журнала: «Философия спасения мира от зла, его нравственного совершенствования, – не будет ли именно нашей особой философией» [Грот 1889^б, XIX]. В другой раз либеральный Н.Я. Грот провозгласил своим знаменем идеи Достоевского. И вот нашлись читатели, которые стали «требовать от «Вопросов» прояснения и уточнения общественно-культурной позиции.

II

Уже в первой большой статье о задуманном в Московском университете философском журнале Н.Я. Грот на вопрос, как поставить это дело, отвечал: нужно «… дать выход всем наличным направлениям русской философской мысли, не стараясь обеспечить интерес какого-либо из них. Пусть каждое из них выскажется и разовьется полностью. <…> Философия, стоявшая всегда на страже истинной свободы и гуманности должна во главе символа «убеждений» своих поставить принципы терпимости. <…> Нетерпимый философ есть философ-самоубийца» [Грот 1886, 3].

В те годы так смело заявлять о принципе терпимости было весьма радикальным шагом. Это шло вразрез с традицией «направленства», установившейся в русском обществе с 40-х гг. XIX в. Если бы Грот основал еще один общественно-литературный журнал, в прибавок ко многим другим, то, вероятно, его издание было бы с «направлением». Но Грот создавал философский журнал и, провозглашая «терпимость», исходил из своих представлений о природе и задачах философии. Он полагал, что философия ищет истину, и как раз потому, что «обладание абсолютной истиной не может составлять удела человеческого» и что «возможно лишь большее или меньшее приближение к ней» [Грот 1889^б, XV], журнал просто обязан учитывать философское инакомыслие. В общем движении к истине «нет направления безусловно незначащего, учения – безусловно ложного» [Грот 1886, 3,]. Одно и только одно нужно помнить – что «философ не может признавать иных ограничений, кроме тех, которые налагают на него логика его собственной мысли и логика твердо установленных убеждений…» [Грот 1886, 3]. Критерием философичности у Грота становится самосознание философствующего субъекта, а именно «живое, бескорыстное и чуждое всякого личного самолюбия стремление к истине во имя добра» [Грот 1889^а, 3]. Только так может быть достигнута «истинная задача философии», которая «состоит именно в примирении на почве самосознания всех разнородных направлений человеческой мысли и запросов чувства, когда-либо проявлявшихся в развитии человеческого духа» [Грот 1886, 3]. Рефреном его выступлений на эту тему стал однажды сформулированный афоризм: «Терпимость есть сама сущность и самый дух философии. Терпимость не есть равнодушие к истине» [Грот 1890, VI].

Провозглашенное Гротом намерение, а потом последовательная его реализация, вызвали почти всеобщее осуждение в печати, привыкшей к литературной борьбе. Ситуация осложнялась еще и тем, что в 80-е гг. XIX в. традиция «направленства» обретала новые очертания. Раньше было проще. Прогрессисты и просвещенцы определенно знали, что прогресс и просвещение связаны с наукой и – на основе правильного научного понимания свободной природы человека – с сопротивлением всему, что мешает и отдельному человеку, и всему обществу и народу. Теоретическим обоснованием прогресса было принято считать материализм и позитивизм. Но в 80-е гг. стала появляться новая генерация прогрессистов. Они хранили верность демократическим и либеральным идеалам, унаследованным от прошлого, но обосновывали их с помощью идеализма и даже метафизики. Они тоже были с «направлением» и тоже не хотели быть терпимыми не только к консерваторам, но и тем прогрессистам, которые мыслили самым отсталым образом – в духе Чернышевского или Лаврова.

Первой на журнал отреагировала газета «Одесский листок». Его публицист и критик С. Сычевский в ответ на намерение «Вопросов» давать «выражение всем философским мыслям и тенденциям, существующим в России» замечает: «Хотя и очень хорошее желание, но совершенно неисполнимое на практике. Соединить метафизику профессоров: Соловьева, Козлова и Троицкого с искренним позитивизмом Лесевича мне представляется делом совершенно невозможным. Это будет даже не эклектизм, а просто винегрет» [Сычевский 1889, 2]. Автор убежден, что «…русский философский журнал может существовать только в том случае, если будет проводить строго определенные воззрения», а вот «…Н.Я. Грот задумал слить воедино опытные науки и метафизику». Поэтому, заключает С. Сычевский, «…мы с сожалением предрекаем его журналу полный неуспех» [Там же]. Такие опасения разделяли многие. Рецензент «Исторического вестника» вопрошал: «Может ли существовать философский орган с таким разнообразным составом сотрудников? Каково будет его направление, когда в нем будут участвовать лица диаметрально противоположных воззрений на главные вопросы науки» [Суперанский 1890, 193].

Неприятие позиции Грота продемонстрировал идеолог народничества и мыслитель-позитивист Н.К. Михайловский. Понимая философию как мировоззрение и не желая превращения специализированного журнала в «складочное место для исследований и статей разнородного направления», он уверял: «У нас, при малом уровне нашего философского развития, надо быть поистине безжалостным человеком, чтобы раздирать неустановившуюся мысль в разные стороны. Безжалостным и неверующим, ибо, веря в какую-то ни было правду, как я могу допустить, чтобы то, что я считаю неправдой, проповедовалось под одним со мной знаменем?» [Михайловский 1890, 16].

Прогрессисты нового склада тоже выступили против провозглашенной Гротом терпимости. Такую позицию занял журнал «Северный вестник», который в тот моментпревращался в орган русского модернизма. Вероятно, А.Л. Волынскому, начавшему с февраля 1889 г. постоянное сотрудничество с журналом, принадлежит гневная тирада-отклик на извещение о скором появлении «Вопросов»: «Мы готовы были бы радоваться этому анонсу: философский журнал – шутка сказать! Но мы лучше обождем маленько с нашей радостью. <…> Мы не уверены, чтобы возможно было при всем “обилии любви в русских людях”, сочувствовать одновременно всем русским философам, всем русским мыслителям. Только любовь легкомысленная, ветреная идет навстречу всем и каждому. <…> В философии, как и во всем есть различные направления, различные тенденции, которые постоянно борются и воюют друг с другом. Что вы поделаете с этим неизбежным и необходимым фактом? Как вы поступите с ним в вашем новом журнале? Что вы будете, наконец, проповедовать? Да, проповедовать! <...> Но подождем до первого ноября. Почем знать: а вдруг все русские мыслители и все русские философы окажутся людьми-единомышленниками!» [Труды 1889, 113].

Критическую линию «Северный вестник» продолжал и позднее. В декабрьском номере, оценивая уже появившиеся «Вопросы» и обещание Грота, что журнал «будет органом всех носителей русской философской мысли» Волынский вопрошает: «Почему? Зачем? Потому, что мы еще не подготовлены к самостоятельному и определенному философствованию, потому, что Грот надеется, что у периодически появляющегося сборника разномастных и разношерстных статей в конце концов вылупится нечто цельное? <…> Увы, мы не можем согласиться с этим» [Вопросы 1889^в, 125]. «Мы настаивали и настаиваем, – писал Волынский, рецензируя уже второй номер «Вопросов», – на необходимости для русского философского журнала занять вполне определенное место в нашей литературе. Чтобы стать популярною на необъятном пространстве стомиллионного народа, философия должна прославить себя пропагандою лучших, но – увы! – так преждевременно у нас забытых слов!» [Вопросы 1890^в, 79]. Иначе, прогнозировал критик, «…при настоящей своей программе “Вопросы философии и психологии” едва ли вызовут в нашем обществе серьезное умственное движение» [Там же].

В 1889 г. либеральный «Вестник Европы» оповестил о новом журнале дважды – в апрельском и августовском номерах, еще когда «Вопросы» только готовились к выходу. В апреле, сообщая о втором выпуске «Трудов Психологического общества» (то был соловьевский перевод «Пролегомен» Канта), журнал добродушно поиронизировал над велеречивостью Грота, который в своем «Предисловии» к переводу пылко сообщал о предполагаемом создании нового философского журнала. В августе в разделе «Из общественной хроники» журнал радовался предстоящим «Вопросам», желал новому изданию успеха. Но своего сомнения в дееспособности принципа терпимости «Вестник Европы» не скрывал: не превратится ли журнал при помощи «высшей степени терпимости» в случайный сборник всего, что будет доставлено ей лицами, нисколько не сомневающимися в том, что они «искренне и серьезно» стремятся к истине? [Из общественной хроники 1889, 891].

Защита гротовского принципа была единичной и довольно вялой. В двух варшавских изданиях ученик Н.Я. Грота по Новороссийскому университету О. Годи похвалил журнал за «многосторонность и полноту». Очень осторожно редакционную политику «Вопросов» обсуждал А.А. Козлов. Он-то в своем «Трехмесячнике» как раз демонстрировал сугубое неприятие несогласных с ним философских направлений. Теперь, разбитый инсультом Козлов, встречает радостно новый журнал. Он «…утешается мыслью, что дело, предпринятое мною, не было результатом случайного, чисто субъективного желания, а вызвано было сознанной тогда мною общественной потребности в постоянном органе философской науки» [Козлов 1889, 2]. На людях, публично он одобряет намерение редакции предложить страницы журнала всем направлениям, лишь бы авторы были «с надлежащим знанием и подготовкою». Он ждет от этого «развития и процветания дорогой для всех науки» и даже «все большего и большего соглашения этих различных направлений и, может быть, даже соединения в одно» [Там же].

Однако в частном письме Н.Я. Гроту он считает принцип редакционной политики «сомнительным». Согласиться с ним можно только потому, что «инициатива журнала принадлежит “Психологическому обществу”»; в обществе его члены различного направления; следовательно, журнал не может быть какого-либо, исключающего другое, направления. Тем не менее он сомневается, чтобы «…надолго могли мирно и дружелюбно везти одну и ту же колесницу пламенный и рьяный Лесевич, держащий нос по ветру, который веет в высших, но земных сферах, Страхов и устремивший свои интеллектуальные очи в сферу беспространственного и безвременного бытия – Ваш покорный слуга. Но увидим, что выйдет и что будет» [Архив Грота^б].

Настаивая на гомогенности журнала, оппоненты Грота были неправы. Непривыкшие к философии, они не могли понять диалогической природы постижения философской истины. Кроме того, они не принимали в расчет действительное состояние философской образованности в русском обществе, а вот сторонники «гротовской» терпимости правильно подчеркивали значение этого фактора. Например, В.С. Соловьев писал Гроту: «Широкая программа, принятая Вами для журнала «Вопросы философии и психологии» – программа, не исключающая никаких взглядов и направлений мысли, без сомнения есть единственно возможная при существующих условиях. <…> Невозможно коллективное философское издание в строго определенном и исключительном направлении там, где философское образование находится еще на стадии “туманных пятен” и где каждый мыслитель есть единственный последователь своего направления и единственный представитель своей школы» [Соловьев 1890, 117].

Эту позицию разделял и «Журнал Министерства народного просвещения»: «Будущее покажет, полезно ли участие людей самых противоположных направлений в одном деле, но мы думаем, что у нас пока только и возможен философский журнал с коллективной работой» [Книжные новости 1889, 567].

Предложив принцип терпимости для философского журнала, Н.Я. Грот был прав дважды – исходя из соображений и теоретических, и конкретно-исторических. Он первым сумел организовать философские направления, наличные на тот момент, в форму журнала – постоянно действующего социального института, привлекшего к себе внимание всего общества.

III

Несмотря на почти всеобщую критику принципа терпимости, редакция «Вопросов» неукоснительно придерживалась его в своей работе. Хотя идейное ядро в работе журнала образовали ближайшие сподвижники Н.Я. Грота – метафизики, на его страницах выступали представители других, неметафизических направлений русской мысли. Помимо психологов (С.С. Корсаков, Н.Н. Ланге, А.П. Нечаев и др.) и естествоиспытателей (В.И. Вернадский, М.Л. Мензбир, А.С. Фаминцын), здесь печатались позитивисты различных методологических и предметных вариаций (Д.В. Викторов, В.В. Лесевич, Н.И. Кареев, М.М. Ковалевский и др.) и разного рода идеалисты преимущественно кантовского «прихода».

Многообразие авторов не помешало современникам почувствовать и понять, что роль первой скрипки в этом философском оркестре принадлежала метафизикам. В глазах русской интеллигенции появление большого отряда метафизиков стало почти необъяснимым. Многие были совершенно уверены, что «Философский трехмесячник» А.А. Козлова «провалился» из-за метафизики. Да не тут-то было! Метафизика, подобно фениксу, в самой привлекательной форме восстала в новом журнале.

На первый год жизни «Вопросов» наиболее популярными журналами у русского интеллигента были «Русское богатство», руководимое литератором и философом-позитивистом Л.Е. Оболенским, и «Русская мысль», неофициальным редактором которого был общественный деятель, либерал, в своем мировоззрении склонный к позитивизму и сциентизму В.А. Гольцев. Два этих замечательных человека состояли в дружеских отношениях с Н.Я. Гротом, были членами «Психологического общества», а с появлением «Вопросов» стали его авторами. Связи с В.А. Гольцевым были теснее: некоторое время два журнала ютились в одном помещении, а Гольцев входил в редакционный комитет «Вопросов».

Оба журнала оповестили о появлении своего философского собрата уже в ноябрьских номерах 1889 г. и сразу же обозначили несогласие с его основным метафизическим содержанием.

«Русское богатство», приобретшее еще и статус научного ежемесячника, казалось бы, должно было внимательно следить за первым опытом специализированного философского органа. К сожалению, этого не произошло. До осени 1892 г., когда Л.Е. Оболенский из-за болезни и финансовых трудностей оставил журнал, в нем появилось только четыре библиографических заметки о новом издании. Удивительно, что в них почти ни словом не говорилось о программных заявлениях Грота, сделанных им в первом, третьем и шестом номерах «Вопросов». А вот свое отношение к метафизике Оболенский высказал сразу же в ноябрьском номере «Богатства» за 1889 г. Оценивая статьи А.А. Козлова и В.С. Соловьева он пробурчал: «…научный и критический метод в философии требует не говорить того, чего не знаешь, и не фантазировать там, где нужно знать, не кричать как о факте о том, что не знаешь, а только, чего желаешь. Если желаешь – ищи» [Вопросы 1889^а, 203–204].

Все же о редакционной политике Грота «Богатство» однажды высказалось. В заметке о пятой книге «Вопросов» за 1890 г. оно прокомментировало помещенную там рецензию Б. на книгу Ибервега – Гейнце «История новой философии», приложением к которой был очерк Я.Н. Колубовского о философии у русских. Рецензент упрекал Колубовского, что он при изложении учений не всегда соблюдает перспективу «важности и оригинальности воззрений автора». Например, «крупным и оригинальным мыслителям» А.А. Козлову и Н.Н. Страхову он выделил всего по полстранички, а авторам-неспециалистам, таким как Н.И. Кареев, Н.Я. Данилевский или А.Е. Оболенский по целой странице.

Оболенский принял это замечание на свой счет и оценил его как «…начало совершенно узкого кафедрального отношения к философии и философам, какое перестрадала с такими муками Западная Европа», а в доказательство сослался на имена Шопенгауэра и Дюринга [Вопросы 1890^б, 238]. Оболенский уверял, что только свободная от «чиновного профессионализма» истинная философия является вместилищем «вдохновения, творчества, призвания, страсти, любви к истине и людям» [Там же]. Естественно, что этими качествами в полной мере обладают мыслители, недооцененные автором рецензии. До осени 1892 г. и позже – уже при новой редакции – «Русское богатство» о «Вопросах» почти не вспоминало.

Более внимательной к «Вопросам» оказалась руководимая В.А. Гольцевым «Русская мысль». Уже ноябрьский номер этого журнала за 1899 г. констатировал, что «…главное место в первой книге “Вопросов философии и психологии” отведено трудам мыслителей-метафизиков». Рецензент сразу пояснял: «Что и понятно, так как это направление мысли до сих пор преобладает на философских кафедрах наших университетов, а вне университетов у нас мало людей, работающих в области философских вопросов» [Вопросы 1889^б, 507]. При этом редакция «Мысли» «искренне желала успеха первому, серьезно поставленному у нас, философскому журналу» [Вопросы 1889^б, 505].

В течение многих лет «Русская мысль» не оставляла «Вопросы» своим вниманием. Оценим хотя бы такой факт: за первое десятилетие (1888–1899 гг.) редакция «Вопросов» выпустила пятьдесят книг; тридцать восемь из них были отрецензированы «Русской мыслью». При этом литературный журнал руководствовался правилом, которое В.А. Гольцев огласил в 1889 г.: «…в противнике желаю видеть человека, хочу идти навстречу его мнению, понять его и горячо поспорить с ним в случае несогласия, но не оскорбить его лично» [Гольцев 1889, 145].

«Русская мысль» внимательно следит за жизнью нового журнала: поздравляет его с первой годовщиной и радуется успеху у читателей. В № 10 за 1890 г., в первом номере 1891-го выражает свою солидарность с Гротом в связи с нападками на него консервативной печати, а далее сообщает о книжных изданиях Московского Психологического общества и самого журнала (1892, № 2), о переходе журнала в собственность Психологического общества (1893, № 12), о внимании его к модному мыслителю Ницше (1893, № 2), о богатстве библиографического отдела (1891, № 12) и «тщательно составляемом г. Колубовским “Философском ежегоднике”» (1894, № 8), об изменениях в составе редакции «Вопросов» (там же) и т.д. и т.п.

«Русская мысль» поддержала «гротовскую» толерантность: «Сам он открыто и определенно признает себя метафизиком, но не видит, разумеется, никакого основания отрицать философское значение других направлений мысли» [Вопросы 1891, 9]. Это очень правильно, – уверяет Гольцев: «Представители разных течений философской мысли, встречаясь на страницах журнала, поневоле должны проникаться убеждением в необходимости полной свободы этой мысли, а в наше время это особенно полезно» [Вопросы 1890^г, 463].

Называя «… большую часть сотрудников “Вопросов философии и психологии”» метафизиками, «Русская мысль» тут же отмечает у них «…такое добросовестное искание истины, такое стремление воспользоваться результатами строго-научной мысли, что их работы не без пользы прочтутся и принципиальными противниками метафизики, к числу которых принадлежим и мы» [Вопросы 1892, 522]. Несмотря на это, «Русская мысль» не однажды выражает мягкое пожелание: «Было бы хорошо, если бы в нем (т.е. в «Вопросах». – А.Е.) было бы посильнее представлено не метафизическое направление философской мысли» [Вопросы 1890^г, 463].

При всей мягкости рецензент «Русской мысли» категорически противопоставляет метафизическому подходу – и вообще, и в частных вопросах – свой, научный: «Убеждение в невозможности метафизических систем – один из важнейших результатов всеобщей теории науки. Это убеждение не допускает тратить умственные силы на обсуждение неразрешимых, да и неверно поставленных проблем» [Периодические издания 1895, 633]. Для «Русской мысли» примером тому являются «монадологические» конструкции Н.В. Бугаева.

«Русская мысль» была внимательна к статьям по социальной философии, нравственности и по проблеме нравственного идеала. Ее более интересовали конкретные выводы социально-философских построений – личность и ее права, право и нравственность, – а не их метафизическое или иное идеалистическое обоснование, как это давали В. Соловьев или Б. Чичерин. «Русская мысль» признавала «возможность научного построения этики» и была уверена, что «этика, связанная с наукой, лучше справится с вопросом об идеалах» [Вопросы 1890^а, 194]. Этой позицией «Русская мысль» руководствуется в своих критических замечаниях на отдельные статьи Н.Я. Грота и А.И. Введенского (1893, № 2), С.Н. Трубецкого (1891, № 5), В.С. Соловьева (1894, № 8, 1895, № 2 и 6), Б.Н. Чичерина (1894, № 1).

«Русская мысль» была убеждена, что с развитием просвещения и укреплением научного взгляда на мир, мучительные вопросы нравственности потеряют для людей свою остроту. «Когда идеи укрепятся не в сознании только, но и во всей нашей природе, то они и будут направлять наши поступки, причем многое из того, что теперь является предметом сознательной борьбы и нравственного выбора, прейдет в разряд поступков более или менее автоматического характера» [Вопросы 1895, 7]. Поэтому «Русская мысль» рекомендовала почитать статью Оболенского в «Вопросах философии и психологии» об «интеллектуализации чувствований и эмоций» как основном законе человеческой психики.

Относительно равновесное противостояние научного, сциентистского и ценностного, религиозного подходов к вопросам социального и нравственного идеалов было нарушено на исходе первого десятилетия «Вопросов философии и психологии», когда в журнал приходят легальные марксисты – С.Н. Булгаков со статьей «О закономерности социальных явлений» (кн. 35 за 1896 г.) и П.Б. Струве «Свобода и историческая необходимость» (кн. 37 за 1897 г.). Дальше была прямая дорога к «Проблемам идеализма», к сборнику, который подтвердил право метафизики 70–80-х гг. XIX в. на идейное руководство обществом в его деятельности по достижению социального идеала.

IV

Примечательно, что вопрос об общественной позиции журнала «Вопросы философии и психологии» был поднят правой газетой «Московские ведомости». Все общество, хотя и находилось под прессом контрреформ Александра III, продолжало верить эпохе Александра II и надеялось на лучшее будущее. Профессура Москвы продолжала быть либеральной. Сам редактор «Вопросов» был законопослушным подданным, но не мог не возмущаться бюрократами. Однажды он просил своего отца представить его Великому князю Владимиру Александровичу или даже государю, чтобы он, честный профессор, раскрыл им глаза: «Ведь положение настолько серьезное, что дремать нельзя и даже грех. <…> У нас буквально повторяется нечто подобное тому, что с конца прошлого века происходит во Франции. Если нас не избавит от этого война, то несомненно произойдет вскоре революция – без всякого участия теперешних революционеров» [Архив Грота^а].

Возможно потому, что практически вся профессура была либеральной, она не требовала от «Вопросов» подтверждения культурно-политической идентичности. Иное дело – «Московские ведомости», которые внимательно присматривали за новым журналом. Основной труд выяснения отношений с ним взял на себя литературный критик Ю. Николаев (псевдоним Ю.Н. Говорухи-Отрока).

Когда Говоруха-Отрок узнал о скором выходе «Вопросов философии и психологии», то сразу же написал свою первую статью – о том, что он ждет от журнала. Статья была напечатана в трех номерах харьковской газеты «Южный край» (за 28, 29 и 30 сентября). Вторая появилась 22 и 23 ноября в газете «Московские ведомости» вскоре после выхода журнала. Содержание харьковской статьи повторилось в московской газете. Ожидания были проверены.

Ю. Николаев приветствовал журнал и был почти удовлетворен первым номером. Ему понравилось, что журнал обращен к широкому кругу читателей, что его статьи написаны хорошим, простым, но не упрощающим проблемы языком. Он сравнивал современные журналы с «Вопросами» к выгоде последних: «…современные журналы не поднимают умственный и нравственный уровень общества, а скорее, принижают его». Он доволен обещанием редакции перейти от анализа общих начал к анализу отдельных «вопросов практической морали», и отдельных произведений художественной литературы. Он считает, что критика по примеру А. Григорьева может быть философской. Его внимание привлек библиографический отдел, а в нем – обзор статей философского содержания в духовных журналах со вступительным словом иеромонаха Антония.

Еще более ему приятно совпадение намерений журнала с его собственными соображениями. В харьковской газете он утверждал, что у нас может быть только национальная философия, или ее просто не может быть. Редакционное заявление первого номера подтвердило его ожидания: журнал хочет создавать философию, соответствующую народным чаяниям. В харьковской газете он подчеркивал значение славянофильства как начала собственно русского философствования. В редакционном заявлении он находит столь же большое внимание к славянофильской традиции.

Перейдя непосредственно к статьям журнала, он выделяет двух авторов – А.А. Козлова и В.С. Соловьева. Особенно уважительно он пишет о первом, указывает на его близость славянофилам и подчеркивает православные основания его телеологизма: «Вряд ли народы католическо-протестантской культуры могут создать телеологию…» [Николаев 1889^б, 4].

Напротив, статья В.С. Соловьева, «ставит его в тупик». Сколько всего у автора: и «зиждительный ум, животворный деятель мирового процесса», и «космический ум, всемирный художник» и «Логос – зиждительное начало Вселенной»… «Да, иной раз трудно понять г. Соловьева. Что это: путаница понятий или путаница терминологии? Думаем, что первое» [Николаев 1889^б, 4].

Но в любом случае статьи этих авторов дают «совершенно достаточное понятие о физиономии нового журнала». И она, эта физиономия, симпатична критику. Появление журнала, который выражает сочувствие славянофилам и стремится к созданию самобытной философии, представляется Николаеву обнадеживающим примером.

Вместе с тем Ю. Николаев называет пункты своего расхождения с журналом. Статью в «Московских ведомостях» он начинает с категорического возражения распространенному тогда мнению (а такое мнение разделяли инициаторы журнала – Грот, Соловьев, С.Н. Трубецкой) об отсутствии у русских своей философии. При этом Ю. Николаев напомнил об издевательской ссылке Соловьева на Робана. Критик возражал: «Ссылка на Робана уместна сейчас, в настоящем, когда у нас распространены разные западноевропейские доктрины, материалистические и позитивистские, которые потом занимались дарвинизмом (понятым у нас как философская система), неокантианством и т.д.» [Николаев 1889^б, 2]. Эти доктрины сейчас пропагандируются «поверхностными и малодаровитыми журналистами от Лаврова и кончая Лесевичем, Михайловским и Де Роберти» [Там же].

Да, – продолжает критик, – сегодня философия в России в упадке, и такова она потому, что дышит не родным воздухом славянофильской традиции, а испарениями западничества. У нас же была и впредь возможна собственная философия, порожденная духовной связью с народом, – философия Киреевского, Хомякова и Самарина. «Они поняли, что для нас возможна или своя философия, являющаяся результатом своих культурных начал, или невозможна никакая философия» [Там же]. Прочность этого тезиса гарантируется самой природой творчества в философии – она может быть только своей, только осмыслением своего бытия в своей культуре и религии, и никак иначе.

Как и многие другие, критик осторожно оценивает принцип терпимости. Так ли уж безгранично его действие? «Есть мнения, имеющие личину философских мнений, но тем не менее ничего общего с философией не имеющие? Как быть с такими мнениями? <…> Ведь есть и такая философия, у нас особенно сильно распространенная, которая направлена к отрицанию философии. Как быть с такими мнениями?» [Николаев 1889^а, 1]. В «Московских ведомостях» Ю. Николаев идет далее. Он горячо протестует против публикации статьи В.В. Лесевича «Религиозная свобода по эдиктам царя Асоки Великого». Мало того, что статья выпадает из наметившейся, близкой славянофильской направленности журнала; она еще просто плоха. Редакция, провозгласив строгость логической мысли в качестве непременного условия для авторов, печатает статью компилятивную, не идущую далее «скучной и банальной болтовни о веротерпимости, свободе совести и т.п.» [Там же].

Неудовольствие Ю. Николаева от публикации В.В. Лесевича в первом номере «Вопросов» стало стремительно нарастать через год в ноябре – декабре 1890 г. В пятом номере «Вопросов» В.С. Соловьев написал «Письмо в редакцию», в котором поведал о заслуге В.В. Лесевича для философского образования в России, а в продаже появился русский перевод Ибервега – Гейнце. На обе новости Николаев отозвался в своей газете – 17 ноября и 15 декабря. С этого осенне-зимнего времени напряженность между «Ведомостями» и «Вопросами» стала усиливаться, а предметом раздора стали так называемые «уличные философы».

Статья-возражение Соловьеву так и называлась – «Наши уличные философы». Она полна самого беспощадного сарказма по отношению к русским позитивистам – Г.Н. Вырубову, Е.В. Де Роберти, Н.К. Михайловскому и В.В. Лесевичу. В «Вопросах» их хвалили за участие в приобщении России к европейскому просвещению, когда они английским и французским позитивизмом потеснили у нас грубый материализм Бюхнера. К тому же Соловьев удостоил особой похвалой Лесевича, обогатившего позитивизм кантианством.

Ю. Николаев придерживается иного мнения: ни один из названных Соловьевым людей не имеет реального отношения к развитию европейской мысли в России, ни даже к послепетровской европеизации страны. На самом деле «под видом позитивизма и под видом неокантианства они проповедовали на базаре “общедоступную” базарную “философию” – в этом все их дело и вся их заслуга» [Николаев 1890^а, 3].

Другая статья Ю. Николаева от 15 декабря называлась «Уличное простодушие или уличное лукавство. По поводу русского перевода книги Ибервега – Гейнце “История новой философии”». Ю. Николаев ценит Ф. Ибервега и противопоставляет его «Истории философии» Дж.Г. Льюиса, на изучении которой выросли «…наши современные “уличные” философы, вроде гг. Михайловского, Лесевича, Оболенского, и прочие». А вот очерк Я.Н. Колубовского методологически ущербен. Не в том дело, что автор дает место «уличным философам»; они есть, и сказать о них нужно. Беда в другом. Автор равно добросовестно рассказывает и о таких достойных философах, как Голубинский, Юркевич, Герцен, Самарин, Кавелин, Киреевский и Хомяков, и об «уличных»… Но почему бы не сказать, что «уличные философы» – это вздор и пустота? Сумел же он увидеть, что Антонович и Писарев сильны не основательностью, а тем значением, которое они приобрели у публики. Николаев сетует: «…наука-то по мере своих сил и средств должна изгонять торжников из своего храма, а не нагонять их туда» [Николаев 1890^б, 4]. Статья заканчивалась совершенно убийственным пассажем: «Дело не в том, что г. Оболенский или г. Михайловский “либералы”, а в том, что они в своих писаниях разводили только журнальную сплетню о Спенсере или о Дюринге, сплетню, никакого отношения ни к литературе, ни к философии, ни к науке не имеющую, сплетню, пересыпанную “намеками темными на то, чего не ведает никто”, сплетню, служившую средством для пропаганды литературного невежества» [Там же].

Подобная прямота принуждала Грота к ответу. Нужно было защитить не только знакомых авторов, но и свою позицию. И Грот ответил… увы! очень неудачным «Письмом к издателю», а «Московские ведомости» с удовольствием напечатали его 18 декабря, сопроводив это злой заметкой Ю. Николаева «По поводу “Письма” Н.Я. Грота».

Читатель увидел игру кошки с мышкой, где мышью оказался редактор «Вопросов». Виноват он был сам: Грот упорно делал вид, что не понимает самого определения – «уличный философ». Для него уличный философ – это всего лишь непрофессионал, а непрофессионалы, говорил он, мыслят много свободнее. Он даже готов был признать себя слабее и ниже непрофессионала, жаловался, что все русские философы образованностью много ниже европейских, однако ссылался на время, которое всех рассудит. Грот пообещал читателям еще одно редакционное заявление, в котором позиция журнала будет прояснена настоящим и окончательным образом.

Громя оппортуниста Н.Я. Грота, публицист «Московских ведомостей» идет напролом: «Собственно говоря, это выражение не мое. Это Достоевский часто говорил об “идее, выброшенной на улицу”… подразумевая здесь, – уточняет Николаев, – западническую идею. Так вот откуда мое выражение – “уличные философы”. Это те, которые “выбрасывают идею на улицу”, “волочат ее по улице”» [Николаев 1890^в, 4].

Вынужденный прояснить общественную позицию журнала, Н.Я. Грот в первом номере 1891 г. публикует статью «Еще о задачах журнала». Среди прочих редакционных выступлений она выделяется настроением неуверенности и тревоги, своей обращенностью к злобе дня, даже политизированностью. Н.Я. Грот определенно заявляет о своем несогласии с «Московскими ведомостями». Нам, пишет Грот, хотят навязать чуждую нам линию поведения – не линию научно-философского исследования, а борьбы за политические флаги и литературные пароли; нам навязывают политическую веру. «Да и что это за вера? – вопрошает Грот, – Лучшие человеческие побуждения сплошь и рядом отрицаются, служение обществу истолковывается как исключительное служение злобам дня, интересам своего народа и племени, или еще хуже, партии, сословия, общественного класса» [Грот 1891, 3]. Идеи человечества и человечности осмеиваются, любовь к людям объявляется непростительной слабостью и т.п. Нет, возражает Грот, таким путем мы не пойдем, а пойдем путем Достоевского, «…одного из самых типичных выразителей тех начал, которые… должны лечь в основание нашей своеобразной национальной нравственной философии» [Там же].

На этой эффектной ноте и могла бы закончиться словесная дуэль «Вопросов» и «Ведомостей». Но все испортил Ю. Николаев. В ответ на выступление Н.Я. Грота он опубликовал еще две статьи. Первая – «В чем же дело? По поводу статьи Н.Я. Грота “Еще о задачах журнала”» – была напечатана 12 января 1891 г., а другая через неделю, 19 января. Она называлась «Сила вещей. По поводу журнала “Вопросы философии и психологии”».

Увы, следует признать, что в полемике Н.Я. Грот «проиграл» Ю. Николаеву. В выступлении «Еще о задачах журнала» Грот рассматривал свое противостояние консерваторам в краткосрочном временном порядке, в пределах общественно-культурной ситуации, созданной спором с «Ведомостями». За ее пределы он не выходит и рассматривает ее как событие, происходящее в видимой и поправимой конкретности. И вот такой «ситуативный» Грот, приглашает в союзники Достоевского – христианского мыслителя и писателя вечных тем.

Принципиально по-иному увидел спор Ю. Николаев. У него более широкий взгляд. Для него спор с позитивистами – уличными философами – и с их защитником – это частное проявление битвы христианской идеи и идеи прогресса. В отсвете такой битвы Ю. Николаеву кажутся смешными либеральные «шаблонные полемические приемы дурного тона», желание Грота защищать «Газету А. Гатцука» с Михайловским и «Русское богатство» с Оболенским. Помимо того, выступив против «Ведомостей», защищая христианство вообще, а не православие, космополитическое человечество, а не национальность, настаивая на терпимости даже к самым «диким идеям», понимает ли Н.Я. Грот, что он делает? Он выбирает себе в союзники Ф.М. Достоевского; но знает ли он Достоевского?

Публицист «Ведомостей» предлагает справку о Достоевском: «Да ведь вся деятельность Достоевского заключалась в развитии и пропаганде православной идеи, в отрицании католицизма и лютеранства, которые он в увлечении своем считал не только искажением христианской идеи, но склонялся к тому, что там, в католицизме и лютеранстве уже вовсе и нет христианского духа. И кто же нам больше говорил об идее национальности, кто нас больше всех предостерегал от увлечения космополитизмом, как не тот же Достоевский, кто более остроумно, легко и смело раскрывал ложь нашего европейничания, как не он же? Наконец, ведь именно в православии он видел и признавал правду вселенскую, которая, по его выражению, должна спасти “нас и их”, то есть Западную Европу» [Николаев 1891^а, 4]. Столь же лапидарно Ю. Николаев определился с принципом терпимости: носителей диких идей можно уважать – если они искренни в их признании, но не сами дикие идеи.

Следующей своей статьей «Сила вещей» от 19 января Ю. Николаев, обращает против Грота его же детище – Психологическое общество и журнал. Публицист напоминал о недавнем состоянии русского общества, когда политический террор интеллигент еще принимал за прогресс и сожалел, что еще не все сделал для человечества. Немногие находили спасение в христианской правде. «Это было время созревания страшного нарыва, образовавшегося на народном теле – нарыва, который только-только прорвался и мало-помалу подживает…» [Николаев 1891^б, 4]. Но сегодня очевидными признаками излечения от болезни являются само Психологическое общество и успешное существование журнала «Вопросы философии и психологии». Очистился воздух, и легковесный публицистический позитивизм стал исчезать. Началось философское оживление. Оно пошло по пути метафизики и возрожденного идеализма 30–40-х гг. Это нормально. Это – сила вещей, заключал Ю. Николаев: «…довольно и того, что идея христианская у нас растет, а идея прогресса умаляется» [Там же].

Н.Я. Грот «обжегся» на либеральном принципе редакционной работы, но «Вопросы» пустили корни в русской культуре и даже приобрели популярность. В конечном счете, они устояли благодаря статусу специализированного философского журнала, а по убеждению редактора философия была независима от политики. Для Грота правота Соловьева, который видел в позитивизме момент в развитии философии, несомненна – что бы ни твердил Ю. Николаев об «уличных философах».

Но самая жесткая схватка «Вопросов» и «Ведомостей» еще впереди, когда 19 октября 1891 г. в Психологическом обществе В.С. Соловьев прочтет реферат «Об упадке средневекового миросозерцания», а московская газета обрушится на Общество с политическими обвинениями. На исходе первого года жизни «Вопросов» ни Н.Я. Грот, ни Ю. Николаев еще не знают об этом.

Источники (Primary Sources in Russian)

Архив Грота^а – Архив Я.K. Грота. СПбО АРАН Ф. 137. Оп. 4. Е. хр. 11 [Archive of Ya.K. Grot. In Russian].

Архив Грота^б – Архив Я.К. Грота. СПбО АРАН Ф. 137. Оп. 8. Е. хр. 67 [Archive of Ya.K. Grot. In Russian].

Вопросы 1889^а – Вопросы философии и психологии. Под редакцией профессора Н.Я. Грота. 4 книги в год. Цена в год с пересылкою 7 р. 50 к. Адрес редакции: Москва, Новинский бульвар, д. Котлярева // Русское богатство. 1889. Кн. 11. С. 201–204 [Voprosy filosofii i psihologii. In Russian].

Вопросы 1889^б – Вопросы философии и психологии. Кн. I // Русская мысль. 1889. Кн. 11. С. 505–506 [Voprosy filosofii i psihologii. Book 1. In Russian].

Вопросы 1889^в – Вопросы философии и психологии. Под редакцией профессора Н.Я. Грота. Издание А.А. Абрикосова. Москва, 1889 // Северный вестник. 1889. Кн. 12. С. 124–125 [Voprosy filosofii i psihologii. In Russian].

Вопросы 1890^а – Вопросы философии и психологии. Кн. II // Русская мысль. 1890. Кн. 4. С. 192–193 [Voprosy filosofii i psihologii. Book 2. In Russian].

Вопросы 1890^б – Вопросы философии и психологии. Под редакцией профессора Н.Я. Грота // Русское богатство. 1890. Кн. 11. С. 236–241. Паг. 2 [Voprosy filosofii i psihologii. In Russian].

Вопросы 1890^в – Вопросы философии и психологии. Под редакцией профессора Н.Я. Грота. Книга 2, Москва, 1890 // Северный вестник. 1890. Кн. 4. С. 78–81. Отдел второй [Voprosy filosofii i psihologii. Book 2. In Russian].

Вопросы 1890^г – Вопросы философии и психологии. Кн. IV. Под редакцией проф. Н.Я. Грота // Русская мысль. 1890. Кн. 10. С. 461–463 [Voprosy filosofii i psihologii. Book IV. In Russian].

Вопросы 1891 – Вопросы философии и психологии. Январь 1891 // Русская мысль. 1891. Кн. 1. С. 9–10. Библиографический отдел [Voprosy filosofii i psihologii. January 1981. In Russian].

Вопросы 1892 – Вопросы философии и психологии. Ноябрь // Русская мысль. 1892. Кн. 11 С. 522–524. Паг. 2 [Voprosy filosofii i psihologii. November. In Russian].

Вопросы 1895 – Вопросы философии и психологии. Кн. 5 // Русская мысль. 1895. Кн. 1. С. 7–8. Библиографический отдел [Voprosy filosofii i psihologii. Book 5. In Russian].

Гольцев 1889 – Гольцев В.А. (Подписано – Г.). Литература и жизнь // Русская мысль. 1889. Кн. 1. С. 147–157. Паг. 2. [Goltsev V.A. Literature and life. In Russian].

Грот 1886 – Грот Н.Я. К вопросу о философском журнале // Русские ведомости. Москва, 1886. 16 ноября. № 315 [Grot N.Ya. To the question of philosophical journal. In Russian].

Грот 1889^а – Грот Н.Я. О новом философском журнале. Письмо в редакцию // Русские ведомости. Москва, 1889. 23 сентября. № 263 [Grot N.Ya. On a new philosophical journal. Letter to editorial office. In Russian].

Грот 1889^б – Грот Н.Я. О задачах журнала // Вопросы философии и психологии. 1889. Кн. 1. С. V–XX [Grot N.Ya. On the goals of journal. In Russian].

Грот 1889^в – Грот Н.Я. Предисловие // Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в смысле науки. Перевод Владимира Соловьева. М., 1889. C.V–X [Grot N.Ya. Preface // Kant I. Prolegomena to any future metaphysics. In Russian].

Грот 1890 – Грот Н.Я. От редакции // Вопросы философии и психологии, 1890. Кн. 3. C. V–VII [Grot N.Ya. From editorial staff. In Russian].

Грот 1891 – Грот Н.Я. Еще о задачах журнала // Вопросы философии и психологии. 1891. Кн. 2 (6). C. I–VI [Grot N.Ya. More about goals of journal. In Russian].

Грот 1893 – Грот Н.Я. Заметка редакции // Вопросы философии и психологии. 1893. Кн. 5 (20). C. V–VII [Grot N.Ya. A note from editors. In Russian].

Из общественной хроники 1889 – Из общественной хроники. Основание нового философского журнала в Москве // Вестник Европы. 1889. Кн. 8 (август). C. 876–893 [From social chronicle. Establishing new philosophical journal in Moscow. In Russian].

Книжные новости 1889 – Книжные новости. Вопросы философии и психологии. Журнал, издаваемый под редакцией профессора Н.Я. Грота. Москва // Журнал Министерства Народного просвещения. 1889. Декабрь. C. 567 [Book news. Voprosy filosofii i psihologii. In Russian].

Козлов 1889 – Козлов А.А. Вопросы философии и психологии. Журнал, издаваемый под редакцией профессора Н.Я. Грота при участии Московского психологического общества А.А. Абрикосовым. Москва, 1889 // Киевское слово. Литературно-политическая и экономическая газета. 1889. 28 ноября. № 828 [Kozlov A.A. Voprosy filosofii i psihologii. In Russian].

Михайловский 1890 – Михайловский Н.К. Литературные призраки времени // Газета А. Гатцука. Москва. 1890. 12 января. № 1 [Mikhailovsky N.K. Literary ghosts of time. In Russian].

Николаев 1889^а – Николаев Ю. Несколько слов о новом философском журнале (По поводу статьи профессора Грота «О новом философском журнале») // Южный край. Харьков, 1889. 28 сентября (10 октября). № 3002 [Nikolaev Yu. A few words on a new philosophical journal (On article of professor Grot "On a new philosophical journal"). In Russian].

Николаев 1889^б – Николаев Ю. Новый философский журнал «Вопросы философии и психологии». Под редакцией профессора Н.Я. Грота // Московские ведомости. 1889. 22 ноября. № 323 [Nikolaev Yu. New philosophical journal «Voprosy filosofii i psihologii». In Russian].

Николаев 1889^в – Николаев Ю. Новый философский журнал «Вопросы философии и психологии». Под редакцией профессора Н.Я. Грота // Московские ведомости. 1889. 23 ноября. № 324 [Nikolaev Yu. New philosophical journal «Voprosy filosofii i psihologii». In Russian].

Николаев 1890^а – Николаев Ю. Наши «уличные философы» // Московские ведомости. 1890. 17 ноября. № 318 [Nikolaev Yu. Our "streets' " philosophers. In Russian].

Николаев 1890^б – Николаев Ю. Уличное простодушие и «уличное» лукавство // Московские ведомости. 1890. 15 декабря. № 346 [Nikolaev Yu. Street simple-heartedness and "street" slyness. In Russian].

Николаев 1890^в – Николаев Ю. По поводу «Письма» Н.Я. Грота // Московские ведомости. 1890. 18 декабря. № 349 [Nikolaev Yu. On the "letter" of N.Ya. Grot. In Russian].

Николаев 1891^а – Николаев Ю. В чем же дело? По поводу статьи Н.Я. Грота «Еще о задачах журнала» // Московские ведомости. 1891. 12 января. № 12 [Nikolaev Yu. What is the matter? On the article of N.Ya. Grot "More on the tasks of journal". In Russian].

Николаев 1891^б – Николаев Ю. Сила вещей. По поводу журнала «Вопросы философии и психологии» // Московские ведомости. 1891. 19 января. № 19 [Nikolaev Yu. Power of things. On the journal «Voprosy filosofii i psihologii». In Russian].

О свободе воли 1890 – О свободе воли. Опыты постановки и решения вопроса. Рефераты и статьи членов Психологического общества // Вестник Европы. 1890. Кн. 2. Февраль. Библиографический листок (третья страница обложки) [On the free will. Experiences of raising and solving the question. Reports and articles of members of psychological society. In Russian].

Периодические издания 1895 – Периодические издания // Русская мысль. 1895. Кн. 12. С. 629–644. Паг. 2 [Periodicals. In Russian].

Соловьев 1890 – Соловьев В.С. Письмо к редактору. О заслуге В.В. Лесевича для философского образования в России // Вопросы философии и психологии. 1890. Кн. V. С. 116–123 [Soloviev V.S. Letter to editor. On the merit of V.V. Lesevich to the philosophical education in Russia. In Russian].

Соловьев 1891 – Соловьев В. Русская философская литература («Вопросы философии и психологии». Книги 6 и 7. М., 1891) // Новости и биржевая газета. 1891. 12 июня. № 160 [Soloviev V. Russian Philosophical literature («Voprosy filosofii i psihologii». Books 6 & 7. M., 1891). In Russian].

Суперанский 1890 – Суперанский М.Ф. (Подписано – С.). Вопросы философии и психологии: под редакцией профессора Н.Я. Грота при участии Московского Психологического общества. Год I. Книга 1. Москва 1889 // Исторический вестник. Историко-литературный журнал. 1890. Т. 39. № 1. С. 224–225 [Superansky M.F. Voprosy filosofii i psihologii. In Russian].

Сычевский 1889 – Сычевский С.И. (Подписано – С.). Литературные очерки // Одесский листок. 1889. 11(23) ноября. № 301 [Sychevsky S.I. Literary notes. In Russian].

Труды 1889 – Труды Московского Психологического общества. Вып. II. Иммануил Кант. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в смысле науки. Перевод Владимира Соловьева. Москва, 1889 // Северный вестник. 1889. Кн. 9. Сентябрь. С. 111–113 [Works of Moscow Psychological society. Immanuel Kant Prolegomena to any future metaphysics. In Russian].