Первая из них – «Руководство по Шопенгауэру: Жизнь. Работа. Влияние» [1]  ‒  подготовлена совместными усилиями почти полусотни специалистов по философии Шопенгауэра со всего мира. Она может послужить началом нового периода в изучении философии «франкфуртского затворника»[2].

Книга состоит из предисловия и пяти отделов, каждый из которых представляет свою тематическую группу (биография Шопенгауэра, анализ его трудов, влияния, которые он испытал, и его собственное влияние, приложения). Каждый отдел поделён на главы и параграфы, оканчивающиеся списком наиболее релевантной и авторитетной литературы по теме.

В первом отделе («Жизнь») представлена краткая биография мыслителя. Это, пожалуй, самая короткая и наименее содержательная часть книги.

В отделе «Работа», помимо введения в главные труды Шопенгауэра и их краткого анализа, освещаются рукописное наследие философа, его переписка и его перевод с испанского «Карманного оракула» Балтасара Грасиана. Особенно следует упомянуть краткий анализ первого издания диссертации Шопенгауэра «О четверояком корне закона достаточного основания» (1813), сильно измененной автором для второго издания (1847), и уже упомянутое рукописное наследие Шопенгауэра (прежде всего, его манускрипты и студенческие конспекты времен формирования собственной системы, а также конспекты собственных берлинских лекций, неуспех которых окончил его академическую карьеру), поскольку эти тексты нечасто привлекаются исследователями, а частью и вовсе остались неопубликованными, хотя представляют большой интерес для прояснения эволюции мысли Шопенагуэра.

В главе, посвященной генезису воззрений Шопенгауэра до публикации его главного труда, показана его эволюция как философа и концептуальная связь его философии с современными ему системами мысли – связь, которую он сам несправедливо отрицал и которая вскрывает неожиданные источники его собственного развития. Ту же цель прояснения интеллектуальной эволюции мыслителя преследует разбор отклонений между различными прижизненными и посмертными изданиями основных произведений Шопенгауэра, из которого становится ясно, что постоянное развитие шопенгауэровской мысли не прекратилось после публикации «Мира как воли и представления», а постоянно видоизменялось, привнося в его систему новые элементы (подчас несогласованные друг с другом) и устраняя старые. Авторы соответствующих глав также проводят нетривиальный анализ воззрений философа и в контексте современных ему идей, а также делают попытку актуализировать наследие Шопенгауэра, указывая на ходы мысли, которые и сегодня могут быть полезны в решении определенных концептуальных проблем философии, психологии и этики.

Интересен отдел, посвященный влияниям, которые испытала шопенгауэровская философия и контекст, в котором она формировалась. Несмотря на то, что этот отдел занимает только шестую часть книги, он является, возможно, и самым информативным, поскольку представляет собой попытку синоптического взгляда на основные влияния, приведшие Шопенгауэра к формированию его философии, и включение её в качестве полноценного элемента в контекст истории идей. В частности, анализируется ключевое влияние индийской философии на формирование доктрины Шопенгауэра, сходства и различия ключевых аспектов учений Шопенгауэра и Платона и многочисленные переклички учений Шопенгауэра и Спинозы. Также описываются отношения шопенгауэровской философии со средневековой, в особенности что касается проблемы универсалий и такого ключевого для него понятия, как principium indivituationis, а также с христианством вообще, христианской мистикой и широко понятым «морализмом» (прежде всего нововременным). Естественно, рассмотрена рецепция Шопенгауэром философии Канта, этапы его полемики с кёнигсбергским мыслителем, в том числе с учетом первых критических эссе Шопенгауэра и первого издания «Мира как воли и представления» – до знакомства с первым изданием «Критики чистого разума».

Предпринята попытка связать с важными составляющими философии Шопенгауэра психологизм Фриза (в качестве переходного звена между Кантом и Шопенгауэром в смысле смены кантовской трансценденталистской парадигмы в теории познания на психологическую), скептицизм Г.Э. Шульце (критика немецкого идеализма и непоследовательности кантовской эпистемологии которого была воспринята Шопенгауэром и стала неотъемлемой частью его учения), христианский платонизм и фидеизм Якоби (учение о религиозной двойственности мира которого оставила свой след в раннем учении о так называемом «Лучшем сознании»).

Помимо этого, в книге сравниваются эпистемология Шопенгауэра и философские начинания Гёте в деле разработки кантовской теории познания в неидеалистическом ключе и делается вывод об их сходстве в придании «созерцанию» (Anschauung) первостепенной важности. Констатируется и уточняется мощное влияние на юного Шопенгауэра в годы его студенчества и вплоть до 1814 г. системы наукоучения Фихте в том виде, который оно приняло в «Фактах сознания», лекциях позднего периода и его «Системы нравоучения». Анализируется также концептуальная близость Шопенгауэра с Гегелем (тенденция, начавшаяся с ранней рецепции Шопенгауэра в ХIХ в. и поддержанная Дж. Ройсом, Э. Блохом и М. Хоркхаймером) и сильное впечатление, которое на Шопенгауэра уже после публикации «Мира как воли и представления» произвели психологи-виталисты Пьер Кабанис и Франсуа Биша; констатируются также материалистические тенденции, берущие начало в этих «психологистских» штудиях и зафиксированные в сочинении «О воле в природе» (1836).

В отделе, занимающем почти треть книги, рассматриваются самые значимые влияния, которые Шопенгауэр оказал на отдельных философов и людей искусства, а также на различные направления академической и неакадемической философии. Анализируется концептуальное сходство некоторых его центральных положений с таковыми философии Фейербаха и его личное отношение к последнему, а также восхищённые и полемические заметки о Шопенгауэре, написанные Кьеркегором в последний год его жизни. В историко-философском отношении особенно примечателен экскурс в историю возникновения и так называемой «Шопенгауэровской школы» (Schopenhauer-Schule) в узком смысле (непосредственные ученики философа) и широком смысле (такие мыслители, как Э. фон Гартман, Майнлендер, Хелленберг, Банзен, Ницше, Рее и даже Зиммель, Хоркхаймер и Альфред Шмит). Сделана попытка проследить влияние Шопенгауэра и «Шопенгауэровской школы» на раннего Дильтея, в особенности в отношении герменевтического метода и понятий опыта и жизни, а также рецепцию философии Шопенгауэра молодым К.Г. Юнгом и уже зрелым Фрейдом, в особенности проблемой смерти, отношения к религии и понятия счастья. Также отмечаются сходства шопенгауэровского понятия «воли» с бергсоновским понятием «жизненного порыва».

Обсуждается также соотношение философии Шопенгауэра с такими философскими направлениями, как феноменология и экзистенциальная философия, аналитическая философия (понятая как антиметафизическая философия языка), герменевтика, а также с современными нейронауками. Дан обзор рецепции философии Шопенгауэра в литературе Европы, Америки и России, в изобразительных искусствах и музыке (помимо Вагнера названы Малер, Шёнберг и Г. Пфинцер). Отдельная глава посвящена рецепции философии Шопенгауэра в целом в США, Италии, Англии, Франции и Индии.

В «Приложении» даны указания «наиболее общепринятых» способов цитирования Шопенгауэра, авторитетнейшие введения в философию Шопенгауэра, биографии, периодические издания, посвящённые Шопенгауэру, библиографии, лексиконы и регистры к его трудам. Дана краткая информация о существующих институциях, связанных с наследием и изучением Шопенгауэра. Следует отметить сводную таблицу всех немецкоязычных полных собраний сочинений философа (вместе с его рукописным наследием) со сверкой пагинации. Необходимость такой «гекзаплы» вызвана отсутствием действительно полного собрания сочинений Шопенгауэра и разногласиями между различным изданиями, а следовательно, огромными трудностями при нахождении и проверке цитат. Таким образом осуществлена попытка установить «канонический» способ цитирования трудов Шопенгауэра.

Итак, «Руководство по Шопенгауэру» предлагает содержательный и максимально возможно общий взгляд на личность, философию и влияние мыслителя. Оно обобщает интерпретации и издания его работ, приводит разные точки зрения на ключевые аспекты понимания его философии и даёт информацию об основных дискуссиях, ведущихся вокруг фигуры мыслителя, иначе говоря, фиксирует и, в свою очередь, задает некую «нормативную» повестку так называемым «исследованиям Шопенгауэра» (Schopenhauer-Forschung). Недостатком издания, на мой взгляд, является неровный стиль и различные методы, применявшиеся при написании разных частей книги, что можно объяснить и отчасти извинить большим количеством авторов и различием их предпочтений и недостаточной унификацией их работ со стороны редакторов.

Другая книга ‒ работа Мартина Бондели «Рейнгольд и Шопенгауэр. Две мыслительные системы в плену представления и воли»[3] – посвящена анализу сходств и различий философских систем Карла Леонарда Рейнгольда и Артура Шопенгауэра.

Вначале автор отмечает, что материалом книги служит ограниченный корпус текстов определенного периода творчества обоих мыслителей. В отношении Рейнгольда Бондели ограничивается периодом создания и разработки «Элементарной философии», хотя нередко делает экскурсы и в более поздние этапы эволюции мыслителя; в отношении Шопенгауэра автор останавливается главным образом на его диссертации «О четверояком корне закона достаточного основания» и первом томе «Мира как воли и представления».

М. Бондели приводит источниковедческую и историческую справку о возможных линиях влияния и преемственности Рейнгольда на Шопенгауэра. По мнению автора книги, Шопенгауэр уже относительно рано узнал о философии Рейнгольда интересующего нас периода. Однако в литературе о Шопенгауэре до сих пор заметен, считает Бонедели, дефицит соответствующих сравнительных исследований – пробел, который  автор книги ставит себе целью восполнить.

М. Бондели отмечает, что философия Канта имела судьбоносное значение для обоих философов. При этом оба они тем не менее считали кантовскую философию незавершенной, а свою миссию в философии видели в избавлении её от частных ошибок и приведении в систематический вид в соответствии с её духом, а не буквой. И Рейнгольд, и Шопенгауэр в центр своих систем поместили понятия вещи самой по себе, представления и воли, мысля структуру познания как систему субъект-объектных отношений, подчинённых более высокому принципу, а именно представлению как особой способности. Оба философа анафематствуют понятие вещи самой по себе, заявляя, что объект без субъекта – самопротиворечивое понятие, употребление которого Канту можно простить в той мере, в которой оно используется только против притязаний догматической философии; однако и тот, и другой считают, вслед за Кантом, трансцендентальные основания человеческого познания не причиной для универсального скептицизма, а заслоном от него. Несмотря на очевидно чуждое Рейнгольду метафизическое истолкование воли в философии Шопенгауэра, Бондели всё же отмечает близость некоторых аспектов шопенгауэровского понятия воли  к понятию способности представления  у Рейнгольда, поскольку активность (спонтанность) способности представления имела для Рейнгольда ключевое значение.

Далее Бондели анализирует способы, которыми Шопенгауэр и Рейнгольд обосновывают эпистемологические предпосылки возможного опыта. Он отмечает, что, несмотря на постулирование обоими мыслителями некоей априорной инстанции в качестве предпосылки возможного опыта, характер этой инстанции у них отличается. Рейнгольд в целом сохранил трехчастную архитектонику структуры познания кантовской философии (созерцание ‒ рассудок ‒ разум) и его «Закон сознания» является дедуктивно-необходимым и порождающим противоположные пары понятий, тогда как Шопенгауэр склонен был мыслить закон достаточного основания психологически, как некий реальный механизм человеческого мозга, а понятия оставлял вообще вне сферы априорной структуры «интеллектуального созерцания».

Однако Бондели предлагает собственную интерпретацию кантовского наследия, на примере которой можно проследить сущностное сходство теорий познания двух немецких мыслителей. Так, он считает, что взаимопроникновение созерцания и рассудка в шопенгауэровской системе приводят к тому, что обе инстанции становятся двумя основными родами координирующей их априорной способности – способности представления; таким образом рассудок становится субъектом, а созерцание – объектом представления. Если же принять, продолжает Бондели, что их связь – «закон достаточного основания» – аналогична связи двух рядов противоположных познавательных способностей  рейнгольдовской «аксиомы представления», то основания шопенгауэровской эпистемологии окажутся весьма схожими с основаниями эпистемологии Рейнгольда. Впрочем, это явствует, по мнению автора, уже из того, что оба мыслителя, в отличие от Фихте, считают равноправное соотношение субъекта и объекта решающим условием опыта.

Бондели сосредоточивает внимание на понимании Рейнгольдом и Шопенгауэром проблемы свободы воли и отношения воли к сфере практического действия. Он излагает практические следствия понимания каждым мыслителем свободы воли. Показаны различия между рейнгольдовским решением проблемы свободы воли через постулирование абсолютной недетерминированности последней не только законами мира представления, но и (вопреки Канту) моральным законом, и шопенгауэровским детерминизмом и отрицанием свободы воли как противоречивого понятия. Однако Бондели всё же находит сходства между их пониманием воли и свободы воли. Так, и Рейнгольд, и Шопенгауэр выступают за примат воли в сфере практического, при этом (вопреки Фихте и Канту) считая реальной основой действия не рациональное познание субъектом своей свободы с соответствующим принятием морального закона, а саму волю. Утверждая «своеволие» человеческой свободы, Рейнгольд апеллирует не к «факту» нравственного закона, а к самому субъекту, «очевидности самосознания». В согласии с Шопенгауэром, мыслитель считал, что субъект действия не зависит не только от чувственного побуждения, но и от требования нравственного закона. Наконец, хотя Шопенгауэр и отрицает эмпирическую свободу индивида, но, говоря об отрицании мировой волей самой себя, всё же сходится с Рейнгольдом, утверждавшим либертарианское свободное самоопределение индивидуальной воли. Однако в целом, считает Бондели, из схожих предпосылок эти два мыслителя сделали радикально различные выводы, фундировав этические требования в противоположных познавательных способностях.

В книге обсуждаются также те упреки, которые делали современной им спекулятивной мысли Рейнгольд и Шопенгауэр. При переходе от прежнего этапа своего философского развития к «Системе рационального реализма» Рейнгольд в своих «Докладах для более лёгкого обозрения состояния философии к началу XIX в.» выступил с жесткой критикой систем Шеллинга и Фихте, ошибки которых восходят к кантовской «Критике практического разума»; с точки зрения Рейнгольда, они повинны в извращении кантовской идеи автономии индивида, в «обожествлении» субъективности и забвении благочестивого религиозного настроя. Бондели делает предположение, что Шопенгауэр мог принять во внимание эту критику и позднее частично включить её в свою собственную полемику против «трех немецких софистов».

Небольшая, но содержательная книга Бондели посвящена теме, о которой мало известно в России. В частности, полноценного анализа соотношения философии Рейнгольда с философией Шопенгауэра, как справедливо отмечает автор, до сих пор не было. Однако, несмотря на актуальность, работа не лишена недостатков предварительного приближения к теме. Так, первым серьёзным изъяном можно назвать компаративистский характер работы, во многом посвящённой только внешним сходствам и аналогиям между Рейнгольдом и Шопенгауэром. Из-за этого работа кажется поверхностной, а само основание для «сравнения» Шопенгауэра и Рейнгольда, как и некоторые заявления о возможном влиянии последнего на первого, недостаточно аргументированными. 

С этим, в частности, связан и такой недостаток: автор не обращается к манускриптам Шопенгауэра времен формирования его системы, когда философ прорабатывал и продумывал в связи с собственной философией многие ходы, сделанные философией после и под влиянием Канта (в том числе решения, предложенные Рейнгольдом), и позже им отвергнутые и не вошедшие в окончательный вариант его главного труда. Можно не сомневаться в том, что при привлечении рукописного наследия анализ Бондели был бы более содержательным как по количеству источников, так и концептуально. Более того, с точки зрения истории философии некоторые предположения Бондели спорны. Так, он не обращает внимания на датировку первого знакомства Шопенгауэра с «Элементарной философией» Рейнгольда из первых рук, т.е. с самими текстами, без посредства лекций Шульце; между тем библиотечные записи показывают, что это знакомство в ключевых случаях следует отнести ко времени после написания диссертации «О четверояком корне…». Кроме того, Бондели пользуется текстом этого сочинения Шопенгауэра, соответствующим второму изданию 1847 г. – изданию, значительно переработанному Шопенгауэром в духе более поздней философии и не отражающему эволюцию философа до издания первого тома «Мира как воли и представления».

А.С. Саттар (Екатеринбург)