(Размышления над книгой)

Лев Николаевич Толстой

в контексте экзистенциального выбора современных философов

(размышление над книгой)

С.А. Демидова

О творчестве Льва Толстого, о его мировоззрении и художественном стиле так много сказано (обстоятельного и не очень, в России и за рубежом), что, кажется, к массиву этих суждений уже невозможно добавить что-либо новое и интересное. На это, однако, можно возразить: классика потому и классика, что мы обращаемся к ней вновь и вновь, чтобы понять себя, осмыслить свою эпоху, свои надежды и проблемы. Особенность и достоинство тома «Лев Николаевич Толстой» [Толстой 2014], изданного в серии «Философия России первой половины ХХ века», в ясном понимании и фактическом утверждении именно такого рефлексивно-личностного отношения к классическим основаниям русской культуры. Яркий пример тому в книге – размышления над идеей непротивления злу насилием, одной из наиболее известных и спорных этических идей, настойчиво утверждавшихся Л.Н. Толстым. Сколько раз ее убедительно опровергали! И нельзя не признать – эта идея сама по себе, как логическая конструкция действительно внутренне противоречива. Но при этом – завораживающе привлекательна! В ней сосредоточена сама суть нравственности и размышлений о ее природе. И достоинство каждого нового исследовательского обращения к этой идее может оцениваться лишь по тому, насколько глубоко в этом обращении раскрывается для нас смысл этой ее привлекательности. Эту оценку можно отнести ко всем темам, затронутым в книге о Толстом.

Книга представляет собой добротный коллективный труд, составленный из статей российских и зарубежных исследователей; она дает достаточно полное и целостное представление о философских, этических, эстетических и религиозных воззрениях Л.Н. Толстого и их месте в мировой культуре. Но главное ее достоинство – в демонстрации удивительной своевременности этих воззрений. При всем многообразии предложенных в статьях мнений, оценок и взглядов редакторы-составители настоящего тома (А.А. Гусейнов и Т.Г. Щедрина) сумели сохранить чрезвычайно конструктивный актуализирующий баланс между позитивно-научным, вполне критическим подходом к толстовскому интеллектуальному наследию и признанием поразительной экзистенциальной своевременности исканий Толстого. Ощущение непрерывного перетекания экзистенциально-личностного и научно-аналитического способов восприятия идей Л.Н. Толстого и является, пожалуй, главным результатом прочтения этой книги. И именно по этой причине я полагаю, что нужно соотносить представленные в данной книге интерпретации толстовских идей не столько с новейшими гуманитарными изысканиями, сколько с современным экзистенциально-жизненным контекстом, с духовной ситуацией эпохи (говоря словами К. Ясперса). «Наши настроения мимолетны, но вместе с тем они обладают как бы сверхсубъективной прочностью: мы не властны над ними, не являемся их инициаторами. Самое эфемерное, самое быстротечное в объективном времени (в том времени, которое измеряют часами) содержит в себе, иными словами, нечто абсолютно надвременное и неуничтожимое – нашу внутреннюю веру. Если человеку удается ощутить, “высветить” то единое, что проявляется в беспорядочном потоке его настроений, он придет к осознанию своей “фундаментальной настроенности”» [Соловьев 1966 web]. Именно таким путем открывает сегодня для нас наш мир Лев Николаевич Толстой.

Большой удачей редакторов является структура сборника, позволяющая отчетливо и объемно показать глубину и сложность Толстого-мыслителя, значительно менее изученного и оцененного современниками и потомками, в отличие от Толстого-художника. Том состоит из шести разделов, в которых логически и экзистенциально последовательно рассматриваются аспекты философского мировоззрения писателя. В первом разделе опубликованы исследования дневниковых записей Толстого и статьи о воззрениях мыслителя на человека и человечество. Второй раздел посвящен преимущественно фундаментальной экзистенциально-этической проблематике. Третий раздел – самый узко-тематический – содержит работы о «непротивлении злу насилием» (с учетом того места, которое занимает эта идея в системе размышлений Толстого – выделение ее в особый раздел не только обозначает ключевую точку его духовных и философских поисков, но и акцентирует проблемный метод изучения, легший в основу данного коллективного труда). Четвертый раздел посвящен теме, наиболее актуальной для Толстого-художника: красота и добро. В пятом собраны исследования об отношении Толстого к христианству и православной церкви. И, наконец, последний раздел посвящен межкультурным параллелям между творчеством русского писателя и философскими идеями мыслителей других стран.

Какие же грани художественного и философского творчества Толстого раскрывает эта книга, и что еще, помимо историко-культурного багажа, она несет современному читателю? Примерно под таким углом построил свою статью «Чары троянского наследия: Лев Толстой в пространствах приязни и неприятия» К.Г. Исупов. Заметим, что эта работа не входит ни в один из разделов, а предваряет основной корпус текстов, и такое положение далеко не случайно. Исследователь избирает для себя форму эссе, которая позволяет ему, с одной стороны, точно очертить широкий круг вопросов, тем и проблем, которые, так или иначе, окажутся в фокусе внимания авторов книги, а с другой стороны, сохранить пространство для личного и даже субъективного мнения, тонких метафор и ярких примеров образного мышления. Это особенность не только стиля, но и научного метода К.Г. Исупова как нельзя более уместна в первой и в некотором смысле «заглавной» работе сборника, поскольку она точно маркирует полифоничность, многообразие и современную дискуссионность, характерную для данной книги в целом.

Основная проблема, которую формулирует Исупов, заключается все в той же непонятости и неоцененности Толстого-мыслителя, о которой говорилось и в редакторском предисловии. Однако, следуя законам жанра, автор идет гораздо дальше простой констатации факта и даже перечисления основных причин; он намечает различные точки пересечения и пути преодоления этой трагической непонятости гения путем диалога на новом когнитивном уровне, доступном современной науке. За счет этого статья-предисловие представляет собой своего рода «взгляд с высоты птичьего полета» на те философские проблемы, которые затрагиваются в текстах остальных авторов сборника. И нельзя не согласиться с автором: «…в истории русской совести Толстой остается открытой этической проблемой» [Толстой 2014, 11]. И прежде всего потому, что он изображает духовную ситуацию своей эпохи, представляет «…связное описание того, к чему личность должна подготовиться, а не того, чему она должна подчиниться» [Соловьев 1966 web]. Именно поэтому автор призывает не просто к исследованию и толкованию, но к диалогу, коммуникации и шире – к новому переживанию Толстого-мыслителя современной культурой. Собственно этой цели и служит книга.

Первый раздел книги открывает статья О.А. Седаковой «Весть Льва Толстого», написанная как «Вступительные замечания к курсу В.В. Бибихина “Дневники Льва Толстого”». И здесь вновь ярко проступает стилистика книги, демонстрирующая своевременность обращения к наследию Толстого. Работа Бибихина, посвященная дневникам Толстого, написана «сырым, свободным» языком и в своеобразной манере, во многом тождественной избранному предмету – внешне отрывочных, но крайне глубоких тезисов, фраз, размышлений, образов, идей и пересечений. Предваряющая статья Седаковой подготавливает читателя к восприятию языка Бибихина, разъясняет и поясняет особенности его философского подхода, что в данном случае безусловно необходимо для актуального прочтения бибихинского текста. Седакова обозначает ключевые проблемы исследования дневников Толстого, комментирует некоторые слова и выражения, приобретающие у Бибихина особый, почти терминологический смысл: «редкая мысль», «рас-стояние», «странное» и др. По мнению Седаковой, «Бибихин – единственный человек, который сумел прочитать эти странные и, вероятно, никем еще сплошь, от начала до конца не прочитанные дневниковые записи Льва Толстого» [Толстой 2014, 40], и во многом благодаря тому, что «сам из десятилетия в десятилетие вел регулярные дневниковые записи» [Толстой 2014, 41]. Бибихин увидел в Л. Толстом «Заслуженного собеседника», что позволило ему раскрыть перед слушателями и читателями «Толстого-человека», не противопоставляя при этом «Толстого-мыслителя», «Толстого-проповедника» – «Толстому-художнику» [Толстой 2014, 43]. При этом непосредственные наблюдения Седаковой, помимо общекультурной функции введения в научный оборот важных для восприятия текста фактов, придают ее работе особый шарм мемуарности и создают эмоционально-интимную атмосферу непосредственного личного диалога, на которую и рассчитаны лекции Бибихина. Главной идеей исследовательницы является тезис об актуальности присутствия Толстого как целостной личности в современном культурном пространстве, и, по ее мнению, лекции Бибихина «вероятно, впервые всерьез всматриваются в весть Толстого», в результате чего «Толстой… становится реальнее». «В.В. Бибихин возвращает присутствие Толстого в нашу жизнь» [Толстой 2014, 47], – так заключает она свое вступительное слово, и с этим опять-таки трудно не согласиться в нашем непрерывно фрагментирующемся мире.

Повторюсь, что работа В.В. Бибихина «Дневники Л.Н. Толстого» в жанровом отношении определена как «курс лекций», однако на первый взгляд автор сознательно отказывается от принципов логичности и последовательности, характерной для академической манеры подачи материала, и полностью отдается стихии напряженной внутренней работы души, каковая нашла отражение в дневниковых записях Толстого. Размышления Бибихина с первых строк увлекают читателя в экзистенциальную стихию дневников Толстого. По сути, лекции Бибихина представляют собой экзистенциальный комментарий к дневниковым записям яснополянского мыслителя, и этим самым, с одной стороны, они вскрывают экзистенциальный характер дневников Толстого, а с другой – сами превращаются в пример экзистенциальной прозы. Аналитически разложить на отдельные темы и проблемы дискурс такого типа – достаточно проблематично. Очевидно, что лекции Бибихина представляют научный интерес не только в рамках непосредственного изучения дневников писателя, но в первую очередь – как самоценная публикация, как живой пример развития и отражения толстовского наследия в современной мысли.

Следующая статья сборника, написанная Б.Н. Тарасовым, также посвящена анализу дневников Толстого, но представляет собой яркий пример иной методологии. Тарасов кладет в основу своего исследования традиционный историко-аналитический подход, предлагая читателю широкий литературный и философский контекст, в котором создавался дневник. Отдельно автор останавливается на религиозно-философском учении Толстого, трактуя его как «рациональное евклидово Евангелие» [Толстой 2014, 83] – земное, «материалистическое христианство» и, соотнося его с позитивистской наукой, ставит проблему конфликта культуры и цивилизации в рамках толстовского наследия. И закономерным итогом авторского анализа становится его обращение к таким остро актуальным сегодня проблемам современности, как единство информационного пространства, роль бытового комфорта в развитии человечества, проблемы свободы и вседозволенности. Соположение статей Бибихина и Тарасова безусловно следует назвать редкой находкой составителей сборника: благодаря непосредственному соседству, они вступают во вторичный диалог друг с другом и с читателем, раскрывая неожиданные грани и оттенки размышлений обоих исследователей и, разумеется, самого Толстого.

Мощным дополнением и, если угодно, обобщением обозначенного выше современного прочтения Толстого является прекрасное исследование Н.В. Мотрошиловой «Нравственно-моральное измерение экзистенциального опыта и проблема смерти в художественном творчестве Л. Толстого». Здесь автор, фактически продолжая заданную в книге линию актуализации идей Толстого, обращается от его антропологии к наиболее общим, и в то же время, личностно-значимым проблемам онтологического и этического характера. Название статьи предельно точно обозначает ее структуру и проблематику: в ней в рамках экзистенциально-антропологического подхода не только рассматривается нравственная и моральная составляющие «экзистенциально-антропологических» сочинений Толстого, но и акцентируется ряд важных теоретико-методологических проблем. Автор обращается к философско-методологическим основаниям соотношения понятий «мораль», «нравственность» и «экзистенциальный опыт индивида», а также к динамике в их интерпретации от феноменологии Г.В.Ф. Гегеля через экзистенциалистов С. Кьеркегора и А. Шопенгауэра до современных трактовок толстовского учения. Четкое разведение понятий «Sittlichkeit» как внеположной человеческой личности системы нравов и установлений и «Moralität» как «морального измерения внутреннего, субъективного “мира” индивида» [Толстой 2014, 146], по мнению Мотрошиловой, имеет большое значение для современного понимания идеи личной экзистенции индивида вообще и в творчестве Толстого в частности. Х. Ортега-и-Гассет замечал: «Наше высшее решение, наше спасение, – писал он, – состоит в том, чтобы найти свою самость, вернуться к согласию с собой, уяснить, каково наше искреннее отношение к каждой и любой вещи. Не важно, каким это отношение может быть – мудрым или глупым позитивным или негативным. Важно, чтобы каждый человек в каждом случае думал то, что он действительно думает» (цит. по: [Соловьев 1966 web]). Особый интерес в этом контексте представляет привлечение повести Толстого «Смерть Ивана Ильича» для иллюстрации того, «насколько четко разграничиваются, даже разделяются – в «Смерти Ивана Ильича», этом художественном, а не теоретическом повествовании! – аспекты анализа Sittlichkeit и Moralität» [Толстой 2014, 151]. Предложенный автором тонкий и глубокий экзистенциальный анализ феномена смерти в толстовской повести завершается неожиданным и довольно неоднозначным умозаключением – финал «…грешит против правды жизни и правды умирания» [Толстой 2014, 164]: «…моралист Толстой исчез – появился религиозный искатель и морализатор. Задергивается занавес жизни и занавес повествования. Остается пусть разочаровывающее, но сильное и по-своему убедительное чувство неподлинности, незавершенности анализа, непосильности коренной темы экзистенциального опыта даже для ума, таланта, честного и смелого сердца поистине великого писателя» [Толстой 2014, 165]. Вывод, который буквально отправляет нас к тому жизненному контексту, в котором мы все сегодня пребываем и который мы пытаемся осмыслить.

И естественным продолжением и апогеем этой темы – темы, на мой взгляд, становящейся все более актуальной в современном мире, стали статьи, посвященные «непротивлению злу». Раздел, посвященный этой тематике, открывает работа А.А. Гусейнова. Последовательно разобрав такие имеющие особый гносеологический и регулятивный статус понятия, как «Бог», «любовь», «свобода», «добро», исследователь переходит к рассмотрению трансформации христианского учения в философско-религиозной системе Толстого. На основе анализа выделенных Толстым пяти заповедей Христа он строит развернутое толкование категории «насилия» в соотношении с обозначенными понятиями. Вывод, к которому приходит Гусейнов: «Непротивление переносит конфликт не просто в сферу духа, а более узко – в глубь души самого непротивленца» [Толстой 2014, 228]. И это сегодня, пожалуй, самое главная констатация, точнее, признание в этике. Под пером исследователя философско-этические рассуждения Толстого приобретают характер актуального и личностно значимого высказывания, заставляют задуматься и по-новому взглянуть на себя и мир. «Необходимо изменить само направление, взяв за основу миросозерцание, предполагающее полный отказ от насилия. <…> Вот к такому повороту направления движения и призывает Толстой людей. В этом он видит то главное и единственное дело, без которого все остальное лишено смысла» [Толстой 2014, 246].

Еще более детально разбирает категорию «насилия» у Толстого М.Л. Гельфонд (Клюзова) в работе «Сила зла и зло силы». Для всестороннего раскрытия центральной идеи Толстого как средоточия мировоззрения мыслителя автор привлекает труды Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, Г.В. Флоровского, и в еще большей степени – И.А. Ильина, живо откликнувшихся на учение «мятежного графа». Исследовательница не только реконструирует философский диалог между этими мыслителями, но и включает его в парадигму современного философствования. «Итак, насилие, с точки зрения Л.Н. Толстого, есть любое воздействие на чужую волю, совершаемое вопреки ее согласию и подкрепленное прямым или косвенным использованием силы, т.е. всякое “внешнее заставление”» [Толстой 2014, 273]. И вполне логичным завершением этой темы становится ее проекция в область социальных, политических и экономических отношений. Здесь я просто отправляю читателя к статьям А. Христоянопулоса, объявляющего Толстого «важной фигурой в широком пантеоне анархистских мыслителей» [Толстой 2014, 298]. При этом автор предлагает отличать его христианский анархизм от анархизма как политической идеологии ХХ в. Можно оспаривать тезис об анархизме Толстого, но в современном контексте это столь же актуальная тема, как и толстовский «большевизм». В.К Кантор в статье с провокационным по сути заглавием «Можно ли видеть в Л.Н. Толстом предтечу большевизма?», доказывает несовместимость сущностных и ключевых позиций толстовства и христианства, а также логически и исторически обосновывает неизбежность Синодального определения об отлучении Толстого как единомышленника большевизма. При этом он ссылается на оценки Толстого Н.А. Бердяевым («предшественник коммунизма» и С.Л. Франком «отец большевизма»).

Размышления над этими, социально и даже политически нагруженными темами неизбежно приводит нас к острому, если угодно, болезненному вопросу об церковном отлучении Толстого. Этот вопрос так или иначе актуализируется во всех статьях, касающихся религиозных исканий Л.Н. Толстого, ибо речь идет о сущностном антагонизме между толстовством как системой духовно-нравственных ценностей и церковным христианством. Этот вопрос маркирует наиболее актуальную, эмоционально и аксиологически острую тему в данном аспекте изучения толстовского наследия. Характерно, что статьям этого блока (работы М.Л. Гельфонд, игумена Вениамина (Новика), польской исследовательницы Л. Луцевич) присуща особая экспрессивность и полемическая заостренность.

Не менее полемически заостренным является обсуждение в книге эстетических взглядов Толстого, которые, впрочем, у него не могут быть формально ограничены собственно эстетической проблематикой (о чем свидетельствует и само название соответствующего раздела книги: «Красота и Добро»). Очевидно, что в силу этого разбор эстетических вопросов оказывается как нельзя более актуальным, особенно если иметь в виду проведенный в предыдущем разделе анализ ключевых проблем толстовской этики. Такой подход полностью соответствует методологической установке составителей книги. В этом плане вполне уместной представляется статья Е.В. Мареевой и С.Н. Мареева, где критическое отношение Бердяева и особенно Розанова к этико-эстетическим воззрениям Толстого становится поводом для крайне эмоциональных возражений, что усиливает публицистическое звучание этой работы и создает особую атмосферу живого эмоционального спора. Вслед за Д.С. Мережковским авторы выдвигают тезис об обостренной социальной совести Толстого, которая заставляет его отделить добро от истины и красоты [Толстой 2014, 315]: «Может ли человек с чуткой совестью видеть страдания людей и после этого слушать Бетховена?» [Толстой 2014, 311]. Вопрос, который сегодня вполне может задать себе интеллектуальная элита нашего общества.

Современную трактовку получила и собственно эстетическая тематика в основательной статье В.В. Бычкова «Эстетика отрицания эстетического». Представляются весьма интересными выводы автора о том, что «искусству будущего Толстой предписывает только одну нравственно-этическую функцию, которая должна реализовываться художественными средствами» [Толстой 2014, 340], и сопоставляет эту позицию Толстого с трудами первых отцов Церкви. Изучение этой проблемы приводит Бычкова к мысли, что Толстой одним из первых не только ощутил, но и выразил надвигающийся кризис классической «высокой» культуры: «В его трактате грозно раздались первые звуки могучего рева смертельно раненого существа Культуры» [Толстой 2014, 347]. Статья Бычкова дает возможность продолжить диалог уже в рамках дискуссий современной эстетической парадигмы.

Своего рода продолжением и дополнением этой актуальной темы кризиса современной культуры является заключительный раздел книги, выводящий круг вопросов о понимании Толстым состояния культуры за пределы культуры русской. С другой стороны, этот раздел логично замыкает общую композицию сборника, вновь обращая читателя к сущностным онтологическим вопросам толстовской философии и в целом – к ключевым проблемам его наследия. Наиболее показательно в этом плане исследование Г.А. Тиме «Мифообраз Льва Толстого в контексте русско-немецкого диалога XIX–XX веков». Автор касается практически всех узловых, волнующих нас сегодня проблемных точек «диалога» Толстого-мыслителя Гегеля, Гуссерля и др. немецких философов: тут и проблема рационализма Толстого, и трактовка им самоубийства, жизни и смерти, и социально-политическая роль Толстого в истории (вновь заходит речь о Толстом как «отце большевизма»), и сопоставление (а правильнее – противопоставление) Толстого и Достоевского и т.д., и т.п. Особенность данной статьи – в ее «многослойности»: автор разбирает трактовку Толстого и Достоевского О. Шпенглером и Т. Манном, сопоставляет отношение к Толстому Вл. Соловьева и Шпенглера, анализирует роман Г. Гауптмана «Иммануэль Квинт, юродивый во Христе», главный герой которого «инспирирован личностью Толстого» [Толстой 2014, 433], Соловьев и Шпенглер сравнивают Толстого и Достоевского, Бердяев развивает идеи Соловьева, Мережковский и Манн спорят со Шпенглером, а Гауптман пытается осмыслить Толстого, следуя идеям Мережковского, и в результате, по мнению современников, уподобляется Достоевскому. От конкретных онтологических вопросов автор статьи переходит к анализу «русской идеи» в контексте немецкой философии и взаимовлиянию двух культур.

Следующие две статьи – А.Б. Куделина «Переписка Мухаммада ‘Абду и Льва Толстого» и Т.Г. Щедриной «Лев Толстой и Африкан Спир – русские философы: к истории одного автографа» – представляют собой несомненную философскую и научную ценность в первую очередь благодаря введению в научный оборот важных и малоизвестных аспектов биографии Толстого, а также редких, но значимых материалов. Статья А.Б. Куделина знакомит читателя с личностью и биографией главного муфтия Египта и «одного из наиболее влиятельных идеологов исламского модернизма» [Толстой 2014, 444], а также раскрывает обстоятельства взаимного заочного знакомства двух мыслителей. Публикация их краткой, но содержательной переписки сопровождается подробным анализом событий и обстоятельств, при которых она произошла. Учитывая тот факт, что русский читатель был практически незнаком с письмом главного муфтия Египта, при том, что ответ на него Толстого вошел в ПСС, данная аналитическая публикация несомненно составляет важный научный факт.

Работа Т.Г. Щедриной открывает русской научной мысли незаслуженно мало известное имя нашего соотечественника – философа Африкана Александровича Спира (1837–1890). В исследовании приводятся сведения о жизни и основных трудах А.А. Спира, цитируются его тексты, а также отзывы Толстого о нем и его работах. Как сообщает автор статьи, их заочному знакомству послужила дочь Спира Елена Клапаред, выславшая сочинения отца в Ясную Поляну, а позднее лично встречавшаяся с Толстым. Поскольку «весьма важным элементом созвучия Спира и Толстого был Кант» [Толстой 2014, 463], в статье рассматривается экзистенциальное и интеллектуальное преломление кантовских идей у Толстого и Спира, а также анализируется целый ряд точек их соприкосновения. Основной темой исследования становится этическая концепция Канта и проблема свободы. Сделав вывод о типологической близости идей Канта Толстому и Спиру, Щедрина переходит к анализу различных форм и средств выражения идей у философа Спира и художника-интеллектуала Толстого. Поэтические методы последнего («исповедальная форма», словесные средства художественной изобразительности, внутренняя диалогичность текста) она раскрывает на материале повести «Хаджи-Мурат», явившейся, по мнению М.М. Бахтина, «сгустком экзистенциальной философии» Толстого. Статья Щедриной рождает у читателя мысль о том, что философские по своей сути размышления Толстого не являются «довеском» к художественной ткани его текстов, а составляют самую их сердцевину, определяют их архитектонику. Таким образом, заключительный раздел книги, с одной стороны, подводит итог представленным на страницах сборника исследованиям и размышлениям о таком уникальном и неисчерпаемо-многогранном феномене как «Лев Толстой», а с другой, являет собой своего рода открытый финал, намечающий круг вопросов о взаимовлиянии и взаимопроникновении русской и мировой культур.

При этом весьма значимыми оказываются авторские акцентуации конкретной тематики в творчестве Толстого. Ведь проблема философа-исследователя, пытающегося осмыслить свою эпоху через историческое время, состоит в том, чтобы, оставаясь самим собой, верным себе, не только выбрать себя самого, но и услышать своего исторического другого. Таким «другим» для авторов этой книги является Лев Толстой. Для О.В. Сливицкой Толстой – философ, чьи важнейшие антропологические интенции состоят в раскрытии «механизма движения личности при сохранении ее тождества» [Толстой 2014, 114]. Для Е.В. Петровской Л. Толстой – экзистенциалист, который через релятивизацию возраста героев «Войны и мира» пытается специфицировать художественное и историческое время. А.Н. Полосина обращается к гендерной проблематике в творчестве Л. Толстого, а А. Зорина заостряет внимание на исповедальности как специфике его интеллектуального стиля.

Особое значение в современной духовной ситуации эпохи приобретает переосмысление «историзма». Многие исследователи ставят под вопрос идею прогресса в истории, им ближе экзистенциальное прочтение «историчности». Ведь, как писал Хайдеггер, история есть то, с чем встречается человек в своем стремлении к безусловному. «Осознавая свою бренность, человек устремляется к вечному, но не к бесконечной деятельности (не к бессмертию души и не к бессмертию человеческого рода), а к надвременной значимости безусловного принципа. Абсолютная убежденность – таково направление, в котором течет наше внутреннее время» [Соловьев 1966 web]. Экзистенциальное понимание историчности оказывается созвучным рассуждениям П.А. Ольхова. Не секрет, что именно эта проблема является одной из наиболее актуальных в русской словесности XIX в., поэтому она привлекала внимание и Л. Толстого, и Ап. Григорьева, особенно в тот момент, когда они брали на себя роль литературных критиков. Однако только этими именами автор статьи «Аполлон Григорьев: Лев Толстой и историзм в русской литературе» не ограничивается – для полноты анализа интересующих его взаимосвязей и пересечений русских писателей XIX столетия он привлекает самый широкий историко-литературный контекст. В итоге исследователь разворачивает перед читателем «сферу разговора» (Т.Г. Щедрина), т.е. интеллектуальное и экзистенциальное пространство для взаимопроникновения взглядов и идей.

Особую экзистенциальную ценность этой книге придают фотографии (портреты, черновые рукописи Л. Толстого, письма и дневниковые записи), предоставленные Государственным музеем Л.Н. Толстого (ГМТ). А научно-справочный аппарат книги и хроника жизни и творчества Толстого, составленные И. Бендерским, не только помогут широкому кругу читателей (среди которых, несомненно, будут философы и ученые-гуманитарии) ориентироваться в материале статей сборника, но и являются самостоятельным источником необходимой информации об этапах жизненного и идейно-творческого пути писателя. Библиография современных философских исследований о Л.Н. Толстом (372 наименования), включающая самые современные работы, – бесценное подспорье для любого исследователя толстовского наследия. Указатель имен делает работу с книгой «Лев Николаевич Толстой» удобной и продуктивной.

Источники – Primary Sources in Russian

Толстой 2014 – Лев Николаевич Толстой / Под ред. А.А. Гусейнова, Т.Г. Щедриной. М.: Политическая энциклопедия, 2014. [Lev Nikolayevich Tolstoy.Under the edition of Guseinov A.A., Schedrina T. G. In Russian]

Ссылки – References in Russian

Соловьев 1966 web – Соловьев Э.Ю. Экзистенциализм (историко-критический очерк). Статья первая. URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=177&Itemid=5 (дата обращения 25.06.2015)

References

Soloviev E. Yu. Existentialism (historical critical outline) First article URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=177&Itemid=5 (In Russian)