Главная arrow Все публикации на сайте arrow Лев Николаевич Толстой в контексте экзистенциального выбора современных философов
Лев Николаевич Толстой в контексте экзистенциального выбора современных философов | Печать |
Автор Демидова С.А.   
27.10.2015 г.

 (Размышления над книгой)

 

 

В статье представлены размышления об актуальности интеллектуального наследия Льва Толстого в связи с экзистенциальной ситуацией современной эпохи. Выявляются культурно-исторические предпосылки различных типов и подходов к исследованию философских исканий мыслителя. Опираясь на авторские интерпретации, представленные в книге «Лев Николаевич Толстой» (М., 2014. Серия «Философия России первой половины XX века»), автор приходит к выводу о том, что Л. Толстой становится сегодня равноправным участником современных философских и гуманитарных дискуссий.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Лев Толстой, история русской философии, экзистенциальный выбор, историзм, этика ненасилия.

 

ДЕМИДОВА Серафима Александровна – кандидат философских наук, доцент кафедры социальных наук и технологий Национального технологического университета «МИСиС», Москва.

Lev Nikolayevich Tolstoy in the context of existential choice of modern philosophers (Reflections on book)

S.A. Demidova

Reflections on actuality of intellectual heritage of Lev Tolstoy in connection with existential situation of modern times are represented in the article. Cultural and historical preconditions of different types and approaches to study of philosophical search of thinker are outlined. The author leans on interpretations represented in book “Lev Nikolayevich Tolstoy” (M., 2014. Series «Philosophy of Russia of the first half of the ХХ century»), and comes to a conclusion that L. Tolstoy becomes an equitable participant of philosophical and humanitarian discussions.

KEY WORDS: Lev Tolstoy, history of Russian philosophy, existential choice, historicism, ethics of nonviolence.

DEMIDOVA Serafima Aleksandrovna – CSc in Philosophy, docent at social sciences and technologies department at National University of science and technology “MISIS”, Moscow.

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script

 

 

 

Лев Николаевич Толстой

в контексте экзистенциального выбора современных философов

(размышление над книгой)

 

С.А. Демидова

 

О творчестве Льва Толстого, о его мировоззрении и художественном стиле так много сказано (обстоятельного и не очень, в России и за рубежом), что, кажется, к массиву этих суждений уже невозможно добавить что-либо новое и интересное. На это, однако, можно возразить: классика потому и классика, что мы обращаемся к ней вновь и вновь, чтобы понять себя, осмыслить свою эпоху, свои надежды и проблемы. Особенность и достоинство тома «Лев Николаевич Толстой» [Толстой 2014], изданного в серии «Философия России первой половины ХХ века», в ясном понимании и фактическом утверждении именно такого рефлексивно-личностного отношения к классическим основаниям русской культуры. Яркий пример тому в книге – размышления над идеей непротивления злу насилием, одной из наиболее известных и спорных этических идей, настойчиво утверждавшихся Л.Н. Толстым. Сколько раз ее убедительно опровергали! И нельзя не признать – эта идея сама по себе, как логическая конструкция действительно внутренне противоречива. Но при этом – завораживающе привлекательна! В ней сосредоточена сама суть нравственности и размышлений о ее природе. И достоинство каждого нового исследовательского обращения к этой идее может оцениваться лишь по тому, насколько глубоко в этом обращении раскрывается для нас смысл этой ее привлекательности. Эту оценку можно отнести ко всем темам, затронутым в книге о Толстом.

Книга представляет собой добротный коллективный труд, составленный из статей российских и зарубежных исследователей; она дает достаточно полное и целостное представление о философских, этических, эстетических и религиозных воззрениях Л.Н. Толстого и их месте в мировой культуре. Но главное ее достоинство – в демонстрации удивительной своевременности этих воззрений. При всем многообразии предложенных в статьях мнений, оценок и взглядов редакторы-составители настоящего тома (А.А. Гусейнов и Т.Г. Щедрина) сумели сохранить чрезвычайно конструктивный актуализирующий баланс между позитивно-научным, вполне критическим подходом к толстовскому интеллектуальному наследию и признанием поразительной экзистенциальной своевременности исканий Толстого. Ощущение непрерывного перетекания экзистенциально-личностного и научно-аналитического способов восприятия идей Л.Н. Толстого и является, пожалуй, главным результатом прочтения этой книги. И именно по этой причине я полагаю, что нужно соотносить представленные в данной книге интерпретации толстовских идей не столько с новейшими гуманитарными изысканиями, сколько с современным экзистенциально-жизненным контекстом, с духовной ситуацией эпохи (говоря словами К. Ясперса). «Наши настроения мимолетны, но вместе с тем они обладают как бы сверхсубъективной прочностью: мы не властны над ними, не являемся их инициаторами. Самое эфемерное, самое быстротечное в объективном времени (в том времени, которое измеряют часами) содержит в себе, иными словами, нечто абсолютно надвременное и неуничтожимое – нашу внутреннюю веру. Если человеку удается ощутить, высветить” то единое, что проявляется в беспорядочном потоке его настроений, он придет к осознанию своей “фундаментальной настроенности”» [Соловьев 1966 web]. Именно таким путем открывает сегодня для нас наш мир Лев Николаевич Толстой.

Большой удачей редакторов является структура сборника, позволяющая отчетливо и объемно показать глубину и сложность Толстого-мыслителя, значительно менее изученного и оцененного современниками и потомками, в отличие от Толстого-художника. Том состоит из шести разделов, в которых логически и экзистенциально последовательно рассматриваются аспекты философского мировоззрения писателя. В первом разделе опубликованы исследования дневниковых записей Толстого и статьи о воззрениях мыслителя на человека и человечество. Второй раздел посвящен преимущественно фундаментальной экзистенциально-этической проблематике. Третий раздел – самый узко-тематический – содержит работы о «непротивлении злу насилием» (с учетом того места, которое занимает эта идея в системе размышлений Толстого – выделение ее в особый раздел не только обозначает ключевую точку его духовных и философских поисков, но и акцентирует проблемный метод изучения, легший в основу данного коллективного труда). Четвертый раздел посвящен теме, наиболее актуальной для Толстого-художника: красота и добро. В пятом собраны исследования об отношении Толстого к христианству и православной церкви. И, наконец, последний раздел посвящен межкультурным параллелям между творчеством русского писателя и философскими идеями мыслителей других стран.

Какие же грани художественного и философского творчества Толстого раскрывает эта книга, и что еще, помимо историко-культурного багажа, она несет современному читателю? Примерно под таким углом построил свою статью «Чары троянского наследия: Лев Толстой в пространствах приязни и неприятия» К.Г. Исупов. Заметим, что эта работа не входит ни в один из разделов, а предваряет основной корпус текстов, и такое положение далеко не случайно. Исследователь избирает для себя форму эссе, которая позволяет ему, с одной стороны, точно очертить широкий круг вопросов, тем и проблем, которые, так или иначе, окажутся в фокусе внимания авторов книги, а с другой стороны, сохранить пространство для личного и даже субъективного мнения, тонких метафор и ярких примеров образного мышления. Это особенность не только стиля, но и научного метода К.Г. Исупова как нельзя более уместна в первой и в некотором смысле «заглавной» работе сборника, поскольку она точно маркирует полифоничность, многообразие и современную дискуссионность, характерную для данной книги в целом.

Основная проблема, которую формулирует Исупов, заключается все в той же непонятости и неоцененности Толстого-мыслителя, о которой говорилось и в редакторском предисловии. Однако, следуя законам жанра, автор идет гораздо дальше простой констатации факта и даже перечисления основных причин; он намечает различные точки пересечения и пути преодоления этой трагической непонятости гения путем диалога на новом когнитивном уровне, доступном современной науке. За счет этого статья-предисловие представляет собой своего рода «взгляд с высоты птичьего полета» на те философские проблемы, которые затрагиваются в текстах остальных авторов сборника. И нельзя не согласиться с автором: «…в истории русской совести Толстой остается открытой этической проблемой» [Толстой 2014, 11]. И прежде всего потому, что он изображает духовную ситуацию своей эпохи, представляет «…связное описание того, к чему личность должна подготовиться, а не того, чему она должна подчиниться» [Соловьев 1966 web]. Именно поэтому автор призывает не просто к исследованию и толкованию, но к диалогу, коммуникации и шире – к новому переживанию Толстого-мыслителя современной культурой. Собственно этой цели и служит книга.

Первый раздел книги открывает статья О.А. Седаковой «Весть Льва Толстого», написанная как «Вступительные замечания к курсу В.В. Бибихина “Дневники Льва Толстого”». И здесь вновь ярко проступает стилистика книги, демонстрирующая своевременность обращения к наследию Толстого. Работа Бибихина, посвященная дневникам Толстого, написана «сырым, свободным» языком и в своеобразной манере, во многом тождественной избранному предмету – внешне отрывочных, но крайне глубоких тезисов, фраз, размышлений, образов, идей и пересечений. Предваряющая статья Седаковой подготавливает читателя к восприятию языка Бибихина, разъясняет и поясняет особенности его философского подхода, что в данном случае безусловно необходимо для актуального прочтения бибихинского текста. Седакова обозначает ключевые проблемы исследования дневников Толстого, комментирует некоторые слова и выражения, приобретающие у Бибихина особый, почти терминологический смысл: «редкая мысль», «рас-стояние», «странное» и др. По мнению Седаковой, «Бибихин – единственный человек, который сумел прочитать эти странные и, вероятно, никем еще сплошь, от начала до конца не прочитанные дневниковые записи Льва Толстого» [Толстой 2014, 40], и во многом благодаря тому, что «сам из десятилетия в десятилетие вел регулярные дневниковые записи» [Толстой 2014, 41]. Бибихин увидел в Л. Толстом «Заслуженного собеседника», что позволило ему раскрыть перед слушателями и читателями «Толстого-человека», не противопоставляя при этом «Толстого-мыслителя», «Толстого-проповедника» – «Толстому-художнику» [Толстой 2014, 43]. При этом непосредственные наблюдения Седаковой, помимо общекультурной функции введения в научный оборот важных для восприятия текста фактов, придают ее работе особый шарм мемуарности и создают эмоционально-интимную атмосферу непосредственного личного диалога, на которую и рассчитаны лекции Бибихина. Главной идеей исследовательницы является тезис об актуальности присутствия Толстого как целостной личности в современном культурном пространстве, и, по ее мнению, лекции Бибихина «вероятно, впервые всерьез всматриваются в весть Толстого», в результате чего «Толстой… становится реальнее». «В.В. Бибихин возвращает присутствие Толстого в нашу жизнь» [Толстой 2014, 47], – так заключает она свое вступительное слово, и с этим опять-таки трудно не согласиться в нашем непрерывно фрагментирующемся мире.

Повторюсь, что работа В.В. Бибихина «Дневники Л.Н. Толстого» в жанровом отношении определена как «курс лекций», однако на первый взгляд автор сознательно отказывается от принципов логичности и последовательности, характерной для академической манеры подачи материала, и полностью отдается стихии напряженной внутренней работы души, каковая нашла отражение в дневниковых записях Толстого. Размышления Бибихина с первых строк увлекают читателя в экзистенциальную стихию дневников Толстого. По сути, лекции Бибихина представляют собой экзистенциальный комментарий к дневниковым записям яснополянского мыслителя, и этим самым, с одной стороны, они вскрывают экзистенциальный характер дневников Толстого, а с другой – сами превращаются в пример экзистенциальной прозы. Аналитически разложить на отдельные темы и проблемы дискурс такого типа – достаточно проблематично. Очевидно, что лекции Бибихина представляют научный интерес не только в рамках непосредственного изучения дневников писателя, но в первую очередь – как самоценная публикация, как живой пример развития и отражения толстовского наследия в современной мысли.

Следующая статья сборника, написанная Б.Н. Тарасовым, также посвящена анализу дневников Толстого, но представляет собой яркий пример иной методологии. Тарасов кладет в основу своего исследования традиционный историко-аналитический подход, предлагая читателю широкий литературный и философский контекст, в котором создавался дневник. Отдельно автор останавливается на религиозно-философском учении Толстого, трактуя его как «рациональное евклидово Евангелие» [Толстой 2014, 83] – земное, «материалистическое христианство» и, соотнося его с позитивистской наукой, ставит проблему конфликта культуры и цивилизации в рамках толстовского наследия. И закономерным итогом авторского анализа становится его обращение к таким остро актуальным сегодня проблемам современности, как единство информационного пространства, роль бытового комфорта в развитии человечества, проблемы свободы и вседозволенности. Соположение статей Бибихина и Тарасова безусловно следует назвать редкой находкой составителей сборника: благодаря непосредственному соседству, они вступают во вторичный диалог друг с другом и с читателем, раскрывая неожиданные грани и оттенки размышлений обоих исследователей и, разумеется, самого Толстого.

Мощным дополнением и, если угодно, обобщением обозначенного выше современного прочтения Толстого является прекрасное исследование Н.В. Мотрошиловой «Нравственно-моральное измерение экзистенциального опыта и проблема смерти в художественном творчестве Л. Толстого». Здесь автор, фактически продолжая заданную в книге линию актуализации идей Толстого, обращается от его антропологии к наиболее общим, и в то же время, личностно-значимым проблемам онтологического и этического характера. Название статьи предельно точно обозначает ее структуру и проблематику: в ней в рамках экзистенциально-антропологического подхода не только рассматривается нравственная и моральная составляющие «экзистенциально-антропологических» сочинений Толстого, но и акцентируется ряд важных теоретико-методологических проблем. Автор обращается к философско-методологическим основаниям соотношения понятий «мораль», «нравственность» и «экзистенциальный опыт индивида», а также к динамике в их интерпретации от феноменологии Г.В.Ф. Гегеля через экзистенциалистов С. Кьеркегора и А. Шопенгауэра до современных трактовок толстовского учения. Четкое разведение понятий «Sittlichkeit» как внеположной человеческой личности системы нравов и установлений и «Moralität» как «морального измерения внутреннего, субъективного “мира индивида» [Толстой 2014, 146], по мнению Мотрошиловой, имеет большое значение для современного понимания идеи личной экзистенции индивида вообще и в творчестве Толстого в частности. Х. Ортега-и-Гассет замечал: «Наше высшее решение, наше спасение, – писал он, – состоит в том, чтобы найти свою самость, вернуться к согласию с собой, уяснить, каково наше искреннее отношение к каждой и любой вещи. Не важно, каким это отношение может быть – мудрым или глупым позитивным или негативным. Важно, чтобы каждый человек в каждом случае думал то, что он действительно думает» (цит. по: [Соловьев 1966 web]). Особый интерес в этом контексте представляет привлечение повести Толстого «Смерть Ивана Ильича» для иллюстрации того, «насколько четко разграничиваются, даже разделяются – в «Смерти Ивана Ильича», этом художественном, а не теоретическом повествовании! – аспекты анализа Sittlichkeit и Moralität» [Толстой 2014, 151]. Предложенный автором тонкий и глубокий экзистенциальный анализ феномена смерти в толстовской повести завершается неожиданным и довольно неоднозначным умозаключением – финал «…грешит против правды жизни и правды умирания» [Толстой 2014, 164]: «…моралист Толстой исчез – появился религиозный искатель и морализатор. Задергивается занавес жизни и занавес повествования. Остается пусть разочаровывающее, но сильное и по-своему убедительное чувство неподлинности, незавершенности анализа, непосильности коренной темы экзистенциального опыта даже для ума, таланта, честного и смелого сердца поистине великого писателя» [Толстой 2014, 165]. Вывод, который буквально отправляет нас к тому жизненному контексту, в котором мы все сегодня пребываем и который мы пытаемся осмыслить.

И естественным продолжением и апогеем этой темы темы, на мой взгляд, становящейся все более актуальной в современном мире, стали статьи, посвященные «непротивлению злу». Раздел, посвященный этой тематике, открывает работа А.А. Гусейнова. Последовательно разобрав такие имеющие особый гносеологический и регулятивный статус понятия, как «Бог», «любовь», «свобода», «добро», исследователь переходит к рассмотрению трансформации христианского учения в философско-религиозной системе Толстого. На основе анализа выделенных Толстым пяти заповедей Христа он строит развернутое толкование категории «насилия» в соотношении с обозначенными понятиями. Вывод, к которому приходит Гусейнов: «Непротивление переносит конфликт не просто в сферу духа, а более узко – в глубь души самого непротивленца» [Толстой 2014, 228]. И это сегодня, пожалуй, самое главная констатация, точнее, признание в этике. Под пером исследователя философско-этические рассуждения Толстого приобретают характер актуального и личностно значимого высказывания, заставляют задуматься и по-новому взглянуть на себя и мир. «Необходимо изменить само направление, взяв за основу миросозерцание, предполагающее полный отказ от насилия. <…> Вот к такому повороту направления движения и призывает Толстой людей. В этом он видит то главное и единственное дело, без которого все остальное лишено смысла» [Толстой 2014, 246].

Еще более детально разбирает категорию «насилия» у Толстого М.Л. Гельфонд (Клюзова) в работе «Сила зла и зло силы». Для всестороннего раскрытия центральной идеи Толстого как средоточия мировоззрения мыслителя автор привлекает труды Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, Г.В. Флоровского, и в еще большей степени – И.А. Ильина, живо откликнувшихся на учение «мятежного графа». Исследовательница не только реконструирует философский диалог между этими мыслителями, но и включает его в парадигму современного философствования. «Итак, насилие, с точки зрения Л.Н. Толстого, есть любое воздействие на чужую волю, совершаемое вопреки ее согласию и подкрепленное прямым или косвенным использованием силы, т.е. всякое “внешнее заставление”» [Толстой 2014, 273]. И вполне логичным завершением этой темы становится ее проекция в область социальных, политических и экономических отношений. Здесь я просто отправляю читателя к статьям А. Христоянопулоса, объявляющего Толстого «важной фигурой в широком пантеоне анархистских мыслителей» [Толстой 2014, 298]. При этом автор предлагает отличать его христианский анархизм от анархизма как политической идеологии ХХ в. Можно оспаривать тезис об анархизме Толстого, но в современном контексте это столь же актуальная тема, как и толстовский «большевизм». В.К Кантор в статье с провокационным по сути заглавием «Можно ли видеть в Л.Н. Толстом предтечу большевизма?», доказывает несовместимость сущностных и ключевых позиций толстовства и христианства, а также логически и исторически обосновывает неизбежность Синодального определения об отлучении Толстого как единомышленника большевизма. При этом он ссылается на оценки Толстого Н.А. Бердяевым («предшественник коммунизма» и С.Л. Франком «отец большевизма»).

Размышления над этими, социально и даже политически нагруженными темами неизбежно приводит нас к острому, если угодно, болезненному вопросу об церковном отлучении Толстого. Этот вопрос так или иначе актуализируется во всех статьях, касающихся религиозных исканий Л.Н. Толстого, ибо речь идет о сущностном антагонизме между толстовством как системой духовно-нравственных ценностей и церковным христианством. Этот вопрос маркирует наиболее актуальную, эмоционально и аксиологически острую тему в данном аспекте изучения толстовского наследия. Характерно, что статьям этого блока (работы М.Л. Гельфонд, игумена Вениамина (Новика), польской исследовательницы Л. Луцевич) присуща особая экспрессивность и полемическая заостренность.

Не менее полемически заостренным является обсуждение в книге эстетических взглядов Толстого, которые, впрочем, у него не могут быть формально ограничены собственно эстетической проблематикой (о чем свидетельствует и само название соответствующего раздела книги: «Красота и Добро»). Очевидно, что в силу этого разбор эстетических вопросов оказывается как нельзя более актуальным, особенно если иметь в виду проведенный в предыдущем разделе анализ ключевых проблем толстовской этики. Такой подход полностью соответствует методологической установке составителей книги. В этом плане вполне уместной представляется статья Е.В. Мареевой и С.Н. Мареева, где критическое отношение Бердяева и особенно Розанова к этико-эстетическим воззрениям Толстого становится поводом для крайне эмоциональных возражений, что усиливает публицистическое звучание этой работы и создает особую атмосферу живого эмоционального спора. Вслед за Д.С. Мережковским авторы выдвигают тезис об обостренной социальной совести Толстого, которая заставляет его отделить добро от истины и красоты [Толстой 2014, 315]: «Может ли человек с чуткой совестью видеть страдания людей и после этого слушать Бетховена?» [Толстой 2014, 311]. Вопрос, который сегодня вполне может задать себе интеллектуальная элита нашего общества.

Современную трактовку получила и собственно эстетическая тематика в основательной статье В.В. Бычкова «Эстетика отрицания эстетического». Представляются весьма интересными выводы автора о том, что «искусству будущего Толстой предписывает только одну нравственно-этическую функцию, которая должна реализовываться художественными средствами» [Толстой 2014, 340], и сопоставляет эту позицию Толстого с трудами первых отцов Церкви. Изучение этой проблемы приводит Бычкова к мысли, что Толстой одним из первых не только ощутил, но и выразил надвигающийся кризис классической «высокой» культуры: «В его трактате грозно раздались первые звуки могучего рева смертельно раненого существа Культуры» [Толстой 2014, 347]. Статья Бычкова дает возможность продолжить диалог уже в рамках дискуссий современной эстетической парадигмы.

Своего рода продолжением и дополнением этой актуальной темы кризиса современной культуры является заключительный раздел книги, выводящий круг вопросов о понимании Толстым состояния культуры за пределы культуры русской. С другой стороны, этот раздел логично замыкает общую композицию сборника, вновь обращая читателя к сущностным онтологическим вопросам толстовской философии и в целом – к ключевым проблемам его наследия. Наиболее показательно в этом плане исследование Г.А. Тиме «Мифообраз Льва Толстого в контексте русско-немецкого диалога XIXXX веков». Автор касается практически всех узловых, волнующих нас сегодня проблемных точек «диалога» Толстого-мыслителя Гегеля, Гуссерля и др. немецких философов: тут и проблема рационализма Толстого, и трактовка им самоубийства, жизни и смерти, и социально-политическая роль Толстого в истории (вновь заходит речь о Толстом как «отце большевизма»), и сопоставление (а правильнее – противопоставление) Толстого и Достоевского и т.д., и т.п. Особенность данной статьи – в ее «многослойности»: автор разбирает трактовку Толстого и Достоевского О. Шпенглером и Т. Манном, сопоставляет отношение к Толстому Вл. Соловьева и Шпенглера, анализирует роман Г. Гауптмана «Иммануэль Квинт, юродивый во Христе», главный герой которого «инспирирован личностью Толстого» [Толстой 2014, 433], Соловьев и Шпенглер сравнивают Толстого и Достоевского, Бердяев развивает идеи Соловьева, Мережковский и Манн спорят со Шпенглером, а Гауптман пытается осмыслить Толстого, следуя идеям Мережковского, и в результате, по мнению современников, уподобляется Достоевскому. От конкретных онтологических вопросов автор статьи переходит к анализу «русской идеи» в контексте немецкой философии и взаимовлиянию двух культур.

Следующие две статьи – А.Б. Куделина «Переписка Мухаммада ‘Абду и Льва Толстого» и Т.Г. Щедриной «Лев Толстой и Африкан Спир – русские философы: к истории одного автографа» – представляют собой несомненную философскую и научную ценность в первую очередь благодаря введению в научный оборот важных и малоизвестных аспектов биографии Толстого, а также редких, но значимых материалов. Статья А.Б. Куделина знакомит читателя с личностью и биографией главного муфтия Египта и «одного из наиболее влиятельных идеологов исламского модернизма» [Толстой 2014, 444], а также раскрывает обстоятельства взаимного заочного знакомства двух мыслителей. Публикация их краткой, но содержательной переписки сопровождается подробным анализом событий и обстоятельств, при которых она произошла. Учитывая тот факт, что русский читатель был практически незнаком с письмом главного муфтия Египта, при том, что ответ на него Толстого вошел в ПСС, данная аналитическая публикация несомненно составляет важный научный факт.

Работа Т.Г. Щедриной открывает русской научной мысли незаслуженно мало известное имя нашего соотечественника – философа Африкана Александровича Спира (1837–1890). В исследовании приводятся сведения о жизни и основных трудах А.А. Спира, цитируются его тексты, а также отзывы Толстого о нем и его работах. Как сообщает автор статьи, их заочному знакомству послужила дочь Спира Елена Клапаред, выславшая сочинения отца в Ясную Поляну, а позднее лично встречавшаяся с Толстым. Поскольку «весьма важным элементом созвучия Спира и Толстого был Кант» [Толстой 2014, 463], в статье рассматривается экзистенциальное и интеллектуальное преломление кантовских идей у Толстого и Спира, а также анализируется целый ряд точек их соприкосновения. Основной темой исследования становится этическая концепция Канта и проблема свободы. Сделав вывод о типологической близости идей Канта Толстому и Спиру, Щедрина переходит к анализу различных форм и средств выражения идей у философа Спира и художника-интеллектуала Толстого. Поэтические методы последнего («исповедальная форма», словесные средства художественной изобразительности, внутренняя диалогичность текста) она раскрывает на материале повести «Хаджи-Мурат», явившейся, по мнению М.М. Бахтина, «сгустком экзистенциальной философии» Толстого. Статья Щедриной рождает у читателя мысль о том, что философские по своей сути размышления Толстого не являются «довеском» к художественной ткани его текстов, а составляют самую их сердцевину, определяют их архитектонику. Таким образом, заключительный раздел книги, с одной стороны, подводит итог представленным на страницах сборника исследованиям и размышлениям о таком уникальном и неисчерпаемо-многогранном феномене как «Лев Толстой», а с другой, являет собой своего рода открытый финал, намечающий круг вопросов о взаимовлиянии и взаимопроникновении русской и мировой культур.

При этом весьма значимыми оказываются авторские акцентуации конкретной тематики в творчестве Толстого. Ведь проблема философа-исследователя, пытающегося осмыслить свою эпоху через историческое время, состоит в том, чтобы, оставаясь самим собой, верным себе, не только выбрать себя самого, но и услышать своего исторического другого. Таким «другим» для авторов этой книги является Лев Толстой. Для О.В. Сливицкой Толстой – философ, чьи важнейшие антропологические интенции состоят в раскрытии «механизма движения личности при сохранении ее тождества» [Толстой 2014, 114]. Для Е.В. Петровской Л. Толстой – экзистенциалист, который через релятивизацию возраста героев «Войны и мира» пытается специфицировать художественное и историческое время. А.Н. Полосина обращается к гендерной проблематике в творчестве Л. Толстого, а А. Зорина заостряет внимание на исповедальности как специфике его интеллектуального стиля.

Особое значение в современной духовной ситуации эпохи приобретает переосмысление «историзма». Многие исследователи ставят под вопрос идею прогресса в истории, им ближе экзистенциальное прочтение «историчности». Ведь, как писал Хайдеггер, история есть то, с чем встречается человек в своем стремлении к безусловному. «Осознавая свою бренность, человек устремляется к вечному, но не к бесконечной деятельности (не к бессмертию души и не к бессмертию человеческого рода), а к надвременной значимости безусловного принципа. Абсолютная убежденность – таково направление, в котором течет наше внутреннее время» [Соловьев 1966 web]. Экзистенциальное понимание историчности оказывается созвучным рассуждениям П.А. Ольхова. Не секрет, что именно эта проблема является одной из наиболее актуальных в русской словесности XIX в., поэтому она привлекала внимание и Л. Толстого, и Ап. Григорьева, особенно в тот момент, когда они брали на себя роль литературных критиков. Однако только этими именами автор статьи «Аполлон Григорьев: Лев Толстой и историзм в русской литературе» не ограничивается – для полноты анализа интересующих его взаимосвязей и пересечений русских писателей XIX столетия он привлекает самый широкий историко-литературный контекст. В итоге исследователь разворачивает перед читателем «сферу разговора» (Т.Г. Щедрина), т.е. интеллектуальное и экзистенциальное пространство для взаимопроникновения взглядов и идей.

Особую экзистенциальную ценность этой книге придают фотографии (портреты, черновые рукописи Л. Толстого, письма и дневниковые записи), предоставленные Государственным музеем Л.Н. Толстого (ГМТ). А научно-справочный аппарат книги и хроника жизни и творчества Толстого, составленные И. Бендерским, не только помогут широкому кругу читателей (среди которых, несомненно, будут философы и ученые-гуманитарии) ориентироваться в материале статей сборника, но и являются самостоятельным источником необходимой информации об этапах жизненного и идейно-творческого пути писателя. Библиография современных философских исследований о Л.Н. Толстом (372 наименования), включающая самые современные работы, – бесценное подспорье для любого исследователя толстовского наследия. Указатель имен делает работу с книгой «Лев Николаевич Толстой» удобной и продуктивной.

 

Источники – Primary Sources in Russian

Толстой 2014 – Лев Николаевич Толстой / Под ред. А.А. Гусейнова, Т.Г. Щедриной. М.: Политическая энциклопедия, 2014. [Lev Nikolayevich Tolstoy.Under the edition of Guseinov A.A., Schedrina T. G. In Russian]

 

Ссылки – References in Russian

Соловьев 1966 webСоловьев Э.Ю. Экзистенциализм (историко-критический очерк). Статья первая. URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=177&Itemid=5 (дата обращения 25.06.2015)

 

References

Soloviev E. Yu. Existentialism (historical critical outline) First article URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=177&Itemid=5 (In Russian)

 

 

 
« Пред.   След. »