В статье рассказывается о становлении Киевской коллегии, проникновении украинской схоластики в Москву, образовании училища Лихудов, формировании и эволюции системы схоластического образования. Подробно описывается ее строение и функционирование. Анализируется количественный состав учебных заведений. Основное внимание в статье уделено философскому образованию, которое изучается с его дисциплинарной и содержательной сторон, сопоставляется с другими направлениями схоластического образования. Рассматривается методика преподавания философии.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Академия, коллегия, схоластика, образование, философия, логика, физика, риторика, диалектика, метафизика, преподаватель, Россия, Польша, Украина.

The paper tells about formation of Kiev collegium, about infiltration of Ukrainian scholasticism into Moscow, about the foundation of Likhud’s school, about forming and evolution of scholastic educational system. Its structure and functioning is described in detail. Quantitative composition of educational institutions is analysed. The article pays main attention to philosophical education, studied from disciplinary side and in its content, compared with the other scholastic educational branches. Philosophy teaching methods are examined as well.

KEY WORDS: Academy, collegium, scholasticism, education, philosophy, logics, physics, rhetoric, dialectics, metaphysics, professor, Russia, Poland, Ukraine.

Среди исследователей русской философии давно идёт спор о начале философии в России: вести ли отсчёт её истории со средневековой Киевской Руси или же с более поздней поры – с XVIII или даже с XIX столетия? Однако вопрос о начале преподавания  философии в нашей стране не даёт поводов для подобных разногласий. История преподавания философии в России неотделима от истории российского образования, прежде всего высшего, которого вплоть до XVII в. в стране не было, да и общий уровень грамотности населения (даже высших слоёв, монашества и священников) всё ещё оставался низким [Зезена… 1990, 74]. Большое влияние на развитие образования в тогдашнем Русском государстве оказало присоединение к ней западных и юго-западных областей – русских земель, которые после монгольского нашествия попали под власть Литвы и Польши. Политика угнетения национальной культуры и православия, понуждение к переходу в католицизм или в "унию" с ним, проводимая властями Польско-Литовского государства на этих землях, вызвала движение в обществе, направленное на сохранение основанной на православии национальной культуры. С 30—40-х гг. XVI в. стали возникать братства – объединения горожан, построенные по образцу ремесленных цехов. При братствах  создавались школы, призванные стать альтернативой школам польско-католическим. Учёность, которая сформировалась в братских школах, была своеобразным синтезом светских элементов, заимствованных из польско-католической школы, с православным вероучением и теологией. 

Киевская академия и возникновение схоластического образования на Украине

 В 1632 г. Киевский митрополит Пётр Могила создает на базе школы при киевском братстве «коллегиум» (коллегию)[i]. Один из первых историков Киевской академии В. Аскоченский высказал мнение, что образцом, по которому устраивалась Киевская коллегия, послужила Краковская академия [Аскоченский 1856 I, 42]. Это мнение имеет сторонников и среди современных историков философии [Громов, Козлов 1990, 242], хотя ещё в конце XIX в. его опроверг Н.И. Петров. Он убедительно продемонстрировал[ii], что в административном, учебно-педагогическом и в некоторых других ключевых аспектах Киевская коллегия строилась по образцу иезуитских и особенно пиарских[iii] коллегий [Петров 1895]. Следование этому образцу продолжалось и в послемогилянский период истории Киевской коллегии вплоть до середины XVIII столетия, что объясняется конкуренцией с названными учебными заведениями, десятки которых были созданы на территории Польско-Литовского государства в XVI-XVII веках [Вишневский 1903, 279-280]. В учебно-педагогическом отношении Киевская коллегия была упрощенной и ограниченной версией иезуитских и пиарских коллегий, так как основывающий ее «привилей» короля Владислава IV от 1635 г. разрешал преподавать в ней науки не далее диалектики и логики, что урезало курс философии почти вполовину и вообще исключало богословие.

Полный курс обучения в Киевской коллегии до 80-х гг. длился семь лет и делился на шесть классов [Петров 1895, 4]. Первые три (к концу века четыре) класса, именовавшиеся «грамматическими», были, в сущности, школьными начальными классами, куда зачислялись ученики с десятилетнего возраста. Следующей ступенью были классы поэтики и риторики. Третьей, высшей ступенью обучения в Киевской коллегии являлся класс философии, который длился два года. Читал курс философии обычно префект, иногда ректор, возглавлявший Киевскую коллегию. Класс философии особенно сильно пострадал от военных действий середины XVII в. (восстание Б. Хмельницкого, Русско-польская война). В 1651 г., когда Киев был частично выжжен, коллегия опустела и возобновила свою деятельность в 1660 г., но только в младших классах. Преподавание в классе философии было восстановлено лишь  в 1672 г.

В 1686 г. левобережная Украина вместе с Киевом по «Вечному миру» с Речью Посполитой окончательно отошла к России. Это позитивным образом сказалось на судьбе возрожденной Киевской коллегии, в которой начинается оживление. Киевский митрополит Варлаам Ясинский, префект (с 1693 г. ректор) и Иоасаф Кроковский предприняли некоторые начинания, направленные на развитие коллегии. Важнейшим из них стало введение преподавания богословия. Первый четырехлетний курс богословия прочел И. Кроковский в 1689-1693 гг., и затем подобные курсы читались на постоянной основе его преемниками. Учреждение богословского класса поднимало Киевскую коллегию на новый, более высокий уровень – на уровень высшего учебного заведения, академии, которые тогда существовали только в Польше и Литве (Виленская, Замойская и Краковская академии). На этом основании руководство коллегии при поддержке церковных иерархов обратилось в Москву с просьбой о даровании им всех прав академии, которые включали, помимо расширения учебно-педагогических прав, также право самоуправления и независимость от гражданских и военных властей. Такие права и вместе с ними кое-какое материальное обеспечение ей были дарованы царской грамотой 1694 г., а семь лет спустя они были подтверждены новой царской грамотой. Первые историки Киевской коллегии Макарий (Булгаков) и В. Аскоченский посчитали, что этой грамотой от 1701 г. она была переименована в академию, но затем Н.И. Петров, представитель следующего поколения ее историков, оспорил это мнение, утверждая, что ни в первой, ни во второй грамоте коллегия «академией» не называлась, «… но она сама с этого времени чаще и чаще стала называть себя академией, особенно в отличие от других южно-русских коллегий» [Петров 1895, 125]. Однако мнение первых историков все же закрепилось и широко представлено в современной литературе [Хижняк 1988; Громов, Козлов 1990; Киселева 2011].

Что представляли собой курсы философии, которые преподавались в Киевской коллегии в XVII в.?

Понятие о курсах, читавшихся в 30—40 гг., составить можно, по словам А.С. Лаппо-Данилевского, лишь косвенным путём. Он предположил, что курсы первых преподавателей философии в Киевской коллегии И. Трофимовича-Козловского и С. Коссова строились по образцу курсов философии, прослушанных ими в Виленской братской школе и в Замойской академии [Лаппо-Данилевский 1990, 71]. О характере, строении и содержании более поздних курсов, читавшихся с 1639 г. вплоть до конца XVII в., мы можем судить более основательно по сохранившимся рукописным текстам. Вопреки ограничениям, которые накладывал «привилей» Владислава IV, эти курсы не сводились только к диалектике и логике, но включали также физику и метафизику.

Диалектика была, в сущности, логикой, введением в логику. Порой это отражалось в самом названии рукописи такого курса[iv]. Это был небольшой по своему объёму раздел (дисциплина), составлявший от 3% до 9% курса. Диалектика открывала курс философии, но нередко она включалась также и в читавшийся до философии курс риторики. От диалектики профессоры переходили к логике, объём которой колебался от четверти до 40% двухгодичного курса. Размеры логики (и, соответственно, отводимого ей учебного времени) в 3—5 раз превосходили размеры диалектики. В содержательном отношении раздел логики строился на основе «Органона» Аристотеля, прежде всего «Топики» и обеих «Аналитик», что тоже нередко отражалось в названии[v]. Но заметно, что в большей степени, чем в трудах самого Стагирита, проблематика данного раздела курса философии в Киевской коллегии выходила за рамки собственно логической, затрагивая области гносеологии, методологии, теории аргументации и онтологии. Возможно, последовательное осознание этого обстоятельства нашло отражение в применении к логике другого названия, используемого в качестве синонима и как дополнение к данному термину: «рациональная философия». Впервые оно появляется в анонимном рукописи курса 1687 г. (когда философию читал И. Кроковский), но затем в конце XVII – начале XVIII вв. все чаще употребляется вместо логики, либо логика представляется как «ключ» к «рациональной философии»[vi].

Самой большой по объёму дисциплиной курса философии была физика, на долю которой приходилось от половины до 60% его. Она была также и самой сложной по своему составу. Физика читалась по восьми книгам одноимённой работы Аристотеля. Многие преподаватели ею не ограничивались и дополняли другими «естественнонаучными» трактатами античного философа: «О небе», «О возникновении и уничтожении», «Метеорологикой». Все вместе они образуют, как известно, философию природы Аристотеля, имея при этом не много общего с современными науками, объекты изучения которых они были призваны объяснить – с физикой, химией, астрономией, метеорологией, географией. Большая часть содержания курса физики относилась к области философской онтологии, а некоторая часть, соответствующая трактату «О небе», к области космологии. Очень часто в рамках физики рассматривали также и вопросы психологии, следуя при этом трактату «О душе», причём отводилось этим вопросам времени не меньше, чем таким дисциплинам, как диалектика или метафизика. Важное место среди вопросов психологии занимала онтологическая проблема отношения души и тела. С названием курса физики на рубеже XVII и XVIII вв. стали происходить «мутации» подобные тем, которым подверглось название курса логики: оно стало дополняться, а затем и замещаться названием «естественная философия» (philosophia naturalis).

Завершался курс философии метафизикой, которая в полном соответствии с перипатетическим каноном, восходящим к I в. до н.э., должна следовать за физикой. Однако данная дисциплина курса, в отличие от предшествующих ей физики и логики, строилась отнюдь не на соответствующем сочинении Стагирита и имела с ним мало сходства. Прежде всего, в объёмном отношении киевская метафизика была невелика и примерно равнялась диалектике, составляя 4—8% всего курса. Из 14 книг аристотелевской «Метафизики» в ней нашло отражение содержание лишь некоторых глав IV и VI книг. Но по своей проблематике киевская  метафизика несомненно являлась «I философией». В рамках этой дисциплины рассматривались наиболее абстрактные вопросы онтологии, связанные с проблемой бытия (сущего). Суть метафизики в качестве «I философии», которой «надлежит исследовать сущее как сущее – что оно такое и каково всё присущее ему как сущему» [Аристотель 1975, I, 182] стало подчёркивать новое её название, которое входит в обиход с начала XVIII в. как дополнительное: «философия о внеприродном», philosophia ultranaturalis.

Таким образом, вопреки провозглашаемому в названиях дисциплин философского курса следованию Аристотелю, это было следование отнюдь не букве, а духу произведений античного философа. К Аристотелю относились как к классику, чьи идеи лежали в основе того корпуса философских знаний, которые были созданы за много веков его многочисленными комментаторами и интерпретаторами. Среди них, конечно, наиболее значимыми для преподавателей Киевской коллегии были представители позднесредневековой схоластики (по выражению Г. Флоровского – «схоластики контрреформационной эпохи», «Тридентской схоластики» [Флоровский 1991, 52] ), и  прочтение Аристотеля эти преподаватели осуществляли посредством использования латино-польских иезуитских учебников, имевшихся в библиотеке Киевской коллегии, или во время учебы в польских и литовских академиях и коллегиях.

В методическом отношении в классе философии практиковались только два вида занятий: лекции и диспуты. Лекционные занятия проходили с понедельника по пятницу, исключая четверг, на который обычно назначалась «рекреация». В дни рекреации занятия либо совсем не проводились, либо проводились сокращенно. Рекреация также назначалась по случаю важнейших церковных праздников. Не проводились занятия и в период «вакаций» - каникул, приходившихся на июль и август. В день было четыре-пять часов занятий с перерывом на обед, или, переводя на современные академические реалии, примерно шесть-семь академических часов. По подсчетам автора, это дает от 600 до 750 лекционных академических часов в учебный год. Кроме лекций, были еще и диспуты, которые проводились еженедельно по субботам, а также помесячные и четвертные. Длительность их была от двух часов (три академических часа) и более, что даст нам еще минимум 140 академических часов в год. В то же время для учащихся Киевской коллегии – впоследствии и академии – такую нагрузку нельзя признать обременительной по современным меркам. К тому же, эти учащиеся не знали, что такое сессия. Экзамены в высших классах не проводились, и аттестация учащихся осуществлялась по участию в диспутах, по проявленной там активности.

Проникновение схоластической учёности в Москву и развитие там образования

Между тем в Русском государстве уже в начале правления Алексея Михайловича Романова с ещё большей силой, нежели в преддверии Смутного времени стала ощущаться нужда в людях, богословски и светски образованных. Особенно острой эту потребность сделала церковная реформа. Требовалась масштабная «справа» богослужебных книг, для осуществления которой, однако, не нашлось нужного количества образованных кадров. Вполне естественно, их стали искать на близких и географически, и в культурно-религиозном отношении Украине и в Белоруссии. В 1649—1650 гг. по просьбе царя киевский митрополит С. Коссов посылает в Москву учёных монахов А. Сатановского, Е. Славинецкого и Д. Птицкого. С их прибытием связано основание первой греко-латинской школы, которая с 1650 находилась на патриаршем дворе и содержалась на средства, поступавшие из патриаршей казны [Милов (ред.) 2010, 715], а потому получила название Патриаршей. Во главе её был поставлен Епифаний Славинецкий.

Между тем, потребность в образованных людях была и у русского государства, и она росла по мере его укрепления. Развивался бюрократический аппарат. В конце XVII в. в центральных учреждениях работало 2739 дьяков и подьячих, а в местных 4657 [Милов (ред.) 2010, 713]. Потребность в подготовке чиновничества всегда была стимулом к развитию образования. Но государство нуждалось в образовании главным образом светского, а не религиозного характера, поэтому государственные и церковные образовательные интересы не совпадали. В 1664 г. царь приближает к себе белоруса Симеона Полоцкого и поручает ему возглавить новую школу при Заиконоспасском монастыре, где будут обучать подьячих (то есть госчиновников). Симеон Полоцкий тяготел не к греческой, а к латино-польской схоластической учёности, которую он осваивал в Виленской иезуитской коллегии. Образовательные установки Симеона Полоцкого больше соответствовали потребностям светского государства, нежели те, которые господствовали в Патриаршей школе и во всей связанной с церковью грекофильской среде.

Итак, становление высшего образования в Русском государстве на самой ранней его стадии обнаружило противоречие между двумя образовательными «проектами», каждый из которых отражал несовпадающие образовательные запросы главных заказчиков образования – православной церкви и светского государства. Это противоречие, подобного которому не знала образовательная система Западной Европы, в значительной мере определяло развитие образовательной системы в Русском государстве вплоть до конца XVII в. и продолжало сказываться на ней по меньшей мере до середины XVIII в.

В 1685 г. в Москву по рекомендации иерусалимского патриарха Досифея приезжают в качестве учителей и устроителей училища два учёных грека – братья Иоанникий и Софроний Лихуды, которые были также благосклонно приняты при дворе. Возможно, этому поспособствовало то обстоятельство, что братья воспитывались и учились в Италии, имели дипломы Падуанского университета, что делало их кандидатуры более привлекательными в глазах царевны Софьи и её латинофильского окружения в качестве компромиссных для организации академии, ибо инициатор и автор проекта академии, ученик Симеона Полоцкого Сильвестр Медведев был совершенно неприемлем для грекофилов. Новое учебное заведение было создано на базе как «патриарших» Типографской и Богоявленской, так и «правительственной» Заиконоспасской школ. Преподавание велось в основном на греческом языке, но высшие дисциплины – риторика, логика и физика читались и на греческом, и на  латинском языке. С двух последних курсов, прочитанных Лихудами всего лишь раз, и следует вести отсчёт преподаванию философии в собственно Российском государстве. Вскоре, однако, Лихуды были удалены из созданного ими училища (в 1694 г.) вследствие интриг, а заменившие их на преподавательской кафедре ученики философию читать не смогли, так как не успели её прослушать и записать.

Расцвет схоластического образования в первой половине XVIII в.

В последние два десятилетия XVII в., особенно после 1694 г. Киевская академия вступает в период подъема. Стремительно растёт число учащихся, которое достигает максимума в начале XVIII в.: их насчитывается более 2000 человек. «Состав их, - пишет С.Т. Голубев, - был самый разнообразный, так как Академия радушно открывала свои двери для всех сословий. Наряду с сыновьями тогдашней знати (стольников, полковников, знатных казаков и т.п.) здесь воспитывались, - и притом составляли большинство, - и бедняки, не имевшие дневного пропитания» [Голубев 1901, 19]. Видимо, подобный «образовательный ажиотаж» продолжался вплоть до эпидемии чумы 1710—1711 гг. В следующие десятилетия популярность Киевской академии упала, что объяснялось, вероятно, открытием других похожих учебных заведений. Численность учащихся ее колебалась от 400 до 800 вплоть до начала 40-х гг. [Вишневский 1903, 293-294]. Затем ряды учащихся вновь начинают расти и до конца 60-х гг. держатся на уровне 1000-1200 человек [Вишневский 1903, 293-294; Грушевский 2004, 445]. Еще одна эпидемия чумы 1770 г. привела к закрытию академии на год, а по возобновлению работы прежней численности учащихся достичь не удалось, и далее она продолжала падать.

В эти годы – в начале XVIII в. – в России начинает складываться система схоластического образования, в которой Киевская академия играла ведущую и системообразующую роль. «Промоутерами» этого процесса были бывшие воспитанники, а нередко профессоры Киевской академии, которые делали быструю карьеру (в основном церковную) в русском государстве в период петровских преобразований, когда нужда в образованных людях сделалась особенно острой. «Вообще, - сообщает С.Т. Голубев, - на открывавшиеся архиерейские места обычно стали возводиться представители киевской учёности, а так как на архиереев того времени возлагалась обязанность заводить при кафедрах школы и они постепенно заводились, то, по крайней мере, в главнейшие из них устремился широкий поток киевских питомцев, который, разветвляясь, проник в самые отдалённейшие окраины нашего отечества» [Голубев 1901, 27-28].

Помимо академий важными компонентами системы схоластического образования стали коллегии.  Первой была основана Черниговская коллегия (1700 г.). Коллегией также стала называться славяно-греко-латинская школа, переведённая в Харьков из Белгорода в 1726 г. По меньшей мере до середины XVIII в. в ней обучалось около 400 человек в год. Еще одна коллегия была создана в Смоленске в 1728 г. на месте бывшего польского иезуитского «коллегиума», закрытого в 1654 г. Во всех коллегиях, кроме Черниговской, были классы философии. К третьему типу схоластических учебных заведений можно отнести духовные семинарии, которые были открыты в разное время в Могилеве, Новгороде, Ростове, Санкт-Петербурге, Твери, Троице-Сергиеве и других городах. Между коллегиями и семинариями не было какой-то формальной границы. Низший образовательный уровень составляли многочисленные «архиерейские» славяно-латинские школы. В организационном и учебно-педагогическом отношении все эти учебные заведения копировали Киевскую академию, порой допуская некоторые отступления от образца[vii]. По мере роста и развития они заводили у себя высшие классы философии и богословия, получив из Киева (а позднее из Москвы или Харькова) подготовленных преподавателей соответствующей квалификации. По сведениям Г. Флоровского, из 26 семинарий, открытых до 1750 г., в четырех из них на данный год был класс богословия, и еще в четырех – класс философии [Флоровский 1991, 100], то есть всего класс философии был в восьми семинариях, так как богословие без философии не заводили.

Не осталась в стороне от этой вырастающей из Украины системы схоластического образования и московская «Еллино-греческая» академия. В 1701 г. попечительство над ней было вверено местоблюстителю патриаршего престола Стефану. Яворскому. Он  много лет преподавал в Киевской академии и восстанавливает пришедшее в упадок училище Лихудов, реорганизуя его по образцу своей Alma mater. Разом было покончено с грекофильскими традициями, и вместо греческого языка приоритет решительно отдаётся латинскому. Наладилось систематическое преподавание философии, в чем особую роль сыграл, как показал А.В. Панибратцев, Ф. Лопатинский [Панибратцев 1997]. Меняется и название академии – отныне и вплоть до 1775 г. она будет именоваться «Славяно-латинской». Численность учащихся в Московской академии в течение почти 70 лет колебалась от 200 до 600 [Смирнов 1855, 180-181]. Таким образом, по своим масштабам Московская академия значительно уступала Киевской и была примерно на уровне Харьковского коллегиума. Думается, однако, что вес Московской академии был существенно  выше украинских коллегий, что объяснялось её положением в центре Русского государстве, нахождением в её древней столице. Она была единственным учебным заведением такого типа на огромном пространстве северо-восточной России. Об особом положении Московской академии свидетельствует также характер её подчинения и финансирования. С 1718 г. Московская академия находилась в ведении Монастырского приказа, а с учреждением Синода перешла в его ведение. Что же касается академии Киевской и других украинских коллегиумов, то они находились в ведении монастырей и контролировались местными митрополитами. Жалования преподавателям, стипендий студентам там не платили, их заменяли различные виды натурального довольствия [Голубев 1901, 15-17].

Учебно-педагогическое единство схоластической образовательной системы поддерживалось, во-первых, тем, что преподавательский корпус комплектовался из выпускников Киевской академии. Лишь с начала второй половины XVIII в. в составе преподавателей Московской академии и великорусских семинарий всё чаще встречаются выпускники последней, из их же числа все префекты и ректоры этой академии с 1759 г. Наконец, заступивший на ректорский пост в 1775 г. митрополит Платон решительно покончил с «засильем черкас» (так тогда в России именовали выходцев с Украины) и перестал приглашать киевлян для преподавания в Московской академии.

Во-вторых, унификации схоластической образовательной системы способствовали её карьерные традиции, которые практически исключали постоянную службу в одном учебном заведении. Лишь единицы, начав службу учителями низших классов, могли дослужиться до должности префекта своей Alma mater. И не всякий префект становился затем ректором[viii]. Частыми были переводы из одного учебного заведения в другое: с учительской должности в академии – на должность префекта в коллегии или семинарии, с должности префекта – на должность префекта или  ректора в другом учебном заведении. Ректорство, чаще всего, тоже не оказывалось венцом карьеры, как ныне: им становилась должность в церковной иерархии. Добавим, что трамплином для такой карьеры в первой половине XVIII в. всегда была Киевская академия.

Таким образом, в схоластической образовательной системе осуществлялась своеобразная ротация преподавательских кадров.

Знакомство с карьерными траекториями профессоров схоластических академий заставляет нас поставить вопрос: а можно ли их считать профессиональными  преподавателями? Ответить на него однозначно нельзя. С одной стороны, всякий профессор, прочитавший курс философии, имел за плечами как минимум восемь лет педагогического стажа, приобретенного, чаще всего, в разных учебных заведениях преподаванием различных предметов в большом объеме педагогической нагрузки. Но на другой чаше весов лежит принадлежность преподавателей к монашескому сословию, принадлежность их к монастырям, подчинение всего уклада их жизни монастырским правилам и традициям. Академическая карьера в должности старшей, чем учитель низших классов (т.е. преподавателя риторики, философии и богословия) была возможной только после принятия монашеского пострига, и она была лишь этапом в общем карьерном движении. По словам С.Т. Голубева, преподавание «было временным, в течение нескольких лет «послушанием» учёного монашества» [Голубев 1901, 15]. Затем, как правило, преподавательскую карьеру сменяла карьера церковная.

Но даже признавая в определенном отношении преподавательский профессионализм профессоров схоластических академий, коллегий и семинарий, мы не можем видеть в них профессиональных преподавателей философии ввиду отсутствия в схоластической образовательной системе преподавательской специализации. Ведь каждый из преподавателей переходил к курсу философии, прочитав перед этим годичные курсы поэтики и риторики, поработав еще ранее несколько лет учителем языка в младших классах, и потому может быть не с меньшим основанием назван профессиональным преподавателем этих дисциплин. Курс философии читался преподавателями-схоластами, как правило, всего лишь раз в течение двух лет, что не позволяло приобрести надлежащий профессионализм в области данной дисциплины. Подходя к ним с современной меркой, мы должны будем признать их всего лишь молодыми, начинающими преподавателями философии.

Для лучшего понимания того, какое место занимала философия в системе схоластического образования, полезно будет сравнить численность учащихся классов философии и риторики, сопоставляя ее с общей численностью учащихся. Данные, которыми мы располагаем, отрывочные и разрозненные, они позволяют увидеть лишь некоторую общую тенденцию. По нашим подсчетам, численность учащихся-философов в Киевской академии с 1632 г. по 1768/69 учебный год колебалась между 10 и 15%  от общей численности, то есть приблизительно составляла постоянную величину[ix]. Сведения по Московской академии имеются за пять лет: 1717 – 13 учащихся-философов (6% ), 1724 – 21 (12%), 1727 – 12 (2%), 1738 – 13 (3%), 1770 – 27 (10%), в среднем 6% [Смирнов 1855, 181; Знаменский 2001, 132]. Разброс здесь, как видно, существенно больший. Поэтому общий вывод может быть таков: доля учащихся-философов в общей их численности колебалась, не превышала 15%, но по крайней мере до начала 70-х гг. XVIII в. не уменьшалась. В те же самые годы численность учащихся класса риторики от общей их численности в Киевской академии составляла 13-15% вплоть до 1738/39 учебного года, начиная с которого их доля значительно возрастает – до 24% (1764/65 – 24%, 1768-69 – 29%), что вдвое превышает процент учащихся-философов в те учебные годы. Аналогичную картину мы наблюдаем в Московской академии, только здесь тенденция к опережающему по сравнению с «философами» росту доли учащихся риторики проявляется раньше: 1717 – 3%, 1724 – 16%, 1727 – 4%, 1738 – 7,8%, 1770 – 19%. Вывод: в то время, как популярность философии в схоластиче ской системе образования оставалась примерно на одном и том же уровне, популярность риторики росла, и примерно с конца 30-х гг. лишь половина учащихся, прослушавших курс риторики, приходила затем в класс философии. Это говорит также о том, что схоластическое образование сохраняло привлекательность в своей общей (низшей и средней) части,  в то время как схоластическая философия, относящаяся уже к высшей его части, рассматривалась как образование специализированное, нужное лишь тем, кто был нацелен на карьеру церковную [Вишневский 1903, 311].

Нужно уточнить, что среди тех, кто приходил в тот или иной класс философии, встречались не только бывшие учащиеся класса риторики данной академии. В схоластической образовательной системе существовала определенная «миграция» учащихся. Иногда она объяснялась нехваткой студентов, подготовленных учиться в высших классах, в философии. Так, по предположению С.К. Смирнова, первый префект Славяно-латинской академии из киевлян Феофилакт Лопатинский «для ускорения обучения» привёз в Москву из Киева уже подготовленных учеников в свой класс философии[x]. Но чаще учащиеся направлялись в другие учебные заведения вследствие нехватки на местах преподавателей философии и богословия, а иногда даже риторики и поэтики, примером чего может служить командирование из Тверской семинарии в Московскую академию 15 учеников и 10 в Троице-Сергиеву семинарию в 1747 г. [Колосов 1889, 69, 71]. Практиковались и индивидуальные стажировки, о чем нам говорит история М.В. Ломоносова, который едва только перешёл в класс философии Московской академии, как попросился слушать философию в Киев, куда и убыл в том же 1734 г. Случай М.В. Ломоносова вряд ли был единичным, и он примечателен еще и тем, что это случай «казеннокоштного» ученика (таковы же и другие вышеприведенные случаи), миграции же «своекоштных» учащихся были совершенно свободными и, надо думать, куда более частыми.

Говоря о преподавании философии в период расцвета схоластической образовательной системы, уместно вернуться к вопросу о самом курсе философии. Претерпел ли он какие-либо содержательные изменения в XVIII столетии?

Первое, что обращает на себя внимание, это расширение дисциплинарного состава курса за счёт добавления в него этики. Пионером здесь был Феофан Прокопович, известный своими реформаторскими начинаниями. Этику он должен был изучать во время учебы в Польше и в Риме в коллегии Св. Афанасия. Однако почин, сделанный им в 1708 г., долго не находил последователей среди его коллег по цеху, и только через 20 лет этика вновь появляется в составе дисциплин курса философии у С. Калиновского, читавшего в Киевской академии в 1729-30 годах. Гораздо чаще этику стали читать в 40-е – 50-е гг. уже не только в Киевской, но и в Московской академии (В. Каллиграф, М. Козачинский, Г. Конисский, И. Козлович, Г. Щербацкий). Можно предположить, что в середине XVIII в. этику преподают также и в тех коллегиях и семинариях, где существовали классы философии, и где в качестве преподавателей философии в это время могли появиться ученики С. Калиновского и других только что названных учителей философии. Однако обязательной философской дисциплиной, входящей в российский схоластический образовательный канон, этика так и не стала. Этим последний отличался от своего латино-польского прототипа, где этика завершала курс философии, читавшийся не два, а три года. По объему – если судить по нескольким сохранившимся рукописям – этический раздел был невелик: самая большая из них, принадлежащая С. Калиновскому, состоит из 96 листов, что вдвое меньше рукописи по логике. В отношении содержания раздел этики основывался на этических трактатах Аристотеля. В рукописи курса философии С. Калиновского этический раздел назван «Десять книг Аристотеля к Никомаху, т.е. этика». Однако сопоставление его развернутого плана с содержанием этических трактатов Аристотеля показывает, что в нем нет точного соответствия ни «Никомаховой», ни «большой» этике. Это означает, что в основу данного курса этики было положено некое обобщённое содержание этических сочинений Стагирита, общепринятое в схоластической среде и включающее некоторые теологические добавления. То же самое можно сказать и о разделах этики других авторов. Вероятно, первоисточником разделов этики в Киевской академии могли послужить, помимо или наряду с рукописью курса Ф. Прокоповича, также и иезуитские учебники, имевшиеся в ее библиотеке [Петров 1895, 62-63; Вишневский 1903, 205].

Что касается «канонических» разделов курса философии, то их эволюция в XVIII в. была незначительной.  Дореволюционные историки Киевской и Московской академий отмечают однообразие, своего рода униформизм философских курсов. «Они представляют одно и то же содержание, писаны в том же схоластическом духе, даже во многом сходятся между собой буквально», - отмечал С.К. Смирнов, характеризуя курсы философии Московской академии первой половины XVIII в. Творческая самостоятельность преподавателей академии выразилась лишь в том, что «они только разнообразили язык, сокращали, переставляли трактаты с одного места на другое». По его предположению, прототипом всех московских курсов послужили лекции И. Кроковского, «с которыми по плану сходятся почти все лекции Московской академии» [Смирнов 1855, 168]. С.К Смирнову почти буквально вторит писавший спустя полвека позже об академии киевской Д. Вишневский. Причину одинаковости курсов он с уверенностью усматривает в их общем источнике – латино-польских иезуитских учебниках философии [Вишневский 1903, 204, 206]. Наибольших изменений курса философии можно было бы ожидать в физике, учитывая продолжавшуюся уже свыше ста лет научную революцию. Но она по большей части прошла мимо внимания преподавателей схоластических академий и коллегий и очень мало повлияла на содержание этой самой большой дисциплины философского курса. В числе тех немногих открытий, которые их внимание все же привлекло, была гелиоцентрическая система Коперника. Она излагалась, обсуждалась, но не принималась. Обсуждалась также физика и космология Декарта: понятие материи-протяженности, пространства, субстанции, теория вихрей, учение о сомнении. Декарт вместе с Гассенди отвергался как продолжатель атомистической линии Эпикура, но кое-какие его идеи все же постепенно усваивались российской схоластикой [Стратий… 1982, 309-311]. Возможно, схоластические философские курсы могли бы и дальше эволюционировать в направлении постепенной ассимиляции идей новой науки и философии, но церковное руководство, определявшее образовательную политику, само положило им конец, предписав в 1755 г. читать философию по учебнику картезианца Е. Пуршо (в Киеве его заменили на вольфианца Х. Баумейстера [Зубов 1963, 344]). Это стало одним из признаков заката схоластической образовательной системы в России.

Источники (Primary sources in Russian)

Аристотель 1975 – Аристотель. Сочинения в 4-х томах. Т.1. М., 1975. (Aristotle. Set of works.Vol.1.Russian translation)

Ссылки (References in Russian)

Аскоченский 1856 – Аскоченский В. Киев с древнейшим его училищем академиею. Ч. 1-2. Киев, 1856.

Вишневский 1903 – Вишневский Д. Киевская академия в первой половине XVIII столетия. Киев, 1903.

Голубев 1901 – Голубев С.Т. Киевская академия в конце XVII и начале XVIII столетий. Киев, 1901.

Громов, Козлов 1990 – Громов М.Н., Козлов Н.С. Русская философская мысль X-XVII веков. Учебное пособие. М., 1990.

Грушевский 2004 – Грушевский М. Иллюстрированная история Украины с приложениями и дополнениями. Сост. И.И. Брояк, В.Ф. Верстюк. Донецк, 2004.

Зезена… 1990 – Зезена М.Р., Кошман Л.В., Щульгин В.С. История русской культуры. М., 1990.

Знаменский 2001 – Знаменский П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 г. СПб., 2001.

Зубов 1963 – Зубов В.П. Аристотель. М., 1963

Киселева 2011 – Киселева М.С. Интеллектуальный выбор России второй половины XVII – начала XVIII вв. М., 2011

Колосов 1889 – Колосов В. История Тверской духовной семинарии. Тверь, 1889.

Лаппо-Данилевский 1990 – Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII—XVIII вв. М., 1990.

Милов (ред.) 2010 – История России с древнейших времён до конца XVII в. Под ред. академика РАН Л.В. Милова. М., 2010.

Панибратцев 1997 – Панибратцев А.В. Философия в Московской славяно-греко-латинской академии (первая четверть XVIII в). Российская академия наук. Институт философии. М., 1997.

Петров 1895 – Петров Н.И. Киевская академия во второй половине XVII в. Киев, 1895.

Смирнов 1855 – Смирнов С.К. История Московской славяно-греко-латинской академии. М., 1855.

Стратий… 1982 – Стратий Я.М., Литвинов В.Д., Андрушко В.А. Описание курсов философии и риторики профессоров Киево-Могилянской академии. Киев, 1982.

 Флоровский 1991 – Флоровский Г. Пути русского богословия. 3-е изд. Киев, 1991.

Хижняк 1988 – Хижняк З.И. Киево-Могилянская академия. Киев, 1988.

References

Askochensky V.Kiev with its oldest school Academy.Parts 1-2. Kiev,1856 (In Russian)

Florovsky G. Ways of Russian Theology. In Russian

Golubev S.T. Kiev academy in the end of XVII and the beginning of XVIII centuries. Kiev, 1901. (In Russian)

Gromov M.N., Kozlov N.S. Russian philosophical thought of X-XVII centuries.Tuturial.M., 1990. (In Russian)

Grushevsky M. Illustrated history of Ukraine with supplements and additions. Сompilers I.I. Broyak, B.F. Verstuk.Donetsk, 2004. (In Russian)

Khiznyak Z.I. Kyiv-Mohyla Academy. Kiev, 1988. (In Russian)

Kiseleva M.S. Intellectual choice of Russia at the second half of XVII-beginning of XVIII centuries. M., 2011. (In Russian)

Kolosov V. History of theological seminary in Tver. Tver, 1889. (In Russian)

Lappo-Danilevsky A.S. History of Russian social thought and culture in XVII-XVIII centuries. M., 1990. (In Russian)

Milov L.V. History of Russia from the ancient times to the end of XVII century. Under the edition of academician Milov L.V. M., 2010. (In Russian)

Panibratsev A.V. Philosophy in Moscow Slavic Greek Latin Academy (First half of XVIII century). Russian Academy of Sciences.Institute of Philosophy. M., 1997. (In Russian)

Petrov N.I. Kiev academy in the second half of XVII century. Kiev, 1895. (In Russian)

Smirnov S.K. History of Slavic Greek Latin Academy. M., 1855. (In Russian)

Stratiy Ya.M., Litvinov V.D.,Andrushko V.A. Description of philosophy and rhetoric courses from professors of Kyiv-Mohyla Academy. Kiev, 1982. (In Russian)

Vishnevsky D. Academy in Kiev in the first half of XVIII century.Kiev, 1903. (In Russian)

Zezena M.R.,Koshman L.V.,Shulgin V.S. History of Russian culture. M., 1990. (In Russian)

Znamensky P.V. Theological schools in Russia before 1808 reform. SPb., 2001. (In Russian)

Zubov V.P. Aristotle.M., 1963. ( In Russian)