Старые будды говорили[i]: «Не делай никакого зла, чти и совершай всякое благо, сам очищай свой ум — таково учение всех будд».

Это заповедь, общая для семерых будд[ii], патриархов и основателей школ[iii]; от прежних будд к позднейшим буддам она передавалась верно, и позднейшие будды за прежними буддами чередой наследовали её. Не только у семерых будд: таково учение всех будд. Нужно трудиться, изучать это правило[iv]. Его называют «речением Закона[v] семерых будд», семеро будд учат Закону непременно сообразно с ним. Будды передавали его друг другу, наследовали друг за другом — и каждый в свой черёд применял его. Стало быть, таково учение всех будд, учение, подвижничество и свидетельство[vi] сотен, тысяч, десятков тысяч будд.

Сейчас было сказано: «никакого зла». Среди трёх природ — благой, злой и неопределенной — есть злая природа. Это природа, а не то, что порождаешь ты сам[vii]. И благую природу, и неопределенную тоже не ты порождаешь. И не грезишь ими в помрачении. О них говорят: «истинное свойство»[viii], а стало быть, в эти три природы можно уложить всё многообразие вещей.

«Никакого зла»: то есть зла в этом мире и зла в иных мирах, будь они одинаковы или неодинаковы; зла в прежние времена или зла в позднейшие времена, будь они одинаковы или неодинаковы; зла на небесах или зла среди людей, будь они одинаковы или неодинаковы. Что уж и говорить о Пути Будды и о мирском! Зло на Пути, благо на Пути, неопределенное на Пути — все три весьма отличаются от тех, что в миру. Благо и зло временны, но время — не благо и не зло[ix]. Благо и зло — это вещи[x], но вещи — не благи и не злы. Если вещи равны — то и зло равно; если вещи равны — то и благо равно[xi].

При этом, когда изучаешь ануттара-самьяк-самбодхи[xii], когда слушаешь учение, предаёшься подвижничеству, свидетельствуешь о плоде[xiii], — это всё глубоко, это далеко, это чудесно. Слышишь ли об этом наивысшем просветлении от знающих друзей, узнаёшь ли о нём из книг и свитков — всё равно вначале говорится: «Не делай никакого зла». Если не говорят: «Не делай никакого зла», — это не истинный Закон Будды, это, должно быть, демонское наущение.

Нужно понять: когда слышишь: «Не делай никакого зла», — это истинный Закон Будды. Это значит: не совершай никакого зла. Здесь — не то, что тебе велено было делать с самого начала, ещё пока ты был глупцом-мирянином. Когда слушаешь учение, оно же — проповедь о просветлении, — вот тут уже слышишь это. И когда ты слышишь это, ты — человек Пути, про кого сказаны слова о наивысшем просветлении. Это уже слово просветления, стало быть — словесное просветление. Проповедь наивысшего просветления обращается в его слушанье, стремление не делать никакого зла становится обычаем не делать никакого зла. Привыкаешь не делать никакого зла — и вдруг у тебя проявляется сила подвижничества. «Проявляется» — становится ясной как мерило, годное для любого уровня[xiv], для любого мира, для любого времени, для любых вещей. Такое мерило — это мера, насколько кто «не делает».

Вот в это самое время вот этот самый человек, пусть бы даже он жил или странствовал в тех местах, где делают всякое зло, связался с теми, кто делает всякое зло, свёл дружбу с теми, кто делает всякое зло, — всё-таки вовсе не может делать никакого зла. Ибо проявляется мера этой вот силы: «Не делай!»[xv]. Никакое зло само по себе не предписывает никакого зла[xvi], ни у какого зла нет заранее заданного распорядка[xvii]. Таково правило: однажды взялся, однажды бросил[xviii]. В это самое время проясняется и то правило, что не может зло злоупотребить человеком, и то правило, что не может человек злодействовать злу.

Подвижничать, взяв свой ум в свои руки, подвижничать, взяв тело в свои руки — как раз и значит «не делать», рассчитывая на ход вперёд[xix], на восемь или девять ходов[xx]. Если ты подвижничаешь, взявшись за своё сердце и тело, или подвижничаешь, взявшись за чьё-то сердце и тело[xxi], то в твоих четырех первоначалах и пяти помрачениях[xxii] тебе тут же становится видна сила подвижничества; при этом ты не загрязняешь, не замутняешь себя самого — свои четыре первоначала и пять помрачений — и привыкаешь подвижничать, упражняя нынешние свои четыре первоначала и пять помрачений.

Сила твоих четырех первоначал и пяти помрачений, которые ты своим подвижничеством упражняешь[xxiii] сейчас, упражняет четыре первоначала и пять помрачений, о которых говорилось выше. Она упражняет горы, реки, великую землю, солнце, луну, звёзды, созвездия и всё остальное — и тогда горы, реки и великая земля, солнце, луна, звёзды и созвездия, в свою очередь, упражняют тебя.

Это не что-то такое, что прозреваешь однажды: это ты живо видишь во всякое время. В такое «всякое время», когда ты живо видишь, прозревая, — и потому упражняешь всех будд и всех патриархов, побуждаешь их слушать учение, побуждаешь свидетельствовать о плоде. Никого из будд, никого из патриархов никто никогда не побуждал помрачать-загрязнять учение, подвижничество и свидетельство, поэтому до сих пор учение, подвижничество и свидетельство никогда не мешали никому из будд и патриархов. Поэтому, когда упражняешь будд и патриархов, нет таких будд и таких патриархов, кто бы в прошлом, настоящем или будущем, на ход вперёд или на ход назад, уклонялся бы от этого. В то самое время, когда ты, живое существо, делаешь из себя будду, делаешь патриарха, даже если ничто не препятствует тебе сейчас сделаться буддой или патриархом, — нужно хорошенько обдумывать-отмерять правило, как ты делаешься буддой или патриархом: во все двенадцать страж[xxiv], на ходу, стоя, сидя и лёжа. Делаясь буддой или патриархом, ты, живое существо, не разрушаешься, не исчезаешь, никуда не деваешься. И всё же в конце концов отпадаешь.

Упражняешь благое и злое, причины и плоды. Здесь — не то, о чём говорят: «изменить» причины и плоды или «создать» причины и плоды. Причины и плоды однажды побуждают нас к подвижничеству. Изначальное лицо этих причин и плодов уже ясно различимо: «Не делай!». Ибо они не порождаются, не существуют вечно, не имеют вкуса, не падают. Они отпадают — вот почему. Когда изучишь, станет ясно, что «никакое зло», попросту говоря, вообще «не делается». Слова «не делай никакого зла» помогают прояснить это, когда глядишь — и видишь их, когда сидишь — и отсекаешь их[xxv].

И прямо сейчас, и в начале, в середине и в конце, когда «не делаешь никакого зла» и выясняешь это, — никакое зло не порождается причинами и условиями, оно остаётся лишь тем, чего «нельзя делать». Никакое зло не уничтожается причинами и условиями, а остаётся лишь тем, чего «нельзя делать». Если бы «всякое зло» всегда было одинаково, все вещи тоже были бы одинаковы. Жалкие люди те, кто считает, будто всякое зло порождается причинами и условиями, и не видит, что сами по себе причины и условия — это и есть «нельзя делать»! Если «семя будды прорастает сообразно условиям», то и «условия прорастают сообразно семени будды»[xxvi].

Неверно, что никакого зла нет, но верно, что есть только «нельзя делать». Неверно, что всякое зло есть, но верно, что есть только «нельзя делать». Никакое зло не пусто: оно есть «нельзя делать». Никакое зло не окрашено: оно есть «нельзя делать»[xxvii]. Никакое зло не есть «нельзя делать»; есть только «нельзя делать». Допустим: весенних сосен не то чтобы нет, но и не то чтоб они были: им «нельзя делать». Осенние хризантемы не то чтобы были и не то чтоб их не было: им «нельзя делать». Не то чтобы все будды были или же их бы не было: им «нельзя делать». Опорные столбы, фонари, мухогонки, посохи и прочее[xxviii] не то чтобы есть, не то чтобы их нет: им «нельзя делать». И ты сам не то чтобы есть и не то чтобы тебя нет: тебе «нельзя делать».

Когда, трудясь, изучаешь это — это пример-коан[xxix], ставший ясным, это то, когда пример становится ясен. Над ним трудишься, когда ты хозяин, над ним трудишься, когда ты гость[xxx]. И даже когда доведётся сожалеть: вот, я сделал то, чего нельзя было делать, тут — не что иное, как сила этого «нельзя делать». Раз так, то если кто-нибудь решит: ежели «нельзя делать», так я ничего и не стану делать, — он уподобится путнику, который направился на север и ждал, что прибудет к южным перевалам[xxxi].

«Не делать» и «никакого зла»: тут не просто «колодец глядит в осла», но еще и «колодец глядит в колодец»[xxxii]. И «осел глядит в осла», «человек глядит в человека», «гора глядит в гору». Это и значит «растолковать правило соответствия», и потому «не делай» — это и значит «никакого зла». Это вот что:

Тело Закона, истинное тело Будды,

Подобно пустому пространству;

Отвечая вещам, является в образах,

Подобно луне в воде[xxxiii].

Это такое «нельзя делать», которое «отвечает вещам», поэтому «нельзя делать», проявляется в образах, а само подобно пустому пространству — хлопни его хоть слева, хлопни его хоть справа[xxxiv]. «Подобие луны в воде» мешает луне в воде[xxxv]. Всюду здесь проявляется «нельзя делать», можно уже не сомневаться.

«Чти и совершай всякое благо»: «всякое благо» — это та благая природа, что есть среди трёх природ[xxxvi]. Хотя внутри благой природы есть «всякие блага», до сих пор не бывало «всякого блага», которое дожидалось бы подвижника, проявившись заранее. А в то самое время, когда совершаешь благо, нет никакого блага, которое не пришло бы к тебе. Десятки тысяч благ не имеют обличий, но где совершается благо, там они собираются — быстрее, чем иголки к магниту. Их сила ещё мощнее, чем даже у ветра Вайрамбхака[xxxvii]. Великая земля, горы и реки, миры и страны, вся сила прежних деяний — даже они не могут помешать благам собираться.

Есть правило, что в каждом из миров блага вычленяются по-особому, точно так же, как и зло, и что вычленяется как благо, то и есть благо: «похоже на способ, каким все будды в трёх мирах проповедуют Закон»[xxxviii]. «Точно так же»: в каждом из миров Закон проповедуют всегда только ко времени[xxxix]. И размер тела будды, и продолжительность его жизни тоже определяются только тем, что подходит ко времени, и потому все будды проповедуют один и тот же «Закон без различий».

Именно поэтому благо у того, кто способен подвижничать вслед за верой, и благо у того, кто способен подвижничать вслед за Законом[xl] весьма различны — но одинаковы, ведь сам Закон различий не делает. Сравни: слушатель голоса Будды, когда он соблюдает заповеди, подобен бодхисаттве, когда тот нарушает заповеди[xli].

Всякое благо не порождается причинами и условиями, не уничтожается причинами и условиями. Хотя «всякое благо» — это все вещи, но все вещи — это не всякое благо. Причины и условия, порождение и уничтожение, всякое благо — все они одинаковы: если верны с головы, то верны и с хвоста. Хотя всякое благо — это и есть «чти и совершай», оно — не ты сам, самому его понять нельзя. Оно и не кто-то другой, другому его понять нельзя. Что понимаешь и видишь сам, что понимает и видит другой? В понимании есть и ты сам, есть и другой, в видении есть и ты сам, есть и другой, потому у каждого из вас живое видение — оно и в солнце, оно и в луне[xlii]. Вот что такое «чтить и совершать». Ровно в тот миг, сейчас, когда чтишь и совершаешь, пример-коан становится ясен, но пример этот не возникает впервые, не пребывает вечно — что уж тут «чтить и совершать»!

Хотя делать благо — это и значит «чтить и совершать», оно не измеряется. Когда сейчас чтишь и совершаешь — это можно живо увидеть, но не измерить. Это не проявляется затем, чтобы измерить Закон. Мера живого видения не может быть той же самой, что меры прочих учений.

Всякое благо не существует и не не-существует, оно не окрашено, не пусто и так далее — только «чти и совершай». Где бы оно ни проявилось, когда бы оно ни проявилось, оно непременно таково: «чти и совершай». Вот в этом «чти и совершай» непременно проявляется всякое благо. Проявление такого «почтения-свершения» — это пример-коан, он не порождается и не уничтожается, не зависит от причин и условий. Войти, остаться, уйти и прочее — то же самое. Когда уже чтишь и совершаешь одно благо из всех благ, то тем самым побуждаешь к почтению-свершению всё множество вещей, все тела, истинную основу и прочее.

Причина и плод этого блага — точно такой же пример-коан, где проявляются почтение и свершение. Но неверно, что причина сначала, а плод затем: причина совершенно полна и плод совершенно полон. Равенство причин — это равенство вещей, равенство плодов — это равенство вещей. Хотя в причине чуется плод, здесь нет «раньше» и «позже», ибо здесь речь идёт о равенстве того, что раньше, и того, что позже.

«Сам очищай свой ум»: это тот «ты сам», кому «нельзя делать», «очищай» означает «не делай». «Свой» — твой собственный, «ум» — твой собственный. «Свой» — которому «нельзя делать», «ум» — тот, которому «нельзя делать». «Ум» — который «чтит и совершает», «очищай» — «чти и совершай», «свой» — тот, кому надо «чтить и совершать», «сам» — тот, кто чтит и совершает. Потому и говорится: таково учение всех будд.

«Все будды»: например, те, кто подобен небожителю Свободному[xliii]. Небожители Свободные равны или неравны между собой, но всевозможные небожители Свободные — это не все будды. Или же те, кто подобен царю, Вращателю колеса[xliv]. Но всевозможные мудрые цари, Вращатели колеса — это не все будды. Над таким правилом нужно трудиться, нужно изучать его. Не изучая, кто бы это могли быть такие — «все будды» — уподобишься тем, кто понапрасну горько страдает, да к тому же, будучи живым существом, принявшим страдания, не находит Пути, по которому идут будды. «Не делай», «чти и совершай» — это вот что: «Работа осла ещё не кончена, а работа лошади уже начата»[xlv].

Танский Бо Цзюй-и[xlvi] был мирским учеником наставника созерцания Фо-гуана Жу-маня[xlvii]. Он был учеником ученика наставника созерцания Цзян-си Да-цзи[xlviii]. Когда служил в Ханчжоу[xlix], Цзюй-и посетил наставника созерцания Дао-линя по прозвищу Птичье Гнездо[l]. И спросил у него:

— В чём главный смысл Закона Будды?

Дао-линь отвечал:

— Не делай никакого зла, чти и совершай всякое благо.

— Будь так, даже трёхлетний ребёнок мог бы такое сказать, — отозвался Цзюй-и.

Дао-линь ответил:

— Трёхлетний ребёнок вполне может так сказать, да только даже восьмидесятилетний старец не может так действовать.

Тогда Цзюй-и откланялся и удалился.

На самом деле Цзюй-и, хотя и был потомком военачальника Бо[li], стал бессмертным стихотворцем, каких мало в любой век. Люди передают, что на протяжении двадцати четырёх рождений он изучал словесность. Или — что он был след Манджушри[lii], или — след Майтрейи[liii]. Должно быть, нет таких, кто не слышал бы о его стиле и чувстве[liv], кто бы не проникся почтением к этому мастеру кисти, великому, как море. Однако на Пути Будды он был только новичком, двигался впотьмах. Нечего и говорить, что он, похоже, прежде и во сне не видел таких слов: «Не делай никакого зла, чти и совершай всякое благо».

Как думал Цзюй-и, Дао-линь всего лишь вычленил мнение житейского ума: не надо делать никакого зла, надо чтить и совершать всякое благо; он не знал и не слышал, что на Пути Будды тысячекратно древнее, десять тысяч раз древнейшее правило гласит: «Не делай никакого зла, чти и совершай всякое благо», — и оно выходит за пределы древности, выходит и за пределы наших дней; он ещё не подошёл к месту Закона Будды, не имел силы Закона Будды, потому и говорил так. А ведь и предостережение насчёт всякого зла, которое делаешь, и побуждение насчёт всякого блага, которое делаешь, — это, должно быть, то «нельзя делать», что уже проявилось.

Вообще Закон Будды, и когда его слышишь впервые от знающего друга, и когда обретаешь наивысший плод, — это всё один Закон. О нём говорят: верен с головы, верен и с хвоста. Говорят: чудесная причина, чудесный плод; говорят: причина будды, плод будды. Причины и плоды на Пути Будды — их нет в рассуждениях о различном созревании[lv], о равном истечении[lvi] и прочем, а значит, если нет причины стать буддой, то невозможно обрести и плод, стать буддой. Дао-линь говорил, следуя этому правилу, стало быть, таков Закон Будды.

Вот, скажем, «всякое зло»: во сколько бы слоёв ни простиралось оно, наполняя все миры, сколько бы мы ни упивались им, наполняющим все вещи, освобождение — в том, чтобы не делать его. «Всякое благо» — это уже благо в начале, в середине и в конце[lvii], поэтому у почтения-свершения природа, облик, сущность, сила и прочее «таковы, как есть»[lviii]. Цзюй-и совсем не ступал по этим следам, потому и говорит: «Даже трёхлетний ребенок мог бы такое сказать». У него не было силы сказать настоящее слово, вот он так и говорил.

Бедный Цзюй-и, что ты говоришь! Ты до сих пор ещё не слышал речи Будды, вот в чём дело. Разве ты понимаешь трёхлетнего ребенка? Ты, что ли, знаешь путеводные основы, которыми дитя одарено при рождении? Если бы ты понимал трёхлетних детей, ты бы, должно быть, понимал и всех будд в трёх веках[lix]. А ты ведь ещё не понимаешь всех будд в трёх веках: как же ты можешь понять трёхлетнего ребёнка? Не думай, будто понимаешь то, с чем сталкивался лицом к лицу, не думай, что не понимаешь того, с чем не сталкивался лицом к лицу. Кто знает одну пылинку, знает всю полноту миров, кто проник в одну вещь, проник в десятки тысяч вещей. Кто не проник в десятки тысяч вещей, тот не проник ни в одну вещь. Кто учится проникать, тот, когда всё-таки проникает, видит и десять тысяч вещей, видит и каждую вещь, и потому кто изучил одну пылинку, тот изучил без остатка всю полноту миров.

Думать, будто трёхлетний ребёнок не может высказать Закона Будды, думать, будто если что-то мог бы высказать трёхлетний ребёнок, это высказать легко, — предел глупости! Ибо прояснить рождение, прояснить смерть — таковы причина и условие Единого великого дела в школе Будды[lx].

Древние добродетельные люди говорили: «Когда ты только что родился, ты был наделен львиным рыком»[lxi]. «Наделен львиным рыком» — значит, имел заслуги будд, пришедших своим путём, чтобы вращать колесо Закона, значит, мог вращать колесо Закона.

Еще древние добродетельные люди говорили: «Рождение, смерть, приход, уход — истинно-действительная сущность человека». А раз так, то раскрыть истинно-действительную сущность, иметь заслугу львиного рыка — это поистине Единое великое дело, оно не может быть лёгким. А потому, чтобы прояснить причины, условия и действия трёхлетнего ребёнка, уже нужны все великие причины и условия. Ибо они и равны, и неравны причинам и условиям действий всех будд в трёх веках.

Цзюй-и по глупости вообще не слышал, что говорят трёхлетние дети, он даже не сомневался, как оно бывает, потому так и сказал. Он не слышал голоса Пути Дао-линя, более ясного, чем гром; как если бы заявил: «Ты не можешь сказать», — он объявил: «Трёхлетний ребёнок может сказать». Не слышал львиного рыка трёхлетнего ребёнка — вот и прошёл мимо наставника созерцания, вращателя колеса Закона. Наставник созерцания не мог вынести печали и ответил: «Трёхлетний ребёнок мог бы такое сказать, но и восьмидесятилетний старец не может так действовать».

Суть сказанного вот в чём. Есть слова, которые говорит трёхлетний ребёнок: нужно прийти и хорошенько изучить их. Есть путь, которым не может идти восьмидесятилетний старец: нужно хорошенько потрудиться на этом пути. Что может или не может сказать ребенок, полностью зависит от тебя — не от ребёнка же это зависит! Что не может или может сделать старик, полностью зависит от тебя — не от старика же это зависит!

Закон Будды полагает путеводную основу в таком различении, разъяснении и передаче.

Вместилище сути истинного Закона, раздел тридцать первый: «Не делай никакого зла».

Вручено общине в храме Каннондори Косёбориндзи в уезде Удзи, в земле Ямасиро, осенью года старшего металла и крысы в годы правления Энъо[lxii].

Переписал Эдзё:[lxiii] в первый год Кангэн (год младшей воды и зайца), в двадцать седьмой день третьего месяца в жилище старших учеников.