В статье рассматривается соотношение академической и постакадемической науки как социальная проблема, которая стала предметом как публичных дискуссий, так и управленческих решений. Она появилась на Западе в период позднего индустриализма – 1970-е гг. и в разных вариантах продолжает существовать до сих пор. Автором рассмотрены ее проявления и ее преодоления, роль социально-гуманитарных наук и философского знания в ее понимании.

The article discusses the relation of academic and post-academic science as a social problem, which has been subject to public debate as well as management decisions. It has emerged in the late industrialism of 1970-ies and keeps existing in various forms since then. The author considers its manifestations and limitations, the role of social sciences and humanities and philosophical knowledge in its analysis.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: социальная проблема, публичные арены, академическая наука, постакадемическая наука, публичное пространство, дискуссии, мировоззрение, человек, будущее.

KEYWORDS: social problem, public arenas, academic science, post-academic science, public sphere, discussions, world outlook, human being, future.

Соотношение академической и постакадемической науки как социальная проблема

Сегодня характерным процессом на социальной карте России является многообразие видения науки и «война» представлений о ней, ее задачах и эффективности, вызванная стремлением оказать влияние на организацию науки и образования. Объявленная в июне 2013 г. реформа Российской академии наук была воспринята научным сообществом с большой долей критики и противостояния. Всякие большие перемены в обществе связаны с тем, что укорененные принципы, принятые договоренности начинают расшатываться, а потом ломаются, и им на смену приходят другие. Но в данном случае предполагается не ожидание естественно идущих изменений, не изменения со стороны самого научного сообщества, а сознательная перестройка академической науки новыми менеджерами и функционерами с целью повышения научной эффективности. Под академической наукой понимается не просто знание, создаваемое в Академии наук, а фундаментальное научное знание, добываемое в науке как социальном институте, опирающемся на определенный этос, в ходе ее саморазвития, ориентированном на получение истины. Постакадемическая наука – это многообразные виды знания, добываемые не только в академической среде, университетах, но и в лабораториях, на предприятиях, обладающие высокой и непосредственной применимостью, эффективностью, внедряемостью и направленностью на практические задачи. Этос этого типа научного знания совершенно другой. Внешне это сходно с разделением на фундаментальное и прикладное знание, но только внешне, поскольку ведущая роль фундаментального знания была очевидна для знания прикладного. Здесь же роли меняются.

Множество социальных проблем затрагивает жизнь общества. Термин «социальная проблема» приобрел в ряде направлений социологии категориальный статус. Социальными проблемами в этом смысле называют те противоречия или те явления общественной жизни, которые оказывают негативное, беспокоящее воздействие на социум и человека и нуждаются в разрешении или преодолении. Их решения все более склоняются с конца 1970-х гг. к технологическому и (или) организационному подходам, вытесняющим философские идеи и социально-гуманитарные науки. Последние включаются в осмысление социальных проблем сегодня чаще всего через экспертизы и нахождение собственных технологических возможностей социальных наук с заметной потерей их ценностно-смысловых установок.

Весьма специализированная проблема науки и ее целей долгое время оставалась в России в рамках профессиональных решений и не была социальной проблемой, интересующей общество, пока «сверху» не был поставлен вопрос о реформе РАН, о передаче принципиально важных исследований ВУЗам, не началось противопоставление академической науки вузовской, академической (фундаментальной) – постакадемической, (прикладной, ориентированной на практику), пока социально-гуманитарные и философские науки не исчезли из официального реестра дисциплин. Указ Президента Российской федерации от 07.07.2011 № 899 «Об утверждении приоритетных направлений развития науки, технологий и техники в Российской Федерации и перечня критических технологий Российской Федерации» не имеет в списке таковых ни философских, ни вообще никаких социально-гуманитарных наук. Будучи философом, я единственное что нашла в этом списке из необходимого заполнения анкеты для подачи проекта на грант, это – когнитивные технологии из рубрики «нано-, био- информационные, когнитивные технологии», хотя наша специализация могла быть бы выражена точнее.

Сегодня соотношение фундаментального академического знания и знания постакадемического – это социальная проблема, касающаяся перспективы не только науки, но и страны, и человека в ней, коллективно признанная. Антитезой конфронтационному способу решения острых социальных проблем является интерес к тому, как 1) важнейшие социальные проблемы рассматриваются философией и социально-гуманитарными науками, в том числе 2) как они выглядят в публичном пространстве с опорой на эти области знания и духовной деятельности, а значит, с участием специалистов моего профиля. Примером может служить проект «Философия в публичном пространстве», разработанный Институтом философии РАН совместно с итальянскими учеными. Он позволил исследовать проблему публичного пространства, которое не сводится к знаниям, хотя работает с ними, и рассмотреть роль философии в современном мире, исходя из ее значимости для общества.

На фоне преобладания технократических и организационных парадигм при решении вопроса о взаимоотношениях академической и постакадемической науки мое внимание привлекла монография Ю.В. Верминенко, которая сформулировала понимание социальных проблем как того, чем обеспокоено общество, и публичного пространства не как некой целостности, а как представленного аренами обсуждения различных проблем. К ним автор относит законодательную и исполнительную власть, прессу, телевизионные каналы, общественное мнение [Верминенко 2012]. Мы бы добавили к числу этих арен виртуальное публичное пространство и публикации не только в прессе, но для решения поставленной нами проблемы и в научных издания, дискуссиях, обсуждениях на конференциях, в лекциях, в лозунгах социальных движений и массовых выступлений, ибо арены дискуссии по проблеме, которую мы считаем социальной – «академическая – постакадемическая наука» – шире, чем необходимы для решения одних социальных проблем (например, социальной проблемы нехватки детских садов) и уже других (например, обсуждаемой Ю.В. Верминенко проблемы алкоголизации и наркотизации в России). Рассматриваемая нами социальная проблема затрагивает понимание роли технологических трансформаций на данной стадии провозглашенной в стране модернизации и оценки ее перспектив. Трудностью ее обсуждения на публичных аренах является ее специальный характер, требующий не только мнения публики, но и знания специалистов, работающих в области социальной теории и социальной философии и способных обозначить сущность сегодняшнего этапа развития общества. Отсюда может возникнуть вопрос, а нуждается ли эта проблема в обсуждении на многообразных аренах публичного пространства. Мой ответ: «да», если она является социальной проблемой, т.е. затрагивает все общество, и «нет», если она касается только ученых, не влияя на систему ценностей, воспитания, образования, перспективы прогресса, в том числе и научно-технического. Иногда путем расширения публичных арен мы получаем идеологему вместо научного решения, например в случае с объявленной в России в 2008 г. программой модернизации. О модернизации стали говорить люди, которые не изучали ни истории, ни теорий модернизации, ничего не знают о ней и воспринимают ее как усовершенствование или технологическое развитие. Философы, социальные теоретики обнаруживают в этом, тем не менее, идеологию готовности населения к модернизации, но одновременно отсутствие возможности разъяснить ее суть на всех публичных аренах. Это не ошибка людей, проникшихся идеей важности модернизации, и не ошибка социальных теоретиков. Это ошибка, связанная с разорванностью публичных арен. То же происходит сейчас в отношении академической и постакадемической науки. Философы и специалисты в области социально-гуманитарных наук не вхожи во многие публичные арены для разъяснения мегатрендов социального развития, которые делают проблему соотношения академической и постакадемической науки социальной, глубоко ответственной за будущее, за грядущие мегатренды, а значит, делают ее социальной проблемой. Многие публичные арены не способны дать глубокое понимание этого вопроса.

Ю.Н. Верминенко использует российские источники и западную концепцию индустрии социальных проблем, выдвинутую Г. Блумером в его символическом интеракционизме, разработанную С. Хилгартнером, Ч. Боском, Д. Лазиком в конструктивизме. Обратим внимание на статью C. Хилгартнера и Ч. Боска «Рост и упадок социальных проблем. Концепция публичных арен», в которой они показывают, что социальная проблема конституируется коллективным признанием [Хилгартнер, Боск 1988]. Если общество не видит в чем-то проблемы, то ее пока нет. Авторы развивают концепцию индустрии социальных проблем, под которой понимается их производство, воспроизводство или разрешение путем публичной борьбы социальных групп за признание легитимности определения социальных проблем и нахождения ресурсов снижения их остроты с учетом своих интересов. Но методы, которые предлагают названные авторы для разрешения противоречий и конкуренции на этих аренах, они называют экологическими, т.е. мягкими (конкуренция, отбор, адаптация), с которыми следует встретить функционера, принимающего решения [Хилгартнер, Боск 1988, 73]. Возможно, признав эту методологию – конкуренции, отбора, адаптации или методологию анализа противоречий, более свойственную российским социологам, или какую-то другую, можно суметь найти пути разрешения новой социальной проблемы – конфронтации академической и постакадемической науки, предпочтения функционерами немедленной практической эффективности – всей мощи эффективности научного фундаментального знания с его огромным багажом непрекращаемых инноваций, ценностных и социальных образцов.

Различие этосов классического академического и постакадемического научного знания

Обратимся к этосу научного академического (классического) знания, который был выявлен Р. Мертоном. Под этосом науки он понимал «… аффективно окрашенный комплекс ценностей и норм, считающийся обязательным для человека науки. Нормы выражаются в форме предписаний, запрещений, предпочтений и разрешений… Хотя этос науки не кодифицирован, его можно вывести из того морального консенсуса ученых, который находит выражение в обычной научной практике, в бесчисленных произведениях научного духа и в моральном негодовании, направленном на нарушения этого этоса» [Мертон 2006, 769].

Этос науки включает ряд принципов: коммунизм (по-русски лучше сказать «коммунализм», «коммунитаризм») как открытость достигнутых результатов для научного сообщества; универсализм – оценка научного результата в зависимости исключительно от его содержания, не принимая во внимание, например, национальность или научный статус ее носителя; бескорыстие – отсутствие стремления к личной выгоде, исключая удовлетворение от решения научной проблемы; организованный скептицизм – обязанность учёных критично относиться к собственным идеям и к идеям коллег.

Большинство исследователей новых форм получения знания (постакадемической науки) считают этос классической академический науки полностью разрушенным. Наука потеряла характер всеобщего и никому в отдельности не принадлежащего труда, производителя общественного продукта, сообщества свободных ученых. Это – следствие позднего индустриализма, образовавшегося в период второго организованного модерна на Западе (с окончания Первой мировой войны, особенно Второй мировой войны вплоть до конца 1970-х гг.), в котором технократия, бюрократия, поздний индустриализм, капитализм, коммерциализация оказались заинтересованными в модели индустриальной или организованной науки. Следствием этого была партикуляризация научного знания вместо прежней универсальности и наличия универсального контекста. По мнению Е.Г. Гребенщиковой, «новые оргсхемы индустрии знаний не соотносятся с нормой универсализма, а напротив, имеют только локальный характер, направленный на решение практических задач» [Гребенщикова 2012, 35]. Они же ведут не только к партикуляризации знания, но и к его коммерциализации (вместо прежней бескорыстности) и к декоммунизации (декоммунитаризации, декоммунализации) путем создания экономической и прочей конкуренции между учеными. Организованный скептицизм погиб в этой новой экономически обусловленной сфере деятельности, а также из-за ее зависимости от социальных, политических, частных и иных интересов.

Разрушение этоса классической науки и появление нового этоса раскрыто в работах Л.П. Киященко, Е.З. Мирской, Б.И. Пружинина. Ими показано, что усиление прагматизма ведет к потере онтологического основания науки и взгляда на нее как полезное знание, которое вместе с тем «ничего не несет в себе, кроме эффективно структурированной информации об устройстве фрагментов бытия» [Пружинин 2005, 112]. С философской точки зрения, наука не могла сохраниться неизменной на протяжении всей своей истории, но ее движение к постакадемической стадии сегодня не может быть принято некритически. Для того чтобы понять смысл и перспективу этого, надо изучить адекватность той или иной формы научности эпохе, в том числе и с точки зрения способности быть адекватными сегодняшнему времени и способности открывать перспективу будущего, приемлемого для человечества. В этом отношении методология отечественных авторов, ищущих в науке не только прагматическую задачу, равно как «мягкая» «экологическая» методология западных авторов, на которых мы сослались, должна быть тщательно изучена. От дискуссий конца 1970-х, когда вопрос об академической и постакадемической науке начал рассматриваться на Западе, до 2014 г. много воды утекло. Б.И. Пружинин делает в начале упомянутой нами статьи заявление, которое может быть использовано не только в научных дискуссиях, но и на публичных аренах для дискуссии по социальной проблеме «академическая – постакадемическая наука», беспокоящей общество в целом: «Этос современной науки неоднороден. В нем представлены установки двух фактически различных этосов – установки сообщества ученых, ориентированных традиционными в общем, классическими целями и ценностями чистой науки, и установки сообщества, ориентированного на задачи прикладного исследования. И все реже и реже встречаются ученые, способные работать одновременно в обоих сообществах. Ибо у этих сообществ, помимо всего прочего, уже сложились разные гносеологические ориентиры и нормы, и они очень по-разному представляют себе результаты своих усилий. Есть наука фундаментальная; есть наука прикладная. И сегодня существуют достаточно мощные социально-экономические факторы, способствующие их раздельной институционализации. Между тем такого рода процессы провоцируют кризисные явления и в том, и в другом типе научно-познавательной деятельности. Я полагаю, что перспективы сохранения науки как самостоятельного социокультурного феномена связаны с поиском и выработкой новых социально и культурно приемлемых форм эпистемологического единства науки» [Пружинин 2005, 109].

Молодые авторы разных специализаций с Урала схематически и популярно, даже упрощенно, изложили западные организационные схемы производства знания, представляемые там в терминах Mode 1, Modе 2, Mode 3, используя принятый на Западе термин «Mode», предложенный Дж. Зиманом, М. Гиббонсом и означающий «тип», «способ» и др. Одновременно они предложили свою схему Mode 5, названную пентаспиралью. Их подход приемлем для популярных арен обсуждения сложной социальной проблемы отношений академической и постакадемической науки. Тип (Mode) 1 – характеристика классического академического способа получения знания, основанного, как справедливо пишут авторы, на концепции традиционного дисциплинарно-организованного производства знания. Тип (Mode) 2 – трансдисциплинарый подход [Гиббонс, Лимож, Новотны, Шварцман, Скотт, Троу 1994] к исследованиям с использованием диалога в отношении проблем, данных в определенном контексте, и обеспечения передачи знаний в процессе активной коммуникации и практического взаимодействия, следуя потребностям общества. Здесь действует идея «двойной спирали»: взаимодействия университетов и предприятий; государства и университетов; государства и рынка, науки и бизнеса и пр. Тип ( Mode) 3 – это концепция «тройной спирали»: университет – правительство – бизнес-предприятие (Д. Ицковиц, Л. Лидесдорф). Ядро инновационной деятельности – университет, взаимодействующий с бизнес-предприятием под руководством государства.

Сравним с первоисточником – работой Новотны, Скотта и Гиббонса, у которых Mode 1 характеризует доминирование дисциплинарной науки, внутреннюю иерархию дисциплин и приводит к автономии ученых и их институтов, университетов. Mode 2 характеризует новую парадигму производства знания, которая социально распределена, ориентирована на практическое применение, трансдисциплинарна и требует множественных типов ответственности. Это новый проект распределенного знания. Социально распределенное знание не позволяет авторитарным путем закодировать его в традиционных формах публикаций. Авторы пишут, что имеется проблема защитить в традиционном научном дискурсе Мode 1 и его возможности сблизиться с дискурсом Mode 2, что, на мой взгляд, может снять конфронтацию академической и постакадемической науки, избавив их отношения от статуса социальной проблемы [Новотны, Скотт, Гиббонс 2006, 40].

Тип (Mode) 5 – это предложенная российскими авторами из Екатеринбурга концепция «пентаспирали»: «наука – образование – бизнес – власть – институты гражданского общества», интегрированные темой человека. Пока это не вполне готовый научный продукт, слишком схематичный, но в публичном пространстве, возможно, уместный для дискуссий по проблеме соотношения академических и постакадемических способов получения знания [Федоров, Пешина, Гридина, Авдеев 2012, 4–13].

Научные дискуссии по проблемам взаимодействия академического и постакадемического научного знания

Из изложенного выше можно заметить, что проблема взаимоотношения академического и постакадемического знания действительно является социальной проблемой, и ее нужно обсуждать на публичных аренах. Однако, как уже было отмечено, ввиду ее профессионального характера обсуждаться она должна, прежде всего, как научная проблема. В научной сфере по данному вопросу состоялись дискуссии в 1970, 1980, 1990 и 2000-е гг., и назрела новая необходимость в подобных обсуждениях. Дискуссии 1970-х прошли под лозунгом финализации (завершенности) фундаментальной науки, 1980-х – в связи с постмодернистским поворотом, 1990-х – в связи с проникновением модели индустриальной, организованной науки в посткоммунистический мир, а на Западе – в связи с идеями постиндустриализма и общества знания, 2000 – начала 2010-х – в связи с поисками большей эффективности науки, новыми технологическими возможностями электронных средств, интернета и пр., пересмотром концепции общества знания, реиндустриализацией.

НТР 1970-х внесла серьезные изменения во взаимодействие науки и практики. Фундаментальные естественные науки нашли технологическое применение. Паровая машина была построена без термодинамики, из практических знаний, атомная же электростанция не могла возникнуть без атомной физики. Компьютеры не могли появиться без новых отраслей математики. Генная инженерия основывалась на научных достижениях генетики, и не имела других путей возникновения. Самолет еще можно было построить без аэродинамики, но усовершенствовать его – только на ее основе. Выход же в космос был основан на выявленных наукой скоростях преодоления земного притяжения и способов их достижения и никак иначе. Это было технологическое применение фундаментальных наук. Его предсказывал К. Маркс. Он видел его как будущее, открывающее перспективу умственного труда.

Однако именно тогда, когда в ходе НТР открылись реальные перспективы применения именно фундаментального знания и его революционные возможности для общества и технологий, появляется концепция исчерпанности познания фундаментальных свойств и закономерностей природы и общества, перехода к практически ориентированной науке, которая ищет не закономерности, считая, что фундаментальная наука их все уже открыла, исчерпала себя, а потому нужна наука, которая служит решению важнейших проблем: борьбы с раком, экологическими проблемами и угрозами войны, усовершенствования ядерных технологий. Так, Штарнбергская группа в Германии назвала свою концепцию 1970-х гг. «финализацией науки», т.е. завершением науки, открывающей закономерности природы.

Она произвела революционные сдвиги в области понимания задач науки и ее применения, являясь прологом будущих постакадемических теорий научного знания, основными чертами которых являются: работа на заказ, обусловленный внешними целями, оплачиваемая по ее результатам администраторами-менеджерами, возможность сделать ее результаты закрытыми, корпоративными, которые можно продать. Неакадемическая наука теряет принцип всеобщности (всеобщей доступности) научного труда и его результата. Однако идея исчерпанности фундаментальных исследований после НТР, обеспечившей поток фундаментальных открытий и значение науки как производительной силы, вдохновивший Штарнбергскую группу на предположение о завершенности фундаментальных исследований, была вскоре опровергнута. Фундаментальные открытия Н.Г. Басова и А.М. Прохорова, получивших Нобелевскую премию, противоречили идее завершенности познания фундаментальных законов. Недавнее открытие графена российскими учеными, получившими Нобелевскую премию в XXI в., продемонстрировало еще раз неисчерпанность познания фундаментальных явлений природы.

Под влиянием очевидной неисчерпанности фундаментальных открытий наукой Штарнбергская группа позже отказалась от жесткого тезиса о финализации закономерностей природы, но продолжала настаивать на преобладающей значимости фундаментального ответа науки на сформировавшиеся вне науки цели постижения природы, общества и человека. К новым проблемам были отнесены проблемы религии. Но в целом эта исследовательская группа завершила свое существование в качестве научного сообщества. Г. Беме стал директором Института философии во Франкфурте-на-Майне. Группа перестала издавать и переиздавать свои труды с середины 1980-х гг. Ее исследования продолжали оставаться академическими по форме, так как осуществлялись научным сообществом на основе близости фундаментальных позиций, имели статус всеобщего труда – не продаваемого и доступного всем. Но уже формировалась альтернатива академическому научному знанию, а, скорее всего, эта школа производила род прикладного знания, альтернативного фундаментальному. Данная ситуация заслуживает сегодня пристального внимания в связи с реформой РАН, в которой целеориентированное научное знание должно занять определяющее место [Федотова 1984, 125–133].

Выводы ученых, изучавших колебание между академической, фундаментальной наукой и постакадемической (целеориентированной, чаще заказной, не всеобщей по типу труда в сфере социального знания) сегодня разные. Известный европейский социолог П. Вагнер, ставящий эту проблему в контекст модернизационного развития считает, что «… есть постоянные вариации в использовании социальных наук в странах и сферах (знания. – Авт.). Есть социальные науки, которые ориентируются на государство и правительство и чьи практические ориентации являются релевантными публичной политике и вмешательству государства в Европе в большей мере, чем в Соединенных Штатах. В противоположность этому изучение индивидов и их развития с возможным применением и учетом их профессий, включая самопомогающие группы и профессии более развиты в США… поскольку это хорошо для бизнеса и стран, поддерживающих бизнес» [Вагнер 2008, 551]. Вместе с тем, Вагнер считает, что «ни тезис о важности проникновения в жизненный мир посредством комплекса власть/знание, ни противоположный взгляд – об отходе к саморегулирующейся модели общества не может быть поддержан. Есть лишь настойчивая проблематизация в постпросвещенческих обществах, запрашивающая полярность и неспособная разорвать ее» [Вагнер 2008, 551]. События прежде были связаны с технологическим применением фундаментальных естественных наук, меняющим традиционный взгляд о разделении наук на прикладные и фундаментальные.

Обнаружилось, что функционирование знаний оказывает влияние на процесс их формирования, а «возможность функционирования получаемого знания в различных контекстах должна определяться самой природой знания» [Юдин 1982, 101]. Для философа эти процессы выступали как важный этап развития науки, подлежащий пристальному изучению. Этот процесс привлек внимание и западных методологов, социологов, в особенности немецких, где имелся определенный опыт государственного вмешательства в управление наукой [Лангеггер 1978]. Концепция финализации сегодня продолжает оставаться одной из обсуждаемых социологических концепций науки. И история Штарнбергской группы, прочитанная сегодня, является весьма эвристичной и вместе с тем драматичной. Исследовательская группа, в которую входили Г. Бёме, В. ван ден Деле, Р. Холфелд, В. Крон и В. Шэфер была организована в рамках института им. Макса Планка (Штарнберг).

Первые публикации группы относятся к началу 70-х гг. [Бёме, ван ден Деле, Крон 1973, 128–144]. Финализацией представители Штарнбергской группы называют процесс формирования теорий под влиянием внешних целей. Он осуществляется не всегда. В концепции финализации выделяются три стадии развития науки. На первой – предтеоретической – преобладают эмпирические методы и способы описания отбора данных. На второй стадии – парадигматической – осуществляется построение теории. Оно подчинено таким исследовательским «идеалам», как повышение точности воспроизведения объекта в теории, улучшение согласованности с фактами, установление соответствия между теориями и др. Факторы, определяющие формирование парадигмы, являются внутринаучными. Развитие науки по внутренней логике характерно для построения фундаментальных теорий. Они являются теоретически завершенными дисциплинами, способствующими переходу науки на третью стадию – постпарадигматического исследования. Здесь направление исследования определяется не проблемами теории, а внешними целями, выполняющими функцию регуляторов дальнейшего развития теорий. Логическое развитие теорий продолжается не автономно, а под влиянием общественных целей. Многообразие внешних условий создает возможность развития теоретических альтернатив [Бёме, Ван Деле, Крон 1972, 302–316].

Авторы данной концепции подчеркивают, что последнюю стадию они не рассматривают как приложение фундаментальной теории к решению некоторой задачи. Речь идет о способах развития дисциплины, о генерировании новых теорий на основе фундаментальной. Понятие финализации, по мнению представителей Штарнбергской группы, дает более адекватную характеристику связи науки с вненаучными социальными, политическими, военными и экономическими целями, чем понятие «прикладное исследование». Теории, возникающие под влиянием внешних целей, не сводятся к фундаментальным и не выводятся из них, и вместе с тем они не могли бы быть получены без фундаментальной теории. Концепция формирования новой теории под влиянием внешних целей расходится с интернализмом, отрицающим социальное влияние на развитие науки, и позволяет, по мнению ее авторов, увидеть в интернализме защиту определенной социальной и институциональной позиции. Признание регуляции развития научной теории внешними целями имеет ценностное содержание: в концепции финализации звучит требование «соответствия понятийных структур и результатов совокупности общественных интересов» [Бёме, ван ден Деле, Крон 1973, 143].

Знание задач применения будущих теорий, их функций превращается в методологический регулятив научного исследования, самого построения этих теорий. Наиболее важным для определения перспектив концепции финализации является уяснение вопроса о том, считают ли ее авторы понятие «прикладного исследования» неадекватным современной стадии развития науки или в целом отрицают его значимость. Иными словами, является ли концепция финализации ответом на некоторые новые аспекты взаимодействия науки и общества, науки и практики или она претендует на универсальное историческое объяснение этих отношений?

Представители Штарнбергской группы различают связь науки с внешними целями, имеющую место на протяжении всей ее истории и связь типа «финализации», которая возникает лишь в конце XIX в. и особенно активно проявляется теперь. До определенных пор (хронологически этот период четко не фиксируется) в науке, считают представители Штарнбергской группы, действовала «дарвиновская модель» внутренней эволюции и решающую роль играли внутринаучные методологические регулятивы. Снижение веса внутренних факторов развития науки обусловлено, по мнению Штарнбергской группы, рядом причин: необходимостью согласования теоретической стороны исследования с внешними целями; тенденцией к дегенерализации знания – переходом от универсальных к специализированным теориям; происходящим под влиянием практических задач движением от каузальных к функциональным связям в науке; увеличением сложности систем, описываемых наукой; соизмеримым с объяснительной силой науки и даже превосходящим ее использованием ее достижений для специфических целей.

Эти причины приводят к тому, что эволюционное развитие в науке сменяется социальным управлением наукой. На стадии финализации альтернатива выбирается посредством не «естественной» внутринаучной эволюции, а сознательной постановки внешних целей, с учетом всех приоритетов, в которых заинтересовано общество. В упомянутой программной статье ее авторы указывали несколько исторических условий финализации: объекты, имеющие отношение к экономическим, военным, медицинским и другим проблемам, сами выделены в результате научных исследований, обращение с ними и управление ими невозможно на основе навыков донаучного характера; в ряде случаев теоретическое освоение определенных областей является той формой, которая связывает науку и внешние для нее цели. Это предполагает «онаучивание» специфических объектных областей, а не простое приложение результатов, достигнутых в других областях; онаучивание областей, обращение к которым определено внешними целями, базируется на «зрелых» теориях. В рамках объяснительных программ этих теорий сформулированы законы, которые могут быть использованы для предсказаний относительно предмета теории; благодаря той роли, которую наука стала играть в увеличении «научно-технической сложности общества», возрастает зависимость общества от дальнейшего научно-технического прогресса.

Такова в основных чертах концепция финализации Штарнбергской группы. На наш взгляд, два обстоятельства обусловили чрезвычайный интерес к концепции финализации сначала в ФРГ, а затем в других странах.

Во-первых, концепция Штарнбергской группы предполагает, в отличие от Куна, не историко-теоретическую, а историко-социологическую реконструкцию науки. На мой взгляд, концепция финализации науки является лучшим вариантом постакадемического видения, сохранившим этос академической науки, и сегодня из всех вариантов постакадемической науки более пригодна к переоценке ошибок и к сотрудничеству с академической наукой, т.е. к той мягкой, «экологической перспективе» (конкуренция, отбор, адаптация), которую предложили C. Хилгартнер и Ч. Боск.

Один из членов Штарнбергской группы Шафер пишет: «Минимальная позиция, которую мы всегда представляли и которая остается достаточно правдоподобной, говорит, что вненаучные факторы регулируют направление научного развития. Этот тезис экстернализма относится исключительно к реконструкции фактической истории науки (отдельных событий, разработок. – В.Ф.) и неприменим к анализу самой науки, понимаемой как система истинных положений. Более сильное экстерналистское предположение, которое мы иногда разделяли, но которому никогда не следовали в действительности, расширяет область значения вненаучных факторов и распространяет социокультурное влияние также на теоретическое содержание науки» [Шафер 1978, 383]. Полагаем, мягкость и гибкость аргументов Штарнбергской группы дает основание для переоформления социальной проблемы «академическая или постакадемическая наука» на более «экологический» (в смысле – мягкий вариант).

Заключение

И, тем не менее, сегодня произошло резкое обострение проблемы соотношения академической и постакадемической науки, доведение ее до социальной проблемы, затрагивающей общество в целом через образование, смену этоса научного сообщества и другие отмеченные и всех касающиеся черты. Особенностью сегодняшних проблем является меньший временной отрыв переживания этой проблемы в России в сравнении с Западом, чего раньше не происходило (проблемы Запада доходили до нас много позже), радикализация проблемы и на Западе, и в России. Это рождает стремление к балансу академической и постакадемической науки.

Немецкий ученый А. Бамме показывает, что развитие традиционного академического знания, кроме всего прочего, идет от людей, работающих с символами, концептами, данными (data), моделями и теориями и многими другими источниками. Определение знания все более расширяется и из-за включения в него вненаучных форм знания [Бамме 2005]. Действительно, не только отрыв от объективной реальности, но и порой просто ненависть к эссенциализму, отличает радикальных приверженцев постакадемического конструктивизма  Американский ученый, который мог бы показаться таковым, Дж. Зиман, тоже пишет, что публичные дебаты по поводу науки (а как мы показали, они возникают потому, что поднятые в них вопросы становятся социальными проблемами) являются формой глубоко дифференцированной конвенциональной практики, не ведущей в силу специфики профессии ученого к принятию решений. Но ученым необходимо усваивать риторический стиль для участия в дебатах, которые без ученого состояться не могут. Ученым надо освоить новый способ донесения партикулярного типа своего знания людям из неформального интеллектуального и социального контекста. Далее, по сути, проявляя метод работы с противоречиями при решении социальных проблем, он утверждает, что академическая наука в ее идеализированной традиционной форме является не только особым эффективным институтом для производства определенного типа знания. Она есть также стереотип, парадигма науки как пути познания. В этом смысле наука является отличным от других источником мысли и действия, таких, как прагматический опыт, здравый смысл, техническая практика, религиозные верования, духовные инспирации, моральные императивы, экономическая необходимость и пр. И, тем не менее, считает Зиман, понятие «чистая наука» химера. Пытаясь быть такой, она все более уходит из научного диспута, избегая риторики о ценностях, социальных интересах, технологических особенностях. «Я считаю, – пишет Зиман, – что академическая и индустриальная (постакадемическая. – В.Ф.) исследовательская традиции трансформируются и сливаются в новую институциональную форму. Эта новая индустриальная форма, которую я называю «постакадемической» наукой… характеризуется вариацией новых норм и практик и становится доминантным модусом…» [Зиман 2000, 188].

 Однако здравый смысл часто оставляет радикалов, что происходит и на Западе, и в России.

Литература

Бамме 2005 – Bamme A. Science, Technology, Society: Prologue // Yearbook 2005 of the Institute for Advanced Studies on Science, Technology and Society. München: Profil-Verlag, 2005.

Бёме, ван ден Деле, Крон 1972 – Bohme G., van den Daele W., Кrоhn W. Alternativen in der Wissenschaft // Zeitschrift für Soziologie. 1972. № 4.

Бёме, ван ден Деле, Крон 1973 – Bohme G., van den Daele W., Кrоhn W. Finalisierung der Wissenschaft // Zeitschrift für Soziologie. 1973. № 2.

Вагнер 2008 – Wagner P. The Uses of the Social Sciences / The Cambridge History of Science. Vol. 7. The Modern Social Sciences. Ed. by Th. M. Porter, D. Ross. Cambridge: Cambridge University Press, 2008.

Верминенко 2012 – Верминенко Ю.В. Индустрия социальных проблем. СПб.: Книжный Дом, 2012.

Гиббонс, Лимож, Новотны, Шварцман, Скотт, Троу 1994 – Gibbons М.., Limoges С., Nowotny H., Schwartzman S., Scott P., Trow М. The New Production of Knowledge. The Dynamics of Science and Research in Contemporary Societies. London: Sage, 1994.

Гребенщикова 2012 – Гребенщикова Е.Г. Этос «постакадемической» науки и трансформация нравственных императивов производства знания // Философия образования. 2012. № 1.

Зиман 2000 – Ziman J. Are debatable scientific questionsdebatable? // Social epistemology. 2000. Vol. 14, №. 2/3.

Лангеггер 1978 – Langegger М. Das Wissenschaftsverständnis der Bundesforschungspolitik. Seine Entwicklung in den 1962–1975. Erlangen, 1978.

Мертон 2006 – Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М.: АСТ, 2006.

Новотны, Скотт, Гиббонс 2006 – Nowotny H, Scott P. and Gibbons M. Re-Thinking Science: Mode 2 in Societal Context // Knowledge Creation, Diffusion, and Use in Innovation Networks and Knowledge Clusters. Westport: Greenwood Publishing Group, 2006.

Пружинин 2005 – Пружинин Б.И. Прикладное и фундаментальное в этосе современной науки // Философия науки. Вып.11. Этос науки на рубеже веков. М., 2005.

Федоров, Пешина, Гредина, Авдеев 2012 – Федоров М.В., Пешина Э.В., Гредина О.В., Авдеев П.А. Пентаспираль – концепция производства знания в инновационной экономике // Управленец. Научно-аналитический журнал. Екатеринбург: УГЭУ. Март–апрель 2012.

Федотова 1984 – Федотова В.Г. Штарнбергская группа (ФРГ) о закономерностях развития науки // Вопросы философии. 1984. № 3.

Хилгартнер, Боск 1988 – Hilgartner S., Bosk Ch.L. The Rise and Fall of Social Problems. A Public Arenas // Journal of Sociology. Chicago: The University of Chicago, 1988.Vol. 94 (№ 1).

Шафер 1978 – Sсhafеr W. Normative Finalisierung: Eine Perspektive // Starnberger Studien I. 1978.

Юдин 1982 – Юдин Б. Г. Методологический анализ функционирования знания // Вопросы философии. 1982. № 8.