Ф.Е. ВАСИЛЮК, В.П. ЗИНЧЕНКО, Б.Г. МЕЩЕРЯКОВ, В.А. ПЕТРОВСКИЙ, Б.И. ПРУЖИНИН, Т.Г. ЩЕДРИНА. Методология психологии: проблемы и перспективы. Учебное пособие. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив 2012, 528 с.

Эта книга – не традиционное учебное пособие. По сути, она является попыткой представить новый тип методологического сознания науки, новый вариант методологии современного гуманитарного познания, так сказать, в работе, в процессе самого познания. Впрочем, новизна культурно-исторической методологии в том и состоит, что методология эта в принципе не может быть представлена в традиционной форме – в виде рекурсивного списка прескрипций. Она по самой своей сути погружена в познавательную работу и обнаруживает себя лишь в ходе этой работы, как ее важнейшая составляющая. В этом плане психология – идеальная площадка для демонстрации продуктивности культурно-исторической методологии. Современное состояние психологии как отрасли научного знания побуждает регулярно обращаться к методологическим основаниям практически любого исследователя, отважившегося вступить на ее территорию.

Потребность постоянно обращаться к методологической проблематике порождается, во-первых, самим характером предмета психологии, который является краеугольным камнем современных дискуссий как по проблеме его обозначения (душа, психика, сознание, личность, субъект и т.д.), так и по самому факту своего существования. Начинающему психологу нельзя не обратить внимания на то, что многие представители биологии, физиологии и других научных дисциплин, так или иначе касающихся человека, вообще ставят под сомнение существование чего-либо не сводимого к физиологии человека, т.е. собственно психического. Еще больше голосов сегодня слышится в пользу научной непостижимости психического, в пользу методологической невозможности построения научных моделей психического. Особенно остро научность современной психологии дискредитируется широчайшим распространением всевозможных парапсихологических практик.

Второй актуальной причиной, затрудняющей погружение в научную психологию молодых исследователей, выступает общий кризис научной методологии – в рамках психологии (и не только) он обнаруживается в широком распространении таких псевдометодологических установок, как «методологический либерализм», «методологический плюрализм», «антиметодология» и т.п.

Третьей причиной является существующий разрыв между фактическими данными, полученными в фундаментальных психологических исследованиях, с одной стороны, и практической психологией с ее методиками, с другой. Несмотря на то, что этот разрыв многократно отмечался в литературе как явление, ведущее к деструкции психологической науки, методологические контуры его преодоления намечаются, пожалуй, лишь в рецензируемой книге. И это обстоятельство – еще одно свидетельство того, что авторы учебного пособия взяли на себя решение крайне сложной задачи. В условиях методологического хаоса они пытаются выделить «островки порядка» для начинающего исследователя – очертить проблемы и перспективы психологии, опираясь на идеи глубинной историчности исследования и знаково-символической природы гуманитарной реальности. Книга способствует формированию методологического сознания, которое позволяет ученому представить историю не как нечто лишь бывшее, не как ушедшее настоящее, но как то, в чем разворачивается его исследование, как то, что он реально в настоящем творит своим исследованием. В частности, такого рода методологическая рефлексия позволяет различить культурно-символический смысл психотерапевтических практик, позволяет увидеть их не как отпечаток внешних социальных факторов, но как культурно-исторический контекст, в который эти практики включаются и в который они вносят свой смысл. Собственно, культурно-историческое осмысление этих практик и наполняет книгу методологическим содержанием – не формулирование норм, а совместное осмысление, сорефлексия, если угодно.

Предлагаемое учебное пособие весьма оригинально и по содержанию, и по стилю его изложения. Одной из особенностей стиля этой работы является способ изложения материала, побуждающий читателя к непрерывному размышлению над вопросами, которые интересуют не только философов и психологов, но и вообще практически любого современного гуманитария независимо от его специальности. Это проблемы соотношения души и духа, свободы и её избыточности, смысла и его метафор, рационального и иррационального в человеческом творчестве, хаоса и порядка в живом движении, объяснения и понимания. Стиль изложения гармонически сочетает классическую и неклассическую формы – книга насыщена «живыми метафорами», что вызывает желание соучаствовать в развертывании обсуждаемых проблем. Обстоятельство, заметим, немаловажное для учебного пособия по методологии, и при этом, подчеркнем, являющееся принципиальной чертой авторской трактовки методологии.

Ведь берёшь книгу с названием «Методология психологии» и думаешь: вот учебник, сейчас опять сухие методологические выкладки и определения. Однако страница-другая, и ты входишь в живой текст, живое слово, начинаешь понимать, что ошибся, и изменяешь отношение к прочтению. Читаешь далее, и вот уже ловишь себя на мысли, что перед тобой развертывается реальный, полный художественных метафор и общекультурных коннотаций процесс научно-гуманитарного исследования, где субъектом познания является не гносеологическая абстракция, а живой, близкий по своим культурным горизонтам человек. Смысл психологических понятий, терминов и методологических проблем действительно оживает в метафорах. Перед читателем открываются сокровенные смыслы, содержащиеся в метафорах писателей и поэтов: от А. Пушкина и А. Блока до И. Бродского и Вяч. Иванова. Но что наиболее интересно: чем глубже погружаешься в текст, тем больше осознаёшь, насколько широк контекст любого гуманитарного исследования и, соответственно, насколько широки культурно-исторические предпосылки его методологических оснований. Демонстрация методологической плодотворности расширения этого контекста в области психологии и является, по сути, главной целью авторского коллектива.

Авторы как бы втягивают читателя (далеко не только студента) в размышление о многих неоднозначно решаемых психологических проблемах, полемизируя как с современными философами и психологами, так и с психологами и философами прошлого: Парменидом и  Платоном, Августином и Б. Спинозой, Д.Б. Элькониным и А.Н. Леонтьевым, В.В. Давыдовым, А.А. Ухтомским, З. Фрейдом, Э. Эриксоном и др. При этом замечаешь желание вместе с авторами следовать за мыслью философов и психологов, оценивать направленность их поисков. Нам становится понятным методологический смысл замечаний, сделанных Г.Г. Шпетом о внутренней форме слова, Л.С. Выготским об орудии и знаке, М.К. Мамардашвили о психологической реальности превращённых форм сознания... Задаёшься вопросом: как постичь внутреннюю форму символа, если она бесконечна? Да и слово, являясь одновременно знаком и символом, также своей внутренней формой полагает бесконечность. Быть может, мы и сами бесконечны, если думаем и общаемся с помощью слов; и, возможно, прав Парменид, говоря о тождественности бытия и мышления? И какая великолепная цитата из произведения П.А. Флоренского: «Вживаясь в символ, мы находим себя, а стараясь проникнуть в себя, открываем тут символы» (с. 69). Всё это говорит о неисчерпаемости нашего самопознания, а, следовательно, и развития. Собственно психотехническая теория, раскрываемая в этой книге, и направлена на развитие творческой активности и других мыслительных способностей человека. В этой связи авторы большое внимание уделяют проблеме понимания и запоминания, подводя читателя к мысли о том, что понимание и сопереживание неразрывно связаны. И только сочувственное понимание, как замечает М.М. Бахтин, «…воссоздаёт всего внутреннего человека в эстетически милующих категориях для нового бытия в новом плане мира» (с. 206).

Важной идейной составляющей книги является проблема топологии сознания и личности. Решаются вопросы: кто же хозяин наших дел и поступков, что порождает человеческое творчество? При этом  авторы подчёркивают, что «проблема личности (как и проблема Я) не является специально психологической, это проблема всего гуманитарного знания» (с. 159). Тем не менее авторы не отклоняются от психологической канвы изложения. И в этом плане для них принципиально важно, что современная психологическая теория в качестве положительного компонента для плодотворного развития психологической науки полагает своим главным методологическим принципом соединение теории и психотерапевтической практики, которое необходимо для преодоления кризиса современной отечественной психологии. В этой связи хочется отметить положение В.А. Петровского о том, что практика заглядывания внутрь самого себя, которой (вслед за поэзией) учит психоанализ, существенно лучше, чем практика формирования, тестирования, манипулирования личностью (см. 190). Вместе с тем авторы отмечают, что в основе организации и регуляции свободных действий, инсайтов, поступков, симультанных актов лежит не фрейдовское Оно, а понимание, свойственное человеку как представителю человеческого рода (см. 189). В данном случае исследователи смещают центр тяжести истоков творческой и иной деятельности с «вожделеющего Эроса на понимающего Гермеса». Что и открывает перспективу научного исследования психики, т.е. перспективу психологии.

Безусловно, здесь следует согласиться с авторами книги. Тем более что выявление психологических механизмов, образующих понимание, имеет неоценимое значение в деле формирования методик полноценного образования. Как отмечают авторы, цитируя А.А. Брудного: «Понимание – это свобода находить новые смыслы.  Ибо понять можно только то, что имеет смысл. А получать образование? Выстраивать гетерархию (может быть, синархию) смыслов» (с. 206). Однако заметим, что речь в цитате, вероятно, идёт о людях, называемых экзистенциалистами подлинно свободными, которые руководствуются не навязанными, а своими убеждениями и принципами и готовы отдать за это жизнь в любой ситуации. Но может ли кто-нибудь из людей, которых мы считаем цельными личностями, однозначно заявить, что его никогда не терзают сомнения? И всегда ли он адекватен «одному лицу»? Может ли он знать, что стоит за его мыслью? Все эти вопросы порождают потребность дискуссии, в которые и вовлекают читателя авторы. Вообще любое подобное исследование вынужденно становится монографическим научным трудом, отражающим во многом частную точку зрения. В этом смысле авторам удалось сделать то, что удается далеко не всем отечественным исследователям, – изложить свою точку зрения изначально как побуждение к дискуссии и размышлению, а не как претензию на новую догму. Уже одно это серьезно обогащает ряд материалов по методологии психологии и развивает методический инструментарий начинающих психологов. Коллектив, подготовивший данную книгу, последователен в реализации вышеуказанного методического приема: не трудно заметить не только побуждающе-дискуссионный характер всей «монографии-учебного пособия», но и дискуссии между ее отдельными разделами и даже внутри них.

Вовлечение субъекта в решение «экзистенциальных» задач полагается в книге как важная составляющая понимающей психотерапии, необходимая для адекватного построения образа своего Я (см. 381). Вообще авторы подчёркивают, что анализ процесса переживания является одним из приоритетных в понимающей психотерапии, которая «…следует руслу экзистенциально-гуманистического направления, рассматривая две школы этого направления в качестве своих истоков – личностно-центрированную психотерапию К. Роджерса и логотерапию В. Франкла» (с. 259). Между тем в целях чёткого самоопределения отмечается, что понимающая психотерапия является одним из направлений культурно-исторической психологии, именуемой на Западе школой Выготского–Леонтьева (см. 295).

И еще одна чрезвычайно важная и столь же дискуссионная тема современной психологии ставится в книге в перекрестье методологического рассмотрения – тема «думанья о думанье» Проблема сути психических механизмов процесса думанья о думании является, пожалуй, одной из самых сложных проблем в психологической науке, поскольку от её решения зависит решение проблемы субъекта, субъективности и мышления как такового вообще. Авторы предельно чётко замечают по этому поводу: «Думание о думании не только условие возможного познания мышления, а условие его существования» (с. 227). Не будем интерпретировать соответствующий параграф, поскольку сложно добавить что-либо или возразить, оставим это для других читателей, которые, полагаем, как и мы, не разочаруются, так как обнаружат великолепный анализ размышлений по поводу опыта о думании известнейших отечественных и зарубежных мыслителей: Л.С. Выготского, З. Фрейда, Э Гуссерля, Ж. Пиаже, А.А. Ухтомского, Г.Г. Шпета, М.М. Бахтина, Дж. Дьюи, У. Биона, Д.Б. Эльконина, А.М. Пятигорского, Э Клапареда, А.В. Запорожца, М.К. Мамардашвили, В.В. Давыдова, К. Дункера и др. И, возможно, именно методологическая рефлексия (как ее трактуют авторы книги) позволит кому-то продолжить исследование с опорой на опыт представленных мыслителей.

Во втором разделе монографии анализируются методологические стили современных психологических исследований. В качестве глобальной проблемы современной психологии авторы видят увеличивающийся разрыв между психологической наукой и психологической практикой. И нельзя не согласиться  с их тревогой по поводу перспектив психологии. В этом отношении интересна их методологическая оценка возможностей и путей преодоления этого разрыва, так сказать, необходимая методологическая стилистика. На их взгляд, чтобы разработать и создать направление в психологической науке, отвечающее требованиям времени, совмещающее науку и практику, необходимо обратиться к «понимающей психотерапии», ядро которой составляет «психотехническая система». Один из авторов, Ф.Е. Василюк, определяет ее следующим образом: «Психотехническая система – это специфический “организм”, включающий в себя психологическую теорию и практический метод, организм, где теория  включает практику как основу всякой своей научной операции, где теория своим предметом делает не некий “объект”, а “практику-работы-с-объектом”, где адресатом теории является психолог-практик, и где, с другой стороны, практика является не просто изнутри просвещённой и извне оправданной данной теорией, а где сама она является центральным исследовательским методом» (с. 243).

Примечательно, что, обсуждая пути реализации данной методологической стилистики, авторы обращаются к проблемам образования. Читая об особенностях их трактовок образования, думаешь: как бы поучиться в таком заведении, где услышишь не безличную трансляцию готовых объективных знаний и приёмов, а живой опыт, где «…ученик и учитель вовлечены не как функции и роли, а как персональные носители уникального жизненно-профессионального опыта…», где «…образовательный процесс является и главным стимулом теоретической рефлексии практики и психотехнической системы и опытно-экспериментальным полигоном, и незаменимым исследовательским методом» (с. 243). Думаем, что именно на этом пути мы получим в итоге своих теоретиков-практиков, способных к концептуальному мышлению. Тем более что в области психотерапии существует мировой опыт реализации такого рода образовательно-практических программ. Авторы обращаются к учению З. Фрейда, подчёркивая, что «…он осмыслил терапевтическую практику как метод исследования и сама практика была осмыслена как опосредствованная сознанием и культурой. Благодаря этому З. Фрейд дал первый образец психотехнической системы» (с. 254). В этой связи отмечается близкое к фрейдовскому  отношение к практике Л. С. Выготского, который «…в культурно-исторической психологии развил такую теоретико-методологическую трактовку категории сознания, которая включила в её внутреннюю структуру категории культуры и практики, благодаря чему удалось создать принципиально новый (психотехнический) тип психологического эксперимента» (там же).

Вместе с тем авторы не ангажированы целью критиковать идеи психоанализа или бихевиористской терапии с теоретических позиций или использовать их методы в практике, пытаясь истолковывать их в рамках своей психологической теории, а стремятся создать свою целостную психотехническую систему, «получив возможность вступить с этими школами в полновесный методологический диалог на всех уровнях, от философско-антропологического до операционально-технического» (с. 249).

Наряду с майевтикой методологический алфавит понимающей психотерапии включает: эмпатию, понимание, интерпретацию, параметры варьирования. Детально описаны структурирование, темперирование и психотерапевтические методики, включающие: режиссуру симптома, психотехнику выбора, психотерапевтическое облегчение боли. Весьма оригинально во второй главе второго раздела описан метод виртуальной субъективности, который «состоит в организации условий, в которых мог бы стать наблюдаемым сам переход возможности быть субъектом активности в действительность человека как субъекта активности» (с. 307). При этом внедряемый авторами метод полагает продуцирование в человеке ответственности за исход своих действий. Вряд ли может вызвать сомнение необходимость обладания таким качеством в современном мире. С другой стороны, чем выше ответственность, тем больше ощущение психического напряжения. Психотехническая терапия должна решать и эту проблему. И, возможно, преодоление психической напряжённости может происходить в рамках методов, направленных на построение адекватного образа потенциального Я, позволяющих человеку быть над ситуацией (см. 366).

В третьем разделе книги в форме ключевых понятий и их определений представлены подходы, направления, принципы, методы и методики. Также выявлены такие важные составляющие психологических исследований, как наблюдение, эксперимент, анкетирование, тестирование и  психологические измерения. Книга оснащена терминологическим и именным указателями, позволяющими читателю быстро ориентироваться в интересующей информации. При этом весьма оригинально выглядит изначально жесткая форма словаря терминов, погруженная в условия дискуссии между философско-методологической и методологически-практической позициями. В этих условиях у читателя создается желание не слепо опираться на формулировки, представленные в словаре, а искать и уточнять их, причем не голословно, а на пути подлинно научного исследования.

Очевидно, что одна монография-дискуссия не позволяет заполнить существующую в этой области знания лакуну. Даже для преподавания только методологии психологии этот ряд должен быть дополнен книгами, побуждающими к дискуссии на других методологических разломах: между естественно-научной и гуманитарной научными картинами психического, между методологией, инструментарием и практикой и т.д. И эта констатация открывает еще один аспект рецензируемой книги – она побуждает к участию в построении современной методологии психологии состоявшихся ученых, а значит способствует развитию и проблематизации данного научного поля. В этом контексте классификация работы как учебного пособия приобретает дополнительный, новый смысл – мы видим первоклассную научную монографию, которая не только учит, но и исследует.

С.И. Мозжилин, А.Н. Неверов