Как известно, философия техники возникла в конце XIX – начале XX столетия одновременно в Германии и в России[1]. Основной тренд в ней тогда был в сторону соотношения техники и культуры, что отвечало потребностям бурно развивающегося самосознания инженерного сообщества. В середине-конце ХХ в. интерес философии техники сместился в сторону ее взаимодействия с философией науки, а именно, исследование процессов соотношения науки и техники, методологических проблем, что отвечало интересам тогдашней академической науки, прочно связанной со Второй мировой войны с военно-промышленным комплексом. Сегодня, как показала Международная конференция Общества философии и техники (SPT) «Техника в век информации», проходившая в г. Лиссабоне (Португалия) 4-6 июля 2013 г., сформировался новый тренд в философии техники в сторону социально-философских, политологических и этических проблем современных технологий. Отчасти это связано с тем, что влияние современных технологий на мир и не только на науку, но и прежде всего на обыденное сознание и образ жизни значительно усилилось. Сегодня нам трудно себя представить без мобильного телефона, персонального компьютера, айфона или айпеда. Это дает новые возможности для распространения и доступа к информации. Мы ложимся спать и просыпаемся с этими устройствами, используем их в общественном и личном транспорте и даже на велосипеде. Но одновременно возникают и многие социальные, этические, политические и психологические проблемы: например, зависимость от этих информационных технологий, переизбыток информации, трудность отделить истинную информацию от ложной. Все это требует особого, в том числе философского, осмысления и исследования. Кроме того, как это было очевидно на прошедшей в Лиссабоне конференции (кстати сказать, 18-й по счету с периодичностью каждые два года) новое поколение философов техники больше интересуется социально-политическими аспектами новых технологий, чем методологическими и историко-научными особенностями их развития. Отчасти это связано с тем, что первое направление не требует специальной  подготовки в области науки и техники.

            Интересно, что на конференции большинство её участников составляли голландцы (которые одинаково хорошо болтают по-английски и по-немецки) и китайцы, а также американцы. Президент Общества – голландец Свен ове Хансон (Sven Ove Hanson). Следующую конференцию намечено провести в Пекине. Германские ученые были в явном меньшинстве и представлены мало разбирающимися в этой проблематике молодыми учеными. Из России был только один я.

Все старшее поколение известных немецких философов техники (Фриц Рапп, Алоиз Хунинг, Ханс Ленк, Гюнтер Рополь и др.) дружно вышло на пенсию. В отличие от США, где профессора могут занимать свое место в университете независимо от возраста, в Германии неотвратимо действует закон о выходе на пенсию в 65 лет. Такое положение дел весьма прискорбно, поскольку немецкие философы техники несомненно глубже своих англоязычных коллег, учитывая развитие философских проблем техники не только философствующими инженерами, но и такими известными классическими философами, как  Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс, Эрнст Кассирер, Арнольд Гелен и др. В сущности, когда говорят о старении представителей той или иной области науки, ссылаясь на открытия, сделанные учеными главным образом в молодом возрасте в прошлые времена, то забывают, что раньше люди и жили меньше, и карьерный рост их происходил в науке много быстрее не потому, что все места заняты стариками, а потому, что теперь подготовка ученого требует значительно большего времени и большего объема знаний. В особенности это относится к философии. Не случайно в Древней Греции указывались не даты жизни ученых, а акмэ – т.е. время наибольшего расцвета их творческих сил, что часто не зависело от возраста. Очень жаль, что эти известные немецкие философы техники фактически исключены из международного сообщества, поскольку больше не имеют средств для посещения зарубежных конференций, хотя продолжают публиковать свои работы.

            На конференции весьма интересным было заседание «Траектория философии техники в XXI веке», в котором приняли участие ведущие философы техники старшего поколения – Карлс Мичам, первый президент Общества философии и техники, профессор Высшей горной технической школы Колорадо (США), Лангдон Виннер, профессор Политехническиго института Ренсселера (США), Дон Иде, профессор Университета штата Нью-Йорк в Стоуни-Брук (США) и др., которые фактически передавали эстаферу следующему поколению философов техники. В дискуссии на этом заседании профессор Даниель Серезуель (Daniel Cérézuelle) из Франции отметил, что во Франции также уже долгое время существует и активно работает Общество по философии техники. Но французы не так активно включены в международное сообщество, как, например, голландцы, поскольку пытаются сохранить свою языковую идентичность.

Английский язык, между прочим, очень примитивизирует философские рассуждения. В некоторых областях это неплохо, но в целом изучать Канта или Хайдеггера, например, на английском языке невозможно. Недавно нам объявили в Институте философии, что мы все теперь должны писать свои тексты по-английски и нас этому будут учить. Лучше бы помогали нам корректировать наши плохие английские тексты, как это делают немцы для всех своих сотрудников, а не только для начальства.

То, что нас мало цитируют в международных источниках, имеет свои (не зависящие от конкретных исследователей) причины. Кстати, во многих областях мы далеко опередили наших зарубежных коллег. Причины же следующие. Во-первых, наши соотечественники за рубежом, используя рускоязычные материалы, выдают их за свои достижения и не заинтересованы в цитировании российских источников. Время от времени можно увидеть, что в США появляются новые направления, например, по методологии проектирования, которые фактически переписаны с работ наших исследователей 60 – 70-х гг.  ХХ в. (я имею в виду работы Г.П. Щедровицкого, К.М. Кантора, В.В. Глазычева и др.). Во-вторых, русскоязычные ведущие журналы упорно не входят в так называемый список Томпсона и не всегда правильно дают фамилии авторов и резюме на английском языке. В-третьих, российские исследовательские институты и университеты (за исключением Высшей школы экономики) не выделяют средств для вхождения в системы Web of Science и Scopus, чтобы исследователи могли корректировать там свои данные. Кроме того, наши имена часто передаются в переводе на английский язык по-разному. В родной системе РИНЦ отражены далеко не все наши публикации и ссылки на них. Вопрос: и чем же здесь виноваты конкретные исследователи? А пресловутый индекс Хирша в принципе ничего не показывает в плане продуктивности ученого![1] Как известно, работы Менделя долгое время вообще не цитировались, зато академику Лысенко можно было бы присвоить самый высокий индекс Хирша.

Проблемы измерения продуктивности ученых и основанной на этих измерениях и расчетах научной политики активно обсуждают как у нас, так и за рубежом. В этих публикациях подчеркивается множество проблем, возникающих в связи с введением различных критериев такой оценки, например, их влияние на изменение исследовательского ландшафта, которое не всегда может быть позитивным. При этом следует иметь в виду, что библиометрические исследования традиционно имеют объектом своего анализа, как правило, естественные науки (прежде всего физику и биологию) и математику, а в последнее время такие современные области научно-технического знания, как, например, биотехнология или нанотехнология. Достижения технических наук из-за необходимости соблюдения коммерческой или государственной тайны часто долгое время не публикуются в открытой печати. Социально-гуманитарные науки с их спецификой часто вообще выпадают из сферы такого рода исследований.

            В современной дискуссии по поводу Российской академии наук меня больше всего поражает то, что все (как защитники, так и противники реформирования РАН) оперируют не историко-научными фактами и результатами историко-научных и методологических исследований, а якобы «истинными» данными, но полученными по-наслышке. Часто приводят в пример зарубежный опыт. Некоторые даже аппелируют к собственному опыту работы во Франции, Германии или США. Но это ведь не результат исследования, а собственный опыт работы «внутри» таких организаций, который может вести к ложным представлением об их функционировании в целом. Например, утверждается, что Германия уже 20 лет как отказалась от двухступенчатой системы присуждения степеней, что не соотвествует действительности: до сих пор существует Promotion (соотвествует нашей степени кандидата наук) и Habilitation (соотвествует нашей степени доктора наук). Единственным исключением являются технические науки, где есть только одна ступень - Dr.-Ingenieur (доктор-инженер), которая, впрочем существовала там всегда, а не является результатом сегодняшних реформ. Такого рода утверждения из уст известного ученого обладают для непосвященной публики гарантом истинности и могут далее распространяться в обществе как историко-наунчый факт. Или провозглашается необходимость смычки фундаментальной естественной науки (прежде всего физики) и новейших технологий, забывая, что технологии развиваются в обществе и призваны ему служить, и именно поэтому социально-гуманитарные исследования новейших технологий становятся так важны и необходимы. В Германии в Обществе Фраунхофера существует Институт системных исследований и инноваций (ISI), специально занимающийся социально-гуманитарным анализом развития науки, а в Сообществе Гельмгольца есть Институт оценки техники и системного анализа (ITAS), который проводит междисциплинарную экспертизу научно-технических проектов для Министерства науки Германии и Германского Бундестага.

Все рассуждения о том, что на Западе наука развивается только в университетах или намеренная ложь, или демонcтрация незнания. Кроме университетов и исследовательских институтов Общества Макса Планка есть еще Сообщество Гельмгольца и Общество Фраунхофера, а также Академия Лейбница, включающие в себя множество институтов. И каждая из этих институций финансируется в несколько раз больше, чем вся РАН.

      Что касается консультативных функций будущих «новых» академиков, то возникает вопрос, как они их будут реализовывавать без подчиненных им исследовательских институтов. Многие «социально-гуманитарные» академики сами никогда ничего не писали (например, Митин, Константинов или Федосеев и т.п.), а естественно-научные и научно-технические академики стали ими прежде всего как участники и организаторы проектов в рамках военно-промышленного комплекса СССР. Сами они зачастую наукой и не занимались, а были лишь прекрасными организаторами научно-технических и конструкторских работ.

Меня удивило высказывание нашего известного академика и Ноблевского лауреата Жореса Ивановича Алферова о том, что без Лаврентия Берии наука в СССР погибла бы. Берия, как известно создавал новые институты науки по типу концлагерей («шарашек») для ученых и инженеров с более «мягкими» условиями, чем на лесоповале, где всем руководили «эффективные менеджеры» из НКВД. Только после того, как они «ушли» с руководящих постов в 1953 г., развитие этих проектов резко пошло вверх.[2]

Интересно, как будут выполнять свою экспертную роль наши академики, если из под них выбить исследовательские институты? Эта деятельность осуществляется в Западной Европе группами экспертов и особыми социальными институтами, к которым принадлежит, например, Бюро по оценке техники Германского Бундестага. Оценка техники, или оценка последствий техники, является междисциплинарной задачей и требует особых специалистов широкого профиля, имеющих не только научно-технические и естественно-научные, но и социально-гуманитарные  познания. В результате дискуссий и на основе первого опыта работы был сделан вывод, что эти исследования должны быть направлены на анализ будущих технологий и контроля существующей техники с точки зрения безопасности и оценки ее воздействия на окружающую природную и социальную среду. Поскольку решение этой задачи функционально встроено в типичные действия государственного управления, то и исследования в этой области в значительной степени определяются национальными государственными структурами. Опыт Германии в этой области может оказать России неоценимую услугу. Именно этот уровень общественной оценки техники (наряду с ОВОС – оценкой воздействия на окружающую среду и экологическим аудитом) в нашей стране отсутствовал и до сих пор отсутствует.

Общество и государство, выделяя значительную долю бюджетных средств на развитие научно-технических исследований, в праве ожидать все увеличивающегося вклада науки и техники в решение стоящих перед обществом социальных проблем. Кроме того, государственные органы, парламентские структуры, финансовые организации, а также и граждане в качестве избирателей и налогоплательщиков, выделяя средства на конкретные научно-технические и инновационные проекты, хотели бы иметь инструмент для оценки их предполагаемой эффективности как научное обоснование принятия конкретных решений. Такое научное обоснование и должна давать оценка научно-технического развития, включая исследование позитивных и негативных последствий внедрения его результатов. Проведение этой оценки невозможно с точки зрения самих ученых и инженеров из какой-либо конкретной области, поскольку они являются заинтересованной стороной и кроме того, как правило, не обладают достаточными знаниями в области экономических, политических, этических, юридических и т.п. аспектов исследования научно-технического развития. В этом смысле ее должны проводить не занимающиеся тем или иным видом научно-технической деятельности ученые, а стоящие вне дисциплинарной науки методологи, находящиеся в рефлексивной и оценивающей позиции по отношению к данной деятельности. Но и они одни не в состоянии разработать критерии такого рода оценки и провести достаточно полную системную оценку, поскольку эта задача является междисциплинарной, в которой должны участвовать как представители самых различных общественных наук (экономисты, социологи, политологи, психологи, философы и юристы), так и представители конкретных областей науки и техники, знающие проблематику изнутри и в то же время имеющие склонность к методологическим рефлексии и обобщениям. Этого, однако, мало, поскольку оценка, чтобы стать хотя бы относительно независимой, должна быть не только междисциплинарной, но и международной, т.е. к оценке должны привлекаться незаинтересованные эксперты из других стран.

В экспертизе должны принимать участие представители региональных властей и общественности, в особенности если речь идет об оценке научно-технических, инновационных и хозяйственных проектов, реализация и внедрение которых затрагивает их жизненные интересы. Для того, чтобы координировать подбор и оценочную деятельность таких междисциплинарных экспертных групп, необходима особая бригада системных методологов, не являющихся специалистами в какой-либо области науки или техники, но обладающих общими знаниями о научно-техническом развитии и философии науки и техники. Методолог исследует научно-исследовательскую, научно-техническую и инновационную деятельности «со стороны». В принципе такую позицию может занять сам ученый или инженер, который при этом не только выполняет свою основную профессиональную деятельность в определенной области науки или техники, но и методологически рефлектирует свою собственную деятельность. Однако на современной стадии научно-технического развития эти две позиции как правило разведены. Задача философов техники принимать во внимание обе эти позиции, но прежде всего то, что социальная оценка техники представляет профессионально обособленную рефлексивную позицию по отношению к научно-техническому развитию.

            Особый интерес на данной конференции, по моему мнению, представлял собой круглый стол по нанотехнологической этике под руководством профессора Карла Митчама. В нем принял участие профессор Альфред Нордманн из Технического университета г. Дармштадт (Германия), о котором я забыл упомянуть в связи с участием германских ученых в данной конференции. Тема эта очень важная и актуальная, но кроме объявленных участников заседания было очень немного слушателей. Это, конечно, бичь всех подобных конференций: на пленарных заседаниях собирается все-таки достаточно много народа, а на секциях присутствуют главным образом лишь докладчики.

            Проблематика информационного общества в связи с развитием новых технологий действительно выходит сегодня на первый план. На конференции в связи с этим рассматривались следующие темы: новые медиа, публичное пространство и демократия, глобализация и информационная экономика, материальное и нематериальное в электронную эру, техника и критическое мышление, социальные проблемы роботики, влияние на политику, окружающая среда, устойчивое развитие и риск и т.п.

            Информационное общество, в котором мы теперь живем, являясь виртуальным, становится тем не менее более реальным, чем сама наша социальная и природная реальность. Мы это каждодневно испытываем на себе: чиновники изобретают новые электронные формуляры, которые мы вынуждены заполнять, а потом под них перестраивать свою жизнь.

            Иногда говорят, что информационное общество и прежде всего интернет почти автоматитчески создают новые условия для развития демократии. Отчасти это верно. Теперь трудно надолго скрыть информацию от общественности. Но в то же самое время они же создали и новые возможности манипулирования общественным мнением и даже сокрытия истины. Например, министерские чиновники вывешивают в интернете на короткий срок информацию о той или иной законодательной инициативе, даже рассылают ее экспертам. Но кто может поручиться за то, что замечания экспертов будут учтены или вообще просмотрены. Проще сказать, приведя статистические данные, что в обсуждении того или иного вопроса приняли участие столько-то человек. Помимо того, что современное общество разделилось на тех, у кого есть доступ к интернету, и тех, кто его не имеет или не умеет им воспользоваться. Зачастую даже у умудренных опытом пользователей возникает целый ряд трудностей оперирования с такого рода информацией. И тогда неизбежно появляются посредники, готовые за известную плату помочь потребителю этой информации. Где же здесь облегчение доступа к информации и упрощение бюрократических процедур?

            В настоящее время появилась новая программа компьютеризации документооборота и процессов управления, которую часто называют термином «электронное правительство» (e-government - electronic government), которая направлена на обеспечение информацией государственных управляющих органов с помощью компьютерных средств и интернета, организацию государственного управления на основе электронных средств обработки, передачи и распространения информации. Это в сущности та же самая задача, что ставилась в 70-е годы советским правительством перед создателями АСУ (автоматизированных систем управления), с использованием, однако, новых возможностей современных информационно-компьютерных технологий и интернета. Важное отличие таких современных систем заключается в том, что они призваны предоставить услуги государственных органов всех ветвей власти всем категориям граждан, т.е. необходимые им документы в электронном виде (безбумажное делопроизводство). Здесь возникает множество юридических, экономических, в самом широком смысле социальных проблем, требующих своего параллельного или даже предварительного решения при внедрении информационно-компьютерных средств (таких, например, как легитимация и инофрмационная защита электронной подписи). Важной особенностью такой системы является также информирование граждан о работе органов государственного управления всех уровней вплоть до президента или председателя правительства с помощью электронных средств, что должно обеспечить как свободу доступа граждан к государственной информации, так и непосредственный контакт с населением, минуя все более усложняющуюся бюрократическую иерархию, т.е. эффективную обратную связь. В принципе назначение этой системы не столько оптимизировать общение власти как на федеральном, так и на местном уровне с гражданским обществом, сколько в первую очередь повысить эффективность управленческой деятельности. Но, как известно, именно благими намериями вымощена дорога в ад.

В.Г. Горохов, доктор философских наук