На материале интеллектуальной истории Индии Нового времени автор описывает феномен англофильства в Бенгалии XIX в. как преодоление традиционной ксенофобии и признание Англии в широком контексте понимания Другого новой бенгальской элитой. Политический, социальный и культурный пласты англофильства являются компонентами особого пути: к открытию индийского общества и культуры — от понимания смыслов и достоинств английской культуры. Бенгальский интеллектуал одновременно и англофил, и патриот, поскольку желает, чтобы англичане помогали развитию его страны, и серьёзно критикует британскую колониальную политику в Индии за отклонение от заявленных идеалов. Англофильство бенгальской интеллектуальной элиты является формой усвоения ценностей, норм, институтов, культурных и социальных достижений современности в новой индийской культуре.

Based on material of Modern India’s intellectual history, author depicts the phenomenon of anglophilism in XIX century Bengal as overcoming traditional xenophobia and recognition of England in wide context of Other’s understanding by new elite. Political, social and cultural anglophilism is components of special path to discovery of Indian society and culture from the hermeneutics of English culture’s meanings and virtues. Bengal intellectual is simultaneously anglophile and patriot in so far as he wants help from Englishmen in his own country development and criticizes seriously British colonial policy in India for deflection from their declared ideals. Anglophilism of Bengal intellectual elite is the form of assimilation of values, norms, institutions and cultural and scientific achievements of modernity in new Indian culture.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: ксенофобия, ксенофильство, феномен англофильства, Бенгальское Возрождение, бенгальская интеллектуальная элита, понимание Англии, патриотизм, открытие собственной культуры.

KEY WORDS: xenophobia, xenophilism, phenomenon of anglophilism, the Bengal Renaissance, Bengal intellectual elite, understanding of England, patriotism, discovery of own culture.

Вопрос об отношении к чужакам, пришедшим извне и нарушившим разного рода границы – географические, этнотерриториальные, социальные, культурные и т.п., – лежит в основе социокультурного взаимодействия больших и малых человеческих сообществ. Ответы на него способны остановить, затормозить или стимулировать развитие не только групп и общностей, но и крупных культурных ареалов и цивилизаций. Все вместе они составляют проблемное поле ксенологии – комплекса представлений о чужих/иностранцах, который так или иначе присутствует в культуре. Весь спектр оттенков этих представлений – своеобразный континуум между двумя полюсами – ксенофобией и ксенофильством.

Особую остроту вопрос об отношении к Чужому приобретает в исторических ситуациях завоевания, когда Чужой приходит как враг, бросающий вызов покорённому обществу. Вполне объяснима ксенофобия как ответ завоевателю и новому хозяину; она соотносится с проявленной им жестокостью. Но тем интереснее появление ксенофильства в покорённом обществе – специфического ответа, преодолевающего как негативное впечатление от неблаговидного поведения чужих, так и внутренние предубеждения. Феномен такого ксенофильства можно наблюдать в истории мысли и культуры колониальных стран Востока, но также в периферийных Западу странах, медленно идущих по пути модернизации, и существует он в коллизии с феноменом этнофильства (Г.С. Померанц); см.: [Померанц 1972, 293, 299–302].

Ксенофильство в незападных обществах – феномен сознания местных интеллектуальных элит, преодолевающих устойчивые стереотипы своих культур и выходящих из состояния социокультурной замкнутости, в той или иной мере характерной для традиционных обществ. Оно не тождественно западничеству/вестернизму как одной из форм становления национального самосознания, вектору мышления и развития культуры, но входит в его общее проблемное поле как особое отношение к конкретной стране и её культуре.

Рассмотреть феномен ксенофильства я предлагаю на индийском материале. В период британского колониального правления он обнаруживается в виде англофильства, присутствующего в общественной мысли Индийского Ренессанса XIX – начала XX в. Наиболее рельефно англофильство проявляется в Бенгалии, ранее других провинций Британской Индии вошедшей в тесное соприкосновение с Чужими-англичанами. Анализ англофильства в динамике позволяет не только углубить понимание эпохи Бенгальского Ренессанса, но и приблизиться к теоретическому осмыслению феномена ксенофильства в Новое время. Важно подчеркнуть, что Англия – один из главных очагов модернизации (наряду с Францией, Голландией и Скандинавией) [Померанц 2010, 230–231] – выступала для колонизованных народов своеобразным «лицом» Запада, представляя его наиболее строгий и классический вариант (даже по сравнению с континентальной Европой). Поэтому преодоление ксенофобии становилось одним из интеллектуальных и культурных условий адаптации обществ к меняющейся реальности и трансформации социокультурной системы в тех регионах, которые оказались частями Британской империи.

Ксенофобию и ограниченность индусов ещё в XI в. отметил Абу-Рейхан Бируни. Традиционную ксенологию на основе брахманистских источников проанализировал В. Хальбфасс, который показал, насколько сознание собственного превосходства над другими (в знании, языке, ритуальной чистоте и происхождении) сформировало мощную тенденцию к замкнутости, изоляции и ксенологической индифферентности индуистов [Хальбфасс 1988, 172–196]. О. Поддар говорит о закрытой социальной системе, которую европейцы нашли в Индии; она культивировала ксенофобию, пресекая любое взаимодействие с чужаками и поощряла коллективную агрессивность и ненависть [Поддар 1970, 2–4].

Новые хозяева Субконтинента оставили нетронутой традиционную социальную структуру и институты, а сознание огромных масс населения направляли традиционные представления и предубеждения, которые поддерживали ортодоксальные религиозные слои. На этом фоне возникновение положительного отношения к чужаку-завоевателю и тем более превращение его в привлекательного Другого и попытки его понимать были экстраординарным явлением. Англофильство неизбежно оказалось элитарным феноменом, как элитарны были направления мысли и культуры доколониальной Индии; но его носителем оказались новые элиты, появившиеся в городах, так или иначе ставших форпостами британской колониальной политики.

В Бенгалии центром формирования новой элиты была столица британских владений Калькутта, город на перекрёстке культур и цивилизаций, индийское «окно в Европу». Представители прежних привилегированных социальных слоёв и высоких каст (преимущественно индусы) оставляли традиционные занятия и активно включались в политико-правовое, социально-экономическое и культурное взаимодействие с англичанами [Саха 1977], – становились предпринимателями, ростовщиками, занимали управленческие должности, доступные «туземцам», выступали в качестве своеобразных консультантов для европейских учёных, исследующих языки, историю и культуру завоёванной страны. Знакомство с культурой и языком британцев, а также их культурная политика, ориентированная на поддержание традиционной учёности [Копф 1969] создавали идеологический фон для восприятия колониального правления как вполне терпимого и даже в чём-то благотворного (прежде всего, разумеется, для тех слоёв, которые успешно адаптировались к новой власти), в том числе по сравнению с прежним периодом мусульманского правления в Бенгалии. Именно эти слои были социальной почвой, на которой стали формироваться новые интеллектуальные элиты (бходролок – бенг. «благородные люди», или джентльмены) [Брумфилд 1968, 7–14] – носители нового нетрадиционного сознания и адогматического мышления. В их сознании встречаются и пересекаются вестернизм и консерватизм, которые, по выражению Ш. Шоркара, «ведут битву в умах людей» [Шоркар 1970, 153]. И англофильство оказывается немаловажным и неоднозначным фактором этой битвы.

Для генезиса англофильства одной терпимости и сотрудничества с новой властью было недостаточно. Требовалось изменение самого подхода – чужой должен был стать Другим, которого необходимо понять и в котором можно обрести опору в понимании самих себя и своей культуры, своих проблем и перспектив. Этому своеобразно способствовали британцы, открывшие – ровно в той степени, в какой им требовалось для реализации своих экономических и политических интересов – новые экономические возможности (рынок, частная собственность, социально-экономическая стабильность), продемонстрировавшие преимущества рациональных управленческих систем разделения властей и других демократических институтов, а также достижения в научной и культурной сферах. Но эти преимущества могли оценить и ортодоксальные элиты, не питавшие англофильских чувств к правителям. Англофильство как приязнь и благорасположенность к англичанам, Англии и её культуре как преобладающее настроение интеллектуальных элит возникает у бенгальского «творческого меньшинства» (А. Бергсон), которое адогматически мыслит и стремится понять Запад.

Англофильство можно представить как результат действия на интеллектуалов Бенгалии трёх факторов. Первый – освоение английского языка, открывающего широкие возможности для общения с англичанами и для чтения художественной, публицистической, философской и научной литературы Европы. Второй – английское образование, которое, по меткому замечанию О. Поддара, воспитывало людей, относительно свободных от жёсткости кастово-ограниченной ментальности и мазохистского мировосприятия, но вместе с тем формировавших своеобразную новую касту [Поддар 1970, 35]. Это образование углубляло представления о Западе в целом и в особенности – об Англии, её истории, обществе, культуре. Третий – собственно присутствие английской культуры в бенгальском и – шире – индийском социокультурном пространстве, – в формах социальности и образе жизни британцев, позволявшее её наблюдать и сопоставлять с имеющимся умозрительным знанием. Английская культура содержательно представляла европейскую культуру, оставляя широкое поле для размышлений, истолкований и критики.

Вместе с тем англофильские настроения формируются у тех, кто совершает – в сознании или в реальности – «паломничество в страну Запада» – так, перефразируя Г. Гессе, Е.Б. Рашковский назвал феномен соотнесения своих традиций с достижениями и исканиями рационализма [Рашковский 1990, 66]. Диалог с Западом ради понимания его ценностей, норм и наследия – и понимания самих себя – нередко делают бенгальцев англофилами.

Но бенгальское англофильство никоим образом не слепое поклонение обществу и культуре британских владык, и тем более не простое воспроизведение внешних форм в индийском пространстве. Англофильство как феномен сознания не только не тождественно подражанию англичанам и их образу жизни, но качественно отлично от него. Подражание началось в бенгальских городах намного раньше, чем появилось осознание эпохального характера появления англичан в Индии [Поддар 1970, 27–30]; имитация образа жизни вошла в моду и, как любая мода, воспроизводила не только стандартные черты, но и формы отрицательной девиации (такие, как пьянство и др.) [Копф 1969, 258–259]. Носители англофильских настроений были критиками такой имитации, прежде всего – пороков. Так, восторженный англофил-реформатор Кешобчондро Сен в 1870 г. создал «Общество трезвости» и издавал журнал «Вино – яд», а Кришномохан Банерджи призывал преодолеть нежелание молодёжи учить восточные языки [Чоттопадхьяя (ред.) 1965, 11]. Общественный деятель Раджнарайон Бошу всерьёз был озабочен тем, чтобы вернуть интерес к родной культуре у англизированных соотечественников, которые «говорят, думают и даже видят сны на английском» [Гупто 1958, 188]. На мой взгляд, имитация внешних форм – это барьер и одновременно провал понимания Другого; в англофильстве же присутствует сознательная герменевтика, которая ориентируется на рациональное приятие позитивных сторон Англии и рациональную же критику действий и поведения британцев.

Замечательная особенность бенгальского англофильства – ориентация на должные ценности и нормы, представления и идеи, в которых, разумеется, были отражены общеевропейские идеи и которые сами англичане считали для себя идеалами и образцами. Эта ориентация позволяет бенгальским мыслителям избежать некритического принятия как безусловного блага всего, что делается англичанами в политической, экономической, социальной и культурной сферах, и критически анализировать происходящее в Индии, обосновывая свои претензии к британскому Раджу ссылкой на его декларируемые ценности.

Поэтому бенгальский интеллектуал, являющийся поклонником английской литературы, культуры, политических институтов, правовой системы, воспринимающий научные знания из английских книг, оказывается строгим критиком британского правления в Индии, который заявляет о необходимости предоставить индийцам самоуправление. Этот парадокс в 1917 г. в одном из политических выступлений обозначил Рабиндранат Тагор: «Англичане не захлопнули перед нами дверь к знаниям, хотя эта дверь и является главным выходом на путь свободы. Я думаю, английские деятели об этом сейчас сожалеют <…> но всё равно им не удастся забыть, что отказ от гуманности равносилен самоубийству» [Тагор 1961 XI, 207].

Корни интеллектуального англофильства – в отношении к Англии Раммохана Рая (1772–1833), реформатора и философа, родоначальника Бенгальского Ренессанса, сторонника рационального синтеза индийской культуры с лучшими достижениями Запада. Находясь на должности помощника регистратора Бенгальской Гражданской службы Ост-Индской компании, он имел возможность наблюдать её систему управления и правосудия изнутри, «изучать английский характер», английские научные труды и литературу, и даже собирался поступать в английский университет как студент (1814), но лишь в 1831–1833 гг. посетил Англию.

Благодаря умению чётко разграничивать должное, соотнесённое с ценностями, и сущее в любой сфере человеческой практики, Раммохан сосредоточил свое внимание на идеалах и ценностных ориентирах англичан, хорошо понимая неоднозначность их реализации, особенно – в колониальной Индии. Судя по трудам Раммохана, в Англии – «земле свободы» [Коллет 1962, 289] он ценит справедливость, равенство прав (юридически защищённых от нарушения и злоупотреблений), поощрение гражданских (в т.ч. религиозной) и политических свобод, защиту жизни и имущества, свободное обсуждение общественных дел и обеспечиваемую им обратную связь между обществом и государством, а также ориентацию на развитие научного знания и просвещение. Нетрудно заметить, что все эти идеалы должного – продукт развития модернизирующегося общества, равно как и обеспечивающие их институты, столь привлекательные для Раммохана – правовая система (в её британском облике), институт правоограждённой частной собственности, свободная пресса, политическая система с разделением властей, система современного образования. Отсюда вполне «англофильское» утверждение, обращённое к британцам: «При власти этой нации будут произведены как духовные, так и социальные усовершенствования, и жизнь, религия и имущество местного населения будут под защитой» [Рай 1982 II, 439].

Однако эти же ценности должного, усвоенные от англичан, лежат в основе всех социально-политических кампаний Раммохана Рая, имевших целью изменить позиции британской власти по ряду вопросов. Борьба за свободу индийской прессы от цензурных ограничений, кампания против расовой и религиозной дискриминации в суде, выступление против правительственной поддержки традиционных систем образования и за распространение «свободной и просвещённой системы образования, которая включала бы в себя математику, естественную философию, химию, анатомию и прочие полезные науки» [Рай 1982 II, 473], а также критика юридической и налоговой систем Ост-Индской Компании (в т.ч. коррупции, злоупотреблений, ущемления прав крестьян, совмещения и исполнительной и судебной власти на местах и др.) – демонстрируют мощный критический потенциал такого англофильства. Тем более что любые обращения Раммохана и его единомышленников облекаются в форму выражения безграничной преданности британскому королю и правлению, установлением которого Индия обязана Божественному Провидению [Там же, 440]. И эта верноподданническая форма заполняется императивным содержанием: король и метрополия должны стоять на страже прав коренного населения Индии и пресекать любые попытки наступления на эти права со стороны колониальных властей на местах.

Раммохана Рая не называют англофилом, но критикуют за лояльность британской власти. На этом фоне справедливым выглядит мнение Т. Пантхэма о причинах лояльности Раммохана: 1) он был убежден, что британцы обеспечивают безопасность и другие гражданские свободы для индийцев (в отличие от деспотических правителей прошлого) и 2) он чувствовал, что введение британцами капиталистических норм и принципов вносит вклад в экономическое развитие Индии [Пантхэм 1986, 43]. Признавая позитивную роль Англии, философ видел историческую перспективу независимости Индии, которой «потребуется намного больше лет английского господства, чтобы она не смогла утратить многое из приобретенного, прежде чем она потребует вернуть свою политическую независимость» [Коллет 1962, 386].

Раммохан Рай задаёт современникам и последующим поколениям творческого меньшинства некоторую модель восприятия Англии и её правления в Индии: 1) достойны уважения и освоения её ценности и институты, достижения науки и культуры – однако в самой Англии воплощение их на практике небеспроблемно; 2) британское правление в Индии – это система, сочетающая европейские и азиатские черты: политические и правовые функции приближены к западному образцу, а на местах сохраняются «азиатские» черты совмещения властей, что «с точки зрения морали <…> невозможно <…> для осуществления ожиданий правительства и общественности» [Рай 1982 I, 235; II, 253–254]. Поэтому действия и власти, и подданных-индийцев должны ориентироваться на освоение должных (британских) образцов, чтобы способствовать социально-политическому и экономическому развитию индийскому общества. Осознание двойственной роли Англии в Индии – продвижения знаний и институтов современности и создание новых, прежде не характерных для традиционного общества проблем – придаёт англофильству критический настрой.

В англофильстве бенгальских интеллектуалов условно можно определить три пласта, отчасти независимых, но влияющих друг на друга. На первом плане – самом очевидном в этом феномене – выступает политическое англофильство. Оно появляется в 1830–1840-х гг. у представителей так называемой «лояльной оппозиции», в которую входят не только представители ренессансного творческого меньшинства, но и вполне ортодоксальные индусские элиты, и сохраняется вплоть до начала ХХ в. (главным образом в идеологии умеренного крыла Индийского национального конгресса).

Стереотип «родственного» отношения британских владык к индийским подданным – главный вектор этого пласта англофильства. Так, Прошоннокумар Тагор говорит об Англии как «стране-матери», которой Индия обязана «неоплатным долгом благодарности за своё просвещение» [Бхаттачарджи 1986, 98–99]. Кешобчондро Сен придаёт английскому завоеванию провиденциальный характер: когда Индия была в глубоком кризисе, Провидение направило к ней её «сестру-Англию», которая опиралась на универсальное человеколюбие и оказала ей необходимую помощь [Кешобчондро 1938, 90–91]. В другом месте К. Сен говорит об «отеческом правлении британской нации» и королеве Виктории «как инструменте в руках Провидения» [Сен 1954, 323]. Эта «родственная» связь во всех отношениях воспринимается как безусловно благотворная для страны: «Счастье Индии наилучшим образом обеспечено её связью с Англией», – говорит младший соратник Раммохана Рая Дароканатх Тагор, а его брат Прошоннокумар заявляет: «Если нас спросят, какое правительство мы предпочтём, – английское или какое-либо другое, мы – все и каждый – ответим: английское во всех отношениях, и даже предпочтём его индусскому правительству»; цит. по: [Маджумдар 1960, 80]. Умеренные англофильские установки на сохранение связи с Англией проявляют члены группы «Молодая Бенгалия», снискавшей славу «вероотступников» и «ниспровергателей авторитета индуистских институтов». Даккхинаронджон Мукерджи заявляет о себе как стороннике любого (в т.ч. британского) честного и беспристрастного правления, а Рамгопал Гхош – как о «друге всякого благотворного реформирования» [Бхаттачарджи 1986, 117–118].

Эмоциональная в ряде случаев форма проявления политического англофильства имеет вполне чёткие рациональные основания – понимание достоинств политического устройства и обосновывающей его философии. Так, один из основателей Конгресса Сурендронатх Банерджи – поклонник философии Э. Бёрка, особенно преемственности традиции в жизни и политике; говоря о политических преобразованиях в Индии в 1895 г., он называет Англию «нашим политическим гидом и нашим моральным учителем в области политических обязанностей». «Английская история научила нас принципам свободы, которые мы лелеем, как нашу жизненную силу, – говорит Сурендронатх Банерджи. – Мы вскормлены здоровой пищей английской конституционной свободы. Мы научились восхищаться красноречием и гением великих умов английской политической философии. Мы непосредственно увидели борьбу и триумфы английского народа в его величественном движении к конституционной свободе» [Бари 1988, 678]. Отсюда и лояльность иностранному правлению, и оптимистическое принятие институтов и их отдельных компонентов, продвигаемых британцами в Индии, и отсюда же – стремление к расширению масштаба этого продвижения.

Вместе с тем политическое англофильство бенгальцев весьма своеобразно. Внешне они всячески приветствуют те компоненты права и системы управления, которые уже установлены на индийской земле по британским образцам. Но несоизмеримо больше масштабы стоящих за этой благодарностью требований по распространению английских принципов и институтов в Индии. «Образование и предоставление народу Индии возможности осуществить политические привилегии у себя дома по отношению к англичанам есть самый верный путь установления британского правления на самую твёрдую основу»; цит. по:  [Бхаттачарджи 1986, 99], – дипломатично заявляет в 1839 г. Прошоннокумар Тагор, имея в виду, конечно, не весь народ, а элиты. В своей газете «Реформатор» он критикует пренебрежительное отношение к индийцам как один из компонентов «ненадёжного положения британской власти в Индии». Шародапрошад Гхош видит порок существующей в Индии политической системы в отсутствии политической и гражданской свободы, невозможности влиять на разработку законов, от которых зависит развитие или деградация народа; особенно вопиюще это выглядит на фоне масштабной политической свободы, которая есть у народов Англии – с тех пор как в Палате Общин представители разных групп населения участвуют в принятии законов об управлении делами нации [Чоттопадхьяя (ред.) 1978, 266–268].

Критика непоследовательности англичан в политике в отношении Индии, в расхождении деклараций с реальной практикой – это не что иное как порождение англофильства. Сами бенгальцы видят в этой критике проявление истинной лояльности, которая состоит в том, чтобы указать на просчёты и преступления из соображений ответственности за свою страну: «Свободное обсуждение и бесстрашное разоблачение будет сохранять эту страну для британцев посредством установления справедливости для индийцев всех классов» [Чоттопадхьяя (ред.) 1965, 398, 397]. На этой критике вырастает призыв к англичанам делать всё от них зависящее для развития Индии. Так, Кешобчондро Сен объясняет англичанам, что они – лишь «доверительные собственники» и «опекуны» Индии: «Вы в ответе перед Богом за те миллионы душ, которые оказались в ваших руках по священному договору. Вы не можете владеть Индией в интересах Манчестера, равно как и благосостояния любой части здешнего сообщества или для выгоды торговцев <…> Вы можете это делать только во имя блага и процветания Индии» [Кешобчондро 1938, 199–200]. Поэтому политические действия во вред индийцам (разного рода дискриминация, применение принципа «разделяй и властвуй», репрессивные меры в отношении местного населения и др.) остро критикуются – часто теми, кто выражает лояльность Англии.

Но бенгальский англофил-политик не уповает исключительно на британцев в области решения проблем своей страны. Он сам активно действует в меру сил и возможностей, воспроизводя известные ему образцы конституционно-правового действия субъектов политики, характерные для британцев. Так созданное в 1843 г. Бенгальское общество Британской Индии заявило о своей лояльности правительству, но целью своей заявило «сбор и распространение информации относительно актуального состояния народа Британской Индии, Законов, Институтов и Ресурсов страны, и использование этих и других средств мирного и правового характера для содействия благосостоянию и распространению справедливости и отстаивания интересов всех классов наших сограждан» [Чоттопадхьяя (ред.) 1978, 224–225].

Политическое англофильство стало своеобразным каналом трансляции и усвоения идей правового и политического действия, демократии, политической свободы, справедливости, разделения властей, законности действий власти и неприятие политики произвола и насилия. Реалии британской политики постепенно расшатывали бенгальское англофильство, но не отвращали интеллектуалов от усвоенных идей политической философии и практики.

Социальное англофильство выражено не столь явно, как политическое, особенно во второй половине XIX в., с ростом культурного национализма, представители которого подчёркнуто уважительно относятся к традиционным социальным установлениям и институтам. Субъективно оно существует как внутреннее приятие английских ценностей, норм и установлений в качестве достойных усвоения, и оно проецируется на поведение. «Один англичанин однажды при всех заявил, что я больший англичанин, чем большинство англичан, –  вспоминает Сурендронатх Банерджи, которого чаще всего называют англофилом. – <…> Я искренне восхищаюсь теми великими установлениями, которые помогли выстроить английскую жизнь и фабрику британской конституционной свободы» [Банерджи 1963, 19]. Это приятие объективируется в социальной мысли и социально-реформаторских устремлениях, а также в отношении к колониальным мероприятиям англичан в Индии.

Стержневой вектор социального англофильства – этические ценности, обосновывающие свободу и достоинство человека. Каналом трансляции этих ценностей была английская литература – художественная и научная. Р. Тагор отмечает, что из неё почерпнули «не только сокровища новых чувств, но также стремление покончить с угнетением человека человеком», ценность «свободной от иллюзий мысли» и прав человека, а также всеобщего равенства [Тагор 1961 XI, 296–298].

Ориентируясь на эти ценности явно и неявно, бенгальские реформаторы критикуют собственные традиционные институты с позиций по-новому истолкованного должного, и последнее больше не отождествляется у них с традиционной верой в предопределение (карма) и неизменность социального порядка. Самая модель индийского реформаторского действия восходит к английской по происхождению убеждённости в том, что «даже самые коренные перемены возможны лишь мирным путём, с демонстративным соблюдением законности» [Оруэлл 2003, 225]. Можно заметить, что гражданская инициатива изменений в традиционном обществе, которую реформаторы – начиная с Раммохана Рая – продвигают в ходе соответствующих кампаний и/или движений, встречает поддержку и понимание британских властей в Индии, издающих соответствующие законодательные акты, которые запрещают обычаи (как в случае с сати – самосожжением вдов, 1829 г.), или разрешают нетрадиционные практики (вторичное замужество вдов, 1856 г., межкастовые браки, 1872 г.). И англофильски настроенные мыслители высоко оценивают социальные мероприятия Англии, одновременно доказывая, что она ещё должна сделать в этой области. Ярчайший пример – Кешобчондро Сен, считающий, что главная роль англичан заключена в содействии совершенствованию морального и социального состояния Индии, освобождения её от всех социальных зол [Кешобчондро 1938, 307–308] через реформы. К 1870 г. Англия уже сделала много – запретила сати, узаконила вторичное замужество вдов, содействует образованию и т.д., но, по мнению Сена, ещё больше предстоит сделать: усовершенствовать управление страной, искоренить несправедливость и угнетение, а также – разрушить (!) кастовую систему [Кешобчондро 1938, 103]. На этом пути, однако, мыслитель не приемлет заимствования внешних черт и облика английских институтов и утраты собственной социокультурной самобытности индийцами: они должны учиться у Англии, не отвергая собственного пути в истории [Кешобчондро 1938, 216]. Так же как и в политическом англофильстве, в социальном сделан акцент на дальнейшее пробуждение социальной инициативы самих индийцев. Даже в самом чувстве беспокойства по поводу возможного усвоения в Индии «свободных институтов, которые сделали Англию тем, что она есть», Сурендронатх Банерджи видит «первый зримый признак пробуждения национальной жизни»: «Это – работа англичан, это – благороднейший памятник их правлению, это – зримое воплощение морального влияния, которое они оказали на умы народа Индии» [Бари 1988, 679].

Социальная мысль и практика показывают, что бенгальским интеллектуалам особенно импонировали английские идеи социальной/национальной солидарности, равенства прав, общественного долга, а также свободы совести и патриотизма. Продвижение этих англофильских идей происходит в публицистике, научных трудах и реформаторских кампаниях. Более того, они замечательным образом интегрируются в этнофильские построения бенгальских консерваторов, озабоченных сохранением культурной традиции в ходе необходимых перемен. Но в самом стремлении оберегать родные традиции прослеживается если не влияние, то довольно сильное сходство с британскими консервативными установками и любовью к «старой доброй Англии». Так, Бхудеб Муккхопаддхай, развивая идеи о единстве индуистского общества и выступая против внедрения западных ценностей, по сути продвигает идею общенациональной солидарности всех индийцев независимо от их вероисповедания.

Наконец, третий пласт – культурное англофильство, выраженное в высокой оценке английской культуры, особенно полезной для освоения индийцами в целях обновления и развития в новых условиях, – и, как и в других пластах англофильства, желание побудить Англию более масштабно делиться своими культурными достижениями и призыв к соотечественникам осваивать её наследие. Кешобчондро Сен говорит об этом так: «Пусть Англия дарует нам свою промышленность и гуманитарные науки, свои точные науки и практическую философию, в которой так нуждаются на земле, где суеверия и предрассудки преобладают в ужасающих масштабах» [Бари 1988, 620]. Парадокс заключался в том, что не столько Англия «дарила» свои культурные достижения, сколько бенгальцы сами присваивали и развивали аналогичные культурные формы, заполняя их специфическим содержанием, в котором «родное индийское» синтезировано с европейскими ценностями и идеалами.

Культурное англофильство обнаруживается более в результатах культуротворческой деятельности бенгальских интеллектуалов, нежели в прямых свидетельствах о приверженности английской культуре.

Освоение английского языка привело к формированию англоязычного пласта в пространстве культуры Индийского Субконтинента. При этом англоязычные тексты (публицистика, философские и научные труды, полемические трактаты, поэзия и проза) оказывают немалое стимулирующее воздействие на развитие новоиндийских языков. Так, бенгальцы творят параллельно и на английском, и на родном языках (Раммохан Рай, Свами Вивекананда), либо начинают с создания англоязычных произведений и приходят к творчеству на бенгали (Майкл Модхушудон Дотто, Бонкимчондро Чоттопаддхай), или же, изначально творя на бенгали, обращаются к мировой аудитории на английском для трансляции своих идей (Рабиндранат Тагор).

Бенгальские интеллектуалы, в большинстве своём получившие английское образование, – это приверженцы развития национального образования на родном языке, которые выстраивают проективные схемы его модернизации (не говоря уже об их практических начинаниях). В этих проектах освоение естественных и гуманитарных наук (младобенгальцы, И. Биддешагор, О. Дотто, К. Сен), изучение собственного и мирового культурного наследия (И. Биддешагор, К. Сен, Р. Тагор) и идея всеобщего и всестороннего образования, в том числе женского (К. Сен, О. Дотто, Вивекананда, Р. Тагор) указывают на непреходящую значимость для бенгальцев именно английских моделей обучения и воспитания. Другим результатом английского образования стала плеяда интеллектуалов Бенгалии, занимающихся исследованиями в области точных и естественных наук (математик Радханатх Шикхдар, физик Джогодишчондро Бошу, химик Профуллочондро Рай и др.) и наук социогуманитарных (экономист и историк Ромешчондро Дотто, историк Раджендролал Митро и многие другие), – не говоря уже о социологических, исторических, культурологических и филологических трудах корифеев Бенгальского Ренессанса; образцами для их теоретических и практических изысканий служили труды британских философов и учёных, в т. ч. ориенталистов. Более того, научные труды создаются на английском языке и благодаря этому получают мировое признание.

Особый продукт влияния английской культуры – новая бенгальская литература на родном и английском языках. Эта тема обстоятельно исследована в отечественной индологии; см.: [Вишневская, Зыкова 1996; Калинникова 1974; Серебряный 2003], и зарубежной, особенно индийской научной литературе; см.., например: [Чаудхури 2005, Мехротра (ред.) 2006]. Английская литература служит источником вдохновения для поэтов и писателей Бенгалии XIX–XX вв., начиная от первого поэта Г.В.Л. Дерозио и первого романиста Перичанда Митро до Рабиндраната Тагора. В контексте нашей темы важно отметить, что собственные творцы литературы воспринимаются позитивно через сравнение их с английскими «кумирами»: Перичанда Митро называют «бенгальским Диккенсом», Бонкимчондро Чоттопаддхая – «бенгальским Вальтером Скоттом», молодого Рабиндраната – «бенгальским Шелли» и т.п. И это явное «возвышение» их в глазах индийцев, поскольку английская литература служит идеальным образцом современной литературы и носителем привлекательных идей справедливости, человечности, правды, свободы, а также выражением эмоций, скрытых обычно за социальными нормами и условностями. «Наши сердца жаждали живительного потрясения страсти, которое и принесла с собой английская литература», – вспоминает Р. Тагор [Тагор 1961 XII, 112]. Вековое литературное англофильство по-своему привело к признанию новой бенгальской литературы в мире – благодаря Р. Тагору, решившему пересказать свои бенгальские стихи ритмической английской прозой («Гитанджали», 1912 г.).

Культурное влияние Англии на бенгальских интеллектуалов и результаты взаимодействия двух культур в сфере образования, науки и литературы, не говоря уже о социальной мысли и духовной жизни, более всего позволяют говорить, что Англия сыграла роль «зеркала» для формирующейся новой культуры Бенгалии и других регионов Индийского Субконтинента. Творческое меньшинство Бенгалии развивает во всех сферах культуры своё, сходное по форме с увиденным в зеркале английской культуры, но по содержанию являющее собой синтез английской и индийской культурных парадигм.

Англофильство – это крайне своеобразное проявление патриотизма. На уровне личностном каждый бенгалец из творческого меньшинства, высказывающий англофильские идеи, – пламенный сторонник развития своей страны по пути, который указан Англией, преодоления социальных зол, развития образования и культуры народов Индии. Увидев себя в зеркале Англии, бенгальский интеллектуал начинает путь к себе и своей культуре, к формированию национального самосознания, изучению своего наследия. При этом в Англии, её культуре и людях бенгальцы обнаруживают черты, которые могут почувствовать и в самих себе – например, признание ведущей роли элит в социально-политическом развитии, уважение к праву и закону, или же компоненты кастового сознания, на которые указывают сами английские писатели (Дж. Голсуорси, Дж. Оруэлл).

Уважение к английским культуре, обществу, идеалам и достижениям англичан сохраняется и тогда, когда проходят устойчивые англофильские настроения (начало ХХ в.). Критикуя политику британского колониализма, Р. Тагор отграничивает её от общего отношения к британскому народу, который «произвёл людей большого сердца, мыслителей великого ума, вершителей больших дел. Он дал начало великой литературе. <…> Эти люди любят справедливость и свободу и ненавидят ложь» [Тагор 1920, 18–19]. Воспринятые от англичан идеалы должного сохраняются и как ценность, и как ориентир, и как инструмент, с помощью которого британским властям показывают несправедливость их действий. И этими идеалами обосновано пробудившееся чувство национального достоинства и неприемлемости иностранного правления в Индии. «Мне хочется прямо сказать англичанам: до тех пор, пока вы держите нас в тисках своей власти, вам никогда не удастся завоевать ни нашего доверия, ни нашей дружбы, – пишет в 1938 г. Р. Тагор редактору «Manchester Guardian», – <…> У вас замечательно развито чувство справедливости и честность. Быть может, именно поэтому вам трудно понять, как ваши соотечественники изменяют у нас в стране вашим лучшим традициям. Но вспомните о том, что владение империей развращает людей, развратило оно и вас» [Тагор 1961 XI, 367].

Бенгальское англофильство – в первую очередь герменевтический феномен, так как в нём происходит преодоление негативного отношения и возникает уважение к Другому, основанное на приятии и понимании его достоинств и смыслов его культуры. Осваивая инокультурное наследие, бенгальские элиты буквально учатся современным формам мышления, не отвергая собственных философских традиций и открывая для себя собственную страну и культуру. Другие – человек (британец), народ и культура – поняты как достойные собеседники, желающие поделиться своими богатствами с индийцами. Бенгальские интеллектуалы поняли, таким образом, положительную социокультурную роль британцев и их правления, состоящую в трансляции в культурное пространство Индии современных институтов, норм, ценностей, достижений науки и культуры. При этом бенгальцы не скрывают негативных впечатлений от действий англичан на Субконтиненте и не идеализируют их (кроме как в обосновании их «доброй воли») и сознательно взятого на себя долга в отношении Индии.

Англофильство предстаёт как форма, в которую облечено желание бенгальского творческого меньшинства ориентировать свою страну на путь современного развития, опираясь на сложившееся de facto на Субконтиненте сочетание традиционного по преимуществу общества  с новыми формами экономической, социальной, культурной и политической жизни, принесёнными Британским Раджем. Отсюда упорное стремление побудить англичан расширить масштабы процесса социальной модернизации Индии, идущего крайне медленно и поверхностно. Тем острее к ХХ в. оказалось разочарование результатами практических действий в этом направлении.

Англофильство было одним из факторов, создавших современную индийскую интеллектуальную и культурную элиту. Несмотря на известную кастовость этого слоя и сохранение разрыва между ним и народом, англофильство стало источником рационально-научной критики британского правления и собственного национально-освободительного движения, своеобразным «противоядием» против революционно-радикальных и экстремистских идей и движений, а также религиозного национализма. Такой путь к себе от признания Другого лёг в основу гандистской ненасильственной практики политической борьбы – и развития современной Индии.

Литература

Банерджи 1963 – Banerjea Surendranath. A Nation in Making. Being the Reminiscences of Fifty Years of Public Life. Bombay, etc., 1963.

Бари 1988 – Sources on Indian Tradition. Comp. by W.T. Bary & Others. Delhi, 1988.

Брумфилд 1968 – Broomfield J.K. Elite Conflict in a Plural Society: Twentieth Century Bengal. Berkeley–Los Angeles, 1968.

Бхаттачарджи 1986 – Bhattacharjee K.S. The Bengal Renaissance: Social and Political Thought. New Delhi, 1986.

Вишневская, Зыкова 1996 – Вишневская Н.А., Зыкова Е.П. Запад есть Запад, Восток есть Восток? Из истории англо-индийских литературных связей в Новое время. М., 1996.

Гупто 1958 – Studies in the Bengal Renaissance. Ed. by A. Gupta. Calcutta, 1958.

Калинникова 1974 – Калинникова Е.Я. Англоязычная литература Индии. М., 1974.

Кешобчондро 1938 – Keshub Chunder Sen in England. Calcutta, 1938.

Коллет 1962 – Collet S. D. The Life and Letters of Raja Rammohun Roy / Ed. by D.K. Biswas and R.Ch. Ganguli. 3^rd ed. Calcutta, 1962.

Копф 1969 – Kopf D. British Orientalism and Bengal Renaissance. Berkeley, 1969.

Маджумдар 1960 – Majumdar R.C. Glimpses of Bengal in the Nineteenth Century. Calcutta, 1960.

Мехротра (ред) 2006 – An Illustrated History of Indian Literature in English. Ed. by A. K. Mehrotra. Delhi, 2006.

Оруэлл 2003 – Оруэлл Дж. Англичане / Оруэлл Дж. Памяти Каталонии. Эссе. М., 2003.

Пантхэм 1986 – Pantham T. The Socio-Religious and Political Thought of Rammohun Roy / Political Thought in Modern India. Ed. by T. Pantham and K.L. Deutch. New Delhi, 1986.

Поддар 1970 – Poddar A. Renaissance in Bengal. Quests and Confrontations. 1800–1860. Simla, 1970.

Померанц 1972 – Померанц Г.С. Некоторые особенности литературного процесса на Востоке / Литература и культура Китая. Сб. ст. к 90-летию со дня рождения акад. В.М. Алексеева. М., 1972. С. 292–303.

Померанц 2010 – Померанц Г.С. Выход из транса. М., 2010.

Саха 1977 – Saha S.K. Social Context of the Bengal Renaissance / Reflections on the Bengal Renaissance. Ed. by D. Kopf and S. Joarder. Rajshahi, 1977.

Сен 1954 – Sen Keshub Chunder. Lectures in India. Calcutta, 1954.

Серебряный 2003 – Серебряный С.Д. Роман в индийской культуре Нового времени. М., 2003.

Рай 1982 – Roy Raja Rammohun. The English Works. Ed. by J.C. Ghose. In 4 vols. New Delhi, 1982.

Рашковский 1990 – Рашковский Е.Б. Научное знание, институты науки и интеллигенция в странах Востока XIX–XX вв. М., 1990.

Тагор 1920 – Tagore Rabindranath. Nationalism. L., 1920.

Тагор 1961 – Тагор Рабиндранат. Собрание сочинений в 12-ти тт. Пер. с бенг. и англ. М., 1961–1965.

Хальбфасс, 1988 –  Halbfass W. India and Europe. An Essay of Philosophical Understanding. Albany, 1988.

Чаудхури 2005 – Chaudhuri Rosinka. Gentleman Poets in Colonial Bengal. Emergent Nationalism and The Orientalist Project. Calcutta, 2002.

Чоттопадхьяя (ред.) 1965 – Awakening in Bengal in the Early Nineteenth Century. Selected Documents / Ed. by G. Chattopadhyaya. Calcutta, 1965.

Чоттопадхьяя (ред.) 1978 – Bengal: Early Nineteenth Century. Selected Documents / Ed. by G. Chattopadhyaya. Calcutta, 1978.

Шоркар 1970 – Sarkar Susobhan. Bengal Renaissance and Other Essays. New Delhi, etc., 1970.