Статья посвящена проблеме определения герменевтического знания. В ней рассматриваются три случая герменевтического анализа высказываний – в критической философии И. Канта, в герменевтической логике Г. Миша и в теории Й. Кёнига. На основе этих учений формулируется идея об аналитической герменевтике.

The article deals with the understanding of hermeneutic knowledge. It contents three case studies of the hermeneutic analysis of statements – in Kant's critical philosophy, in the hermeneutic logic of Georg Misch, and in the theory of Josef König. On the basis of these studies the idea of analytical hermeneutics is proposed.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: герменевтика, герменевтический анализ высказываний, аналитическая герменевтика, теория познания.

KEY WORDS: hermeneutics, hermeneutic analysis of statement, analytical hermeneutics, theory of cognition.

Восхождение герменевтики от вспомогательной дисциплины, первоначально нацеленной на истолкование текстов и обслуживающей теологию и юриспруденцию, к самостоятельному философскому направлению стало значительным событием в европейской философии XX века. Распространению герменевтики способствовало ее восприятие как «науки о понимании». Поскольку понимать можно и природу, и общество, и искусство, и себя самого, то герменевтику начали рассматривать как универсальную дисциплину и даже философскую метатеорию, способную трансформировать философию в целом[1]. Одним из последствий этого «герменевтического поворота» стало размывание самого понятия «герменевтика». И вполне естественно возникает вопрос: в чем же состоит специфика герменевтического понимания?

Прежде всего, отметим, что герменевтическое понимание, какие бы формы оно ни принимало, будь то понимание какого-нибудь социального феномена, или музыкального произведения, или поступка какого-нибудь человека, с необходимостью связано с языком. Оно выражается в языковой форме и концентрируется, в конечном счете, на анализе языка. Эту особенность можно проследить как на примере герменевтики, нацеленной на понимание текста, так и герменевтики, нацеленной на понимание самого понимания, включенного в целостный ход жизни человека. Говоря об этих двух исторических линиях герменевтики, я связываю первую прежде всего с Ф. Шлейермахером, Х.-Г. Гадамером и П. Рикёром, а вторую – с В. Дильтеем и его школой. Для первой характерна установка, что объектом понимания является высказывание. Вторая направлена на понимание самого понимания. Поскольку же понимание мира выражается в форме высказывания, то для того чтобы понять, как мы понимаем, необходим анализ предпосылок и логических механизмов высказывания.

Такая интерпретация способна создать впечатление, что герменевтику можно редуцировать к аналитической философии языка. Однако, это не так, поскольку герменевтический анализ языка существенно отличается от формально-логического. В чем заключается герменевтический анализ высказываний, я постараюсь сформулировать, опираясь на три примера.

Пример первый: виды суждений у Канта. В качестве одного из первых примеров герменевтического анализа выражений можно рассматривать критическую философию Канта. В «Критике способности суждения» Кант выделяет четыре формы высказываний. Это когнитивные, ценностные, чувственные и эстетические высказывания. Когнитивные высказывания – в терминах Канта «суждения познания» – суть логические суждения. Возможности таких суждений посвящена «Критика чистого разума». В ней постулируется, что познание «всякого, по крайней мере человеческого, рассудка есть познание через понятия, не интуитивное, а дискурсивное» [Кант 2006, 157]. Понятия, в свою очередь, определяются как «предикаты возможных суждений», относящиеся к «какому-нибудь представлению о неопределенном еще предмете» [Там же, 159]. Таким образом, когнитивные высказывания, по Канту, - это суждения об объекте, основанные на логических операциях с понятиями, на предикации. Ценностные высказывания – в кантовской терминологии «суждения о добром» – можно охарактеризовать как суждения практического познания, ведь «чтобы считать нечто хорошим, я должен всегда знать, что же такое этот предмет, т.е. должен иметь понятие о нем» [Кант 2001, 161]. Так же, как и теоретические познавательные высказывания, они основываются на понятии об объекте. Их отличие от первых состоит в том, что суждение здесь имеет нормативный характер, поскольку в основе его образования лежит воля, т.е. «способность желания, определяемая разумом» [Там же, 165]. Чувственные высказывания – на языке Канта «суждения о приятном» – суть выражения субъективного ощущения, которое соотносится с объектом не посредством понятия о нем, а посредством желания последнего. Эстетические высказывания – по определению Канта, «суждения вкуса» – определяют объект «в отношении благорасположения и предиката прекрасного независимо от понятий» [Там же, 189]. С точки зрения логики, их содержанием является выражение особого душевного состояния субъекта в отношении собственных познавательных способностей – чувство удовольствия от «свободной игры» способности воображения и рассудка.

Данную классификацию суждений можно рассматривать в качестве герменевтического анализа высказываний, сущность которого сводится к анализу логической структуры высказываний. Тогда на основании проведенной Кантом работы можно заключить, что только теоретические познавательные высказывания по своей логической форме являются продуктами «чистого» мышления, т.е. операциями с понятиями, руководимыми единственно представлением об объекте. Уже практические познавательные суждения утрачивают свою «чистоту», поскольку их логика – это логика интереса или цели. Хотя Кант и приписывает суждениям практического разума логическую всеобщность, это положение может быть обосновано только в контексте его собственной этики, и прежде всего в контексте учения о категорическом императиве. На практике, высказывания о «хорошем» всегда контекстуализированы в рамках той или иной культуры, а проблема так называемых «общечеловеческих ценностей» остается открытой, и ее решение вряд ли представляется возможным. Выделяемые Кантом эстетические высказывания – и «материальные» «суждения чувствования», и «формальные» «суждения вкуса» – вообще не являются суждениями в вышеуказанном смысле логики оперирования понятиями. Выражение «S есть P» в примении к эстетическим суждениям только по форме оказывается предикативным и дискурсивным. На самом деле «суждение чувствования», скорее, психологическое, поэтому оно является единичным и имеет отношение только к чувству удовольствия и неудовольствия конкретного индивидуума, что подчеркивает сам Кант. Под кантовское «суждение вкуса», имеющее всеобщий характер, можно подвести антропологическое обоснование. Не случайно Кант указывает на то, что красота существует «только для людей, т.е. животных наделенных разумом» [Там же, 167]. Условием возможности всеобщих эстетических высказываний является не согласие по поводу правил, ибо «не может быть и такого правила, по которому каждого можно было заставить признать что-то прекрасным» [Там же, 181], а «сообщаемость» выражаемого в них интеллектуального чувства и возможность «общего согласия» по поводу него. Как считает Кант, посредством эстетических высказываний никакой предмет не представляется, а поскольку они не касаются предмета, то их всеобщность не является логически обосновываемой. Чтобы подчеркнуть эту особенность, он предлагает различать всеобщность логических суждений и «общезначимость» эстетических суждений [Там же, 179].

Проведенный Кантом герменевтический анализ суждений имеет важные следствия для герменевтической теории значения. Он показывает, что не существует единого подхода к анализу выражений. Напротив, единообразные по форме высказывания могут основываться на различной логике: не только на логике предикации, но и на логике цели, чувственного желания или интеллектульного чувства.

Однако данный анализ был осуществлен Кантом в ходе разработки критической теории познания, включающей в себя, как известно, трансцендентальные эстетику, логику и учение о методе. Трансцендентальная логика была задумана им как наука, имеющая дело «только с законами рассудка и разума, но лишь постольку, поскольку она a priori относится к предметам» [Кант 2006, 145]. Поэтому, с одной стороны, закономерно, что в центре его внимания находилось суждение как познание через понятия. С другой стороны, Кант ограничил понятие познания сферой рассудочно-логического. Вследствие этого он, например, отказывался считать эстетическое высказывание познавательным: «<...> оно не служит никакому познанию, не служит даже тому познанию, благодаря которому субъект познает сам себя» [Кант 2001, 159, ср. 167]. Таким образом, Кантов герменевтический анализ не оказал никакого влияния на его теорию познания. Под «познанием» Кант понимает единственно теоретическое познание, теоретическую рефлексию, основанную на дискурсивном мышлении.

Пример второй: виды высказываний у Георга Миша. То, что герменевтику можно рассматривать как альтернативу ориентированной исключительно на суждение теории познания, наглядно демонстрирует концепция Георга Миша (1878–1965). Миш известен прежде всего многотомной «Историей автобиографии». Свои герменевтические взгляды он развил в ряде статей, объединенных затем в книгу под названием «Философия жизни и феноменология», вышедшую в 1926 г.[2], и в лекциях 20-х – 30-х гг., которые впервые были опубликованы в виде книги в 1994 г. [Миш 1994].

Миш разрабатывает идею «герменевтической логики», которая исходит из понимания познания как атрибута жизни. При этом он не только расширяет понятие познания, включая в него как научное, так и донаучное познание, но и полагает, что простейшие формы познания можно наблюдать уже у животных. Делая понятие жизни центральным, он следует за своим учителем В. Дильтеем, впервые превратившим это понятие из естественно-научного в герменевтическое. Жизнь, согласно Дильтею, есть источник всего знания, а герменевтика должна стать наукой о жизни, объективированной в феноменах культуры. Выступая в этой роли, герменевтика должна «отыскать свое отношение к общей задаче теории познания, показать возможность знания о взаимосвязи исторического мира и найти средство для его реализации» [Дильтей 1927, 218]. Развитие теории познания в направлении герменевтики предполагает изменение начальных условий: если теория познания концентрируется на анализе научного мышления, то для герменевтики первичным оказывается жизненный опыт и исторические формы выражения и фиксации этого опыта – религия, искусство, право и т.д. Таким образом, она не просто расширяет границы логического, но и изменяет его состав. Мыслить по Дильтею не означает только лишь мыслить понятиями. Помимо этого существует также додискурсивное – оперативно-практическое, интуитивное, образное и т.д. мышление. Все эти формы мышления и их проявления должны стать предметом герменевтического исследования. В целом герменевтика должна предстать как аналитика целостной духовно-исторической жизни человека или «критикой исторического разума» (по собственному выражению Дильтея).

Выявить потенциал понятия «жизнь» для общей теории познания Мишу помогает отождествление его с понятием «выражение». Он развивает свою «герменевтическую логику» в виде учения о выражении жизни, принимающем следующие формы: на дологическом и доязыковом уровне это выражение как поведенческий символ у животных; на логическом и языковом уровне – выражение как слово и как понятие. Поскольку «выражение» всегда есть выражение некоего значения, то «герменевтическая логика» переходит у Миша в теорию значения. При этом ему важно продемонстрировать разнообразие форм означивания и значения, чего он достигает, отделяя значение от понятия, а понятие от суждения. Так, он считает, что, несмотря на то, что животные не обладают понятийным мышлением, они способны производить и понимать значения. Значение в данном случае есть не идеальное семантическое образование, а структурный элемент самого жизненного процесса и подчиняется порядку жизнедеятельности данного вида животных. Тело, производящее визуально воспринимаемые символы, есть здесь единственный способ производства значения.

Следующий важнейший тезис Миша состоит в том, что мыслить понятийно не означает то же самое, что мыслить при помощи понятий. Понятийное мышление можно свести, согласно ему, к предметному мышлению, свойственному существам, обладающим языком, сознанием и самосознанием. «Мыслить предметно», по сути, адекватно способности удерживать отношение к тому же самому предмету в различных ситуациях и в различное время. Примером предметного понятийного мышления является язык, который «эвоцирует» значения, а не образует их на основе суждений. Эвоцирование подчиняется различным логикам – «логике вещей, логике творчества, логике сердца, в целом, логике жизни» [Миш 1999, 29]. Дискурсивное мышление как логическое оперирование понятиями представляет собой, следовательно, только один из многих способов образования значений.

Различение между дискурсивным мышлением и дискурсивным по своему характеру языком и связанное с этим различение эвоцирующих и дискурсивных высказываний составляет ядро герменевтического анализа Миша. Дискурсивная норма языка не означает, что любое высказывание основано на дискурсивном мышлении, на предикации. Миш полагает, что многие языковые образования, такие как имена, включая имена собственные, дейктические выражения и даже безличные предложения типа «светает», имеют допредикативную природу. Они суть артикуляция некоего мнения или полагания (Artikulation des Gemeinten), осуществляемого в рамках определенной жизненной ситуации. Значение есть результат означивания, как особого, осмысленного отношения к жизни, при котором реально значимое артикулируется в идеальной форме.

Человеческая жизнь артикулирует или репрезентирует себя в форме «чисто дискурсивной» и эвоцирующей речи. На основании текстов Миша можно реконструировать следующие различия между ними: первая служит для доказательства и аргументации, вторая творит символическую действительность, которую Миш называет «миром слова» [Миш 1994, 92]. Первая движется в пределах «пространства оснований» (выражаясь языком Р. Брэндома), состоит из отдельных законченных высказываний и построена на логическом следовании одного утверждения из другого; вторая состоит из «открытых», незавершенных высказываний, которые важны не сами по себе, а подчинены раскрытию целого путем развертывания его отдельных аспектов, связанных между собой не отношениями логического следования, а посредством смысла. В «чисто дискурсивной» речи логическую структуру каждого отдельного высказывания представляет суждение, а его элементами являются общие понятия, основывающиеся на абстракции. В эвоцирующей речи используются «конкретные понятия», схватывающие сущность вещи посредством значения в определенном жизненном контексте. Если первая есть речь о вещах, то вторая дается сказаться самой вещи как «живому целому» [Там же, 515]. Вещь определяется, следовательно, не только на основании ее строения и свойств, а в герменевтическом плане как актуально значимый смысл. Смысл не предицируется, а предшествует предикации. Предикация служит экспликации смысла, который выходит за границы языка. Когнитивное поведение субъекта по отношению к вещи в первом случае можно определить как объективирующее ее пред-ставление; во втором – как опредмечевание переживания посредством языка, т.е. как понимание вещи в переживании, которое не отделяет вещь от субъекта, а, напротив, устанавливает живое отношение к ней. Если содержание «чисто дискурсивной» речи можно извлечь полностью готовым из высказывания, то содержание эвоцирующей речи, напротив, не исчерпывается словами и ее понимание требует понимания целостной ситуации, с которой имеют дело. Миш подчеркивает, что эвоцирующие высказывания лишь «побуждают» к дальнейшему разговору или размышлению, а не формулируют готовые мысли [Там же, 545]. Тогда как высказывания «чисто дискурсивной» речи можно верифицировать, истина эвоцирующих высказываний заключается лишь в том, что их содержание понимают и разделяют другие участники разговора. Истина, следовательно, имеет в данном случае характер соглашения, а не устанавливается как объективная (подобно научной истине).

Смысл проведенного Мишем герменевтического анализа высказываний состоит в преодолении узкого, сциентистского представления о познании как системе понятий. Он достигает этого путем замены ключевых структур: на место традиционного «суждения» (Urteil) он ставит понятие «выражение» (Ausdruck). Последнее позволяет представить жизнь как совокупность форм выражения, которые одновременно являются формами познания. Само понятие жизни приобретает герменевтический смысл, поскольку дает возможность вскрыть логически разнородные модели познания, в основе которых лежат различные способы формирования понятий, а именно дискурсивные и недискурсивные. Жизнь, с точки зрения герменевтики, предстает при этом как сфера осознания самой себя. Задача герменевтики состоит в таком случае в раскрытии механизмов самоосознания жизни.

Пример третий: «логическая морфология» высказываний Йозефа Кёнига. Друг и ученик Миша, Йозеф Кёниг (1893–1974) работает над той же тематикой, что и его учитель, значительно смещая акценты в исследовании и концентрируясь на деталях. Основная проблема, которая его заботит, – это возникновение априорных понятий, таких как «вещь», «категория», «добро» и др., т.е. категорий, в которых мы осознаем и осмысляем нашу жизнь и которые составляют бытие человека.

В книге «Бытие и мышление» (1937 г.) он формулирует эту проблему следующим образом: «Как возможно мышление бытия?» [Кёниг 1937]. Не вопрос о том, как возможно мышление о бытии, т.е. об уже имеющемся, а мышление самого бытия, мышление в аккузативе: осознание бытия, которое одновременно является творением бытия посредством слова, оказывается здесь центральным. В качестве ответа на этот вопрос Кёниг предлагает теорию о «детерминирующих» и «модифицирующих» предикатах. «Детерминирующие» предикаты описывают чувственно воспринимаемые предметы; «модифицирующие» предикаты артикулируют идеальные предметы. Возможность «модифицирующих» предикатов он объясняет «самодифференциацией» разума, который предстает у него одновременно как рецептивно-продуктивный орган. Кёниг говорит об особом «чувстве» бытия, которое можно охарактеризовать как чувство, направленное на восприятие смысла. Это чувство, свойственное разуму, побуждает последний осмыслять посредством вербализации доставляемые им неартикулированные содержания. Мышление мыслит, таким образом, само себя, артикулируя в словесной форме собственные впечатления.

Схему осознания-творения бытия у Кёнига можно представить следующим образом: мое впечатление (поссесив) эквивалентно «впечатлению от» (объективный генетив), последнее субстанциализируется в языке и приобретает статус сущего. Например, выражение «эта вещь действует на меня возвышенно» («у меня возникает впечатление возвышенного») эквиваленто выражению «эта вещь действует возвышенно», на основании субстантивации причастия «возвышенно», выражающему действие вещи, появляется номинатив «возвышенное» как атрибут самой вещи, как идеальное сущее, формирующее нашу символическую действительность.

Механизмом образования понятий в данном случае, согласно Кёнигу, является метафора. Под метафорой он понимает не перенесение свойств с одного предмета на другой, как это считается в риторике. С точки зрения логики, о метафоре можно говорить в тех случаях, когда означаемое и означающее полностью совпадают, т.е. когда означающее создает свое означаемое, свой предмет, свое сущее. Это происходит, как полагает Кёниг, всегда, когда речь идет о духовной жизни людей. Сфера идеального, того, что можно выразить при помощи предложений типа «я думаю, ...», «я верю, ...» и т.д., есть, таким образом, сфера понятий, которые по своей природе являются метафорическими, а не рассудочно-дискурсивными.

«Модифицирующие» предикаты возникают благодаря экспликации, а не благодаря предикации. Для объяснения этого процесса Кёниг предлагает различать между «мнимым» и «подлинным» субъектом высказывания, что можно проинтерпретировать как различие между грамматическим и логическим субъектом. Например, высказывание «этот пейзаж чудесный» кажется основанным на «детерминирующей» предикации, где грамматическому субъекту «пейзаж» приписывается свойство «чудесный». На самом деле, как считает Кёниг, «подлинным» (или же, в предлагаемой мной терминологии, логическим) субъектом данного высказывания, т.е. тем, что вызвало его, является «чудесность» пейзажа. Эта чудесность переживается как некое цельное состояние, но при выражении его цельность поддается деструкции путем разложения на грамматические субъект и предикат в силу дискурсивной природы языка. Таким образом, логической структурой данного высказывания является экспликация, а не предикация. Тогда «модифицирующие» предикаты лишь по форме оказываются предикатами, но с точки зрения логики их нельзя считать таковыми.

Герменевтический анализ высказываний у Кёнига нацелен на разработку «логической морфологии» высказываний, с целью выявления неоднородности механизмов конституирования символической действительности. Его следующим шагом на этом пути было различение между «теоретическими» и «практическими» апофантическими предложениями, т.е. высказываниями, которые могут быть истинными или ложными[3]. Фактически, он предложил своего рода теорию значения, центральной частью которой является неаналитическая теория речевых актов. Сущность этой теории тезисно представлена ниже.

«Теоретическое» апофантическое предложение обладает, согласно Кёнигу, следующими свойствами. 1) Общая форма «теоретического» предложения выглядит так: «Для каждого x справедливо: если x есть S, то x есть (имеет, делает) P». Это означает, что содержанием его является утверждение некоторой функции; например, содержанием предложения «все люди смертны» является утверждение того, что если x есть человек, то x смертен, т.е. импликация. 2) При этом характерно, что истинность «теоретического» предложения не зависит от наличия аргументов, т.е. предложение «все люди смертны» истинно даже тогда, когда не существует ни одного человека. 3) «Теоретическое» предложение – это не сумма единичных высказываний, а единое высказывание. В нем утверждается нечто не о предметах, а о понятиях. 4) Истинность «теоретического предложения» не зависит от времени; например, предложение «много тысяч лет назад на Земле обитали динозавры» не было истинным когда-то, а истинно всегда. 5) Содержание «теоретического» предложения объективно и не зависит от субъекта.

Для «практического» апофантического предложения характерно следующее. 1) Оно представляет собой действие, а именно является сообщением. 2) «Практическое» предложение сообщает о том, о чем говорящий знает из собственного (прямого или непрямого) опыта. В нем речь идет не о понятиях, а о предметах и событиях; например, оно сообщает о том, что «брат Иванова уехал в Москву». 3) «Практическое» предложение высказывается о единичных предметах или представляет собой сумму единичных высказываний; например, предложение «все, находящиеся в этом зале, моложе пятидесяти лет» есть сумма отдельных высказываний о каждом из присутствующих. 4) «Практические» предложения сами по себе не истинны и не ложны, но могут принимать истинностные значения в зависимости от контекста; например, предложение «газета лежит на столе» может быть истинным или ложным в зависимости от ситуации. 5) Для понимания значения «практического» предложения необходимо знание контекста. Это объясняется тем, что оно имеет, говоря современным языком, как пропозициональное, так и перформативное содержание. В терминах Кёнига, оно имеет значение как высказывание и одновременно значение как действие; например, предложение «сквозит» может быть как констатацией факта, так и просьбой закрыть окно. 6) «Практическое» предложение не зависит от времени в том смысле, что оно только ситуативно истинно; например, предложение «в комнате порядок» может быть истинным в момент времени t и ложно в другое время. 7) Содержание «практического» предложения зависит от субъекта в том смысле, что в нем субъект сообщает кому-то о чем-то так, как это нечто предстает из его перспективы.

Проведенный Кёнигом анализ апофантических предложений и установление кардинальных различий между «теоретическим» и «практическими» утверждениями важен не только для теории значения, но и для герменевтики в целом, поскольку он позволяет прояснить смысл таких важных философских понятий как бытие, истина, знание и др. Каждое из этих понятий получает совершенно иную интерпретацию в зависимости от того, относится оно к области теории или практики. Так, можно говорить о научно-объективном теоретическом и культурно-обусловленном практическом бытии, о верифицируемой истине теоретических и основанной на соглашении истине практических предложений, о знании и мнении и т.д.

Еще один важный шаг в решении проблемы конституирования сферы бытия человека, совершенный Кёнигом, состоит в строгом различении между двумя типами знания, между «знанием, что...» («Wissen, dass...») и «знанием нечто как нечто» («Wissen als»). Первое основано на дискурсивно-понятийном мышлении и предикации, второе на схематизме действия. Например, предложение «это (есть) собака» выражает «знание, что...», основанное на предикации. Но само слово «собака» при виде собаки есть выражение «знания нечто как нечто», и это знание, согласно Кёнигу, не дискурсивного, но практического характера. Образование так называемых «сортальных» терминов или понятий (идей) для класса предметов он связывает с «изначальным поведением» человека по отношению к данной вещи, которое можно истолковать как типичное поведение. Например, идея «пятна» возникла, как он считает, благодаря тому, что типичное поведение по отношению к пятну есть желание его вытереть. Таким образом, семантика получает свое обоснование в прагматике, причем прагматика выступает здесь в качестве трансцендентальной величины. Идеи предметов или, выражаясь современным языком, «сортальные» понятия возникают у Кёнига на основе метафор, рефлектирующих поведение субъекта по отношению к предмету. Это не языковые метафоры, а метафоры, основанные на схематизме действия.

Благодаря «знанию нечто как нечто», т.е. метафорам действия, задающим схему идеи, происходит понятийное членение мира, на основании которого затем становится возможным развитие дискурсивно-понятийного теоретического и практического знания. На примере этого вида знания Кёниг показывает, что понятийное мышление не связано необходимым образом ни с формальным умозаключением, ни с верификацией. Так, невозможно логически обосновать, почему возникает понятие «собака», но возможно объяснить это при помощи прагматики. Причем для образования данного понятия, отражающего типичное поведение человека по отношению к данному классу вещей, достаточно одного единственного предмета (в отличие от образования общих понятий).

Логика герменевтики. Рассмотренные примеры позволяют сформулировать идею герменевтики как дисциплины, способной обосновать общую теорию познания, которая была бы конкурентноспособной по отношению к сциентистски ориентированной традиционной теории научного познания. Исходной задачей ее должен стать герменевтический анализ высказываний, нацеленный на выявление обосновывающей их логики. В зависимости от результатов этого первичного анализа дальнейший герменевтический анализ также должен строиться на логически различных стратегиях. Герменевтика в данном случае становится аналитической. Однако цель ее, в отличие от аналитической философии языка, состоит в том, чтобы предотвратить односторонее, ориентированное на суждение постижение нашего понимания и познания. Она исходит из предпосылки, что понятийное мышление не сводится к мышлению как оперированию готовыми понятиями. Аналитическая герменевтика призвана, таким образом, расширить наши представления о природе понятийного мышления и тем самым в целом о рациональности.

Предлагаемый взгляд на герменевтику, как мне представляется, может внести вклад в решение широко обсуждающейся сегодня проблемы пропозиций[4]. Как известно, Г. Фреге ввел в философии разделение высказываний на пропозиции и не-пропозиции с целью разграничения научных и ненаучных (например, в литературных текстах) высказываний. С тех пор не утихают споры о границах научности, о соотношении научного и ненаучного познания, о познавательном статусе литературы и т.д.

На основании рассмотренных в данной статье учений можно сформулировать позицию, альтернативную предложенной Фреге. Если под пропозициями понимать высказывания или утверждения о положении дел, то любое высказывание, и научное, и ненаучное, можно формально рассматривать как пропозицию. Однако пропозиции по своей логической структуре неоднородны, что необходимо учитывать для определения их роли в познании. Так, можно разделить пропозиции на теоретические, практические и эстетические. Примером теоретических пропозиций могут служить познавательные суждения Канта, «чисто» дискурсивная речь Миша и теоретические предложения Кёнига. К ним относятся высказывания, основанные на предикативном суждении и нацеленные на формирование объективной картины мира. Идею практических пропозиций можно заимствовать у Кёнига. К ним относятся утверждения, выражающие конкретный субъективный опыт или индивидуальную точку зрения и формирующие представления конкретного индивида и определенной социальной или культурной группы. К эстетическим пропозициям можно отнести эстетические высказывания Канта, эвоцирующую речь Миша и термины, выражающие «знание нечто как нечто», Кёнига. В более широком плане это словотворчество в обыденном языке, в литературе, в религии и т.д. Под «эстетическим» здесь понимается продуктивно-конституирующее отношение к миру, а не высказывания о прекрасном и не теория искусства. Благодаря эстетическим высказываниям происходит понятийное структурирование действительности, ее первичное творческое конституирование. В соответствии с данными видами пропозиций можно выделить различные виды познания: научное, ненаучное и связанное с языком априорное познание. Следующий шаг в герменевтическом исследовании должен состоять в анализе данных видов знания и присущих им способов и закономерностей формирования понятий.

Литература

Апель 1973 – Apel K.-O. Transformation der Philosophie. 2 Bde. Frankfurt am Main, 1973.

Дильтей 1927 –  Dilthey W. Der Aufbau der geschichtlichen Welt in den Geisteswissenschaften. GS. Bd. VII. Göttingen, 1927.

Кант 2001 – Кант И. Критика способности суждения // Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 4. Москва, 2001.

Кант 2006 – Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 2. Ч. 1. Москва, 2006.

Кёниг 1937 – König J. Sein und Denken. Halle, Saale, 1937.

Кёниг 1994 – König J. Der logische Unterschied theoretischer und praktischer Sätze und seine philosophische Bedeutung. Freiburg, München, 1994.

Кёниг 2005 – König J. Der logische Unterschied theoretischer und praktischer Sätze und seine philosophische Bedeutung // Eine «andere» Hermeneutik. G. Misch zum 70. Geburtstag. Festschrift aus dem Jahr 1948 / Weingarten M. (Hg.). Bielefeld, 2005.

Миш 1994 – Misch G. Der Aufbau der Logik auf dem Boden der Philosophie des Lebens. Darmstadt, 1994.

Миш 1999 – Misch G. Logik und Einführung in die Grundlagen des Wissens. Die Macht der antiken Tradition in der Logik und die gegenwärtige Lage // Studia culturologica. Sonderheft. 1999.

Шильдкнехт 2007 – Schildknecht Ch. „Ein seltsam wunderbarer Anstrich“? Nichtpropositionale Erkenntnis und ihre Darstellungsformen // Darstellung und Erkenntnis / Bowman B. (Hg.). Paderborn, 2007.

Примечания