В статье рассматривается один из наиболее ярких феноменов в интеллектуальной истории Германии начала XX в. – так называемый «круг Георге» (George-Kreis). Выделяются три принципа sine qua non «политической теологии» в круге Георге – принцип союза или ордена, принцип харизматического вождя и принцип господства и служения. Основная гипотеза исследования заключается в том, что круг Георге являлся не только и не столько поэтическим объединением эпигонов вокруг фигуры Мастера, сколько идеологически интегрированной интеллектуальной группой, претендовавшей на переформатирование политики эстетическими средствами и повлиявшей на язык и идеологию «консервативной революции» в Веймарской Германии.

This paper is concerned with one of the most prominent examples of the German intellectual history of the beginning of the 20^th century, the George circle. The study identifies tree principles which are crucial for the “political theology” in the George circle – the principle of covenant, the principle of charismatic leader and the principle of dominance and service. The main hypothesis evaluated in the study is that the George circle was the ideologically integrated group of intellectuals which sought to reformat politics by means of aesthetics and influenced the language and ideology of “conservative revolution” in Weimar Germany.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: политическая теология, Штефан Георге, Фридрих Гундольф, Фридрих Вольтерс, господство и служение, эстетизация политического, консервативная революция.

KEY WORDS: political theology, Stefan George, Friedrich Gundolf, Friedrich Wolters, dominance and service, aestheticization of the political, conservative revolution

1. Введение

В августе 1900 года состоялось вскрытие захоронений германских кайзеров в соборе города Шпайера. Этот шаг был инициирован австрийским императором и принцем-регентом Луитпольдом Баварским; ответственность за проведение мероприятия была возложена на Министерство культуры Баварии. Событие вызвало большой общественный резонанс. Кощунственная процедура по обследованию останков салических императоров проводилась ученой комиссией и пользовалась высочайшим одобрением.

Но у одного человека, поэта Штефана Георге, это святотатство вызвало безграничное негодование. Свой праведный гнев он излил в стихотворении, соединившем в себе пронзительность элегии с едкостью памфлета. «Могилы в Шпайере» – так называлось одно из «Современных стихотворений» (Zeitgedichte), которыми открывался первый цикл «Седьмого кольца» (1907).

У нас трясутся руки прикасаясь

К осколкам свежим ∙ к осквернённым трупам .

Слезами гнева мы должны омыть

Пространство и заклясть своею кровью

Кровь древнюю – дабы она засохла ∙

И чтобы камни мёртвые не грабил

Подкапываясь в храм Пришедший после ..

[…][1]

Перед глазами читателя одна за другой вставали величественные фигуры венценосцев – Конрада, Генриха III, Рудольфа и Фридриха Великого, как бы взывая к современникам и бросая в лицо святотатцам от науки: «[…] для вас / Сие стократ позорней чем Каносса .» Властным поэтическим жестом Георге показывал, что древние короны возложены на главы нынешних монархов по ошибке, ибо они демонстративно отказались хранить мистическую традицию Священной империи (Reich) и не смогли оказать сопротивление секуляризации современного мира. Но если монархи стали заодно с представителями научного позитивизма и объявили войну не только мертвым, но и всему тому, что связывалось с понятием Рейха, то кто-то ведь должен поднять попранные инсигнии и вернуть словам «Рейх» и «кайзер», священным для каждого немца, их былое величие и эсхатологическое звучание? Эту обязанность, эту благородную миссию мог возложить на себя только поэт! Так родилась идея «тайной Германии», сплотившая друзей и эпигонов вокруг величественной фигуры Мастера. «Союз» (Bund), «государство» (Staat), «господство» (Herrschaft) и, конечно, «Рейх», самое главное понятие немецкой политической мысли, были концептуально оформлены и опоэтизированы внутри круга ближайших друзей Георге[2]. Это происходило между 1909 и 1912 годами, когда Георге, собственно, и осуществил свой «духовно-политический» синтез. Он заключался в том, чтобы объединить Элладу и Кифхойзер, Платона и миф о германских кайзерах [см.: Раульф 2009, 118].

В 1910 году произошло несколько событий, важных c точки зрения дальнейшей немецкой интеллектуальной истории: молодой германист Норберт фон Хеллинграт, погибший вскоре на фронте, опубликовал переводы Пиндара в георгеанском журнале «Листки искусства» («Blätter für die Kunst»), вышел первый том «Ежегодника духовного движения» («Jahrbuch für geistige Bewegung»); историк, поэт и переводчик Фридрих Вольтерс провозгласил лозунг «господство и служение», а редактор «Листков искусства», писатель и переводчик Карл Вольфскель, в чьем доме в богемном мюнхенском квартале Швабинг собирались георгеанцы, сформулировал знаменитую впоследствии идею «Тайной Германии». Круг Георге постепенно начал превращаться из дружески-интимного собрания поэтов в реальную интеллектуальную силу с мощной харизматической идеологией.

Круг Георге (George-Kreis) – один из наиболее ярких феноменов в интеллектуальной истории Германии начала XX в., чрезвычайно влиятельное сообщество последователей и учеников, сформировавшееся на рубеже веков вокруг немецкого поэта-постсимволиста Штефана (или, в традиционной русской транскрипции, Стефана) Георге (1868–1933). В этом исследовании я исхожу из того, что круг Георге являлся не только и не столько поэтическим объединением эпигонов вокруг фигуры Мастера, сколько идеологически интегрированной интеллектуальной группой, включавшей в себя как университетских преподавателей, так и внеакадемических «свободных писателей» и, начиная примерно с 1910 г., претендовавшей на переформатирование политики эстетическими средствами. О глубоком и всестороннем влиянии круга Георге (это, прежде всего, администратор и идеолог круга Фридрих Вольтерс, Карл Вольфскель, Фридрих Гундольф и, конечно, сам Мастер) на формирование интеллектуальной среды эпохи Веймарской республики говорят как минимум два факта: 1) что концепты вроде «рейха» (Reich), «союза» (Bund), «тайной Германии» («das geheime Deutschland»), «господства» и «служения» (Herrschaft und Dienst), разработанные внутри круга, прочно вошли в лексикон право-консервативной мысли или так называемой «консервативной революции»[3]; 2) что произошла «поэтизация» и «мессианизация» понятия политического, нашедшая, в частности, выражение в широко распространенных после Первой мировой войны чаяниях «грядущего рейха», пришествия харизматического «вождя», а также в новых способах социальной организации внепарламентской антилиберальной оппозиции Германии 1920-30-х гг.

Следующая гипотеза заключается в том, что в основе новой модели «поэтизации политического» лежит определенный комплекс представлений (или даже тип мышления), обозначаемый мною как «политическая теология». В этом смысле понятия «рейха», «государства», «союза», «господства» и т.д. представляются не квази-политическими понятиями, но элементами именно политической теологии, ставящей ключевой вопрос об истине как авторитете и требующей безоговорочного подчинения этому авторитету ради противостояния злу (=секуляризации) современного мира.

Наконец, я предполагаю, что неправы те, кто однозначно утверждает, будто интеллектуальная деятельность Георге и георгеанцев относится к антимодернистскому направлению. Как я пытался показать в своих исследованиях по политической философии «консервативной революции»[4], большинство «антимодернистских» заявлений и идей в действительности носили амбивалентный характер и могли также рассматриваться как проекты будущего. Наиболее адекватным обозначением георгеанской «политической теологии», равно как и наследующей ей «консервативной революции», взятой как целостный феномен, я считаю определение «реакционного» или «консервативного» модернизма.

Круг Георге и его влияние на праворадикальную мысль Веймарской республики остается малоизученной темой – как в исследовательской литературе за рубежом, где фигуры Георге и некоторых его учеников были в течение долгого времени дискредитированы из-за их предполагаемых симпатий к национал-социалистической идеологии[5], так и в России, где восприятие творчества Георге изначально несло на себе отпечаток символистского прочтения Вяч. Иванова и В. Брюсова; плодотворная рецепция была прервана советским периодом, а сейчас пока ограничивается изданием русских переводов его стихотворных книг и сборников[6]. Единственным исключением у нас является недавно вышедшая монография М. Маяцкого, где исследовательский акцент делается на платоновском культе в круге Георге [Маяцкий 2012].

2. Политическая теология: авторитет и истина

Мой тезис заключается в том, что вопреки распространенному взгляду на Штефана Георге как на поэта-(пост)символиста – чистого поэта, присягнувшего на верность принципу l’art pour l’art – можно и нужно рассматривать как политического автора[7]. Правда, с той оговоркой, что он опоэтизировал политическое, стремился превратить поэтико-политический проект всей своей жизни в концепцию, конкурировавшую как с левой, так и с правой идеологией, а потому чрезвычайно привлекательную для интимного круга учеников и последователей. В выражении «политический автор» политическое измерение поэзии раскрывается из специфического понимания концепции автора, авторства и авторитета. А именно, Георге выступает не просто как автор-производитель текстов, но как автор, претендующий на авторитет. Понятия политического и авторитета, завязанные в одно целое, неизбежно заставляют нас обратиться к сфере «политической теологии» (ПТ).

Современное значение этот термин приобрел благодаря работам германского правоведа Карла Шмитта «Римский католицизм и политическая форма» (1923) и «Политическая теология» (1922). Основной принцип ПТ, сформулированный еще Томасом Гоббсом, звучит так: Auctoritas non veritas facit legem (в русском переводе: «авторитет, а не истина, создает закон»)[8]. Авторитет представляет собой инстанцию, которая гарантирует истину репрезентации как таковой, подтверждает ее и о ней свидетельствует. Например, репрезентация некой идеи, подтвержденная авторитетом, претендует на публичное, т.е. политическое признание и политическую действительность. В целом авторитет обеспечивает достоверность мысли. В этом смысле истина нуждается в авторитете.

Автор олицетворяет собой пример того, о чем он пишет. Пример нельзя подать исключительно в интеллектуальном плане, поскольку «голой мысли» принципиально нет доверия. Поэтому автор как бы свидетельствует о своем тексте своим образом жизни – самой своей экзистенцией. Отсюда авторитет реализуется как известная ответственность за то, что этот авторитет репрезентирует [см.: Травни 2010, 20]. Так, Фридрих Гундольф в книге «Штефан Георге и его время» проницательно заметил об авторитете Мастера: «Важной частью его образа является то, что он пробуждает у других веру» [Гундольф 1918, 12–13].

Отсюда вытекает и эзотерический характер круга. Георге – несомненно, один из учредителей «эзотерической инициативы», которая имплицирует «эзотерическую политику»[9]. Политико-теологическое понятие авторитета предполагает иную интерпретацию истины, точнее говоря, резкое противопоставление универсальной истины (истины-правильности) и истины как персонального послания. Универсальная истина устроена так, что ее значимость не зависит от какого-то определенного места, топоса. Истиной могут распоряжаться все, кто контролирует некий обобществленный дискурс — в любом месте и в любое время. В противоположность этой позиции можно указать на феноменологию места, представленную в «Номосе Земли» (1950) К. Шмитта. Она демонстрирует, что индифферентность универсальной значимости познания и ее языкового выражения есть некий отвлеченный идеал, встречающий решительное сопротивление со стороны множества связанных с конкретными местами и изолированных друг от друга дискурсов. Например, Шмитт указывает на феномен «локализации», Ortung, учреждения специфического места, топоса, в связи с определенным, свойственным только этому месту порядком (Ordnung).

Если внимательно вслушаться в стихотворные послания Георге и всмотреться в образный ряд выспренних манифестов его адептов, то нельзя не уловить тот решительный тон, с которым Георге и георгеанцы исключают индифферентность универсальных истин. Адресат, к которому они обращаются, должен принимать послание всерьез – как образ мысли и жизни. Адресаты рассматриваются не просто как получатели неких персонально-индифферентных истин, а как слушатели, улавливающие «зов» и «клич», готовые пожертвовать нейтральностью науки, техники, равно как и политической нейтральностью. Эзотерическая инициатива всегда предполагает тесный круг преданных слушателей, концентрически расположенный вокруг единого центра, главного предмета внимания.

Авторитет в смысле ПТ тесно связан с национал-педагогической идеей в круге Георге[10], равно как и с мифологизацией истории и «видением будущего». Национал-педагогическая программа Георге, получившая выражение в книгах стихов «Звезда союза» (1914) и «Новый рейх» (1928), образ классики в исследовании Макса Коммереля «Поэт как вождь в немецкой классике» (1928), фигура средневекового императора Фридриха II, идеализированная Эрнстом Канторовичем, книги Фридриха Гундольфа «Цезарь» (1924) и «Шекспир» (1928) вполне встраиваются в модель ПТ и не могут быть сведены к банальным проявлениям немецкого национализма в интеллектуальной сфере. Высокая степень влияния Георге и его учеников на духовно-историческую атмосферу военной и послевоенной Германии объясняется высокой эффективностью владения основным средством воздействия – языком, а именно, распространением специфического словаря, определенных образов и фигур, связанных с социально-политическими ценностями. Последние встречаются не только в книгах стихов самого Георге, но и в сочинениях его учеников, которые преподавали в университетах, а значит, могли использовать академические ресурсы.

Здесь я сформулирую три принципа sine qua non политической теологии Георге, которые развивались в кругу друзей и последователей Мастера. 1) Идея ордена избранных (в форме «союза», платоновского «государства», «рейха» или «тайной Германии»); 2) фигура поэта как вождя и воспитателя; 3) притязание на тотальное господство, выраженное в гордом имперском жесте и мечте о рейхе, а также готовность к служению и послушанию превосходящей власти.

3.1. Принцип союза

Первые десятилетия XX в. и, особенно, годы Веймарской республики, были десятилетиями союзов и кружков (здесь можно вспомнить, например, об элитарном Serakreis, круге правого интеллектуала и издателя Ойгена Дидерихса, «Клубе господ» Хайнриха фон Гляйхена, а также многочисленных боевых союзах фронтовиков типа «Штальхельма», «Союза Оберланд», «Младогерманского ордена»). В оппозиции «общество» vs. «общность» (Gemeinschaft) предпочтение отдавалось последней. Она имела ясную структуру и четкий мировоззренческий профиль. Союз (Bund), кружок (Kreis), отряд-стая (Schar) или орден не являются политическим объединением в узком смысле слова и отличаются от парламентской партии. Они служат не столько борьбе за власть, сколько воплощают собой определенный экзистенциальный ориентир, т.е. основаны на фундаментальной оппозиции друга-врага (К. Шмитт). Таким образом, если мы исходим из более широкого понятия политического, а именно, что любая форма общности, задающая жизненный ориентир, обладает политическим характером, то союз окажется прямой противоположностью публичной политике государства. Чем больше притягательная сила бюндиш-общности, тем больше она будет стремиться брать на себя роль государства, которое при обычных, «нормальных» условиях авторитетно претендует на политическое образование своих граждан.

Идея ордена избранных – это политико-теологическая точка пересечения между авторитетом и его репрезентацией, общее символическое место многих мыслителей и писателей эпохи меж двух мировых войн, которые мечтали реализовать культово-элитарную общность в форме союза. Отсюда гипотеза: не является ли круг Георге прототипом базовой экзистенциальной формой «консервативной революции».

Парадигматическим стихотворением, в поэтической форме предвосхищающим и учреждающим духовный союз, можно считать «Клятву», вошедшую в сборник «Седьмое кольцо» [Георге 1909, 60–61]. Оно построено не столько как диалог между учителем и учениками, сколько как приведение к присяге тех, в ком Мастер и Властитель видит «новую знать» или «благородное семя земли». В то же время здесь явно высказана политическая оппозиция «друга-врага», а Мастеру отведена спасительная роль.

« Я избрал для союза и спас ·

            Дикие сильные · вас :

Тебя · трупная синь · от тюрьмы ·

            Тебя по пути от тьмы ·

И тебя кто на себя клинок

           Заточить и поднять смог –

Вы новая знать семя земли ·

           Вас силы судьбы свели . »

Теперь мы мечены от меча

           Мы спаяны · горяча

Кровь – услада · и ладонь в ладонь ·

           В нас горит один огонь …

Наш путь это твоя колея.

          « В вашей клятве власть моя . »

Ты дышишь чтобы нам процветать .

          « Моя стойкость – ваша стать . »

Ты нас целью одной напитал ·

          Ты впаял её в металл .

Мы закону твоему верны ·

         Для войны закалены .

Правь на пути НАШИХ бед · для нас

         Твой самый тёмный приказ !

Вырежи плугом над полем тел :

         Свободен лишь тот кто смел !

« Вижу сквозь облачный небосвод ·

         Награда грядёт · и вот

Враги для битвы стоят грядой .

        Сыны мои кличут в бой .

Земля за тех кто верен и твёрд

        И небо за тех кто горд .

Не тесен отряд · и вал не крут !

        Сыны мои шлют салют . »[11]

(Перевод Н. Пилявского)

Итак, около 1909/1910 Георге собрал вокруг себя мощную группу молодых поэтов и интеллектуалов. В 9-м номере издаваемого Георге журнала «Листки для искусства» был напечатан призыв поэта к созданию нового «духовного Рейха» («dies ist reich des Geistes: abglanz / Meines reiches…»). Естественно, что в качестве наиболее подходящего философского союзника был выбран Платон. Проекцией Георгеанской политической теологии на античную философию полиса стало отождествление образа философа-правителя из «Государства» с образом поэта-властителя. И, конечно, «духовный рейх» мог держаться только эротической силой, любовного влечения к прекрасным юношам. Впервые «амальгама между Платоном и Георге» [Маяцкий 2012, 76], между Академией и Кругом была явно артикулирована в переводе платоновского «Пира» (1912), подготовленном К. Хильдебрандтом и снабженном 40-страничным предисловием. Подчеркивая эротический завет Сократа (юноша должен быть не объектом любви, но испытывать влечение к стоящему выше него), Хильдебрандт в то же время утверждает, что в этом диалоге Платон переходит к новым задачам, задачам политическим, и объявляет себя «царем духовной империи». Совершенно не замечая иронического окончания этого диалога, Хильдебрандт «вычитывает» из Платона своего учителя Георге и высказывает убеждение, что «Пир» можно понять лишь через идею «живой духовной империи», прямо противоположную реальной политике.

Осенью 1914 г. в «домашнем» издательстве круга Георге «Bondi» вышла первая из серии «духовных книг» («Geistbücher»), которые, по признанию самого Георге, являлись его «политикой». Речь идет о посвященной «гештальту» Платона монографии молодого философа Хайнриха Фридеманна, павшего в Первой мировой войне. В ней георгеанская герменевтика Платона достигает, пожалуй, своего высшего пафоса[12]. Государство Платона, которое Фридеманн не случайно называет «царством» («königtum»), как будто отсылая к средневековому мифу о рейхе, организовано строго иерархическим образом, зиждется «на связке господства и подчинения» и направлено на единый центр: «Так, тесный круг стражей государства определен господством Одного. Этот Один-Единственный мифическим образом возвышается над человеческими пределами и касается головой венца Первоединого» [Фридеманн 1914, 54]. Можно предположить, что источником этих платонических или даже скорее неоплатонических аллюзий Фридеманна послужил более ранний текст Фридриха Вольтерса «Господство и служение», отрывок из которого публикуется в приложении к статье. Несомненно, Фридеманн придает великому образу философа поэтические черты, стилизуя Платона под властителя и «вождя своего рейха». Последовательница Георге Эдит Ландманн отмечала в своей рецензии на книгу, что до Георге такое понимание Платона было бы невозможно, ибо за этой книгой скрывается рука Мастера.

3.2. Поэт как вождь и воспитатель

Платоновский проект государства основан на фундаментальной идее пайдейи, воспитания мудрого правителя государства. ПТ также немыслима без воспитания, с той лишь разницей, что место гражданского воспитания (или: диалектической подготовки философов-архонтов) занимает здесь элитарное воспитание поэта, призванного служить наставником и вождем народа. Установка Георге представляется вполне позднеромантической: поэт должен действовать и как правитель, и как воспитатель; причем в качестве средства воспитания используется язык, а целью его объявляется народ (Volk)[13]. Фридрих Гундольф отмечает: «…для Георге и его последователей важна не эстетическая игра, не самодовольное любование собой и эзотерическое наслаждение языком; для них речь идет о серьезнейшей миссии: формировании человека и народа» [Гундольф 1918, 12–13].

И несколькими строками дальше: «Мы хотим видеть перед собой образцовых людей, таких, одного существования которых достаточно для того, чтобы укрепить нашу ответственность, пробудить нашу совесть и закалить характер – людей, которых нельзя не любить, потому что они несут в себе меру добра и зла, прекрасного и безобразного, достоинства, долга и стыда, придавая новое содержание всему нашему бытию. Эта власть происходит не от простого таланта, а лишь от характера. Для поэта это язык и воплощенный в них гештальт».

В книге стихов «Звезда союза» («Stern des Bundes») Георге заклинает «дух священного юношества нашего народа» [Георге 1934, 15] и видит свою задачу в том, чтобы «провозгласить новое слово» и пробудить «новый народ» [Георге 1934, 91]. Ключевая роль в этой связи принадлежит Фридриху Гёльдерлину. Внутри круга Георге сформировался целый культ этого загадочного и одного из самых глубоких немецких поэтов.

В трех стихотворениях «Гиперион» из последней книги стихов Георге «Новый рейх» (1928) как бы берет слово сам поэт, провозвещаюший «пришествие нового Бога». Гёльдерлин выступает не как образцовый поэт или певец «прекрасной жизни», но как пророк, poeta vates, и вместе с тем – критик современной Германии и предтеча «будущих сынов солнца», в чьих «робких» глазах живет столь ценимая Георге «мечта» [Георге 1928, 16–19]. ПТ Георге связана с учением о необходимости Посредника. Он обнаруживает, являет «Бога», спасающего из «нужды» современности, и требует от людей священного «опьянения», в котором этот Бог только и может быть узнан.

Зададим вопрос: почему Гёльдерлин? Ведь культовой фигурой немецкой литературы в течение столетия был Иоганн Вольфганг фон Гёте?! Германское юношество, по мысли Георге, должно черпать воодушевление из пророчества Гёльдерлина о новом Боге, вооружаясь тем самым на борьбу с разрушительными силами современного мира, а точнее, индустриального общества. Для этой цели уже не подходят ни оптимистический гуманизм Гёте классического периода, ни скептическая мудрость старого Гёте. Так, в предчувствии грядущего «времени героев» литературовед, поэт и переводчик Макс Коммерель смело наделял Гёльдерлина чертами «вождя», чем-то напоминавшего Эмпедокла – мудреца, одиночку и вдохновенного харизматика [Коммерель 1928, 458]. Этот поэт наделяется профетическими чертами посредника между богами и людьми, он усматривает высшую идею народа и потому является аристократом духа. «Поэт, – пишет Коммерель, – сообразующийся с народом в высшем смысле, занимает особый ранг среди великих поэтов. Он не только заключает в себе блестящую историю, предстоящую этому народу в будущем, но и формирует ее, ибо история есть всего лишь проекция Образа такого народа на временную плоскость. Но прежде всего он воплощает в себе знать этого народа. Ибо целый ряд весьма влиятельных и славных народов прошлого никогда не смогли возвыситься в своей жизни до Образа. Во всем нашем поэтическом прошлом есть лишь один поэт, Гёльдерлин, чье творчество вселяет в нас уверенность в том, что судьба улыбнулась нам так же, как и грекам» [Коммерель 1928, 470]. Одним словом, Гёльдерлин – поэт, сумевший наиболее ясно выразить «немецкую судьбу» [Коммерель 1928, 481].

Известно, насколько большое влияние оказало открытие поэтического наследия Гёльдерлина внутри круга Георге (но прежде всего это заслуга Норберта фон Хеллинграта) на представителей «консервативной революции» – будь то М. Хайдеггер, Ф.Г. Юнгер или Г. Небель. Можно привести позднее свидетельство К. Шмитта, который писал в своем дневнике «Глоссарий» (запись от 17 мая 1948 г.): «Решающим шагом на рубеже веков стал переход от гениальности гётевского к гениальности гёльдерлиновского типа. Лозунг „Молодежь без Гёте“ (Макс Коммерель) воспринимался нами с 1910 года in concreto как „Молодежь с Гёльдерлином“. То был переход от оптимистично-иронично-нейтральной гениальности к пессимистично-активно-трагичной гениальности…» [Шмитт 1991, 152].

Упоминание Гёльдерлина у Шмитта отнюдь не случайно, ибо предпосылкой ПТ, как уже говорилось, является различение между другом и врагом. В свою очередь, это различение, как убедительно показал Хайнрих Майер, базируется на «предельной» противоположности между добром и злом, Богом и сатаной, повиновением и неповиновением, безоглядной самоотдачей ради высших ценностей и отказом от всякого порядка и иерархии [Майер 2004, 22 и сл.]. Иными словами, главный враг синонимичен секуляризации! Тем самым выбор в пользу Гёльдерлина и «трагической» истории литературы означал объявление войны обмирщенному «порядку» современного буржуазного государства.

Поэт видит перед собой лишь свет и тьму, «героическое человечество», олицетворяемое взращенным им юношеством и «гнилостное болото» и «всеобщий хаос» современного общества. Или, как формулировал в 1911 г. редактор «Ежегодника духовного движения»: «Мы верим что теперь решается не вопрос о том какой класс или народ одолеет другой класс или народ, но мы верим в необходимость провозглашения совершенно другой борьбы, борьбы Ормузда против Аримана, Бога против сатаны, мира против мира» [Ежегодник 1912, VIII].

3.3. Господство и служение

Служба высшей, превосходящей власти и теория жертвы входят в число базовых категорий германского консерватизма. В этом связи хорошо «работает» предложенное Максом Вебером понятие «харизматического господства». Георге воплощал собой «харизму» поэта, который владел техникой легитимации своих притязаний на господство. Ведь он последовательно отождествлял себя со своей «вестью» (Sendung) и абсолютно слился с ролью инструмента, находящегося на службе у «высших сил».

То обстоятельство, что Георге рассматривал свой культ (выстраиваемый вокруг его фигуры многочисленными «апостолами» и, прежде всего, Вольтерсом и Гундольфом) в качестве «политики», получает достаточно внятное объяснение в рамках «политической теологии». Но было бы неверно считать эту «политику» своего рода субъективной стратегией реализации высшей поэтической миссии посредством культа и господства[14]. Политическое – это не просто одна из областей культуры, поле и инструмент (демократической/недемократической) организации социальных отношений, а постоянная борьба и противостояние, описываемое в категориях действия высших, божественных сил и поэтического отождествления с ними. С одной стороны, поэт сам подчиняется высшему закону миссии, а с другой стороны, он черпает оттуда – в сознании представителей его круга – легитимность своего господства. В рамках ПТ, основанной на оппозиции друг/враг и экзистенциальной конкретности выбора между Богом и сатаной, господство нельзя обосновать, поскольку оно в принципе не требует обоснования. Поэтическо-экзистенциальное измерение политического превращает любой союз с авторитетом как учреждающей орден инстанцией в абсолютную величину (а потенциально и в могущественное политическое единство), благодаря чему тотальное в форме «империи» или сильного «тотального государства» оказывается единственной точкой опоры.

В основе эссе поэта, литературоведа и переводчика Фридриха Гундольфа [Гундольф 1909, см. ниже перевод фрагментов эссе] лежит мысль о «гештальте» вождя, берущего на себя историческую задачу «перевоспитания душ». Он подобен суверену, поскольку стоит выше любого нормативного начала, поскольку несет закон в самом себе и являет новый порядок. Он действует в свете божественной правды, поскольку провозвещает пришествие «грядущего бога». Адресаты его послания – «исполненные веры и любви» «послушники» заставляющие вспомнить о подвиге апостолов Христовых. Эти приверженцы мобилизованы на борьбу с буржуазной пошлостью и «пестротой» (платоновской «пойкилией»), стремлением к удовольствиям и «оригинальничанью», что воплощает в себе зло современного мира. Ученики, всегда «немногие», учатся приносить себя в жертву необходимому, того, чего желает судьба. Но их самоотречение и служба питается любовью к «единственному» – тому, кто удовлетворяет их жажду вечного. В духе диалектики «Пира» они покорно устраняют свое индивидуальное «Я», становясь «Личностями», на которых запечатлевается «возвышенный образ человечества».

Господство, «рожденное и несомое» правителем, образует ядро книги Фридриха Вольтерса с типичным для круга названием «Господство и служение» [Вольтерс 1909, см. перевод фрагментов эссе]. Примечательно, что профессиональный медиевист и ярый приверженец Георге связывал рождение круга с событием явления «духовному правителю» Бога и Спасителя[15]. Образ круга получает у Вольтерса онтологическое толкование: он проецирует на отношение Мастера и учеников неоплатоническую модель эманирующего Единого, выстраивая целую систему концентрически расходящихся кругов, которые в конце концов должны вернуться к истоку. Сочинение Вольтерса также ценно тем, что в нем можно видеть не только харизматически заданное, личное отношение доверия между Мастером и учениками, но и то, как оно применяется к более широкой сфере – к «Духовной Империи» или «Духовному Рейху»[16].

4. Поэтизация политического. Выводы

Политические идеи, разработанные внутри круга Георге, обрели – при всей своей гетерогенности и внутренней противоречивости – существенное духовно-историческое (интеллектуальное) влияние на консервативную революцию. Новые представления о задачах государства, элитарные или иерархические модели общества. Харизматичный, интегрированный круг Георге стал настоящей лабораторией интеллектуальной истории на рубеже столетий.

Мы видели, что ПТ в круге Георге с тремя ее существенными признаками (идея ордена, поэт-вождь, притязание на тотальное господство) сконцентрирована вокруг авторитетной/авторитарной фигуры автора, который полностью репрезентирует собой идею и пробуждает у других веру в эту идею[17]. Поэт в качестве поэта-пророка (poeta vates) руководствуется высшей миссией и свидетельствует о ней своим уникальным поэтическим «языком». Тем самым автор, как бы следуя руководящим линиям ПТ, неизбежно осуществляет эстетизацию или поэтизацию политического. Необходимо подчеркнуть, что речь здесь идет не о трансформации политических представлений и форм сознания в чисто эстетические качества, а о прямо противоположном процессе: отправной точкой для эстетического понимания политики[18] в смысле ПТ служит как раз авторитет поэта и инициированное им «духовное движение». Следствием этого процесса является примечательное смещение семантики понятий.

Ш. Георге «переформатировал» историко-политический словарь за счет того, что понятия вроде «государства», союза», «рейха» (сначала вильгельмовской Германии, а затем Веймарской республики) были изъяты из «реально-политического» контекста и получили «реально-духовное» звучание. Его «трюк» заключался в том, чтобы обрести максимальное влияние на современность, прежде дистанцировавшись от нее на максимальное расстояние. Осуществлению этого замысла должно было помочь программное понятие «рейха», равно как и усвоенное приверженцами Георге платоническое учение о двух мирах. И то и другое указывает на успешную «спиритуализацию» политического («dies ist Reich des Geistes»!).

Подобно тому, как Георге извлекал понятия из реально-политического дискурса и ретроспективно превращал их в образы, гештальты, мифы, он параллельно освобождал их от связи с настоящим и проспективно относил их осуществление в неопределенное будущее, о котором можно только пророчествовать. Империя или Рейх, о котором говорит Георге, – это никоим образом не современный вильгельмовский рейх, а будущий рейх (близкий к фигуре «грядущего Бога» Гёльдерлина). Этот трюк можно было бы назвать «мессианизацией политики». «Вот то место, – пишет германский исследователь У. Раульф, – где наряду с платонизацией политики в игру вступает миф рейха. Он перескакивает через нелюбимую действительность в темпоральном смысле и делает короткое замыкание между измерениями прошлого и будущего: воспоминание о мифе рейха становится шифром обетования. В рамках этой эсхатологии „государство“ проецируется в неопределенное будущее» [Раульф 2009, 186].

Свою роль здесь играет и проект «духовных книг» («Geistbücher»). Переносу Георгеанского «послания» в плоскость риторики во многом содействовали сочинения членов круга и, прежде всего, Гундольф и Вольтерс. Они «наводили мосты» между поэтической политикой Георге и представлениями современников, а также обеспечили влияние ПТ Георге на немецкую интеллектуальную историю первых десятилетий XX в.

Литература

Бройер 1995 – Breuer S. Ästhetischer Fundamentalismus. Darmstadt, 1995.

Богатов 2011 – Богатов М. Gesamtkunstwerk Вагнера и государство // Сократ. №3. 2011. С. 56–61.

Вольтерс 1909 – Wolters F. Herrschaft und Dienst. Berlin, 1909.

Георге 1909 – George S. Der siebente Ring (1907). Zweite Ausgabe. Berlin, 1909.

Георге 1928 – George S. Das Neue Reich (1928). Gesamt-Ausgabe der Werke, Bd. 9. Berlin, 1928.

Георге 1934 – George S. Der Stern des Bundes (1917). Gesamt-Ausgabe der Werke, Bd. 8. Berlin, 1934.

Георге 1997 – Георге Стефан. Стихотворения в переводе Н.О. Гучинской. Сборник. Сост. С.Р. Абрамов. На нем. яз. с параллельным русским текстом. Майкоп, 1997.

Георге 1999 – Георге С. Избранное. Перевод с немецкого Нины Канн. М., 1999.

Георге 2009 – Георге С. Седьмое кольцо. Избранные книги / Пер. с нем. В. Летучего. М: Водолей, 2009.

Гроппе 1997 – Groppe C. Die Macht der Bildung. Das deutsche Bürgertum und der George-Kreis 1890–1933. Köln, Weimar, Wien, 1997.

Гундольф 1909 – Gundolf F. Gefolgschaft und Jüngertum // Blätter für die Kunst. VIII. 1909. S. 106–112.

Гундольф 1918 – Gundolf F. Stefan George in unserer Zeit. 3. Aufl. Heidelberg, 1918.

Ежегодник 1910 – Jahrbuch für die geistige Bewegung, I, 1910.

Канторович 1933 – Kantorowicz E. Das Geheime Deutschland. Vorlesung, gehalten bei der Wiederaufnahme der Lehrtätigkeit am 14. November 1933 // Benson Robert L., Fried Johannes (Hg.): Ernst Kantorowicz. Erträge der Doppeltagung Princeton/Frankfurt. Stuttgart, 1997. S. 77–93.

Карлауф 2007 – Karlauf Th. Stefan George. Die Entdeckung des Charisma. München, 2007.

Коммерель 1928 – Kommerell M. Der Dichter als Führer in der deutschen Klassik. Klopstock – Herder - Goethe – Schiller – Jean Paul – Hölderlin. Berlin, 1928.

Ландфрид 1975 – Landfried K. Stefan George – Politik des Unpolitischen. Heidelberg, 1975.

Майер 2004 – Meier H. Die Lehre Carl Schmitts. Vier Kapitel zur Unterscheidung politischer Theologie und politischer Philosophie, 2. Aufl. Stuttgart/Weimar, 2004.

Майер 2012 – Майер Х. Карл Шмитт, Лео Штраус и «Понятие политического». О диалоге отсутствующих / Пер. с нем. Ю. Ю. Коринца; под ред. А. В. Михайловского. М.: Издательская группа «Скименъ», 2012.

Маяцкий 2012 – Маяцкий М.А. Спор о Платоне. Круг Штефана Георге и немецкий университет. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2012.

Михайловский 2008 – Михайловский А.В. Консервативная революция: апология господства // Концепт «Революция» в современном политическом дискурсе / под ред. Л.Е. Бляхера, Б.В. Межуева, А.В. Павлова. СПб.: Алетейя, 2008. С. 264–283

Михайловский 2010 – Михайловский А.В. Миф, история, техника: размышления Эрнста Юнгера у «стены времени» // История философии. №15. М.: ИФРАН, 2010. С. 57–82.

Михайловский 2012 – Михайловский А.В. О «политической теологии» в круге Георге // Вопросы философии, 2012. № 2. C. 163–167.

Нортон 2002 – Norton R.E. Secret Germany. Stefan George and his Circle. Ithaca, 2002.

Раульф 2009 – Raulff U. Kreis ohne Meister. Stefan Georges Nachleben. München, 2009.

Травни 2010 – Trawny P. Die Autorität des Zeugen. Ernst Jüngers Politisches Werk. Berlin, 2010.

Травни 2010 – Trawny P. Adyton: Heideggers esoterische Philosophie. Berlin: Matthes & Seitz, 2010.

Фридеманн 1914 – Friedemann H. Platon. Seine Gestalt. Leipzig, 1914.

Хеллинграт 1921 – Hellingrath N. von. Hölderlin. Zwei Vorträge. Hölderlin und die Deutschen, Hölderlins Wahnsinn. München, 1921.

Шмитт 1991 – Schmitt C. Glossarium. Aufzeichnungen der Jahre 1947­­–1951. Hrsg. von Eberhard Freiherr von Medem. Berlin, 1991.

Шмитт 2000 – Шмитт К. Политическая теология; Римский католицизм и политическая форма; Духовно-историческое состояние современного парламентаризма // Шмитт К. Политическая теология. М.: Канон-пресс-Ц, Кучково поле, 2000.

Примечания