В.А. ЛЕКТОРСКИЙ. Философия, познание, культура. М.: Канон+, 2012, 384 с.

Философские учебники часто начинают с разъяснения смысла слова «философия»: это слово восходит к древнегреческому языку и означает буквально «любовь к мудрости». Философ – не мудрец, но это человек, который стремится к мудрости. Однако если мы взглянем на современную философскую литературу – как зарубежную, так и отечественную, – то едва ли мы найдем в ней не только мудрость, но даже и стремление к ней. В философских статьях и книгах сегодня чаще всего обсуждаются какие-то очень узкие, специальные проблемы, представляющие интерес для небольших профессиональных групп. Специализация раздробила философию на множество областей и сфер, представители которых почти не соприкасаются друг с другом и работа которых непонятна, да и неинтересна более широкому кругу читателей.

Но вот последняя книга крупнейшего отечественного философа В.А. Лекторского «Философия, познание, культура» вновь заставляет нас вспомнить о природе философии. Автор не говорит о мудрости, но вся его книга пронизана стремлением к ней. Спокойно и беспристрастно озирает он обширное поле философских исследований, выделяя в нем главные, важнейшие проблемы сегодняшнего дня.

Книга начинается с обсуждения вопроса, который рано или поздно задает себе любой подлинный философ: что такое философия и какова ее роль в современном мире? Здесь автор высказывает чрезвычайно любопытную мысль о том, что философия, будучи одним из способов понимания окружающего мира и человека, осуществляя рефлексию над культурой и ее основаниями, вместе с тем устанавливает связи между тремя мирами, в которых живет человек, – обыденным «жизненным миром», миром субъективных переживаний и специализированным миром науки. Выявляя и проясняя связи между этими тремя мирами, философия одновременно формулирует (должна формулировать!) некоторый идеал, некоторую программу действий человека и общества в целом: «…Философия имеет важную нормативную составляющую, которая задает будущие состояния, проектирует культурную и человеческую реальность» (с. 8). Эта мысль чрезвычайно важна для современной России и ее интеллектуальной элиты, представители которой до сих пор не могут внятно сказать, какое же общество мы хотим построить. Коммунистический идеал отброшен, дикий капитализм никого не устраивает, к чему же двигаться? Подчеркивая проективную функцию философии, Владислав Александрович прямо призывает философов к выработке того идеала общественного устройства, стремление к реализации которого могло бы объединить российское общество.

Первую часть своей книги В.А.Лекторский посвящает важнейшим проблемам эпистемологии, разработке которых он отдал большую часть своей творческой жизни.

Одной из этих проблем является понимание рациональности и ее исторических трансформаций. Широкую известность приобрела концепция рациональности другого нашего выдающегося философа В.С.Степина, который, анализируя историческое изменение научного познания, выделяет три вида рациональности – классическую, неклассическую и постнеклассическую. Их динамику Вячеслав Семенович представил в виде простой и наглядной схемы: классический идеал рациональности исходил из признания полной независимости объекта от познающего субъекта и средств познания; при неклассической рациональности объект познания зависит от познавательных средств; постнеклассическая рациональность подчеркивает зависимость объекта познания не только от средств познания, но и от особенностей познающего субъекта.

В.А. Лекторский рассматривает проблему рациональности в более широком контексте, связывая ее не только с познанием, но с любой человеческой деятельностью. Ядром рационального познания и деятельности в его понимании являются принципы логического рассуждения и методологические принципы и правила. Это ядро остается более или менее неизменным: действительно, мы до сих пор не отказались от законов аристотелевской логики. Однако Владислав Александрович обращает внимание на то, что «практическая и познавательная рациональность невозможна без определенных содержательных предпосылок: без представления о мире и способах его постижения, без принятия системы ценностей, в рамках которой осуществляется постановка цели практического действия. А представления о мире и познании, принимаемые ценности оказываются исторически и культурно обусловленными» (с. 24). Поэтому рациональность, рассматриваемая вместе с ее культурными основаниями, изменяется вместе с изменением этих оснований. Так, отмечает В.А.Лекторский, рациональность античной эпохи включала в себя принцип, согласно которому рациональное постижение мира возможно только при полном невмешательстве субъекта в исследуемые явления и процессы. Поэтому эксперимент, предполагающий воздействие на изучаемый объект, был невозможен в античной науке. В Новое время природа начинает рассматриваться как материал для преобразующей деятельности человека. И познание в соответствии с этой активистской установкой трактуется как активное вмешательство субъекта в познаваемые явления с целью выявления их скрытой структуры. В последнее столетие «образцом рационального действия является такое, которое рассчитывает соотношение издержек и вознаграждения в пользу последнего» (с. 26). Такое утилитарное, торгашеское понимание рациональности подвергается критике, и сейчас уже все более широкое распространение получают разговоры о том, что от рациональности нужно вообще отказаться. Возможно, критика утилитарного понимания рациональности справедлива, соглашается автор, однако отказ от ядра рациональности означает погружение в хаос, в котором человек оказывается игрушкой случая, т.е. лишается свободы. Рациональность, утверждает В.А.Лекторский, служит основой свободного выбора и свободного действия. Отказ от рациональности означает отказ от свободы.

Для современного российского общества большую актуальность приобрел вопрос о соотношении знания и веры. Знание В.А. Лекторский понимает как обоснованное истинное убеждение: «…обоснование является необходимым компонентом знания», - пишет он. Вера – это то, что принимается человеком без обоснования. Однако, по мнению автора, вера и знание вовсе не противоположны, скорее, они дополняют друг друга. Даже наука не может обойтись без веры: «например, исследовательская деятельность предполагает не только веру в парадигму, ту или иную теорию, но и доверие к экспериментальным результатам коллег» (с. 64). Таким образом, вера у В.А. Лекторского оказывается чем-то более фундаментальным, чем знание: «…Вера – не что-то временно принимаемое для практических нужд с установкой на последующее ее полное вытеснение знанием. Вера во многих случаях ничем не заменима, вера конституирует человеческую идентичность, а вера как фундаментальная установка доверия является условием жизни человека в сообществе и создает саму возможность получения знаний» (с. 65).

Когда говорят о соотношении знания и веры, то часто имеют в виду именно религиозную веру. Владислав Александрович придает понятию веры гораздо более широкий смысл, истолковывая веру как доверие людей по отношению друг к другу. И действительно, без такого доверия общество, по-видимому, не могло бы существовать: нельзя жить, не доверяя никому. Можно было бы добавить, что в основе моего доверия к другому человеку лежит моя вера в то, что этот человек придерживается приблизительно тех же нравственных принципов, что и я, является представителем общей для нас культуры. Сейчас в нашей стране доверие людей друг к другу подорвано в значительной мере вследствие утраты нравственных ориентиров и радикального изменения системы ценностей.

Но, конечно, главный интерес для В.А. Лекторского представляет фундаментальная гносеологическая проблема – проблема природы человеческого познания: способны ли мы познать окружающий мир или вынуждены довольствоваться только фантомами собственного сознания? Рассматривая эту проблему, автор принимает современное разделение эпистемологов на два лагеря – реалистов и конструктивистов – и опрокидывает это разделение на историю философии Нового времени. Реалисты полагали, что образ мира, рисуемый здравым смыслом и наукой, дает нам адекватную картину реальности. Конструктивисты настаивали на том, что этот образ является конструкцией человеческой чувственности и разума. Первым  эпистемологическим конструктивистом, говорит В.А. Лекторский, можно считать И. Канта. Сейчас конструктивизм приобрел широкое распространение и пользуется почти всеобщим признанием.

В современной философии автор книги выделяет три разновидности конструктивизма. Во-первых, это позиция, представленная американским философом У. Селларсом, показавшим, что чувственно данное конструируется субъектом посредством языка. Во-вторых, это радикальный эпистемологический конструктивизм, утверждающий, что познаваемый нами мир является целиком продуктом деятельности нашего мозга. Это направление опирается на теорию аутопоэтических систем, созданную чилийскими биологами Ф. Варелой и Р. Матураной. Наконец, сюда же примыкает социальный конструкционизм, утверждающий, что социальная реальность является не более чем плодом конструирующей деятельности познающего субъекта. С точки зрения конструктивизма, о реальности вообще говорить бессмысленно, а от понятия истины в его классическом понимании следует оказаться.  

В.А. Лекторский хочет остаться реалистом и сохранить классическое понятие истины, но при этом ясно осознает, что аргументы конструктивистов против наивного реализма в значительной мере справедливы. Сейчас нужно разрабатывать такую форму реализма, которая учитывала бы изменения в науке ХХ в., результаты психологии, философии языка и когнитивной науки. Свой вариант реализма автор называет «конструктивным реализмом»: «Эпистемологический реализм, - пишет он, - оказывается наиболее адекватным тому этапу развития науки и новым взаимоотношениям человеческой цивилизации, природы и Космоса, который характерен для начала XXI столетия. Особенно плодотворным является, на мой взгляд, конструктивный реализм, который в определенном смысле снимает противостояние конструктивизма и реализма» (с. 130).  Познаваемая реальность не дана непосредственно познающему субъекту, но и не сконструирована им. Человек активно вторгается в реальный мир и своей деятельностью выделяет в нем те аспекты, которые познает. Да, в своей познавательной деятельности субъект имеет дело с тем миром, который он конструирует, но этот сконструированный им мир является частью, срезом, проекцией реального мира, а не беспочвенной фантастической конструкцией. И это подтверждается успешной деятельностью человечества. По сути дела, В.А.Лекторский задает некоторую программу дальнейшей разработки эпистемологии – программу, опирающуюся на два принципиальных положения: познание дает нам адекватную картину мира; но этот мир – не абстрактная объективная реальность прежней эпистемологии, а мир человека, именно человека, а не муравья или собаки.

Глубокий анализ современных позиций, концепций, споров в области эпистемологии приводит В.А.Лекторского к выводу, который представляется весьма важным и вдохновляющим: «Итак, проблематика старейшей философской дисциплины эпистемологии становится все более актуальной. Это проблема отношения знания к той реальности, в которой живет человек и которая сегодня неизмеримо усложняется. Проблемы эпистемологии приобретают новый вид, новые формулировки, возникают новые подходы к их решению. «Общество знаний» не делает жизнь проще. Колоссально расширяя возможности человека, это общество ставит его перед не существовавшими раньше рисками и угрозами» (с. 115).

Но как бы ни была интересна и увлекательна эпистемологическая проблематика для Владислава Александровича, который занимался ею всю свою творческую жизнь, он чувствует, что ныне особое общественное звучание, особую остроту приобретает иная проблема – проблема человека. Именно ей посвящает он вторую часть своей книги.

Кажется удивительным и даже парадоксальным то обстоятельство, что сквозной темой всей второй части является тема спасения человека – тема, которая в современных философских работах почти не упоминается: «Человек сегодня, - утверждает автор, - действительно, самая важная и острая проблема, начиная с вопроса о том, что же такое человек, в чем его природа (как сейчас ясно, мы до сих пор плохо это знаем), какая грань отделяет его от «не человека», и кончая вопросом о том, нужно ли защищать и спасать человека, а если нужно, то можно ли, а если можно, то что для этого следует сделать» (с. 155). Хорошо, может быть, мы действительно не очень ясно представляем себе сущностную природу человека, но почему именно сейчас встает вопрос о спасении человека? Спасать – почему? Спасать – от чего? Мы много говорим о том, что нужно спасать окружающую среду, природу от технической деятельности человека – это одна из важнейших глобальных проблем, стоящих перед человечеством. Но спасать самого человека? Такой вопрос кажется парадоксальным.

В.А. Лекторский очень ясно и убедительно показывает, что несмотря на либеральную идеологию и политические лозунги, объявляющие высшей ценностью человеческую личность, ее свободное развитие, именно самотождественная  личность, свободно принимающая решения на основании собственных рациональных соображений и нравственных идеалов, в современных условиях подвергается все большему давлению со стороны властных элит и порабощению социальными технологиями.

Развитие средств массовой информации и коммуникации – телевидения, персональных компьютеров, Интернета – в громадной степени расширяет возможности человека. Сейчас мы можем видеть памятники культуры, чудеса природы, события, происходящие в далеких странах, не предпринимая утомительных путешествий, а сидя дома перед телевизором. Сейчас мы можем общаться с людьми, находящимися от нас за тысячи километров, - разговаривать и переписываться с ними, участвовать в совместной деятельности. Это, конечно, величайшее благо. Однако В.А.Лекторский обращает внимание на то, что это благо способно обернуться величайшим злом. Вот, например, Интернет: «На самом деле Интернет в том виде, в каком он существует сегодня, это не только новые огромные возможности, но и новые большие опасности. Начну с того, что любой поступок в обычном невиртуальном мире предполагает не только свободу, но и ответственность… В Интернете можно свободно высказываться обо всем, не неся за это ответственности, и нередко прикрываясь вымышленным именем… Если каждый является автором, то это конец художественной литературы (такая теория сегодня выдвигается). Но это не только конец литературы. Это было бы и концом науки (если бы научное сообщество всерьез относилось к интернетовским публикациям). Это может быть и концом культуры в целом, так как последняя предполагает эталоны, образцы и иерархию – именно то, что отрицает современный Интернет» (с. 182 –183).

Но главную опасность со стороны нынешних средств массовой информации автор книги усматривает в том, что они способны лишить человека свободы. Казалось бы, современный человек так называемых «развитых» стран наиболее свободен по сравнению с людьми прошлых эпох – техника избавила его от изнурительного труда и непреодолимых расстояний, разделявших ранее народы и страны, демократическое общество предоставляет каждому равные возможности с другими, нет сословных, религиозных, национальных и прочих ограничений. Однако сознание человека – его представления о мире, его жизненные цели и ценности, его отношения к событиям жизни – сейчас почти целиком формируется средствами массовой информации. И современный человек попадает в самое страшное рабство, которого еще не знала история человечества, – в духовное рабство: «Старый идеал европейской культуры – индивид, который свободно, без всякого внешнего давления принимает решения на основании собственных размышлений, представляется сегодня менее осуществимым, чем это было сто лет назад. Современные информационные технологии предоставляют новые возможности для манипуляции сознанием, для подавления человеческой свободы» (с. 157). Причем главная опасность этих технологий состоит в том, что человек  не замечает их воздействия: ему кажется, что он преследует свои собственные цели, руководствуется своими собственными идеалами, но эти цели и идеалы ему внушены.

И ведь эти технологии специально разрабатываются для оболванивания людей: «Главная цель профессионального пиара – не развитие рациональных способностей человека и его способностей к самостоятельному, свободному принятию решения, а напротив, притупление его критической рефлексии. Такого рода воздействия могут преподноситься как «забота о человеке», как освобождение его от груза размышлений и необходимости принятия решения. В действительности это превращение человека в запрограммированного робота, в куклу, управляемую извне» (с. 180). Ныне в средствах массовой информации все еще продолжают поносить так называемые «тоталитарные» режимы, которые якобы нестерпимо ограничивали свободу человека. Для отечественных либералов основной мишенью критики является, конечно, «советский тоталитаризм». Но, вспоминая сейчас то время, многие из нас могут сказать, что по сравнению с сегодняшним днем мы были гораздо более свободны – сознание наше критически относилось к государственной пропаганде и вырабатывало собственное отношение к происходящим событиям и навязываемым ценностям. А сейчас: «Вот, например, политические технологии, технологии пиара. Какие бы цели ни ставили перед собою те, кто ими пользуется (возможно, имеется в виду достижение блага общества и каждого отдельного индивида, хотя в такие цели трудно поверить в случаях современного использования подобных технологий), ясно, что подобные технологии в любом случае предполагают внушение, пропаганду, «промывку мозгов» и т.д., т.е. обращение с человеком как со средством для достижения таких целей, которые сам он не ставит» (с. 181). В нашу эпоху порабощения человека информационными технологиями, пиаром, безудержной рекламой только философ возвышает свой голос в защиту свободы и достоинства человека.

Владислав Александрович обращает внимание еще на одну опасность, которой также все еще не замечают ни ученые, ни пылкие пропагандисты научно-технического прогресса. Сейчас во многих исследовательских центрах и научных лабораториях ведутся работы по такому преобразованию тела и мозга человека, которое должно сделать человека намного умнее, сильнее физически, застрахует его от обычных ныне болезней и позволит продлить его жизнь на сотни и даже тысячи лет. Это будет «постчеловек», о котором не так давно писали научные фантасты, а ныне это перешло уже в область практической работы. У многих отечественных и зарубежных философов идея постчеловека вызывает энтузиазм и они с восторгом рассуждают о том, что человечество в своей эволюции скоро поднимется на новую ступень, с высоты которой нынешние люди будут казаться неандертальцами. В.А.Лекторский не разделяет этого энтузиазма, напротив, он размышляет о том, к каким радикальным изменениям культуры и мировоззрения способно привести технологическое конструирование человека. – «Допустим, - пишет он, - что нам удалось создать «постчеловека», который обладает бессмертием. Можно показать,.. что такое существо будет лишено всех принципиально человеческих качеств: любви, сострадания, мужества, заботы о стариках и детях. Ибо бессмертному они не нужны. Исчезнет стимул для творчества, для обновления жизни. Иными словами, исчезновение смерти привело бы к лишению жизни ее смысла. Бессмертный нелюдь выступил бы убийцей человека» (с. 176).

Последнее предложение звучит как чеканный афоризм, как предупреждение об опасности вмешательства в генетику человека.  Проблема соотношения смерти и смысла жизни – одна из важнейших философских проблем. Жаль, что ныне она почти не обсуждается, хотя для русских философов и писателей конца XIX -  начала ХХ в. эта проблема была одной из центральных. Любопытно, что русские религиозные философы приходили к иному ее решению: если есть смерть, если существование человека заканчивается вместе с его земной жизнью, то жизнь человека лишена смысла. Она имеет смысл лишь в том случае, если человек, его душа как-то продолжает существовать и после смерти  тела. Интересно было бы соотнести рассуждения о бессмертном постчеловеке  с рассуждениями русских философов о бессмертии души. Они говорили именно о бессмертии души, ибо сто лет назад еще невозможно было себе представить, что и телесно человек может быть бессмертен.

Диапазон философской рефлексии В.А.Лекторского чрезвычайно широк: он размышляет о роли христианства в становлении и специфике европейской культуры, вскрывает губительные следствия современного постмодернизма, сравнивает либерализм с тоталитаризмом, говорит о возможности сосуществования и диалога разнообразных культур и о многом другом. Отправным пунктом его размышлений часто оказывается процесс глобализации, который на наших глазах начинает оказывать возрастающее влияние на все стороны жизни людей разных стран и народов. Опять-таки, в отличие от большинства исследователей, одни из которых приветствуют глобализацию, а другие призывают противостоять ей, Владислав Александрович спокойно анализирует следствия глобализации и дает им философскую оценку.

В частности, он рассматривает интересный и ныне чрезвычайно актуальный вопрос о правах человека в эпоху глобализации. Как известно, в 1949 г. Организация Объединенных Наций приняла «Декларацию прав человека», формулирующую условия, выполнение которых призвано обеспечить каждому индивиду достойную человека жизнь. Для своего времени это был документ, имевший громадное социальное, политическое и культурное значение. Но сейчас, в эпоху глобализации этот документ вызывает сомнения и ставит вопросы. «Прежде всего это вопрос об универсальности тех прав, которые записаны в «Декларации…» 1949 г. и других аналогичных документах, принятых в 50-е и 60-е гг. прошлого столетия. Являются ли эти права выражением изначальной природы человека или же они продукт специфического развития западноевропейской культуры последних столетий? И если верно последнее, то можем ли мы навязывать эти права другим странам и культурам, с иным пониманием человека, его прав и обязанностей?» (с. 189 – 190). Сейчас мы являемся свидетелями того, что под флагом защиты «прав человека» США и страны НАТО бесцеремонно вмешиваются во внутренние дела других стран, свергают неугодные им режимы, развязывают внутренние конфликты, не гнушаясь открытым применением силы. Яркий и пока еще не забытый пример – бомбардировки Сербии и свержение правительства Милошевича в 1999 г. Но являются ли «права человека», о соблюдении которых так пекутся страны Западной Европы и США, универсальными?

Процессы глобализации, замечает автор, в значительной мере связаны с расширением деятельности транснациональных корпораций, которые постепенно охватывают своими щупальцами весь земной шар, навязывая всем народам и странам капиталистическую систему хозяйства. И соблюдение всеми государствами так называемых «прав человека» по сути дела призвано обеспечить максимально удобные условия для деятельности ТНК, для увеличения их прибылей. Та часть населения, которая не вписалась в капиталистическую систему хозяйства, оказалась «лишней» с точки зрения ТНК, питается крохами социальных пособий. Можно ли говорить о том, что в отношении этих слоев населения «права человека» соблюдены?

Но даже не это главное, говорит В.А. Лекторский. Важнее то, что навязываемые ныне «права человека» - это плод европейской культуры, результат специфического исторического развития европейских народов. У народов других стран, с другой историей и культурой понимание человека, его прав и обязанностей может весьма сильно отличаться от европейского. Это порождает не только взаимное непонимание, но и конфликты. «За современными экономическими, политическими и геополитическими конфликтами лежат более глубокие – конфликты культурных смыслов и ценностей. Это касается и понимания прав человека. Оказывается, что представления об этих правах в неевропейских культурах существенно отличаются от тех, которые легли в основание «Декларации прав». В «Декларации» говорится о правах соответствующих субъектов (как индивидуальных, так и коллективных). Государство имеет обязательства по защите этих прав. Во многих неевропейских культурах подчеркиваются прежде всего обязанности человека по отношению к государству, семье, старшим. Права вытекают из этих обязанностей… Главная же особенность таких представлений о правах и обязанностях связана с иным, отличным от европейской традиции пониманием человека, его личности, степени его автономности и свободы, его включенности в социальные структуры» (с. 193). В отношении к «правам человека» резко проявляется разница между индивидуалистским, характерным для Европы, и коллективистским сознанием, отличающим многие неевропейские народы. Если индивидуалистское сознание обращает внимание прежде всего на права индивида по отношению к обществу и государству, то коллективистское сознание подчеркивает обязанности индивида по отношению к обществу, выполнение которых обеспечивает совместную жизнедеятельность. Если индивид может стать и быть человеком только в обществе, то обязанности индивида по отношению к обществу должны иметь безусловный приоритет перед его правами.

Последние две части своей книги В.А. Лекторский посвящает анализу развития отечественной философии ХХ в. Он вспоминает оригинальные идеи двух выдающихся русских мыслителей – С.Л. Рубинштейна и Г.Г. Шпета, которые опередили свою эпоху и наследие которых только сейчас начинает нами осваиваться. Но основное в заключительных частях книги – это, конечно, попытка автора осмыслить развитие отечественной философии в советский период. Чрезвычайно интересной представляется беседа В.А. Лекторского с Л.Н. Митрохиным, в которой собеседники вспоминают, как они пришли в философию, у кого учились на философском факультете МГУ, где и с кем работали. Такие воспоминания очень важны, поскольку наряду с официальными известными фактами они воспроизводят и позволяют ощутить сам дух эпохи, умонастроение советской философской элиты, бросают неожиданный свет на фигуры людей, книги которых стоят у нас на полках. Владислав Александрович очень тепло вспоминает Э.В.Ильенкова и А.А.Зиновьева, Г.С.Батищева и Г.П.Щедровицкого, Б.М.Кедрова и П.В.Копнина, Т.И.Ойзермана и М.К.Мамардашвили, И.С.Нарского, Е.П.Никитина, В.С.Швырева и многих других прекрасных людей, незаурядных мыслителей, с которыми ему довелось работать и общаться. К сожалению, здесь в рассуждениях автора и Л.Н.Митрохина начинает звучать какая-то диссонирующая нота, вообще говоря, чуждая всей спокойной, мудрой гармонии книги.

Вспоминая советский период нашей истории, многие деятели литературы, искусства, науки говорят о нестерпимом идеологическом диктате, об удушающей цензуре, о преследовании инакомыслия и ограничениях творческого самовыражения. Наш известный логик и философ Б.В. Бирюков свою книгу воспоминаний так и назвал: «Трудные времена философии». Жаль, что и Владислав Александрович не уберегся от либеральной промывки мозгов, об опасности которой он так много и прекрасно сказал, и тоже порой не жалеет черной краски, говоря о жизни и деятельности философов советского периода: «А.Ф. Лосев провел несколько лет в лагере… М.М.Бахтин много времени провел в ссылке… Б.М .Кедрова несколько раз снимали с занимаемых постов… П.В. Копнин, директор Института философии АН СССР, умер в 49 лет от болезни, спровоцированной разнузданной идеологической травлей… Э.В. Ильенков всю жизнь имел разнообразные партийные взыскания… Г.П.Щедровицкий и М.К. Петров были исключены из партии и имели большие проблемы с трудоустройством… Непростой была жизнь В.А. Смирнова» (с. 261), и т. д. Казалось бы, при таких ужасных преследованиях, в душной атмосфере идеологического диктата философская жизнь должна была бы замереть, а философы превратиться в простых работников идеологического фронта. Но нет, напротив, философия в России во второй половине ХХ в. испытала бурный подъем! Автор вспоминает об оригинальных концепциях, создаваемых в то время Э.В. Ильенковым, М.М. Бахтиным, Ю.М. Лотманом и некоторыми другими мыслителями, о философских школах Г.П. Щедровицкого, В.С. Библера, о школе системного анализа, о школе логики, о спорах между гегельянцами и позитивистами в советской философии и о многом другом.

Но вот это бурное кипение философской жизни в стране – развитие философии естествознания, логических исследований, философии и методологии научного познания, историко-научных исследований, разработка проблем социологии в рамках истмата – говорит о том, что работать в философии было можно и жалобы на идеологический диктат несколько преувеличены. Да, была цензура, был идеологический контроль, но эти ограничения воспринимались как естественные условия жизни – как дождь или мороз. Все те люди, которым сочувствует Владислав Александрович, успешно работали, делали карьеру и самое главное – они состоялись как личности, они сумели выразить себя в своих сочинениях, в своей деятельности. Странно сокрушаться об их бедствиях сегодня, когда философия подвергается гораздо большей опасности, чем в советское время. Где философы, выросшие за последние 20 лет? Их почти нет и что-то не видно оригинальных идей и не слышно горячих споров. Голодный желудок страшнее и эффективней всякой цензуры. Молодой философ ныне вынужден гоняться за грантами, читать лекции, чтобы хоть как-то существовать, следовательно, его философской деятельностью руководит не внутренний интерес, а деньги. Но хорошая философия никогда не делалась за деньги. И Владислав Александрович это прекрасно знает.

Когда хотят высказать похвалу книге, иногда говорят, что она побуждает к спорам и стимулирует дискуссию.  С В.А.Лекторским спорить не хочется. И не потому, что он академик РАН, а потому, что его утверждения всегда взвешены, серьезно обоснованы, развиваемые им концепции опираются на громадный философский и научный материал. Он не стремится эпатировать публику крайностью взглядов или резкостью выражений, он нигде не срывается в публицистику, тон его всегда спокоен и доброжелателен. Свои идеи он предлагает читателю не как догму, которую нужно усвоить и запомнить, а как итог размышлений над рассматриваемыми проблемами и существующими их решениями. Он высказывает свое решение, которое кажется ему наилучшим, но вместе с тем допускает, что возможны и иные подходы и ответы. Поэтому возникает желание не спорить, а вступить с ним в разговор, в спокойный диалог, чтобы совместно подумать над интересными проблемами сегодняшнего дня и найти на них такой ответ, который удовлетворит нас сегодня. Завтра другие люди будут искать свои ответы на эти же или близкие вопросы. Книга Владислава Александровича Лекторского будет служить для них примером того, на каком профессиональном уровне, как и в каком тоне можно и нужно обсуждать удивительно интересные и вечно живые проблемы философии.

                                                                                              А.Л. Никифоров