В.В. САВЧУК. Топологическая рефлексия. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012, 416 с.

Все знают, что в некоторых ситуациях какие-то слова неуместны, кощунственны, неприличны, а в других необходимы. Рефлексия тоже имеет топологическое измерение. Под топологической рефлексией сам же В.В. Савчук понимает следующее: «Топологическая рефлексия, создавая образ мира, не соизмеряет его с абстрактной единицей, для которой равнотождественны, едино- и однообразны все миры, но косвенно сообщает о присутствии, хотя инвариантной, но неметризуемой структуры. Результатом ее являются не идеальные объекты, но концепты, которые есть про-дукт в равной мере и теоретического самопознания, и познания природы, и художественного обобщения, и эстетического опыта, и экологической и этической ответственности за топос» (с. 153). Или другое ее определение: «Топологическая рефлексия – это рефлексия разумного тела из определенного топоса; она есть результат их состояния, включающего все оттенки взаимодействия: и противостояние, и полемос, и hybris, и сострадание, и сожжение, и многое другое. Топологическая рефлексия не вне места, она всегда уместна» (с. 138). Таким образом понятая топологическая рефлексия может прочитываться как контраверза всему XX веку. Это говорит о новаторстве книги, но в то же время эта книга традиционная. Вспомните слова Александра Кожева в книге «Идеи смерти в философии Гегеля», когда он пишет о том, что есть два сценария в истолковании человека: первый – античный, топологический, второй – христианский, принципиально темпоральный. И в этом смысле избывание универсализации темпоральных кодов всегда предстает обращением к логике топологии, предполагающей трансформацию и эпистемических правил, и логики мышления, и этосных стратегий, благодаря чему мы втягиваемся в интеллектуальный поиск совершено иного рода. Однако это вовсе не déjà vu? - Скорее, ситуация напоминает ницшеанское «вечное возвращение подобного» [die ewige Widerkunft des Gleichnis], - сегодня мы возвращаемся к теме топичности, которая провокативна для нашего мышления, и благодаря этой провокации попытки концептуализации топологического видения раскрывают новые тематические горизонты и неизбывно требуют новых концептуальных рядов. Однако было бы совершенной теоретической наивностью утверждение, что мы втянулись в реактулизацию античных концептуальных матриц, - скорее, речь идет о расчистке, как писал Ницше, "блистающих оснований" нашего сегодняшнего мышления, оснований-arkhe, "властвующих начал" философского опыта мышления.

Стоит сразу провести понятийную межу: есть понятие пространства, spatium, которое сложилось в XVII в., отсылающее к гомогенности и изотропности. Греки понятия пространства не знали, - у них было понятие хора и понятие топос. Что же такое хора? При первом приближении допустимо говорить о такой топологической формации, где пестуется, взращивается образ-эйдос, с которым, в свою очередь, сама «формация» сущего отнюдь не совпадает. Соседствующие хоры мы можем назвать топосами, - между ними разрывы лакуны, из которых вырываются дюнамисы-силы – это и есть хаос.

Я внимательно посмотрел в книге В.В. Савчука «места», касающиеся Аристотеля, всегда "актуального философа". И, думаю, в книге упущен тезис Аристотеля о том, что каждый топос несет в себе какую-то силу (Аристотель. Физика. Кн. IV, 208 b 10-11). Отзвук этого тезиса можно обнаружить в многочисленных концептуальных резонансах европейской философии именно в те моменты, когда она обращается к бытийности (Декарт, Спиноза, Лейбниц, Гегель и т.п.). Поэтому топология не представляет собой никакой аналогии с геометрией, исходящей из представления о пространстве как «вместилище» вещей, - речь идет именно о чисто силовом понимании, о геодезии сил. Профессор Савчук, фактически, возвращается к античному утверждению о топологичности логоса: «Урок Аристотеля в том, что топос это не плоскость, а объем, это не просто место среди среди вещей, но правило аргументирования и убеждения <…> Топос объединяет место и дискурс, и географические особенности места, и способы коммуникации, и осуществления власти» (с. 300), что и заставляет нас истолковывать Логос как сгустки, конденсаты, комплексы (com-plex) сил, которые налагают обязательства на существ, попадающих в тот или иной топос, включенный всегда и неизбежно в иерархическую по своей сути топологию. В «Тимее» Платон говорит: мы можем обрести эйдосы бытия за счет опыта мышления. Прекрасно! Но есть другое измерение – это сущие, рождающиеся, умирающие, враждующие между собой, и доступ к ним дает эстезис, чувствование, порождающее доксу. Однако между ними есть третье измерение, «третий род» (triton genos) – это хора. Она нам не дана в чувствовании, мы не можем придти к ней логически, она дана нам иллогически, за счет сбоев логики (logismo notho), - парадокс как раз и состоит в том, что «распад» логики выталкивает нас в топологию. Так, например, мы говорим известные слова, произносим известные вещи, но когда мы попадаем в особого рода топос, на общепринятые смыслы, слова, вещи вдруг налагается табу, - это табу на универсальный узус, на универсальную прагматику, не знающих мест, но в результате неуместности этой «общепринятости» мы впервые начинаем ощущать границы, о-пределенность топоса, которые навязывают контуры смысла, слова, фигуративность поступания: «Разум видит в природе эксплицированную развертку своего же становления, зеркальное отражение его истории; природа втягивается в форму разумности, не оставляя за границами этой формы того, что могло бы быть названо иной формой разумности или неразумностью, превышающей по тем или иным характеристикам ставшую завершенной форму модернистского проекта» (с. 92). Книга профессора Савчука «Топологическая рефлексия» движется именно по этому теоретическому маршруту, и в этом ее удача.

В первую очередь она втягивается в новый тематический репертуар, требующий нового концептуального ряда. В этом, видимо, можно найти оправдание претензии книги на новый метод гуманитарного знания. Но что меня, конечно, не устраивает в концептуальной артикуляции топологии, так это – рефлексия, размышляющая о «топологической репрезентации». Естественно, я понимаю «участливое интимное» соприсутствие автора с репрезентацией: фотография, образ, коммуникант и т.д. Однако если мы говорим о топологии, то в этом концептуальном поле «репрезентации» быть не может. Топология говорит: пестуй! – ибо chora никогда не совпадает с образом-эйдосом, взращиваемым в ней. Так, безумный ювелир Платона берет золото, бросает его в тигль, отливает формы: браслеты, ожерелья, серьги, а затем сбрасывает все созданное обратно и плавит его, - это и есть хора, которая «вскармливает» образы, не совпадая ни с одним из них.

Надеюсь, уважаемого автора, создавшего свой образ-эйдос в данной книге, этот же «образ-эйдос» не остановит и, надеюсь, он обратится к силам-дюнамисам, дабы встретить, принять и «вскормить» новые эйдосы, описывающие вызовы новых топосов, новую композицию сил.

В.Ю. Сухачев (Санкт-Петербург)