Последняя книга Карла Кантора «Тринадцатый апостол» (М., 2008) посвящена анализу творчества В. Маяковского. Любовь к нему, которую Кантор пронес через всю жизнь («я прожил жизнь под звездой Маяковского»), обнаруживает себя буквально на каждой странице этого яркого, мастерски проведенного исследования объемом в 30 печатных листов. Книга читается на одном дыхании. Но она не стоит особняком в творчестве К. Кантора. Она является удивительно удачным подтверждением той концепции, которую К. Кантор создавал и развивал на протяжении всей своей творческой деятельности, – историософии проектизма. Центральное понятие в его концепции – это понятие «революция духа», его место и роль  в истории человеческого общества.  

Что имеет в виду под духом Карл Кантор? Дух - это абсолют, это абсолютное совершенство. И вместе с тем дух – это горение, огонь, жажда переустройства человека и общества. Дух  революционен по своему существу. Революций духа в истории человеческого общества, по К. Кантору, было всего три и, соответственно, можно выделить  три  парадигмальных проекта истории.

 1-я революция духа - явление Христа и первым проектом истории стал религиозный  проект – христианство.

 2-я революция духа – это ренессанс и вторым проектом истории явился эстетический или художественный проект. Искусство как средство осуществления замысла Бога о человеке. Но теперь сфера свободы охватила все стороны земной жизни человека, свобода приобрела универсальный характер.

 И  3-я революция духа – это К. Маркс и его научный проект истории, который вбирает в себя как религиозный, так и эстетический проекты. Проект раскрывает закономерности перехода от предыстории человечества к его подлинной истории.

Эти три революции духа охватывают огромные периоды времени и создаются на сотни  лет вперед. У каждой революции духа есть свои пророки и апостолы, святые и мученики.

Важнейшим компонентом историософской конструкции Кантора выступает социокультурная эволюция, которая принципиальным образом отличается от понятия истории. И хотя у К. Кантора в тексте  его капитального труда «Двойная спираль истории» имеется специальная оговорка о том, что «сам Маркс еще не делал четких различий между социокультурной эволюцией и историей и, соответственно, между социокультурой и социоэкономической системой» (с. 655), но К. Кантор точно и тонко прочитал Маркса, детально проанализировал его тексты, и в конечном итоге раскрыл те условия, при которых  возможно подлинное торжество человеческого духа, победа над общественными вещными связями.

К. Кантор самым тщательным образом проработал сложнейшую проблематику непримиримой, антиномичной борьбы истории и социокультурной эволюции. Революция духа стремится изменить социум, институты, людей, их образ жизни и способы деятельности. Однако возникающие здесь немалые сложности  приводят к тому, что дух постепенно перестает быть революционным  и превращается в ту или иную разновидность идеологии. Социокультурная эволюция общества постепенно заводит общество в исторический тупик. Наступает кризис истории.  Выход из тупика неизбежно связан с наступлением новой революции духа.

Книга Кантора «Тринадцатый апостол» как раз и  повествует о том, что произошло в России, когда в ней впервые вырвался на арену всемирной истории революционный дух К. Маркса. Это была Октябрьская революция. У революции духа в России были свои апостолы. Маяковский еще за несколько лет до революции назвал себя тринадцатым апостолом.

Центральная идея этой книги Кантора - раскрытие образа поэта как апостола. Он, кстати, замечает, что первоначальное название поэмы Маяковского «Облако в штанах»(1914-15 годы) было тринадцатый апостол. «Я, воспевающий машину и Англию, может быть, просто, в самом обыкновенном Евангелии тринадцатый апостол». Для Кантора это признание поэта становится отправным пунктом исследования. Но машина и Англия для Маяковского – вещи не главные. Маяковский необычайно остро чувствовал приближение революции в России («В терновом венце революции грядет шестнадцатый год, а я у вас предтеча»). По Кантору, в Маяковском зреет глубокое убеждение в неразрывной внутренней связи идей Христа и Маркса.

“Февральская революция уничтожила рабство политическое… Бомбу социальной революции бросил под капитал октябрь <…> Мы пролетарии искусства – зовем пролетариев фабрик и земель к третьей бескровной, но жестокой революции, революции духа” – писали в 1918 г. в своем манифесте футуристов поэты  Д. Бурлюк, В. Каменский и В. Маяковский. Его апостольское служение, вера в духовное преобразование российских, советских людей, продолжалось теперь на протяжении всей его дальнейшей жизни вплоть до самого последнего дня.

К. Кантор пишет, что трагедия России последних веков - это величайшая трагедия, самые глубокие причины которой следует искать в противоборстве истории и социокультурной эволюции общества. Сначала Россия отстает исторически от Запада, находится в зависимости  от него (это всё, по Марксу, но высказано в книге в другой стилистике), затем история в Октябре 1917 г. стремительно выдвигает Россию на ведущее место в истории, начинается духовное преображение истории и, наконец, общество вновь поглощает историю, или ее засасывает планктон социокультуры, по выражению К. Кантора. Так выглядит, согласно его историософской концепции, борьба прогресса и истории, концепция, которая обладает огромной объяснительной силой. Но, увы, сегодня она не ко двору, не ко времени.

Автор дает интересную оценку Октябрьской революции 1917 года. «Предвидя неизбежные катастрофические последствия восстания за власть Советов, Ленин все же понимал, что легче будет преодолеть возможные катастрофы, чем падение в пропасть великого народа и великого государства. <…> Навсегда пора понять, что, торопя большевистский переворот в России, Ленин спас Европу, Россию, а с ними весь остальной мир от реальной угрозы фашизма» ("Тринадцатый апостол", с. 115).

Другими словами,  резкое опережение историей социокультурного уровня развития общества имело тогда свое оправдание, как, впрочем, и в другие эпохи. Ибо нет скорого  и линейного пути к реализации духовных идеалов, к совершенству. Жажду немедленного преобразования  непросвещенных, «нечистых» масс общества Маяковский поэтически изобразил  в «Мистерии-буфф (1918)», но в реальной жизни все обстояло совсем по-другому.

Маяковский был не просто апостолом веры, он был апостолом особого рода.  Есть разное в Маяковском, пишет К. Кантор, есть Маяковский художественный, религиозный, историософский, а есть Маяковский идеологический. Впрочем, рассмотрение творчества Маяковского с точки зрения его идеологической роли, которую оно  сыграло тогда в жизни страны,  требует более пристального анализа, раскрытия уникального по своей природе своеобразия его поэтической деятельности. Маяковский не просто занимается пропагандой, пишет  идеологически заостренные стихи, рекламу или агитки разного рода. Он не мыслит  художественное творчество в виде отдельной сферы деятельности человека. Поэзия у Маяковского становится точкой сопряжения, взаимопроникновения духа и истории. Вот найденный им  «механизм» работы духа над переделкой социума – через поэзию, через поэтическое творчество. Отсюда и возникает то абсолютно точное понимание Маяковского как поэта революции, поэта революции духа.

Весь свой редчайший поэтический дар Маяковский направляет на то, чтобы пробудить у каждого, самого обыкновенного, самого простого человека способность к социальному творчеству,  пусть и   в элементарных поступках, что уже и будет началом становления нового, самостоятельно мыслящего человека. Любой творческий акт здесь есть социальное творчество, созидание новых общественных отношений, нового отношения к труду и своей стране, новой культуры.

Эта была каторжная работа поэта, когда каждая строчка поэта была сознательно направлена на революционную перестройку того, что называет К. Кантор социокультурой.

 Вот здесь во весь рост встает  проблема столкновения революционного идеала и повседневной далекой от этого идеала  той, ранней советской жизни.

Если судить по текстам, то в первые послереволюционные годы Маяковский безусловно верил в скорое преодоление этого разрыва между идеалом и повседневностью. Но работать поэтом революции к концу 20-х годов ему становилось все труднее. К. Кантор считает, что в написанной в 1929 г. пьесе «Баня» Маяковский становится «ревизором» авгиевых конюшен сталинизма, но, увы, сталинизма тогда еще не было.

Вопрос - в другом. Маяковский действительно чувствовал, как складывалась в стране новая политическая ситуация, Начиналась другая эпоха. Мог ли Маяковский вписаться в эту эпоху великого перелома, объявленного в конце 1929 г. И да, и нет. Социальная цена социокультурного прогресса становилась все более высокой. Вот здесь и возникает вопрос по поводу оценки, сделанной К. Кантором в книге на с. 85: «К 1928 г. тринадцатый апостол понял, что советское общество на деле есть симбиоз грубого, деспотического и казарменного коммунизма, ничего общего не имеющего с коммунизмом ни Маркса, ни Христа. Маяковский заклеймил и отверг советский общественный строй, выдававший себя то за социализм, то за коммунизм в их марксовом понимании».  Действительно ли Маяковский отрекся от социализма к 1928 г.? Аргументация К. Кантора такова: переход к новой экономической политике был прямым отступлением от Октября, ведущим к возрождению капитализма, к формированию нового господствующего класса партсоветской номенклатуры и нового городского среднего класса, к социальному расслоению деревни. Маяковский отверг сталинский социализм, и потому так трагически окончилась личная жизнь поэта.

Не будем здесь спорить с конкретными аргументами, но в страстном призыве К. Кантора  «да - коммунистическому идеалу Маркса, нет идеалу, замаранному партийной ленинской идеологией» - где-то затерялись, оставлены без должного внимания сложнейшие, нередко трагические отношения между идеалом и повседневностью,  которые пронизывают мировую всю историю - от Христа и до наших дней.

В России случилось то, что и должно было, по Кантору, случиться. Победа социокультуры, социума над историей. Отсюда неизбежность гибели Маяковского именно как апостола, как и во времена жестоких гонений на первых апостолов христианства. Невозможность подлинно апостольского служения вере в новых условиях, невозможность жить иначе как в единстве поэтического творчества, духовной веры и личного участия в практическом переустройстве жизни стало главной причиной его трагической  смерти.

Но вот что пишет Маяковский в 1929 г.: «И у нас, и у массы и мысль одна и одна генеральная линия». И еще: «Потоки слюнявого яда сейчас по улице льются. Знайте, граждане и в 29-м длится и ширится Октябрьская революция. <…> Огонь «Авроры» у нас во взоре… И мы обывателям не позволим баррикадные дни чернить и позорить». Это тоже 1929 год.

Невозможность немедленного осуществления коммунистического идеала в реальной жизни приводит к тому, что проблематика  идеального устройства общества, и прежде всего задачи формирования нового человека, человека будущего перемещаются в сферу искусства. Соединение поэзии и истории, искусства и повседневной жизни с необходимостью уступает место их рассоединению, их непростому и порою трагическому существованию в советском обществе. Маяковский больше не мог быть поэтом революции. Он мог остаться революционным поэтом, уйдя в художественное творчество и оставив свое апостольское служение  вере. Он больше не мог быть идеологом. Потом его объявили революционным поэтом, но он был больше, чем революционный поэт.

Как бы ни складывались отношения Маяковского с властью,  он продолжал верить и призывать  к  продолжению революции духа в советской стране. Незадолго до смерти Маяковский пишет в эпилоге поэмы «Про это» пророческие слова: «Встает из времен / Революция другая / Третья революция - духа». Это означает, что остался верен Манифесту 1918 г.

Возможно ли сегодня продолжение революции духа или невозможно, готовится она всем ходом событий в стране и в мире или не готовится, это, конечно, большая и сложная тема. Кризис современной цивилизации состоит в отсутствии исторического проекта. Это и есть кризис истории, противоречие между социокультурным прогрессом и историей обнажается в наши дни все больше и больше.

 Борьба с историческим развитием, которую ведет сегодня самая могущественная страна мира, – это борьба с любыми попытками приблизить, а тем более начать осуществлять новый этап революции духа.

В 1917 г. в Россию сначала пришел Маркс, он занял место Христа.

Вернулся ли сегодня Христос в Россию,  это еще предстоит осмыслить, но точно, Маркса из страны прогнали.

Сегодня в российском обществе много говорят о возрождении духовности, но всегда под этим имеется возвращение православия. Что касается светской духовности, то ее современное понимание не найдено и вряд ли может быть найдено без возвращения к истинному смыслу учения Маркса, который совершил грандиозный переворот в понимании смысла истории. За последние десятилетия во всей отечественной литературе не было такого тщательного разбора идей Маркса, его научного парадигмального проекта, как это сделано «В двойной спирали истории» Карла Кантора.

Он много пишет верного о подлинной истории, когда на место эксплуатации и отчуждения приходит история как дело рук свободного человека, когда труд преодолевает порабощающую власть капитала и становится свободным, творческим, предметно-деятельностным самоосуществлением индивида, когда свободное развитие каждого становится условием свободного развития всех.  Но сегодня речь идет не просто о том, что нужно вспомнить Маркса, а о том, как возможно возвращение к духовной стороне учения Маркса. К тому духу, который должен нести с собой негасимый огонь преобразования человека и общества.

Но тогда должны сначала появиться пророки, как стал считать себя Маяковский еще до революции 1917 года.

Настоящий Маяковский вернулся в советское общество, сразу после смерти Сталина и начала оттепели. «Если уж признавать поэзию, то только Маяковского». Так говорит одна из  героинь повести И. Эренбурга «Оттепель». (М., 1954. С. 27).  Летом 1958 г. в Москве был поставлен памятник Маяковскому.

Затем началось потрясение основ застойного мещанского  благополучия - молодые поэты начинают без всяких разрешений читать стихи прямо у памятника Маяковскому, а затем на поэтических вечерах, собиравших тысячи поклонников поэзии.  Вновь ставятся в театрах Москвы и далеко за ее пределами  пьесы «Баня» и «Клоп».

Маяковский звучит в фильме, ставшим знаковым для всей эпохи 60-х годов  «Мне двадцать лет» М. Хуциева. Но с конца 60-х годов, особенно после чехословацких событий 1968 г., когда борьба за социализм «с человеческим лицом» всерьез напугала партийные верхи, Маяковского незаметно отодвигают куда-то на периферию культурной жизни страны. Оттепель закончилась, он вновь неактуален.

Сегодня Маяковского практически нет в культуре постсоветского общества, разные капустники не в счет.  Если начнут сегодня ставить Маяковского, читать, обсуждать его, тем более на телевидении, тогда это будет означать одно – общество вдруг вспомнило, говоря словами Маяковского, о необходимости продолжения третьей революции,  революции духа в российском обществе, по словам К. Кантора, криминально-номенклатурного квазикапитализма. Если Маяковский вернется, то революция духа в нашем обществе станет в политическую повестку дня.

Но, судя по отношению сегодня к поэзии Маяковского, можно быть спокойным. Общество, наверное, еще долго будет жить без Маяковского. Чтение книги К. Кантора  позволяет понять, каким чутким барометром было и остается отношение власти и интеллигенции к Маяковскому.

В 1990 г. состоялась беседа А. Зиновьева о Маяковском с К. Кантором (http://www.zinoviev.info/wps/archieves/48). А. Зиновьев тогда сказал: «Сложилась такая тенденция в мире, что не может великое явление исходить из России». К. Кантор добавил к этим словам: «Cамое страшное, что это убеждение крепнет не только на Западе, но и внутри Советского Союза». Наперекор всяческим унижениям страны, о которых они говорили с презрением, каждый из них подчеркивал мировое величие поэзии Маяковского, прозы Шолохова, были уверены в грядущем возрождении России.

Россия восприняла марксизм как альтернативу проекту Модерн, проекту капиталистического общества. Вот почему Россия никогда не будет ни антизападной страной, ни западной страной. Она должна не догонять Запад, а прокладывать альтернативный путь исторического развития, дополняющий и вместе с тем противостоящий Западу.

Кантор верил в новую революцию духа. К чему будет звать эта революция? К. Кантор дает ясный ответ - и тогда, и сегодня она зовет Россию - к подлинному социализму. «Проект такого перехода давно выработан. Я имею в виду Марксов проект». ("Тринадцатый апостол", с. 93). Только этот путь открывает перед страной великое Будущее. Вместе с возвращением в большую культуру В. Маяковского, уверен, вернется и станет актуальным философское наследие Карла Кантора. Но, впрочем, ничто нам не мешает сегодня заняться его внимательным изучением.