Владимир Ивановский и Густав Шпет: методологический проект «истории понятий» | Печать |
Автор Щедрина Т.Г.   
11.12.2012 г.

 

 

В статье рассматривается методологический проект «истории понятий», которым руководствовались В.Н. Ивановский и Г.Г. Шпет в процессе разработки «Словаря философской терминологии» в 1922 году.

The article deals with the directing methodological project of “concepts history” by Vladimir Ivanovsky and Gustav Shpet (“Dictionary of philosophical terms”, 1922).

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: философия и методология науки, история понятий, философская терминология, В.Н. Ивановский, Г.Г. Шпет.

KEY WORDS: philosophy of science, methodology of science, concepts history, philosophical terms, Ivanovsky, Shpet.  

 

 

 

Размышляя о развитии гуманитарной науки в России, Н. О. Лосский писал: «Не зная и не изучая своего прошлого, мы не умеем ценить свою культуру и не можем сознательно развивать и укреплять ее. Между прочим, мы до сих пор не научились ценить свою научную и философскую литературу. Нам кажется, будто всякое философское направление появляется в России под влиянием запада, и для изучения его в его оригинальной форме нужно обращаться к иностранной литературе. Между тем, в действительности, зачастую основные идеи того же направления зарождались более или менее одновременно и в нашей литературе, воплощались в яркой и своеобразной форме и, если бы мы не оставляли такие произведения русских писателей в тени, отдавая предпочтение “знатным иностранцам”, они служили бы ядром для дальнейшего развития мысли, были бы использованы так полно, как это бывает в органически развивающейся литературе запада и приобретали бы влияние также и за пределами России» [Лосский 1918]. Рассуждение Лосского в полной мере можно отнести и к такой актуальной ныне области гуманитарных исследований как «история понятий». Когда сегодня мы работаем в этой области, то обращаемся, как правило, к европейской методологической традиции (в основном к трудам Р. Козеллека, Э. Ротхакера, Й. Риттера); см. об этом: [Материалы 2010]. Но при этом очень важно, чтобы наше обращение к этой традиции, наш исследовательский интерес не был бы прямым заимствованием, простым калькированием конкретных методик. Необходимо, чтобы усвоение европейского интеллектуального опыта стало рецепцией, т. е. осмыслением с учетом реалий русского исторического опыта и русской философско-методологической традиции, обогащающей исследования в этой области. А традиция эта в русской философии есть. В 1921 году был создан Институт научной философии. Густав Густавович Шпет стал его первым директором, а Владимир Николаевич Ивановский – действительным членом по секции методологии науки. Как свидетельствуют протоколы заседаний, сохранившиеся в архиве РАН, фундаментальным направлением деятельности института становится «разработка вопросов научной и философской терминологии с целью подготовки материалов для словаря научных и философских терминов»; см.: [Отчет 1995, 115]. В комиссию для разработки плана словаря вошли Г. Г. Шпет, В. Н. Ивановский и Я. А. Берман. Трудно судить о том, в чем состояла научная роль Бермана в этой работе[1], но методологические подходы Ивановского и Шпета остаются актуальными и сегодня именно в рамках разработки проблем «истории понятий». Словосочетание «история понятий» не имеет сегодня однозначной интерпретации. И прежде всего потому, что многозначен сам термин «понятие». Что исследует история понятий сегодня? Понятие, выраженное в слове (слово-понятие) или понятие как исторически меняющийся смысл слов? Понятие как лингвистический объект, или понятие как объект исторический или объект научный. Направляет ли история понятий свой интерес на смысл понятий или на культурную и историческую обусловленность их? Можно ли говорить о возможных соотношениях понятий и идей и можно ли полагать, что «история понятий» и «история идей» исследуют одни и те же тематические пласты? Входит ли в компетенцию «истории понятий» «история рецепции понятий»? и т.д. Тематический разброс исследований, выполненных в рамках «истории понятий», свидетельствует прежде всего о размытости границ этого методологического направления. А это значит, что в рамках «истории понятий», которое определяется в современной методологии как исследование исторической семантики терминов, могут существовать самые различные методологические стратегии. И в этом смысле, об «истории понятий» можно говорить уже не только как об историческом феномене, что предполагает исследование методологической стратегии Козеллека и его коллег, но и как о феномене методологическом. Этот разворот позволяет нам обозначать методологическую стратегию Вл. Ивановского и Г. Шпета как один из вариантов «истории понятий». К сожалению, в отличие от «истории понятий» Р. Козеллека, охватившей значительный по объему эмпирический материал, «история понятий» Шпета и Ивановского содержательно практически не был осуществлена. Словаря философских и научных понятий им так и не удалось создать. Остались отдельные статьи, наброски, размышления в письмах и формулировки общих принципов работы. Поэтому, я думаю, будет исторически правильнее говорить об «истории понятий» Шпета и Ивановского как о проекте. Тем интереснее нам сегодня сравнить методологический проект Шпета и Ивановского с нашими современными философскими достижениями. Я имею в виду два крупных энциклопедических труда последних десяти лет: «Новую философскую энциклопедию» (М., 2000) и «Энциклопедия эпистемологии и философии науки» (М., 2009), в которых предпринимаются попытки исследований в рамках «истории понятий». Можем ли мы сегодня увидеть преемственность современных терминологических исследований с принципами Шпета и Ивановского? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны соотнести содержательные принципы методологического проекта Ивановского и Шпета с принципами современных составителей, а также сопоставить отдельные сохранившиеся энциклопедические статьи с современными методологическими образцами. ***Терминологическая работа всегда входила в сферу философских интересов Вл. Ивановского. Уже в 1900 г. для участия в Первом международном философском конгрессе он заявил доклад «Sur la possibilité d’une terminologie commune à tous les philosophes» («О возможности философской терминологии, общей для всех философов»); см.: [Ивановский 1899, 143–144], а затем вместе с А. Лаландом работал над известным словарем «Vocabulaire technique et critique de la philosophie». Он сообщал об этом в «Докладе действительного члена Института научной философии при Факультете Общественных Наук Московского Университета. 15 мая 1922», приложенном к письму Шпету; см.: [Ивановский 1922б][2]. «Давно заинтересовавшись проблемами философской терминологии, – писал он, – придя к убеждению, что многие недоразумения в философии и многие трудности ее усвоения зависят от невыясненности терминологической ее стороны, от невнимания к ней, что правильная постановка научно-философского образования и твердая ориентировка в философии зависят от ясности основных понятий и терминов, я прочел на I Международном философском конгрессе в Париже в 1900 году доклад на программную тему, соприкасавшуюся частично с интересовавшей меня проблемой: Sur la possibilité d’une Terminologie commune à tous les philosophes, в котором вкратце развил мою точку зрения. (Краткое резюме моего доклада помещено в отчете о конгрессе в Revue de métaphysique et de morale, 1900 г.). От организационного комитета конгресса докладчиком по этому вопросу выступил профессор Андре Лаланд, по предложению которого образовавшееся после этого конгресса Société Française de philosophie стало издавать Vocabulaire philosophique. Основной задачей Vocabulaire была критика и отбор наиболее подходящих, по мнению сотрудников (Лаланд, Кутюра, Бело, Бруншвик и др.), значений французских терминов, причем учет значений терминов в других языках и в разнообразных философских школах ставился на второй план. Будучи приглашен к участию в Vocabulaire, я в своих небольших статьях давал обзоры значений терминов в том роде, в каком я их предлагаю сейчас вниманию Терминологической Комиссии» [Ивановский 1922б]. О результатах своих терминологических исследований Ивановский также докладывал и на Втором международном философском конгрессе (Женева, 1904), о чем свидетельствует его письмо организатору этого мероприятия Эдуарду Клапареду [Ивановский 1905, 51а]. Терминологические исследования Ивановского были близки Шпету, для которого герменевтический анализ «слова-понятия»[3] составлял основание философской работы как работы научной. В то же время, в философских установках Шпета и Ивановского имелись различия. Особенно ярко их концептуальные различия проявились в диспуте на шпетовской защите диссертации «История как проблема логики», где Ивановский выступил неофициальным оппонентом. Спустя шесть лет он опубликовал свои размышления по поводу шпетовского труда «История как проблема логики» в журнале «Труды Белорусского государственного университета» [Ивановский 1922а]. Здесь он изложил свои принципы, исходя из которых, он и спорил со Шпетом. В процессе анализа рецензии-статьи Ивановского становится очевидным, что основанием их концептуального спора является их понимание понятий науки, истории, логики исторической науки, а также их гносеологические установки. Шпет (вслед за Гуссерлем) рассматривает науку в ее идее, как целостное единство, он выходит за рамки неокантианской дихотомии и не разделяет науки о природе и науки о культуре. Ивановский остается в рамках этой дихотомии. Следующий пункт разногласия: понятие «история». Для Шпета история – это прежде всего «действительность, которая окружает нас» [Шпет 1916, 21], причем действительность эта вся есть социальная в том смысле, что она выражена в словах-понятиях и иначе существовать не может. Следовательно, для Шпета любая отрасль исторической науки: будь то история естественная или история социальная, есть, прежде всего социальная действительность. Ивановского именно эта «абсолютизация» социального и не устраивает в концепции Шпета. Он возражает именно потому, что сам выделяет историю как «конкретную действительность во всем многообразии ее сменяющихся во времени моментов» и действительность «социальную, взятую с известной стороны и изучаемой одною из социальных наук» [Ивановский 1922а, № 1, 18]. Заметим также, что здесь Ивановский формулирует один из важнейших принципов терминологической работы, которого он сам придерживается. Определение должно устанавливать значение термина раз и навсегда в пределах работы. Не менее важно, что Шпет и Ивановский по-разному понимают понятие «логика исторической науки». И прежде всего в силу разности гносеологических установок или способов отношения к тому, как возможно познание мира. Шпет полагает, что ученый может познавать мир как угодно (он отходит от жесткой нормативности логики в процессе познания), но способ выражения ученого всегда должен соответствовать определенным канонам стиля мышления той науки, в которой он работает. Это значит, что для Шпета «логика исторической науки есть наука о форме выражения исторической науки» [Шпет 1916, 62], как науки герменевтической. Ивановский остается в пределах понимания логики именно как науки нормативной и поэтому он формулирует свое разногласие со Шпетом так: «мы, в противоположность автору, убеждены, что “логика истории”, т. е. теория основных понятий и методов исследования, должна лежать в основе именно процесса исторического изучения; мало того, что без такой логики, без такой предварительной канвы или схемы (или, если угодно, без определенного исторического мировоззрения) невозможно никакое действительно научное историческое исследование. Только такая основа может направлять работу историка над материалом» [Ивановский 1922а, № 1, 22]. И далее: «Мы убеждены, что не следует недооценивать регулятивного для исторического познания значения “номотетических тенденций”» [Ивановский 1922а, № 2–3, 44].Отмеченные выше методологические различия в позициях Шпета и Ивановского не помешали в дальнейшем их совместной работе. Об общих принципах этой совместной работы и пойдет речь ниже. Но не отметить эти различия я не могла, поскольку они фактически уточняют принципы такой работы в их соотнесении с нынешними исследованиями в этой области. Но, повторяю, для меня в данном случае, в контексте темы традиции, важна именно общность их методологических (исследовательских) установок. Эту общность, надо сказать, ощущали и они сами. Несмотря на методологические разногласия, Шпет и Ивановский высоко ценили исследования друг друга. В 1918 году Шпет редактировал серию «История философии в монографиях» и предлагал Ивановскому написать для этой серии книгу о «Дж. Ст. Милле и английском позитивизме» (XIX века) [Ивановский 1918]. А Ивановский по достоинству оценил книгу Шпета «История как проблема логики» и заканчивал свою критическую статью-разбор следующими словами: «Мы должны выразить наше убеждение, что к книге будут обращаться изучающие проблемы методологии истории. <…> Серьезные работы живут не одно десятилетие; а интерес к научно-критической литературе может служить мерилом культурности самостоятельно мыслящей части народа» [Ивановский 1922а, № 2–3, 48].Фактически, позиции Шпета и Ивановского соотносимы друг с другом и прежде всего в их устремленности к прояснению исторических смыслов «слов-понятий» (Шпет) или «философской терминологии» (Ивановский). Шпет формулирует свое отношение к научной терминологической работе применительно к искусствознанию, но фактически подразумевает общие принципы построения научного знания, которые можно представить в виде следующих положений: 1) «Центром всех экспериментальных и вспомогательных институтов» – основою самого научного познания, как такого, – «является, должен быть и может быть только анализ самих понятий» [Шпет 2007, 161] (курсив мой. – Т. Щ.), с которыми оперирует наука. 2) Начиная с вопросов самого общего плана «и кончая последними конкретно-диалектическими и историческими определениями» – «везде, как эксперименту, так и объяснению предшествует вопрос: что это?, т. е. вопрос вещной номенклатуры и дифференцирующей терминологии» [Шпет 2007, 161]. А это значит, что любая терминологическая аналитическая работа исторична, она имеет «неуничтожимый конкретный характер» и может «служить иллюстрацией того, что анализ не непременно абстрагирующая операция, и что, следовательно, не противоречиво, а только диалектично, когда структурный анализ понятий есть вместе с тем и средство синтетического восстановления частей в связующее целое. Имея в виду необъятные перспективы открывающейся здесь научной работы, едва ли можно обойтись без ее коллективной организации и, прежде всего, в форме сосредоточенной кабинетской работы. – Самый вопрос о методе, объяснении, теории, – второй вопрос, стоящий непременно после вопроса анализа и дескрипции» [Шпет 2007, 161–162]. 3) «В связи с терминологическою работою и из нее непосредственно возникают требования, во-первых, систематики и диалектического упорядочения <…> теорий, и, во-вторых, приведение во внутренне организованную систему наиболее пригодной современной теории. Чисто практическая необходимость последней иллюстрируется всем вышесказанным. Научная работа всегда совершается в известном кругу: от собирания материала до теории, и обратно, ибо организованное накопление материала необходимо предполагает некоторое теоретическое руководство» [Шпет 2007, 162].4) «Работа систематизации, основанная на изучении истории самой науки и ее теорий, создает побуждение укрепить общее положение и признание своей науки распространением классических трудов» [Шпет 2007, 163].5) И наконец, проблема перевода. «Образцовые переводы служили бы не только целям выработки терминологии и целям систематики, но приучали бы к самой работе широкие круги» – «задача, выполнение которой удовлетворило бы и нужды самой науки и нужды просвещения» [Шпет 2007, 163][4].Принципы, сформулированные Шпетом, принимал и Ивановский. И прежде всего в силу их конкретно-исторического характера. Ивановский формулирует следующие методологические возможности исследования философской терминологии: 1) «установление истории терминов как таковых»; 2) «анализ истории понятий и их развития в ряде терминов, различных в разные времена и у разных народов»; 3) «выработка нормальной, так сказать, системы терминов, отбор из них наиболее подходящих»; 4) «изучение, которое исходило бы из фактически употребляемых терминов своего, родного языка, и устанавливало бы их происхождение и их связь с многообразием значений понятий у разных народов, в разные эпохи, в разных научных философских школах» [Ивановский 1922б]. Следовательно, каждый раз в зависимости от контекста исследователь может выбирать наиболее приемлемое основание для рассмотрения конкретных слов-понятий. В терминологической работе, намеченной Институтом научной философии, Ивановский предлагает руководствоваться четвертой возможностью и обосновывает свой выбор тем, что «такое изучение давало бы в качестве общей схемы работы систему терминов своего языка и использовало бы коллективный, мировой запас понятий на пользу прежде всего отечественной родной научно-философской мысли» [Ивановский 1922б]. Вл. Ивановский не только раскрывает методологические возможности и пути исторического исследования философских слов-понятий, но и представляет конкретные образцы такой работы. Это наброски энциклопедических статей для «Словаря философской терминологии». ***Именно эти статьи я хочу сопоставить с аналогичными словарными статьями из «Новой философской энциклопедии» и «Энциклопедии эпистемологии и философии науки». Первая статья Вл. Ивановского – «Апперцепция»[5] Апперцепция: (новолат. apperceptio, фр. apperception, англ. apperception, нем. Appercepzion)1)              Первоначальное значение = усиленное, доходящее до (ad-) сознания восприятие (perception);2)              У Лейбница, введшего в философию этот термин, – ясное и отчетливое восприятие мыслящею монадою заложенной в ней изначала системы аспектов всего мира и его частей и элементов, получающееся при максимальной активности и напряжении внутренних сил монады; (метафизически-психологическое значение);3)              У Канта – принцип единства и активности познающего субъекта (гносеологическое значение);4)              У Гербарта – процесс переработки прежде сформировавшимся содержанием душевной субстанции составляющим единую диалектически напряженную систему, вновь протекающего в душу материала, процесс взаимодействия, анализа, перегруппировки, обработки, усвоения, систематизации, истолкования и т. д. каждого нового содержания с ранее выработанных точек зрения и в связи с ранее усвоенным содержанием;У Вундта: пассивная «апперцепция» – эмпирически констатируемая активность сознания, как единой деятельности, как она вырабатывается в актах оценки внимания, выбора, произвольного усиления или ослабления духовного содержания и т. д.; «Активная» апперцепция – внутренняя основа пассивной апперцепции, гносеологическое, трансцендентально устанавливаемое единство познающего субъекта (пассивная апперцепция Вундта приближается к Гербарту, активная – воспроизводит сущность теории Канта). В «Новой философской энциклопедии» статья «Апперцепция» написана О. С. Суворовым и практически полностью совпадает с наброском В. Н. Ивановского по своей структуре и содержанию; см.: [Суворов 2000, 152–153]. Более того, Суворов приводит статью Ивановского «К вопросу об апперцепции» [Ивановский 1897] в качестве основного источника своей работы[6]. В «Энциклопедии эпистемологии и философии науки» статью «Апперцепция» писал А. Н. Круглов; см.: [Круглов 2009, 67]. И если О. Суворов и Вл. Ивановский выделяют в этом понятии первоначальный смысл, введенный Лейбницем, а затем предлагают историческую реконструкцию смыслов этого понятия, то Круглов ограничивается приведением только двух смыслов данного понятия (Лейбница и Канта). Вторая статья, которую я взяла в качестве методологического образца для сопоставления: «Идея».  Идея (греч. ίdέa, лат. idea, фр. idee, англ. idea, нем. Idee):1)              первоначальное значение – зрительный образ [(F) ίdέa (видеа) ранее – диаграммой от корня Fid = вид-];2)              платоновское значение: умопостигаемые типы всех классов вещей, являющимися реальными, трансцендентно-образующими их (через их «причастность» идеям) силами;3)              «материальные идеи» схоластиков, материальные отпечатки вещей, воспринимаемые органами чувств;4)              декартовско-локковское значение: всякое состояние души, когда она мыслит;5)              берклеевское значение: идея есть всякое целое внешнее восприятие и всякий элемент такого восприятия – (в противоположность notions), которые мы имеем от духов и их деятельностей). В этом значении на первом плане онтологически, а не критически гносеологический момент.6)              «идея» как воспроизведенное состояние сознания в противоположность ощущению: юмовские perceptions of sensation и perceptions of ideas;7)              «идея» разума – в смысле канта: регулятивный принцип познания разума за предмет собственно научного, рассудочного познания.8)              гегелевская Абсолютная Идея – мировой принцип, мировая основа, создающая мир своим диалектическим саморазвертыванием. В «Новой философской энциклопедии» статья «Идея» написана А. П. Огурцовым, который определяет это понятие как «форму постижения мира в мысли» [Огурцов 2000, 83]. И далее он приводит исторические смыслы этого понятия, опираясь на его понимание Платоном, Кантом, Фихте и Гегелем. В «Энциклопедии эпистемологии и философии науки» статью «Идея» писал Т. И. Ойзерман. И его способ построения словарной статьи практически полностью совпадает с приведенной выше статьей Ивановского. Ойзерман нацелен на историческое раскрытие смысла термина «Идея», поэтому он, как и Ивановский, приводит «первоначальное этимологическое значение термина» [Ойзерман 2009, 266–269], а затем последовательно раскрывает авторские смыслы этого понятия, проводя его практически через всю историю философии (от Платона до современной аналитической философии). Тем самым, автор фактически реализует установки Ивановского и Шпета. Наконец, третья статья Ивановского, представляющая реальный методологический интерес для современных исследователей терминологии: «Идеализм». Идеализм (лат. idealismus, фр. l’idealisme, англ. idealism, нем. Idealismus) – может происходить либо от понятия «идея», либо от понятия «идеал»:От понятия «идеал»:1)              настроение (или убеждение), выражающееся  в стремлении к «идеалу», как бы таковой ни понимался:А) как субъективный идеал, илиБ) как объективная мировая сила;                       От понятия «идея»:2)              платоновский «идеализм» – теория «идей», как прототипов классов сходных вещей;3)              субъективный идеализм (Локка, Юма, затем у Декарта);4)              берклеевский идеализм = соединение субъективного с объективно-теологическим;5)              кантовский «идеализм» (трансцендентальный, критический, методологический и т.д.), как он развит в Трансцендентальной эстетике и Трансцендентальной аналитике: учение об «идеальности», об априорности, объективно=идеальном характере чистых форм чувственности и рассудка, констатуирующих научное познание;6)              кантовский идеализм – в том смысле, в каком он развит в Трансцендентальной Диалектике и в Критике способности суждения: учение об идеях, как регулятивном элементе в познании разума, в изучении органической жизни и в понимании произведений искусств; дальнейшее развитие его у Шеллинга;7)              приближающийся к солипсизму идеализм Фихте (позже также «имманентной» школы);8)              абсолютный идеализм Гегеля. И в «Новой философской энциклопедии» и в «Энциклопедии эпистемологии и философии науки» статья «Идеализм» написана Г. Д. Левиным. Ее принципиальное отличие от статьи Вл. Ивановского в том, что Левин берет это понятие в чисто гносеологическом контексте (исходя из понятия «идея»; см.: [Левин 2000, 73–74; Левин 2009, 261–262]), в то время как Ивановский предлагает две линии определения данного термина (от понятий «идеал» и «идея»). В первом случае термин «идеализм» характеризует определенное умонастроение, во втором – философское течение. Несмотря на всю краткость и ограниченность приведенных архивных материалов (черновиков энциклопедических статей Ивановского), в целом философская преемственность просматривается здесь в важнейшем принципе терминологической работы: конкретность и историчность были важны для Шпета и Ивановского, они остались важны, а возможно, приобретают еще большую значимость для современных исследователей в этой области. Дело в том, что одной из особенностей современной философии является характерный для нее пересмотр оснований своих абстракций. В поле зрения философских исследований попадает факт множественности онтологий, культурных, социальных, внутринаучных. Философия как бы заново погружается в историю, переживает свою историчность, свою погруженность в культуру. И связанная с этим терминологическая работа философии сегодня достаточно остро нуждается в рациональных, методологических принципах. Отсюда, настоятельная потребность в обращении к опыту этой работы, зарубежному и отечественному. Последний у нас имеется и достаточно богат, в чем, я надеюсь, эта статься убедит заинтересованного читателя. И если мы хотим сегодня осуществлять исследования в области истории понятий, то мы должны учитывать не только исторический опыт европейских коллег, но и опыт русской философской традиции, каковым является в данном случае методологический проект «Энциклопедии философской терминологии» Г. Шпета и Вл. Ивановского. Русские философы уже тогда осознавали, что философские понятия существуют не в воздухе и даже не в метафизических системах только, они пронизывают систему словоупотреблений конкретных социальных языков (языка науки, политики, повседневности, техники). Поэтому для Ивановского и Шпета, как и для современных представителей «истории понятий» (Р. Козеллека, Э. Ротхакера, Й. Риттера) были важны исторические смыслы философских понятий не самих по себе, но в приложении к культурно-историческим контекстам[7].  Литература Ивановский 1897 – Ивановский В. Н. К вопросу об апперцепции // Вопросы философии и психологии. 1897. Кн. 36 (1).Ивановский 1899 – Ивановский В. Н. Письмо К. Леону от 14/26 декабря 1899 года / Archives de la Sorbonne. Fond X. Léon. FB 669. Ивановский 1905 – Ивановский В. Н. Письмо Эд. Клапареду. <1905> / Bibliothèque publique et universitaire à Genève (BPU). Ms. fr. 4013. Éd. Claparède. Ивановский 1918 – Ивановский В. Н. Письмо Г. Шпету. 25 марта – 7 апреля 1918 года / ОР РГБ. Ф. 718. К. 24. Ед. хр. 54. Ивановский 1922а – Ивановский В. Н. Логика истории как онтология единичного / Труды Белорусского государственного университета в Минске. Минск, 1922. № 1, 2–3.Ивановский 1922б – Ивановский В. Н. Письмо Г. Г. Шпету. 1922 год / ОР РГБ. Ф. 718. К. 24. Ед. хр. 53.Круглов 2009 – Круглов А. Н. Апперцепция / Энциклопедия эпистемологии и философии науки. Гл. ред. и сост. И. Т. Касавин. М., 2009. С. 67.Левин 2000 – Левин Г. Д. Идеализм / Новая философская энциклопедия. Т. 2. М., 2000. Левин 2009 – Левин Г. Д. Идеализм / Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М., 2009. Лосский 1918 – Лосский Н. О. Психология в России // Вестник культуры и политики. 1918. № 4. Материалы 2010 – Материалы конференции «Теория и методология гуманитарного знания: история понятий» (Москва, РГГУ, 29 марта 2010). [Электронный ресурс] http://www.rsuh.ru/news.html?id=254466. Огурцов 2000 – Огурцов А. П. Идея / Новая философская энциклопедия. Науч.-ред. совет В. С. Степин, А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, А. П. Огурцов. Т. 2. М., 2000. Ойзерман 2009 – Ойзерман Т. И. Идея / Энциклопедия эпистемологии и философии науки. Гл. ред. и сост. И. Т. Касавин. М., 2009. Отчет 1995 – Полугодичный отчет о деятельности Института научной философии. Публ. Л. А. Когана // Вопросы философии. 1995. № 10. Суворов 2000 – Суворов О. С. Апперцепция / Новая философская энциклопедия. Т. 1. М., 2000. Теплов 1951 – Теплов Б. М. Психология. М., 1951.Шпет 1916 – Шпет Г. Г. История как проблема логики. Критические и методологические исследования. Ч. I. Материалы. М., 1916. Шпет 2005 – Шпет Г.Г. Язык и смысл / Шпет Г.Г. Мысль и Слово. Избранные труды. Отв. ред.-сост. Т. Г. Щедрина. М., 2005. Шпет 2007 – Шпет Г. Г. К вопросу о постановке научной работы в области искусствоведения / Шпет Г. Г. Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры. Отв. ред.-сост. Т. Г. Щедрина. М., 2007.  

Примечания [1] В одном из писем Шпету Ивановский замечает: «В понедельник 15/V я был, хотя с опозданием в Психологическом Институте, Якова Александровича <Бермана> не было. Выходит по пословице: “Первый раз – случай, второй – судьба, третий – привычка”. Чтоб не допустить до стадии привычки, Вы, быть может, двинули бы дело терминологической комиссии на ближайшем заседании всего института» [Ивановский 1922б].
[2] Письма В. Н. Ивановского Г. Г. Шпету и доклад Ивановского о философской терминологии будет полностью опубликован в 9 томе Собрания сочинений Г. Г. Шпета «Философ в культуре: документы и письма» (М.: РОССПЭН, 2012).
[3] Шпет не принимает идею языка, как предмета герменевтического исследования, поскольку отдает себе отчет в том, что язык как феномен (как целое) не может быть сам по себе положен в основу, т. е. не может быть взят в качестве единицы герменевтического анализа. Необходима еще и «часть» (слово), без которой язык теряет смысл, теряет свое принципиальное значение «контекста» в герменевтическом исследовании. Язык, по Шпету, есть не только целое, всеобъемлющее. Он, в силу своей фактичности, «точно так же, как и каждая его составная часть, имеет значение, имеет смысл только в контексте какого-то, всегда более обширного целого» [Шпет 2005, 569]. Для Шпета таким целым является «слово-понятие», как выражение словесного (языкового) сознания, как «архетип культуры».
[4] Замечу, что и Ивановский столкнулся с проблемой перевода. Он пишет об этом в письме к Шпету: «В прилагаемых образчиках того, как я представляю себе работу по изучению отдельных терминов, обращаю внимание на следующее: <…> я брал за основу русские значения терминов и указывал в скобках не (греч., лат., фр., англ. и нем.) синонимы, а переводы их (точнее их образцы); при этом иногда значения этих иностранных терминов могут не совсем совпадать ни друг с другом, ни с анализируемым русским термином (например, одному русскому могут отвечать в разных случаях, оттенках и связях мыслей несколько терминов другого языка, или обратно – одному иностранному несколько русских и т. д.). Эти расхождения значений терминов я не учитывал, приводя иностранные термины рядом с русскими заголовками; но они приняты во внимание в самом перечне значений терминов» [Ивановский 1922б].
[5] Воспроизвожу наброски написанных В. Н. Ивановским статей «Апперцепция», «Идея», «Идеализм» полностью по архивным оригиналам [Ивановский 1922б].
[6] В качестве второго и последнего он приводит книгу [Теплов 1951].
[7] Вл. Ивановский вслед за Ф. Тённисом ищет возможности приложения философских понятий к логике и психологии, а Козеллек – к социальным и политическим контекстам.
 
« Пред.   След. »
Вернуться