В статье ставится проблема ввода психики, сознания и культуры в более общую метасистему. В предлагаемой концепции Универсальной эволюции неживая материя, живая материя, нервно-психические системы, сознание и культура выстраиваются в строгую иерархическую последовательность систем Универсума и объединяются в метасистемном понятии систем регуляции и самоорганизации.

In the article the problem of including psyche, consciousness and culture with general metasystem is placed. The main aim of suggested conception of Universal evolution is that – not alive substance, alive substance, nervous and psycho systems, consciousness and culture create a neat hierarchy order of the systems of Universum and their connection in metasistem understanding of regulation and self organization.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: системный подход, регуляторные системы универсума, сознание, культура, социокод, культуроцентризм.

KEY WORDS: system approach, regular systems of the universe, conscious, culture, social code, cultural centrism.

Материя, психика и сознание

Соотношение материи, психики и сознания – главная проблема как философии в её наиболее древнем значении – универсального знания, так и современных наук, изучающих системы независимо от их природы. Задавшись вопросом о конфликте познаваемой материи и непостижимого духа, позволим себе усомниться в его неразрешимости в свете системных закономерностей?

Укрепиться в сомнении нам поможет анализ процесса формирования понятия идеального (психического) и отпочковывания новых концептов.

Реконструируем схему выделения понятия о психическом в сознании человека, где в его мировоззрении от эпохи палеолита до эпохи сайентизма прослеживается четыре этапа: 1) отождествление души и материи («овеществление»); 2) панпсихизм; 3) жёсткая исключающая оппозиция сомы и сознания; 4) отношения производного – психика есть дериват живой материи, а сознание суть регуляторная система, надстроившаяся над психикой в системе социальных отношений человека, т.е. это дериват психики (см.: [Беломестнова 2008^а]).

Аристотель предложил идею живого (в отличие от неживого) как способа организации косной материи. Живой мир длительное время вызывал радостное чувство переживания одухотворённости флоры и фауны в их единстве жизненной силы при различии форм. В XVIII в. Флоре отказали в наличии души. К. Линней (Systema naturae, 1736) разделил мир животных и мир растений в достаточно точных (для того времени) классификациях (два эволюционных древа). Заметим, еще в XVII в. Р. Декарт, обсуждая психофизическую проблему и приложив к душевной деятельности образ-метафору отражения луча от зеркала, ввёл идею рефлекса как «отражения» стимула в мышечном движении, разделив при этом механические, нервные процессы (протекающие в нервной системе[i]) и сознание (мышление) как чисто духовное отправление человеческого мозга (а точнее – эпифиза, именно там Декарт предполагал «седалище души»). При этом нервные процессы атрибутировались животным, а монополия на психику (сознание) осталась за человеком. Чешский врач Иржи Прохазка (1809-1810) окончательно оформил понятие нервного рефлекса: предложил сам термин «рефлекс», описал его протекание, сформулировал принцип нервизма (нервная система есть высший регулятор всех физиологических функций организма) и даже допустил наличие двух видов нервов – специально для чувствований и для движений.

Чарлз Белл (1811) экспериментально открыл наличие моторных и сенсорных нервов, а Франсуа Мажанди (1822) окончательно подтвердил это открытие (закон Белла-Мажанди). К середине XIX в. в трудах и других физиологов – Клода Бернара, Иоганеса Мюллера, Маршалла Холла произошло разделение понятий нервной деятельности (как рефлекторных отправлений нервной системы, протекающих автоматически по определённым законам и на основе биохимических и электрических процессов) и  психической деятельности (как комплекса свойств организма животного и человека, не сводимого к физиологическим и нейрофизиологическим процессам). Психические процессы описывались как непредсказуемые (или высоковариативные) реакции, т.е. однозначно не зависящие от первоначального стимула; как не имеющие внешнего толчка в виде сенсорного раздражителя; как возникающие по внутренним причинам и без специфических неврологических коррелят (морфологических образований), локализующихся в головном мозге. Ясность вносила и экспериментально-методическая конструкция: спинной мозг обеспечивает нервную деятельность, а головной (энцефалон) – психику. Даже саму основную функцию спинного мозга и периферической нервной системы физиологи формулировали как «нервную регуляцию», а головного мозга – как «сенсорные процессы», или «психические процессы» и даже «интеллектуальные процессы»[ii].

Но вскоре, казалось бы, чёткая картина соотношения материи и духа опять нарушается. Эксперименты Э.Ф.В. Пфлюгера (1856-1860) продемонстрировали, что спинальная (децеребрированная) лягушка (у неё «работает» только спинной мозг) обладает и некоторыми сенсорными свойствами[iii]. В 1863 г. И.М. Сеченов показал, что и головной мозг обеспечивает некоторые чисто нервные рефлексы, а значит, обладает «нервными» функциями. Обнаружив явление центрального торможения (центры головного мозга, тормозящие моторную реакцию органа), Сеченов («Рефлексы головного мозга») вывел из рефлекторной деятельности такое сложное свойство человеческого духа, как волю. В статье «Элементы мысли» он доказал, что и само мышление с его логическими операциями вполне выводимо из рефлекторных актов. Выявленная таким образом общность законов функционирования нервной и психической деятельности (см.: [Веккер 1974 I, 335; Сеченов 1947]) наводила на мысль об отсутствии пропасти между нейрофизиологическими процессами и психической деятельностью.

Несколько ранее Марк  Дакс (1836), а за ним Поль Брока (1861) обнаруживают точную связь с определённым локусом коры головного мозга такой сугубо человеческой психической способности, как речь, а именно – локализацию экспрессивной (моторной) речи в коре левой лобной доли. Карл Вернике (1874) доказывает наличие центра импрессивной речи (слышимой и понимаемой) в височной доле левой гемисферы. Спор локализационистов (все психические функции имеют свою точную локализацию в головном мозге) и эквипотенциалистов (психические способности являются функцией всего мозга в целом) переходит из области допусков и фантазий (Ф. Галль с его френологией) в экспериментальное русло, что приводит к разделению психических функций на элементарные (наличествуют у животных, подчиняются законам рефлекторной деятельности, имеют строгую локализацию) и высшие (присущи только человеку, не обладают однозначностью рефлекса, не имеют нейрональных коррелят)[iv].

В начале XX в. проблема, есть ли у животных  психическая деятельность или они обладают только комплексом нервных рефлексов, казалось бы, разрешилась открытием И.П. Павловым условных рефлексов (в отличие от врождённых чисто «нервных» рефлексов, которые получили наименование безусловных). И если душевная жизнь животных суть сумма безусловных и условных рефлексов, то отличается ли человек от них по своим психическим способностям? Или его душевные свойства также суть сумма сверхсложных условных рефлексов? А если это так, то сознание человека должна изучать наука под названием «физиология высшей нервной деятельности».

Так, понятие «сознание», обнаруженное еще в трудах Августина Блаженного (IV в. от Р.Х.), обрело эмпирическое содержание. Г.И. Челпанов (1926) применял термин «психика» как общую душевную способность животных и человека (считая, что элементы душевных явлений есть уже у амёбы[v]), а «сознание» описывал как компонент, отличающий психику человека от психики животных. Тогда в состав сознания входят речь, воля, мышление, высокие человеческие чувства (эмоции), все виды произвольной (волевой) деятельности. При таком подходе оказывается возможным изучать сознание экспериментально и эмпирически.

Вместе с тем вставала проблема соотношения психики и сознания: если сознание – это часть психики, то это «вершина» психики, «сердцевина» психики или её «внешний слой», скрывающий во внутренних слоях так называемые «глубинные неосознаваемые психические явления»? Эта проблема не разрешена до сих пор[vi].

Проследив процесс «отпочковывания» научных понятий, мы можем убедиться, что понимание психики и сознания как деривата материи позволяют ввести эти концепты в поле действия общесистемных законов и закономерностей и исследовать их методами, лежащими в русле современных научных подходов.

Регуляторные системы в природе

При исследовании природных систем, возникших в ходе эволюции, возникает главный для естественных наук вопрос – какая необходимость породила возникновение конкретной системы? А.Н. Леонтьев, исходя из господствующей парадигмы об отражении (репрезентации) как главной функции психики и ощущении (чувствительности) как элементарной формы отражения, предположил, что психика возникла для отражения свойств среды при неоднородной её организации (см.: [Леонтьев 1972]). Появление в первичном океане (коацерватном «бульоне») организмов, выделенных из среды, заставило часть этих организмов сформировать у себя способность к отражению быстро меняющихся свойств среды, т.е. психического отражения (чувствительности). Таким образом, чувствительность (элементарная форма функционирования психики) возникла уже на этапе простейших животных организмов (одноклеточных). И критерием наличия психики оказывается способность организма к отражению абиотического свойства среды, т.е. свойства среды, не принимающего непосредственного участия в жизнедеятельности организма. Это отражаемое организмом свойство среды выступает посредником между организмом и нужным организму объектом. Иначе говоря, оно является знаком (сигналом) наличия в среде чего-то экологически важного (вредного или полезного).

Разрабатывая методологические проблемы генезиса систем, Н.В. Беломестнова предложила следующие детерминанты генезиса психики (см.: [Беломестнова 2008^б]). Системообразующим свойством (фактором) носителей психики (животных) предстает гетеротрофное питание, а системоформирующим свойством – способность к спонтанной активности. То есть психика возникла у организмов, вынужденных питаться чужим органическим веществом и способных при этом спонтанно передвигаться (в отличие от аутотрофов, растений).

Теория генезиса психики Леонтьева до сих пор вызывает резкую критику со стороны психологов, поскольку в учебниках психологии излагается принцип «психика есть функция мозга», что имеет своим  логическим следствием наличие психики только у обладателей телэнцефалона (больших полушарий головного мозга). Налицо конфликт принципов. Если теория Леонтьева согласуется с реальностью, то принцип «психика есть функция мозга» недействителен, поскольку мозг эволюционно появляется не ранее позвоночных (Vertebrata). А если считать, что психика есть порождение высокоразвитого мозга, то теория Леонтьева носит скорее исторический характер как произвольный допуск креативного поиска. Дальнейшие разработки естественно-системного подхода в психологии позволили разрешить это противоречие[vii].

Чтобы осознать место психики в живой природе и конкретную форму её отношения к материи (нервной системе и другим системам организма), необходимо проанализировать регуляторные системы организма (см.: [Беломестнова 2007, 2008^в]). До 1970-1980-х годов в их число входили: в медицине и биологии – иммунная, эндокринная и нервная регуляторные системы (РС), в психологии – нервная и психическая регуляция (при этом сама психика называлась не «регуляторной системой», а системой для отражения свойств среды!)[viii]. В конце XX в. И.Г. Акмаев предложил теорию диффузной нейро-иммунно-эндокринной системы (ДНИЭС) как прародительницы более поздних трёх систем (нервной, иммунной и эндокринной) (см.: [Акмаев 1996, 1998]). Но если сохранять парадигму психики как надстройки над нервной системой (её деривата), то разрешается ранее поставленный вопрос – сигнально-знаковая система регуляции начинается с простейших, так как у них уже присутствует зачаточная форма ДНИЭС. Далее регуляторные системы эволюционируют, дифференцируются, надстраиваются всё более совершенными системами регуляции: на основе нервной РС возникает психическая РС. Тогда подтверждается правота как А.Н. Леонтьева, так и принципа, согласно которому «психика есть функция мозга». То, что Леонтьев называл ощущением (чувствительностью) в терминах того времени, на самом деле есть сигнально-знаковое отражение. А вот собственно ощущение (сенсорный образ) возникло уже на стадии формирования психической деятельности. То есть сначала у простейших появляется сигнально-знаковое отражение (ДНИЭС), а в процессе эволюции формируется нервная система, на основе которой возникает и психическая система регуляции. И тогда психика действительно есть продукт деятельности развитого мозга. Таким образом, противоречие снимается, и обе теории непротиворечивым образом включаются в метатеорию уровней знаковой регуляции.

В теории уровней знаковой регуляции главной системообразующей функцией психики становится регуляторная (а не репрезентативная, отражательная), а функция отражения выступает служебной (сервильной) по отношению к регуляции. Такое смещение акцента с репрезентативной функции психики на регуляторную радикально меняет методологию теоретического анализа психики. В 1960 г. регуляторную функцию психики ввел в её дефиницию П.Я. Пономарёв [Пономарев 1960], но научная мысль ещё не была готова к кардинальному перевороту. В начале XXI в. анализ места психики в ряду регуляторных систем организма повлек за собой изменение и её главной функции – репрезентативной на регуляторную (см.: [Беломестнова 2005]).

Отсюда и существенно изменившаяся дефиниция психики: психика – одна из регуляторных систем (подсистем) организма, осуществляющая свои функции с помощью отражения свойств внешней и внутренней среды и трансформирующего взаимодействия с внешней средой. При изменении дефиниции существенно меняется и методология исследования (см.: [Беломестнова 2011]).

Исходя из предложенного естественно-научного дискурса, мы видим, что соотношения регуляторных систем организма к настоящему времени строятся не линейно-иерархически (линейная вертикальная структура), а древовидно (первоначальная ДНИЭС дифференцировалась на три ветви – иммунную, эндокринную и нервную).

На основе нервной системы возникла психическая, в свою очередь породившая специфически человеческую систему регуляции – сознание. Главные специфицирующие свойства каждой из регуляторных систем составляют код системы и материальный носитель (субстрат) этого кода. В ДНИЭС, иммунной и эндокринной системах код – специфическая молекула протеина (гормон или медиатор), а носитель – гуморальная система. В нервной системе код – частотно-импульсная система знаков (сигналов), а субстрат – электро-химические процессы в нейроне или нервной системе. В психике код – образ (знак-индекс, т.е. сенсорный образ, и знак-икона, т.е. перцепт и репрезентант, образ-представление), а носитель (субстрат) – функциональные системы нейронов или нейрональных морфологических структур. В сознании, как это давно уже установлено в семиотике, психологии, культурологии, философии, кодом является слово, или понятие (знак-символ). Субстрат этого кода – взаимодействие полушарий в их функциональной асимметрии (см.: [Беломестнова 2008^б]). В итоге сознание приходится признать самостоятельной системой регуляции, порожденной психикой (как психика была порождена нервной регуляторной системой), но имеющей свои законы функционирования, отличные от психических.

Сознание в такой же мере отлично от психики, как психика от нервной системы, а нервная регуляция от иммунной и эндокринной. В соответствии с принципом изоморфизма Л.М. Веккера (см.: [Веккер 1974-1981]) в единой теории психических процессов наиболее общие принципы и законы организации «нижней» психической системы (эволюционно более ранней, породившей следующую качественно новую «верхнюю» систему) сохраняются в системах-дериватах, дополняясь законами, специфичными для этой новой системы. По Веккеру, наиболее общие законы организации нервного сигнала сохраняются в принципах организации элементарного психического сигнала (ощущения), дополнившись уже законами сенсорики; затем эти законы сохраняются в перцептивной организации (получив свои дополнения, специфичные для восприятия); на уровне образов-представлений (целостных образов, возникающих в отсутствие предмета или явления в поле восприятия) общие принципы организации сохраняются, но дополняются уже собственными. Сознание также сохраняет принципы организации и функционирования, унаследованные от психики, но имеет и свои специфицирующие свойства и законы.

Если признать специфицирующим признаком-критерием каждой из регуляторных систем вид кода и его носитель (субстрат), то придётся сделать и следующий шаг – не только признать сознание новой качественно отличной от психики системой регуляции, но саму психику расчленить на три формы психической регуляции – качественно различные и надстраивающиеся друг над другом в процессе эволюции. Сначала нервная система породила сенсорную психику, способную отражать только отдельные свойства среды (код – ощущение, или сенсорный образ, знак-индекс). Сенсорная психика генерировала перцептивную, носители которой способны отражать отдельные предметы, выделенные из фона, т.е. целостные предметы, выделенные из среды (код – образ восприятия, перцепт,  перцептивный образ, знак-икона). Перцептивная психика породила репрезентативную, где кодом является образ-представление, а субъект обладает интеллектом, т.е. способностью оперировать образами предметов, отсутствующими в поле восприятия; животные с интеллектом – высокоразвитые птицы (гуси, врановые и т.д.), высокоразвитые млекопитающие (крысы, кошачьи, псовые, приматы и др.) (см.: [Леонтьев 1972]).

Таким образом, эволюционное древо биологических систем регуляции состоит из шести уровней: первый – ДНИЭС, второй – иммунная, эндокринная и нервная системы рядоположно, третий – сенсорная психика (сенсорика), четвёртый – перцептивная психика (перцепция), пятый – репрезентативная психика (интеллект), шестой уровень регуляции – сознание, имеет кодом слово-понятие, т.е. знаково-символический код, а его субстратом является гемисферное взаимодействие в их функциональной асимметрии.

В научном мышлении процесс дифференциации понятий подошёл к этапу, когда сознание выделилось из психики и обрело самостоятельный онтологический статус.

Культура как супраиндивидуальная система регуляции

Завершилась ли эволюция регуляторных систем с окончательным формированием сознания? Ведь сознание, даже порождённое коллективным взаимодействием (см.: [Спиркин 1960]), всё же принадлежит индивидууму, имеет своим субстратом взаимодействие полушарий в их функциональной асимметрии и формирует индивидуальную субъективную картину мира (см.: [Леонтьев 1983]). Возможно ли сопоставить культуру по предложенным критериям (код и носитель) с ранее изученными регуляторными системами? И возможно ли подвести естественно-научное обоснование под различные концепции культуры, возникшие к настоящему времени? Предложенная теория уровней знаковой регуляции позволяет построить непротиворечивую теорию культуры, включающую уже доказанные ранее теории культуры как частные случаи.

Гомеорезис[ix] системных объектов протекает в соответствии с принципом конгруэнтности, который подразумевает, что сложный объект развивается таким образом, что каждая новая подсистема является дериватом самой системы и поэтому наследует ее свойства и функции. Это означает, что культура как продукт и свойство сознания (постнеклассические принципы познания, а именно – принцип дополнительности позволяет объекту быть одновременно и продуктом, и свойством, и даже условием самого себя) генеральной, системообразующей функцией имеет регуляторную (как наследуемую от метасистемы), а остальные (предлагаемые разнообразными концепциями культуры) сервильны по отношению к корневой.

Такая интерпретация функций культуры отвечает установившемуся в современной культурологии определению культуры как способа и формы существования, связанных с использованием искусственных средств взаимодействия с действительностью, имеющих материальное (искусственные органеллы – орудия труда, заменяющие отсутствующий коготь, клык и т.д.) и идеациональное (искусственные регуляторы поведения – нормы, традиции, право, политику, этику и т.д., замещающие инстинкты) содержание. Материальные и идеациональные артефакты выступают в этом случае как способы регулирования отношений в системе человек – среда, где среда понимается как социоприродная система, так как средой для индивидуума также выступают другие члены сообщества.

Традиция, помещающая культуру в контекст Универсальной эволюции, восходит к так называемому материалистическому подходу, который только в нашей стране ассоциируется исключительно с марксизмом. На самом деле, современник Маркса Э. Капп предложил концепцию культуры (второй природы) как экстериоризации органов человеческого тела [Стёпин 2011, 21]. Опираясь на эти идеи (техноцентризм Каппа и материализм Маркса), а также на идеи Г.Н. Поварова об изменении системной сложности техники, В.С. Стёпин разрабатывает концепцию культуры как «неорганического тела» человека. Развитие культуры им видится как «появление новых средств производства, которые, в свою очередь, предполагают развитие самого человека как субъекта производственной деятельности» [Там же, 25]. Центральной идеей этой концепции является положение о двух взаимосвязанных компонентах материального существования человека (биологического тела и «неорганического тела цивилизации») [Там же, 27]. Но здесь обнаруживается редукция другого рода – сведение культуры к инструментальной функции, техноцентристская редукция. На наш взгляд, перспектива этой концепции – культуры как неорганического тела человека – связана с включением в систему культуры сознания как атрибутивного свойства человека и как онтологической структуры.

Сознание, которое представляет собой регуляторную систему шестого уровня (ранее мы об этом говорили), в соответствии с принципами организации сложных саморазвивающихся систем имеет как элементы, унаследованные от предыдущих уровней, так и специфические. Культура как регуляторная система седьмого уровня, являясь дериватом регуляторных систем первого порядка, также должна включать принципы предшествующего уровня и новые элементы как необходимые ингрессивные (опосредующие) механизмы[x]. И если техника и, в целом, материальная культура, как справедливо считает Стёпин вслед за Капом, – органопроекция биологического тела человека, то должны существовать и остальные проекции человека как сложной системы. Человек как тетратрофное[xi] существо, обеспечивающее собственное существование посредством сложной целенаправленной деятельности, регулирует отношения со средой (природной и социальной) инстинктами, унаследованными от гетеротрофов и триотрофов (животных), и проекцией инстинктов, регуляторной системой более высокого уровня – нормами, правилами, законами. Эта проекция человеческой природы конституирует социальную культуру. Проекцией репрезентации, существующей и у высших животных, которые обладают способностью оперировать образами предметов, отсутствующими в поле восприятия, являются когниции[xii]. Когниции – цели, истины, смыслы – конституируются как система духовных ценностей. Таким образом, структура культуры связана с ее генезисом и представляет собой систему, состоящую из трех функциональных блоков: а) технологическая культура, обеспечивающая материальное воспроизводство популяции; б) социальная культура, обеспечивающая организацию популяции и регулирование ее взаимодействий – нормы, правила, законы и их институты; в) духовная культура, обеспечивающая мотивацию, целеполагание и гносеологические средства деятельности.   

Итак, системообразующей функцией культуры является регуляторная функция. Культура как регуляторная система седьмого уровня возникла у тетратрофных организмов, т.е. питающихся органическим веществом организмов, способных к самостоятельной активности, к символическому отражению действительности и, вследствие этого, порождающих новый «субстрат», продукт своей деятельности – пространство смыслов, индивидуальное и общекультурное (так называемая «генерирующая функция сознания» [Зинченко 1991]). Таким образом, системообразующим фактором для возникновения культуры предстаёт тетратрофное питание; генеральной функцией культуры – регулирование взаимодействий с действительностью. При этом функции культуры, выделяемые в рамках информационной, аксиологической, технологической и т.д. концепций культуры, сервильны по отношению к фундаментальной (см.: [Плебанек 2009]).

Вывод о регулирующей функции культуры напрашивается и из организационных законов, сформулированных задолго до возникновения общей теории систем А.А. Богдановым (см.: [Богданов 1989]), который выдвинул идею культуры как механизма ингрессии (опосредствующего механизма – от «вхождение») между обществом и природой. Понимание культуры как ингрессивного механизма позволяет обосновать концепцию культуры в категориях позитивного знания, не прибегая к биологизаторским редукциям (см.: [Плебанек 2011]). Способность к созданию искусственных знаков-символов, породившая сознание, эволюционировала в новую регуляторную систему – культуру как способ и форму существования человеческих сообществ, регулирующих отношения со средой посредством материальных и ментальных артефактов.

Из данного дискурса можно сделать два существенных частных вывода. Культура как одна из регуляторных систем нашла своё место среди всех систем Универсума независимо от их природы (физической, биологической, психической, символической). Главная функция культуры (как и главная функция психики и сознания) – регуляторная, остальные атрибутируемые ей функции – служебные. Центральная сквозная мысль предлагаемой гипотезы – неживая материя, живая материя, нервно-психические системы, сознание и культура выстраиваются в строгую иерархическую последовательность подсистем Универсума и объединяются в метасистемном понятии систем регуляции и самоорганизации.

Коды и субстраты культуры

Поиски носителя культурной информации следует начинать с определения субстрата. Субстратом регуляторной системы седьмого уровня является артифицированная среда и система отношений её создателей, субъектов социальных отношений: материальная (искусственная природа), идеальная (культурная память, искусство и наука) и нормативная (искусственные регуляторы поведения). Артифицированная среда (от лат. artefactum – искусственно сделанное). Это среда не только сделанных предметов, но и «сделанных», генерированных культурных образов, культурных архетипов – знаковых систем. Произведенные, не извлекаемые из естественной среды поведенческие образцы, паттерны культуры служат уже не способом трансляции моторных навыков, обеспечивающих функционирование организма, а способом трансляции символов и смыслов. Так один и тот же моторный паттерн может служить символом совершенно различных смыслов в разных культурах: например кивок головы может расцениваться как знак согласия и несогласия, прикосновение может восприниматься как знак дружеского расположения и агрессии и т.д. Многие виды деятельности, несмотря на их сходство с естественными формами жизнедеятельности – например, охота (в современной культуре как способ релаксации), танец (в традиционной культуре как тренинг производственных действий – имитация полевых работ, военных действий и т.д. (см.: [Лекович 1976]) – и кодирующий механизм) – приобрели в артифицированной среде самостоятельное и символическое значение. Даже способ биологического воспроизводства человека в культуре почти утратил связь с естественными функциями организма и приобрел как символический смысл, так и символические формы реализации.

Артифицированная среда для успешного взаимодействия с ней и социального функционирования в ней требует и особых, искусственных средств регулирования этих взаимодействий. Что именно в культуре, как регуляторной системе, является этим средством регуляции, т. е. кодом?

Сознание как регуляторная система имеет кодом слово-понятие, т.е. знаково-символический код. Соблазнительно пойти далее традиционным путем и признать за словом, т.е. за языком, и функцию культурного кода. Тем более роль языка в функционировании культуры и социализации и инкультурации индивидуума невозможно оспорить. Но, как подчеркивает М.К. Петров, «социокоды других очагов культуры [неевропейских] построены без участия таких структур высокой общности лингвистического происхождения и что языковых типов значительно больше, чем типов культуры, так что непосредственная и однозначная связь между социокодом и языком как средством и орудием общения вряд ли существует» [Петров 1991, 40]. Добавим, что часто лингвистическая общность разбита различным социокодом (индоевропейская), и напротив, для смешанной лингвистической общности может быть один социокод (китайская, арабская). То есть слово и язык не являются и не могут являться культурным кодом.

Если принять в качестве парадигмального основания концепции культуры положение о естественных истоках возникновения культуры, то мы должны найти и естественные способы формирования культурных кодов. Понимая под культурой способ обеспечения жизнеспособности, – способ регуляции отношений со средой посредством производства артефактов (искусственных органелл – орудий, искусственных ограничителей – норм и искусственных, сотворенных когниций – знаков), мы должны обнаружить не только носители регуляторных воздействий, информации, но и естественные способы их формирования. Ведь сами предметы не научают обращению с ними.  

Между тем данные современной антропологии свидетельствуют, что материальные артефакты (первые примитивные орудия труда) намного старше – от 2,5 до 3 млн. лет (архантропы, хабилисы), чем материальные свидетельства о наличии членораздельной речи (эндокраны со следами развитых речевых зон и строение челюстно-лицевой зоны) – от 100 до 50 тыс. лет (палеоантропы) (см.: [Бунак 1980; Козлова 2005]). Поэтому транслятором регуляторных воздействий в доречевой период – культурным кодом – не могут являться ни понятие, ни архетип, ни какой-либо другой объект, передаваемый вербально. Несмотря на кажущуюся невозможность найти способ трансляции символов в доречевой период, наличие способности к символизации (которую можно предположить исходя из способности создавать артефакты и «счётные», сгруппированные по пять или семь зарубки на так называемых «жезлах» – больших берцовых костях животных) обязывает сделать заключение о существовании таковой.

Палеопсихологические и антропологические исследования синполитейных обществ показали, что основная роль в трансляции хозяйственных, социальных и, вообще, культурных стереотипов на ранних этапах культурогенеза принадлежит гаптическим средствам (см.: [Режабек 2003; Ананьев и др. 1959; Ананьев 1961]), - даже при наличии членораздельной речи. Гаптические средства трансляции детерминировали возникновение ритуала – повторяющихся поведенческих стереотипов, закрепляющих формы деятельности в психомоторной форме. В свою очередь, из ритуала возник культ, - из него в некоторых концепциях (например, Н. Бердяев, Э. Кассирер и др.) выводится культура. Гаптические средства трансляции стали той основой, на которой сформировался танец; первоначально танец представлял собой стереотипизированные приемы хозяйственной деятельности. В современном фольклорном танце эта связь видна до сих пор [Лекович 1976]. Только появление материального носителя устной речи – письменности детерминировало передачу функций культурного кода от гаптических средств к символу – абстрактному понятию. Таким образом, как считает Режабек, кодирование может осуществляться гаптическими средствами. «Ритуал есть кодирование информации в телесных движениях, принимающее социально-нормативный вид» [Режабек 2003, 81].

Все это говорит о том, что кодирование единиц культурной информации происходит не обязательно в вербальной форме. Как показывают современные комплексные исследования, культура как способ обеспечения жизнеспособности популяции возникла до формирования членораздельной речи (см.: [Беломестнова 2004]). Речь формировалась в процессе культурогенеза для обслуживания принципиально нового типа жизнедеятельности и нового типа регулирования отношений со средой. Поэтому, как сказано ранее, в первоначальном субстрате – артифицированной среде, кодирующим сигналом выступали гаптические средства, что и послужило системообразующим фактором – причиной формирования культа. Причем первые достоверные признаки культа – захоронения, орудия труда, напрямую не использовавшиеся в трудовой деятельности и др. – появились даже раньше, чем признаки членораздельной речи (последняя появилась от 100 до 50 тыс. лет назад, а признаки культа – 140 тыс. лет назад) (см.: [История первобытного общества 1986]).

В естественно-научной парадигме, где культура понимается как одна из эволюционно формирующихся регуляторных систем, культ (совокупность ритуализированных программ деятельности с почитанием некоторых как материальных, так и идеациональных объектов) считается производным от способа обеспечения жизни, связанным с генерацией и утилитаризацией искусственных средств взаимодействия с действительностью (см.: [Плебанек 2011]). Может быть, именно культ (или культурные ритуалы) предстает таким социокодом?..

Со времени конституирования наук об обществе и человеке принято считать, что специфика объекта такова, что между естественным знанием и социогуманитарным существует почти непроходимая пропасть. Вместе с тем в последнее время формируется новая научная парадигма, в которой выстраивается методология познания, помещающая и объект естественных наук, и объект социогуманитарных наук в одно исследовательское поле (см.: [Лекторский 2004]). Концепция Универсальной эволюции и теория уровней знаковой регуляции помещают сознание и культуру в восходящий ряд регуляторных систем и открывают возможность для использования всего методологического арсенала, накопленного как в социогуманитарном, так и в естественном. При этом соблюдается принцип изоморфизма (гомеорезиса) и известный критерий мощности теории – предлагаемое концептуальное построение включает в себя большинство предшествующих теорий генезиса и строения психики, сознания и культуры в качестве частных компонентов или механизмов, что позволяет не отрицать достижения предшествующей мысли, а подтвердить ее в бесконечном процессе познающей деятельности человечества.

Литература

Акмаев 1996 – Акмаев И.Г. Современные представления о взаимодействиях регулирующих систем: нервной, эндокринной и иммунной // Успехи физиологических наук. 1996. Т. 27. № 1. С. 3-20.

Акмаев 1998 – Акмаев И.Г. Взаимодействие нервных,  эндокринных и иммунных механизмов мозга // Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 1998. № 3. С. 54-56.

Ананьев и др. 1959 – Ананьев Б.Г., Ломов Б.Ф., Веккер Л.М., Ярмоленко А.В. Осязание в процессах познания и труда. М., 1959.

Ананьев 1961 – Ананьев Б.Г. Теория ощущений. Л., 1961.

Беломестнова 2004 – Беломестнова Н.В. Реальности нашего бытия (третья реальность в мифах современности) // Труды научного семинара «Философия — образование — общество» 1-7 июня 2004 г., г. Гагра / Под ред. В.А. Лекторского. М., 2004. Т. 1. С. 95-106.

Беломестнова 2005 – Беломестнова Н.В. О фундаментальной функции психики // Ананьевские чтения – 2005: Материалы научно-практической конференции 25-27 октября 2005 г. / Под ред. Л.А. Цветковой, Л.М. Шипицыной. СПб., 2005. С. 8-9.

Беломестнова 2007 – Беломестнова Н.В. Уровни знаковой регуляции (от простейших до человека) // Психология человека: интегративный подход. Сб. статей / Под ред. В.Н. Панферова. СПб., 2007. С. 15-35.

Беломестнова 2008^а – Беломестнова Н.В. Этапы формирования понятия психического в архаическом сознании // Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале 20-25 октября 2008 г. М., 2008. Т. III. С. 152-154.

Беломестнова 2008^б – Беломестнова Н.В. Системообразующий фактор генезиса психики // Материалы Международной научно-практической конференции «Ананьевские чтения – 2008», 21-23 октября 2008 г. Санкт-Петербург / Под ред. Л.А. Цветковой, Н.С.Хрусталёвой. СПб., 2008. С. 174-175.

Беломестнова 2008^в – Беломестнова Н.В. Эволюционное  древо регуляторных систем организма // Современные проблемы биологической психиатрии и наркологии / Под ред В.Я. Семке, Т.П.Ветлугиной. Томск, 2008. С. 34-36.

Беломестнова 2011 – Беломестнова Н.В. Дефиниция психики как методологическая проблема // 125 Лет Московскому психологическому обществу: Юбилейный сборник РПО. В 4 т. Т. 1 / Отв. ред. Д.Б. Богоявленская , Ю.П. Зинченко. М., 2011. С. 81-83.

Богданов 1989 – Богданов А.А. Тектология: (Всеобщая организационная наука). В 2 кн. Кн. 1 / Отв. ред. Л.И. Абалкин и др. / Отд-ние экономики АН СССР. Ин-т экономики АН СССР. М., 1989.

Бунак 1980 – Бунак В.В. Род Homo, его возникновение и последующая эволюция. М., 1980.

Веккер 1974-1981 – Веккер Л.М. Психические процессы. Т. 1-3. Л., 1974-1981.

Зинченко 1991 – Зинченко В.П. Миры сознания и структура сознания // Вопросы психологии. 1991. № 2. С. 15-36.

История первобытного общества 1986 – История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М., 1986.

Козлова 2005 – Козлова М.С. Эволюция человека: прошлое, настоящее, будущее. М., 2005.

Лекович 1976 – Лекович В.П. Обычай и ритуал как способы социальной регуляции поведения // Психологические проблемы социальной регуляции поведения. М., 1976.

Лекторский 2004 – Лекторский В.А. Возможна ли интеграция естественных наук и наук о человеке // Вопросы философии. 2004. № 3. С.44-50

Леонтьев 1972 – Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1972.

Леонтьев 1983 – Леонтьев А.Н. Образ мира // Избранные  психологические произведения. В 2 т. / Под ред. В.В.Давыдова и др. М., 1983. Т. II. С. 251-261.

Петров 1991 – Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1991.

Плебанек 2009 – Плебанек О.В. Системный характер функционирования культуры // Научные труды кафедры культурологии и глобалистики (к 20-летию кафедры) / Под ред. И.Ф. Кефели. СПб., 2009. С. 42-51.

Плебанек 2011 – Плебанек О.В. Культура – классический объект постнеклассического знания. СПб., 2011.

Пономарев 1960 – Пономарев А.Я. К вопросу о природе психического // Вопросы философии. 1960. № 3. С. 88-99.

Режабек 2003 – Режабек Е.Я. Мифомышление (когнитивный анализ). М., 2003.

Сеченов 1947 – Сеченов И.М. Избранные философские и психологические сочинения. М., 1947.

Спиркин 1960 – Спиркин А.Г. Происхождение сознания. М., 1960.

Стёпин 2011 – Стёпин В.С. Культура в контексте цивилизационных перемен // Стёпин В.С. Цивилизация и культура. СПб., 2011.

Челпанов 1926 – Челпанов Г. Очерки психологии.  М.-Л.

Шмальгаузен 1968 – Шмальгаузен И.И. Кибернетические вопросы биологии. М., 1968.