Л.В. СКВОРЦОВ. Информационная культура и цельное знание. М.: изд-во МБА, 2011, 440 с. (Humanitas).

Эта книга, содержащая анализ проблем и их решений в сфере информационной культуры, философии, антропологии, когнитологии и многих других разделах человеческого знания,  читается как интеллектуальный детектив. В нем тенденции и глобальные вызовы современного цивилизационного процесса надвигаются на читателя, сплетаются в узел апорий, но тут же получают в анализе автора, опирающегося на авторитетные исследования, свои решения и перспективы дальнейшего развития, чтобы почти тут же вновь сплестись в другое диалектическое противоречие, – и снова разрешиться новым качественным вектором прогресса мысли.

На основе обобщения современной ситуации в информационной культуре Л.В. Скворцов переходит к рассмотрению духовных аспектов жизни общества, затем - к философскому исследованию и оценке функций информации и культуры, места в них человека; анализируются функция когнитологии как науки, ее связь с метафизикой и философской антропологией, отношение к трансцендентному. Дается подробная расшифровка этих положений. В последних главах показана терапевтически-катарсическая роль философии, которая транслирует человеку цивилизационные ориентиры в мире, дает обоснование его возможности ставить цели, достигать их и выживать, демонстрируя уникальность цельного знания, которым он в состоянии обладать – один среди всех существ. В рецензии я вынужден ограничиться обзором лишь некоторых идей, дающих представление, как кажется, о разных и репрезентативных аспектах мысли автора.

Мир культуры (основной тезис Л.В. Скворцова) – это специфический мир субъект-объектной феноменальной реальности, которая обладает смысловой структурой. В ней, с одной стороны, мир вещей и явлений обретает смысл лишь в своей соотнесенности с субъектом. С другой стороны, в феноменальной реальности жизнь субъекта обусловлена определенными качествами объективности. В мире культуры человек схватывает свое бытие как смысловое целое, с этим связана и символическая, символизирующая  способность человека. Именно благодаря ей человек может строить свой цивилизационный мир. Смысловое целое культуры возникает исторически, соответственно формируются и типы локальных культур. Культуры взаимодействуют путем диффузии или следуют принципу самоизоляции. Специфика феноменальной реальности диктует и специфическую гносеологию культурологии – гносеологию цельного знания, которая требует не только постижения объективных явлений и их закономерностей, но и определения такого структурирования феноменов, которое соответствует принципу гомеостазиса бытия субъекта. Культура исторически становится духовным механизмом разрешения, казалось бы, неразрешимых социальных противоречий. Она является адекватной предпосылкой вхождения индивида в социум, а эрозия культуры ведет к образованию лавины конфликтов на всех уровнях общественной жизни.

Обычно полагают, замечает автор, что информационное общество и универсальная информационная культура несут с собой возможность разрешения всех основных цивилизационных противоречий. Это – иллюзия, ибо, разрешая ряд фундаментальных противоречий, информационное общество несет с собой свои специфические противоречия. Оно – разновидность постиндустриального общества, его специфика – универсальный охват жизни общества информационными технологиями, которые затрагивают фундаментальные основания существования людей, порождают компьютерного человека, особенность которого в его отношении к миру через компьютерные и телекоммуникационные системы, он видит мир через информационную призму, созданную другими людьми. Осознание возможности информационных манипуляций рождает компьютерного сверхчеловека, признающего лишь способность управлять созданием информационных сетей и проникать в них, формировать информационные поля, создавая информационную цивилизацию, действующую по отличным от исторически сложившихся норм жизни. Здесь, как подчеркивает автор, возникает фундаментальная проблема типа ментальности компьютерного сверхчеловека. Ведь он, как и все люди, подвержен влиянию привычек и стереотипов, субъективных представлений, а в данном случае субъективизм одного человека может стать причиной злоключений и даже катастрофы всего общества. Вместе с тем, информационная культура позволяет находить технически тот средний путь, который в традиционной культуре был нереальным. Она снимает полярность социокультурных установок централизма и децентрализации, индивидуализма и коллективизма. Если, например, создается база данных с огромным объемом информации, то это – проявление централизма. Вместе с тем, если ею может пользоваться любой потребитель, - это уже выражение реальной децентрализации. Культура становится элементом информационного поля: она выходит из своей этнической, национальной, социальной сферы и попадает в универсальную информационную среду. Информационное поле не имеет цели вне себя самого. В этом смысле можно говорить о самодостаточности информации как феномена влияния.

Формирование глобальных информационных полей меняет духовную ситуацию современного мира: индивиды получают возможность своей самоидентификации в универсальных терминах. Человек в своем самоопределении становится все менее зависим от языка, культуры, этнической принадлежности. Так возникают структуры негосударственных связей и отношений, проникающих в различные сферы жизни: «Рождаются космополитические общности различного толка: потребительские, религиозные, философские, культурные, спортивные» (с.28).  Информационная основа самоидентификации рождает коллективы, которые не имеют ни экономического, ни политического цемента, тем не менее, они могут быть чрезвычайно долговечными. Информационная культура вызывает эрозию традиционных – религиозных и идеологических – критериев, определявших иерархию смыслов, порядок высших и низших ценностей. Здесь критерием выступает сам индивид и его самочувствие. Информационные поля способны погружать субъект в специфическое бытие виртуальной реальности. Информационное поле – это объективированная виртуальная реальность, субститут действительной реальности. Специфика виртуального бытия определяется заключенным в нем тождеством бытия и небытия, виртуальное бытие – это становление (ключевое понятие в «Логике» Гегеля), считает автор (см. с.47). В структуре информационной культуры общенациональный разум обретает свой эмпирический эквивалент в виде наличных банков знаний, экспертных систем, доступ к которым обеспечивается современными техническими возможностями. Анализ сущности информационных катастроф показывает возросшее влияние нематериальной реальности на материальную, что, в свою очередь, ставит проблему осмысленного «строительства» информационной нематериальной реальности (см. с.95). Важный аспект этого процесса – коренной сдвиг в понимании критериев подлинности жизни: из сферы реального бытия критерий подлинности переходит в сферу виртуального бытия. Однако, получая свободу выбора в виртуальном мире, человек вместе с тем обретает и иллюзию достижения состояния абсолютной свободы.

Таким образом, когда возможности информации рассматривают в качестве основного направления интеллектуального прогресса, обусловливающего неизбежность «отмирания» универсальных социально-правовых и нравственных норм цивилизации, возникает противоречие между информацией и гуманитарным знанием. Последнее формируется на основе цивилизационного самосознания или посредством исторически складывающихся традиций, имеющих смысловой, а не технический характер. Смыслы определяют и синтагмы воздействия гуманитарного знания на массовое сознание (см. с. 227-229). В ХХ в. традиционные представления о высших исторических смыслах как цели политики начинают вытесняться концепциями «биовласти», т. е. идеей господства самого сильного и разработкой технологий влияния путем использования структур массовой информации. Возникает и философское обоснование этих тенденций. Чтобы легализовать идею «глобальной привилегии», необходимо преодолеть «философскую инерцию» сократической культуры, на которую традиционно опиралась западная цивилизация. Сократическая культура основывается на признании приоритета идеи общего блага. Теперь же привилегию блага для избранных следует представить как необходимое условие выживания. В этом случае социальное самосознание будет опираться не на понятия общей нравственности и прав человека, а выводиться из биополитической характеристики населения. Теоретическая легитимизация такой операции требует освобождения гуманитарного знания от «антропоцентрической иллюзии», возникает необходимость семантической адаптации «нормального» восприятия обыденным сознанием массовых убийств. В XX в. были легитимизированы две основные формы такой семантической подготовки. Это деление «враг народа» versus «слуга народа» и «высшая раса» (paса господ) versus «низшие расы» (недочеловеки). Обе, замечает автор, «работали» достаточно эффективно. С торжеством информационного общества стихия массового сознания воспринимает цивилизационную синхронизацию как продукт утверждения гегемонии доминирующей культуры. Определяющим общим качеством информационно-манипулятивной культуры является ее приоритетная ориентированность на достижение успеха и практических целей, происходит подчинение истины утилитарному подходу. Культурная гегемония определяется способностью внушения культурных стандартов независимо от их качества. Автор показывает, как с помощью современных технологий осуществляется информационное давление на страны-мишени. Не случайно некоторые теоретики рассматривают современную информационную политику как специфическую форму ведения войны, когда правомерны такие понятия, как «сетевая война» или «кибервойна».

Однако, как отмечает директор Центра культурологических исследований Голдсмит-колледжа Лондонского университета С. Лэш, эпоха этих технологий начинает подходить к своему завершению. Для постгегемонистской эры на передний план выходит тип власти, которая действует не как механизм, а как сама «жизнь». Лэш считает, что экстенсивная политика вытесняется политикой интенсивности, а это означает переход от «эпистемологического» режима власти к «онтологическому»; от власти и политики в терминах нормативности к режиму власти, основанному на «фактичности». Это – общий переход от норм к факту в политике (см. с. 235). Лэш воспроизводит концепцию Уолтера Бенджамина, противопоставляющую эпистемологический и семиотический язык суждения онтологическому языку творчества, физического − метафизическому, экстенсивного − интенсивному. Язык становится все более онтологическим и все менее семиотическим или эпистемологическим. Онтологический режим влияния на сознание человека означает вытеснение доминирующей функции смысла слова доминирующей функцией смысла вещей – автомашин, рекламы, витрин, ассортимента товаров на формирование предпочтений человека. Согласно Лэшу, в противоположность «эпистемическому» «реальное» не имеет языкового выражения. Онтологический порядок возникает в результате многообразных самоопределений, которые размывают универсальные принципы и представления. Человек сам выбирает порядок своих действий, но при этом тип его поведения не следует универсальным цивилизационным принципам и нормам, сближаясь, таким образом, с типом поведения других живых организмов. Вещная ориентация в поведении человека означает конец абстрактной этики, универсальных абстрактных норм.

Такая ситуация отражает новый тип глобальных коммуникаций, изменяющих традиционную сущность правил поведения, так что становится невозможным основанное на общих нормах гражданское общество, тем более глобальное. Начинает доминировать не столько стремление к понятиям, сколько массовая жажда ощущений и впечатлений (см. с. 236-237). Отходя от принципов гуманитарного знания, человек впадает в полную зависимость от манипулятивной культуры. Следствием становится эрозия фундаментального качества человека – способности свободного выбора. Позитивистская традиция перерастает в крайний эмпиризм мира вещей и событий, соединенного с виртуальным бытием, в котором человек играет роль исполнителя требований порядка, установленного внеперсональным, нечеловеческим интеллектом. Это ведет к духовному опустошению человека, распаду целостного восприятия жизни, без которого нет понимания ее смысла. Налицо кризис разума, сопровождаемый технологизацией и медиатизацией самой жизни. Возникает ориентация на создание цивилизации, основанной на идее киборга. Эта идея кажется соответствующей современным тенденциям научно разработанной коррекции человека, его физических недугов и интеллектуальных ограниченностей. Поиск нового цивилизационного субъекта оправдывается тенденциями превращения народа в аморфную толпу, которая утратила свою единую культурную сущность и поэтому не может найти своего места в эволюции цивилизации.

В этой ситуации начинают искать «подлинность», которая компенсирует фальшь и противоестественность межличностных отношений. Наблюдаются попытки вдохнуть новую жизнь в теистические представления, либо легитимизировать общую форму теистической ментальности как механизм цивилизационной суггестии. Теистический гуманизм, несмотря на свою неопределенность, полагается более подходящим для современного мультикультурального мира. C метафизическим подходом начинает перекликаться и научно-техническое видение исходной сущности бытия как знаковой реальности. В точном восприятии знаковой реальности более адекватными оказываются новейшие компьютеры. Освобождение от «антропоцентрической иллюзии» означает, что математический расчет должен стать основанием для принятия человеком правильных решений во всех обстоятельствах жизни. Но математические и естественно-научные подходы к решению гуманитарных проблем оказываются ограниченными. Л.В. Скворцов приходит к выводу, что истина закона свободы постигается через высшие переживания субъекта, соединяющего его собственную сущность с сущностью Универсума.

Это – опыт особого типа, несущий в себе универсальное знание, переживание исходного состояния Бытия. Философские рефлексии связаны именно с этим опытом. Из этого переживания исходит энергия, которая изменяет жизнь не только отдельных личностей, но и жизнь цивилизации в целом. Так, кочевые арабские племена, не являвшиеся сколько-нибудь значительным историческим субъектом, под воздействием пророка Магомета, давшего толкование сущности скрытой от глаз основы Бытия, превратились в мощную силу, сломившую сопротивление своих соседей, и через сто лет оказались под Пуатье. Это – не переход одного и того же количества материи и энергии из одного состояния в другое, а интенсивное нарастание исторической энергии из «ничего», происходящее из нового смысла, разрушающего старые и вместе с тем определяющего новое целое, которое из себя черпает энергию. Специфика новых смыслов – в их синергетическом воздействии: старые элементы «складываются» таким образом, что рождается новое энергетическое качество. Но с гегемонией компьютеров приходит и новая логика, в которой Ж. Ф. Лиотар увидел путь к коммодификации (превращению в товар) и меркантилизации знания, а вместе с тем и его инструментализации. Однако как быть с той «частью» реальности, которая в принципе не поддается компьютерной обработке? Это реальность двух видов. Во-первых, это бесконечность универсума и, во-вторых, это свобода человека как бесконечность его внутреннего мира. Специфика гуманитарного знания определяется именно тем, что оно дает свое категориальное осмысление этих реальностей. Их «рационализация» оказывается возможной в специфических категориях – таких, как Абсолют и Ничто. Все основные цивилизации в конечном счете выстраивают свой образ жизни в соответствии с ориентацией на тот или иной образ Абсолюта, позволяющий синхронизировать массовое поведение и тем самым минимизировать неопределенность бытия. Знание сущности высшего смысла – это основание истинности и конкретного смысла цивилизационного знания, которое при этом получает статус всеобщности. Это открывает возможность смыслового контакта с миром. Понимание в этом контексте обретает характер постоянного самоопределения.

Но как можно говорить о самоопределении как истине? Ключ к ответу дают слова Гёте: «So Wahr, So Seiend». Истина открывается как полнота бытия даже в отдельном феномене жизни. Материальная сторона жизни, не имеющая внутреннего смысла, и идеальная форма без материального исполнения не составляют истину. Постижение истины всего как сущего оказывается адекватным тогда, когда удается в чувственном опыте открывать его скрытый смысл. И это – задача метафизики, понятия которой могут выявлять истину и неистину реальной жизни человека. Но как возможно теоретическое воссоздание метафизики после ее разрушительной критики? Ответ на этот вопрос автор книги находит в анализе концепций Х. Г. Гадамера об искусстве, через которое происходит прикосновение к скрытой сущности всего, понимаемого как «Абсолют». На чем может быть основана новая парадигма истины цивилизационного бытия? Информация как явление конкретной рациональности и практической ориентированности свободна от идеологического контекста, она истинна как реальный феномен, как событие. Информационная реальность превращается в «заместителя» подлинной реальности, ее занавес отделяет сознание человека от сущности субъект-объектной цивилизационной реальности. Появляется тенденция поглощения информацией всей сферы гуманитарного знания. Реально же в ключевые условия цивилизационной стабильности входит философская и культурологическая составляющие.

Опыт XX в. доказал, что успех социального и экономического развития сопутствовал тем странам, которые сохраняли свою цивилизационную стабильность. Реальность цивилизационных констант обеспечивала устойчивость и последовательность экономического и социального прогресса. Однако для России XX в. была характерна последовательная и осознанная деструкция своих цивилизационных констант, которые придают устойчивость социальной эволюции при любой модернизации. Именно поэтому Россия с ее богатыми ресурсами и талантливым народом периодически оказывается в тяжелейшем положении. Гуманитарное знание – это второе полушарие сферы научного знания (первое полушарие – это естественно-научное знание). Рассматривая проблему легитимности методологического «расширения» сферы научного знания, допустимости учета духовной истины в научном дискурсе, Л. Скворцов полагает - основываясь на работах Х. Лейси, - что «принцип нейтральности» последнего легитимизирует специфику гуманитарного знания как научного, что дает возможность освободить научное знание от односторонности сциентизма и объяснить явления, которые ранее обходились научным исследованием. Для понимания этого процесса эвристична роль когнитологии. Искусно сконструированный когнитологический образ может оказывать существенное влияние на реальную жизнь людей. Негативные когнитологические образы оказывают деструктивное влияние не только на отдельных личностей, но и на целые народы и страны. Когнитологический образ самого человека тоже меняется - прогресс кибернетики и информатики подводит к представлению, что в своей сущности человек является информационным организмом (инфоргом) (см. с. 320-321). В концепции Л. Флориди речь идет о создании технических субъектов, которые могут полностью заменить собой человека. Такая стратегия, а вместе с тем и прогресс научного знания не оставляют для человека позитивной перспективы. Формируется новая психология эгоцентрического аутизма, вершиной которого становится создание андроидов, которые будут обладать и машиннообученным выражением чувств. На фоне все более массового производства андроидов «другой» будет все шире восприниматься как «ад», произойдут глубокие изменению внутренних ориентаций в системе межсубъектных отношений. Всякое «живое» в системе отношений будет казаться «неудобным». Из обихода домашних общений будут вытесняться даже собаки, кошки и другие животные, которые сегодня считаются «друзьями». Этот процесс вытеснения будет освобождать средства, которые можно использовать для приобретения все более совершенных искусственных компаньонов. Речь идет об огромных суммах. Лучиано Флориди утверждает, что в 2007 г. в США на домашних животных было потрачено более 40 млрд. долл., – примерно столько же, сколько Саудовская Аравия планировала вложить в течение 20 лет для удовлетворения потребности в пресной воде. Возможен и кардинальный этический сдвиг: индивид в своем эмпирическом воплощении и своих несовершенных формах личного поведения может воспринимать себя в качестве симулякра когнитологического образа, а искусственный дубликат личности позиционируется как действительная ее сущность.

В середине XX в. возникают набирающие силу тенденции утверждения компьютерных версий разума и поведения человека. Ключевую роль в утверждении этих тенденций сыграли такие ученые, как Ньюэлл, Саймон, Чомски и Х. Патнэм. Их позиция усилилась раскрытием природы действия нейронов человеческого мозга, имеющей «дигитальный характер», т. е. действующей по принципу «on – off», «включение – выключение». Когнитивные операции, таким образом, могли конструироваться по типу «входа» и «выхода» («input» – «output»). Такое конструирование и становится истоком когнитивизма. Позиция последнего соответствует информационному прогрессу во всех сферах жизни, когда компьютер оказывает растущее влияние на типы мышления и речевой коммуникации. Однако оказывается принципиально невозможно выразить в компьютерной модели сознания контакт человека с трансцендентной реальностью. Если же исключить этот контакт, то человек утрачивает свою некомпьютерную парадоксальность, а вместе с тем и специфику, становится в один ряд с другими живыми организмами. Когнитивизм, который ассоциируется с компьютерно-репрезентационалистской теорией разума, стимулирует иллюзию освобождения научного мышления от «произвольных» спекулятивных «образов-схем». Но человеческая реальность в своей сущности является цивилизационной, субъект-объектной. Абсолютные смыслы закрепляются в цивилизационном самосознании как абсолютные ценности, определяющие однозначное толкование истины. Здесь истина трансформируется в абсолютную ценность.

Л.В. Скворцов через анализ массового сознания показывает, как процессы глобализации влекут за собой разложение традиционных цивилизационных структур: доминирует упрощенная ментальность – постановка целей и определение оптимальных средств их достижения. Такая ментальность соответствует компьютерной модели разума, а когнитивизм можно рассматривать как новую версию позитивизма, преодолевающую все формы современного метафизического мышления. Но он не может решить фундаментальные проблемы человеческой экзистенции. В этом контексте и возникает проблема истины Разума как соединения в одно альтернативных смыслов. Когнитологическая метафизика – это совокупность образов, воспринимаемых в качестве исходных ориентиров для подлинной самореализации человека в жизни, но вместе с тем выходящих за пределы реальных биологических, материальных потребностей. Через человека открывается интеллигибельная реальность, в которой Универсум раскрывает себя и свой смысл, а Разум является тем «механизмом», без которого смысл не откроется.

Автор предлагает исходить из очевидного факта, что духовная жизнь человека в ее многообразных формах – это «второе полушарие» Универсума. Первое составляет все многообразие материальных образований в их бесконечных превращениях, возникновениях и исчезновениях. Философская роль разума – это осмысление человеком своей космологической функции и выведение из нее форм поведения и образа жизни. Культурный космос становится частью универсума, автономной реальностью, детерминантом адекватного цивилизационного формирования и поведения человека. Массы двигаются под воздействием впечатлений и образов, а не под влиянием религиозных доктрин и философских систем, научных расчетов и взвешенных прогнозов. XX век рождает массовое общество, в котором под воздействием образного когнитивного стиля восприятия реальности масса объединяет в себе разнообразные элементы, превращаясь в «плюрального субъекта».

Рассматривая некоторые проблемы массового общества и плюрального субъекта с загадками его сознания, Л.В. Скворцов указывает, что когнитология фиксирует наличие двух миров – мира видимых явлений и мира, скрытого за явлениями, «тёмного» и несущего в себе потенциал неожидаемых проявлений. Альтернативные образы раскрывают формы виртуальной реальности, которые в своей совокупности создают плюральную когнитивную картину, ценность которой не исчезает с течением времени. Истинная стратегия навигации человека в мире – это органическое соединение в едином движении научно-технической и духовной составляющих. Ограничение сознания и замыкание его в мире, например, компьютерных игр во всем их богатом многообразии, ведет к потере навыка и способности к адекватной навигации, к духовной смерти человека.

Г.В. Хлебников