В статье анализируется книга «История эстетики», изданная в Санкт-Петербурге в 2011. Дается в целом положительная оценка труда коллектива петербургских исследователей, одобряется объективный подход к излагаемому материалу истории эстетических учений и концепция трактовки этой истории. Делаются предложения о необходимости дополнить рассмотрение эстетики ХХ в. панорамной картиной международного сотрудничества (Международные эстетические конгрессы и ассоциации). Книга предоставляет возможность для размышления о судьбе эстетики, которая  находится в поисках понимания современной художественной культуры и сама утрачивает свой традиционный статус во взаимодействии с другими областями знаний. Высказывается надежда на то, что в сумерках кризиса ее не покинет Мудрость –  «Сова Минервы», которая, по Гегелю, «начинает свой полет лишь с наступлением сумерек».

The article discusses the book  «History of Aesthetics,» which was published in 2011 in St.-Petersburg. Overall it gives a positive evaluation to the work of a group of St.-Petersburg scholars; it approves the objective approach to the stated material about the history of aesthetic doctrines and the way this history is treated. The author makes a suggestion that it is necessary to supplement an examination of 20^th-century aesthetics by a panoramic view of international cooperation (International aesthetic congresses and Associations). The book provides an opportunity for a reflection on the destiny of aesthetics, which is in search of an understanding of contemporary artistic culture and which itself loses its traditional status in interaction with other fields of knowledge. The author expresses hope that in the twilight of crisis the “Owl of Minerva” or Wisdom, which, according to Hegel, “begins its flight only when the twilight approaches,” will not leave it.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: эстетика, история эстетики, мудрость, системный плюрализм, марксизм, Гегель

KEYWORDS: aesthetics, history of aesthetics, wisdom, systemic pluralism, Marxism, Hegel

            Смею напомнить знаменитый гегелевский образ: «“Сова Минервы” начинает свой полет лишь с наступлением сумерек». В предисловии к «Философии права» мы читаем: «Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, это показывает, что некоторая форма жизни постарела, и своим серым по серому философия может не омолодить, а лишь понять ее; сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек» [Гегель 1934, 17-18].

         Образ Мудрости в виде «Совы Минервы»  у Гегеля непосредственно проецируется им на отношение искусства и науки об искусстве. По его мнению, «наше время по своему общему состоянию неблагоприятно для искусства» [Гегель 1968, 17]. С точки зрения гегелевской философской системы всё дело в том, что в развитии Абсолютной идеи искусство – необходимая, но преходящая ее форма, закономерно сменяемая более высокими формами – религией и философией. Это, вопреки распространенному мнению о взглядах Гегеля на искусство, не означает смерти искусства. Философ не посягает на надежду, что «искусство и дальше будет расти и совершенствоваться, но его форма перестала быть высшей потребностью духа» [Гегель 1968, 111]. Однако, как это ни парадоксально, такая ситуация, по воззрениям великого диалектика, способствует развитию эстетики, трактуемой им как наука об искусстве: «Наука об искусстве является поэтому в наше время еще более настоятельной потребностью, чем в те эпохи, когда искусство уже само по себе доставляло полное удовлетворение» [Гегель 1968, 17]. Итак, и в художественно-эстетической сфере «сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек»... 

            Суждение Гегеля о неблагоприятности нашего времени, в широком его понимании, для искусства многократно опровергалось. Но сама необходимость его многократного опровержения лишь свидетельствовала, что в нем есть нечто неопровержимое. Иначе бы уже (и еще) на памяти нынешнего поколения не возникали бы бурные дискуссии,  провоцируемые такого рода констатациями:

                                   Что-то физики в почете,

                                   Что-то лирики в загоне.  [Слуцкий 1989, 132].

В намерения пишущего эти строки не входит возвращение к этим дискуссиям, хотя даже великие художественные свершения XX– XXI вв. не уберегают от мысли, что человеческий гений в большей степени присутствует сейчас в науке и технике, чем в прежней его среде обитания. Но даже если массовое опошление художественнообразной продукции принять за подтверждение гегелевской констатации неизбежной судьбы искусства, опять же, по Гегелю, должна наступить эпоха расцвета эстетической теории. И она достигла значительного развития в международных масштабах, в том числе и в нашем отечестве, хотя развитие это неравномерно. В настоящее время, как мне представляется, наблюдается определенный спад в ее движении. Но даже если это так, не беда! В наступающих сумерках должна прилететь «сова Минервы», хотя бы в виде истории эстетики. Далеко не всякая концепция в эстетике может претендовать на право быть научной. Но история даже ненаучных концепций есть наука.

            Передо мной капитальная книга с названием «История эстетики» [История эстетики 2011]. Это учебное пособие изданно Издательством Русской Христианской гуманитарной академии в 2011 г. Насколько можно судить по вебсайту Русской Христианской гуманитарной академии, эстетика и ее история в ней не преподается (есть курс искусствознания). Разумеется, инициативу издания такой книги издательством Академии можно только приветствовать. Прискорбно лишь то, что в выходных данных книги даже не упомянуто, что книга создана в основном коллективом кафедры эстетики и философии культуры (ранее она именовалась кафедрой этики и эстетики)  Санкт-Петербургского университета. А ведь речь идет о сложившимся еще в 1960 г. коллективе ученых и преподавателей, много и плодотворно поработавших и ныне работающих в области эстетики. Притом, некоторые авторы новой «Истории эстетики» (Т.А. Акиндинова, А.Г. Погоняйло, В.В. Прозерский, Е.Н. Устюгова, Э.П. Юровская) участвовали в написании пятитомника «Лекции по истории эстетики», созданного кафедрой этики и эстетики тогда еще Ленинградского университета в 1973 – 1980 гг. под руководством и  научной редакцией проф. М.С. Кагана. Над новой книгой «История эстетики» трудилось 16 человек. Помимо уже названных, это – А.В. Апыхтин, Е. Вихрова, А.А. Грякалов, Н.С. Джежер, С.Б. Никонова, М.Т. Петров, Л.Н. Полубояринова, А.Е. Радеев, Н.М. Савченкова, В. Сергеев, А.М. Сидоров. Ответственные редакторы В.В. Прозерский и Н.В. Голик. Новый труд сотрудников кафедры посвящен памяти Моисея Самойловича Кагана.

            Следует отметить, что рассматриваемая «История эстетики» – капитальный  труд по истории эстетической мысли, изданный в постсоветское время[i]. Ему предшествовал пятитомник «История эстетической мысли» (1985–1990). Достигнутое ранее в нашей стране изучение источников истории эстетической мысли не утрачивает своей значимости и по сей день. Достаточно вспомнить восьмитомную «Историю античной эстетики» А.Ф. Лосева и исследования немецкой классической эстетики В.Ф. Асмуса, шеститомную «Историю эстетики. Памятники мировой эстетической мысли» (1962–1970) и целую библиотеку книг в серии «История эстетики в памятниках и документах» (порядка 60 книг!). Однако в методологическом отношении между исследованиями советского времени и постсоветского – «дистанция огромного размера».

            В советские времена следование идеологическим указаниям в духе официально трактуемого марксизма-ленинизма было условием опубликования работ по эстетике, в том числе по ее истории, прошлой и современной. Это было, конечно, не всё так просто, как порой представляется ныне. Но, что было, то было. Схематически говоря, классикам эстетической мысли предписывалось равняться на классиков марксизма-ленинизма, с которых начиналась любая библиография. Эпитет «буржуазный» был не только исторической квалификацией, но и клеймом. Отступление от принципа партийности в литературе, искусстве, философии и науке было наказуемо. Бывали времена, когда шаг «вправо» или «влево» оказывался смертельным. Идеализм представлял интерес только как антипод материализма. Интерес к современным течениям философской и эстетической мысли мог быть оправдан только их критикой.

            Но вот с начала 90-х гг. все эти ограничения рухнули. Однако возникла парадоксальная ситуация, когда свобода, по образному определению Михаила Жванецкого, стала напоминать «светофор, у которого горят три огня сразу». Поток философской литературы, в том числе книг по эстетике, ранее запрещенных отечественных мыслителей и зарубежных авторов, хлынувший на прилавки книжных магазинов, вызвал у некоторой части вузовских преподавателей и сотрудников гуманитарных институтов ощущение «парадигматической смуты», непривычную проблему самому решать мировоззренческие проблемы, а не доверить их  решение над всеми стоящей идеологии. Но вскоре было осознано, что реальный плюрализм различных воззрений, предполагающий диалог различных мировоззренческих концепций, представляет собой непременное условие плодотворного развития творческой мысли, как показывает и положительный, и отрицательный опыт истории философии и науки.              Поэтому авторы книги «История эстетики» поступили, на мой взгляд, совершенно правильно, исходя из принципа системного плюрализма, предполагающего объективное изложение истории эстетических учений во всем их разнообразии, образующих на каждом историческом этапе своего развития определенную динамическую систему, называемую Античностью, Средневековьем, Возрождением, Просвещением, Романтизмом и т. д. Притом, системный плюрализм, в отличие от несистемного, эклектического и релятивистского, плюрализма, не отрицает ценностного отношения к исследуемому историческому материалу. Принцип системного плюрализма позволяет не только констатировать факт плюрализма ценностей в истории человеческой культуры и в современном ее состоянии, но и усматривать разноуровневые системные связи между  этими ценностями. Это системы связи между индивидуальными, коллективными и социальными ценностями, между множеством «неповторимо ценных личных миров» в конечном счете образующих, по словам М.М. Бахтина,  «совокупность ценностей, ценных не для того или иного индивидуума и в ту или иную эпоху, а для всего исторического человечества» [Бахтин 2003, 43, 44].  В рассматриваемом труде через всю историю эстетики осуществляется утверждение гуманистических ценностей.

            Историко-эстетическая концепция книги выражена в самой ее структуре. «История эстетики» состоит из трех разделов: 1. Предыстория философско-эстетической мысли. 2. Классическая эстетика. 3. Эстетика ХХ века. Современные эстетические теории.

6 глав 1-го раздела охватывают материал от становления эстетического чувства человечества и специфики эстетического восприятия в культурх Востока через Античность, Средние века, XVII в. до Просвещения XVIII в. Последующие 8 глав 2-го раздела ведут нас от эстетики Канта через Романтизм, Шеллинга, Гегеля, Шопенгауэра к русской эстетике XIX в. 15 глав 3-го раздела, занимающего почти половину книги, знакомят нас с эстетической мыслью недавно ушедшего столетия. Заключительная глава вводит читателя уже в век нынешний. Такое построение истории эстетики сомнений не вызывает, разве что вопрос, почему Ницше, скончавшийся в 1900 г., позитивисты XIX в. и основатели неокантианства помещены в ХХ в. Чтобы вопросы такого рода не возникали, нужно было бы наименование 3-го раздела – «Современные эстетические теории» – не ограничивать этим веком.

            Авторский коллектив в целом удачно решал трудные проблемы, встающие перед историками эстетической мысли, как совместить историческое ее движение с логикой развития этой мысли, разнообразие предлагаемых концепций с выявлением магистральной линией развития теории эстетики, своеобразие национальных течений в эстетике с общим ее потоком. Естественно внимание, уделяемое истории отечественной эстетики, начиная с XVIII в. вплоть до ее состояния в нынешнем столетии.

            Учебное пособие не предполагает решение исследовательских задач в изложении исторического материала. Но, несомненно, ценной особенностью «Истории эстетики», созданной петербургскими учеными и преподавателями, является то, что немалое число глав написаны специалистами в той или иной области историко-эстетического знания. В целом текст книги находится на должном уровне философско-эстетической культуры. Жанр учебного пособия проявляется в том, что в конце каждой главы указывается соответствующая литература, подразделяемая на источники и материал для дополнительного чтения. Притом дополнительная литература аннотирована. Затем перечисляются темы семинарских занятий и темы курсовых работ. Судя по этому, речь идет об учебном пособии для университетского образования, и прежде всего на философских факультетах. Но, разумеется, контингент читателей этой книги не ограничен учебными заведениями. Стремящиеся к самообразованию и все интересующиеся эстетикой и ее историей будут благодарны за труд по созданию «Истории эстетики». Серьезным упущением, однако, следует считать отсутствие в книге именного указателя.

            В рамках настоящего отзыва нет необходимости и возможности характеризовать каждую из 30 глав книги. Хочу лишь подчеркнуть, что в них проводится принцип системного плюрализма. Иначе говоря, при изложении эстетических воззрений того или иного мыслителя объективно воспроизводится внутренняя логика этих воззрений и никто из них не получает партийный выговор за идеализм или другое идеологическое прегрешение. Автор 10-й главы, посвященной эстетике Шеллинга (В.В. Прозерский), раскрывая философские основания немецкого классического идеализма, убедительно показывает логику этого идеализма: «Философский способ мышления, охватывающий мир в целом, в отличие от конкретно-научного. анализирующего его по частям, оказывается необходимым, как бы далеко не развивалась наука», ибо только философия стремится дать понятие о мире в целом как бесконечности и, следовательно, поставить «вопрос об истине как целом, или абсолютном бытии», как и вопрос о таких ценностях, «как   свобода, красота, имеющими не ограниченный, подобно материальным благам, а бесконечный характер» [История эстетики 2011, 296].

            С другой стороны,  в 14-й главе о русской эстетике второй половины XIX в., выявляется значение эстетики Чернышевского, которая не только подвергалась резкой критике со стороны своих идеалистически мыслящих противников и была, с другой стороны, с симпатией воспринята Писаревым как «разрушение эстетики»,  но также была  оценена бесспорным идеалистом Вл. Соловьевым как первый шаг к положительной эстетике будущего [История эстетики 2011, 399].  Мне представляется, что наиболее интересным в книге является воспроизведение критических диалогов философов и их исследователей по той или иной проблеме, а также разносторонняя оценка ими своих предшественников и современников.

            Строение первых двух разделов книги представляется убедительным. Сомнения в этом отношении возникают при чтении третьего раздела, посвященного современным эстетическим теориям. Главы этого раздела распределены между различными течениями эстетических исследований ХХ в.: позитивизм, неокантианство, символизм, структурный анализ текста, эстетика Бахтина, эстетика марксизма в ее различных модификациях, феноменологический анализ искусства, эстетика в экзистенциализме, психологическая эстетика, эстетика структурализма и т. п. Но ведь задачей истории эстетики является не просто обозрение различных ее течений, но и прослеживание их диалогического сосуществования, взаимоотношения на различных этапах исторического развития. Нельзя сказать, что эта задача в книге совершенно обойдена. При изложении почти каждого из рассмотренных направлений речь идет также о его противоречивых связях с другими направлениями. Но при нынешней структуре это приводит к ненужным повторениям и разрывам между логическим и историческим. Судя по порядку изложения в книге, исторически, например, концепция М.М. Бахтина (глава 20) предшествовала эстетике марксизма (глава 21),  а семиотический анализ текста Ю.М. Лотманом (глава 19)  предшествовал эстетическим взглядам М.М. Бахтина (глава 20). Почему психология искусства А.С. Выготского [История эстетики 2011, 666-674] рассматривается раньше, чем психоаналитическая эстетика, начиная с Фрейда?

            Смею порекомендовать авторам книги для будущего ее переиздания, каким образом можно было бы усилить историзм, не посягая на действительно важное рассмотрение основных направлений эстетической мысли в их временной последовательности. Для этого необходимы обзорные главы, наподобие тем, которые в предыдущих разделах рисовали общую панораму, например, XVII и XVIII вв., а также русской эстетики XIX века. Для ХХ в., на мой взгляд, необходимы главы,  посвященные общему состоянию мировой эстетической мысли ХХ столетия. Понятно, что учебному пособию по истории эстетики не по силам рассмотрение эстетической мысли в отдельных странах, как это попытались сделать авторские коллективы многотомных «Лекций по истории эстетики» и «Истории эстетической мысли». Но нельзя хотя бы не упомянуть существование значительных национальных школ в различных странах, помимо Германии, Франции, Англии, России, назвать в этой связи имена действительно выдающихся мыслителей в области эстетики в этих странах.           Одной из особенностей развития эстетики ХХ столетия являются тесные связи между эстетиками различных стран. С 1913 г. в различных странах мира периодически проводятся Международные конгрессы по эстетике (их периодичность нарушалась только мировыми войнами). В августе 2010 г. проходил XVIII Международный эстетический конгресс в Пекине. Эти конгрессы организуются Международной эстетической ассоциацией, в которую входят эстетические ассоциации, существующие во многих странах мира. Эстетические объединения разных стран издают журналы по эстетике. Сама Международная эстетическая ассоциация издает бюллетень, информирующий о важных событиях и публикациях в мире эстетики. Перед началом конгресса выходят тезисы докладов его участников, а по итогам работы, как правило, издаются солидные тома текстов докладов. Эстетические конгрессы, на которых присутствуют ученые разных поколений и направлений, дают как бы синхронный срез истории эстетики. На конгрессы приезжали выдающиеся специалисты в области эстетики. Так, например, на 5-м Международном конгресс по эстетике (Амстердам, 1964) выступали с докладами такие философы-эстетики, как Герберт Рид (Великобритания), Этьен Сурьо, Микель Дюфренн (Франция), Томас Манро (США), Ян Алер (Голландия), Владислав Татаркевич, Роман Ингарден, Стефан Моравский (Польша), Ганс-Георг Гадамер (ФРГ),  Джанни Ваттимо (Италия), Томонобу Имамичи (Япония). Участвовал в конгрессе и великий русский артист балета Сергей Лифарь, приехавший из Франции.

            На мой взгляд, история эстетики в СССР требует самостоятельного рассмотрения, коль скоро эстетическая мысль в России является предметом специального внимания, и не вполне укладывается в 22 главу «Судьбы марксистской эстетики в России. Постмарксистская эстетика 90-х годов ХХ века». Марксистская эстетика, конечно, существовала, как правильно отмечается в книге, и в дореволюционной России. Но в 20-е гг. она, хотя и навязывалась в виде вульгаризованной социологии искусства, однако сосуществовала с «формальной школой», трудами Г.Г. Шпета, П.А. Флоренского, А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина, не говоря уже о тех мыслителях, которые вынуждены были покинуть родину на «философском пароходе». Странным образом вне «Истории эстетики» оказался Г.Г. Шпет.

            Последующее развитие эстетики в Советском Союзе, хотя и осуществлялось при доминировании марксизма, но не было однозначной его интерпретацией. Эстетику же 90-х гг. ХХ в. точнее было бы назвать не «постмарксистской», а «постсоветской», ибо не все эстетики отреклись от марксизма, который в разных модификациях сосуществовал в новой России с «православной эстетикой» и другими направлениями философии красоты и искусства. Спокойное изложение эстетики марксизма в 21-й главе в целом мне представляется удачным, особенно на фоне той политически-тенденциозной критики, которой подвергался западный марксизм в советской печати. Что же касается судьбы марксистской эстетики в СССР, то хронология ее развития воспроизводится достаточно точно, но не со всеми акцентами можно согласиться.

            Автор 22-й главы присоединяется к мнению, что «в подготовке к оформлению марксистско-ленинской эстетики в самостоятельную науку большую роль сыграли руководители редколлегии журнала “Литературный критик” М. Лифшиц и Г. Лукач» [История эстетики 2011, 593].  М. Лифшиц и Г. Лукач действительно принимали активное участие в работе журнала, но руководителями редколлегии были П. Ф. Юдин и М. М. Розенталь. В журнале печатался А. Луначарский, а также сотрудничали такие литературоведы и критики, как И. Альтман, И. Верцман, В. Гриб, А. Лаврецкий, И. Сац, Е. Усиевич, Ю. Юзовский и др. В «Литературном критике» публиковались  и критические статьи Андрея Платонова (под псевдонимами Человеков, Фирсов и др.), а журнал поддерживал и защищал его писательское творчество. «Литературный критик» боролся с вульгарным социологизмом в литературоведении и абстрактно-идеологическими критериями в критике, типа рапповского лозунга «диалектико-материалистического творческого метода». На страницах журнала осмыслялся опыт мировой литературы и эстетической мысли (печатались главы из «Эстетики» Гегеля, обсуждались драматургические принципы Аристотеля, воззрения Канта и Бергсона, осмыслялась «реальная критика» Белинского, Чернышевского, Добролюбова, публиковались материалы о воззрениях основоположников марксизма на искусство). Утверждение в «Истории эстетики» о том, что «Литературный критик» пропагандировал только «реализм» в соответствии с духом «партийной политики, направленной на внедрение социалистического реализма во все сферы художественной жизни» [История эстетики 2011, 593] нельзя считать справедливым.  «Литературный критик» сам подвергался острой партийной критике и в 1940 г. был закрыт по постановлению ЦК ВКП(б).

            Разумеется,  «Литературный критик» и его ведущие теоретики Г. Лукач и Мих. Лифшиц отнюдь не скрывали своей марксистской ориентации. Напротив, именно им принадлежит заслуга в обстоятельном исследовании эстетических взглядов Маркса и Энгельса. Мих. Лифшиц действительно с 1933 г. начал издавать всё более увеличивающуюся в объеме и переведенную на многие языки антологию «К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве». Можно, конечно, по-разному относиться к подборке материала и распределению его по  рубрикам в этой антологии, но она убедительно представила гуманистический аспект марксизма. В ней впервые были опубликованы фрагменты из работ молодого Маркса, в которых он предстал не только как  создатель идеи диктатуры пролетариата, но и как продолжатель гуманистической традиции.  Тоталитарной идеологии, дополнившей в 30-е гг. ряд «классиков марксизма», не только Лениным, но и Сталиным, нужен был марксизм другого типа и не случайно с конца 30-х до середины 50-х эстетика с ее гуманистическим потенциалом вообще перестает существовать: с 1937 по 1953 г. в СССР не вышло ни одной книги по эстетике! Не сладко было и искусству, включая художественную литературу. Выдающиеся ее деятели подвергались репрессиям и шельмованию.

            Резкий перелом в судьбе советской эстетической мысли наступил с середины 50-х гг. В 1956 г. происходит настоящий взрыв творческой активности в этой сфере, позволивший говорить о возрождении и даже о рождении эстетики в СССР. Это отмечается в рассматриваемой книге, но без достаточного причинного обоснования, необходимого для исторического исследования. Формально всё обозначено правильно. 1946 – 1949 гг. – «компания против литераторов и композиторов», компания «по борьбе с космополитизмом». Какая может быть эстетика! Но вот происходит ХХ съезд КПСС и... «пошло–поехало»! Однако не всё было так просто. Почему именно с середины 50-х гг. значительные творческие силы нашей философии, а не только те, кто эстетику сделал своей специальностью, были сосредоточены именно в эстетике?

            Эстетика, возродившаяся в 50-е гг., получила права советского гражданства как «марксистко-ленинская эстетика». Но понимание и трактовка этой эстетики были отнюдь не однозначными. В отличие от марксистско-ленинской философии и политической экономии не существовало канонического труда какого-либо классика марксизма-ленинизма, специально посвященного эстетике. И в этой неоднозначности было зерно свободы. Оно проросло в начавшейся в эти годы наиболее крупной дискуссии в советской эстетике – в так называемой «дискуссии об эстетическом». Эта дискуссия продолжалась десятилетие с середины 50-х по середину 60-х гг., вовлекла в свою орбиту почти все «толстые журналы», не говоря о газетах, проходила в аудиториях многих университетов и на конференциях, вызвала серьезный интерес зарубежных специалистов [Свидерски 1979; Скэнлан 1985]. Рассмотрение же этой дискуссии в книге «История эстетики занимает всего 2 страницы [История эстетики 2011, 595-597], на которых , на мой взгляд, не прояснены ее причины и значение.

            В предшествующее время то, что называется эстетикой, сводилось в марксизме, по сути дела, к теории искусства. В этом отношении были определенные достижения, в особенности стремление Г.В. Плеханова рассматривать развитие искусства с точки зрения материалистического понимания истории. Но и у самих основоположников марксизма, как это видно и по тщательно собранным М. Лифшицем их высказываниям об искусстве, не было, по сути дела, того, что традиционно называлось эстетикой: учения о красоте, о категориях эстетического отношения человека и самого искусства к миру[ii]. Поскольку же по этим проблемам не было общепринятой марксистской концепции, в период наступившей с середины 50-х гг. «оттепели» появилась легальная возможность обсуждать эти проблемы, не следуя прямым директивам партии. Правда, самой партии, как это вскоре выяснилось, наличие такой возможности не очень-то нравилось.

            Как протест против эстетики без эстетического некоторые исследователи впервые в марксизме поставили вопрос не только о познавательном и воспитательном значении искусства, но о его эстетической сущности. См.: [Буров 1956; Столович 1956; Ванслов 1956; Столович 1959; Борев 1960]. Сторонники этой, как говорили тогда,  «новой эстетической школы» не противопоставляли себя марксизму. В своих поисках эстетического аспекта искусства они стремились опереться на самого Маркса. В том же 1956 г. впервые на русском языке вышли его «Экономически-философские рукописи 1844 года», ставящие знак равенства между коммунизмом и гуманизмом, упоминавшие «законы красоты» и рассматривающие творческую деятельность как не только производящую предметный мир, но и как духовное утверждение человека в мире.

            Сама возможность обсуждать эти проблемы обнаруживала, что именно в эстетике  появилось окошко в душном помещении официальной идеологии. Не приходится удивляться, что к этому окошку потянулись значительные интеллектуальные силы. «Дух мировой тогда осел в эстетике...», – как удачно по-гегелевски выразился Ю.Н. Давыдов, сам затем из эстетики перешедший в историю социологии не в последнюю очередь из-за того, что «мировой дух» с 1968 г. начал покидать также эстетику [Давыдов 1997].  

            Тем не менее эстетика в 60-е годы еще представляла собой оазис относительной свободы, хотя и задуваемый песками идеологической пустыни. Эстетика еще оставалась местом, где, по словам поэта, «есть разгуляться где на воле». Поэтому в это время издавалось много, как никогда раньше, книг, хотя и деформированных подчас редакторами и главлитом, но обсуждавших важные теоретические проблемы эстетики. Возникали ранее у нас неизвестные методологические подходы к исследованию искусства – информационные, структуральные, семиотические, аксиологические.

            В «Истории эстетики» кратко обозначены основные позиции участвовавших в дискуссии об эстетическом: «природническая», «общественная» (или «общественническая»), объективно-субъективная и «трудовая». На мой взгляд, последняя была разновидностью «общественной» концепции. «Трудовики», действительно отличались от «общественников», но не концептуально (они не подвергали сомнению социокультурную природу эстетического), а подчеркиванием активности творческой деятельности субъекта. Спорить по этим проблемам было разрешено, не подвергая сомнению ленинский принцип партийности искусства и литературы и незыблемость метода социалистического реализма как самого прогрессивного творческого метода мирового художественного развития.

            Вместе с тем идеологическая обстановка, в которой проходила дискуссия, становилась для художественного развития страны всё более и более неблагоприятной. С одной стороны, ХХ съезд правящей партии осудил культ Сталина и из сталинских застенков вышли сотни тысяч виноватых без вины, но, с другой стороны, был затравлен Борис Пастернак, развертывались широкие идеологические кампании по борьбе  с  «модернизмом» и «формализмом» в искусстве, абстракционизмом в живописи, поносились в печати песни Булата Окуджавы, стихи Евгения Евтушенко. Посещение невежественным в вопросах искусства Хрущевым  в 1962 г. выставки московских художников в Манеже произвело тягостное впечатление и имело тяжелые последствия для советского искусства.  Молодые писатели, художники, композиторы, работники кино и театров «вызвались на ковер» в Идеологическую комиссию при ЦК КПСС. В самой художественной среде началось размежевание между сторонниками строгой партийной линии «закручивания идеологических гаек» и так называемыми «шестидесятниками» – сторонниками дальнейшей либерализации и демократизации общественной жизни (противостояние журналов «Новый мир» и «Октябрь», конфликты в Союзах художников, писателей, кинематографистов, в театральном мире). Всё это нашло свое отражение и в развитии советской эстетики, в частности и в особенности в дискуссии об эстетическом.

            Хотя все направления в советской эстетике декларировались  в виде марксистско-ленинской эстетики, но, по сути дела, существовало  противостояние гуманистического миропонимания, апеллировавшего к трудам молодого Маркса, и тоталитарной идеологии партийного руководства, использовавшего марксизм–ленинизм для укрепления своей власти. Это противостояние выражалось в том, что в ход дискуссии включились публицисты и литераторы, для которых неприемлемы были не столько теоретические взгляды критикуемых эстетиков, сколько их гуманистические устремления («абстрактный гуманизм»), подчеркивание субъективного характера эстетического переживания («субъективизм»), настаивание на общественно-объективных критериях эстетической оценки («объективизм», противостоящий «партийности». Вот характерные наименования  статей, направленных против «общественников» и сторонников объективно-субъективной концепции, статей, носивших характер политических доносов: «Против субъективистского истолкования проблемы прекрасного» («Коммунист», 1957, № 9), «Схоластические концепции» («Вопросы философии», 1960, № 1), «О субъективистских тенденциях в эстетике» («Вопросы философии», 1960, № 5), «Все-таки субъективизм!» («Октябрь», 1961, № 12) и т. д. и  т. п. 

            Обвинения в «субъективизме», «схоластике», «абстрактном гуманизме», отступлении от «ленинской теории отражения» и «ленинского принципа партийности» большей частью делались с точки зрения «природнической» концепции, которой придерживался журнал «Коммунист», по такой «логике»: тот, кто отрицает существование прекрасного в природе, отражаемое в сознании людей, а считает, что прекрасное возникает в общественно-исторической практике людей, тот – субъективист, отрицающий ленинскую теорию отражения со всеми вытекающими отсюда последствиями (сторонник махизма. эмпириокритицизма, буржуазной эстетики, ревизионист). Но  часто в для такого рода обвинений нужна была не логика и теория, а просто «презумпция виновности». Справедливости ради нужно отметить, что не все убежденные «природники» участвовали в этой охоте на «субъективистов».

            Однако при всей сложности идеологической ситуации в 60-х гг. обвиняемые имели возможность отвечать своим обвинителям, апеллируя к истории культуры и к самой марксистской теории, трактуемой гуманистически. Большую роль в этом играло и то, что дискуссия об эстетическом получила большой резонанс за рубежом и публиковались положительные отзывы на критикуемые концепции со стороны авторитетных марксистских философов, таких, например, как Президент Болгарской Академии наук Тодор Павлов [Павлов 1961].

            Цель этого исторического экскурса – обратить внимание на сложность и противоречивость развития марксистской эстетической мысли в Советском Союзе в 60-е гг. прошлого века. Благодаря возникшей в 60-е гг. относительно свободной возможности обсуждения проблем эстетики, началась разработка структурально-семиотических подходов к изучению литературы, изобразительного искусства и кино в «Тартуско-Московской школе», произошло воскрешение трудов М.М. Бахтина и явилось поразительное акмэ последнего классика русской философии А.Ф. Лосева. И всё это тоже было не без «аккомпанемента» идеологических обвинений в порочном структурализме, формализме, идеализме и прочих методологических прегрешениях. Есть все основания согласиться с общим выводом, сделанным в книге: «Подводя итоги 60–70-х годов, можно сказать, что многое из того, что мы находим в отечественной эстетике в последующие десятилетия, берет начало из того времени» [История эстетики 2011, 598]. Но что мы находим в отечественной эстетике в последующие десятилетия?

            В заключительной части рассматриваемой книги «Российская эстетика XXI века»  тщательно собраны все крупицы собственно эстетики, вкрапленные в различного рода институты и университеты, сделаны многие ссылки на издания, в заглавии которых стоят слово «эстетика» и прилагательное «эстетическое». Нельзя сказать, что мало выходит таких книг и статей. Но тиражи их крайне малы. Думаю, что это обусловлено не только падением спроса на эстетическую литературу, но и общей ситуацией на книжном рынке, резким уменьшением библиотек, субсидируемых государством. В определенной мере малый тираж книг компенсируется интернетом, в котором на различных сайтах можно найти статьи и книги по проблемам эстетики или, по крайней мере, ссылки на них.

            Вместе с тем создается впечатление, что интерес к эстетике в современном российском обществе значительно меньше, чем он был в 60–70-е гг. Может быть потому, что в условиях вседозволенности появились другие возможности высказать то, что раньше было возможно только через эстетику? Или это показывает, что эстетика сейчас не находится на магистральной линии развития современной духовной культуры, что говорит, впрочем, и о качестве этой духовной культуры? Вот показательный и поразительный факт. По распоряжению министра образования эстетика была изгнана из пединститутов. Развивая эту акцию, тогдашний министр культуры распорядился убрать эстетику и из учебной программы художественных вузов [Борев 2004]. Правда, как говорится, суровость законов компенсируется необязательностью их исполнения. Насколько известно пишущему эти строки, тот, кто читал курс эстетики в педагогических и художественных вузах, тот их и читает, несмотря на антиэстетические установки соответствующих министерств.  В аннотации к рассматриваемой «Истории эстетики» отмечается с полным основанием, что она адресована и студентам художественных вузов. а также и преподавателям эстетики и культурологии.

            Как выше отмечалось, в августе 2010 г. в Пекине проходил XVIII Международный конгресс по эстетике. В информационной статье об этом конгрессе К.М. Долгов отмечает, что «в связи с целым рядом причин (дорогие авиабилеты, проживание в гостиницах и т.д., а главное, видимо, в силу того, что в России эстетика фактически исключена из системы образования) Россию представлял только автор этих строк как Президент нашей значительно сократившейся за эти годы Эстетической Ассоциации» [Долгов 2011].

            Даже Интернет не  располагает никакими сведениями о Российской Эстетической Ассоциации за исключением имени ее Президента, а Президент дает такую информацию о состоянии эстетики в нынешней России: «От большого количества кафедр и центров по эстетике, существовавших в СССР, осталось очень немногое. <...> В настоящее время в России нет ни одного журнала по эстетике и эстетическому воспитанию. В силу этого плачевного положения эстетики и эстетического воспитания Россия отстала от других стран на многие годы. Кадры ученых-эстетиков заметно сократились, как сократились и кадры преподавателей эстетики».

            Я не склонен ностальгировать по прежним временам. Хотя Советский Союз участвовал в Международных конгрессах по эстетике с 4-го (Афинского) конгресса 1960 г., но нельзя сказать, что его делегации репрезентативно представляли советскую эстетику. Приходилось считаться с идеологическим диктатом. Однако, как отмечалось выше, с 60-х гг. эстетическая мысль в нашем отечестве действительно развивалась достаточно интенсивно и имела международное признание. Существовала и эстетическая общественность, объединявшаяся различными всесоюзными и региональными конференциями, симпозиумами и семинарами, коллективными трудами, хотя идея о журнале по эстетике так и не смогла реализоваться. Приходится с огорчением признать, что в постсоветские времена эстетика медленно, но верно отодвигается с поля нынешней культуры на задний план, будучи практически востребованной в значительной мере в «эстетической стоматологии» (есть даже немало книг с таким наименованием. См.: [Гольдштейн 2003-2005]) и многочисленных  «салонах красоты». Разумеется, нельзя не приветствовать  практическую реализацию эстетических знаний в медицине, дизайне, экологических проектах, не говоря уже о самом искусстве. Но ведь необходимо развитие самих этих знаний! Часто эти знания подменяются самодовольной апологетикой вульгарных вкусов. К чему это приводит, легко убедиться включением телевизора. Но и эстетика сама находится в сложном положении. Очень, конечно, хорошо, что логика развития эстетической мысли привела ее в силовое поле аксиологии, культурологии, антропологии, семиотики, психологии, социологии, синергетики, но при этом создается впечатление, что собственно эстетика растворяется в этих и других философских и нефилософских дисциплинах, а порой и в религии.

            Перед эстетикой, не только российской, но и зарубежной встали проблемы. которые она пока не в состоянии решить. Одна из них – феномен современного искусства, который оказывается за гранью рационального понимания и выходит за границы традиционных эстетических категорий, выработанных на материале художественной классики. Феномен современной художественной  культуры – это сфинкс современной эстетики, загадки которого она стремится разгадать с начала ХХ в. Семь последних глав «Истории эстетики» посвящены попыткам ответить на загадки этого «сфинкса». Каждая из этих глав – обстоятельный очерк, объективно и беспристрастно описывающий ситуации в различных областях современного эстетического знания.

            И что же оказывается в итоге? Приходится констатировать, что «на новом витке исторической спирали эстетика воспроизводит уже в другом варианте то диффузное состояние проникновения в различные смежные с ней дисциплины, в каком она находилась до объединения единым понятием и единой, хотя и различающейся в частях методологией» [История эстетики 2011, 8]. Этот объявляемый уже во «Введении» конечный вывод вполне подтверждается в последней главе, посвященной  «современной теории», наибольший вклад в которую внес постструктурализм. С одной стороны, утверждается «всеобщая эстетизация экзистенции» (Дж. Ваттимо) [История эстетики 2011, 779], то, что «в некотором смысле эстетическим, убийственно эстетическим, оказывается все» (Ж. Бодрийяр) и современная культура топит все различия в «бульон эстетизации» (Ж.-Ф. Лиотар) [История эстетики 2011, 783]. С другой стороны, «эстетика... есть мысль о новом беспорядке» (Ж. Рансьер), ибо она обладает свойством «быть узлом противоречий и смешений, составляющих саму суть современности», что всегда вызывало недовольство эстетикой с момента ее возникновения [История эстетики 2011, 785].

            Ощущение того, что современная эстетика находится в кризисе возникло не сегодня и даже не вчера. Еще в конце 70-х гг. прошлого века в Кракове состоялась международная конференция по эстетике, по предcтавительности не уступавшая конгрессу, на тему: «Кризис эстетики?» [Кризис 1979]. Не приходится удивляться, что в 1991 г. всё та же тема «Кризис эстетики?» стала предметом обсуждения на «круглом столе» журнала «Вопросы философии» (№ 9). Прошло более 20 лет и эта же тема не перестает быть актуальной. Если под «кризисом» понимать крутой перелом и вызванное им тяжелое переходное состояние, то нельзя не признать, что в истории человеческого общества и его культуры кризисы происходили в каждую переломную эпоху. Ведь кризис античной культуры породил философию стоицизма и неоплатонизма, христианское обновление духа и жизни. Кризис Средневековья предшествовал Возрождению и Новому времени. И если для больного организма кризис – состояние, после которого следует выздоровление или смерть, то для общественного организма – это симптом умирания отживающего и возвращение к жизни, не застрахованной, впрочем, от последующих кризисных сумерек, в которые прилетает «Сова Минервы», т. к. в эти времена Мудрость особенно востребована.  Современный кризис в эстетике – свидетельство того, что эстетика еще живет и наверняка будет жить, пока существует эстетическая и художественная культура человечества, нуждающаяся в своем теоретическом осмыслении.

***

            Хотел бы закончить свою статью сточками Александра Кушнера

                                                                       Леониду Столовичу

                                   Минерва спит, не спит ее сова,

                                   Всё видит, слышит темными ночами,

                                   Все шорохи, все вздохи, все слова,

                                   Сверкая раскаленными очами,

                                   Ни шепот не пропустит, ни смешок

                                   И утром всё Минерве перескажет,

                                    А та на голове ее пушок

                                   Пригладит и к руке своей привяжет.

                                   Минерва покровительствует тем,

                                   Кто пишет, выступает на подмостках,

                                   Создателям поэм и теорем,

                                   Участье принимая в их набросках,

                                   В их формулы вникая и ряды

                                   Созвучий, поощряя мысль и чувство.

                                   Сама она не любит темноты,

                                   Но есть сова: тьма тоже часть искусства!

                                                                                                          (21.01.2012)

Дорогой Леонид Наумович, сегодня несколько раз я возвращался мыслью к Вашему письму, к названию статьи, которую Вы написали. А сейчас, вечером, написал стихи, которые с удовольствием посвятил бы Вам, но, конечно, лишь в том случае, если Вы не против. При этом я догадываюсь, что в Вашей статье речь, по-видимому, идет о бессмыслице и пренебрежении разумом, которые так губительно сказываются на состоянии нашей эстетики. И полностью соглашаясь с Вашим возможным тезисом, целиком солидаризируясь с ним, в стихах тем не менее я вышел за рамки этого верного положения, что лишний раз доказывает особое устройство поэзии, ее непредсказуемость и неожиданность для самого автора.

Ваш А. Кушнер

Дорогой Леонид Наумович, с большим интересом прочел Вашу статью-рецензию, которая подтвердила мою догадку о ее содержании: общий упадок искусства, наблюдаемый нами не только у нас, но и повсеместно, сказался и  на эстетике. В то  же время я, так же, как и Вы, не теряю надежды, что нынешние сумерки рассеются, как это уже случалось не раз на протяжении мировой истории.

Мне приятно, что стихотворение Вас не разочаровало, понравилось Вам, и я с удовольствием посвящаю его Вам.

Ваш А. Кушнер

                                                           Литература

            Бахтин 2003 – Бахтин М.М. К философии поступка // Бахтин М.М. Собрание сочинений. Т. 1. М., 2003.

            Борев 1960 – Борев Ю.Б. Основные эстетические категории. М., 1960.

            Борев 2004 – Борев Ю. Эстетика и Геростраты // Литературная газета № 8 (5962) 25 февраля – 2 марта 2004 г.

            Буров 1956 – Буров А.И. Эстетическая сущность искусства. М., 1956.

            Ванслов 1956 – Ванслов В.В. Содержание и форма в искусстве. М., 1956.

            Гегель 1934 – Гегель Г.В.Ф. Философия права.  Сочинения. Т. VII. 1934.

            Гегель 1968 – Гегель Г.В.Ф. Эстетика. В 4-х т. Т. 1. М., 1968.

            Гольдштейн 2003-2005 – Гольдштейн Р. Эстетическая стоматология. В 3 т. Т. 1, 2.  М., 2003–2005.

            Давыдов 1997 – Давыдов Ю.Н. «Дух мировой тогда осел в эстетике...» // Социологический журнал. 1997. № 3.

            Долгов 2011 – Долгов К.М. О ХVIII Международном эстетическом конгрессе // Вопросы философии. 2011.  № 3.

            История эстетики 2011 – История эстетики: учебное пособие / Отв. ред. В.В. Прозерский, Н.В. Голик. СПб.: Издательство Русской Христианской гуманитарной академии, 2011.

            Кризис 1979 – Кризис - Crisis of  aesthetics?  International  Conference on Aesthetics.  Kraków, 1979.

            Лифшиц 1935 – Лифшиц Мих. Вопросы искусства и философии. 1935.

            Лукач 1937 – Лукач Г. Литературные теории XIX века и марксизм. М., 1937.

            Маркс: момент прекрасного 1990 – Маркс: момент прекрасного // Диалог. М., 1990. № 10.

            Павлов 1961 – Павлов Т. Схоластика и эмпиризм. Теория отражения и теория иероглифов // Вопросы философии. 1961. № 7. 

            Свидерски 1979 – Swiderski Edward M. The Philosophical Foundations of Soviet Aesthetics. Theories and Controversies in the Post-War Years. Dordrecht: Holland / Boston: U.S.A. / London: England: D. Reidel Publishing Company, 1979.

            Скэнлан 1985 – Scanlan James P. Marxism in the USSR. London: Ithaca, 1985.

            Слуцкий 1989 – Слуцкий Борис. Физики и лирики // Слуцкий Борис. Стихотворения. М., 1989.

            Столович 1956 – Столович Л.Н. Об эстетических свойствах действительности // Вопросы философии. 1956. № 4.

            Столович 1959 – Столович Л.Н. Эстетическое в действительности и в искусстве. М., 1959.