Недавно я участвовала в «круглом столе» в Ульяновске, который назывался «Ульяновск – культурная столица содружества независимых государств» и проходил в рамках международной конференции «Культура как ресурс модернизации». Подумала: еду в Нью-Васюки. Ульяновск в царской России называли столицей пеньки. Но мои опасения были напрасными. Проект оказался действительно успешным, был поддержан европейскими организациями. В Ульяновске открыли много новых музеев быта, культуры, промыслов и пр., в которых экскурсоводы замечательно рассказывают о городе. Активизировалась краеведческая работа. Проводятся конференции. Представители Евразийского союза и те, кто в него собираются вступить, активно включились в проект Ульяновска как культурной столицы и воспринимают его с большой надеждой. Ульяновск вспомнил великих людей, родившихся в этом городе. Например, Н.М. Карамзина. На сайте администрации Ульяновска приведены сегодня фотографии и биографии всех выдающихся личностей города.

            Рядом Пенза, мой родной город, исторически гораздо более культурный. Думается, что особая концепция русской истории В.О. Ключевского, основанная на освоении народом новых территорий, могла быть связана с впечатлением его детского опыта жизни в провинции. Множество выдающихся людей Пензы, ее культурные традиции могли бы позволить ей претендовать на статус и место, которое занял Ульяновск. В Пензе, конечно, проводится культурная политика, в частности в отношении народных промыслов, организуются биеннале скульптуры, ведется работа по проекту «Провинция». Но если говорить в целом, Пенза, сегодня, скорее столица спорта, несмотря на все свои исторические культурные преимущества. Региональное развитие (любимая для китайцев тема) и модернизация осуществляется по-разному, создавая возможность для более слабых подняться.

            Почему город, менее подготовленный, занял более высокое место, а более значимый в культуре не занял его? Возможны и другие примеры. Как удалось отсталым Сингапуру и Малайзии модернизироваться так, чтобы превратить свою слабость в силу и стать успешными, безопасными и некоррумпированными странами Азии?

            Эти ситуации напоминают о теореме социолога У. Томаса: «Если нечто принято за реальность, оно реально в своих последствиях». Ульяновск задал свою реальность и оказался способен следовать новому замыслу. Сингапур и Малайзия действовали на основе амбициозных модернизационных проектов.

            Что у нас принято за реальность по отношению к будущему всей России, к итогу и целям ее объявленной сверху модернизации, мы не знаем. Модернизация рассматривается, скорее, у нас в повседневном значении – как улучшение, усовершенствование. Культура, общество звучат в рассуждениях и действиях, направленных на модернизацию, как некоторая запрашиваемая населением добавка. Не учтены на практике результаты изучения истории модернизации разных стран и теорий модернизации, преобладает апологетика догоняющей Запад модернизации, отвергнутой сегодня в мире,  доктрина экономического роста, к которой нельзя свести модернизацию. Отсутствуют региональные проекты модернизации, нет осмысления задач российского развития и места страны в мире, нет ежегодных докладов о модернизации, которые имеются в Китае, а так же интереса к теориям модернизации, имеющимся на Западе, в России и других странах.

            В связи с этим представляет огромный интерес осуществленное издательством «Весь мир» издание книги «Обзорный доклад о модернизации в мире и в Китае (2001–2010) (М,, 2011). Теоретическое введение и десять теоретически обоснованных ежегодных докладов характеризуют специфику китайской модернизации как не догоняющей Запад, но заимствующей позитивный опыт Запада и не-Запада в четко артикулированных национальных интересах. Их модель может быть названа национальной [Федотова 2010, 63-80]. Методология китайских реформ – постепенность и учет национальных условий. Это – «золотое правило реформ», отличающее их от революций: согласовать скорость реформ со способностями людей адаптироваться к ним.

            Что же принято за реальность в мышлении китайских реформаторов? В одном из докладов обсуждаемой книги написано: «Оценить благополучие эпохи возможно, только находясь в ее авангарде. Главные возможности, открываемые эпохой, удается ясно осознать, только двигаясь с опережением. Даже великая нация может начать двигаться в сторону упадка, если она не способна воспользоваться такими возможностями. Цивилизованная нация может деградировать, если она не способна сама сознавать возможности, предоставленные временем. Экономика знания (основанная на знаниях) и модернизация представляют собой одно из главных направлений движения мира в XXI в.» [Обзорный доклад 2011, 84]. И Китай стремится к 2050 г. достичь среднеразвитого уровня, а к концу XXI в. войти в десятку самых развитых стран. Если это принято за реальность, то оно может стать реальным в своих последствиях.

            О перспективах Китая говорил еще А. Смит. Он считал рынок Англии маленьким, а Китая − большим. Поэтому рынку Англии нужны были машины, а Китай обладал (и обладает) более человекоемким рынком. Смит верил, что Китай еще скажет свое слово.

            Период перехода Китая к современности, его интенсивной модернизации в научной литературе относят к первой половине XX в. – 1900–1950 гг. Это время китайского становления современности. Китайское государство этого периода рассматривается как субъект линейного развития страны, многотысячелетней истории Китая, в ходе которой формировалась специфическая «китайскость» или китайская идентичность. В 1928–1937 гг. Китай повернул к индустриализации, которая сегодня ускоренно возобновлена как мегаиндустриализация, охватывающая небольшие города и сельскую местность вдоль береговой линии. Эта политика сегодня имеет противоречие между территорией и населением, создавая внутренние миграционные потоки из крупных городов, где высока безработица, в индустриальные районы, где мигранты испытывают немалые трудности [Назкул 2009, 7].

            Представляет интерес концепция Л. Ли, который, вопреки принятому рассмотрению модернизации незападных стран как осуществляемой посредством мобилизации масс элитами или вследствие революции, убедительно, как представляется, доказывает неполитический характер китайской модернизации этого периода [Ли 2000] . Модернизация началась, по его мнению, не в Пекине – городе старинных нравов, а в Шанхае. Именно здесь была выработана «новая система интеллектуальной категоризации», произошла «рекатегоризация знания» и получены его новые основания. Ответственный редактор книги, суммируя идеи Ли, отмечает следующие черты специфики шанхайской модернизации:

 − Наличие городской культуры, способной соответствовать рынку.

 − Продолжение китайского прошлого.

 − Новые формы материальной культуры: утилитаризм вместо принятой на Западе рациональности науки и технологии.

 − Новые формы демаркации пространства, времени, частного и публичного, вызванные коммерциализацией культуры потреблении.

По мнению автора введения к названной книге, имплицитным в концепции Ли «является аргумент, что современность (первой половины прошлого века. – В.Ф.) осуществляется, скорее, через бизнес, а не посредством политики, через достижение лучшей жизни, а не справедливого общества, через трансформирующую силу частного предпринимательства, чем через коллективные акции. Современность возникла, не порывая с прошлым, без мобилизации масс в политические движения (как это было в незападных странах при догоняющих Запад модернизациях. – В.Ф.), как сумма повседневных практик обычных людей, занятых бизнесом, изданиями, чтениями, рекламой, потреблением и т.д. Современность была материальной трансформацией повседневной жизни для сотен и тысяч людей, нежели организованной элитами модернизацией для хороших целей» [Ли 2000, 7] .

            Доклады о китайской модернизации подтверждают верность этой традиции – не порывая с прошлым, как в России, и руководствуясь китайской идентичностью, новый виток модернизации осуществляется не на основе политических реформ, а на основе изменений в хозяйственной жизни. Жизнь в Китае быстро меняется. Примером роста консьюмеризма, не присущего прежде китайскому обществу, предпочитавшему накопление, может стать недавний случай глубокого возмущения китайцев, которые простояли дни и ночи в очереди за новым айфоном фирмы «Эппл» и не получили его из-за того, что магазин не открыли, боясь натиска толпы.

            Профессор Йельского университета И. Селеньи, не разделяя политическую оболочку китайской экономики и способ хозяйствования, что часто происходит на Западе, говорит о «капитализме снизу» в Восточной Азии. Действительно, хозяйственные навыки в Китае делают население активными предпринимателями. «Государство играет очень важную роль в создании и в регулировании, и в дирижировании капиталистической экономикой» [Селеньи 2006, 98], но мотор модернизации – самое население. «Капитализм сверху» – это посткоммунистические страны Восточной Европы и Россия. Здесь произошел ускоренный переход к капитализму. Но у нас была попытка быстрее сделать то, что китайцы сделали за 25 лет, и не было предпосылок хозяйственной активности масс. «Капитализм извне» строится иностранным капиталом, транснациональными корпорациями. Сюда автор концепции относит страны Балтии, Венгрию, Чешскую республику. Здесь строится либеральный капитализм, но велика зависимость от Запада.

            На вопрос, что же получится в результате китайской модернизации – социализм или капитализм, наилучший ответ дал Дж. Арриги в своей книге «Адам Смит в Пекине». Он выделяет капиталистический путь развития, который характерен для Запада, и некапиталистический рыночный путь развития в Китае. Последний идейно восходит к А. Смиту. Этот путь был в Китае в XVII в., и он же реализуется там сегодня, как утверждает Арриги. Он говорит, что, если Китай не построит капитализм, это не будет означать, что он построил социализм. Если же он не построит социализм, это не будет означать, что он построил капитализм [Арриги 2009]. Не исключено, что именно здесь произойдет рекатегоризация привычных понятий, о которой упоминает Ли, и термин «капитализм», введенный В. Зомбартом в 1902 г., исчезнет, как и гораздо ранее предложенный термин «социализм».

            Выступая в мае 2011 г. в Институте социологии РАН по проблемам российской модернизации, с учетом рассматриваемой китайской работы, ответственный редактор русского издания «Обзорного доклада…», член-корреспондент РАН Н.И. Лапин, как и в предисловии к книге, написанном совместно с Г.А. Тосуняном, обращает особое внимание на то, что представленная концепция модернизации опирается на рассмотрение существующих модернизационных теорий, а ее своеобразие состоит в обосновании двух исторических стадий модернизации как фактора глубоких цивилизационных изменений. Профессор Хэ Чуаньци, ответственный редактор книги и автор части текста, различает первичную и вторичную модернизацию. «Если первая (первичная стадия) – это классическая модернизация, включающая в себя индустриализацию, урбанизацию, демократизацию и рациональный подход, то вторая (вторичная) – это уже «неомодернизация», для которой обретают смысл понятия научных знаний, информации, глобализации и защиты окружающей среды. Гармоничное развитие обеих фаз означает интегрированную модернизацию» [Хэ 2011, 18]. Подчеркивая историческую последовательность двух стадий модернизации, он считает важным для Китая путь интегрированной модернизации как способа сочетания задач первичной и вторичной модернизации. В «Обзорном докладе…» широко представлены показатели модернизационных преобразований, которые дают основания для оценки их успешности.

            Подобно броделевскому «Средиземноморью», «река Янцзы» в рассматриваемом докладе выступает символом китайской идентичности и Китайской цивилизации, ее главной артерией, а успехи модернизации ориентированы на ее символический образ. В докладах экономическая модернизация не занимает первого места, несмотря на лидирующие позиции в экономике. Уделяется, особенно в последнем докладе, исключительное внимание социальному, культурному, человеческому, символическому потенциалу.

            Если уже в модернизации  первой половины XX в. культура Китая, в том числе и ее способность открыться другим культурам, рассматривалась как важнейший фактор модернизации, что заметно и сегодня, то мы только после неудач реформ 1990-х согласились со значением культуры, которое упорно отвергалось в ходе российских реформ. Положительное значение нашей неудачи для нас самих и для мира в целом состоит в том, что «культура имеет значение» [Харрисон, Хантингтон, 2002].

            Глубокому анализу подвергнуты в книге международные и региональные разрывы в уровнях модернизации, которые оцениваются предлагаемыми индексами. Характеризуются уровни модернизации развитых, среднеразвитых стран, Китая, уровень модернизации которой объективно ниже среднеразвитого (группа предварительно развитых стран). Так, в 2007 г. индекс первичной модернизации в Китае составлял 87%, индекс вторичной модернизации равнялся 42, а интегрированный индекс модернизации составлял 38, что означало 70-е, 63-е и 78-е места соответственно среди 131 страны [Обзорный доклад 2011, 248]. Разработаны методы и индексаторы всемирной модернизации, характеризующие оценки степени модернизации разных стран мира.

             В поле зрения китайских ученых оказывается большинство теорий модернизации и истории модернизаций многих стран, теории и история модернизации Китая и его регионов. Так, авторы цитируют из Хантингтона девять черт модернизации, их интересует постмодернизация, теории вторичной модернизации. Данный порядок изложения свидетельствует о том, что происходит и определенная смена теорий. Классическая теория модернизации предшествовала другим. Теории постмодернизации сменились теориями вторичной модернизации. В нашем понимании постмодернизм был выражением кризиса второго модерна в 1970-е годы, который был преодолен переходом к третьему модерну, обозначенному вступлением в активную модернизацию незападных стран, новому Новому времени для незападных стран [Федотова, Колпаков, Федотова 2008, 520-564]. Меняются и концепции прогресса, конкретным воплощением которых является модернизация.

Несмотря на то что сама идея прогресса сегодня поставлена под вопрос в ряде концепций, прогресс Китая и, отчасти, Индии, вносит перемены в теоретические позиции тех, кто привык связывать прогресс исключительно с развитием Запада. Понятие прогресса вообще утвердилось как производное от западной концепции поступательного развития. Она предполагает развитие разума и свободы, производства и материальных ресурсов. Но сегодня прогресс обретает цивилизационную размерность, которая отвергает единый образец и универсализацию чьего бы то ни было опыта, включая западный.

В цивилизационных концепциях сегодня представлена критика линейного развития. Прогресс утратил линейность форм и начинает свое существование в рамках цивилизаций и наций, производя общие и отличающиеся черты. Такое развитие – расставание с привычным.

Идея прогресса на Западе остается идеей его собственной цивилизации. Но именно она, распространившись, породила разнообразие вариантов прогресса. И чтобы сегодня идея прогресса западной цивилизации не становилась дубиной, которая поднимает обойденные историей низы, Запад вынужден будет признать другие виды разума и соответствующие им политические устройства. Однако освоение западных идей и технологий, рациональности и политического устройства не прекратится, а будет продолжаться сообразно собственным потребностям цивилизаций и народов. В цивилизационных концепциях представлена критика линейного развития. Срок жизни цивилизаций может быть долгим, но не вечным.

Русский историк Н.Я. Данилевский в свое время усматривал один из законов развития культурно-исторических типов (цивилизаций) в том, что рано или поздно наступает период истощения сил цивилизаций, и их новая жизнь не возобновляется. «Под периодом цивилизации разумею я время, – писал Данилевский, – в течение которого народы, составляющие тип (культурно-исторический тип. – Авт.), вышедшие из бессознательной чисто этнографической формы быта… создав, укрепив и оградив свое внешнее существование как самобытных политических единиц… проявляют преимущественно свою духовную деятельность во всех тех направлениях, для которых есть залоги в их духовной природе не только в отношении науки и искусства, но и в практическом осуществлении своих идеалов правды, свободы, общественного благоустройства и личного благосостояния. Оканчивается же этот период тем временем, когда иссякает творческая деятельность в народах известного типа: они или успокаиваются на достигнутом ими, считая завет старины вечным идеалом для будущего, и дряхлеют в апатии самодовольства (как, например, Китай), или достигают до неразрешимых с их точки зрения антиномий, противоречий, доказывающих, что их идеал (как, впрочем, все человеческое) был неполон, односторонен, ошибочен, или что неблагоприятные внешние обстоятельства отклонили его развитие от прямого пути – в этом случае наступает разочарование, и народы впадают в апатию отчаяния» [Данилевский 1991, 106].

Сегодня мысли, высказанные Данилевским, помогают более верно оценить пережитую нами фазу крушения до сих пор не вполне сформировавшегося славянского культурно-исторического типа, и осознать, почему в результате «апатии самодовольства» и последующего поражения Россия оказалась обреченной на период отчаяния или безразличия. Но вот положение в сегодняшнем Китае, который миновал эти фазы, не соответствует тому, о чем писал Данилевский. Китай внушает оптимизм, поскольку, как показала практика, циклы могут существовать и внутри самой цивилизации, и она способна возрождать восходящую ветвь своего развития.

            Прогресс утратил линейность форм и все чаще достигается в рамках отдельных цивилизаций и наций, всякий раз проявляя специфические особенности. Такой прогресс оказывается лучше и надежнее движения восставших низов общества, которое сулит лишь возникновение новых проблем и катаклизмов. Конечно, подобное развитие предполагает расставание с привычными представлениями, а потому пугает. Но посмотрим, какой оптимизм оно вселяло в Данилевского, давшего адекватное сегодняшней реальности понимание прогресса: «Прогресс… состоит не в том, чтобы идти всем в одном направлении (в таком случае он скоро бы прекратился). А в том, чтобы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях» [Данилевский 1991, 106]. По его убеждению, каждый культурно-исторический тип – народы, поднявшиеся до возможности влиять на всемирную историю, вносят свой вклад в реализацию прогресса.

Вдовствующая императрица Ци Си в конце XIX в. отказывалась покупать автомобиль, т.к. в автомобиле шофер будет сидеть впереди нее, чего не допускала китайская иерархия. В этом смысле китайское общество стало более демократичным, горизонтальная и вертикальная мобильность формирует его новую конфигурацию и его стратификацию.

Почему то, что получилось в Китае – гигантский рост экономики, улучшение жизни людей, одновременное решение задач индустриализации и развития постиндустриальных форм «экономики знания», не получилось пока в России? Одни объясняют это большим количеством дешевой рабочей силы, другие – исключительно трудолюбием китайцев, третьи – особыми чертами их национального характера, их менталитета. Но главное в том, что они не утратили самоуважения за долгие годы неудач.

Дальнейший прогресс Индии и Китая упирается в проблему равномерного распределения ресурсов и ставит весь мир перед новыми социальными вызовами. Тон публикаций, посвященных Китаю, постепенно меняется. Автор продержавшейся целый год в качестве бестселлера книги, название которой можно перевести «Китай как корпорация», пишет: «Мир сжимается так же, как Китай растет… Нет страны, которая бы так неожиданно быстро стала восходить по всем ступеням экономического развития… Ни одна страна не потрясла глобальную экономическую иерархию так, как Китай… Сегодня есть две метафоры, обе верные: Китай (впервые. – В.Ф.) пьет молоко. А самым высоким центральным нападающим Национальной баскетбольной лиги (NBA) является Яо Минг, китаец» [Фишман 2005, 1-2].

В 1776 г. Адам Смит написал в своем знаменитом труде о богатстве народов: «Владелец земли по необходимости является гражданином страны, где расположено его имение…Владелец акций является гражданином мира и вовсе не обязательно привязан к одной из стран» [Смит 1976, 375-376]. Новый способ хозяйствования уже тогда и на базе только английского опыта был понят как мировая система хозяйства.

            Китай устремлен в будущее и в понимание своей роли в нем. В то время, когда глобализация представлялась многим победой капитала над национальными интересами незападных стран, Китай стал чемпионом глобальной экономики. Доклад 2010 года посвящен контурам всемирной модернизации в 1700–2100 г. Далекое прошлое вместе с далеким будущим составляют основу новой категоризации времени в Китае, обусловленном спецификой их модернизации и создающим эту специфику. В Китае и мире много противоречий, и не все может получиться, но хочется верить, что у страны, мыслящей в таких масштабах времени, многое будет осуществлено.

Литература

Арриги 2009 - Арриги Дж. Адам Смит в Пекине. Что получил в наследство XXI век. М.: Институт общественного проектирования. 2009.

Данилевский 1991 - Н.Я. Данилевский. Россия и Запад. М: Книга,1991.

Ли 2000 - Lee Leo On-fan. The Cultural Constraction of Modernity in Urban Shonghai. Some Preliminary Exploration// Becoming Chinese. Passages to Modernity and Beyond. Ed. by Wen – HSIN Yen. Berkeley, Los Angeles, L.: University of California Press. 2000.

Назкул 2009 - Resurgent China.Issues fir the Future. Ed. by Nazkul Islam. L.: Palgrave Macmillan. 2009.

Обзорный доклад 2011 - Обзорный доклад о модернизации в мире и Китае (2001–2010). Гл. ред. Хэ Чуаньци. Отв. ред. Н.И. Лапин. М.: Весь мир. 2011.

Селеньи 2006 - - Лекция Ивана Селеньи «Строительство капитализма без капиталистов – три пути перехода от социализма к капитализму». 14.03. 2006//Русские чтения. Вып. 3. Январь –июнь 2006.

Смит 1976 - Smith A. An Inquiry of the Nature and Cause of the Wealth of Nation. Chicago: Chicago University Press. 1976. Vol. 2.

Федотова, Колпаков, Федотова 2008 - Федотова В.Г., Колпаков В.А., Федотова Н.Н. Глобальный капитализм: Три великие трансформации. Социально-философский анализ взаимоотношений экономики и общества. М.: Культурная революция. 2008.

Федотова 2010 - Федотова В.Г. Модернизация: переосмысливая теорию и практику// Социологический ежегодник, М.: ИНИОН РАН. 2010

Фишман 2005 - Fishman Т. China, Inc. How the Rise of the Next Superpower Challenges America and the World. N.Y., L., Toronto, Sydney. 2005.

Харрисон, Хантингтон 2002 - Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу. Под ред. Л. Харрисона и С. Хантингтона. М.: Московская школа политических исследований, 2002.

Хэ 2011 - Хэ Чуаньци. Введение // Обзорный доклад о модернизации в мире и Китае. М., 2011.