Статья посвящена тем ментальным установкам, имплицитным моделям, базовым метафорам, которые задают специфику парадигмы той или иной психологической теории. Кроме того обсуждается социальный климат и духовные ценности, в атмосфере которых создавались психологические теории. 

The article is devoted to the mental attitude, implicit models and basic metaphors, which make specifics of a paradigm in any psychological theory. It also describes the social climate and moral values within that the psychological theories had been created.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: имплицитные модели, базовые метафоры,  психосемантика, психологические теории.

KEY WORDS: implicit models, basic metaphors, psychosemantics, psychological theories.

Понятие «имплицитной модели личности» введенное Брунером и Тагиури [Брунер, Тагиури 1954] означает те неявные знания, которые использует человек для осознания той или иной содержательной области. Являясь средством осознания мира, себя, других людей, сами имплицитные модели могут не осознаваться и не рефлексироваться человеком как таковые. Тем не менее, презентация сознанию человека имплицитных моделей возможна через базовые метафоры, символы, а также мифологемы, притчи и другие формы нарративов.

 За наличием многочисленных школ в психологи стоят гораздо меньшее число базовых метафор, имеющих, как правило, характер визуального образа или образа действия и задающих тот смысловой корень, из которого произрастают психологические теории. Поясним на примере: А.А Богданов в своей фундаментальной монографии «Тектология: Всеобщая организационная наука» [Богданов 1989], которая многими учеными рассматривается как предвестница кибернетики, предвосхитившая ряд положений «Теории систем» фон Берталанфи [Берталанфи 1969], показывает, что «основной метафорой» (в терминах Богданова) в познании мира в первобытном обществе, были племенные отношения внутри самого этого общества, как материал наиболее близкий и освоенный людьми. «Общенародный язык во всей широте сохраняет основную метафору. В нем суждения или “предложения”, относящиеся к человеческим и социальным активностям, организуются совершенно одинаково с теми, которые относятся к активностям стихийным; например, подлежащим может являться предмет живой или неодушевленный, конкретный или отвлеченный, символ тела или процесса, или действия; один и тот же глагол, одно и то же прилагательное может выступать как сказуемое при всех этих разнородных подлежащих, т.е. как их прямая характеристика. Соответственно расчленению семьи, этой до сих пор основной социальной ячейки, все компоненты внешней природы, все абстракции идеального мира в большинстве языков разделяющихся на мужчин, женщин и сексуально неоформившихся детей, ибо никакого иного смысла не имеет деление существительных на роды: мужской, женский и средний. Этот своеобразный монизм легко проследить по всей линии грамматики» [Богданов 2003, 46].

 Русский язык несет в своей грамматике и синтаксисе огромный пласт архаичного мышления и миропонимания. В своё время, мы [Ермолаев, Петренко 1976] ввели понятие «псевдодействие», для обозначения присущего русскому языку феномена описания предметной ситуации по аналогии с человеческим действием.

. Рассмотрим, например, предложение «книга лежит на столе». Мало того, что в ситуации пространственного взаимоотношения двух объектов, меньшему по размеру – «книге» приписывается роль подлежащего, т.е. субъекта, который совершает антропоморфное действие (разлеглась, понимаешь!). Этому субъекту (т.е. книге) прописывается ещё и половая принадлежность: («книга» — «она», при полном отсутствии, каких либо половых признаков). Описание окружающей реальности через её антроморфизацию, т.е. наделение природных процессов человекоподобными свойствами и использование в качестве модели наиболее знаемое — собственные действия в мире, — и составляет первейшую базовую метафору житейской психологии. Древний человек по аналогии с самим собой одушевлял природу, приписывая природным процессам субъектность. Сравним предложения; «Я иду домой» и «Идет дождь»; «Ветер качает деревья», «Мать качает люльку с ребенком»; «Анастасия выглянула из-за плетня» и «Солнце выглянуло из-за туч». В этих предложениях, как человек, так и разного рода природные процессы и стихии выступают в роли подлежащего, обозначающего активный агент действия. Отметим, что для снятия этого архаического, уходящего в седую древность феномена антропоморфизации неживой природы, присущего нашему языку, в падежной грамматике Ч. Филмора [Филмор 1981] вводится глубинный уровень смысловых ролей («семантических падежей») соответствующий современным представлениям о человеческой деятельности и природных процессах. Филмор ввел семантическую роль «агента» – некоего субъекта деятельности, которым может быть только живое существо. См., например, предложение «Собака укусила прохожего», где в роли агента выступает «собака», а «прохожий» выступает в роли объекта воздействия (а не субъекта), так как он не обладал никаким намерением быть укушенным. «Музыка взволновала меня». В этом предложении «я» являюсь не активным агентом, а скорее, существом страдательным, «мне» отводится роль «пациенса». Другой пример роли «пациенса»: «я влюбился», где «я» не являюсь активным субъектом, поскольку нечто произошло со мной, возможно, и помимо моей воли. Хотя на поверхностном грамматическом уровне в первом примере слово «музыка» занимает место подлежащего, на глубинном семантическом уровне она играет роль «инструмента воздействия» или «средства». Аналогично тому, как в предложении: «я иду пешком» (т.е. ногами) – ноги выполняют роль «средства-инструмента». Проблему выделения «смыслового подлежащего», отличного от грамматического, ставил еще Л.С. Выготский в книге «Мышление и речь» [Выготский 1934].

 Процесс метафоризации заключается в мышлении по аналогии, когда характеристики одного, более или менее известного объекта, события, процесса, состояния переносятся на другой объект, сходный с первым по перцептивному образу, функциональному значению, или эмоциональному тону (коннотации), и первый выступает моделью второго, позволяя извлекать из этой аналогии дополнительную информацию. С помощью метафоры человечество осваивает новые неисследованные области познания, бросая на зыбкую почву незнаемого представления и понятия освоенного мира. Одна из самых продвинутых наук — физика — просто пестрит «стершимися метафорами», начиная от понятий классической физики, таких как «поле», «напряжение», «сила» и до современных «теории струн», «аромата частиц» в атомной физике, «черных дыр», «червоточин», «кротовых ходов» и т.п. в космологии. Психологические теории также базируются на широко понимаемой метафоре, будь то разновидности тропа — метафора, метонимия, гипербола, оксюморон, литота, олицетворение и т.п.; см.: [Петренко, Коротченко 2008], или притча, как «Эдипов комплекс»; см.: [Фрейд 1989], или даже некий феномен, выступающий ярким примером, «прототипом» в терминах Э.Рош, целой содержательной области: например фи-феномен в гештальт-психологии, или Павловский слюнной рефлекс для бихевиоризма; см.: [Вежбицкая 1996]. Дифференциация психологических теорий может идти по тому, какие базовые метафоры использовались при их построении. При этом «базовые метафоры» не только помогают освоению новых областей науки, но подчас выступают как тормоз, ограничивающий движение вперед. Так, например, «теория отражения», (часто с дополнением — ленинская), вступавшая официальной методологией советской науки, базировалась на метафоре «зеркала», отражающего объективную реальность. На Западе ее философским аналогом выступает теория «когерентной истины»; см.: [Касавин 2001]. Сыграв положительную роль в психологической науке при изучении процессов восприятия и отчасти памяти, эта метафора оказалась неадекватной применительно к процессам творчества, фантазии, мышления. Как можно отражать то, чего еще нет, и что находится в процессе творческой эволюции?

 «Компьютерная метафора» в когнитивной психологии базируется на аналогии в работе человеческого мозга и компьютерного процессора. С позиции «базовой метафоры» — «компьютера с Интернетом» может быть рассмотрена и набирающая силу «трансперсональная психология»; в развитие «компьютерной метафоры» она, с моей точки зрения, может быть дополнена образом «квантового компьютера с космическим Интернетом». Трансперсональная психология интересуется в первую очередь психологическими феноменами, выходящими за рамки индивидуального бытия (психопрактиками, трансовыми состояниями, переживанием пиковых состояний, религиозным опытом и т.п.). Метафора «компьютера с Интернетом» как нельзя лучше подходит к человечеству как не слишком продвинутому пользователю, открывающему в семантическом пространстве интегрального космического сознания неведомые области.

 Различные «базовые метафоры» как «базовые модели мира» включают в себя аксиологические основания, а также этические следствия, вытекающие из той или иной модели мира, других людей, самого себя. О роли ценностей имплицитно определяющих развитие науки и техники писали И.Т.Фролов [Фролов 2008] и В.С.Степин [Степин 2000], Ценностно-аксиологический компонент в науке, особенно зримо выступающий в гуманитарном познании, рельефно проявляет себя и в развитии психологической науки, выражаясь, в частности. в тех базовых метафорах, которые лежат в основании того или иного методологического подхода, или (в терминах Куна) научной парадигмы Так В.В.Козлов [Козлов 2007] выделяет семь волн в психологии, связанных со сменой социального бытия людей, хотя его типологизация этапов развития психологии явно не является полной и в ней доминирует психотерапевтический акцент. Так, из типологии Козлова выпали гештальтпсихология, когнитивная психология (Ж.Пиаже, Дж. Брунер, Дж. Келли, К. Прибрам), культурно-историческая психологии и теория деятельности (Л.С.Выготский, С.Л.Рубинштейн, А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, П.Я. Гальперин, Д.Б. Эльконин). Да и вряд ли психологические школы можно расположить в линейной последовательности следующих друг за другом волн. Ряд из них существовал параллельно друг другу во времени, да и зоны интереса у них, как правило, не совпадали. Но в типологизации В.В.Козлова присутствует важная идея взаимосвязи времени появления той или иной психологической школы с социальным запросом, с состоянием общественно-политического климата, в рамках и во взаимодействии с коем и формируется новая психологическая парадигма.

Базовая метафора физиологической психологии. Если считать основателем психологии В.Вундта и отвлечься от истории работы с сознанием и его измененными формами, идущей из глубин ведической культуры, йоги, дельфийских оракулов, от практик медитации на Йидам (божественную сущность) в тантрическом буддизме или от православного исихазма, использующего для достижения измененного состояния сознания Иисусову молитву, от суффийских трансовых танцев (типа зикра) и т.п., — то начало «научной» психологии, заложено в физиологической психологии, идентифицирующей психику человека с его организмом. «Можно с уверенностью утверждать, что первые эксперименты в психологии были больше психофизическими, чем психологическими… И первым предметом психологии является психофизиология органов чувств, ощущений и восприятий. Первые эксперименты с данным предметом (Г.Т. Фехнер) посвящены измерениям ощущений в зависимости от величин физических раздражителей, порогов восприятия и построения психофизических шкал» [Козлов 2007, 28]. Базовой метафорой физиологической психологии, как и последовавшего за ней бихевиоризма, могла бы быть метафора, идущая от французских просветителей-рационалистов — образ человека как музыкального инструмента, на котором играет природа. Эти представления, идущие от эпохи французского Просвещения и немецкой философии рационализма, связаны с дехристианизацией Европы, в лице ее пресвященной части. «Бог умер», провозгласил Ницше, и вновь рождающаяся наука психология отказалась от понятия души как религиозного понятия. Психология, отказавшись от представлений о человеке как образе Божием, отказалась не только от понятия души, но и других сопутствующих ей понятий, таких как «творчество», «долг», «честь», «вина», «спасение», «сострадание». Человека свели к его организму, к биологическому механизму. «Именно физиологическая психология стала краеугольным камнем материалистически ориентированной советской психологии, которая, опираясь на концепцию свойств нервной системы, берущую свое начало от работ И.П. Павлова о типах высшей нервной деятельности, разработала целостную универсальную модель психологической науки» [Козлов 2007, 29]. И если в физиологической психологии еще сохранились идущие от философии понятие «сознание» и метод интроспекции, то логическое развитие «физиологической психологии» — бихевиоризм — иллюминировал и эти рудименты и атавизмы философии. Стимул–реакция — предельно простая формула бихевиоризма, сводящая человека к автомату, где в ответ на внешний стимул запускается поведенческая реакция. Человеком правит внешний стимул, и последующее введение в необихевиоризме «промежуточной переменной» принципиально ничего не меняет в этой парадигме внешнего детерминизма.. «Становление бихевиоризма совпало с быстрым развитием промышленности, усложнением управленческих, образовательных систем в США. Практическое приложение этой теории – введение конвейеров, развитие рекламы, программированного обучения и т.п.» [Там же, 31], т.е. таких социальных практик, которые базируются на жестко механистической активности или имеют манипуляторский характер управления человеком. Сведение человека к механизму — общий грех менталитета и идеологии 1920-х гг., от искусства (в частности поэзии футуризма) воспевающего машинный мир, лишённый человеческого сострадания, до политики, ориентированной на однородные утратившие индивидуальность массы: «Бьют барабаны, шагают бараны, кожу на барабаны дают сами бараны» (Б.Брехт). В предвоенные годы грех деперсонализации был присущ ментальному и идеологического климату как для стран с явно тоталитарной идеологией (Германия, Италия, Япония, СССР), так и для значительного большинства стран Европы, Северной и Южной Америки. Дехристианизация Европы, России и Америки проявилась и в дегуманизации образа человека, фиксируясь в том числе и в науке психологии. Во многом кармической расплатой за этот грех дегуманизации стали Первая и Вторая мировые войны.

Базовые метафоры психоанализа. Развивавшийся параллельно бихевиоризму психоанализ значительно усложнил образ человека, присовокупив к его рациональному Эго, огромный пласт как индивидуального (З.Фрейд) так и коллективного (К. Юнг) бессознательного. «Психоанализ привнес новые субъект — субъектные диалогические отношения личности в отличие от субъект-объектного медико-биологического отношения в физиологической психологии. В психоанализе мы уже видим “живого другого”, партнера по взаимодействию, который имеет свой голос и свободен в решении, выборе — вплоть до принятия или непринятия психотерапевтической аналитической игры» [Там же, 30]. Базовой метафорой психоанализа может выступить мифологема «Эдипова комплекса», выступающего по Фрейду, условием формирования личностной идентичности и запуска процесса социализации, выражающегося в идентификации с образом отца и в стремлении занять его место на ложе с матерью. (Напомним, что в основе мифа о царе Эдипе, лежит сексуальное влечение к собственной матери и убийство отца как соперника). Другой базовой метафорой психоанализа мог бы служить образ парового котла, снабженного золотником как регулятором давления внутри котла. При повышении давления внутри котла выше нормы клапан золотника приподнимается, позволяя выйти наружу избыточному пару и тем самым сбросить избыточное давление внутри котла. С позиции кибернетики пример парового котла, снабженного клапаном для сброса избыточного давления, являет собой простейшее гомеостатическое устройство с обратной отрицательной связью, позволяющее поддерживать внутри себя динамическое равновесие. Данная метафора пронизывает ранние работы З. Фрейда, где мотивом свершения действия выступала потребность в динамическом равновесии организма со средой. Однако в более поздних работах (например, «По ту сторону принципа удовольствия») Фрейд отказывается от гомеостатической модели и на основе феноменологии травматических неврозов, имеющих неадаптивный характер, постулирует принцип «Танатоса», направленного к саморазрушению и смерти и являющегося антиподом принципа «Эроса» — влечения к удовольствию. Классический психоанализ Фрейда хорошо описывает «человека из подполья», находящего наедине со своими внутренними конфликтами, сексуально закомплексованного, невротичного, истерического, но не затрагивает проблемы социального взаимодействия и духовного развития личности, богоискательства и осознания себя в контексте трансцендентального. Эта тематика развивалась уже в неофрейдизме трудами К. Юнга, А.Адлера, Э. Фромма, подготавливая почву для появления гуманистической и трансперсональной психологии; см.: [Турецкий 2006; Турецкий 2007; Турецкий 2009].

Базовой метафорой гештальт-психологии (К. фон Эренфельс, М. Вертгеймер, К. Коффка, В.Кёлер, К. Дункер), изучавшей процессы восприятия и мышления, может выступать феномен видимого движения, демонстрирующий несводимость целостного образа к сумме отдельных ощущений. Суть его в следующем. Если последовательно зажигать отдельные точечные источники света расположенные в некоторой последовательности в пространстве, то при определенных соотношениях яркости этих источников, расстояний между ними и временном интервале следующих друг за другом вспышек возникает иллюзия непрерывно движущейся световой полосы («бегущей волны), визуально не разложимой на отдельные ощущения. Идея неразложимости целостных психических структур на отдельные элементы была продолжена в разработках когнитивной психологии, возникшей в 1960-е гг.

Базовой метафорой когнитивной психологии ( Дж Миллер, Г Саймон, А. Ньюэлл, А. Ньюэлл Дж. Брунер, К Прибрам, Р. Солсо, Дж.Сперлинг, Б.М. Величковский) является компьютерная метафора, рассматривающая работу мозга человека по аналогии с работой компьютерного процессора. Конечно, и компьютерная метафора имеет существенные ограничения, так, например, «искусственный интеллект» ограничен невозможностью создания «искусственных эмоций», в то время как их естественные аналоги играют ведущую роль в процессах мышления, задавая взаимодействие «аффекта и интеллекта».

 Одним из интересных направлений когнитивной психологии является разработка голографической модели психических процессов Голографическая метафора памяти или, более широко, психики человека восходит к работам К. Прибрама [Прибрам 1980]. Помогая в систематизации результатов исследований известного нейропсихолога К. Лешли по резекции части мозга у животных, Прибрам пришел к заключению, что память и сформированные навыки у прооперированных животных сохраняются и при удалении обширных зон мозга, т. е. сформированные навыки не локализованы в каких-то конкретных областях мозга, а распределены по всему его объему. Опираясь на работы физика Бома (см.: [Талбот 2008]), Прибрам использовал феномен голограммы как метафору функционирования памяти. Суть физической голограммы заключается в фиксации в материальном носителе (например, на фотопленке) результатов интерференции двух электромагнитных волн, исходящих из когерентных источников. Один из источников является отражением некоего объекта, и при интерференции его и второго источника возникает интерференционная картина в виде темных и светлых колец, фиксирующих наложение двух волн. Если освещать голограмму с помощью луча лазера, то возникает объемное изображение «сфотографированного» в голограмме объекта. Интересной особенностью голографической матрицы будет то, что отрезанный кусок ее любой величины будет сохранять все целое изображение, которое, тем не менее, будет меньшей четкости. Идею сохранности в памяти всего пережитого человеком выражали и экспериментально подтверждали: на нейропсихологическом материале — А.Р. Лурия, на материале визуальной памяти — Б.М. Величковский, в гипнотических опытах — В.В. Кучеренко. Эта идея целостности и сохранности всего пережитого опыта — как отдельного человека, так и человечества — органично входит в формирующееся мировоззрение современной трансперсональной и интегративной психологии.

Культурно-историческая психология и теория деятельности имеет долгую историю (от двадцатых годов прошлого века до дня настоящего) и претерпела определенную трансформацию в своих методических основах. Л.С. Выготский выдвинул базовые положения культурно-исторической психологии, а именно:

 1) Высшие психические процессы (функции у Выготского) возникают в ходе интериоризации общественного опыта (культуры);

2) Процесс интериоризации происходит в ходе социального взаимодействия (ребенок–взрослый, учитель–ученик) и может быть выражен формулой «из интер- в интро-»;

3) Высшие психические процессы (сознание, мышление, память, внимание и т.п.) являются знаково-опосредованными, где знаки выступают психическим орудиями, с помощью которых человек управляет процессами собственной психики, делая их, тем самым, произвольными и осознанными; см.: [Выготский 1983].

 Одно из направлений культурно-исторической психологии заключалось в непосредственном сопоставлении психических процессов у представителей различных культур, находящихся на разном уровне цивилизационного развития, Так прошедшие школьное образование отличаются в своём сознании и мышлении от живущих в традиционном обществе, не получивших систематического образования.

 Эпиграфом культурно-исторической психологии могло бы стать известное выражение А.Р. Лурия «у узбеков нет иллюзий», присланное (по легенде) телеграммой Л.С. Выготскому по поводу отсутствия визуальных иллюзий у людей, не прошедших школьного образования, и соответственно, не знакомых с перспективой в живописи. Исследования Лурия, проведенные в ходе экспедиции в Узбекистан,  выявили интересный феномен неспособности испытуемых с традиционным менталитетом решать силлогизмы и выводить логические следствия исходя из их содержания. Лурия на основе этих экспериментов предположил отсутствие рефлексии у представителей традиционных культур. Однако казахский психолог М.М. Муканов на материале национального фольклора убедительно показал что пословицы, поговорки, айтесы (юридические прецеденты традиционного права) выполняют ту же функцию рефлексии мышления, что и европейская (идущая от Аристотеля) логика; см.: [Муканов 1980].

 Тем не менее налицо различие в культурно-исторических средствах-орудиях опосредования в процессах сознания и мышления, а также форм и уровней обобщения, на которых осуществляются высшие психические процессы у представителей различных культур, что свидетельствует в пользу культурно-исторической психологии.

Теория деятельности (С.Л. Рубинштейн, А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, П.Я. Гальперин, Д.Б. Эльконин, В.В Давыдов, А.В. Брушлинский, О.К. Тихомиров, Н.Ф. Талызина, В.П. Зинченко, К.А. Абульханова-Славская, Ю.Б. Гиппенрейтер и др.) не представила базовой метафоры своего подхода., но неким прототипом подхода, или, как любил выражаться А.Н, Леонтьев, экспериментом «круцис», могло бы выступить его исследование возникновения кожной светочувствительности. В рамках этого исследования высвечиваются все базовые принципы идущие от культурно-исторического подхода Л.С. Выготского. Напомним содержание этого эксперимента [Леонтьев 1965]. Леонтьев проецировал на участок ладони испытуемого поток света, которого испытуемый, помещавший кисть руки в экспериментальный аппарат, видеть не мог. Благодаря наличию фильтров не мог он и чувствовать тепло этого светового потока. Непосредственно после светового воздействия испытуемого подвергали удару электрическим током, которого испытуемый мог избежать, вовремя отдернув руку. Согласно теории классического условного рефлекса у испытуемого, при многократном сочетании светового ощущения и удара током, должен был бы сформироваться условный рефлекс отдергивания в нужный момент руки. Но этого не происходило. И требовалась инструкция испытуемому, исходящая от экспериментатора (вспомним принцип из «интер-» в «интро-» Л.С. Выготского) о том, что ощутив нечто (пациенты описывали ощущение светового потока как прикосновение, например, крыла бабочки и т.п.), он может избежать удара тока, отдернув руку. Т.е пафос исследований Леонтьева состоял в том, что для формирования условного рефлекса (а большинство физиологов в 1950-х гг. пытались свести психику к высшей нервной деятельности) необходима субъективная представленность субъекту воспринимаемого объекта (в нашем случае — потока света). Без этой субъективной представленности, т.е. работы психики, условный рефлекс не возникает. В противовес физиологам Леонтьев показал, что психика — не эпифеномен, сопровождающий (как тень) физиологические процессы, а необходимый и весьма существенный компонент физиологии активности. Другой принципиальный момент, получивший развитие в теории деятельности, связан с собственной активностью познающего субъекта (испытуемого). Ощущение возникает тогда и только тогда, когда абиотический (т.е. биологически незначимый стимул — поток света) несет сигнальную функцию о биологически значимом (т.е. ударе электротоком). Поток света в эксперименте Леонтьева выполняет функцию своеобразного знака, несущего информацию о биологически значимом стимуле. Таким образом, мы можем наблюдать эмпирическое подтверждение идеи Выготского о знаковом опосредовании произвольных психических процессов. Как видим, эксперимент с кожной чувствительностью Леонтьева вобрал в себя основные положения культурно-исторического подхода и в силу этого может выступать своеобразной метафорой всего деятельностного подхода в психологии, являющегося логическим продолжением культурно-исторической психологии

 Относительно аксиологических, ценностно-мотивационнных аспектов теории деятельности в психологии стоит отметить, что за длительный срок ее существования от начала 1930-х гг. до дня сегодняшнего произошли существенные изменения. Отечественная психология прошла путь от революционных лозунгов о необходимости создания марксистской психологии и формирования «нового человека» (этакого нового советского Адама — если использовать библейский язык), через годы сталинского террора, когда психология была фактически упразднена, а множество психологов репрессированы (по легенде, Сталину принадлежат слова о том, что психология военному не нужна, ему требуется дисциплина) — до интенсивного развития собственной научной парадигмы во второй половине ХХ в. Кардинальные изменения российской государственности в политике, экономике, идеологии не могли не отразиться на методологии и ценностных основаниях отечественной психологии и ее культурно-исторической, деятельностной парадигмы.

 Значительное влияние на современное состояние деятельностного подхода в психологии оказывает философские принципы постнекласического мышления и рационализма [Степин 2000; Лекторский 2001; Касавин 1999; Микешина 2005]. Современное развитие культурно-исторической психологии и психологической теории деятельности характеризуется методологическим плюрализмом и широкой интеграцией с другими гуманитарными и естественно-научными подходами и парадигмами. См. работы: [Асмолов 2002; Гусельцева 2007; Зинченко 2010; Леонтьев 2007; Корнилова, Смирнов 2007; Петренко 2010; Петровский 2010; Талызина 2007; Умрихин 2006].

Базовые метафоры гуманистической и трансперсональной психологии. 1950-е – 1960-е гг. — время становления американской, а затем и европейской контркультур, поиска новых смыслов бытия для единичного человека, новых путей развития цивилизации для общества. Обостренная после Мировой войны жажда жизни рождает сексуальную революцию, раскрепощение в эмоциональной сфере порождает революцию в музыке как наиболее интимной сфере выражения бессознательного. Лозунгом нового поколения становится «Make Love, not War». «По Америке прокатилась очередная коммунитарная волна, на гребне которой создаются духовные коммуны, происходят масштабные эксперименты с новыми стилями жизни и поиски новой общности людей, пытающихся прорваться через ограничивающие стереотипы» [Козлов, Майков 2007,.176].

 Окончание Мировой войны ознаменовалось распадом колониальной системы и открытием молодыми американцами Востока, духовного опыта Индии. На создателей трансперсональной психологии оказало огромное влияние знакомство с философией и религией буддизма и индуизма; большинство из них получало духовный опыт и осваивало психопрактики измененных состояний сознания непосредственно в ашрамах Индии. См.: [Маслоу 1999; Фрейджер, Фейдимен 2008; Гроф 2004; Криппнер и др. 2011; Мерфи 2010; Минделл 2006; Тарт 2000; Хант 2004; Уолш 2004; Уилбер 2002]. Взаимопроникновение национальных культур, глобализация человеческого духа, распространение психологических практик и психотерапии, подкрепленное успехами гуманистической и экзистенциальной психологии, подготовило почву для появления трансперсональной психологии — области психологии, выходящей как за рамки индивидуального бытия человека, так и за рамки социума в допущении существования некоей транцендентальной реальности, доступной только «пробужденному сознанию».

«Трансперсональная психология изучает сознание в широком спектре его проявлений, таких как необычные состояния сознания, духовный кризис, околосхологические смертные переживания, развитие интуиции, творчества, высшие состояния сознания, личностные ресурсы, парапсихологические феномены и т.д. Она опирается на целостное видение человека в перспективе его духовного роста, классическую и неклассическую философскую антропологию, мировые духовные традиции, разнообразные способы самопознания и психотерапии, такие как медитация, холотропное дыхание, телесно-ориентированная психотерапия, терапия искусством, работа со сновидениями, активное воображение, самогипноз» [Козлов, Майков 2007, 188].

 Трансперсональная психология, таким образом, значительно расширила область изучения психологической реальности, направив внимание на феноменологию, выходящую за рамки личностного или социального бытия. Если для прояснения обсуждаемого состояния дел прибегнуть к притче или анекдоту, то можно сказать, что академическая психология со своим логическим и высоконаучным инструментарием ищет истину «там, где светло», где имеются выверенные методы и определен объект исследования, но в своей академичности игнорирует многие экзистенциальные проблемы бытия человека, не зная, как к ним поступиться, а трансперсональная психология «ищет черную кошку в темной комнате, которой там может и не быть вовсе».

 Трансперсональная психология ассоциируется с путешествием в неведомое, но, в отличие от времени великих географических открытий, путешествие осуществляется внутрь собственного сознания, в глубины бессознательного или же в высокие сферы трансцендентального, при всей многозначности и многоплановости в трактовке этого понятия. В рамках классической науки принято давать объяснения исходя из наличного состояния знания, предполагая его полноту и способность выстроить целостную и законченную теорию, которая будет трансформирована или отвергнута только уже на новом витке познания. В каждый исторический момент классическая наука знает «все» и должна дать объяснение любым проявлениям бытия. Можно вспомнить трагикомичные увещевания маститых физиков конца XIX в. к молодой поросли ученых: «в физике все уже открыто», и им придется только уточнять энные величины после запятой для мировых констант.

 Методология постнеклассической рациональности [Стёпин 2000], присущая по духу трансперсональной психологии, позволяет существование в объяснении некоторого люфта «незнаемого», наличия понятий, имеющих не научный, а метафорический или мифологический характер. Например, в переживаемых людьми «многообразии религиозного опыта» [Джеймс 1993], «пиковых состояниях» [Маслоу 1997], «выходе в трансцендентальное» [Козлов, Майков 2007], воздействиях «духов местности» в шаманских камланиях в трансперсональной психологии остается не определенным: кто или что является источником трансляции человеку по его встроенному в сознание (или бессознательное) «интернету» образов, выходящих за границы мира сего. В практике трансперсональной психологии допускается использование четко не определенных, не операционализованных понятий, взятых из религии или мифологии и являющихся метафорами или житейскими представлениями. За счет образности и эмоциональной насыщенности языка описания, а также за счет утраты четкости и однозначности используемых понятий трансперсональная психология может говорить о реальности, лежащей за порогом научной рациональности, но значимой для экзистенциального бытия человека (проблемы жизни, смерти, творчества, сохранения идентичности, проблемы сопереживания, эмпатии, интеграции с миром, трансцендирования, выхода за рамки индивидуального бытия).

 Если базовой метафорой когнитивной психологии является «компьютерная метафора», то базовой метафорой трансперсональной психологии мог бы стать квантовый компьютер с сетевым интернетом. Понятие «квантовый компьютер» являет собой некий принцип, идею, не имеющую на данный момент физического воплощения. Он аналогичен, например, «машине Тьюринга» — гипотетической виртуальной модели, сыгравшей, тем не менее, важнейшую роль в развитии компьютерной техники. Идея квантового компьютера базируется на феномене «квантового сцепления» Эйнштейна–Подольского–Розена («спутанности», «перепутанности» в разных вариантах перевода термина «entanglement»). Феномен «квантового сцепления» был первоначально сформулирован в противовес теоретической позиции Нильса Бора как парадокс, как то, «чего не может быть». Суть его в том, что если частица и античастица имеют общий источник в их генезисе, то при определении какого-либо параметра одной частицы, например, ее спина (который, согласно принципу Гейзенберга [Гейзенберг 1953] не существует до момента самого измерения, но присутствует как потенциальная возможность находиться в том или ином состоянии), то ее связный парный элемент одномоментно обретает противоположную первой характеристику, как бы далеко друг от друга эти частицы ни находились. Т.е. нарушается «принцип локальности» как независимости процессов происходящих в разных концах вселенной. Феномен «квантового сцепления» был экспериментально подтвержден в экспериментах Аспекта; см.: [Менский 2005; Менский 2007]. И идея целостности бытия — «убери из мира песчинку, и рухнет Вселенная», — присущая как древнегреческим, так и буддийским философам, обрела новое звучание в рамках квантовой физики. Буддийская теория кармы и христианское утверждение «по вере же и воздастся», вопрошение Эйнштейна «Влияет на космос то, что его в данный момент созерцает мышь» или суждение М. Булгакова «рукописи не горят» оказываются объединенными общей базовой метафорой «нелокальности бытия». Т.е. все в мире взаимосвязано и имеет отклик: от свершённого действия или поступка до появившейся в «в голове человека» мысли или порождения образа фантазии.

Вернемся, однако, к модели «квантового компьютера» как к метафоре работы сознания в трансперсональной психологии. Принцип гипотетического квантового компьютера основан на «связности» его физических носителей, где математическое гильбертово пространство описывает бесконечное множество возможных состояний этого квантового компьютера, имеющего неисчерпаемую емкость. Так почему же гипотетический квантовый компьютер — добавим, подключенный к некому «космическому Интернету», — мы рассматриваем как метафору трансперсональной психологии?

Физик А.С. Холево высказывает мнение, что элементы квантового компьютинга присутствуют в человеческом мышлении, Вот эти феномены:

1. Способность целостного восприятия информации, в противоположность разложению на составляющие свойства. Возможно, глаз как орган мозга способен принимать не только классические состояния входящего света, но и непосредственно квантовые состояния фотонов, чем объясняется особая мощь и пропускная способность визуальных коммуникаций и их органическая связь с распознаванием образов.

2. Дополнительность между «действием» и «размышлением», аналогичная квантовой дополнительности между положением и скоростью, на которую обращал внимание еще Н.Бор в своих физико-философских эссе [Бор 1961]. Примечательно, что при разработке концепции квантовой дополнительности Бор исходил из уже существовавшей аналогичной концепции витализма в биологии.

3. Черты «сцепленности» (или «нелокальности»), когда информация, содержащаяся в объединении подсистем некоторой сложной системы, превосходит арифметическую сумму количества информации, получаемых из подсистем.

4. Феномен сознания-подсознания. Трудно удержаться от такой (конечно, крайне упрощенной) аналогии: некоммутативная алгебра квантомеханических наблюдаемых, в которой в каждый момент времени «сканируется» некоторая доступная наблюдению коммуникативная — классическая — подалгебра.

5. Органическое сочетание аналоговых и цифровых методов, эффективный параллелизм обработки информации

 Разумеется, пишет А.С. Холево, эти соображения (и другие, такие как наличие интуиции и свободы воли) носят косвенный характер и не влекут с неизбежностью вывода, что в мозге человека или нервной системе других живых существ присутствуют «квантовые микрочипы» или другие квантово-физические механизмы, ответственные за неклассические вычисления и соответствующее поведение [Холево 2011, 19].

Известный физик и математик Роджер Пенроуз в своей получившей мировое признание книге «Новый ум короля. О компьютерах, мышлении и законах физики» [Пенроуз 2008] описывает исследования американского ученого Стюарта Хамероффа о возможности вычислений, происходящих в микротрубочках цитоскелета клетки. По мнению Р.Пенроуза, феномен сознания тесно связан с физическими процессами, происходящими на квантовом уровне и реализуемыми этими самыми микротрубочками, которые на микроскопическом уровне выступают как «клеточные автоматы». Выдающийся физик Р.Фейнман в своё время доказал, что гамильтоновы «клеточные автоматы», под характеристику которых подпадают микротрубочки С. Хамероффа, могут осуществлять вычисления любой сложности [Малинецкий 2008]. Но важно подчеркнуть, что Пенроуз не сводит сознание к вычислительным процедурам, а объясняет неопределенность и спонтанность, исследовавшуюся в виде феномена инсайта в гештальтпсихологии, через редукцию волновой функции, осуществляемую микротрубочками Хамероффа. Будущее науки покажет верность или ошибочность поиска физических коррелятов сознания в функционировании клеточных цитоскелетов. Вполне возможно, что представлениям Хамероффа и Пенроуза уготована судьба «животных духов» Рене Декарта (бегавших по полым нервам и осуществлявших передачу команд от мозга к эфферентным органам), и они останутся в истории науки о сознании как пример мифотворчества. Но в любом случае, подобно тому как модель Декарта задала правильную научную парадигму, где современная наука только заменила «животных духов» на электрические импульсы-спайки, так и соображения Пенроуза о квантовой природе физических коррелятов сознания и феномене редукции волновой функции как механизме спонтанности и произвольности останутся базовой парадигмой представлений о физических основаниях механизма сознания.

Остановимся на второй компоненте нашей метафоры трансперсональной психологии: «квантовый компьютер с космическим Интернетом». Откуда приходят к нам вещие сны, творческие интуиции, пророчества? Для религиозного человека такой вопрос вряд ли актуален. Но образ ветхозаветного Бога, «нашептывающего» нам креативные откровения, вряд ли устроит мировоззрение ученого. От Большого взрыва — момента образования нашей Вселенной — до дня сегодняшнего, по мнению современных астрофизиков, прошло не менее 14 миллиардов лет. Земля как космический объект существует не менее пяти-шести миллиардов лет, а жизнь на земле возникла три-четыре миллиарда лет назад. Если перефразировать слова Шарля де Костера, можно сказать: «Пепел потухших звёзд стучит в наше сердце». Действительно, тяжелые элементы периодической таблицы (например, металлы) возникают только при коллапсе (взрыве) сверхновых звезд, когда, выгорая, они, коллапсируя, сокращаются до гораздо меньших объемов, тем самым создавая чудовищную температуру и давление. Солнечная система вобрала в себя пепел этих погасших первичных звезд, а в нашем организме содержится, в частности, железо как компонент гемоглобина. Мы — дети космоса, и наша эволюция — звено в «глобальной эволюции», или Big History; см.: [Назаретян 2004]. .При этом, согласно вертикали Снукса–Панова [Панов 2008], показавших экспотенциальный характер динамики земной эволюции (на геофизическом, биологическом и социальном материале), в настоящее время наша цивилизация подошла к моменту исторической сингулярности —.к своеобразной точке «бифуркации», когда она либо исчезнет, либо примет иную, возможно, нематериальную форму. Великое молчание Космоса, по-видимому, может объясняться обеими возможностями. Либо дойдя до определенного уровня развития, цивилизация уничтожает самоё себя, например, захлебнувшись в отходах собственного производства, либо переходит в какую-то иную, возможно, нематериальную форму. Еще великий космический мыслитель Эдуард Циолковский предположил, что человечество перейдет в будущем в форму лучистой энергии. Интеграция космических цивилизаций, превзошедших материальный уровень, образует «Космическое сознание» или «Интегральный разум». В этом плане контакт с космическими братьями по разуму следует искать не по проявлениям артефактов материальной культуры, а скорее, в медитативных практиках нашего сознания, в глубинах нашего собственного бессознательного, Эти мысли я и выразил в метафоре «квантового компьютера с космическим Интернетом» как базовой метафоре в развитии психологической науки будущего.

Литература

Асмолов 2002 — Асмолов А.Г. По ту сторону сознания. Методологические проблемы неклассической психологии. М., 2002

Берталанфи 1969 — Берталанфи Л. фон. Общая теория систем. Критический обзор / Исследования по общей теории систем: Сборник переводов. Общ. ред. В. Н. Садовского и Э. Г. Юдина. М., 1969.

Богданов 1989 — Богданов А. А. Тектология: Всеобщая организационная наука. В 2-х книгах. М., 1989.

Бор 1969 — Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. М., 1961

Вежбицкая 1996 — Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.

Вертгеймер 1987 — Вертгеймер М. Продуктивное мышление: Пер. с англ. Общ. ред. С. Ф. Горбова и В.П. Зинченко. Вступ. ст. В. П. Зинченко. М., 1987.

Выготский 1934 — Выготский Л.С. Мышление и речь. М.,Л., 1934

Выготский 1983 — Выготский Л. С. Собрание сочинений. В 6 т. М. 1983.

 Гейзенберг 1953 — Гейзенберг В. Философские проблемы атомной физики. М., 1953.

 Гроф 2004 — Гроф С. Космическая игра: Исследование рубежей человеческого сознания. М., 2004.

Гусельцева 2007 — Гусельцева М.С. Понятие прогресса и модели развития психологической науки // Методология и история психологии. 2007. № 3. С.107–119.

Джеймс 1993 — Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М. 1993.

Ермолаев, Петренко 1976 — Ермолаев Б.А., Петренко В.Ф. К вопросу о глубинных семантических структурах / Структуры познавательной деятельности, Владимир, 1976. С.107–129.

Зинченко 2010 — Зинченко В.П. Сознание и творческий акт. М., 2010.

Касавин 1999 — Касавин И.Т. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб, 1999.

Касавин 2001 — Касавин И.Т. Истина / Новая философская энциклопедия. М., 2001.

Козлов 2007 — Козлов В.В. Интегративная психология: пути духовного поиска или освящение повседневности. М., 2007.

Козлов, Майков 2007 — Козлов В.В., Майков В.В. Трансперсональный ролект: Психология, антропология, духовные традиции. Ярославль, 2007.

Корнилова, Смирнов 2007 — Корнилова Т.В., Смирнов С.Д. Методологические основы психологии М., 2007.

Криппнер и др. 2011 — Криппнер С., Богзаран Ф., Карвальо де А.П. Сновидения: иная реальность. М. 2011.

Лакофф 1996 — Лакофф Дж. Когнитивное моделирование / Язык и интеллект. М., 1996.

Лекторский 2001 — Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2001.

Леонтьев 1965 — Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1965.

Леонтьев 2007 — Леонтьев Д.А. Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. 3-е изд., доп. М., 2007.

Малинецкий 2008 — Малинецкий Г.Г. Синергетика, нелинейность и концепция Роджера Пенроуза / [Пенроуз 2008].

Маслоу 1997 — Маслоу А. Психология бытия. Пер. с англ. О.О. Чистякова. М., 1997.

Маслоу 1999 — Маслоу А. Мотивация и личность. СПб., 1999.

Менский 2005 — Менский М.Б. Концепция сознания в контексте квантовой механики // Успехи физических наук. 2005. Т. 175, № 4. С. 414–434.

Менский 2007 — Менский М.Б. Человек и квантовый мир. Фрязино, 2007.

Мерфи 2010 — Мерфи М. Будущее тела. Исследование дальнейшей эволюции человека М. 2010.

Микешина 2005 — Микешина Л.А.Современная эпистемология. Научное знание в динамике культуры. Методология научного исследования. М., 2005.

Минделл 2006 — Минделл А. Тело шамана. М. 2006.

Муканов 1980 — Муканов М.М. Психологическое исследование рассудка в историческом аспекте. Диссертация на соискание учёной степени доктора психологических наук. М.,1980.

Назаретян 2004 — Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. Синергетика – психология – прогнозирование. М., 2004.

Панов 2008 — Панов А.Д. Единство социально-биологической эволюции и предел её ускорения // Историческая психология и социология истории. 2008. Т.1, № 2. С. 25–48.

Пенроуз 2008 — Пенроуз Р. Новый ум короля. О компьютерах, мышлении и законах физики. М., 2008.

Петренко 2010 — Петренко В.Ф. К проблеме психологии сознания // Вопросы философии. 2010. № 11. С.57–47.

Петренко, Коротченко 2008 — Петренко В.Ф., Коротченко Е.А. Образная сфера в живописи и литературе. Визуальные аналоги литературных тропов // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2008. Т.5, № 4. С.19-40.

Петровский 2010 — Петровский В.А. Человек над ситуацией. М., 2010.

Степин 2000 — Степин В.С. Теоретическое знание. М., 2000.

Талбот 2008 — Талбот М. Голографическая модель Вселенной. Киев, 2008.

Талызина 2007 — Талызина Н.Ф. Сущность деятельностного подхода в психологии // Методология и история психологии. 2007. № 4. С.157–162.

Тарт 2000 — Тарт Ч. Измененные состояния сознания. М., 2000.

Турецкий 2007 — Турецкий М.И. Орел из пригорода (к 70-летию со дня смерти А.Адлера) // Методология и история психологии. 2007. № 2. С. 122–134.

Турецкий 2009 — Турецкий М.И. Строитель Боллингенской башни // Методология и история психологии. 2009. № 2. С. 108–120.

Турецкий М.И. — Турецкий М.И. Шломо Зигмунд Фрейд // Методология и история психологии. 2006. № 2. С. 113–137.

Уилбер 2002 — Уилбер К. Око духа. Интегральное видение для слегка свихнувшегося мира. М., 2002.

Умрихин 2007 — Умрихин В.В. Историко-методологические проблемы анализа научных школ в психологии // Методология и история психологии. 2007. № 4. С 5–14.

Уолш 2004 — Уолш Р. Основания духовности. М., 2004.

Филмор 1981 — Филмор Ч. Дело о падеже / Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 10. М., 1981.

Фрейд 1989 — Фрейд З. Введение в психоанализ: Лекции. М., 1989.

Фрейджер, Фейдимен 2008 — Фрейджер Р., Фейдимен Д. Личность. Теории, упражнения, эксперименты. СПб., 2008.

Фролов 2008 — Фролов И.Т. Перспективы человека. 3-е изд.. М., 2008.

Хант 2004 — Хант Г. О природе сознания. М., 2004.

Холево 2011 — Холево А.С. Квантовая информатика: прошлое, настоящее, будущее / Сборник научно-популярных статей – победителей конкурса РФФИ 2009 г. М., 2011. С. 10–20.