Знание по самой своей природе системно. Наивысшее выражение системность знания находит в научной теории. Любая научная теория представляет собой строго организованную концептуальную систему, обладающую достаточно сложной структурой. Чем же определяется способ организации знания в теории? Является ли он независимым от природы и структурных особенностей той сферы материального мира, для познания которой теория создана, или он обусловливается этими особен­ностями, вытекает из них? Имеется ли соответствие между структурой знания, сконцентрированного в теории, и структурой того фрагмента материальной действительности, который отображается в данной теории? Может ли вообще теория быть формой отражения объективной реальности, если между ее структурой и структурой той области реаль­ности, к которой она относится, нет определенного соответствия?

Эти вопросы имеют первостепенное значение для разработки теории научного знания.

В литературе высказывается мнение, что хотя в общем и целом системность знания есть функция системной организации объекта, структура знания об объекте не находится в какой-либо определенной связи со структурой объекта, не обусловливается последней, и поэ­тому невозможно установить способ строения знания, исходя из струк­турных особенностей объекта. Примером такого подхода могут служить соображения, развиваемые в книге «Логика научного исследования» (глава IV) [i]. Как отмечает автор этой главы, понятие системы может быть столь общим, что оно окажется отвлеченным от всякого конкретного содержания. «Опираясь на этот факт,— говорит он,— а также исходя из теории отражения, может возникнуть искушение сказать... что изучение структуры объекта есть вместе с тем изучение структуры знания о нем, поскольку системность знания, как было сказано выше, есть функ­ция системной природы объекта. Тем не менее знание о системной природе объекта не может быть механически экстраполировано на явления познания и применено для понимания и объяснения строения знания о данном объекте» («Логика научного исследования». М., 1965, стр. 82—83; в дальнейшем при цитировании этого труда будут указываться только страницы).

Если бы речь шла лишь о том, что нельзя механически экстраполировать знание о структуре объекта на строение знания об этом объекте, то с этим следовало бы согласиться. Но дело заключа­ется в ином. Из всего текста далее следующих рассуждений вытекает, что отрицается не сама по себе механическая экстраполяция одного на другое, а вообще отрицается, что знание о системной природе объекта может быть применено для понимания и объяснения строения знаний о данном объекте, что изучение структуры объекта оказывает опреде­ляющее влияние на структуру знаний о нем. Отвергается мысль о зави­симости структуры знания об объекте от структуры самого объекта, о соответствии этих структур друг другу.

Верен ли такой взгляд? Чтобы установить это, необходимо ближе рассмотреть ту аргументацию, которая приводится в его обоснование. Эта аргументация дается применительно к двум типам теоретических си­стем — более простым и более сложным. Пойдем тем же путем и мы, сосредоточив, однако, внимание на естественнонаучных теориях. Возь­мем относительно более простую систему знания — такую, как понятие и его определение. В этом случае в качестве аргумента, приводимого для обоснования утверждения, что «способ строения знания непосредственно не зависит от его предметной области и не вытекает из ее структуры» (стр. 83), используется то обстоятельство, что одному и тому же объекту (понятию) могут быть даны различные определения — определения со­держательные, эффективные и плодотворные в научном отношении.

Дело, конечно, не в том, непосредственно или опосредствованно спо­соб строения знания зависит от предметной области, а в том, зависит ли вообще структура знания от структуры объекта, вытекает ли вообще первая из второй, связаны ли они друг с другом, находятся ли они в отношении некоторого соответствия друг к другу. Можно признавать различные формы и степени опосредствования, через которое ре­ализуется зависимость первой от второй, и все равно это будет точ­ка зрения, принципиально отличная от точки зрения, утверждающей их независимость. В цитируемой здесь работе совсем нет речи о том, каким путем, чем именно опосредствуется зависимость строения знания от структуры предмета, каким образом опосредствующий фактор ска­зывается на этой зависимости. Напротив, строение знания фактически обособляется от структуры объекта. Поэтому, несмотря на оговорки о том, что нельзя механически переносить знание структуры объекта на строение знания, что последнее непосредственно не зависит от струк­туры объекта, по существу, вся аргументация направлена к тому, чтобы утвердить точку зрения полной независимости структуры знания от структуры объекта, точку зрения, согласно которой между ними ника­кого соответствия нет.

Но что в действительности означает наличие разных определений одного и того же объекта (понятия)? Проблема обсуждается на конкрет­ном примере существования двух разных определений окружности: 1) окружность есть геометрическое место точек, равноудаленных от ка­кой-либо данной точки; 2) окружность есть геометрическая фигура, образованная вращением точки отрезка вокруг другой его неподвижной точки. Итак, объект один, а определений его, и притом разных, несколь­ко. Отсюда и делается вывод, что способ организации знания не обуслов­лен природой объекта, никак не зависит от его структуры, что между ни­ми не существует соответствия и, таким образом, структуру знания об объекте нельзя вывести из структуры объекта.

Вглядимся внимательнее в оба эти определения. Что составляет их содержание? В точности ли одно и то же в природе объекта охва­тывается ими? Нетрудно видеть, что одно из этих определений, именуе­мое генетическим, имеет дело со способом возникновения, с процессом образования окружности как еще только становящегося объекта. Другое, носящее название реального, определяет окружность по способу ее существования после того, как этот геометрический объект окончательно сформировался. Одно выражает динамику становления объекта, другое — статику его жестко фиксированного бытия. Именно эти динамика и статика составляют предметное содержание обоих определений, а не вообще некая недифференцированная, нерасчлененная «природа» окруж­ности.

Поскольку, таким образом, оба определения относятся к различным сторонам объекта, имеют дело с разными аспектами «природы» окруж­ности (и тем самым относятся к несколько разным предметным областям), постольку они и предстают перед нами как разные формы организации знания о ней. Но каждая из них стоит во вполне определенном отно­шении к соответствующей ей предметной области: одно определение на­ходится в связи со структурой генетического процесса образования окружности, другое — со структурой ее окончательно сложившейся и зафиксированной формы. Поэтому мы вправе сказать, что каждому аспекту отвечает свой определенный способ организации знания, и, сле­довательно, нельзя утверждать, что способ строения знания не зависит от предметной области, не соответствует ей и не вытекает из ее структуры.

Конечно, оба определения, хотя и выражают различные аспекты, относятся к одному и тому же объекту, ибо эти аспекты в равной мере принадлежат ему самому, неотрывны от его сущности. Наличие не­скольких определений одного и того же объекта говорит не об отсут­ствии связи строения знания со структурой объекта, не об отсутствии определенного соответствия между ними, а о сложности любого, даже самого, казалось бы, элементарного объекта, о невозможности полностью исчерпать его сущность в каком-либо единственном определении. Этот факт свидетельствует о том, что объект, так сказать, «полиструктурен», представляет собой некую «полисистему». В нем всегда существуют разнотипные системы связей и соответственно этому разнотипные элементы, объединяемые этими связями. Та или иная система объективных связей может быть более существенной для тех или иных условий, и тогда соответствующая ей теоретическая система играет преимущественную роль при этих обстоятельствах. Но разные определения, скажем, окружности, потому оказываются эквивалентны друг другу, что выделяют из всего многообразия геометрических объектов один и тот же объект, дают способ опознать его как нечто специфически данное, которое  не может быть смешано с чем-либо иным.

Так обстоит дело в случае относительно простых теоретических си­стем, подобных научным понятиям и их определениям. Рассмотренные выше аргументы в обоснование взгляда, по которому способ строения знания об объекте не зависит от структуры объекта, не находится в соответствии с ней, нельзя признать убедительными.

*  *  *

Не меняется ли ситуация при переходе к более сложным теорети­ческим системам —• таким, как научная теория? В книге утверждается: «Невозможность однозначного выведения способа строения знания, ис­ходя из структурных особенностей объекта, еще более характерна для сложных систем знания, подобных научной теории. Одну и ту же сово­купность знания мы можем упорядочить каждый раз совершенно иным образом, принимая в качестве исходных совершенно разные принципы и устанавливая далеко не однотипные логические связи между элемен­тами знания, не нарушая и не искажая в то же время истины. И как бы мы глубоко ни проникали в сущность предмета, как бы тонко ни про­слеживали способы связи составных частей его, мы не в состоянии бу­дем указать, каким способом необходимо систематизировать полученные о нем знания»   (стр. 84).

Начнем с последнего звена этой цепи рассуждений. Из него полу­чается, будто есть два раздельных, обособленных процесса: 1) про­никновение в сущность предмета и 2) систематизация знания о нем. Дело представляется так, как будто они совершаются независимо друг от друга и лишь потом возникает вопрос: как они соотносятся друг с другом, можно ли по одному из них судить о другом. Но в действитель­ности о проникновении в сущность предмета можно говорить только в той мере, в какой происходит «систематизация знания», то есть со­здание теории. Если этого нет, то нет и проникновения в сущность пред­мета (по крайней мере достаточно глубокого). Значит, если мы способны достаточно тонко опознать составные части объекта и про­следить способы их связи друг с другом, то вместе с тем мы уже зна­ем и те способы, которые необходимы для систематизации знания нем: они воплощены в созданной теории. Одно неотрывно связано с другим, обусловливает другое, а вовсе не является изолированным и самостоятельным. Всегда, когда мы достаточно глубоко проникли в сущность предмета, мы тем самым имеем и способ систематизации знаий о нем.

Глубокие структурные особенности объекта не постигаются никаким иным способом, кроме как через знание, организованное так, что его структура оказывается стоящей в определенной связи, в определен­ии соответствии со структурой объекта.

Фактически фундаментальные свойства объекта определяют и выбор средств, с помощью которых осуществляется систематизация знаний, например, характер физических величин, входящих в теорию, тип уравнений, связывающих их друг с другом, и т.  п. В частности, свойства новых процессов предопределяют выбор таких концептуальных средств, как понятие температуры, теплоемкости, энтропии и т. п. Специфика электромагнитных процессов определяет выбор понятий на­пряженности полей, плотности заряда, скалярного и векторного по­тенциалов и т. п. Свойство суперпозиции реальных электромагнитных полей обусловливает линейный характер основных динамических уравнений поля и т. д. И если мы достаточно глубоко проникли в сущность электромагнитного поля, то знаем, что все его коренные особенности условливаются распределением и движением электрических зарядов, являющихся источником поля. Нам известно, что поле характеризуется особого рода величинами, называемыми напряженностями электрического и магнитного полей, связанными друг с другом, а также с движением и распределением зарядов вполне определенным образом. Если, следовательно, нам стал известен способ связи элементов электромагнитного поля друг с другом и с источниками, порождающими их, то в соответствующей связи предстают перед нами и их абстрактные «концептуальные двойники», то есть элементы теоретической системы, создаваемой для выражения законов электромагнитного поля.

Структура уравнений Максвелла, то есть совокупность физических величин, входящих в эти уравнения вместе с системой связей между ними, есть, несомненно, структура нашего знания об электромагнитном поле, определенный способ его организации. Но вместе с тем она является мысленным образом, отражением способа связи элементов самого материального объекта. Действительно, выражаемая уравнениями Максвелла связь, например, между вихрем («ротором») напряженности электромагнитного поля и производной по времени напряженности электрического поля не только представляет собой чисто логическую связь между некоторыми математическими символами, но и показывает, как в самом реальном электромагнитном поле связаны друг с другом «го магнитная и электрическая составляющие. Если при некоторых условиях из уравнений Максвелла вытекает, что вектор напряженности электрического поля перпендикулярен вектору напряженности магнитного поля и оба они перпендикулярны направлению распространения электромагнитного поля, то это означает, что при данных условиях в реальном электромагнитном поле все его указанные характеристики связаны объективно существующим пространственным отношением взаимной перпендикулярности.

Поскольку система связей между физическими величинами, входя­щими в уравнения Максвелла, оправдывается на опыте, постольку она принимается нами без дальнейших изменений. Если бы опыт об­наружил в электромагнитном поле не учитывавшиеся ранее элемен­ты и связи, то система уравнений поля подверглась бы надлежащим из­менениям. Внесение таких изменений нельзя было бы рассматривать иначе, как установление соответствия между их структурой и структу­рой самого поля.

Другими словами, точная и ясная связь между физическими ве­личинами, входящими в фундаментальные уравнения теории, есть не что иное, как выражение способа связи элементов объекта. Структура уравнений Максвелла, являющихся как бы квинтэссенцией теории электромагнитного поля, находится в несомненном соответствии со структурой отражаемого ею объекта.

Возьмем еще один пример — периодическую систему элементов Менделеева. В ней упорядочено и систематизировано огромное богатство химических и физических знаний. Отвечает ли структура этой формы знания, то есть выделение периодической повторяемости свойств элементов, их объединение по группам и т. п., некоторой структуре отношений самих химических элементов, или она произвольна и никак не связана с последней? После того, как уже на основе Боровской теории атома была раскрыта периодичность в строении электронных оболочек атомов, стало совершенно несомненным, что структура такой системы знания, как система элементов, тесно связана с объективной структурой химических отношений атомов, обусловлена ими.

В противоположность тому, что утверждается в конце вышеприведенной цитаты, можно сказать: чем глубже мы проникаем в сущность предмета, чем тоньше прослеживаем связи составных частей его, тем ясней и определенней становится способ, каким «систематизируются» полученные о нем знания, тем яснее и строже выражен способ организации последнего. Всей историей научного познания подтверждается тот факт, что степень структурной организованности, уровень совершенства строения теории находится в соответствии со степенью проникновения в сущность объекта и его структуру. Теория на той фазе своего развития, которая отвечает более глубокому проникновению в сущность объекта, более тонкому раскрытию его внутренних и внеш­них связей, оказывается вместе с тем и более совершенной и ясно ор­ганизованной, чем на предыдущем этапе. Так, современная термодинамика обрела строгую, последовательную и логически ясную структуру как раз в связи с тем, что она тонко и глубоко проникает (конечно, в рамках своей применимости) в сущность и структуру тепловых процессов. Когда эта теория не достигала еще такой глубины, не мог­ла еще прослеживать многих связей, характерных для тепловых процессов, она и не имела этой поразительно четкой и совершенной структуры.

То же можно сказать и о квантовой механике. Слабо разработанная первоначальная структура этой теории отвечала тому, что она только еще начинала проникать в глубины структуры микропроцессов. Состоя­ние современной теории «элементарных» частиц далеко от того, чтобы его можно было считать удовлетворительным. Накопленные здесь обширные знания не приобрели ясной и последовательно выдержанной структуры. Это, несомненно, связано с тем фактом, что физика пока еще не смогла достаточно глубоко проникнуть в сущность и структуру «элементарных» частиц. Аналогичное мы можем проследить, напри­мер, и в истории биологии, в частности истории генетики. Именно с глу­бочайшим проникновением в структуру элементов наследственности связана та логическая строгость структуры, которую ныне приобретает современная генетика.

Что в действительности означает то обстоятельство, что одну и туже совокупность знания можно, не искажая истины, упорядочить различ­ным образом, принимая в качестве исходного пункта различные принципы? Имеет ли это обстоятельство силу бесспорного доказатель­ства ошибочности мысли о соответствии между структурой объекта и структурой теории, созданной для познания этого объекта, мысли о за­висимости второй от первой? Нет, не имеет.

Конечно, изложение той или иной теории или процесс ее по­строения можно начинать с различных исходных пунктов. Но итог будет, по существу, тем же самым. Это в известном смысле подобно тому, как если бы мы осуществляли сооружение одного и того же здания в разных вариантах, начиная то с одного, то с другого угла: откуда ни начинай, результат будет тем же, хотя каждый раз части сооружения будут возникать в иной последовательности. Так, изложение теории электромагнитного поля можно начинать, например, с анализа резуль­татов опыта Эрстедта, Фарадея. А можно исходить из уравнений Ма­ксвелла. Можно поступить и по-иному: исходным сделать вариационный принцип наименьшего действия в его наиболее общем виде, специфици­руя функцию Лагранжа особым образом, пригодным для данного слу­чая. Но когда содержание теории представлено в полностью разверну­том виде, ее структура оказывается сходной во всех трех случаях. Она является своего рода инвариантом относительно различных форм ее выражения. Все эти выражения изоморфны по отношению друг к дру­гу, в силу чего их структура оказывается, по существу, тождественной.

Следует отличать подход к изложению теории или способ, посред­ством которого она созидается, формируется, то есть способ раз­вертывания содержания теории, от присущего ей внутреннего строя, выражающего ее содержание в полностью развернутом и закон­ченном виде. Способы изложения содержания одной и той же теории могут быть весьма различными, но они ведут к одной и той же сущно­сти теории, к одному и тому же ее внутреннему строю. Примером того, как различные подходы к построению теории одного и того же объекта фактически ведут к одинаковому результату, служат так называемая матричная механика и механика волновая. Первоначально они даже казались совершенно различными теориями, но затем было установлено, что они воплощают одну и ту же квантовую механику, обладающую еди­ной внутренней структурой.

То, что изложение теории, развертывание ее содержания могут быть осуществлены различными путями, обусловлено присущими ей цельностью и единством. Именно цельность и единство научной теории, органическая связность всех ее элементов, позволяют нашей мысли, на­чиная почти с любого узлового пункта теории, развертывать все ее содержание, охватить ее во всех сколько-нибудь существенных пунктах. Но как раз цельность и единство научной теории скрывают за собой устойчивую и определенную внутреннюю структуру, неподвластную про­изволу ученого и соответствующую структуре объекта.

Возможность развертывания теории, начиная с многих ее пунктов, говорит не о том, что здесь обнаруживаются различные структуры зна­ния при одном и том же содержании, а о том, что теория оказывается замкнутой понятийной системой, элементы которой необычайно тесно связаны и органически переплетаются друг с другом, так что в структуре теории не оказывается никаких элементов обособленных, изолирован­ных от остальных частей.

Однако вопрос заключается не в том, что для развертывания пол­ного содержания теории можно начинать с различных пунктов, а в том, получаются ли при этом существенно различные понятийные системы, совсем иные системы законов и связей между элементами теории? На этот вопрос мы должны ответить отрицательно. Различию в выборе начального, исходного пункта отвечают не принципиально разные струк­туры теоретической системы, а разные пути, или способы вхож­дения нашей мысли фактически в одну и ту же структуру. Во всяком случае, перед нами будут изоморфные модификации той же самой струк­туры.

В качестве другого аргумента, выдвигаемого в обоснование мысли об отсутствии зависимости структуры теории от структуры объекта, об отсутствии соответствия между ними, приводится следующее соображе­ние: естественнонаучные теории являются частными теориями, так как они изучают систему только в каком-либо одном отношении, причем изучаемое ими свойство системы не всегда может быть присуще систе­ме знания (см.стр. 83).

Этот довод также нельзя признать убедительным. То, что естест­веннонаучные теории  являются частными,— это несомненно. Действи­тельно, они чаще всего изучают систему только в одном или нескольких выделенных ими отношениях. Но выделение этих отношений не произ­вольно, не субъективно. Этому в реальной природе отвечает  наличие, каких-то более или менее автономных или относительно самостоятель­ных аспектов системы. Каждый из них, будучи одной из сторон какой-то системы, выступает как сложный объект и, в свою очередь, оказывается более или менее сложной системой, являющейся подсистемой по отноше­нию к исходной системе. Правомерно поэтому говорить о собственной структуре этой подсистемы и соответственно ставить вопрос о соотноше­нии структуры знания об этой подсистеме с присущей ей самой объек­тивной структурой. Таким образом, ссылка на то, что естественнонаучные теории являются частными, ничего не решает. В ней невозможно усмотреть что-либо, определенно говорящее в пользу представления о независимости структуры знания от структуры объекта. Посред­ством этой ссылки проблема, не изменяясь в своей сущности, лишь отодвигается на другой уровень, на иной тип связей и элементов.

Для анализа рассматриваемой проблемы не имеет значения и упо­минание о том, что изучаемое в естественнонаучных теориях свойство материальной системы не всегда может быть присуще системе знания. Так, например, пластичность, как физическое свойство определенного класса материальных систем, безусловно, не присуща самой теории пластичности, подобно тому, как теории сверхтекучести или сверхпро­водимости не обладают ни сверхтекучестью, ни сверхпроводимостью. Но это обстоятельство никак не может быть использовано для отри­цания связи структуры знания об объекте со структурой объекта. Мысль о связи, соответствии структур знания и материального объекта совер­шенно не предполагает, что теория непременно должна сама обладать тем свойством, которое, будучи принадлежностью объекта, изучает­ся ею.

Научная теория не могла бы быть столь совершенной формой отражения объективной реальности, какой она оказывается на деле, в реальной практике познания, если бы ее структура не носила на себе печать определяющего влияния структуры познаваемого объекта. А. Эйн­штейн не раз говорил о сложности пути, двигаясь по которому научная мысль от фактов поднимается к теории. Он указывал, что в осуществлении этого подъема огромную роль играет интуиция исследователя, в силу чего указанный процесс восхождения не является логически одно­значно определенным. Поэтому можно было бы думать, что существует множество равноценных систем теоретической физики, относящихся к одной и той же совокупности опытных данных. «Но история показала,— подчеркивал А. Эйнштейн,—• что из всех мыслимых построений в данный момент только одно оказывается преобладающим. Никто из тех, кто действительно углублялся в предмет, не станет отрицать, что теоретическая система практически однозначно определяется миром наблюдений...» (А.Эйнштейн. Физика и реальность. М., 1965, стр. 10). Однако теоретическая система определена тогда, когда определены все ее характеристики, то есть, кроме категориального состава, также и соотношения между элементами этого состава —ее логическая структура. Здесь Эйнштейн, по существу, приходит к той мысли, что структура теории находится в соответствии со структурой объекта, данные о котором выражены в результатах наблюдения.

*  *  *

Если есть определенное соответствие, определенная связь между структурой теории и структурой объекта, отражением которой теория служит, то возникает вопрос: нельзя ли характеризовать отношение обеих структур понятием изоморфизма?

В главе IV «Логики научного исследования» на этот вопрос дается категорический отрицательный ответ: «...применение понятия изоморфизма к характеристике отношения мысли к объекту не может быть оправданным в силу ряда соображений. Прежде всего оно не может быть оправдано потому, что, как уже говорилось, структура системы научного знания непосредственно не вытекает из структуры объекта, к которому она относится, а прежде всего определяется общественной и научной практикой» (стр. 96). К вопросу о практике мы вернемся несколько позже. Сейчас остановимся на первой части этого утверждения. В ней упор делается на то, что структура системы непосредственно не вытекает из структуры объекта. Согласимся с тем, что структура системы знания непосредственно не вытекает из структуры объекта. Какое это будет иметь значение для выяснения вопроса о применимости понятия изоморфизма в качестве характеристики соотношения обеих структур? В принципе никакого. Дело не в том, непосредственно или опосредованно одно вытекает из другого, а в том, вытекает ли, зависит ли вообще или нет. Если вытекает — безразлично опосредствованно или непосредственно, — то соответствие, связь между ними существует и открывается возможность применить здесь понятие изоморфизма. Изоморфными вполне могут быть системы, связь между которыми опосредствуется самым сложным образом. Факт опосредствования вообще не служит какой-либо преградой для установления изоморфизма систем.

Второе соображение, выдвигаемое против применения понятия изоморфизма для характеристики отношения структуры знания к структуре объекта, состоит в следующем: «...диалектико-материалистическое понимание истины как процесса уже в принципе не может быть совестимо с ним. Материалистическая диалектика понимает соответствие, или совпадение, знания предмету как процесс, в то время как отношение изоморфности между двумя системами есть отношение статичности. Это означает, что определение отношения знания к предмету через понятие изоморфизма снимает вопрос об относительности и абсолютности объективной истины и, тем самым, снимается вопрос о развитии научного познания» (там же).

Нет, понятие изоморфизма вовсе не снимает вопрос об относительности и абсолютности объективной истины, не снимает вопрос о развитии научного  познания.

Конечно, истину следует понимать как процесс, то есть динамически, но и отношение изоморфизма не надо представлять как сугубо статическое. Верно, что понятие изоморфизма с полнейшей формальной строгостью применяется для характеристики отношения абстрактных систем, обладающих абсолютной устойчивостью, неизменностью, завершенностью. Между тем реальные теоретические системы подвижны, изменчивы, фактически никогда не бывают абсолютно завершенными. Их отношение к объекту меняется. Однако это изменение не хаотично, не беспорядочно, а совершается по определенному направлению. В нем гос­подствует тенденция, благодаря которой теория становится все более точ­ным отражением объекта. Любая проверенная опытом научная теория выражает объективную истину, содержит элементы истины абсолютной. И поскольку ей свойственно это, постольку между нею и объектом устанавливается определенное соответствие, не подвластное воле и желаниям исследователя, не устраняемое дальнейшим развитием знания.

Соответствие знания объекту не полное, не окончательное, лишь частичное, не абсолютное, а относительное. Но оно реально существует и имеет тенденцию становиться все более полным и точным. Почему же нельзя применить понятие изоморфизма к этому частичному, отно­сительному соответствию? Ведь применяются же такие абстрактные математические понятия, как материальная точка, абсолютно твердое те­ло, идеальный газ и т. п., к реальным телам, которые в строго логи­ческом смысле не являются ни тем, ни другим, ни третьим. Они лишь приближенно отвечают свойствам указанных абстрактных объектов, их сходство с последними лишь относительно. Применение понятия изоморфизма к реальному, неполному, изменяющемуся соответствию знания объекту правомерно и обоснованно в той же самой мере, в какой вообще правомерно и обоснованно применение абстрактных математи­ческих понятий к реальным телам и их отношениям.

Конечно, само по себе понятие, например, абсолютно твердого тела предполагает полную статику всех внутренних отношений составляющих его элементов. Но, применяя такое понятие к реальным телам, мы в опре­деленных условиях отвлекаемся от тех изменений, которые в действи­тельности имеют место. Точно так же допустимо в известных границах применять и понятие изоморфизма к отношению структур знания и объ­екта, хотя нам известно, что между ними не существует соответствия пол­ного, абсолютного, застывшего. В таком случае это будет не абстрактный, а реальный, не полный, а ограниченный, не статический, а динамический изоморфизм. Это изоморфизм, складывающийся в процессе приближения знания к объекту, в процессе «совпадения» знания с реальностью, становящегося с накоплением зерен абсолютной истины все бо­лее точным и полным. Такое понятие реального, или относи­тельного, неполного изоморфизма является подобным, например, понятию реального газа, вводимому в противоположность абстрактному понятию идеального газа и ближе стоящему к действитель­ности. Но понятие реального газа не только не исключает понятия иде­ального газа, не только не делает его излишним, но, по существу, необходимо предполагает его и опирается на него. Равным образом и абстрактный абсолютный изоморфизм является необходимой первоосновой для реального, неполного, относительного изоморфизма и в то же время бесконечно удаленным пределом, к которому приближается  с развитием знания неполный относительный изоморфизм.

В науке существует множество понятий, в абстрактной форме аб­солютизирующих статику каких-либо отношений, моменты устойчивости, стабильности, неизменности. Они плодотворны и эффективны. Было бы большой ошибкой считать, что они «в принципе несовместимы с диалектико-материалистическим пониманием истины как процесса». И понятие изоморфизма, в абстрактном виде схватывающее и абсолютизирующее одну сторону отношений между системами, также не может рассмат­риваться как несовместимое с диалектико-материалистическим пони­манием истины.

На основании вышесказанного надо признать неправильной попытку отказаться от применения понятия изоморфизма для характеристики отношения мысли к объективной реальности, теории к объекту (см. об этом также Г, Клаус, Введение в формальную логику. М., 1960, стр. 345).

Конечно, понятие изоморфизма никоим образом не исчерпывает всей сложности и тонкости отношений теории и объекта, мысли и объ­ективной реальности. Его одного недостаточно и для характеристики гносеологической природы идеального отражения (гносеологического об­раза). Это понятие охватывает только один из аспектов вышеуказанного отношения и лишь одну сторону сущности идеального отражения. Вслед­ствие этого его абсолютизация и универсализация неправомерны.

Однако понятие изоморфизма имеет весьма важное теоретико-по­знавательное значение и не может игнорироваться в философии, в част­ности при исследовании не только отношения теоретических систем друг к другу, но и отношения научной теории и объекта. Неправильны поэтому не только абсолютизация изоморфизма, но и его чрезмерное су­жение или ограничение. Ограничение изоморфизма проявляется, в частности, в признании того, что в изоморфном отношении к объекту находится не сама по себе научная теория, а только формальная зна­ковая система, в которой теория выражается. В действительности, как мы это стремились показать выше, изоморфизм относится не только и не столько к внешнему выражению теории в знаковой системе, сколько к самому ее внутреннему существу, к свойственному ей внутреннему строю. Такое, понимание изоморфизма представляется отвечающим духу философской теории отражения.

*  *  *

Если отвергается мысль о том, что способ строения системы науч­ного знания, структура теории связаны со структурой познаваемого объ­екта, обусловливаются ею, соответствуют ей, то что же тогда определя­ет структуру теории? Признать, что эта структура определяется «формо-созидательной» деятельностью человеческого воображения или чем-либо подобным, лежащим в самом познающем субъекте,— значит пойти слиш­ком далеко по пути отрыва познания от объективной реальности.

Нам предлагается иной путь — принять, что структура системы научного знания «прежде всего определяется общественной и научной практикой» (стр. 96). «Выбор средств, с помощью которых предполага­ется систематизация теории, определяется спецификой самой отрасли знания, а главное, потребностью человеческой практики (понимаемой в широком смысле, то есть общественной практики и практики научной)» (стр. 84).

Что значит «выбор средств, с помощью которых предполагается си­стематизация теории»? Это значит «выбор», с одной стороны, элемен­тов, входящих в категориальный состав теории, а с другой — установ­ление совокупности отношений, которыми эти элементы связаны друг с другом. Сама по себе практика не может определить ни природы этих элементов, ни качества или сущности их связи друг с другом. В против­ном случае было бы совершенно невозможно понять почему одна и та же исторически определенная практика приводит при исследовании меха­нических, тепловых, электродинамических, биологических или геологи­ческих объектов к совершенно различным элементам и их связям в теоретических системах.

Потребности практики только ставят перед познающим разумом общую цель, например, раскрыть в ближайшее время сущность и зако­номерности такой-то и такой-то группы явлений. Практика создает прин­ципиальную возможность достижения этой цели, нахождения и опозна­ния некоторых элементов и их связей, но какими именно они окажутся по своей природе и сущности — это зависит от объекта. Она устанавливает рамки или границы реализации возможности, ибо от нее зависит, до какого уровня, до какой глубины может проникнуть мысль в экспе­риментальном познании исследуемого объекта на данном историческом этапе. Но что именно будет найдено на этом уровне, зависит от свойств исследуемого предмета. Практика, фигурально выражаясь, определяет, на какой глубине и какого характера будет сделан «срез» со структуры объекта, но она ничего не скажет о том, что фактически будет обна­ружено на этом «срезе». Практика определяет пункты, с которых начи­нается исследование или на которых в данное время преимущественно концентрируются усилия ученых, тем самым указывая преобладающее направление развития знаний в данный момент, его размах и интенсив­ность. Она определяет, с чего начнет разворачиваться, строиться теоре­тическая система, ибо она как бы «поворачивает» объект перед взором исследователя той стороной, какая приобрела в данных обстоятель­ствах наибольшее значение для деятельности человека. Эта сторона объ­екта и подвергается изучению в первую очередь.

Однако сами элементы теоретической системы, их связи и отношения «берутся» из живой природы изучаемого объекта, определяются в конеч­ном счете именно ею. Ссылка в вышеприведенной цитате на «специфику самой отрасли знания» как на фактор, влияющий на структуру систе­мы знания, является не более чем неявным (.и, конечно, неполным) при­знанием как раз этого обстоятельства. «Специфика самой отрасли зна­ния» не есть что-то самодовлеющее, самостоятельное. Она всецело зави­сит от природы исследуемого объекта, является выражением ее и потому на самом деле выступает как бы псевдонимом специфики этого объекта.

Впрочем, всемерно подчеркивая роль практики, нельзя преумень­шать возможностей абстрактного теоретического мышления. Не следует думать, что только практика всегда и везде непосредственно определя­ет подходы к постижению объекта. В каждой достаточно развитой на­учной дисциплине мысль человека ищет пути к сущности объекта не толь­ко с той его стороны, какой его «повернула» к исследователю практика, но и с других сторон, находимых на основе опытного познания чисто теоретически. К этой объективной сущности научное мышление прибли­жается множеством путей, и некоторые из них оказываются обусловлен­ными практикой. Но по какому бы пути ни шло научное мышление, то, что оно находит на каждом из них, определяется свойствами объекта, природой его сущности, и только ею. Соответственно этому и воссоздает­ся структура теоретической системы.

Таким образом, следует признать, что способ организации теорети­ческой системы, структура достаточно развитой научной теории связаны со структурой объекта, обусловлены ею, находятся в соответствии с ней. Конечно, эту связь нельзя считать столь жесткой, что она автоматиче­ски предопределяет их тождество, а их соответствие делает полным. Со­ответствие всегда является частичным, относительным. Но, будучи динамическим, а не статическим, оно меняется, и притом так, что происхо­дит неуклонное приближение первой ко второй. По этой своей доминиру­ющей тенденции его можно признать абсолютным.

*  *  *

Исследуя вопрос о соотношении структуры знания и структуры объ­екта, необходимо избежать двух крайностей. Одна из них — механиче­ское перенесение структуры объекта на структуру научной теории, их буквальное отождествление. Вторая — полный отрыв структуры научной теории от структуры объекта, отрицание всякой связи между ними, вся­кой зависимости первой от второй, их соответствия друг другу. Справед­ливое настаивание на недопустимости механического переноса одного на другое, возражение против мысли о шаблонном, буквальном повторении структурой теории структуры объекта, подчеркивание необходимости поиска факторов, опосредствующих влияние структуры объекта на струк­туру теории и усложняющих их зависимость, отыскание их отличия не должны давать повода к утверждению второй крайности. Истина лежит вне указанных крайностей. Положение о наличии общей зависимости структуры теории от структуры объекта, об их соответствии друг другу позволяет избежать обеих этих крайностей. Конкретная же форма этой зависимости и мера соответствия должны быть исследованы дополни­тельно для каждого из типичных классов теорий.

Может показаться, что положение о зависимости структуры теории от структуры объекта, их соответствии друг другу обрекает познающего субъекта на творческую пассивность, поскольку-де реальность сама собой накладывает неизгладимый отпечаток на способ организации зна­ния. Это совершенно неверно. Соответствие структуры научной теории структуре объекта не устанавливается как-то автоматически, само со­бой. Оно реализуется путем интенсивной мыслительной работы, иска­ний, заблуждений и открытий. Творческая роль мыслящего субъекта никоим образом не может быть умалена, ибо он активно создает это соответствие, поскольку сознательно строит теорию, ищет такое соответствие, проверяя его путем практической деятельности, улучшая, совершенствуя и т. д. Он целенаправленно творит структуру знания — все ее идеальные элементы и их отношения друг к другу. Но творит не произвольно, а сообразуясь с объективной реальностью, приспосаб­ливаясь к ней. Вне активной деятельности субъекта совсем не возни­кает то, о соответствии чего с объективной реальностью можно вооб­ще ставить вопрос.

Однако структура теории не следует слепо за структурой объекта. Особенности деятельности познающего субъекта как-то накладываются на эту структуру, сказываются на ней, но все это осуществляется на основе общего определяющего воздействия структуры объекта. Актив­ность познающего субъекта и его индивидуальные особенности сказы­ваются и в том, какую из форм выражения нащупываемой структуры объекта он выбирает из множества изоморфных друг другу. Чем иным, как не личными склонностями, индивидуальными особенностями иссле­дователей, настроенностью их умов можно, например, объяснить то, что Э. Шредингер создал одну, а В. Гейзенберг — другую модификацию квантовой механики и каждый из них по-своему подошел к изложению новой теории? Но, как уже подчеркивалось выше, обе эти модификации оказались изоморфными друг другу и тем самым представляющими одну и ту же структуру научного знания, относящегося к определенно­му фрагменту реальности.