Российская безопасность трактуется в статье как безопасность от выпадения в маргинальное положение в эпоху глобализации. Путь к безопасности — в модернизации, предполагающей коллективную мотивацию. Однако сплоченность вокруг общей идеи таит в себе опасность «усредненности в шариковых». Наше прошлое служит напоминанием о значимости индивидуального выбора, личных усилий к совершенствованию. Губительными последствиями обернется политика, нацеленная на недооценку гуманитарных дисциплин, формирующих человека как творческую и морально ответственную личность, а не просто как конкурентоспособного субъекта.

Russian security is interpreted by the author as protection from becoming a marginal state in the age of globalization. That could be obtained by collectively motivated modernization. Yet, unity around common idea might be dangerous by resulting in averaging (userednennost) which transforms individuals in ‘Sharikovs’. Russian past reminds about the vital necessity of an individual choice, personal efforts for self-perfection. State policy can be devastating for the nation when it underestimates humanities which educate the individuals primarily as the competitive subjects not as the morally responsible persons.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: глобализация, модернизация, российская безопасность, политика, культура, ценности, традиция, религия, образование.

KEY WORDS: globalization, modernization, Russian security, policy, culture, values, tradition, religion, education.

Очертания, даже самые общие, будущего глобального мироустройства пока неясны: «глобализация не представляет собой ни единственного обещания, ни единственной великой угрозы» [Глобализация 2004, 24]. Возможны разные сценарии хода событий.

Какое место уготовлено для России в будущем мироустройстве? Значительная часть россиян лелеет надежду на возврат Отечества к статусу сверхдержавы, которым Советский Союз, наряду с США, обладал в ХХ в. Другие, напротив, убеждены, что глобализация таит в себе реальные угрозы тому, что именуется «российской цивилизацией». Наконец, третьи рассчитывают на то, что Россия станет одним из полюсов многополярного мира.

Какой из перечисленных выше сценариев реален и желателен? Начнем с первого. Прежде всего следует признать, что сверхдержавность вовсе не всегда сопутствует человеческому сообществу. Она возникает в силу определенно сложившихся обстоятельств. К разряду сверхдержав в прошлом можно причислять Древний Египет, империю Александра Македонского и в особенности Римскую империю. История свидетельствует о том, что, утратив роль сверхдержавы, никто никогда не мог вернуть ее себе. Обладание сверхдержавностью не может быть традиционным, оно сугубо ситуативно.

Дело, однако, в том, что в российском общественном сознании бытует другое мнение: в нем укоренена вера в особое призвание. После падения Константинополя (1453 г.) русская церковь настойчиво развивала и отстаивала мысль о «богоизбранности» себя самой как единственной хранительницы христианской истины в ее чистоте и русского монархического престола в Москве — «третьем Риме» (четвертому Риму не быть, а потому русскому царству дано стоять до конца мира). Русский царь уподоблялся проводнику Божьего промысла, вершителю справедливости на земле. «Царь по своей природе, подобен всякому человеку, — писал видный церковный деятель конца XV – начала XVI в. Иосиф Волоцкий, — а по своей должности и власти подобен Всевышнему Богу». Еще более категоричен митрополит Макарий: «Тебя, государь, Бог, вместо Себя, избрал на земле и на престол вознес, поручив тебе милость и жизнь всего великого Православия»; цит. по: [Зеньковский 2001, 49].

Позже, после революции 1917 г., Советская власть активно пропагандировала мессианскую роль Советского Союза в освобождении человеческого сообщества от эксплуатации и неравенства: «Мы старый мир разрушим до основания, а затем мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем».

Некоторые их тех, кто вполне осознает, что в ближайшем будущем ведущая роль России как военной или экономически мощной державы нереальна, все же надеются, что Россия может выполнять «преимущественную миссию» в духовном лидерстве. Знаменательна в этом смысле позиция Русской православной церкви.

РПЦ многие годы занята формулированием общего ценностного базиса российской цивилизации, под которой имеется в виду «Русский мир», разделяющий общее ценностное пространство. Некоторые из таких ценностей уже названы: «религиозная вера и межрелигиозный мир, свобода и нравственность, самопожертвование ради других, крепкая семья, уважение старших, соборный совет и действие, творчество, трудолюбие, справедливость, любовь к Отечеству, забота об окружающем мире» [Патриарх Кирилл 2011, 8].

РПЦ полагает, что, подобно тому, как США формулируют свою миссию как несение свободы, «преимущественная миссия России могла бы определяться как отстаивание правды в мире» [Там же, 16]. При этом дается расширенное понимание слова «правда», включающее в себя понятия истины, справедливости, праведности.

Перечисленные ценности несомненны, однако, есть по меньшей мере два вопроса. Во-первых: насколько мы вправе узурпировать право на владения ими? Они ведь вполне универсальны. А во-вторых, и это главное: в какой мере мы следуем декларируемым ценностям? Возьмем, хотя бы самые конкретные и понятные каждому: «крепкая семья», «справедливость» и «забота об окружающем мире». Достаточно обратиться к общедоступным статистическим данным и ежедневным новостным событиям, чтобы признать правду – ни одна из этих ценностей не является характерной для современной российской жизни. Напротив, отход от них идет ускоренными темпами и в огромных масштабах. Чтобы нести миссию по отношению к другим, необходимо сначала самим следовать идеалам и демонстрировать свои успехи в их реализации.

Вспомним, что реальный статус сверхдержав Советский Союз и США получили в годы холодной войны в силу разделения мира на два лагеря и своей доминирующей военной мощи. Следовательно, СССР был сверхдержавой с 1945 по 1990 г. Сорок пять лет из тысячелетней российской истории — срок столь малый, что было бы оправданно признать: «Никакой многовековой традиции сверхдержавности нет. Есть привычка, и есть память двух поколений, передавших ее своим детям, внукам, а ныне и правнукам» [Спасский 2011, 29].

Возвращение к положению сверхдержавы было бы не возрождением традиции, а восстановлением состояния «холодной войны», при которой возникла и стала возможной позиция СССР как сверхдержавы. Повороты истории вспять невозможны, и попытки осуществить их губительны.

К счастью, маловероятен и второй сценарий, предполагающий утрату Россией своей идентичности. От него оберегает нас необъятность территории, геополитическое положение – срединное между Востоком и Западом, практически неисчерпаемые природные ресурсы, высокая образованность населения, поистине богатейшее культурное наследие.

Прав Тимур Кибиров, с которым (а через него – с нами) «природа, история, Россия, мир Божий», говорят на предельно точном языке русской поэзии. Ни «звон победы раздавайся!», ни «прощай немытая Россия» не описывают сложности русской жизни. Вместо этого «надоевшего пуще горькой редьки бубнежа» следовало бы прочесть два рассказа А.П.Чехова – «Злоумышленник» и «Дочь Альбиона», – дабы перестать призывать «только верить» или «пальнуть пулей в святую Русь» [Кибиров 2008, 70–71].

Действительно, более реалистичен, а главное желателен третий сценарий – стать страной благополучия для собственных граждан, государством, с которым бы считались другие в определении курса мировой политики. О предпочтении данного сценария говорят свежие данные социологических исследований.

На поставленный в 2010 г. вопрос Левада-центра: «Поддерживаете ли вы мнение, что Россия должна восстановить свой статус великой империи?» ответы «Определенно да» и «Скорее да» дали в сумме 78%, ответы «Скорее нет» и «Определенно нет» – 17%. «Вместе с тем, отвечая на вопрос о том, что лучше: хорошо жить в хорошей обычной стране или стремиться к восстановлению военной сверхдержавы, россияне выбирают первое» [Левинсон 2011, 48]. Алексей Левинсон – руководитель отдела социокультурных исследований Левада-центра – считает, что противоречие с вышеописанным желанием реванша является по большей части кажущимся: «Нынешние жители Российской Федерации, как, возможно, и их руководители <…> всерьез не верят в восстановление былой империи. И хотят “просто жить хорошо”. Но символическая компенсация утраченного статуса нужна очень многим» [Там же].

Стать страной благополучия для своих граждан, государством, с которым бы считались другие в определении курса мировой политики, учитывая расклад сил на международной арене – задача не из числа легко достижимых. Правда, некоторые, как, например, Ф.В. Шелов-Коведяев, профессор Государственного университета – Высшей школы экономики, бывший первый заместитель министра иностранных дел РФ, тешат себя надеждой на то, что Россия может стать «локомотивом мирового развития», ей «по силам стать ведущей интеллектуальной и креативной державой. Выступить в авангарде построения глобальных информационных, транспортных… и энергетических сетей» и тем самым «восстановить статус мировой державы» [Шелов-Коведяев 2006, 32].

Однако подобный оптимизм вряд ли может быть оправдан. Не будем ссылаться на прогнозы международные или национальные других стран. Наши сограждане могут счесть их субъективными, намеренно унижающими роль России. Обратимся к прогнозу отечественных специалистов, достойных уважения и доверия. В начале 2011 г. Институтом мировой экономики и международных отношений РАН был представлен «Стратегический глобальный прогноз-2030» [Прогноз 2011, 153–170].

В нем утверждается, что главным изменением к 2030 г. будет иное, чем привычное на сегодня, «традиционное деление стран на развитые и развивающиеся. Кроме развитых стран, на мировой карте мы увидим:

– страны так называемой «мировой середины» – страны, не достигшие пока надлежащего уровня развития, но успешно вписывающиеся в основные тенденции мировой экономики (Бразилия, Мексика, ведущие страны АСЕАН);

– а также страны, надолго отставшие в своем развитии и не находящие внутренних ресурсов для модернизации (ряд стран Африки, Латинской Америки, южной и Юго-Восточной Азии» [Там же, 169].

В прогнозе мало говорится о России. Однако отмечается, что в мировой иерархии государств Россия постепенно опускается со второго уровня, где располагаются ЕС и Китай, на третий (!!!), где сосредоточено большинство региональных игроков – Индия, Бразилия, Япония, Турция, ЮАР и другие. «Соединенные Штаты сохранят роль глобального лидера в области инноваций, финансов и военной силы. А наибольшее влияние на изменение соотношения “сил и возможностей” в мире окажет усиление позиций Китая» [Там же, 159].

Комментируя Прогноз, директор Московского центра Карнеги Дмитрий Тренин отмечает: в ближайшем будущем лидерство в мире будет все более определяться способностью к производству разнообразных общественных благ, а не только способностью к уничтожению, как это было с «величием» держав в течение предшествующих двух веков. Важнейшим показателем будет научно-технический потенциал стран, открытость и жизнеспособность их культур, динамизм и привлекательность их образа жизни. Подниматься будут страны, «предстающие перед другими, менее успешными, в качестве модели или источника вдохновения». Д. Тренин считает, что если «приложить картину воображаемого будущего, нарисованную специалистами ИМЭМО, к нынешней России, то становится тревожно. Российская модернизация пока остается в основном модернизацией политического языка и стиля» [Тренин html].

 Чтобы избежать маргинального положения России, прежде всего необходимо радикально изменить состояние своей экономики, поднять уровень жизни граждан, обрести конкурентоспособность на мировом рынке. Такое возможно лишь при высоком уровне модернизации. Вопрос: какую модель модернизации следует выбрать?

Этот вопрос встает перед Россией не впервые. В XIX в. он разделил общество на западников и славянофилов. Одни, подобно П.Чаадаеву, были убеждены в том, «нельзя быть цивилизованным не по европейскому образцу» [Чаадаев 1989, 28], другие настаивали: главная задача России — не подчиниться Европе, «устоять в своей отдельности» (К. Леонтьев).

Хотя полемика в том же духе продолжается и в наши дни, нельзя не признать, что на государственном уровне выбор уже сделан: Россия стремится следовать западной модели.

Отечественные историософы[i] напоминают, что Россия неоднократно делала выбор в пользу западничества. Но каждый раз ей не удавалось довести процесс до конца. Два примера особенно показательны.

В X в. при князе Владимире принятие Киевской Русью христианства в качестве государственной религии открывало возможность присоединиться к западному сообществу. Однако эта возможность не была полностью использована в силу целого ряда причин как внешнего, так и внутреннего порядка. В конце концов, шанс был утрачен: монгольское нашествие и иго Золотой орды, длившееся на протяжении почти трех столетий, практически изолировало Россию от Запада.

 Второй пример – «открытие окна в Европу» Петром I. Несмотря на большие достижения Петра Великого, а позже Екатерины Великой и Александра II в деле реформирования, социальной, экономической и политической системы, Россия так и не стала полностью вестернизирована. Процесс еще более затормозила Октябрьская революция. Предпочтение было отдано советской социалистической модели развития. В результате в течение почти семи десятилетий Россия оказалась практически изолированной от Запада «железным занавесом».

Начатая Горбачевым «перестройка» привела к распаду социалистической системы и падению «железного занавеса». Но у Горбачева и его сторонников не было ясного видения будущего пути развития: идея построения «социализма с человеческим лицом» оказалась нереальной.

 Эйфория от перемен, которые принесли «гласность» и демократизация, продержалась недолго. Ухудшение экономической обстановки и отсутствие перспектив радикального улучшения положения изменили настроения людей. Кратковременная вспышка новых ожиданий возникла в связи событиями 1991 г. Но последовавшие за ними приватизация и рыночные реформы сильно ударили по основной массе населения. Хотя сегодня в целом россияне материально обеспечены лучше, чем при жизни в СССР, неравенство в доходах стремительно возрастает. Если в 1992 г. доход 10% самых бедных россиян был в 8 раз меньше, чем доход 10% самых богатых сограждан, то к 2008 году разница возросла до 16, 9 раза.

Россия стала занимать первое место в мире по росту числа миллионеров и миллиардеров на душу населения. В стране более 50 миллиардеров и около 100 000 валютных миллионеров. В то же время 20 миллионов ежедневно страдают от голода, а заработков 50 миллионов человек едва хватает на обеспечение минимальной физиологической нормы питания [Султанов html].

Коррупция превзошла все возможные границы. По данным генеральной прокуратуры РФ в 2000 г. ее уровень составлял 35-37 миллиардов долларов США. За шесть лет, т.е. к 2006 г., размеры коррупции возросли до 240-260 миллиардов долларов, т.е. в семь раз! Каждой российской семье пришлось «заплатить» коррупционной системе по 5 тысяч долларов.

Социологи констатируют, что общество в результате происходящего, оказалось в состоянии, которое можно оценить как «нравственное одичание», проявляющееся в цинизме, кризисе коллективизма, утрате семейных ценностей (рост числа разводов, сиротства и т.д.), в огромных масштабах насилия и преступности, в недоверии государству и его институтам [Ясин 2008].

Невозможно ожидать успешного экономического развития и процветания в атмосфере «нравственного одичания». Кроме того, ускоренная и эффективная модернизация предполагает коллективную мотивацию. Группа ведущих ученых показала, что существует набор ценностей, стоящих на пути экономического, политического и общественного развития, генерирующих коллективную демотивацию к такого рода развитию [См.: Харрисон, Хаттингтон (ред.) 2000].

В начале 1990-х гг. по инициативе профессора Ш. Шварца из Иерусалимского университета была организована Международная программа сравнительного изучения ценностей. Сконструированная система ценностей располагалась вдоль трех биполярных осей: Консерватизм – Автономия, Иерархия – Равноправие, Мастерство – Гармония. Исследование показало, что Консерватизм и Иерархия более важны в Восточной, чем в Западной Европе. В то же время Равноправие, Мастерство, Интеллектуальная Автономия значительно менее выражены у представителей стран Восточной Европы по сравнению с западными европейцами [Шварц, Барди 1997].

На основании полученных данных был сделан вывод, что ценностный профиль России малопригоден для развития демократии, поскольку в нем слабо выражены ценности Равноправия и Автономии. Ценностное основание для развития системы свободного предпринимательства также практически отсутствует, так как Автономия и Мастерство не получили широкого распространения: отсюда нежелание брать на себя личную ответственность, рисковать и напряженно работать в меру сил и талантов. Вместо этого предпочтительны Консерватизм и Иерархия, являющиеся основой тенденции перекладывания заботы и ответственности в обеспечении своих потребностей на государство.

Методология Ш. Шварца и его последователей носит универсалистский характер в том смысле, что в ней не принимается в расчет культурная специфика, выражающаяся в наличии у каждой культуры некоего базового набора приоритетных ценностей. Последствия универсалистского подхода известны. При использовании его применительно к культурам с нехристианскими ценностными системами таковые приписывались к разряду не поддающихся реформированию. Классический пример подобного подхода демонстрировал Макс Вебер, доказывавший, что «популярные религии Азии» (ислам, индуизм, буддизм, конфуцианство) «не содержат мотивов или ориентации рационального этического моделирования мира в соответствии со святыми заповедями». Все они в отличие от протестантизма, «принимали этот мир как извечно данный, а значит, наилучший из миров» и послужили основным препятствием для развития в странах Востока капитализма – «импортированного продукта Запада» [Вебер 1965, 269]. Наблюдаемые в наше время поразительные успехи Китая, Японии, Кореи в области модернизации, напротив, теперь объясняются именно конфуцианским менталитетом и конфуцианской этикой; см.: [Хофстеде, Бонд 1988].

Устранить этот «пробел» в методологии группы Ш. Шварца попытались в 2005 г. российские исследователи; см.: [Лебедева и др. html]. Была поставлена задача разработать культурно-специфическую методологию исследования и интерпретации структуры ценностей русской культуры, а также выявить динамику структуры базовых ценностей россиян (1999-2005 гг.), ее влияние на установки экономического и социального поведения граждан России.

Были замерены ценности, разделяемые двумя поколениями россиян (студентами и их родителями) в различных регионах России (Москва, Санкт-Петербург, Пенза, город Далашов в Саратовской области). Замеры показали, что в ценностной структуре, разделяемой россиянами за период с 1999 по 2005 г., наблюдается стабильность, проявляющаяся в сохранении семи наиболее важных факторов, определяющих ценностные мотивации.

1. Безопасность (включающая в себя такие ценности, как национальная и семейная безопасность, мир во всем мире, общественный порядок, вежливость, уважение к старшим, здоровье, социальная справедливость, уважение традиций, благополучие). Этот ценностный блок главным образом мотивирует стремление к стабильности общественной системы.

2. Самореализация (успешность, интеллектуальность, ответственность, самостоятельность в выборе целей, независимость, широта кругозора, амбициозность, любознательность). Этот блок отражает потребность в личных достижениях, в развитии собственного интеллекта и профессионального мастерства, в независимости, в интересной работе, позволяющей реализовать индивидуальный жизненный выбор и амбиции.

3. Непритязательность (скромность, удовлетворенность своим местом в жизни, обязательность, умение прощать, умеренность, взаимопомощь, честность). Этот фактор говорит о потребности в групповой гармонии, коллективной согласованности и мире за счет свободного самоограничения. Полагают, что здесь налицо влияние традиционной православной ценности «смирения», а также заповеди самосохранения советских времен: «не высовывайся».

4. Духовность (единство с природой, любовь к красоте, духовная жизнь, защита окружающей среды, мужество, креативность, верность).

5. Гедонизм (удовольствие, наслаждение, потакание себе).

6. Господство. Этот блок проявляется в желании и готовности продвигаться вперед, используя все средства, даже по головам других.

 7. Гармония (внутренняя гармония с самим собой, самоуважение, право на приватность наряду с чувством общественной принадлежности).

Социологические замеры, сделанные в 1999 и 2005 гг., показали также некоторые подвижки в ценностных ориентациях россиян. Безопасность вышла на первое место. Это объяснимо, поскольку в данный период главными угрозами для жизни людей стали терроризм, социальная и материальная нестабильность.

Самореализация с пятого места поднялась на 2-е. Это является показательным свидетельством того, что мотивация к достижениям, профессионализму и личному благосостоянию стали для россиян почти столь же значимы, что и Безопасность.

Утратила свою прежнюю значимость Непритязательность, переместившись с первого места на третье. Духовность спустилась на одну ступень ниже. Гедонизм и Господство со 2-го места переместились соответственно на 5-е и 6-е. Гармония продолжала оставаться в системе ценностей на 7-м месте.

Безусловно, перечисленные выше ценности имеют важное значение для успешного экономического развития. Тем не менее столь же очевидно, что они менее значимы, чем те ценности, из которых они проистекают. Они вторичны, принадлежат к тому, что можно назвать «тонкой культурой».

«Тонкая культура» имеет корни в прошлом. Но это не исключает ее динамичности, конструктивного характера. Ценности «тонкой культуры» эмпиричны; они возникают в ответ на социально-экономические изменения [Мишлер, Поллак pdf].

Культура – многослойный феномен. Ее основные атрибуты, условно называемые «толстыми», по мере продвижения от ядра к периферии постепенно истончаются. Толстая культура носит фундаментальный характер: культурные смыслы укоренены в истории, глубоко заложены в общественных институтах и практиках[ii]. Толстая культура – дана. Она предшествует и формирует как институты, так и практики.

Усилия распознать ядро русской культуры, а отсюда и национального характера, предпринимались многократно. Оригинальные мысли относительно особенностей русского характера высказывал, например, Н. Бердяев. Он, Бердяев, полагал, что «подойти к разгадке тайны, скрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую её противоречивость» [Бердяев 1918, 6].           В контексте интересующей нас темы особенно примечательны высказывания относительно негативной черты русского характера, к каковой Бердяев относит «чрезмерное самомнение». Россия, по словам философа, – это «страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу, как гниль и исчадие дьявола, обречённое на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение. Самый смиренный и есть самый великий, самый могущественный, единственный призванный. “Русское” и есть праведное, доброе, истинное, божественное. Россия – “святая Русь”. Россия грешна, но и в грехе своём она остаётся святой страной – страной святых, живущих идеалами святости <…> Россия почитает себя не только самой христианской, но и единственной христианской страной в мире <…> Церковный национализм – характерное русское явление» [Там же, 6–7].

К числу первичных основных свойств русского народа, как считает Н. Лосский, относится «могучая сила воли», производной которой является «страсть» как сочетание сильного чувства и напряжения воли, направленная на любимую или ненавидимую ценность. «Максимализм, экстремизм и фанатическая нетерпимость» суть порождения этой страстности. В качестве примера философ напоминает о факте самосожжения многих тысяч старообрядцев во времена реформ патриарха Никона, о русском революционном движении начиная с народовольцев, которые были одержимы в своей идее установления в обществе социальной справедливости – создания на земле Царства Божьего, и заканчивая большевиками-ленинцами.  

Можно было бы продолжить список примеров, которые подтверждают сложность определения того, что составляет ядро русского характера и его культуры. Не случайно наши люди часто цитируют Федора Тютчева: «Умом Россию не понять <…> в Россию можно только верить». Эта поэтическая формула получила развернутое выражение в докладе под названием «Русский национальный характер», который Б. Вышеславцев сделал на одной из философских конференций в Риме в 1923 г. В нем говорится: «Мы [русские] интересны, но непонятны для Запада и, может быть, поэтому особенно интересны, что непонятны; мы и сами себя не вполне понимаем, и, пожалуй, даже непонятность, иррациональность поступков и решений составляют некоторую черту нашего характера» [Вышеславцев 1995, 113]. Вышеславцев утверждал, что характер народа проявляется на бессознательном уровне, в подсознании людей, что, по его мнению, особенно характерно для русских, в душе которых «область подсознательного занимает исключительное место».

Область подсознательного, как известно, трудно постижима. Гораздо легче поддаются осмыслению ценности, относящиеся к периферийным слоям, т.е. к «тонкой культуре». Они нередко конструируются сверху, власть имущими, но при этом оказывают огромное (если не решающее) влияние на общественное развитие в целом.

Таким «конструктом» была идея триады «Православие, Самодержавие, Народность», которая при Николае I стала идеологической доктриной российской империи. Как это ни парадоксально, но и Октябрьская революция, радикально изменившая все стороны общественной жизни и порушившая упомянутые идеологические столпы, тем не менее, до конца не «выкорчевала» их. Прежние «столпы» были заменены новыми, однако же выращенными из лона старых корневищ: ортодоксию Православия сменила ортодоксальность марксистско-ленинской идеологии, самодержавие — коммунистическая диктатура; народность — советский патриотизм.

В начале перестройки ее инициаторы пробовали выдвинуть в качестве национальной идеи построение «социализма с человеческим лицом». Несколько лет спустя на официальном уровне было заявлено, что идеология (тем самым и объединяющая нацию идея) вообще излишня, более того — вредна. Вскоре, однако, был объявлен всероссийский «поиск национальной идеи».

Время от времени появляются заявки на открытие искомого. Одна из них исходила от вице-премьера Сергея Иванова, оптимистически оповестившего всех, что «Россия завершила трудный, идущий с начала 1990-х годов процесс формирования новой системы ценностей, определяющих мировоззренческую основу общества в наступившем тысячелетии. Впервые с момента провозглашения новой России мы смогли четко сформулировать ясный ответ на ключевые для любого народа и государства вопросы: Кто мы? Куда идем? В каком обществе хотим жить?» [Иванов 2006, 4]. Ответ сводится к «триаде национальных ценностей: суверенная демократия, сильная экономика и военная мощь».

Конечно, слово «ценность» многозначно. Оно может, скажем, подразумевать рыночную ценность-стоимость товара или прагматическую ценность-значимость той или иной политической акции. Но разве такого рода ценности имеются в виду, когда речь идет о «национальной идее»?

Да, россияне озабочены политическим статусом своего государства, они хотят жить в экономически процветающей стране, не опасающейся за безопасность. Но, как свидетельствуют результаты социологических опросов, россиян более всего тревожит «утрата моральных ценностей, безнравственность»[iii].

Прагматический расчет, будь то материальный или политический, способен объединить группы людей, заинтересованных в практической выгоде, но он не в состоянии служить делу всенародного объединения вокруг вдохновляющей идеи, принципа, идеала. Здесь требуется этическая мотивация, которая может быть сформулирована лишь при опоре на национальное культурное наследие, осмысленное с учетом требований нового времени.

Не менее поразительна претензия на то, что упомянутая триада ценностей представляет собой «особый идеологический проект, конкурирующий за право определять мировую повестку дня и дальнейшие перспективы развития всего человечества». Фактически сделана заявка на российский «имперский проект» глобализации, утверждающей диктат сильного.

Способность «определять дальнейшие перспективы развития всего человечества» зависит лишь отчасти от экономической и военной мощи. Россия в состоянии конструктивно участвовать в процессах, формирующих мир, лишь имея собственное «лицо», располагая ценностями, позволяющими через посредство диалога культур внести свой вклад в построение цивилизации (или цивилизаций) будущего.

Не прекращая усилия по поиску общей национальной идеи, стоило бы все же осознать, что общество способно к прорыву на более высокий уровень развития не только за счет коллективных усилий. Объединение и солидарность особенно необходимы для отпора агрессии, для защиты от угроз со стороны. Именно так обстояло дело во время войны. Но в условиях глобализации внешний «враг» — это скорее идеологическая уловка, чем реальность. Приходится признать, что, «общество все глубже вязнет в паранойе якобы неизбывного существования в “кольце врагов”, упорно коснеет в фобиях[iv], вместо того чтобы их вылечить и утвердить свой авторитет, предложив адекватное видение и варианты солидарных ответов на реальные вызовы современности» [Шелов-Коведяев 2006, 28].

«Враг» — в нас самих. Нам предстоит переделать себя таким образом, чтобы, не потеряв души, стать способными к эффективному, успешному участию в современных общественных процессах. Кроме того, нельзя забывать и о том, что «сплоченность» вокруг общей идеи таит в себе опасность усреднения: пользуясь метафорой Владимира Маканина, «усредненность» может выводить как на «солнечную, так и на теневую сторону горы».

Сюжет, которым мучились писатели XIX в., — сюжет растворения «я» в народе — был сюжетом личного и добровольного усреднения. Иное дело – виды усреднения народа, наблюдавшиеся в XX в.: революция, репрессии, эмиграции, коллективизации и лагеря.

Описывая «навязанный <...> путь в сторону выровненного человеческого пространства», В. Маканин обращается к феномену «шариковых» из булгаковского «Собачьего сердца» [Маканин 1992, 123]. Он пишет о пугающей власти интегрированной воли шариковых, которая приводит к тому, что «бедные “я”, что сверху, что снизу» сами торопятся усредняться: «Все эти тысячи тысяч “я-шек” забегали там и тут в верном предчувствии, засуетились, забиваясь в тишину и спасительные щели незаметности. Они теперь только прятались, скромные. Они ничего не хотели. В то время как серединные люди, торжествуя, еще более хотели быть серединой. Поддерживавшие прежде выставленными кверху руками весь верх пирамиды, серединные люди все увереннее разворачивали и в конце концов развернули рывком свои руки вниз, и мощная антикариатида теперь не поддерживала, а подавляла. Обеими руками. Одной рукой интеллектуалов, другой рукой — убогих людей...» [Там же, 121–122].

Многое, если не все, зависит, таким образом, от того, сам человек или сила извне, над ним определяет, что есть «золотая середина». В первом случае, — движение к высокой вершине, движение по солнечной стороне горы. Во втором случае — насильственное подравнивание людей, сведение «катком усреднения» всех к «среднепонимаемому Шарикову» — «всеобщее усреднение в государственном масштабе» [Там же, 122].

Наше прошлое, столь недавнее и столь трагичное, должно служить для всех и каждого предостережением и напоминанием о значимости индивидуального выбора, личных усилий к совершенствованию. Спасение от «нравственного одичания», о котором говорилось выше, зависит более всего от нас самих. Огромную роль в этом играют литература, искусство, философия, т.е. все гуманитарные сферы общественной жизни. По мнению ряда французских ученых, главным ресурсом грядущего окажутся творчество, образование, культура. Но именно они сегодня недооценены, экономически ущемлены. Губительными последствиями обернется проводимая политика в образовании, нацеленная на маргинализацию гуманитарных дисциплин, т.е. именно тех, которые формируют человека как творческую и морально ответственную личность, а не просто как конкурентоспособного субъекта.

Гуманитарные компоненты общественной жизни составляют понимаемую в широком смысле культуру. Культура объединяет индивидов в общество и в то же время делает их индивидами в той мере, в какой они владеют культурой. «Культура как бы предоставляет человеку инструментарий, соответствующее материальное оснащение и духовное оборудование для его поведения и деятельности. Овладевая культурой, человек одновременно овладевает собой и своим поведением, становится человеком» (по Л. Выготскому и В. Зинченко). Развитие культуры, содействующей разнообразию возможностей, и есть прогресс [Ясин 2006; Политология 2006, 274–275].

Литература

Бердяев 1918 — Бердяев Н. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1918.

Вебер 1965 — Weber M. The Sociology of Religion. L., 1965.

Вышеславцев 1995 — Вышеславцев Б.П. Русский национальный характер // Вопросы философии. 1995. № 6.

Гирц 1963 — Geertz C. The Integrative Revolution: Primordial Sentiments and Civil Politics in the New States / Old Societies and New Societies. Ed. by C. Geertz. N.Y., 1963.

Глобализация 2004 — Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире. Под ред. Бергера П., Хантингтона С. М., 2004.

Зеньковский 2001 —Зеньковский В.В. История русской философии. М., 2001. Т. 1.

Иванов 2006 — Иванов С. Триада национальных ценностей // Известия, № 124, 13.07.2006.

Кибиров 2008 — Кибиров Т. Выбранные места из неотправленных e-mail–ов (вольная поэма) / Три поэмы. М., 2008.

Лебедева и др. html —Лебедева Н.М., Татарко А.Н., Лимарь Д.В. Динамика ценностей русской культуры и их влияние на модернизацию / http://www.smb.ru/analitics.html?id=meg_lebedeva.

Левинсон 2011 — Левинсон А. Невеликая империя? // Россия в глобальной политике. М., 2011. Т. 9, № 3.

Маканин 1992 — Маканин В. Сюжет усредненности // Знамя. М., 1992. № 1.

Мишлер. Поллак (ред.) pdf — On Culture, Thick and Thin: Toward a Neo-Cultural Synthesis. Ed. by W. Mishler and D. Pollack. http://pdffinder.net/On-Culture,-Thick-and-Thin:-Toward-a-Neo-Cultural-Synthesis.html

Патриарх Кирилл 2011 — Кирилл, Святейший Патриарх Московский и всея Руси. Преимущественная миссия России могла бы определяться как отстаивание правды в мире // Международная жизнь. 2011. №2.

Политология 2006 — Политология: Хрестоматия. СПб., 2006.

Прогноз 2001 — Стратегический глобальный прогноз 2030. Материал, подготовленный Институтом мировой экономики и международных отношений РАН под редакцией академика А.А.Дынкина // Международная жизнь. М., 2011. № 2.

Спасский 2011 — Спасский Н. Остров Россия // Россия в глобальной политике. М., 2011. Том 9, №3.

Султанов — Султанов Ш. Жить по правде. Несправедливость как предельный вызов / Россия – Исламский мир: стратегический диалог. http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/07/728/41.html

Тренин html — Тренин Д. 20 лет вперед – и 100 назад / ИноСМИ, Россия. 11/03/2011 http://inosmi.ru/op_ed/20110311/167251559.html

Харрисон, Хантингтон (ред.) 2000 — Culture matters: How Values Shape Human Progress. Ed. by Harrison L.E., Huntington S.P. N.Y., 2000.

Хофстеде, Бонд 1988 — Hofstede G., Bond M.H. The Confucius connection: from cultural roots to economic growth. Organizational Dynamics, 1988.

Чаадаев 1989 — Чаадаев П.Я. Философические письма. Письмо первое / Чаадаев П.Я. Сочинения. М., 1989.

Шварц, Барди 1997 — Schwartz S.H., Bardi A. Influences of Adaptation to Communist Rule on Value Priorities in Eastern Europe // Political Psychology, 1997. V. 18. P. 385-410.

Шелов-Коведяев 2006 — Шелов-Коведяев Ф. Россия как локомотив мирового развития // Россия в глобальной политике. М., 2006. Т. 4, №3.

Ясин 2006 — Ясин Е.Г. Приживется ли демократия в России? М., 2006.

Ясин 2008 — Ясин Е.Г. Модернизация и общество (часть 2) / Инновации 29.06.2008.