Эти вопросы связывают проблему предвидения с различными областями философских изысканий, поэтому наиболее полное раскрытие этой проблемы может быть осуществлено только в рамках цельной философской системы. Такой системой является философское наследие К. Поппера. Проблема предвидения, хотя Поппер не занимался ею специально, получила освещение в каждом разделе его философии. В итоге можно говорить о глубоком и многоаспектном исследовании, рассмотрение и анализ которого представляют собой актуальную задачу. Цель данной работы - провести такой анализ. Мы начнем с определения понятия предвидения и его значения в свете эволюционной эпистемологии Поппера, затем перейдем к методологической проблематике и значению предсказаний как специальной формы предвидения, а в конце вернемся к более широкому рассмотрению предвидения ─ суммируем идеи Поппера, касающиеся онтологических оснований предвидения, и отметим выводы, которые можно, исходя из них, сделать относительно гносеологии и методологии. Такая последовательность продиктована отчасти логикой развития творчества Поппера, логикой его движения от гносеологических и методологических проблем к социальной и антропологической тематике и к метафизической концепции мира предрасположенностей, отчасти логикой нашего исследования.

Понятие предвидения.

Предвидение как функция и основание универсалий

Понятие предвидения употребляется чаще всего в смысле знания о будущем, и хотя ряд авторов полагает, что это единственно возможное определение [28, с. 23 ─ 27], очевидно, что оно отражает лишь частный случай предвидения. По самой своей этимологии понятие «предвидение» указывает на получение знания до «видения», т.е. до наблюдения, на «переход мысли человека за пределы данного эмпирического знания в область эмпирически не освоенную» [7, с. 184]. Когда говорят о предвидении как о знании будущего, неявно предполагают, что прошлое и настоящее нам известны. Однако в действительности в пространство будущего ─ будущего опыта ─ попадают объекты, уже существующие или существовавшие. В виду этого корректнее, на наш взгляд, определить предвидение как знание о возможных объектах будущего опыта, а также о таких объектах, которые не могут быть включены в опыт. Такое знание может выступать как в форме расчета на основании закона и строго фиксированных условий, так и в форме смелого предположения.

Поппер вносит коррективы в содержание понятия предвидения. Оно не сводится только к переходу от известных фактов к неизвестным посредством использования имеющегося знания; по определению Поппера само знание «часто имеет характер ожидания» или «опережающего знания»[1] [16, с. 196]. Приведенное выше утверждение становится понятным в контексте эволюционной эпистемологии и фаллибилизма Поппера. Однако для начала мы попытаемся проинтерпретировать его вне этого контекста. Это поможет понять, почему необходимо введение обеих концепций. 

Наше знание по большей части выражено в универсальных словах и высказываниях. Об универсалиях можно сказать, что они имеют характер «опережающего знания». Общее понятие описывает класс объектов, обладающих рядом общих свойств или, как пишет Поппер, демонстрирующих «определенное законосообразное поведение» [15, с. 126]. Поэтому, определяя какой-либо предмет через общее понятие, мы не только суммируем наши наблюдения ─ в нашем определении имплицитно содержится предвидение поведения данного предмета при тех или иных условиях. Поппер применительно к таким элементам языка использует термин «диспозиционные». Специфической характеристикой диспозиций является то, что «они разрешают нам делать выводы или переходить от одного положения дел к другому положению дел» [15, с. 308]. Если в неопозитивистской литературе диспозиционные слова противопоставляются дескриптивным, то Поппер предлагает считать диспозициями все универсалии. Диспозициями являются и универсальные высказывания, частным случаем которых выступают научные законы.

Поскольку универсалии имеют характер опережающего знания, постольку их образование представляет собой выход за пределы имеющегося у нас опыта. Поэтому мы осуществляем переход от известного к неизвестному, не только предвидя единичные события на основе универсалий, но и при образовании самих универсалий. Согласно здравому смыслу и тому, что Поппер называет «теорией познания, основанной на здравом смысле»[2], универсалии выводят посредством индукции. Этот метод однако крайне проблематичен: как показал Д. Юм «ни в одном объекте, который рассматривается нами сам по себе, нет ничего такого, что давало бы нам основания для заключения, выводящего нас за пределы этого объекта, и... даже после наблюдения частого и постоянного соединения объектов у нас нет основания для того, чтобы вывести заключение относительно какого-нибудь объекта помимо тех, которые мы знаем из опыта» [30, Т. 1, с. 277 ─ 278]. Таким образом, переход от объектов актуального наблюдения к объектам возможного наблюдения, или индуктивный вывод, согласно Юму незаконен.

Отказав индукции в объективных основаниях, Юм указал на субъективные корни этого явления, объявив, что, хотя индукция не имеет основания в мире, она имеет основание в человеческой психике. Человек склонен верить в то, что будущее будет похоже на прошлое, что завтра будет похоже на сегодня, и на эту веру он опирается в своей жизни и познании. В силу повторения определенных ассоциаций событий и в силу свойственного человеку механизма ассоциации идей люди сформировали привычку ─ или обычай ─ к индуктивным заключениям. Хотя эта привычка и основанное на ней убеждение подтверждаются в повседневной практике и играют важнейшую роль в выживании отдельного человека и всего человечества, они представляют собой не более чем иррациональную веру. Таким образом, в анализе Юма разводятся два аспекта: индукция ─ и предвидение, которое она подразумевает ─ с одной стороны, описывается как объективно существующий вид познания, которым человек повсеместно пользуется, а с другой стороны, она определяется как метод, который нельзя рационально обосновать. Но если предвидеть ─ все равно, что следовать привычке или обычаю, а признавать результаты предвидения истинными ─ все равно, что верить в силу тотемных богов, ибо так велит традиция, то теряется критерий отличия научного предвидения от мистических прозрений.

С обозначенным расщеплением проблемы индукции связана вся последующая дискуссия относительно нее. Поскольку между научными знаниями, сформулированными в виде универсальных суждений, и опытом Юмом была обнаружена непреодолимая пропасть, перед последующими философами встала необходимость не провалиться в нее, т.е. попытаться обосновать индуктивный метод.

Проблема индукции является одной из центральных в творчестве Поппера. Прежде всего, он принимает тезис Юма о невозможности обосновать индуктивный метод и показывает, что все известные способы обоснования, начиная с кантовского априоризма и кончая трактовкой индукции в терминах вероятностной логики, несостоятельны. Далее он считает необходимым разделить два уровня анализа: тот, который скорее относится к психологии познания, и логический. Логическая проблема индукции заключается в выяснении того, «оправдан ли в наших рассуждениях переход от случаев, [повторно] встречающихся в нашем опыте, к случаям [заключениям], с которыми мы раньше не встречались». Суть психологической проблемы состоит в объяснении феномена уверенности людей в том, что «случаи, не встречавшиеся раньше в их опыте, будут соответствовать случаям из их опыта» [18, с. 15]. Поппер решает обе проблемы, построив гносеологическую концепцию, исключающую понятие индукции.

От проблемы индукции к эволюционной теории познания

Если Юм и все, кто пытался найти решение выявленных им трудностей, считают, что индуктивный метод существует, то Поппер утверждает, что такого метода нет, что «индукция...представляет собой миф» [15, с. 271].  Развитие научного знания, так же как и обыденного, идет посредством не выведения, а выдвижения универсальных высказываний: наблюдения ни логически, ни в определенном смысле фактически не предшествуют формулировке универсального закона. Обоснование этого тезиса Поппер начинает с того, что отрицает существование «чистого наблюдения». Поппер полагает, что всякое наблюдение избирательно: прежде чем начать наблюдать, надо знать, что и зачем наблюдать, иметь определенный интерес. К тому же, наблюдение описывается в терминах, которые сформулированы до наблюдения. Поэтому оно предполагает наличие предварительного знания, которое выступает в виде «горизонта ожидания». «Под этим термином, ─ пишет Поппер, ─ я понимаю совокупность всех наших ожиданий ─ как бессознательных, так и сознательных и даже, возможно, явно высказанных на каком-то языке» [18, с. 323]. Понятие «ожидание» Поппер, стремясь уйти от чисто психологической интерпретации, определяет «как предрасположение реагировать или как подготовку к реакции, приспособленную к некоторому состоянию окружающей среды [или предвосхищающую это состояние], которому еще предстоит наступить» [18, с. 322]. «Горизонт ожидания» подобен системе координат, в рамках которой организуется весь наш опыт, более того, «только их включение в эту систему придает нашим переживаниям, действиям и наблюдениям смысл или значение» [18, с. 323]. 

Поскольку опыт представляет собой совокупность не чистых чувственных данных, а фактов, которые есть всегда интерпретации в свете имеющихся ожиданий, то открытию закона предшествует не длинная цепочка терпеливо собираемых фактов, которая демонстрирует некоторую закономерность, а то, что Поппер называет проблемной ситуацией. Проблемная ситуация возникает в результате противоречия факта уже имеющемуся закону и невозможности найти объяснение этому факту. Ч. Пирс, во многом предвосхитивший идеи Поппера [24], очень метко называет такой факт «примечательным». Имея такой примечательный факт, ученый вынужден строить новые гипотезы и предлагать новые законы. Поэтому каждая универсалия является следствием не столько наблюдений, сколько другой универсалии, которая в какой-то момент оказалась несовместимой с эмпирическими фактами. Таков процесс формирования как научных законов, так и обыденных представлений, такова стратегия нашего познания ─ движение от проблемы к гипотезе, затем к выявлению ошибок (теория не согласуется с фактами) и к новой проблеме. Поппер называет ее методом проб и ошибок или предположений и опровержений.

Сторонник бадейной теории может, однако, возразить, что такая познавательная схема не универсальна. Существует как минимум одна ситуация, когда человек не имеет предварительного знания ─ момент его появления на свет. У ребенка, впервые соприкоснувшегося с миром, нет никакого знания, он соответственно ничего не ожидает и представляет собой чистое (пассивное) восприятие. Поппер опровергает этот аргумент, ссылаясь на теорию Дарвина, после создания которой «любому человеку, имеющему хоть какие-то представления о биологии, должно быть ясно, что большая часть наших предрасположений ─ врожденные» [18, с. 71].  Люди обладают врожденным знанием, к которому применимо определение «априорный», но только если под последним понимать доопытное, а не a priori верное знание: врожденное знание может оказаться не соответствующим реальному положению дел.

Согласно эволюционной теории познания Поппера «все приспособления и адаптации ... суть некоторые виды знания», и «почти все формы знания ... служат организму для приспособления его к выполнению задач, актуальных для него в данный момент времени, или же задач, которые могут встать перед ним в будущем» [16, с. 200 ─ 201]. В виду этого развитие знания ─ это дарвиновский процесс. Знание эволюционирует благодаря естественному отбору, путем «предположительных проб и устранения ошибок» [20, с. 58]. Не только люди, но и животные, и даже растения обладают врожденными знаниями в форме ожиданий. Поппер доказывает, что дерево, например, ожидает наступления тех или иных событий, оно приспособлено к окружающей среде, подстраивается под нее. Добавим от себя, что проявлением такого знания можно считать, например, годичные ритмы, позволяющие дереву использовать благоприятные условия и защитится от неблагоприятных. Результаты исследований разнообразных ритмов дают основания для вывода, что они «позволяют предчувствовать (курсив мой. ─ С. П.) периодические изменения окружающей среды» [5, с. 106] и что их основная функция состоит в том, чтобы «позволить адаптироваться к предвидимым изменениям окружающей среды, включая их предвосхищение» [5, с. 111].

Поскольку любой организм существует в пространстве не только долгосрочных, но и краткосрочных условий, то приспособление Поппер также  делит на долгосрочное и краткосрочное. Он отмечает, что если краткосрочное приспособление имеет место в жизни индивидуального организма, то долгосрочное возможно только в рамках вида. В то же время он подчеркивает, что «способность индивидуальных организмов соответствующим образом реагировать на краткосрочные события ... тоже есть результат долгосрочного приспособления» [16, с. 199]. Поэтому долгосрочное приспособление, которое «имеет характер долгосрочного знания об окружающей среде», является фундаментальным, открывающим возможность для дальнейшей адаптации. Следовательно, долгосрочное опережающее знание ─ основа для получения нового знания. Это становится более ясным, если подчеркнуть, что опережающее знание ─ это не только бессознательные ожидания организма (ожидание кормления у ребенка), но и определенные структуры (наличие у младенца рта). Как пишет Поппер, «организмы и их органы воплощают определенные ожидания относительно окружающей среды» [16, с. 206]. В этом смысле человеческий глаз гомологичен научным теориям, он сам воплощение некоторой теории, некоторого предположения относительно реальности. Глаза ребенка ─ предвидение тех условий, той окружающей среды, в которой он рождается.

Проблема обоснования, рациональности и научности предвидения

Итак, индукции не существует, потому что наше познание идет не от опыта к гипотезе, а от гипотезы к опыту, следовательно, не от фактов к предвидению, а от предвидения к фактам.  Однако можно возразить, что тем самым проблема индукции не решается: предвидение становится безосновательным, а все наше знание ─ спекулятивным, если невозможно оправдать истинность универсального высказывания посредством ряда высказываний наблюдения.  Универсальное высказывание  не может быть признано истинным, ведь поскольку оно универсально, постольку требует подтверждений всегда и во всех возможных случаях. Поэтому для того, чтобы признать универсальное высказывание окончательно подтвержденным и, следовательно, истинным, необходимо проверить все случаи, к которым оно относится ─  прошлые, настоящие и будущие. Ясно, что такую проверку невозможно осуществить.

Но из эволюционной теории познания следует, что знание и не может иметь статус истинного. Как никогда нельзя утверждать, что организм идеально приспособлен к среде, так нельзя утверждать, что знание полностью соответствует реальности. Как рано или поздно неудачное приспособление проявится в гибели организма, также может быть обнаружена и ложность теории. Другими словами, Поппер обращает внимание на то, что в отношении универсальных высказываний существует асимметрия между верифицируемостью (установлением истинности) и фальсифицируемостью (установлением ложности). Он предлагает заменить вопрос об «истинности теории» вопросом о «истинности или ложности теории». При такой формулировке устраняется дамоклов меч, угрожавший эмпиризму. Действительно, эмпирический характер знания требует возможности соотнесения этого знания с опытом. Если снять требование полной эмпирической разрешимости универсального высказывания и ограничиться частичной, то все трудности будут устранены. Поэтому Поппер предлагает в качестве критерия научности теории рассматривать ее потенциальную фальсифицируемость. Логическая проблема индукции таким образом решается и, обобщая это решение, можно сказать, что переход от фактов, данных в опыте, к неизвестным оправдан в том случае, если, допуская ошибку, мы имеем возможность ее обнаружить.  

Признание только частичной эмпирической разрешимости универсальных высказываний закрепляет за ними статус предположительного знания. Проблема обоснования, следовательно, в своей классической форме не имеет смысла и в рамках попперовской системы может присутствовать только в качестве проблемы подкрепления. В это понятие Поппер вкладывает следующий смысл: теория подкреплена, если ее не удается фальсифицировать, т.е. в том случае, если она совместима с определенной системой базисных высказываний, описывающих некоторую  совокупность фактов. Поэтому можно говорить, что теория лучше или хуже подкреплена, и даже приписать ей определенную степень подкрепления, но никогда нельзя сказать, что теория обоснована. Соответственно, предвидение в форме новой догадки всегда рискованно в большей степени, чем хорошо подкрепленное предположение и предположения, выведенные из него.

Несмотря на то, что гипотетический характер знания исключает понятие истинности, Поппер не считает это доводом в пользу скептицизма.  Более того, он не считает нужным отказываться от понятия истины и от идеи ее достижения как главной цели познания[3]. Поскольку, по его мнению, «эволюция научного знания представляет собой в основном эволюцию в направлении построения все лучших и лучших теорий» и «они дают нам все лучшую и лучшую информацию о реальности» [20, с. 58], постольку с каждым новым предположением мы все более к ней приближаемся. Степень такого приближения Поппер характеризует как степень правдоподобности. Правдоподобность от предшествующей гипотезы к данной гипотезе должна непременно расти. Требование к росту правдоподобности можно выразить следующим образом: новая гипотеза должна объяснять все факты, которые объясняла старая, а также те, которые старая объяснить не могла. Таким образом, идея истины становится у Поппера регулятивной идеей познания, которая помогает различать чистую и прикладную  науки [15, с. 341].

Понятие истины и связанное с ней сознательное стремление к увеличению степени правдоподобности знания составляет по Попперу отличительное свойство человеческого познания. Понятия истинности и ложности возникают благодаря развитию языка, а именно, появлению дескриптивной функции. С пониманием, что описание может соответствовать или не соответствовать объекту, появляется идея ошибки, а «сама идея ошибки или сомнения содержит идею объективной истины ─ истины, которую мы можем не получить» [15, с. 342]. Второе важное следствие возникновения дескриптивного языка заключается в том, что он делает возможным отчуждение знания от организма. Если знания и ожидания дерева включены в его биологическую структуру, т. е. являются частью его самого, то человек способен отчуждать знание: выражая его в языке и особенно, как подчеркивает Поппер, в письменной форме, люди превращают знание в объект[4]. Эти два фактора становятся предпосылкой становления критического мышления.

Критическое мышление ─ важнейшее понятие философии Поппера, позволяющее провести границу между научным и ненаучным познанием, научным и ненаучным предвидением, а также между амебой и Эйнштейном[5]. Первоначально познание осуществляется в рамках догматической установки. Для амебы нет и не будет другого знания помимо того, которое включено в ее биологическую организацию. Если это знание будет опровергнуто, она просто погибнет, будет «опровергнута» природой как несостоятельная форма организации жизни. У людей догматическая установка выражается в уверенности, что истинность знания можно доказать. Критическая установка связана с пониманием возможности только частичной эмпирической разрешимости универсалий. Поэтому критическое мышление ─ в противовес догматическому ─ ищет не подтверждений, а опровержений, и гипотезы, возникающие в рамках такого мышления, формулируются с прицелом на критическое обсуждение и строгие проверки в отличие от догматических, которые подобны готовящимся к осаде крепостям ─ они ориентируются на защиту от критики. Следовательно, критичность обуславливает фальсифицируемость, эмпиричность и научность знания. Можно сказать, что наука не столько отвечает на вопросы, сколько задает их. Ведь каждая гипотеза настолько же является ответом на возникшую проблему, насколько и вопросом о правильности предложенного объяснения. В этом суть гипотетического знания: познание не пытка природы, а диалог с ней.

Однако научное познание не сводится только к критической установке. Поппер считает: «Научная традиция отличается от донаучной тем, что в ней имеется два уровня» [15, с. 267], критическая установка накладывается на догматическую. Наука, по Попперу, начинается с мифов, точнее ─ с критики мифов. Выделяя в научном познании два уровня, Поппер развивает свою раннюю идею о необходимости разделять психологию и логику познания. Строя рациональную реконструкцию истории науки, историк или философ сталкивается с различными факторами, одна часть которых поддается рационализации, тогда как другая ─ нет. И. Лакатос отмечает, что оценка фактора как «рационального» зависит от философских предпосылок исследования ─ от гносеологической и методологической концепции [9]. Можно сказать, что здесь тоже действует определенный «горизонт ожиданий». В частности, исследователь задается вопросом: все ли этапы «жизни» научной идеи можно рационализировать? Согласно Попперу, философия науки должна фокусироваться на логических проблемах ─ проверки и оправдания знания, а возникновение идеи есть предмет психологии, так как «не существует ни логического метода получения новых идей, ни логической реконструкции этого процесса ... каждое открытие содержит "иррациональный элемент"» [15, с. 52] [6]. Однако невозможность формализовать и обосновать процесс создания идей компенсируется у Поппера возможностью интерсубъективного обсуждения этих идей и их всесторонней и строгой проверкой.

О подобном переключении акцента с процесса получения решения на процесс его оценки Лакатос говорит как об основном отличии современной методологии от методологии 17 века [9]. «Методология отделилась от эвристики», ─ резюмирует он. Поппер действительно противопоставляет свой взгляд точке зрения Бэкона и Декарта, каждый из которых сосредотачивался на поиске источника знания, такого, который гарантировал бы его истинность. Но по Попперу мы не получаем несомненное знание, мы можем только предполагать, а «наши предположения направляются ненаучной, метафизической (хотя биологически объяснимой) верой в существование законов и регулярностей, которые мы можем обнаружить, открыть» [15, с. 226]. Но в то же время «удивительно образные и смелые предположения, или "предвосхищения", тщательно и последовательно контролируются систематическими проверками. Будучи выдвинутым, ни одно из таких "предвосхищений" не защищается догматически» [15, с. 227]. Благодаря этому достигается объективность ─ не посредством индуктивной логики, а посредством критической установки.

Таким образом, научная рациональность по Попперу основана не на обосновании истинности знания, а на критическом отношении к этому знанию. Как отмечают И. Т. Касавин и З. А. Сокулер, такое понятие рациональности «применимо не только к науке, но и к любой познавательной системе с рефлексией» [8, с. 51]. Действительно, определение рациональности как критической рефлексии составляет содержание решения психологической проблемы индукции. Уверенность критически мыслящего человека в том, что случаи, с которыми он не имел дела, будут подобны тем, с которыми он сталкивался в опыте, представляет собой не слепую и не абсолютную, а «прагматическую веру». Эта вера не является следствием иррациональной привычки, она основана на врожденных и модифицированных представлениях о мире и рациональна в той мере, в какой подвергается критической рефлексии и интерсубъективной проверке, потому что «нет ничего более ²рационального², чем метод критического обсуждения» [18, с. 36]. Однако только в науке такая рефлексия становится самоценной. И.Т. Касавин и З.А. Сокулер полагают, что последний тезис не обоснован. На наш взгляд, самоценность критической рефлексии в науке объясняется посредством введения идеи достижения истины как цели науки. Об этом, впрочем, говорят и сами авторы, отмечая в другом месте, что у Поппера «идея научной рациональности ... мотивируется объективной истиной как регулятивной идеей» [8, с. 135]. Именно поиск истины заставляет ученого быть самокритичным, нацеленным не на успех своей теории в смысле подтверждения, а на критику и опровержения.

Предсказания и их роль в познании

В некоторых работах понятия предвидения и предсказания используются как синонимичные [4]. У Поппера они разводятся. Говоря о предположениях как отправном пункте нашего познания, он не использует понятие «предсказание». Мы можем сказать, что предсказание у Поппера ─ это особая форма предвидения, а именно, дедуцированное из универсальных высказываний и начальных условий сингулярное утверждение. Универсалия является общим предвосхищением неизвестных фактов, когда учитываются только общие черты и закономерности, поэтому она относится к совокупности фактов и каждому в отдельности, поскольку он обладает свойствами, общими для всей совокупности. Но если мы говорим о единичном факте и о его параметрах (как общих, так и частных), мы должны использовать не только универсальные имена и высказывания, но и те, которые относятся только к данному случаю.

Можно сказать, что универсальный закон говорит о событиях. Термин «событие» Поппер трактует как необходимый «для обозначения того, что может быть типичного или универсального в явлениях и что в явлениях может быть описано с помощью универсальных имен» [15, с. 119]. Под явлением же подразумевается единичный факт или иначе то, что может быть описано с помощью индивидуальных имен. Однотипные явления составляют в таком случае класс типичного события. Поппер поясняет это деление на примере события «опрокидывание стакана с водой», которое может «являться» в различных пространственно-временных областях.  Предсказание, будучи сингулярным высказыванием, будет описывать явления, т.е. в отличие от универсального высказывания будет относиться только к определенной области пространства и времени. Чтобы перейти к описанию явления, надо к универсальному высказыванию добавить хотя бы одно сингулярное, описывающее начальные условия. Полученное высказывание будет «специфическим или сингулярным предсказанием». Предсказание всегда обусловлено, если оно, конечно, является научным предсказанием, а не «безусловным пророчеством» [17, № 10, с. 41]. Поэтому критерий научности предсказания связан с самим процессом его получения: научность предсказания обосновывается ссылкой на универсальный закон, начальные условия и пространственно-временную определенность и не зависит от того, подтвердится оно фактами или нет. 

Обозначенная логическая форма позволяет внести в определение предсказания тот же смысл, который ранее был нами приписан понятию предвидения. Предсказание есть не только высказывание о будущем, этот термин «охватывает высказывания о прошлом ("ретросказания"), а также "имеющиеся в настоящее время" высказывания, которые мы хотим объяснить ("экспликандумы")» [15, с. 83]. Таким образом, предсказание будет по своей логической форме идентично дедуктивному причинному объяснению, другими словами, «можно говорить о различии не в логической структуре, а в акценте» [17, № 10, с. 43]. Отношение этих двух процедур ─ объяснения и предвидения ─ в принципе достаточно проблематично, на что указывает В. А. Лекторский. Ведь иногда мы не можем предсказать какое-то явление, но в то же время в состоянии объяснить его. И наоборот, «предсказывать можно иногда и не зная причин того, о чем идет речь» [11, с. 222 ─ 223]. Поппер также указывает на эту асимметричность, но подчеркивает, что она касается не логической формы, а реальной практики.

Предложенное Поппером понимание предсказаний, их роли и значения в научном познании в корне расходится и с классическим, и с инструменталистским. Предсказание не является только приложением достижений фундаментальной науки, либо конечной целью всех теорий, выступающих по отношению к ней в качестве средств. Эти определения высвечивают только практическое значение предсказаний, и в этом их главный недостаток. Безусловно, практическая функция предсказаний очень важна. Поппер отмечает, что эволюция человека протекает не посредством видоизменения органов тела, а «экзосоматически» или «внеличностно». В ходе такой эволюции развиваются разнообразные орудия и технические устройства, которые выступают продолжением человеческого тела. «Человек вместо того, чтобы развивать у себя более острый глаз или более чуткое ухо, обрастает очками, микроскопами, телескопами, телефонами и аппаратами для глухих. И вместо того, чтобы развивать способности бегать все быстрее, он создает все более скоростные автомобили» [18, с. 230]. То же самое имеет в виду В.С. Степин, используя понятие «неорганического тела цивилизации». Без практического приложения науки, без точечных предсказаний, выступающих в роли предписаний для проектной деятельности, «неорганическое тело цивилизации» не смогло бы развиваться.

Однако практическое значение предсказаний не должно затемнять их роли в фундаментальных исследованиях. Именно это и удается сделать Попперу ─ выделить «теоретическую функцию» предсказаний [15, с.286]. Поскольку научная теория всегда потенциально опровержима, то она должна указывать хотя бы на одно событие, существование которого противоречило бы ее положениям. Однако события не имеют место в опыте, вернее в опыте мы встречаемся только с индивидуализированными событиями ─ явлениями. Теория в форме универсальных утверждений ничего не говорит о явлениях, следовательно, чтобы проверить ее, мы должны перейти к сингулярным утверждениям. Эти утверждения могут быть либо объяснениями, либо предсказаниями. Поскольку теория претендует на правдоподобность, она должна объяснять уже известные случаи, включая и те, которые получили объяснение в предшествующей теории, и те, которые она не смогла объяснить. Но этого недостаточно, потому что тогда новая теория может быть теорией ad hoc, теорией, просто подогнанной к данному множеству фактов. Следовательно, среди них нельзя найти фальсификатора, т.е. факт, который опровергнет теорию. Но такой факт может лежать в области еще неизвестного[7]. К этой области должны обратиться критика и самокритика. Поэтому механизмом, который позволит сделать гипотезу максимально незащищенной, открытой для критики, является метод формулирования предсказаний ─ высказываний, требующих, чтобы имели место определенные, еще не наблюдаемые явления. Если высказывание окажется истинным, то теория подкрепляется, если нет, то она фальсифицируется[8]. «Такое рассуждение о ложности универсальных высказываний, ─ пишет Поппер, ─ представляет собой единственный вид выводов чисто дедуктивного типа, который идет, так сказать, в "индуктивном" направлении, то есть от сингулярных высказываний к универсальным» [15, с. 64]. Таким образом, этот механизм позволяет ставить гипотезы в зависимость от эмпирии: предсказанием задается момент истины, когда природа должна дать свой ответ на вопрос об адекватности наших предположений.

Очевидно, таким образом, что предсказания играют важнейшую роль в подкреплении и развитии научных знаний. Без предсказаний наука из эмпирической превратилась бы в псевдоэмпирическую, а теории стали бы догматическими. Поэтому теоретика «предсказания интересуют лишь по теоретическим основаниям ─ поскольку их можно использовать для проверки теорий» [15, с. 82][9]. В предсказании фиксируется вся ценность гипотезы ─ ее фальсифицируемость, объяснительная сила, прогрессивный характер. Поэтому наличие предсказаний есть необходимое формальное требование к теории.

Помимо практического и теоретического значения предсказания имеют и эвристический смысл. Эвристическая ценность предсказаний может быть различной. Поппер выделяет два вида предсказаний. Первый вид ─ предсказания «известного рода событий, таких как затмения или грозы», второй ─ предсказания «новых видов событий», а именно того, что в физике принято называть новыми эффектами. Первый вид имеет в большей степени практическое значение, а также теоретическое, когда используется в целях проверки, «предсказания же второго вида могут быть вполне поняты только как открытия» [15, с. 321 ─ 322]. Такое предсказание, осуществляясь, служит самым весомым подтверждением правдоподобности и прогрессивности теории, но, кроме того, оно само по себе  является огромным достижением и доказывает успешность нашей познавательной стратегии, которая индуктивисту должна казаться просто авантюрной.

Факты истории науки, тем не менее, свидетельствуют в пользу этой стратегии: например, открытие позитрона П. Дираком вряд ли было бы возможно чисто опытным путем. Конечно, если бы опытное наблюдение позитрона Андерсоном, Блэккетом и Оккиалини предшествовало уравнениям Дирака, то оно могло породить проблемную ситуацию, которая в итоге могла бы привести к этим уравнениям. Но в таком случае открытие было бы не более, чем очень счастливой случайностью. И хотя удача важна для науки, полагаться только на нее ─ это явно не то, к чему наука стремится. Кроме того, даже если бы ученые случайно «натолкнулись» на позитрон, они, возможно, не смогли бы его открыть, т.е. описать и объяснить, что за явление перед ними, потому что, по меткому выражению Поппера, «как наши глаза слепы к непредвиденному или неожиданному, так и наши языки неспособны описать непредвиденное или неожиданное» [18, с. 145]. Чтобы найти, надо знать, что искать, где искать и как искать. И чем сложнее область, исследование которой мы предпринимаем, тем очевиднее становится, что «развитые теоретические представления являются необходимой предпосылкой самих осмысленных измерений, ибо лишь первые указывают и на предмет, и на сам способ измерения», поэтому «выявление характеристик реальных предметов осуществимо лишь на основе ряда предпосылок, допущений, гипотез» [10, с. 191, 203]. Удачный результат такого поиска, т.е. верификация высказывания, предсказывающего существование ранее неизвестного явления, доказывает, как далеко мы можем продвинуться, смело предвосхищая неизвестное. В то же время отрицательный результат напоминает, что такое предвосхищение не дает гарантированно истинного знания, поэтому должно подлежать проверке.

Методологический принцип причинности и индетерминизм

Как отмечал еще один представитель эволюционного направления в эпистемологии Г. Фоллмер,  «законы эволюции свидетельствуют, что выживает только тот, кто достаточно приспособлен. Просто из того, что мы ещё живём, мы можем, следовательно, заключить, что мы "достаточно приспособлены", т.е. наши познавательные структуры достаточно "реалистичны"» [27, с. 217]. Предвидение было бы невозможно, если бы в мире не имелось предпосылок для его возникновения и существования. Поэтому исследование феномена предвидения предполагает анализ его объективных предпосылок. В качестве таковых принято обычно рассматривать существование причинности и детерминистское устройство мира, но Поппер придерживается альтернативной точки зрения.

Как отмечал Юм, нельзя доказать наличие причинности в смысле закономерной и необходимой связи явлений ─ причинность основывается на привычке к ассоциации событий, т.е. индукции. Кант противопоставил этому пониманию априорную трактовку:причинность ─ всеобщий и универсальный принцип нашего познания. В начале 20 в. у противников универсальной причинности появились новые аргументы, связанные с развитием физики микромира.

 В критической философии Юма Поппер склонен разводить две проблемы: каузальную и индукции[10]. В принципе каузальная проблема более фундаментальна, чем индуктивная. Но, как отмечает Поппер, это так только в случае ее положительного решения. Действительно, если удастся доказать существование необходимой связи между причиной и следствием и истинность принципа универсальной причинности, то решена будет и проблема индукции. Переход от известного к неизвестному тогда будет обосноваться ссылкой на эту связь. Поппер замечает: «Мы можем продвинуться гораздо дальше на пути юмовского отрицательного решения проблемы индукции, чем на пути отрицательного решения им проблемы причинности, так что мы можем назвать первую проблему "более глубокой", лежащей "за" второй проблемой» [18, с. 94].

В рамках той или иной теории можно давать причинные объяснения и утверждать, что некоторые начальные условия являются причиной, а предсказываемое явление ─ следствием, а также указывать непосредственно на причинную связь, т.е. на некоторую закономерность, связывающую начальные условия с явлением. Конечно, такое указание всегда будет предположением, но одновременно оно будет фальсифицируемо и, следовательно, будет иметь эмпирический и научный характер в отличие от метафизического «принципа причинности», утверждающего, что «мир управляется строгими законами и построен таким образом, что каждое отдельное событие представляет собой пример универсальной регулярности, или закона» [15, с. 84]. Такой принцип в научной деятельности не нужен, и его можно заменить следующим методологическим правилом: «...Мы не должны отказываться ни от поисков универсальных законов и стройных теоретических систем, ни от попыток каузального объяснения любых событий, которые мы можем описать» [15, с. 85]. Это правило, по мнению Поппера, не отменяется ни скептицизмом Юма, ни результатами исследований микромира, а главное, оно отражает цель науки, которая состоит в том, чтобы «находить удовлетворительные объяснения для всего, что кажется нам нуждающимся в объяснении» [18,с.187]. Сформулированный Поппером методологический принцип причинности опирается на определенный вид врожденных ожиданий ─ на склонность к поискам регулярностей и надежду их обнаружения. Без этого вида ожиданий не существовало бы науки, и, вероятно, не было бы возможно познание. Как свидетельствуют современные исследования, ожидания регулярностей встроены уже в систему нашего восприятия, что проявляется в упорядочивании многообразия чувственных впечатлений, в способности распознавать образы, получать целостные представления даже при недостатке информации [11, с. 121 ─ 127; 27]. Поэтому можно согласится с Е. А. Мамчур, что идея причинности является «регулятивным принципом познания»: «В своих конкретных формулировках она никогда не реализовывалась как действительно всеобщая связь, обнаруживая свою ограниченность всякий раз при очередном переходе к исследованию новых уровней строения и организации окружающего мира. Но всегда оставалась незыблемой идея такой связи...» [12, с. 177].

Выдвижение методологического принципа причинности согласуется у Поппера с неприятием детерминизма. Поскольку утверждается, что любой из имеющихся законов может быть  фальсифицирован, отметается ─ пусть неявно ─ детерминистическая картина реальности, где все события подчинены определенным закономерностям, зная которые можно просчитать, т.е. однозначно предсказать, прошлое и будущее мира. Поппер считает, что индетерминизм получил весомое подтверждение в квантовой механике, показавшей, «что существуют объективные неопределенности» [16, с. 180]. Это не означает, что мы должны отбросить методологический принцип причинности и не пытаться искать закономерности в области микромира, но говорит о неприемлемости механистической трактовки причинности в качестве универсальной. Поппер считает, что квантовая механика ─ это статистическая теория, не допускающая редукции к детерминистической теории. Более того: он уверен, что не только квантовая, но и классическая физика индетерминистична.

Хотя статистическая теория газов имеет дело с вероятностным описанием состояний объекта, тем не менее предполагается, что механистическое и детерминистское описание возможно в принципе ─ достаточно перейти к уравнениям траекторий движений молекул, составляющих газ. Составить такие уравнения для огромного числа частиц практически невозможно, но возможно теоретически, «можно мыслить существующим точное состояние отдельной частицы (курсив мой. ─ С. П.)» [2, с. 169]. В квантовой механике также используется вероятностное описание, но оно уже и мысленно не редуцируется к детерминистическому. Волновая функция описывает не координаты объекта или какую-либо другую физическую величину, а «лишь вероятность того, что координаты частицы лежат внутри определенного интервала» [23, с. 12]. Наличие такой асимметрии между статистической и квантовой механикой предполагает два вывода. Первый, приемлемый в контексте классических представлений, состоит в представлении, что физика микромира неполна. Согласно второму выводу, квантовая физика вполне полна и, кроме того, более адекватно описывает свойства реальности, чем классическая физика. Эти два вывода можно свести к двум обобщениям: либо мир детерминистский, хотя его детерминистская сущность может скрываться за индетерминистскими проявлениями, либо мир устроен индетерминистски, хотя в некоторых случаях может допускать детерминистское описание. Отстаивая вторую точку зрения, Поппер ссылается на теорию детерминистического хаоса, показавшую, что уже механические системы предполагают наличие неопределенности, хаоса, т.е. такого состояния системы, «когда две сколь угодно близкие траектории экспоненциально расходятся с течением времени» [21, с. 21]. Но, как и последователи теории детерминистического хаоса, так и Поппер не утверждают, что мир хаотичен и в нем нет места упорядоченности. Поппер пишет: «Индетерминизм ─ или, точнее, физический индетерминизм ─ представляет собой учение, утверждающее всего лишь, что не все события в физическом мире предопределены с абсолютной точностью во всех своих наимельчайших деталях. За исключением этого, он допускает возможность любой степени регулярности...» [18, 213].

Проблема оппозиции детерминистского и индетерминистского мировоззрения может быть представлена и через проблему интерпретации теории вероятностей, а, точнее, через оппозицию субъективной и объективной трактовок, как они определяются Поппером [15, с. 414]. Субъективные интерпретации предполагают, что вероятностное описание событий связанно с неполной осведомленностью относительно них и фиксирует меру нашей уверенности. Поппер придерживается противоположного мнения: вероятностное высказывание описывает не степень нашей уверенности в том, что имеют или будут иметь место определенные события, а частоту появления этих событий в статистической последовательности. Такая интерпретация получила название статистической или частотной.

В более поздних работах Поппер заменил частотную интерпретацию, в рамках которой некоторые случаи, по его мнению, не получали удовлетворительного решения, на теорию предрасположенностей, в рамках которой индетерминизм получает онтологическое основание. Поппер предложил рассматривать вероятности в качестве реальных физических факторов: «Вероятности должны быть физическими предрасположенностями ─ абстрактными реляционными свойствами физической ситуации, подобными ньютоновским силам» [15, с. 418]. Опираясь на тот факт, что для статистических последовательностей, определяемых различными условиями, вероятности одного события тоже будут различаться, Поппер объявил вероятность свойством этих условий, названных им порождающими. Другими словами, некоторой совокупности условий присуща тенденция порождать данное событие с некоторой постоянной частотой. Каждое событие, полагает Поппер, происходит в поле предрасположенностей, которые могут взаимодействовать друг с другом. Поле предрасположенностей характеризует все процессы, имеющие место быть в настоящем. Прошлое представляет собой «кристаллизацию» предрасположенностей, в ходе которой каждый раз из множества диспозиций реализуется только одна. Будущее в отличие от прошлого не зафиксировано, оно открыто и присутствует в настоящем лишь в виде набора возможностей.

 Но «чистые возможности никогда не могут служить основанием для каких-либо предсказаний», только «оценка меры возможностей, то есть оценка вероятности, приписанной ей, обладает функцией предсказаний» [15, с. 429]. Такая оценка возможна: поле предрасположенностей поддается численному описанию. Если ситуация воспроизводима, то возможно измерять предрасположенности с помощью статистического метода, что имеет место в случае уравнений волновой функции, которая «определяет предрасположенности состояний электрона» [31, с. 68].  Но если ситуация уникальна, то можно лишь «попытаться оценить их умозрительно» [16, с. 187]. Если предрасположенность равна единице, то событие наступает неотвратимо, поэтому «каузация ─ всего лишь особый случай предрасположенности». Если предрасположенность равна нулю, то событие невозможно. Во всех остальных случаях предрасположенности влияют на результат, не детерминируя его однозначно, т. е. нельзя с абсолютной уверенностью утверждать, какая предрасположенность реализуется. Поппер указывает, что мы можем различать каузальные и некаузальные процессы по характеру достижения предрасположенностью значения, равного единице: либо «непрерывным образом», либо «дискретным скачком». Что касается детерминистских законов, то они выполняются только в очень специфических ситуациях, когда большая часть предрасположенностей исключается, поэтому «в нелабораторном мире, за исключением нашей планетной системы, нельзя найти никаких строго детерминистических законов» [16, с. 192].

 Значение открытого будущего для предсказания и планирования

Теория предрасположенностей вводит асимметрию предсказаний и ретросказаний. Предвидя нечто неизвестное, но уже существующее, мы имеем дело с актуализированными предрасположенностями. Но если объект предвидения относится к сфере будущего, то риски возрастают. Асимметрия между пред- и ретросказаниями имплицитно присутствует и в попперовском делении предсказаний на пророческие и технологические. Первые «сообщают о событии, предотвратить которое мы не в силах», вторые образуют основу для инженерии, они «уведомляют нас о шагах, которые мы можем предпринять, если хотим добиться определенных результатов» [17, № 8, с. 73][11]. Очевидно, что ретросказания могут иметь форму пророчеств, но не технологических предсказаний: только будущее позволяет нам ставить цели и стремиться к их достижению. Однако не всякое будущее благоприятно для целеполагания и технологических предсказаний.

Свою дихотомию Поппер формулирует в рамках социальной философии, стремясь показать различие между настоящей социальной наукой и ее противоречивой интерпретацией в качестве теоретической истории ─ историцизмом[12]. Его возникновение Поппер связывает с переходом от Закрытого к Открытому обществу. Если в закрытом обществе социальная жизнь регулируется традициями, обычаями, нормами, которые  воспринимаются как не отличимые от природных законов, то в Открытом обществе, социальный порядок не воспринимается как естественная данность, начинает осознаваться возможность изменения социальных традиций (институтов). И как следствие, в таком обществе, по выражению В. Н. Садовского, «существует постоянно расширяющаяся область личных решений с ее проблемами и ответственностью» [22, с. 94]. Историцизм, постулируя существование неизменных законов историческного развития, стремится вернуться к модели закрытого общества. Человеческая активность вновь ограничивается: будущее нельзя изменить, можно лишь приспособиться к неизбежным событиям, попытаться облегчить их наступление, но не более того. Следовательно, можно делать пророчества, но не технологические предсказания[13].

Аналогичная ситуация возникает и в рамках детерминистского понимания мира, предполагающего, что будущее состояние любого объекта жестко определено его прошлыми и настоящими состояниями. Такой мир идеален для формулирования предсказаний-пророчеств, но не для инженерии. Возможность знания будущего требует, чтобы оно было зафиксировано подобно прошлому и, следовательно, было неизменно, а смысл инженерии заключается в «делании будущего», поэтому как отмечает Я.Ю. Васильев, здесь обнаруживает себя противоречие между прогнозированием и планированием. На это указывает и Поппер: он пишет, что в мире, представляющем собой «идеально точный часовой механизм» нет «места человеческим решениям» [16, с. 180], «часовой механизм ... абсолютно самодостаточен: в совершенном детерминистском физическом мире просто нет места для вмешательства со стороны» [18, с. 211] [14]. Однако в чисто индетерминистском мире планирование также невозможно: чтобы «создать будущее», надо иметь представление о том, как оно возникает, если же все происходит случайно, то целесообразное творчество невозможно. Поэтому Васильев считает необходимым сформулировать концепцию, постулирующую двойственную природу будущего: «В некоторых отношениях будущее существует реально, оно неизменно...И эти области будущего должны поддаваться надежному прогнозированию. С другой стороны, есть области, открытые для изменения» [3, с. 132].

Однако утверждение о существовании будущего несколько парадоксально. Если существование настоящего можно представить как не вызывающее сомнений, то относительно прошлого и будущего мы сталкиваемся с серьезными проблемами. Поэтому уместнее всего говорить о существовании прошлого и будущего в смысле их присутствия в настоящем. Так, прошлое существует как память ─ в самом широком смысле, включая память физических объектов о своих прошлых состояниях. В рамках теории предрасположенностей аналогичным образом можно говорить и о будущем. Настоящее насыщено разнообразными потенциями, а реализация одной влечет новую совокупность возможностей. Некоторые из них обладают очень малой вероятностью к осуществлению, но и у них есть шанс стать будущим: «Все ненулевые возможности, даже те, которым соответствует лишь ничтожно малые ненулевые предрасположенности, со временем реализуются, если ... условия будут повторяться достаточно часто или будут неизменными в течение достаточно долгого времени» [16, с. 189]. Это означает, что человек может влиять на актуализацию тех или иных предрасположенностей ─ воздействовать на ситуацию таким образом, чтобы повышать вероятность одних исходов и уменьшать вероятность других.  В трактовке мира как мира предрасположенностей поэтому найдена основа для необходимого баланса ─ баланса между пророчеством и технологическим предсказанием, между прогнозированием и планированием, между предвидением и действием. В начале своего двухтомного труда «Открытое общество и его враги» Поппер заявляет, что «мы сможем стать хозяевами своей судьбы, только когда перестанем считать себя ее пророками» [19, Т. 1, с. 33].  А заканчивает он эту работу настоящим лозунгом. «Да, мы нуждаемся в надежде, ─ пишет он. ─ Действовать, жить без надежды выше наших сил. Однако мы не нуждаемся в большем и большего нам не должно быть дано. Нам не нужна определенность» [19, Т. 2, с. 322]. Речь идет об определенности закрытой Вселенной, где все задано начальными условиями и набором универсальных законов. Вселенная Поппера ─ не механизм, это мир «по природе своей творческий» [16, с. 189], а потому открытый новому. Как отмечает Н.С. Юлина, «творчество нового, в том числе и творчество самого человека, постоянно изменяет всю ситуацию, ограничивает наши возможности предвидения будущего, но в то же время делает свободу воли реальным фактором в формировании будущего» [29, с. 47]. Что касается надежды, то это горизонт ожиданий, предвидение, без которого мы вряд ли смогли бы воспользоваться отсутствием определенности.

                             *          *          *

Большая часть наших знаний имеет универсальный и, следовательно, опережающий характер. В рамках эволюционной эпистемологии это объясняется той ролью, которую знание играет в адаптации. Организм может существовать только как относительно устойчивое целое, а такое существование требует долгосрочного приспособления, которое основывается на определенном знании о мире ─ знании, имеющем форму предвосхищения. Следовательно, предвидение выступает как необходимая, жизненно важная форма знания. При этом предвидение не выводится из опытного знания, наоборот, хаос чувственных впечатлений становится знанием в рамках определенного предвидения ─ «горизонта ожиданий». Как пишет В. А. Лекторский все «операции, включенные в познавательную деятельность ... имеют смысл лишь в контексте определенных предположений о реальной природе исследуемых объектов» [10, с. 206]. Поэтому предвидение представляет собой фундаментальную форму знания. Оно может быть подкреплено в большей или меньшей степени и может быть фальсифицировано, но не обосновано, так как в своей первоначальной форме не выводится посредством строгих логических правил из имеющегося знания, а является смелой игрой воображения. Тем не менее, предвидение может быть рациональным и научным, что достигается  с помощью осознания предположительности знания и  критической установки по отношению к нему. Критическая установка заставляет человека стремиться к проверке своего «горизонта ожиданий». Такая проверка осуществляется с помощью предсказаний. Предвидение в универсальной форме ─ в форме гипотез, догадок и общих предвосхищений ─ должно контролироваться предвидением в форме сингулярных экзистенциальных высказываний ─ в форме предсказаний. Возможность предвидения при этом не требует, чтобы все процессы в мире носили детерминистский характер, а, наоборот, согласуется с умеренной трактовкой индетерминизма. Более того, именно в рамках последнего снимается противоречие между различными формами предвидения.

Нам, однако, кажется, что один аспект не получил у Поппера должного освещения. Мы имеем в виду проблему возникновения догадок, смелых предположений, того, что может быть названо предвидением на слабом основании, в отличие от предсказания, которое формально является предвидением на сильном основании. Без ее разрешения невозможно понять процесс познания в целом и невозможно его моделировать. Эта проблема скрывается при формулировании попперовского тезиса, что наблюдению предшествует ожидание, а не наоборот. Стоит подчеркнуть, что новому ожиданию все-таки предшествует наблюдение ─ наблюдение, опровергнувшее старое ожидание. Таким образом, мы все-таки выводим предвидение из опыта, только не индуктивно, а посредством объяснения одного или нескольких случаев.

Та же недосказанность содержится, по нашему мнению, в идее филогенетической первичности «горизонта ожиданий»: поскольку определенное устройство первого живого организма возникает только в рамках благоприятных условий, его можно рассматривать как их следствие и в этом смысле как апостериорное, а не априорное знание. В ранних работах Поппер относит процесс рождение догадки всецело к области психологии и деятельности воображения, в более поздних ─ обращается к анализу проблемной ситуации и ситуационной логике, однако только в аспекте исторического понимания определенных идей и теорий. В связи с этим мы полагаем, что необходим отдельный анализ процесса возникновения предположений: с учетом как идей Поппера, так и других исследователей, например, теории абдукции Ч. Пирса.

Еще одна трудность, вытекающая из попперовского понимания предвидения, связана с противоречием, возникающем между ролью предвидения в росте знания и его ролью в жизни любого организма. Это хорошо видно на примере предсказаний, которые, с одной стороны, должны хотя бы иногда опровергаться, потому что в противном случае наука остановится в своем развитие, а с другой, должны почти всегда верифицироваться, иначе становится невозможным практическое применение знаний. Непонятной остается феноменальная успешность наших догадок, ставшая основанием беспрецедентного технического и технологического развития последних столетий. Казалось бы, метод проб и ошибок должен вести к достаточно большому числу неудач, однако в 20 в. науке удалось проникнуть в очень сложные области реальности и до определенной степени освоить их, избежав при этом крупных провалов. Вопрос о том, как может быть настолько эффективным рискованное предприятие человеческой мысли, остается открытым.

                 Список использованной литературы:

• 1. Аристотель Сочинения в 4-х т., Т. 4. М., 1983.
• 2. Борн М. Размышления и воспоминания физика. М., 1977.
• 3. Васильев Я. Ю. Эффект Эдипа и его гносеологический анализ // Философские исследования. 2006. № 1.
• 4. Виноградов В. Г. Научное предвидение (гносеологический анализ). М, 1973.
• 5. Гольдбетер А. Ритмы и неопределенность // Человек перед лицом неопределенности. М. ─ Ижевск, 2003.
• 6. Грязнов Б. С. Логика, рациональность, творчество. М., 1982.
• 7. Жариков Е. С. Проблема предсказания в науке // Логика и методология науки. М., 1967.
• 8. Касавин И. Т., Сокулер З. А. Рациональность в познании и практике. Критический очерк. М., 1989.
• 9. Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. Из Бостонских исследований по философии науки. М., 1978.
• 10. Лекторский В. А. Субъект, объект, познание. М., 1980.
• 11. Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2001.
• 12. Мамчур Е. А. Причинность как идеал научного познания // Философия, наука, цивилизация. М., 1999.
• 13. Пирожкова С. В. Проблема социальных предсказаний в философии Карла Поппера // Днi науки фiлософського факультету-2007: Мiжнародна наукова конференцiя (18 ─ 19 квiтня 2007 року): Матерiали доповiдей та виступiв. К., 2007, Ч. 4.
• 14. Пирожкова С. В. Проблема предсказаний в социальной философии К. Поппера // Философские исследования. 2007. № 3 ─ 4.
• 15. Поппер К. Р. Логика и рост научного знания. М., 1983.
• 16. Поппер К. Р. Мир предрасположенностей // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. М., 2000.
• 17. Поппер К. Р. Нищета историцизма // Вопросы философии. 1992. № 8 ─ 10.
• 18. Поппер К. Р. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002.
• 19. Поппер К. Р. Открытое общество и его враги. Т. 1, 2, М., 1992.
• 20. Поппер К. Р. Эволюционная эпистемология // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. М., 2000.
• 21. Пригожин И. Будущее не задано // Человек перед лицом неопределенности. М. ─ Ижевск, 2003.
• 22. Садовский В. Н. Карл Поппер и Россия. М., 2002.
• 23. Севальников А. Ю. Современное физическое познание: в поисках новой онтологии. М., 2003.
• 24. Фримен Ю., Сколимовский Г. Поиск объективности у Пирса и Поппера // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. М., 2000.
• 25. Сокулер З. А. Проблема обоснования знания (Гносеологические концепции Л. Витгенштейна и К. Поппера). М., 1988.
• 26. Степин В. С. Теоретическое знание. М., 2003.
• 27. Фоллмер Г. Эволюционная теория познания. Врожденные структуры познания в контексте биологии, психологии, лингвистики, философии и теории науки. М., 1998.
• 28. Хилькевич А. П. Гносеологическая природа гипотезы. Минск, 1974.
• 29. Юлина Н. С. Философия Карла Поппера: мир предрасположенностей и активность самости // Вопросы философии. 1995. № 10.
• 30. Юм Д. Сочинения в 2 т. М., 1966.
• 31. Popper K. R. The Propensity Interpretation of the Calculus of Probability, and the Quantum Theory // Observation and interpretation. A Symposium of Philosophers and Physicists. L., 1957.
• 32. Popper K. R. The myth of the framework. In defence of science and rationality. L., N. ─ Y., 1994.

[1] Поппер использует понятие «foreknowledge», которое можно перевести и словом «предвидение».

[2] Также Поппер использует словосочетание «bucket theory of mind» (бадейная теория сознания ─ перевод Д. Г. Лахути). Имеется ввиду теория познания, основанная на классическом эмпиризме, т. е. утверждающая, что все содержание сознания сводится к тому, что было получено посредством чувственного восприятия.

[3] Если в своих ранних работах Поппер избегает этого понятия и говорит, как подчеркивает Б. С. Грязнов [6], только о совместимости или несовместимости теорий с фактами (универсальных высказываний с эмпирическими), то в книге «Предположения и опровержения» фальсифицированная теория уже определяется как ложная [15, с. 355]. К этому времени Поппер принимает теорию истины как соответствия высказываний фактам ─ теорию А. Тарского. Эту теорию Поппер считает объективной в противовес субъективистским, которые исходят из трактовки знания как разновидности веры и истинное знание представляют как веру, только обоснованную в соответствии с некоторыми критериями. Объективная теория напротив предполагает, что истинной может быть теория, в которую не верят и которую считают ложной.

[4] Именно благодаря языку появляется мир 3 ─ мир объективного знания.

[5] Хрестоматийный пример: от амебы до Эйнштейна все живое пользуется в процессе адаптации и познания методом проб и ошибок.

[6] Уже в рамках концепции мира объективного знания Поппер выстаивает теорию исторического понимания объектов мира 3. Это понимание предполагает «гипотетическое воссоздание исторической проблемной ситуации» [18, с. 168], пробным решением которой являлась данная теория. Это дает возможность говорить о периоде возникновения идей в терминах ситуационной логики.

[7] Речь идет не только о новых явлениях, под неизвестным может пониматься новый эксперимент, в ходе которого уже известный объект должен повести себя определенным образом ─ в соответствии с предписаниями теории. 

[8] Переход от ложности сингулярного высказывания, выведенного из универсального, к ложности последнего осуществляется по закону modus tollens. Теория  в данном случае представляется в виде аксиоматической системы, предсказания ─ следствий из такой системы. Посылкой в фальсифицирующем выводе будет конъюнкция сингулярных высказываний существования. Одним из членов такой конъюнкции будет само предсказание, другим ─ начальные условия. Строго говоря, единичного факта, т. е. одного наблюдения для фальсификации гипотезы недостаточно. Необходимо установить воспроизводимость наблюдаемого эффекта. На основании этого эффекта выдвигается фальсифицирующая гипотеза низкого уровня универсальности; она может, например, представлять собой обобщение полученных результатов. Если имеются две конкурирующие гипотезы, то в отношении их воспроизводимое наблюдение будет являться решающим экспериментом. В случае верификации предсказаний, теории приписывается определенная степень подкрепления, которая будет определяться их  числом и степенью их проверяемости. Степень проверяемости тем больше, чем невероятней предсказание и чем более точно оно сформулировано, т.е. чем выше степень фальсифицируемости.

[9] Вообще посредством предсказаний можно проверять не только теории, но и другие базисные высказывания.

[10] Можно сказать, что каузальная проблема это проблема онтологического характера,  в то время как проблема индукции ─ гносеологического и методологического.

[11] Эта классификация соответствует разделению прогнозов на поисковые и нормативно-целевые, принятому в современной литературе по прогностике.

[12] Поппер склонен противопоставлять теоретические и исторические науки, полагая, что  теоретические дисциплины занимаются универсальными законами, тогда как исторические нацелены на изучение конкретных фактов.

[13] Подробнее анализ социального предвидения Поппером разобран в моих работах [13] и [14].

[14] Детерминистский мир исключает человеческие решения не только в том смысле, что они не влияют на будущее, но и в смысле строго детерминистской обусловленности этих решений. Это следствие детерминизма можно считать основной проблемой, ведь если все психические состояния и поведение человека однозначно выводятся из прошлых, а также описываются и просчитываются с математической точностью, то любое действие является иллюзией. Мы, однако, абстрагируемся от этой проблемы, скажем только, что в рамках концепции предрасположенностей человек, его желания, мотивы, цели тоже существуют в мире диспозиций: «Не пинки сзади, из прошлого, подталкивают нас, а притяжение, соблазн будущего и его конкурирующих возможностей притягивают, приманивают нас» [16, с. 189].