В статье рассматривается проблема научной объективности как соотнесенности знания с реальностью в рамках такого влиятельного направления в западной философии науки, как постпозитивизм. Выявляется трактовка этой проблемы в концепциях «личностного знания» М. Полани, «теоретической доминантности» Н.Р. Хэнсона и др. В качестве возможного пути решения указанной проблемы предлагается выделять различные уровни теорий. В тех областях знания, где преобладает описание предмета исследования, вполне закономерно наличие равноправных альтернативных теорий. Подобные теории можно было бы отнести к первому уровню исследования. Наряду с этими существуют теории, выступающие в качестве постулатов в объяснении изучаемого предмета. Подобные теории могут быть в дальнейшем уточнены или стать частью более общей концепции. Их можно отнести к теориям «второго уровня». Подобное различение позволяет говорить о наличии в рамках структуры научного знания неких «инвариантов», которые свидетельствуют об объективной природе человеческого познания.

The paper considers the problem of objectivity of scientific knowledge as a correlation of knowledge and reality, within such an influential approach in western philosophy of science, as postpositivism. The interpretation of this problem in conception of «personal knowledge» of M. Polanyi and in conception of «theoretical domination» of N.R. Hanson is being revealed. As a possible way of solving the problem stated, it is suggested that one should mark out different levels of theories. In those spheres of knowledge, where description of subject of research is prevalent, the presence of equal alternative theories is quite logical. Such theories could be attributed to the first level of research. In addition to that there are theories that act as postulates in explaining of the object of research. Such theories can be specified in the future and become part of a more general conception. Such theories can be attributed as theories of the «second level». Such differentiation makes it possible to speak of the presence of some «invariants» in the structure of scientific knowledge, which indicate the objective nature of human cognition.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: объективность, постпозитивизм, концепция «личностного знания», принцип «теоретической нагруженности», несоизмеримость теорий, релятивизм.

KEYWORDS: objectivity of scientific knowledge, pospositivist philosophy of science, personal knowledge, "theory-laden" principle, relativism.

Под объективностью научного знания понимают соотнесенность знания с реальностью, его соответствие этой реальности, истинность и содержательность таких форм знания, как теории, гипотезы, законы и т.п. Объективность научного познания состоит в том, что в нем присутствуют такие моменты, которые не зависят от субъективных факторов. Объективность оценивается с точки зрения критериев истинности или ложности той или иной теории.

Эмпиристская тенденция материалистов XVIII в. в трактовке объективности была заимствована представителями позитивистской, а затем и неопозитивистской философии. Так, А. Айер в свое время выдвинул идею о совпадении объективного и непосредственно данного [Айер 1963, 266].

К. Поппер, исследуя проблему индукции, поставленную Юмом, пришел к следующему парадоксу. Человеческий интеллект работает не рационально: привычка, рационально не обосновываемая, есть основная сила, руководящая мыслями и действиями субъекта. Решение этого парадокса Поппер усматривал в том, что человек может не только рассуждать рационально, а, следовательно, вопреки принципу индукции, несостоятельность которого установлена Юмом, но и действовать рационально — в соответствии не с индукцией, а с разумом. Субъект действует на основании не повторения или «привычки», а лучше всех испытанной из своих теорий, для которых у него есть весомые рациональные основания — основания не для того, чтобы считать эти теории истинными, но для того, чтобы считать их лучшими из имеющихся с точки зрения поиска истины или правдоподобности — лучшими из конкурирующих теорий, лучшими приближениями к истине [Поппер 2002, 68–69].

С целью выявления этих «лучших» теорий Поппер предложил критерий фальсифицируемости как необходимое условие признания теории или гипотезы научной. Представители неопозитивизма в качестве критерия отделения науки от не-науки предлагали принцип верификации, то есть подтверждаемости теории опытным путем. Поппер показал необходимость, но недостаточность этого принципа. Он выдвинул в качестве дополнительного критерия демаркации принцип фальсифицируемости: только та теория научна, которая может быть принципиально опровергнута опытом. Согласно этому критерию, высказывания или системы высказываний содержат информацию об эмпирическом мире только в том случае, если они обладают способностью прийти в столкновение с опытом, если их можно систематически проверять, то есть подвергнуть проверкам, результатом которых может быть их опровержение [Поппер 1983]. Самым надежным способом выбора «лучшей» теории Поппер считал критику. Согласно его позиции, критика – это отличительный признак научной рациональности.

К. Поппер, следуя за Платоном, подчеркивал, что платоновские Формы, или Идеи, отличаются не только от тела и от сознания людей, но и от «Идей в разуме», иначе говоря, от сознательных или бессознательных переживаний. Для Платона эти умопостигаемые Идеи столь же объективны, как и видимый мир вещей. Платоновские Формы или Идеи составляют третий мир. Согласно попперовской плюралистической философии, мир состоит из трех различных субмиров: первый — это физический мир, или мир физических состояний; второй — духовный мир, мир состояний духа, или ментальных состояний; третий — мир умопостигаемых сущностей, или идей в объективном смысле. Это мир возможных предметов мысли, мир теорий «в себе» и их логических отношений [Поппер 2002, 109–110]. Поппер указывал на автономность мира объективного знания. Книга остается книгой — определенным видом продукта человеческой деятельности, даже если она никогда не была прочитана. Для того чтобы принадлежать третьему миру объективного знания, книга должна потенциально обладать способностью быть постигнутой кем-то. Автономия третьего мира и обратное воздействие третьего мира на второй и даже на первый миры, согласно Попперу, представляют собой один из самых важных фактов роста научного знания [Поппер 2002, 109–111].

В конце 50-х - начале 60-х гг. в философии и методологии науки произошли существенные изменения, во многом связанные с тем обстоятельством, что доминирующее влияние логического позитивизма в области методологии науки к этому периоду было значительно «поколеблено» представителями нового поколения философов науки: М. Полани, Н.Р. Хэнсоном, Т. Куном, П. Фейерабендом и др. Фейерабенд, в частности, показал, что принцип фальсифицируемости Поппера не выдерживает критики в случае его применения к конкретным эпизодам из истории науки. Если бы этот принцип использовался в реальной научной практике, то многие научные открытия просто не имели бы места [Фейерабенд 1975]. В противоположность принципу фальсифицируемости Фейерабенд выдвинул «принцип упорства»: ученые должны придерживаться своих теоретических взглядов даже перед угрозой их прямой фальсифицируемости. Принцип упорства, по мнению его автора, суть необходимое условие успешного развития науки. Вопрос о критериях научности знания трудно рассматривать вне учета объективности.

Выделяют следующие два аспекта объективности научного знания. Во-первых, объективность понимают как адекватность знания внешнему миру. Это понимание связано с положением о том, что на каждом этапе человеческого познания присутствует момент относительной истинности. Подобную трактовку связывают с эпистемологической объективностью. Во‑вторых, объективность рассматривают как отстраненность ученого от тех или иных субъективных предпочтений, его беспристрастность по отношению к оценке результата научного исследования, свободу от групповых и иных интересов. Эта трактовка связана с социальным и аксиологическим аспектами науки [Мамчур 2004, 10–11].

Автор концепции «личностного знания» М. Полани (см.: [Полани 1985]) рассматривал в своих работах и тот, и другой аспект объективности. Вместе с тем он делал акцент именно на аксиологических моментах развития науки. М. Полани связывал тезис о неустранимости личностного фактора из научного познания с отрицанием представления о науке как об «абсолютно» объективном знании. Более объективному рассмотрению науки, по его мнению, способствует упразднение в ней идеала «чистой» объективности [Полани 1958, 31]. Как утверждал Полани, если бы субъект решил изучать Вселенную объективно, то есть относиться ко всему в ней с равным вниманием, то такое изучение представляло бы собой долгое и утомительное занятие. «Будучи людьми, – писал он в работе «Личностное знание», – мы неизбежно должны воспринимать Вселенную, имея точку отсчета внутри себя, и говорить о Вселенной в терминах человеческого языка, оформившегося ради удовлетворения потребностей человеческого общения. Любая попытка полностью исключить человеческие оценки из картины мира ведет к нелепости» [Полани 1958, 3].

Объективность следует отличать от объективизма. Под объективизмом Полани понимал идеал научной отстраненности, сторонники которого выдвигают в качестве цели достижение абсолютной объективности в науке и представляют науку как безличностное знание. Этот идеал к середине ХХ в. становится доминирующим не только в области англоязычной философии науки, но и в культуре в целом. Знание, по Полани, не может быть объективным в том смысле, что оно не может быть «неличностным». Вместе с тем Полани не отвергал понятия объективности и нередко использовал его при анализе методологических проблем науки. «...Понятие «абсолютной» объективности, которое мы обычно применяем к точным наукам, – писал он в той же работе, – является иллюзией, фактически, ложным идеалом. В данном случае уместнее употреблять понятие личностного знания... которое соединяет «разрыв» между субъективным и объективным» [Полани 1958, 17–18].

Согласно Полани, необходимо проводить различие между личностным, связанным с убеждениями индивида, и субъективным, в рамках которого проявляются его чувства. «Это различие лежит в основе концепции личностного, которое ни субъективно, ни объективно, – пишет Полани. – Поскольку личностное подчиняется требованиям, независимым от индивида, оно не субъективно; но поскольку в процессе деятельности оно направляется индивидуальными чувствами, оно не объективно» [Полани 1958, 17–18]. Иными словами, Полани подчеркивает то обстоятельство, что ученые, явно или неявно, руководствуются общепринятыми научными нормами и в то же время опираются на свои внутренние убеждения в оценке результатов своей работы. Если субъективные моменты способствуют утверждению той или иной гипотезы, то с помощью объективных моментов осуществляется ее критический анализ. В объективном мире науки ставится проблема и дается импульс к последующим действиям, а в рамках субъективного мира ученого принимается этот вызов и находятся пути к ее решению. В той степени, в какой объективные стандарты «интериоризируются» ученым как знак уважения к истине, наука представляет собой стремление к объективности.

Итак, согласно Полани, личностное знание в принципе неустранимо и играет существенную роль в процессе получения объективного знания. Как же в таком случае обеспечивается интерсубъективная ценность научного знания? Как утверждал Полани, его концепция далека от скептицизма. Во-первых, познание зависит от твердой убежденности ученого в правильности своих взглядов. Метод познания скорее не «отрешенность», а «включенность» субъекта в процесс исследования. Во-вторых, Полани отстаивал идею единства личностного и универсального в характере человеческого знания.

Существенное значение идеи Полани имеют для теории и практики образования. Полани указал на то обстоятельство, что навыки и умения в той или иной профессии передаются в полной мере только в процессе непосредственного общения учителя и ученика в решении тех или иных практических задач. В этом плане концепция Полани расходится с трактовкой «объективного знания» К. Поппера, который приписывал «миру идей», или «третьему миру», определенную автономность[1]. Особое значение приобретает вывод о том, что современная эпистемология едва ли будет полной вне учета личностного фактора в научном познании.

Как и Полани, Н.Р. Хэнсон сделал в своих работах акцент на личностных, психологических моментах процесса познания. И тот, и другой указывали на необходимость и актуальность исторической реконструкции как важного средства методологических исследований. Не случайно в работах обоих авторов значительное место занимают вопросы, относящиеся к методологии истории или историографии. «…Плодотворность философского обсуждения любой науки, – писал Хэнсон в предисловии к работе «Образцы открытия», – во многом обусловлена тем, насколько мы знакомы с ее историей и современным состоянием дел» [Хэнсон 1958, 3]. Как Полани, так и Хэнсону присущ эмпиризм в подходе к историко-научному материалу (см.: [Коэн 1980, 146]). И Полани, и Хэнсон обращаются к результатам психологических исследований в целях обоснования своих взглядов.

Подвергая критике неопозитивистское положение о нейтральности утверждений наблюдения по отношению к проверяемой теории, Н.Р. Хэнсон пришел к общей для постпозитивистского направления идее о доминирующей роли теоретических установок ученого над эмпирическим материалом. Утверждения наблюдения формируются в рамках определенного теоретического контекста. Исходя из этого, Хэнсон рассматривал любое утверждение наблюдения в науке как теоретически «нагруженное». «Существует, – писал он в работе «Образцы открытия» – определенный смысл в том, что видение является теоретически «нагруженным» предприятием. Наблюдение X формируется предварительным знанием об X. Другое влияние на процесс наблюдения заключается в языке или совокупности условных знаков, используемых для выражения того, что мы знаем, и без которых мы могли бы мало чего осознать как знание» [Хэнсон 1958, 19].

Позиция Хэнсона по отношению к проблеме объективности научного знания определяется его концепцией теоретической «нагруженности» утверждений наблюдения. Положения научной теории рассматриваются Хэнсоном в качестве условных конструкций, средства для упорядочения результатов наблюдения. Термин «теория», по Хэнсону, не следует рассматривать как результат обобщения определенных фактов. Теория выражается на языке суждений (скорее по образцу алгебраических, чем арифметических построений), поэтому к ней неприменимы критерии «истинности» или «ложности». Согласно Хэнсону, по отношению к теории наиболее уместны такие термины, как «применимость» или «плодотворность». «Применимость теории, – писал он в работе «Восприятие и открытие», – заключается в ее способности провести ограничение довольно обширной области возможных наблюдений. Ее плодотворность состоит в способности объяснять еще больше типов наблюдения, чем это предусматривалось ранее» [Хэнсон 1958, 19].

Сами теоретические суждения Хэнсон сравнивает с рецептами повара. Как рецепт лишь предписывает, что надо делать с имеющимися в наличии продуктами, так и теорию следует рассматривать скорее как указание, которое позволяет осуществлять определенные действия с некоторыми классом наблюдаемых явлений. «Рецепты и теории, – пишет Хэнсон, – сами по себе не могут быть ни истинными, ни ложными. Но с помощью теории я могу сказать нечто большее о том, что я наблюдаю» [Хэнсон 1958, 308].

В главе одной из своих работ под названием «Ящик с инструментами ученого» Хэнсон представляет науку как конгломерат специальных языков, роль которых сравнивается с набором специальных инструментов, предназначенных для различных целей. В результате оказывается, что разные теории и их законы выполняют роль различных методов репрезентации явлений. «В науке, – пишет Хэнсон, – мы осуществляем выбор понятийного аппарата в соответствии с определенной целью так же, как, например, плотник использует в одном случае пилу, а в другом – рубанок для того, чтобы придать дереву желаемую форму» [Хэнсон 1958, 308].

Концепции Полани и Хэнсона свидетельствуют о существенном расширении сферы методологической проблематики в рамках постпозитивистского направления. Их идеи получили дальнейшее развитие в трудах других представителей постпозитивистской философии. Сформулированные Н.Р. Хэнсоном (а отчасти и М. Полани) философско-методологические принципы – «теоретической нагруженности» утверждений наблюдения в его радикальной трактовке, несоизмеримости конкурирующих теорий – легли в основу концепции П. Фейерабенда. Вместе с тем эти положения претерпели в его концепции дальнейшую эволюцию. Несоизмеримость конкурирующих теорий означает не что иное, как невозможность сравнения теорий с точки зрения их истинности или правдоподобия. «Что же остается ?» – возникает закономерный вопрос. Остаются, согласно Фейерабенду, эстетические суждения, суждения вкуса и наши собственные субъективные желания [Фейерабенд 1981, 160]. Таким образом, Фейерабенд не столько обновил упомянутые выше принципы методологического исследования других представителей постпозитивистского направления, сколько придал им заостренную формулировку, довел тезисы своих предшественников до логического завершения.

Гносеологические истоки этой позиции следует искать в том, что убеждение (разделяемое многими представителями современной англоязычной философии) в недостижимости истины вообще сложилось, прежде всего применительно к социальным вопросам, а затем уже приобрело и общеметодологический характер. Очевидно, что подобная «социоцентристская» тенденция проявляется в эпистемологических концепциях Н.Р. Хэнсона и других представителей постпозитивистского направления. Не случайно в этой связи то обстоятельство, что расширение сферы методологической проблематики сочетается у них с релятивизмом в качестве философско-методологической основы построения моделей развития науки.

Под релятивизмом в данном случае понимается методологический принцип, заключающийся в абсолютизации относительности и условности содержания научного знания. Релятивизм следует отличать от релятивности – позиции, в рамках которой подчеркивается относительный характер познания на любом этапе развития науки. Релятивность выступает необходимым моментом процесса развития научного знания. Так, с точки зрения Дж. Агасси, релятивизм – это не столько принятие относительной истины, сколько отрицание истины абсолютной. Кун, например, отвергая абсолютную истину, отрицал знание как обоснованное истинное убеждение. Можно согласиться с Дж. Агасси в том, что единственной альтернативой релятивизму выступает теория приближения к истине [Агасси 2002, 416–417]. Различают такие виды релятивизма, как антропологический, когнитивный и социокультурный. Е.А. Мамчур подчеркивает, что о релятивизме можно говорить в том случае, когда по поводу различных уровней организации материи были бы сформулированы различные теории, и все эти теории полагались бы равноценными [Мамчур 2004, 15–17]. В то же время сторонники противоположной позиции указывают на существование в науке равноправных альтернативных теорий. Свидетельствуют ли подобные ссылки в пользу обоснования релятивизма?

Фрэнсис Бэкон в работе «Новый Органон», рассуждая о двух путях познания, выделяет в рамках теоретического знания «общие аксиомы» и «средние аксиомы». Познание – это путь по лестнице, состоящей не из прерывающихся, а из непрерывных ступеней: от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим [Бэкон, 1972, 63]. На наш взгляд, в науке необходимо выделять различные уровни теорий. В тех областях знания, где существуют неясности и неопределенности, где преобладает описание предмета исследования, вполне закономерно наличие равноправных альтернативных теорий. Подобные теории можно было бы отнести к первому уровню исследования. Наряду с этими существуют теории, выступающие в качестве постулатов в объяснении изучаемого предмета. Подобные теории могут быть в дальнейшем уточнены или стать частью более общей концепции. Вместе с тем по отношению к ним не существует равноценных альтернатив. Назовем их теориями «второго уровня». Подобное различение позволяет говорить о наличии в рамках структуры научного знания неких «инвариантов», которые свидетельствуют об объективной природе человеческого познания.

ЛИТЕРАТУРА

Агасси 2002 – Agassi J. Kuhn’s way // Philosophy of the social sciences. Toronto, 2002. Vol. 32, N. 3. P. 394–430.

Айер 1963 – Ayer A. The foundations of empirical knowledge. L., 1963.

Бэкон – Бэкон Ф. Афоризмы об истолковании природы и царстве человека / Бэкон Ф. Cоч. в двух томах. Т. 2. М., 1972.

Коэн 1980 – Коэн Джонатан Л. Является ли эпистемология науки разновидностью логики или истории науки? // Вопросы философии. М., 1980. № 2. С. 143–156.

Мамчур 2004 – Мамчур Е.А. Объективность науки и релятивизм. М., 2004.

Полани 1958 – Polanyi M. Personal Knowledge: Towards a Post-Critical Philosophy. L.: Routledge and Kegan Paul, 1958.

Полани 1985 – Полани М. Личностное знание. Предисловие В.А. Лекторского. Сокращенный перевод М.Б. Гнедовского, Б.А. Старостина и Н.М. Смирновой. М.: Прогресс, 1985.

Поппер 1983 – Поппер К.Р. Логика и рост научного знания / Избранные работы. М.: Прогресс, 1983.

Поппер 2002 – Поппер К.Р. Объективное знание. Эволюционный подход. Пер. с англ. Д. Г. Лахути. Отв. ред. В.Н. Садовский. М.: Эдиториал УРСС, 2002.

Фейерабенд 1975 – Feyerabend P.K. Against method. L.: NLB, 1975.

Фейерабенд 1981 – Feyerabend P.K. Problems of Empiricism. Philosophical papers. Vol. II. Cambridge, Cambridge university press, 1981.

Хэнсон 1958 – Hanson N.R. Patterns of discovery. Cambridge, 1958.