М.М. ШУЛЬМАН. Ощущение знания. Когнитологические альтернативы в европейской культурной традиции. Ч. 1, 540 с.; Ч. 2, 487 с. Ростов-на-Дону, изд-во Южного федерального университета, 2009.

С автором книги М.М.Шульманом я знаком давно - счет уже идет на десятки лет, хотя наши встречи были скорее мимолетными, а разговоры короткими. Мы жили в разных городах, работали в разных университетах, увлекались разными предметами. Но было одно, что нас, двух людей, которые занимались философией профессионально и притом  преподавали эту учебную дисциплину, объединяло. Мы - надеюсь, взаимно - были друг другу интересны. Видимо, поэтому Михаил Моисеевич позвонил мне из «своего» Ростова в «мою» Москву и попросил прочесть его новую книгу. А, может быть, написать на нее рецензию.

Я не сомневался в том, что книга содержит немало интересного, много нового для меня и даже, может быть, неожиданного. Но с обещанием книгу эту отрецензировать, как оказалось, я несколько поспешил: большая часть проблематики  этого двухтомника если и была мне известна, то не настолько глубоко, чтобы я имел право судить о предлагаемых автором решениях. Многие темы не только оказались новыми для меня, но и подходы автора часто были неожиданными до парадоксальности - и до такой степени, что я не должен был бы выступать в роли рецензента, не будучи здесь специалистом. А ведь рецензент, наверно, обязан хотя бы чувствовать себя специалистом в тех вопросах, на которые автор книги предлагает свой собственный ответ, претендуя на новизну своих решений. Ведь рецензент в некотором роде берет на себя роль судьи - ведь он, как-никак, должен судить о работе, не правда ли?

Но отказываться было поздно. Поэтому я начал читать книгу, прочел ее довольно быстро, нашел ее интересной и в первой, и во второй части, а потому прочел текст раз и другой; потом я возвращался снова и снова к прочитанному - и наконец понял, что рецензии в строгом смысле слова у меня не получается. Но может быть, подумал я, какая-то польза от моей попытки понять этот, совсем непростой, текст будет, и притом не только для меня - если только я с самого начала оговорюсь, что результат моего труда, если его опубликовать в философском журнале, пусть даже это только впечатления человека, довольно образованного в сфере философии, и притом заинтересованного, могут быть полезными и  для других. Надеюсь, что другим читателям, которые возьмут на себя труд - и труд немалый - эту книгу прочесть и освоить ее содержание, сделать это будет чуть легче, если они учтут мой опыт - и опыт чтения этой книги, и кое-что из моего жизненного опыта.

Довольно давно, где-то более десяти лет назад, я вознамерился написать сочинение на тему, к попытке всерьез заняться которой, как мне тогда показалось, я уже был  подготовлен многолетней исследовательской и преподавательской практикой. Заголовок будущего сочинения должен был звучать достаточно скромно, но вместе с тем он, как я скоро понял, все же довольно претенциозен: «Введение в общую теорию разума». Результат работы оказался далеким от того, на что я надеялся. Ведь по сути-то это была попытка если уж  не ответить на фаустовский вопрос - «Что значит знать?», то хотя бы, как минимум, привести в порядок то, что уже было опубликовано в философской литературе и принадлежало перу людей известных и пользующихся уважением в философском сообществе. Занимаясь сбором материалов, которые могли бы послужить чему-то большему, чем популярный спецкурс для студенческой аудитории, я скоро понял, что, по большому счету, все те, кто за такую задачу брался, не были и сами удовлетворены полученными результатами. Кажется, на этот «фаустовский вопрос» не удалось ответить даже Мартину Хайдеггеру, который назвал поэтому последнюю книгу, увидевшую свет еще при его жизни, довольно осторожно: «Что зовется мышлением?». А этой проблемой были увлечены и Кант, и Лейбниц, и Бэкон, и Гегель, и Маркс с Энгельсом... Список, конечно же, далеко не полный; видимо, он еще долго будет пополняться и, скорей всего, станет не короче, чем список математиков, которые пробовали превратить постулат о параллельных  в доказанную теорему - до той поры, когда некоторые... Впрочем, то, что случилось в математике потом, всем известно.

Насколько я понимаю, книгу М.М. Шульмана тоже можно было бы  истолковать как еще одну попытку ответить на «фаустовский вопрос». Но предварительно его надо слегка переформулировать, назвав, например, «основным вопросом гносеологии». Правда, автор с самого начала объявил, что ни на что такое он не претендует и намерен всего-навсего предложить собственный вариант теоретической реконструкции становления европейского культурного сознания. Или, говоря его собственными словами, нарисовать свою картину «становления европейской когнитивности». После этого я прочел название книги целиком, а не в том урезанном виде, как оно обозначено на суперобложке каждого из томов. Вот полное название: «ОЩУЩЕНИЕ ЗНАНИЯ. Когнитологические альтернативы в европейской культурной традиции». И сразу же в поле моего сознания высветилось два вопроса. Ну, что касается «ощущения знания», то, скорей всего, решил я, этому посвящена вся книга, так что не надо забегать вперед. Но что такое когнитология? Ведь к этому понятию, если не общеизвестному, то уж наверняка широко используемому в философском сообществе, отсылает выражение «когнитологические альтернативы», которое вынесено в название, поскольку определяет конкретный предмет исследования автора.  Но с этим (во всяком случае, для меня) оказалось не все ясно. Обратившись к справочной литературе по философии («Словарь философских терминов», «Новая философская энциклопедия», «Философский энциклопедический словарь» и кое-что еще), я этого термина не нашел. Нет его и в четырехтомном академическом «Словаре русского языка». Но ведь я же помню, что это слово используется в разговорном языке нашего философского сообщества?! Прибегнув к помощи справочных служб Интернета, я нашел (как и следовало ожидать), множество случаев употребления этого слова, и еще больше однокоренных слов. Но этот результат большой ценности для меня не представлял, поскольку этимология этих терминов и до того была мне известна. Однако я сразу вспомнил, что подобная ситуация была и в других областях науки, когда в них происходили серьезные перемены (например, в ядерной физике или в биологии). А еще раньше, согласно Библии, нечто похожее произошло тогда, когда люди вознамерились построить Вавилонскую башню, а Господь смирил их гордыню, смешав языки проектировщиков и строителей этого сооружения. Как потом оказалось, смешение языков не было катастрофой, хотя и вызывало сначала некоторое замешательство. Вскоре с этими ситуациями научились справляться, хотя лингвистический анализ стал играть важную роль в разных сферах науки, не говоря уже о философии. Но тем не менее в любой научной (или философской) дискуссии, если авторы справочников не вынесли еще  своего безапелляционного решения, можно часто услышать вопрос: «Что Вы имеете в виду, когда говорите то-то и  то-то?». А если мы имеем дело с текстом, а не с живым человеком, то придется поискать иные средства реконструкции смысла пока еще сомнительных терминов. Если читатель этой книги тоже столкнется с подобными трудностями, ему полезно обратиться к «Введению» первого тома книги, обратив внимание на имена философов, отечественных и зарубежных, в трудах которых, по мнению автора книги, были высказаны идеи, важные с точки зрения определения предмета и метода его исследования. Я не буду их сейчас называть и ограничусь перечислением предметных областей, которые стоят за каждым из имен. В итоге станет понятно, в каких областях знания читателю желательно быть мало-мальски осведомленным, чтобы понять (а  потом, естественно, принять или оспорить)  установку и аргументацию автора. Эти области - гносеология и эпистемология, история философии и история науки, а также (желательно) социология, психология и культурология. И уж во всяком случае надо понимать суть современных дискуссий, которые ведут специалисты  в каждой из этих областей знания. Соответственно, тогда и термин «когнитология» если уж не превратится из звучного слова  в философскую (или науковедческую) категорию, то наверняка станет понятием, с которым можно будет работать. Да, и вот что еще очень важно: читателю должны быть известны основные положения и тексты монотеистических религий - хотя бы Библии (прежде всего Ветхого Завета) и Торы - главной книги иудаизма.

Эти строки я писал без малейшей щепотки юмора, хотя в моей памяти сразу же возник эпизод из жизни А.Эйнштейна, который вспоминают чуть ли не все биографы великого физика. Рассказывают, что  однажды, во время встречи с Эдисоном, Эйнштейн попросил у него анкету, которую тот обычно требовал заполнить каждому, кто хотел бы получить у него место лаборанта. В анкете было множество вопросов - например, такой: «Каково расстояние от Нью-Йорка до Вашингтона?». Эйнштейн в соответствующей графе написал: «Надо посмотреть в железнодорожном справочнике!» На следующий вопрос - «Какова температура плавления чугуна?», Эйнштейн ответил так: «Надо справиться в учебнике по металлургическому производству...». А вместо ответа на очередной вопрос (он касался, кажется, среднегодовой температуры в Вашингтоне), он написал следующее: «Собственную кандидатуру снимаю сам». Об этом случае стоило бы помнить многим, кто берется рецензировать книги с оригинальными идеями, и к  тому же полные малоизвестного материала. Но ведь как раз такие тексты интересно читать! Отсюда следует, что автор умной и оригинальной работы должен заранее сам позаботиться, чтобы его публикация была интересной тем, к кому он обращается и на чье внимание рассчитывает. И потому он сам стремится сделать все, чтобы его цели дошли до сердца и до ума читателей, чтобы была ясной логика его доказательств, понятна аргументация и смысловая нагрузка примеров, которые он использует в качестве иллюстративного материала. Конечно, не менее важно, чтобы осталось пространство и для работы собственной мысли читателя, чтобы он, читатель, был вынужден размышлять, ломать голову над каждым важным для автора тезисом, может быть, не раз возвращаясь к тому, что уже прочел.

Витгенштейн в уже упомянутом «Логико-философском трактате» заметил, что в этой книге то, что в ней не сказано, пожалуй, важнее сказанного. Казалось бы, этот тезис явно противоречит другому - из того же «Трактата»: «Все, что может быть сказано, должно быть сказано ясно. О чем нельзя сказать ясно, об этом следует молчать!» Мой научный руководитель в связи с этим однажды воскликнул: «Вот бы повесить эти слова над входом на философский факультет!» Я его очень понимаю... Но, с другой стороны, многие современники и коллеги Витгенштейна, из числа тех, кто относился к этому мыслителю с большим уважением, с улыбкой замечали, что сам-то он сумел сказать очень много из того, что, по его мнению, сказать нельзя. И ведь очень многое из того, о чем молчат философы и что касается смысла их наиболее известных высказываний, сильно зависит от контекста...

М.М.Шульман справился с проблемой сопряжения новизны темы и  материала своей книги с их доступностью для разных категорий читателей, на мой взгляд, вполне успешно, предпослав своему двухтомнику обширное «Введение», из которого читатель не только узнает задачи, которые поставил перед собою автор (см. с. 33), но и знакомится с минимальным словарем, который нужен для того, чтобы последующее изложение стало достаточно понятным и без частых обращений к словарям и первоисточникам. Многочисленные ссылки, которые имеются в тексте «Введения», помогают определить контуры тематического поля и интеллектуального пространства того мира, в котором живет автор и познакомиться с которым он приглашает. Если мы принимаем это приглашение, то, продолжая чтение, скоро понимаем, что хотел автор выразить, когда вынес на обложку книги в качестве общего названия необычное словосочетание «ощущение знания»; а в порядке уточнения и конкретизации темы добавил более мелким шрифтом, что речь пойдет о «когнитологических альтернативах» в европейской культурной традиции. Очень скоро становится понятно, что когнитология - это не что иное, как новая наука (видимо, еще не совсем определившаяся, но уже оформляющаяся - для начала, в составе сообщества философских наук). Она в ближайшем будущем должна интегрировать не только все отрасли философского знания, которые перечислил автор во «Введении», названные мной в начале этого текста, но и многие другие области как гуманитарного, так и естественно-научного поиска - все те «участки» в составе целостного организма культуры, где ощущается напряжение, где возникает нечто вроде резонанса. Такие резонансы мысли, воображения и чувства образуют зоны беспокойства в организме культуры, они сопровождают рождение каждого нового культурного феномена, и тем более появление новой отрасли в науке, которая приводит к более или менее серьезной перестройке в составе отдельных ее отраслей, а иногда в науке в целом, в стиле научного мышления, и даже в мировоззрении. Тогда начинают говорить либо о кризисе, либо о революции, либо о том и другом сразу. Может быть, о чем-то подобном говорит появление в составе философского языка слова «когнитология»; и это слово обозначило факт рождения новой науки, с собственными предметом и методом, которые отвечают потребностям уже сложившегося сообщества когнитивных наук.

Сочинение М.М.Шульмана можно рассматривать как попытку использования когнитологии в качестве метода реконструкции истории европейской культуры. Поэтому в его книге вслед за «Введением» идет большая по объему, и, пожалуй, и самая теоретичная глава, которая называется так: «Предпосылки, с которых мы начинаем». «Мы» - это и сам автор, и те, чьи высказывания сделаны эпиграфами к параграфам этой главы, и читатели этой книги тоже. Эпиграфы-цитаты (сначала из «Немецкой идеологии» Маркса и Энгельса, потом из «Критики чистого разума» Канта, затем из статьи математика Юджина Вигнера, и в завершение - россыпь из четырех  цитат-эпиграфов, принадлежащих перу Вадима Рабиновича, Анны Ахматовой, Ильи Эренбурга и Николая Гумилева), перекликаясь друг с другом, соединяют разные эпохи и разные темы в общее жизненное пространство бытия и истории европейской культуры. А тексте каждого из параграфов в разговор вступают все новые и новые персонажи, из разных эпох, и, казалось бы, из совсем разных культурных миров... Каждый из них к тому же связан с историческими и смысловыми контекстами - настоящая постмодернистская деконструкция! Автор книги ведет читателя через этот странный мир, и то, что сначала казалось чуть ли не хаосом, скоро оборачивается порядком; эпиграфы, цитаты и имена как бы сами собою складываются в связный текст. Представление автором собственных предпосылок исследования плавно переходит  главному содержанию работы - к  рассказу об истоках культурной традиции Средиземноморья, а потом  - во второй части книги, и к теоретической реконструкции истории зарождения и первых шагах формирования новой культуры.

Рассказать об этом, конкретном, содержании двухтомника М.М.Шульмана нельзя иначе, чем попытаться его пересказать. У меня поэтому нет иного выхода, чем отказаться от такой безнадежной попытки. Приходится лишь напомнить общеизвестный факт, что эпоха, о которой пишет М.М.Шульман, была эпохой перемен, а потому эпохой трагической -  прежде всего в жизни еврейского народа, которая нашла отражение в Торе и Библии - этих великих исторических текстах и культурных памятниках, без которых не было бы ни европейской истории, ни европейской культуры, ни европейской науки. Это и есть то главное, чему посвящена работа М.М.Шульмана, и таково ее конкретное содержание. Все прочее, что есть в этом моем тексте - это даже не периферия главной, центральной темы книги, прочесть которую я настоятельно рекомендую, а разве что вспомогательный материал, который, надеюсь, поможет многим из тех, кто в основном, главном содержании двухтомника М.М. Шульмана мало сведущ, или даже несведущ совсем; и если не понять, то уж наверняка почувствовать значимость этого труда для нашего философского сознания. В частности (а ведь это для нас очень даже немало!), тот, кто найдет и прочтет эту книгу, может лучше понять и наше место в истории, и нашу сегодняшнюю ситуацию.  

Мы ведь знаем наверняка, что тоже живем в эпоху перемен. И скорее всего, чувствуем, что наша эпоха тоже трагическая. Перемены на любом уровне, на любой вкус и в любом ассортименте - в образовании, в науке, в мировоззрении, в культуре, в социальной жизни, в морали, в медицине... Правда, одни говорят, что перемены эти, конечно же, «вполне назрели» и что нам надо «что-то делать», хотя мы пока еще не знаем, что именно; но мы понимаем, что надо быть готовыми и к новым переменам, и к новым испытаниям; надо набраться терпения, чтобы пережить  трудные времена. Что время сейчас трудное, кажется, никто не сомневается, даже те, из старшего поколения, кто вспоминает, что в их жизни, пожалуй,  бывало и похуже. Но сегодня мало кто вспоминает, что эпохи перемен были не только полны страданий, разочарований и отчаяния; они - особенно в исторической ретроспективе - предстают и как «звездные часы человечества», а в науке - как предвестье «эпох великих открытий». Та эпоха, о которой размышляет М.М.Шульман, которую часто называют Римской эпохой в истории западной культуры, тоже оставила нам немало достижений. Жаль, конечно, что тем, кто прокладывает новые пути в истории, в науке и даже в философии, обычно достаются тернии. Когда-то говорили: «Время нас рассудит», а «История все расставит по своим местам»; может быть, это и так, но историческое время, время бытия культуры, устроено иначе, чем время жизни человека. Не потому ли переломные эпохи как были, так и остаются в нашей исторической ретроспективе «временем безвременья»? Ведь хотя надежда умирает последней, она, для многих, все-таки умирает - так же, как умирают, не успев дать плодов, многие идеи и изобретения. Но все-таки не след совсем забывать и «звездных часов человечества»! В книге «Ощущение знания»  немало написано и об этой компоненте истории культуры. В экзистенциальном плане книга несет  мощный заряд оптимизма - в ней рассказано о том, как возникала новая культура, как рождалась европейская наука, как происходил синтез разных культур и складывались новые культурные традиции, новые формы образования и новые способы трансляции знания. К тому же все это показано, как принято говорить, «на фактах реальной истории».

Автор довольно осторожно касается процессов, которые происходили тогда в философии - хотя пишет и об этом предмете. У него нет даже тени сомнений, что это имело место. И я наберусь смелости заметить, что сейчас тоже появляется совсем немало книг, где много нового, интересного, и даже, в исторической перспективе, ценного. Пусть такие книги рождаются в муках, и пусть они публикуются ничтожными тиражами. Пусть труден путь этих книг к читателям (как, соответственно, читателю тоже нелегко добраться до таких книг, преодолевая горы мусора, который буквально отравляет информационное общество). Но ведь такие встречи случаются! Как всегда, встреча умной книги с умным читателем - это событие. К числу таких книг, которые интересны потому, что умны, я без тени сомнения отнес бы двухтомник М.М. Шульмана.

А.Ф. Зотов