Поводом для написания этой статьи стало издание на русском языке книги Педро Гонсалес Калеро «Философия с шуткой». В ней философия, связанная с шуткой и юмором, рассматривается в процессе ее истории. Автор не стремится теоретически осмыслить поднятый им материал философского юмора. В данной статье содержится попытка его классифицировать. Философы остроумно изобретательны в спорах друг с другом. Они используют различные средства и приемы в полемике между собой. в том числе средствами юмора. Искры комизма высекаются из сталкивания критикуемой концепции с реальностью, в которой существует конфликт сущности и видимости. Юмор способен выявить смехотворную абсурдность той или иной философской концепции. Большим комическим потенциалом обладает ироническое пародирование тех или иных текстов. Философы обращаются к конкретно-чувственным образам, чтобы нагляднее представить свои мысли и концепции, притом, подчас, не без юмора. В самом серьезном философском трактате мерцают порой блестки иронического остроумия и тонкого юмора. Философское остроумие схватывает комические противоречие и выявляет их через образ, парадокс, притчу, афоризм.

The edition of the book in Russian by Pedro Gonzalez Calero called "Philosophy with a joke... " served as an occasion for writing this article. Philosophy and its connection with jokes and humor, is examined in it in the course of its history. The author does not aspire to comprehend theoretically the material of philosophical humor, which he analyzes here. The given article represents rather an attempt to classify it. Philosophers are witty and inventive in disputing with each other. They use various means and tools in polemics among themselves, including humor. The sparks of fun are derived from juxtaposing the criticized concept with reality, in which there is a conflict between essence and appearance. Humor is capable of revealing the ridiculous absurdity of this or that philosophical concept. Ironical parodies on various texts possess high comical potential. Philosophers turn to concrete-sensual images in order to present their thoughts and ideas more evidently and besides, not without humor sometimes. In the most serious philosophical treatise the sparkles of ironical wit and subtle humor glimmer at times. Philosophical wit seizes comical contradictions and reveals them through an image, paradox, parable, aphorism.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Философия, юмор, смех, комическое, ирония, остроумие, Аристотель, Кант, Гегель.

KEY WORDS: philosophy, humor, laughter, comicality, irony, wit, Aristotle, Kant, Hegel.

С легкой руки сборника «Физики шутят» [Физики 1966], а затем «Физики продолжают шутить» [Физики 1968] последовала серия книг, обнаружившая, что и другие профессии не чужды юмора: «Знаменитые шутят» [Знаменитые 1994], «Журналисты шутят» [Ивченко1996], «Психологи тоже шутят» [Юркевич 2003], «Математики тоже шутят» [Федин 2009], «Геологи шутят... И не шутят» [Горобец 2010], «Химики еще шутят» [Золотов 2010], «Смешное в шахматах и в жизни» [Бабушкин 2007]. И хотя еврей - это не профессия, но и они тоже шутят [Столович 2009]. И вот, наконец, мы узнаем, что шутят и философы и над философами. В 2010 г. на русском языке вышла книга испанского философа Педро Гонсалеса Калеро «Философия с шуткой. О великих философах и их учениях» [Калеро 2010] - перевод книги [Калеро 2007].

Казалось бы, философия и юмор - «две вещи несовместные». Сколько наговорено и написано о трудности и скучности философских текстов, которые за это сами часто подвергались насмешкам. Разве не утверждал Спиноза - в известном смысле олицетворение философии - что философ должен не плакать, не смеяться, а только понимать? Но ведь и сам Спиноза, как многие другие философы, стремился понимать природу смеха и смешного. А порой понимать мир - это и значит смеяться. По свидетельству древнего автора, «на мудрых вместо гнева находили: слезы - на Гераклита, смех - на Демокрита» [Фрагменты 1989, 181]. Демокрит «всё смеялся, считая достойными смеха все человеческие дела» [Демокрит 1935, 23]. И в смехе как таковом может быть зерно мудрости. Не напрасно у разных народов существуют пословицы и поговорки типа: «Не спрашивай рыдающего, спрашивай смеющегося». Не без основания великий Аристотель отмечал, что «из всех животных он (человек. - Л.С.) один только способен смеяться" [Аристотель 1937, 118].

Человек - это не только Homo Sapiens (Человек Разумный), но и Animal ridens (смеющееся животное). Вл. Соловьев, начиная в Москве 14 января 1875 г. свой курс по истории греческой философии на Высших женских курсах, говорил: «Я определяю человека как животное смеющееся... Человек рассматривает факт, а если этот факт не соответствует его идеальным представлениям, он смеется. В этой же характеристической особенности лежит корень поэзии и метафизики» [Мочульский 1995, 94] В одном из своих стихотворений русский философ писал:

Таков закон: всё лучшее в тумане,

А близкое иль больно, иль смешно.

Не миновать нам двойственной сей грани:

Из смеха звонкого и из глухих рыданий

Созвучие вселенной создано[1].

[Соловьев 1990, 31].

 И другой замечательный русский мыслитель, Николай Бердяев, после слов: «Моя брезгливость есть, вероятно, одна из причин того, что я стал метафизиком», отмечает в философской автобиографии: «Очень важно для меня, что я всегда очень любил смех и смешное. В смехе я видел освобождающее начало, возвышающее над властью обыденности. Любил очень остроумие...» [Бердяев 1991, 330].

Но вернемся к книге «Философия с шуткой». Бразильское издание книги П.Г. Калеро называлось «Философия с юмором» [Калеро 2009] а итальянское - «Смеюсь, следовательно существую. Прогулка по истории идей через шутки и анекдоты из великих философов» [Калеро 2008]. Здесь философия, сопряженная с шуткой и юмором, рассматривается в процессе ее истории, от «Античной философии» через «Восточную философию», «Философию Средневековья», «Философию XV-XVIII веков» вплоть до «Философии XIX-XX веков». Изложение дробится на небольшие фрагменты с выразительными наименованиями ( «Упорная черепаха», «Желчь Платона», «Кто боится Александра Македонского», «Где же Бог?», «Кочерга Витгенштейна» и т.п.), посвященные отдельным философам. Почти каждому из них дается краткая литературно-популярно написанная характеристика - как контекст для восприятия с этим связанного юмора. Книга предназначена для самого широкого читателя. Профессиональному философу она интересна как свод философского юмора, полезный для популярных лекций. Опытный лектор знает, что забавные эпизоды и ситуации в истории философской мысли - это надежные «узелки на память». В процессе изложения автор не делает ссылок на источники своей эрудиции, хотя иногда называет некоторые философские и важные для его темы историко-философские произведения. В конце книги дается библиография, в основном на испанском языке.

П.Г. Калеро не стремится теоретически осмыслить поднятый им огромный, но, конечно, далеко не до конца исчерпанный материал философского юмора. Попытаемся его хотя бы приблизительно классифицировать. Шутки, связанные с философией как таковой, можно разделить на два разряда: обыватель смеется над философией и философия высмеивает обывателя.

Насмешливое, ироническое отношение к самим философам и философии с позиции обыденного сознания, «здравого смысла» сформулировано в одном из афоризмов Козьмы Пруткова: «Философ легко торжествует над будущею и минувшею скорбями, но он же легко побеждается настоящею» [Козьма Прутков 1953, 143]. Классическим примером этого является известная легенда о том, как Фалес, засмотревшись на звезды, угодил в колодец и был «припечатан» словами служанки (хорошенькой и белозубой, по Платону, и старухой, по Диогену Лаэртскому): «Гляди-ка, себе под ноги не смотрит, а все надеется разглядеть что-то на небе!» [Калеро 2010, 17]. Пренебрежительное отношение к философии и ее представителям пробралось в сам язык, когда говорят: «Ну, зафилософствовал!». Вспомним грибоедовского Фамусова: «Пофилософствуй - ум вскружится».

Но и философы не оставались в долгу: «Когда ученики спросили Кратета, до каких пор будет существовать философия, тот ответил: до тех пор, пока ослам будут нужны погонщики» [Калеро 2010, 54]. Знаменитая сократовская ирония безжалостно сокрушала обывательское сознание. Придя с учениками на рынок, Сократ повторял: «Подумать только, сколько товара... который совершенно мне не нужен» [Калеро 2010, 28]. (В русском переводе Диогена Лаэртского эта мысль выражена лучше: «Сколько же есть вещей, без которых можно жить!» [Диоген 1979, 111].) К сожалению, в собрание Калеро не вошла одна из лучших, на мой взгляд, мудрых острот Сократа. Философа обличали в невежестве на том основании, что он сам же говорил: «Я знаю, что я ничего не знаю». (Это парадоксальное высказывание не просто шутка или тактическая хитрость в споре, но условие подлинного диалога. Тот, кто уже знает всё, не нуждается в диалоге.) «Да, - отвечал Сократ, - Я знаю, что я ничего не знаю, а вы и этого не знаете!» [Платон 1990, 74].

Антисфен Афинский, ученик Сократа, основатель кинической школы, считал, что «общепринятые законы» приводят к тому, что, например, невежественный человек назначается полководцем и поэтому однажды предложил на Афинском собрании проголосовать, чтобы отныне считать всех ослов лошадьми [Калеро 2010, 40]. Антисфен, высмеивая афинян, гордившихся чистотою крови, «заявлял, что они ничуть не родовитее улиток или кузнечиков» [Диоген 1979, 234]. Но особенно остроумно-изобретательны философы бывали в спорах друг с другом. Смех был действенным средством полемики с неприемлемой философией. Философы на протяжении всей истории обменивались «пиками острот», опровергая своих философских противников и защищая положения своего учения. Рассмотрим некоторые полемические приемы этой междоусобной войны.

Конфликт сущности и видимости

Одним из сильнодействующих средств является сталкивание критикуемой концепции с реальностью, столкновение, высекающее искры комизма.

«Как-то раз, когда Зенон в очередной раз взялся доказывать, что движения не существует, Антисфен (по другой версии Диоген) принялся ходить вокруг него. Зенон не выдержал:

- Сделай милость, прекрати, постой спокойно хоть минутку.

- Ах вот оно как! А кто с пеной у рта доказывал, что движения нет? - торжествовал Антисфен» [Калеро 2010, 22].

Этот реальной или легендарной эпизод наглядного опровержения философии элеатов запечатлел и Пушкин:

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

Аналогичным образом, апеллируя к реальному восприятию, киник Диоген Синопский пытался опровергнуть теорию идей Платона: «Кубки - это кубки, - говорил он, - стол - это стол, а никаких идей я что-то не вижу». На что Платон с усмешкой замечал: «Что поделать, узреть их дано не всем» [Калеро 2010, 32].

У Диогена Лаэртского этот спор представлен гораздо ярче: «Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для "стольности" и "чашности", Диоген сказал: "А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу". А тот: "И понятно: чтобы видеть стол и чашу, у тебя есть глаза, а чтобы видеть стольность и чашность, у тебя нет разума». <И на вопрос: "Что, по-твоему, представляет собой Диоген?" - Платон ответил: "Это безумствующий Сократ">». [Диоген 1979, 251].

Как мы видим, апелляция к реальности и очевидности может бумерангом бить по оппоненту. Пушкин ранее приведенное четверостишие дополняет его антитезой:

Но, господа, забавный случай сей

Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами солнце ходит,

Однако ж прав упрямый Галилей.

[Пушкин 1981, 57].

Различение сущности и видимости - очень важная задача философского мышления. В философии это выражается подчас парадоксальным образом, когда диалектика сущности и видимости подменяется той или другой стороной этого противоречия и абсолютизируется либо сущность, либо видимость. На этом строится философия субъективного идеализма с ее крайним выражением в виде солипсизма. Ироническая критика подобной философии выявляет ее несовместимость с жизненной практикой, ее абсурдность. По Беркли, читаем мы в мини-рассказе «Пинок идеализму», «реальный мир человеком непознаваем. Наши познания ограничиваются кругом идей, воспринятых сознанием, и у нас нет никакого права судить о действительности, лежащей за пределами этого круга.

Британский философ XX в. Джордж Эдвард Мур, пламенный защитник реализма и здравого смысла, говорил, что для познания реального мира довольно протянуть руку.

Ту же самую мысль еще в XVIII в. сформулировал английский писатель и лексикограф Сэмюэл Джонсон. Пнув валявшийся на дороге камень, он сказал:

- Вот доказательство существования реального мира» [Калеро 2010, 128-129].

Вспомним в этой связи анонимную английскую эпиграмму «Про одного философа» в переводе С. Маршака:

«Мир, - учил он, - мое представление!»

А когда ему в стул под сидение

Сын булавку воткнул,

Он вскричал: «Караул!

Как ужасно мое представление!»

[Маршак 1969, 96]

Argumentum ad absurdum

Юмор способен выявить смехотворную абсурдность, т.е. внутреннее логическое противоречие, той или иной философской концепции:

«Одна дама спросила Рассела: "Что странного в том, что я солипсистка? Разве все мы не солипсисты?"» [Калеро 2010, 197]. Или такой рассказ: «Американцу Рэймонду Смаллиану, одному из самых блестящих логиков современности, довелось присутствовать на семинаре выдающегося философа XX века. Алана Росса Андерсона. Семинар был посвящен солипсизму. Участники два часа спорили до хрипоты, но так и не пришли к согласию. "И тогда, - пишет Смаллиан, - я встал и сказал:

- С этого момента я объявляю себя антисолип­систом. Существуют все, кроме меня"» [Калеро 2010, 127-198].

Философия требует логической последовательности

Согласно стоикам, миром правит Вселенский Разум, предопределяющий любое событие. Никто не властен над судьбой. Судя по всему, раб Зенона Китионского, основателя стоицизма, был неплохо знаком с его доктриной. Когда его поймали на воровстве, он заявил в свое оправдание:

«- Видно, это моя судьба - стать вором.

- Верно, - согласился Зенон. - А еще твоя судьба - отведать кнута» [Калеро 2010, 62].

Дополнение категорического императива

«В 1946 году Карла Поппера пригласили прочесть лекцию в Кембриджском научно-этическом обществе. На лекции присутствовали Витгенштейн и Рассел. Тогда-то и состоялась историческая дискуссия Поппера и Витгенштейна. По версии самого Поппера (есть и другие - все они изложены в книге Дэвида Дж. Эдмондса и Джона А. Эйдиноу «Кочерга Витгенштейна»), Витгенштейн самым невежливым образом перебил докладчика, но Поппер не обратил на него внимания и продолжал лекцию. Тогда разъяренный Витгенштейн схватил каминную кочергу и, сжимая ее, закричал:

- Ну, назовите мне хоть одну исконную философскую проблему!

Поппер принялся перечислять: проблема познания, проблема вероятности, проблема вечности, проблема этики...

Витгенштейн, убежденный, что этика не может быть предметом рационального дискурса, подскочил к Попперу и, угрожающе размахивая кочергой, прорычал:

- Этика? Ну-ка, сформулируйте хоть один этический закон!

И Поппер с блеском обернул ситуацию в свою пользу:

- Не следует угрожать лектору кочергой» [Калеро 2010, 201-202].

Учитель и ученик

Придя юношей в Академию Платона, Аристотель оставался в ней до конца дней своего учителя. Но уже в Академии он начал критиковать учение Платона об идеях формируя свое миропонимание. В этой связи Платону, очень ценившему своего самого талантливого ученика, приписывают такое высказывание: «Аристотель меня брыкает, как сосунок-жеребенок свою мать» [Лосев, Тахо-Годи 1993, 196]. Надо сказать, что сама критика платоновских идей дается Аристотелем не без остроумия: «А те, кто причинами признает идеи, в поисках причин для окружающих нас вещей, прежде всего провозгласили другие предметы, равные этим вещам по числу, как если бы кто, желая произвести подсчет, при меньшем количестве вещей полагал, что это будет ему не по силам, а, увеличив их количество, уверовал, что сосчитает» [Аристотель 1976, 86].

Пародирование

В полемике ироническое пародирование тех или иных высказываний оппонентов обладает немалым комическим потенциалом. Сократ иронически пародировал софистов, обнажая логическую несуразность их софизмов. Но эти пародии Сократа на софистов Аристофан ошибочно принял за стиль самого Сократа, высмеивая его в комедии «Облака», и таким образом, пародировал, по сути дела, пародию, т.е. не Сократа, а его постоянных противников - софистов.

Пародия как комический образ стиля подсмеивается над пародируемым текстом, но, бывает, при помощи этого текста создает новую юмористическую реальность. В этом плане замечательным объектом пародирования являются общеизвестные вполне серьезные формулы, формулировки, сюжеты, небольшое видоизменение которых создает остроту, воспринимаемую по сходству и контрасту с исходным материалом. Это «трение» между пародируемым текстом и парадирующим высекает искру юмора. Калеро упоминает название книги Джона Аллена Паулоса «Мыслю - значит смеюсь» [Калеро 2010, 204]. Это название иначе бы воспринималось, не будь знаменитого принципа Декарта «Cogito ergo sum», которому самому предшествовало непререкаемое утверждение: «Сомнительно всё, кроме сомнения» [Калеро 2010, 122]. Если бы мы не знали библейского сказания о всемирном потопе, мы бы не могли оценить афоризм, приведенный Шамфором: «Если Господь не насылает на нас второй всемирный потоп, то лишь потому, что первый не принес результатов» [Калеро 2010, 144].

Инструмент пародирования особенно эффективен, когда свободному развитию философской мысли противостоит авторитарная или тоталитарная идеология, мешающая этому развитию. Ярким примером такой ситуации является народная смеховая культура, запечатленная в анекдотах, в «интеллигентском фольклоре» (Ю. Борев) и других формах «карнавала» (по Бахтину), которая становится отдушиной в старом и новом средневековье. Пародия и обнаружение самопародии «священных текстов» было одной из основных форм высмеивания тоталитарной идеологии [2].

Освобождение от догм тоталитарной философии происходило и через пародийное перефразирование общеизвестных формул «классиков»: «Питиё (вариант: битиё) определяет сознание», «У верблюда два горба, потому что жизнь - борьба». Наконец, юмор подбирается к святая святых - к самой противоположности материализма и идеализма: «В чем состоит отличие идеализма от материализма? - Идеалист верит в бессмертие души, а материалист - в посмертную реабилитацию».

Наиболее творчески мыслящие советские философы часто смеялись, чтобы не плакать. Стенгазета Института философии АН СССР, можно сказать, была самой популярной продукцией института. Она выходила в одном экземпляре, но известна была всей философской (и не только философской!) общественности Москвы (и не только Москвы!). Это был продукт коллективного творчества талантливых сотрудников института философии, входивших в состав редколлегии стенгазеты: Эвальда Ильенкова, Эриха Соловьева, Александра Зиновьева, Арсения Гулыги и некоторых других философов, не уступавших по мастерству профессиональным литераторам и карикатуристам. Этот стениздат начал выходить с конца 1950-х гг. Почти каждый номер был предметом пристрастно-проработнического разбирательства в райкоме партии, а порой и в горкоме, пока выведенное из терпения начальство не запретило вообще это безобразие в 1969 г. (Выход стенгазеты возобновился только с 1985-го - первого перестроечного года.) В те времена, когда «маразм крепчал» и склероз становился творческим методом, газета формировала смеющуюся философскую общественность, История советской философии - это не только скучные учебники по диамату и истмату, не только проблески творческого мышления - как жемчужные зерна в навозной куче наукоподобной тягомотины, но и мудрый смех, подтачивавший тоталитарную идеологию, утверждавший приоритет человеческой индивидуальности над коллективным идиотизмом. Философский фольклор и комедийная самодеятельность, как и вообще анекдотический эпос, показывают, что тоталитаризм не только безобразен и страшен, но и смешон.

В качестве примера юмористического текста, построенного на пародийном противостоянии общераспространенным официально санкционированным трафаретам, приведу отрывки из публиковавшегося в стенной газете Института философии, но распространенного в самиздате текста, автором которого был А.В. Гулыга «Основы демагогической логики». Этот текст построен по принципу пародии на существовавшие тогда программы по философии, законы и категории официозной марксистско-ленинской философии:

«Закон непротиворечия. Непротиворечие как ядро демагогики. Не противоречь начальству - это антинаучно и пагубно. Типы непротиворечия: сервильно-подобострастное, равнодушно-аморфное, умеренно-задиристое, апологетически-принципиальное... Непротиворечие - источник продви­жения».

«Закон трюкачественных изменений. Типы трюкаче­ственных скачков: с шумом и без шума, с треском и без треска, с благо­дарностью в приказе или с оргвыводами».

«Закон утверждения утверждения... Бесконечный характер утверждения. Перестройка как тип утверждения. Бесконечный характер перестройки. Перестройка перестройки».

И это было написано за 20 с лишним лет до перестройки!

Затем следовала глава «Теория дознания», в которой утверждалось: «Борьба нового со старым - закономерность роста: старое надо душить в зародыше, пока оно новое»; «Две главные опасности - формализм и содержанство. Абстракционизм - злейший враг конкретинизма. Конкретинизм как метод познания и преобразования».

Наконец, следовало «Заключение». «Заключение - высшая форма критики и самокритики. Типы заключения: предварительное и последующее, общее и одиночное, с выводом и без вывода. Усиленный режим как проблема конкретного гуманизма. Восхождение духа к вершинам самопознания и его постепенное испускание. Посмертная реабилитация и компенсация за вынужденный прогул и неиспользованный отпуск»[3].

Образные мысли и концепции

Философия - сфера абстрактных понятий, но даже философам там бывает душно, и они обращаются к конкретно-чувственным образам, чтобы нагляднее представить свои мысли и концепции, притом подчас не без юмора.

Утверждая, что «всё течет», Гераклит пояснял это тем, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды, ибо река течет и меня уже будут омывать другие воды. В сохранившихся немногих фрагментах великого философа из Эфеса немало и других остроумных высказываний. «Говорят, на вопрос, почему он молчит, Гераклит ответил: "Чтобы вы болтали"» [Диоген 1979, 362]. Гераклит, которого как «Плачущего» противопоставляли «Смеющемуся» Демокриту, отнюдь не был лишен юмора, хотя порой и горького. «Не будь Солнца, мы бы не знали, что такое ночь», - говорил он [Фрагменты 1989, 226]. Дошедшие до нас фрагменты его сочинений парадоксально остроумны и  нередко ироничны.

Но ученик Гераклита - Кратил, если так можно сказать, перегераклитил самого Гераклита. По свидетельству Аристотеля, он «упрекал Гераклита за его слова, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды, ибо сам он полагал, что этого нельзя сделать и единожды». Ведь если «всё течет», то я тоже теку, и пока я вступаю в реку, я уже становлюсь чем-то другим! Поэтому ни о чем нельзя ничего утверждать, ибо оно, в силу непрерывной текучести, успевает измениться за время нашего произношения утверждения. И как пишет Аристотель, Кратил «под конец полагал, что не следует ничего говорить, и только двигал пальцем» [Аристотель 1976, 137]. Аристотель упрекал Кратила в том, что он не отличает непрерывно происходящие количественные изменения от более устойчивых изменений в качестве. А Сократ в диалоге Платона «Кратил» не только показывает философскую несостоятельность взглядов Кратила, но и называет их смешными.

Знаменитые апории Зенона Элейского, призванные доказать абсурдность самой идеи движения, формулировались им в виде образных парадоксов: «Ахиллес не догонит черепаху», «летящая стрела покоится». И хотя реальная черепаха не перестала быть медлительной, а стрелы летят и летят, апории Зенона не перестают третье тысячелетие волновать умы философов и математиков. Как пишет испанский поэт, цитируемый Калеро:

По элейской дороге

бредет черепаха,

тащит свой дом на себе,

которую уж тысячу лет.

Зеноном зовусь я.

Увидите Ахиллеса -

Скажите ему, пусть прибавит шагу.

[Калеро 2010, 23].

Представитель одной из послесократовских философских школ - мегарской школы - Евбулид вошел в историю философии своими остроумными парадоксами и забавными софизмами: «Лжец», «Куча», «Плешивый», «Рогатый» и др. Особый интерес представляют «Куча» и «Плешивый» (или «Лысый»).

Одно зерно - это не куча. Два - тоже нет. Но с какого-то прибавления зерен образуется куча. И наоборот. Утрата одного волоска не делает человека лысым. Второго - тоже... Но наступает такое время, когда можно сказать словами одного остроумного человека: «У него от волос осталась только одна расческа». В этих шутках великий диалектик Гегель справедливо усмотрел действие закона перехода количественных изменений в качественные [Гегель 1994, 96].

С именем средневекового философа XIV в. Уильяма Оккама связано образное наименование важного методологического принципа «Бритва Оккама»: «Не нужно множить сущности без необходимости». Всё несущественное в аргументации надо «сбривать» [Калеро 2010, 107]. В дальнейшем появилась и «Бритва Хэнлона» (Hanlon's Razor), полагающая, что нужно «сбривать» и все усложнения в объяснении человеческих поступков: «Никогда не приписывайте злонамеренности тому, что вполне может быть объяснено глупостью».

К философским притчам относится и рассказ о «Буридановом осле», и «призраки» Френсиса Бэкона («призраки рода», «призраки пещеры», «призраки рынка», «призраки театра»), и «чистая доска» Дж. Локка, и «Левиафан» как имя для государства у Т. Гоббса. Конечно, не всякое образное представление философской концепции заряжено юмором. Его нет, например, в «Мифе о пещере» у Платона, знаменитой притче, наглядно иллюстрирующей его учение об идеях [Платон 1971, 321-324]. Но с образными представлениями надо быть осторожным. С ними шутить нельзя - но они могут вызывать шутку у остроумного человека. Когда Декарт излагал шведской королеве Кристине механистическую теорию, согласно которой Вселенная подобна гигантской машине, а люди - это механизмы наподобие часов, она возразила: «Знаете, мне ни разу не приходилось слышать, чтобы у часов рождались дети» [Калеро 2010, 124].

Разумеется, нет ничего смешного в том, что Кант, оспорив в «Критике чистого разума» существование Бога, счел необходимым восстановить это существование для обоснования категорического императива в «Критике практического разума». Но в высшей степени остроумно гейневское представление кантовской эволюции как некого reductio ad absurdum. Возможно, отрицая существование Бога, Кант просто хотел показать читателям, что жизнь без Бога невыносима? «Но ведь это, - замечает Гейне, - все равно что разбить на улице все фонари, а затем созвать соседей и прочесть им убедительную лекцию о значении городского освещения в темное время суток» [Калеро 2010, 154].

Но и сам Кант был остроумным человеком. «Критика чистого разума» - нелегкое для чтения произведение. Однако на фоне, скажем откровенно, невеселых страниц порой проступает улыбка очень серьезного мыслителя. Вот несколько примеров. В разделе «О делении общей логики на аналитику и диалектику» мы читаем: «Умение ставить разумные вопросы есть уже важный и необходимый признак ума или проницательности. Если вопрос сам по себе бессмыслен и требует бесполезных ответов, то кроме стыда для вопрошающего он имеет иногда еще тот недостаток, что побуждает неосмотрительного слушателя к нелепым ответам и создает смешное зрелище: один (по выражению древних) доит козла, а другой держит под ним решето» [Там же, 159].

У Канта немало и других вполне актуальных иронических высказываний: «Отсутствие способности суждения есть, собственно, то, что называют глупостью, и против этого недостатка нет лекарства. Тупой или ограниченный ум, которому недостает лишь надлежащей силы рассудка и собственных понятий, может обучением достигнуть даже учености. Но так как в таких случаях подобным людям обычно недостает способности суждения... то нередко можно встретить весьма ученых мужей, которые, применяя свою науку, на каждом шагу обнаруживают этот непоправимый недостаток» [Кант 1964, 218]. Или такое: «Если правительства считают полезным вмешиваться в деятельность ученых, то их мудрой заботливости о науке и обществе более соответствовало бы способствовать свободе такой критики, единственно благодаря которой можно поставить на прочную основу деятельность разума, а не поддерживать смехотворный деспотизм школ, которые громко кричат о нарушении общественной безопасности, когда кто-то разрывает их хитросплетения, между тем как публика их никогда не замечала и потому не может ощущать их утрату» [Там же, 98].

«Можно в крайнем случае согласиться с гордым притязанием богословского факультета на то, что философский факультет его служанка (при этом все же остается открытым вопрос: несет ли служанка перед милостивой госпожой факел или шлейф позади нее)». Это тоже Кант [Кант 1966^а, 325][4].

В философии как особой форме человеческого сознания существуют различные стили: и логико-рациональный, и религиозно-мистический, и эстетически-образный. Последний представляет для юмора особые возможности. Несомненно, в философских диалогах, иносказательных повествованиях, в пародийных трактатах, не говоря уже о философских повестях и поэмах, есть где разгуляться чувству юмора, иронии, сарказму. Однако, как показывает история философской мысли, все философские стили покорны юмору, как любви все возрасты.

Часто принято противопоставлять юмор как прямое выражение комического отношения - иронии как скрытому комическому отношению, комизму под маской серьезности. Но в широком смысле юмор - это чувство комического вообще, эстетический вкус в сфере комического. И в этом смысле сам юмор может быть как неироничным, так и ироничным. Ирония в разных её проявлениях вообще свойственна философскому мышлению. У немецких романтиков она была мировоззренческим принципом, присущим самой природе философии. Как отмечал Фридрих Шлегель, «философия - это подлинная родина иронии, которую можно было бы назвать логической красотой». И в поэтических созданиях, всецело проникнутых «божественным дыханием иронии», «живет подлинно трансцендентальная буффонада» [Шлегель 1983, 282-283]. Своеобразна ирония у Ницше (см.: [Микушевич 1993, 199-203]). Одну из своих книг Ницше назвал «Веселая наука». Пронизана едкой иронией «Диалектика мифа» А.Ф. Лосева. Примеров сопряженности философии с иронией можно было бы привести множество. Благодаря иронии мудрость противостоит глупости, пошлости и подлости. Ирония не только эстетическое «доказательство от противного», но и моральное торжество над всем, что противно.

О природе философского остроумия

Юмор в философии выражается, прежде всего, через остроумие. Афоризмы, сравнения, метафоры, аллегории, гиперболы, каламбуры - это литературные формы остроумия, различные виды юмора в философии. Правда, остроумие не всегда носит комический характер. В научном мышлении и техническом творчестве остроумные решения могут быть некомическими, хотя комическое и некомическое остроумие характеризуются некоторыми общими признаками. По словам исследователя, «к любой задаче можно подойти с разных сторон. И лишь неожиданное, оригинальное и в то же время простое решение называют остроумным. Остроумие в данном случае не сопровождается смехом, но несомненно вызывает эстетическое наслаждение» [Лук 1977, 126].

Но и комическое остроумие оценивается самими философами по-разному, а иногда с известной подозрительностью. Аристотель противопоставляет остроумных людей людям «неотесанным и скучным (sklēros)», тем, «кто, не сказавши сам ничего смешного, отвергает тех, кто такое говорит». По его словам, «те же, кто развлекаются пристойно, прозываются остроумными (eytrapeloi), т.е. людьми как бы проворными (eytropoi), потому что такая подвижность, кажется принадлежит нраву». И в то же время Аристотель считает необходимым отличать «остроумных» от «шутов», т.е. тех «кто добиваются смешного любой ценой и, скорее, стараются вызвать смех, чем сказать [нечто] изящное...» [Аристотель 1984, 141-142]. С точки зрения Канта, «остроумное - это, скорее всего, соус, способность суж­дения - сама пища». По его суждению, «юмором называется такое остроумие, которое возникает из расположения человека к пара­доксам» [Кант 1966^б, 463], Пушкин мудро заметил: «...гений, парадоксов друг» [Пушкин 1981, 171]. Обернув эту формулу, пожалуй, можно сказать, что и парадокс - друг гения остроумия.

«Жалко то остроумие, которое не является существенным, не зиждется на противоречиях, заключающихся в самом предмете», - отмечал Гегель. - «Вообще невозможно привязать извне насмешку к тому, что не имеет в самом себе насмешки над самим собою, иронии над собою. Ибо комическое состоит в том, чтобы показывать, как человек или предметы разлагаются в самих себе, и если предмет не есть в самом себе свое собственное противоречие, то комизм является поверхностным и беспочвенным» [Гегель 1994, 68].

Несомненно, само остроумие бывает разным. Оно может быть как поверхностным, так и глубоким, выражать как высокомерие, так и доброжелательность. Сам мудрый Соломон говорил о притчах как способе «познать мудрость и наставление, понять изречения разума» (Притч 1: 2). Такие притчи «послушает мудрый, и умножит познания...» (Притч 1: 5). Остроумие, конечно, может строиться и на схватывании внешних противоречий, даже на спрятанной логической ошибке. Такое остроумие по одному меткому высказыванию, есть «чихание разума». Но есть и другое остроумие, которое предполагает острый ум, схватывающий существенное противоречие и делающий его «светящимся» через образ, парадокс, притчу, афоризм. Таково остроумие множества народных пословиц и поговорок, афоризмов античных философов, Ларошфуко, Шамфора, Бальтасара Грасиана, Лихтенберга и многих других глубоких и ярких мыслителей прошлых времен и наших современников. Вспомним, например, гениальные афоризмы Станислава Ежи Леца. О каждом из них можно сказать словами Гёте о Лихтенберге: «В каждой его шутке кроется бездна философского смысла» [Калеро 2010, 149]. Нет сомнения, философия - очень серьезная область человеческого знания. Но ведь, как писал Герцен, «смех вовсе дело не шуточное» [Герцен, 190]. И разве не справедлив старый афоризм: «Смеяться над смешным - значит относиться к нему совершенно серьезно».

Литература

Аристотель 1937 - Аристотель. О частях животных. М., 1937.

Аристотель 1976 - Аристотель. Метафизика / Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 1. М., 1976.

Аристотель 1984 - Аристотель. Никомахова этика / Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 4. М., 1984.

Бабушкин 2007 - Бабушкин Л. Смешное в шахматах и в жизни / Зачем прекрасное прекрасно? Опыт эстетического анализа шахматной игры. СПб., 2007.

Бердяев 1991 - Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии). М., 1991.

Гегель 1994 - Гегель. Лекции по истории философии. Кн. 2. СПб., 1994.

Герцен 1954 - Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 т. М., 1954. Т. 13.

Горобец 2010 - Горобец Б.С. Геологи шутят... И не шутят. М., 2010.

Гулыга 1987 - Гулыга А.В. Кант - ироник / Гулыга Арсений. Путями Фауста. Этюды германиста. М., 1987.

Гулыга 2000 - Гулыга А.В. Эстетика в свете аксиологии. Пятьдесят лет на Волхонке / Отв. ред., сост., авт. предисл.: И.С.Андреева. СПб., 2000.

Демокрит 1935 - Демокрит в его фрагментах и свидетельствах древности. М., 1935.

Диоген 1979 - Диоген Лаэртский. О жизни учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979.

Знаменитые 1994 - Знаменитые шутят. Анекдоты. Веселые байки. М., 1994.

Золотов 2010 -Золотов Ю. А. Химики еще шутят. М., 2010.

Ивченко 1996 - Ивченко Л. Журналисты шутят. М., 1996.

Калеро 2007 - Calero P.G. Filosofia para bufones: Un paseo por la historia del pensamiento a traves de las anecdotas de los grandes filosofos. Barselona, 2007.

Калеро 2008 - Calero P.G. Rido Ergo Sum. Una passeggiata nella storia del pensiero attraverso le battute e gli aneddoti dei grandi filosofi. Maggio, 2008.

Калеро 2009 - Calero P.G. A Filosofia com humor. São Paulo, 2009.

Калеро 2010 - Калеро П.Г. Философия с шуткой. О великих философах и их учениях. Пер. Е. Матерновской. М., 2010.

Кант 1964 - Кант И. Критика чистого разума / Кант И. Соч. в 6 т. Т. 3. М., 1964.

Кант 1966^а - Кант И. Спор факультетов /Кант И. Соч. в 6 т. Т. 6. М., 1966.

Кант 1966^б - Кант И. Антропология с прагматической точки зрения /Кант И. Соч. в 6 т. Т. 6. М, 1966.

Кант 1999 - Кант И. «Тартуская рукопись» / Столович Л. Философия. Эстетика. Смех. СПб-Тарту, 1999. С. 44-56.

Козьма Прутков 1953 - Козьма Прутков. Избранные сочинения. Л., 1953.

Лосев 1994 - Лосев А.Ф. Вл. Соловьев. М., 1994.

Лосев, Тахо-Годи 1993 - Лосев А.Ф., Тахо-Годи А.А. Платон. Аристотель. М., 1993.

Лосев, Тахо-Годи 1993 - Лосев А.Ф., Тахо-Годи А.А. Платон. Аристотель. М., 1993.

Лук 1977 - Лук А.Н. Юмор, остроумие, творчество. М, 1977.

Маршак 1969 - Маршак С. Собрание сочинений в 8 т. Т. 4. М., 1969.

Микушевич 1993 - Микушевич В. Ирония Фридриха Ницше // Логос. Философско-литературный журнал. № 4. М., 1993.

Мочульский 1995. - Мочульский К. В. Владимир Соловьев. Жизнь и учение / Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995.

Платон 1971- Платон. Государство / Платон. Соч. в 3 т. Том 3. Ч. 1. М., 1971.

Платон 1990 - Платон. Апология Сократа / Платон. Соч. в 3 т. Т. 1. М., 1990.

 Пушкин 1981 - Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 т.Т. 2. М., 1981.

Соловьев 1990 - Соловьев В. "Неподвижно лишь солнце любви..." Стихотворения. Проза. Письма. Воспоминания современников. М., 1990.

Столович 1997 - Столович Л. Смех против тоталитарной философии. Советский философский фольклор и самодеятельность / Звезда. СПб., 1997. № 7. С. 222-230.

Столович 2009 - Столович Л.Н. Евреи шутят. Тарту-СПб., 2009.

Федин 2009 - Федин С.Н. Математики тоже шутят. М., 2009.

Физики 1966 - Физики шутят. М., 1966.

Физики 1968 - Физики продолжают шутить. М.,1968.

Фрагменты 1989 - Фрагменты ранних греческих философов. Часть I. М., 1989.

Шлегель1983 - Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. В 2 т. Т.1. М., 1983.

Юркевич 2003 - Юркевич А.В. Психологи тоже шутят. М., 2003.

Примечания

[1] Почти все биографы и исследователи творчества Вл. Соловьева отмечают его необычайное чувство юмора, смешливость и остроумие. А.Ф.Лосев писал, что соловьевская мистика была «жизнерадостной, жизнелюбивой <и даже юмористической>» [Лосев 1994, 186].

[2] См. подробнее о противостоянии философского юмора тоталитарной идеологии в очерке [Столович 1997].

[3] Текст публикуется по авторской машинописи, хранящейся в архиве Л.Н. Столовича. Впервые он опубликован в журнале «Диалог» в № 2 за 1991 г. Публикуется также в кн.: [Гулыга 2000, 408-409]. В этой книге содержится мемуарный раздел «Как я редактировал стенную газету» [Там же, 399-412].

[4] А.В. Гулыга убедительно показал, что ирония была свойственна Канту при всей серьезности его философских трудов. См.: [Гулыга 1987, 49-62]. Полон иронии кантовский текст на латинском языке - его «Тартуская рукопись», оппонентский отзыв Канта на диссертацию Крейцфельда «Философско-поэтическая диссертация об общих принципах вымысла». См. публикацию текста этого отзыва: [Кант 1999, 44-56].