В статье рассматривается проблема мировоззренческих установок негосударственных субъектов, создающих угрозы для международного мира и безопасности. Констатируется, что подобные субъекты по своей сути категорически антиэтатичны; они ставят себя выше государства и общества, эксплуатируя идею своей особой «избранности», которую специалисты считают одним из ключевых признаков сектантских организаций. Рассматривается попытка приватизации негосударственными субъектами права на насилие, их желание создать систему, альтернативную ныне существующей системе общения и сосуществования государств.

The article touches upon the problem of world view attitudes by the non-state actors, who pose threats to the contemporary international peace and security.

It is presumed that such actors are absolutely anti-State. Exploiting the idea of their selectness, they view their selves above the State and the Society. And such an approach is considered by specialists as one of key features of sect organizations.

Non-state actors, so to say, are trying to privatize the violence right. Their final end is to replace the modern system of states' communications and coexistence with an alternative marginal one.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: антиэтатизм, терроризм, международная безопасность, право на насилие, исламизм.

KEYWORDS: anti-etatism, terrorism, international security, right of violence, Islamism.

Действующая международно-правовая система как нормативный остов всех международных отношений создавалась, исходя из простой аксиомы: угрозы международному миру и безопасности могут исходить исключительно со стороны государств или их объединений. Именно поэтому субъектом всех действий, которые включены Генеральной Ассамблеей ООН в её известное определение агрессии 1974 г., является государство. Да и все военные блоки XX в. создавались одними государствами в интересах предотвращения угроз со стороны других. Удивительный парадокс: могли ли авторы Североатлантического договора даже подумать, что его статья 5 в части коллективной обороны будет впервые применена после того, как несколько террористов-смертников используют в качестве орудия нападения на Соединённые Штаты (а никак не на одну из европейских стран-участниц НАТО) гражданские авиалайнеры? При этом сами нападавшие будут совсем не с того «Востока», против которого десятилетиями выстраивался натовский блок.

Государствоцентричность международной безопасности формировалась здравым смыслом: вряд ли полвека назад военным и дипломатам даже в страшном сне могло привидеться, что какая-либо частная группировка или организация сможет в перспективе помериться своей мощью и влиянием на мировые дела с ведущими державами. Не только на обыденном, но и на теоретическом уровне это казалось невероятным. Тем более что человек или группа лиц - безотносительно какого-либо государства, нации или народа - традиционно не рассматривались в качестве самостоятельных игроков на международной арене. Ещё доктрина «Общественного договора», появившаяся на сломе феодальных отношений в Западной Европе, объяснила возникновение государственной власти соглашением между людьми, вынужденными перейти от необеспеченного защитой естественного состояния к состоянию гражданскому [Философский энциклопедический словарь 1983, 451-452]. Руссо и его продолжатели выдвинули простую аксиоматическую посылку: самостоятельно и единолично человек не может реализовать свои права, в том числе право на безопасность, в полной мере.

Как было отмечено в докладе «Группы мудрецов»[1] (созданной при бывшем Генеральном секретаре ООН Кофи Аннане), «Устав Организации Объединенных Наций направлен на защиту всех государств не потому, что они хорошие по своей природе, а потому, что они необходимы для обеспечения достоинства, справедливости, благосостояния и безопасности их граждан» [Доклад «Группы мудрецов» 2003, 30].

Поэтому граждане на договорной основе (причём у Руссо ещё и с правом расторжения такого договора) доверяют осуществление и обеспечение части своих прав государству, которое, действуя на равных с другими государствами, защищает и реализует эти права. Таким логичным образом и следуя здравому смыслу, человек оставлялся за чертой государственных игр в области «большой» безопасности. И, соответственно, международная безопасность представлялась прерогативной сферой деятельности государств, и лишь позднее - международных межправительственных организаций. Причём не стоит забывать, что последние традиционно рассматриваются в качестве субъектов, зависимых от первых. В международном праве правосубъектность международных организаций - это производная от правосубъектности суверенных государств, то есть правосубъектность второй степени[2].

В вопросах политики и безопасности доминировал традиционный вестфальский[3] подход: государства как участники всей совокупности существующих взаимоотношений не имеют никаких конкурентов.

Однако с течением времени такое устоявшееся положение вещей изменилось.

Формулировались коррективы в правила взаимоотношений государств; появлялись новые структуры, которые ставили под сомнение уникальную и безальтернативную роль государств в осуществлении мировой политики и безопасности. Рефлексии теоретиков отмечали происходившие изменения и готовили когнитивную базу для практиков. К концу XX в. военные, дипломаты и представители спецслужб возвысили голос, говоря о появлении в сфере международной безопасности новых - нетрадиционных угроз, имеющих негосударственное происхождение.

После 11 сентября 2001 г. не только НАТО, но и Совет Безопасности ООН - к слову сказать, единственный орган, имеющий полномочия квалифицировать ситуацию в качестве угрозы миру и безопасности - признал, что не только государства, но и негосударственные субъекты могут создавать такого рода ситуации.

Новые реалии поставили все страны мира перед необходимостью дать ответ на новые вызовы, исходящие не от других государств - которые  можно легко отметить на карте, которые имеют армии и парламенты, законы и общественное мнение - а от негосударственных субъектов, которые до этого по традиции и не расценивались в качестве реальных противников для традиционных государственных институтов.

Новые игроки - террористические организации, наркокартели и незаконные вооружённые формирования - подвергаются масштабным эмпирическим исследованиям. В то же время нельзя забывать, что любая такая структура - это не «вещь в себе», а, прежде всего, инструмент выражения воли и намерений конкретных людей. Людей, которые имеют убеждения, веру, философию. Поэтому, с нашей точки зрения, применительно к международной безопасности вполне оправданны рассуждения и на высоком уровне теоретического обобщения, в том числе посвящённые философским аспектам негосударственных угроз в её отношении. Это тем более значимо, поскольку такая философия противостоит доминирующей на данном этапе классической социальной философии, порождённой эпохой Просвещения. А ведь именно на основе просвещенческих идей была сформирована современная западно-либеральная идеология, претендующая, по мнению ряда теоретиков и практиков политики, на незыблемую универсальность, невзирая на границы и уклады.

Детально разработанные базовые политические установки Нового времени отличает чёткое распределение ролей меж всеми участниками общественных отношений - между государством-нацией, гражданином, различными социальными институтами. Концентрированным выражением этих отношений на Западе являются идеи суверенитета (определяет отношения государств-участников международных отношений между собой и результирован в фундаментальном международно-правовом принципе суверенного равенства) и гражданства (определяет отношения государства и его граждан, формулирует правила их взаимоотношений). Следует отметить, что длительное время в западном мировоззрении государству как институту отводилась особая роль среди всех субъектов общественных отношений. Эта специфическая роль, кстати, была доведена до крайности в интеллектуальных идеях этатизма[4], появившихся также в Европе.

Во избежание зашоренности следует сразу признать, что ролевые отношения в обществе по просвещенческому (а в зрелом развитии - либеральному) образцу, включая упомянутые выше идеи Руссо, не являются единственными и безальтернативными.

В частности, по ряду принципиальных позиций им противостоят мусульманские концепции. Сторонники доктрины Ислама ни в коей мере не могут согласиться не только с приоритетом, но даже с условным «старшинством» либеральных установок в отношении традиционных мусульманских.

При этом мы вынуждены признать, что с последней трети XX в. именно извращённые трактовки Ислама становятся идеологической, философской основой для террористических, а зачастую и других криминальных вызовов и угроз.

Почему именно фундаменталистский ислам становится идейной базой для экстремистов по всему миру - от США до Индонезии, от Афганистана до Израиля, от Индии до России? Неужели справедливо навязшее на зубах пророчество С. Хантингтона о столкновении цивилизаций?

С нашей точки зрения, одна из основных причин отмеченной тенденции является по своей сути мировоззренческой. Остановимся подробнее на упомянутом альтернативном, в известной мере антиэтатическом подходе к ключевым понятиям «суверенитета» и «гражданства», который характерен для Ислама.

Известно, что обе эти категории в Шариате «перекрываются» понятием уммы [Толкование даётся по Миру религий].

Умма (араб.) - сообщество мусульман, мусульманская община в целом. Значение этого термина складывалось постепенно. В Коране им обозначались людские сообщества, составлявшие в своей совокупности мир людей. Отдельное сообщество было объединено общей верой, Писанием (или отсутствием Писания).

История человечества в Коране - это последовательная смена одной религиозной общины (уммы) другой. Все они составляли в прошлом единую умму людей, объединённых общей религией (умма Ибрахима).

В мединских сурах термин «умма» стал обозначать главным образом созданную Мухаммедом мединскую общину, состоявшую из мусульман и иудеев. Основой её социальной организации были отношения зависимости/покровительства при общем «покровительстве» Аллаха. Покровителем членов уммы являлся и сам Мухаммед как Посланник Аллаха и передатчик Его воли.

В конце жизни Мухаммеда в умму было включено практически всё население Аравии. После смерти Пророка и прекращения «непосредственного вмешательства» Аллаха в жизнь общины умма стала земным носителем верховного суверенитета.

Строго говоря, умма в современном значении этого термина обозначает всю совокупность мусульман[5].

Таким образом, получается, что глобальное понятие уммы стирает межгосударственные границы и сводит на нет гражданственную самоидентификацию. Неспроста, как отмечают специалисты, в арабском языке произошла своеобразная «секуляризация» данного термина. Им обозначается не только религиозная общность, но и, например, «арабская нация». Известно, в частности, что один из официальных титулов ливийского лидера М. Каддафи звучит как «Верховный главнокомандующий вооружёнными силами арабской нации» (а не какого-либо конкретного государства).

Взаимоотношения мусульманин / умма перекрывают взаимоотношения по типу гражданин / государство-нация, поскольку являются более объёмными и всеохватывающими.

В этом плане интересным исключением, которое лишь подтверждает общее правило, является Марокко. Для этой мусульманской страны характерны связующие отношения государство-житель, но опять-таки по специфическому, а не классическому западноевропейскому образцу. Помимо идентификации себя как мусульманина (принадлежность к умме) марокканец осознаёт свою принадлежность к национальной общности. Однако, что принципиально, происходит это через доктрину подданства. Все марокканцы, где бы они ни проживали - в плане самосознания это, прежде всего, подданные Его Величества Короля Марокко (пример Марокко, помимо прочего,  интересен ещё и в части сравнения с положением вещей в бывшей Российской империи).

В любом случае, идеи гражданства в западном понимании можно однозначно назвать исторически чуждыми доктрине мусульманского права. Аналогичным образом, как минимум, «не чётко фиксированной» можно обозначить в исламском миропонимании концепцию суверенитета. Мусульманская традиция оставляет чрезвычайно значительный «люфт трактовки» нормативных установок, которые лежат в основе современного международного права (практически все принадлежат европейской юридической, да и вообще мировоззренческой традиции). Отсюда и весьма своеобразное понимание исламскими фундаменталистами принципа нерушимости границ.

Необходимо ещё раз подчеркнуть, что миропонимание бен-ладенов - не ислам, а его извращённое, сектантское толкование. Глобальная идеология террористического «джихада» маскируется под фундаменталистский ислам, хотя на самом деле это вовсе не джихад в классике его коранического понимания. Тем не менее сам Усама бен-Ладен объявляет себя шейхом то есть духовным авторитетом в масштабе всей уммы. Приближённые называют его «шейх Усама» или «эмир бен-Ладен». А его фетвы[6] - если принимать такой расклад - становятся руководством к действию для всех правоверных, опять-таки, невзирая на государственные границы и гражданство. То есть, эксплуатируя в своих преступных целях традиционную для ислама концепцию уммы, самопровозглашённый шейх бен-Ладен и подобные ему выводит себя за какие-либо государственные рамки и рамки общепринятых политических отношений.

Используя термины западной политической науки, можно сказать, что подобные «Аль-Каиде» криминальные негосударственные субъекты категорически антиэтатичны.

Здесь мы считаем обоснованным сделать некоторое отступление от рассматриваемого сюжета и отметить следующее. Как мы уже говорили, в последнее время всё большее внимание исследователей привлекают системы, в которых государства не являются стержнем безопасности, а лишь одним из участников происходящих процессов. Например, изучаются проблемы так называемой «личностной безопасности» [Балуев 2002]. При этом именно личность, индивид рассматривается как точка отсчёта, объект, против которого направлены угрозы, в том числе террористические. Однако российское уголовное законодательство оперирует другим подходом. Террористическая деятельность[7], равно как и преступления, сопряжённые с общеопасными предметами (радиоактивные материалы, взрывные устройства и т.д.) относятся к преступлениям против общественной безопасности. Это общественно-опасные деяния, посягающие на безопасные условия функционирования государственных и общественных институтов, жизни людей, производства различного рода работ, обращения с источниками повышенной опасности. Кстати, как видно из определения, заимствованная некоторыми исследователями на Западе сфера «личностной безопасности» входит в традиционное для российской доктрины уголовного права понятие общественной безопасности как составная часть. При этом надо признать, что в разные периоды наблюдалась актуализация угроз, направленных против той или иной составляющей поля общественной безопасности. Так, например, в конце 1990-х гг. по всему миру отмечался рост числа террористических акций, в которых непосредственным объектом нападения являлись не государственные объекты (особенно заметен резкий взлёт числа актов терроризма, направленных против деловой инфраструктуры - в качестве иллюстрации см. табл.).

Таблица. Количество объектов инфраструктуры, пострадавших от актов международного терроризма в 1996-2001 гг. [Примеры глобального терроризма 2001, 174]

Тем не менее, периодическая переориентация тактических и оперативных действий террористов на деловые или общественные цели и объекты не должна вводить нас в заблуждение. Именно государство в долгосрочном стратегическом плане остаётся главной мишенью террористических преступников (пусть иногда и не напрямую, а опосредованно). Если говорить юридическим языком, значение фактора государства (касательно объекта и объективной стороны преступления) в современном терроризме не снижается.

Внутренним смыслом терроризма является устрашение. Причем устрашение не только и не столько непосредственных жертв террористических акций. В террологии известно понятие «невинной жертвы», вводимое для обозначения лиц, реально пострадавших от акта терроризма, но объективно не имеющих к нему никакого отношения и не являющихся непосредственными противниками террористов. [Варфоломеев, Колобов 2003, 105] Наличие «невинных жертв» в качестве признака терроризма нашло своё отражение в нормах международного права. Так Международная конвенция о борьбе с финансированием терроризма (Статья  2, пункт 1 b) рассматривает как террористическое преступление факт «любого (...) деяния, направленного на то, чтобы вызвать смерть какого-либо гражданского лица или любого другого лица, не принимающего активного участия в военных действиях в ситуации вооруженного конфликта, или причинить ему тяжкое телесное повреждение, когда цель такого деяния в силу его характера или контекста заключается в том, чтобы запугать население или заставить правительство или международную организацию совершить какое-либо действие или воздержаться от его совершения». Наличие «невинных жертв» вообще характерно для современного терроризма. Так, среди новых тенденций развития терроризма исследователи называют «готовность к большому количеству жертв среди третьих лиц» против традиционных «выбранных лиц, небольшого числа жертв» [Хиршман 2001, 7-15]. Наличие невинных жертв (количество которых, как показала практика, может измеряться тысячами), угроза применения во время террористических акций оружия массового уничтожения (ОМУ) или его компонентов - всё это инструмент терроризации населения, создания в массовом сознании атмосферы страха. Но совершенно ясно, что это не самоцель террористов. Их цель - опосредованным способом через провоцирование общественного мнения вынудить правительство выполнить их требования, вне зависимости от того, были ли они артикулированы, или ясны из контекста. Таким образом, если исключить из данной цепочки фактор государства, терроризм как способ политической борьбы становится в стратегическом плане бессмысленным, поскольку, несмотря на изменение роли государств в современных международных отношениях, именно они остаются центрами, способными исполнить требования террористов, а соответственно, конечными адресатами террористических акций.

Итак, мы констатировали, что государство продолжает оставаться центральным объектом современной террористической угрозы, да и любой другой угрозы международной безопасности, создаваемой негосударственными субъектами.

При этом неверно было бы говорить, что «Аль-Каида» и подобные ей структуры позиционируют себя на равных с государствами и считают западные государственные институты равными себе противниками. Такого рода криминальные структуры, действующие в глобальном масштабе, ставят себя выше государств и общества.

Во-первых, как мы отметили, категории гражданства и суверенитета несвойственны доктрине традиционного мусульманского права, и, следовательно, легитимность общественных отношений, построенных на основе этих концепций, с таких позиций не кажется обоснованной.

Во-вторых, с точки зрения бен-ладенов, западное общество полностью лишают себя права на существование, так как не признаёт их идеологию. А плюрализм в мировоззрении идеологов терроризма - вещь совершенно недопустимая: по их мнению, альтернатив их мировоззрению и миропониманию быть просто не может.

Здесь хотелось бы провести любопытную аналогию. Такая установка роднит апологетов негосударственных угроз миру и безопасности с адептами тоталитарных сект: и для первых, и для вторых характерна убеждённость, что лишь они обладают истинным знанием и пониманием, которые выводят их из-под действия норм, общепринятых для «непосвящённых». Террористы и иные преступные негосударственные субъекты в своих философских установках зачастую эксплуатируют известную идею «избранности», которую специалисты считают одним из ключевых признаков сектантства.

К сожалению, в российском законодательстве не дано определение таким терминам, как «секта» и «деструктивный культ». Общее определение секты, не имеющее «криминальной нагрузки» и сходное в большинстве словарей, можно представить следующим образом: это относительно небольшая религиозная группа, существующая независимо от основной конфессии (или основных конфессий) страны. Также в основном среди специалистов - распространено понятие тоталитарных сект, которые обладают рядом особых признаков [по Дворкину 2000, 42-44]: 1) они в значительной степени контролируют поведение, мысли и эмоции своих членов и используют различные методы для превращения незавербованного человека в лояльного, послушного, раболепного и подобострастного адепта; 2) члены сект беззаветно преданно служат лидеру группы и не подвергают сомнению ни одно его слово или действие; 3) секты считают, что они сами и их лидер обладают особым статусом, который выносит их за рамки общества и/или семьи и противопоставляют себя им; поэтому 4) адепты сект часто порывают связи с семьей, близкими и друзьями; они отказываются от целей жизни и личных интересов, которые были у них до того, как они были завербованы; 5) секты скрывают свою истинную природу от потенциальных или новообращенных адептов, пользуются обманными методами для вербовки и привлечения новых членов.

Ясно видно, что практически все известные террористические организации, прикрывающиеся псевдорелигиозными лозунгами, без сомнения, подходят под определение тоталитарных сект.

Многие известные исламистские организации в настоящее время приняли вид и сущность подлинных тоталитарных сект, сделав ставку на подготовку террористов-камикадзе, в то время как самоубийство категорически запрещено догматами канонического Ислама. Яркими примерами этому служат многие «разрекламированные» ближневосточные террористические организации. Участие в них и особенно гибель в качестве камикадзе при совершении террористических акций служит предметом поощрения, и даже гордости для знакомых и родственников фанатиков. Собственная семья отказалась от Усамы бен-Ладена, но тысячи палестинских отцов и матерей искренне мечтают о том, чтобы их дети в будущем отдали свои жизни в Джихаде. Так, в своё время отец Хишама Хамида, одного из палестинских камикадзе, заявил: «Я бесконечно горжусь им. Если бы мои сыновья были достойны этого, я бы всех их отдал Аллаху».

Ещё раз остановимся на одном из основных признаков тоталитарных сект, который представляет наибольшую социальную опасность. Имеем в виду претензию на «избранность», обладание особыми знаниями, единственной и неповторимой «истиной». В связи с этим секты заявляют об обладании особым статусом, который выводит их за рамки законов государства и общества. Именно поэтому сектанты считают, что для них позволительны действия, запрещённые для простых «непросвещенных» людей, в частности, преступные деяния, Более того они сами устанавливают рамки дозволенного и непозволительного.

Отсюда и та лёгкость, с которой «избранные» применяют запрещённые, а зачастую и античеловеческие средства и методы реализации своих задумок, воплощения своих диких посланий «граду и миру». Раскрывая идею избранности применительно к криминальным негосударственным субъектам, можно сказать, что террористы и другие международные преступники фактически приватизируют право на насилие.

Отсюда же берёт свои корни такая тесная взаимосвязь фанатизма и сектантства с терроризмом. Важно понять, что, как метко выразился известный исследователь терроризма Уолтер Лакер, нелепо изображать непосредственного исполнителя террористических акций «кротким созданием, вынуждаемым равнодушным большинством и жестокими социальными условиями сыграть роль трагического героя: добрый самаритянин, подливающий яд, Франциск Ассизский с бомбой». Непосредственные исполнители террористических акций - это всегда в той или иной степени фанатики, с изменённым мировосприятием, изуродованными социальными установками, не имеющие собственного мнения и манипулируемые нередко ещё большими фанатиками с помощью различных материальных и нематериальных методов воздействия на психику. Известны различные виды асоциальной одержимости, в данном случае речь идёт об аномии[8]: фанатик-сектант рвёт все отношения с окружающей действительностью, единственной его связью с другими людьми, обществом и миром в целом становится канал связи, представляемый непосредственным руководством. При этом можно легко себе представить, до какой степени «особенным» является канал, который для своих подчинённых создают идеологи различных террористических и иных преступных организаций.

Действует всё та же психология «избранности», противостояния целому миру, подмеченная Дж. Поустом: «общий момент у различных террористических групп - сильная потребность маргинальных, отчужденных личностей в присоединении к группе единомышленников со сходным мироощущением, согласно которому «мы против них, а они причина наших проблем». [Антонян 2001, 49-50]. Хотя, вряд ли после подготовки в террористических лагерях - после «промывания» мозгов и сильнейшей психологической атаки - «фидави»[9] могут вразумительно объяснить цель того, что они делают. Их разум и восприятие закрыты для всего, кроме разработанных установок. Причем нередко «заказчики» террористических акций намеренно используют методы блокирования сознания «исполнителей» в целях сохранения информации и исключения возможности переговоров.

Упомянем о том, что методы манипулирования сознанием, тесно связывающие сектантство и терроризм, применяются уже не одну сотню лет. Так, ещё в XII в. на территории современного Ирана действовала исламская секта хашашинов (в другой транскрипции - ассасинов; «травоедов»), отколовшаяся от исмаилитов. Отряды хашашинов под руководством Хасана ибн Саббаха («Горного Старца») стали одной из первых известных в истории структурированных террористических организаций. Они профессионально занимались подготовкой террористических актов, в результате которых были убиты трое багдадских халифов, правитель Иерусалимского королевства Конрад Монферратский и подготовлено покушение (правда, неудавшееся) на французского короля Филиппа II Августа. Практиковали хашашины и другие методы терроризма. Лишь позднее стало известно, что исламские камикадзе опьянялись огромными дозами гашиша (откуда и название) и после этого подвергались зомбированию на совершение определённых преступных действий. Особо обращает на себя внимание тот факт, что метод хашашинов по подготовке «фидави» с помощью наркотических средств до сих пор используется многими фундаменталистскими террористическими организациями. Таким образом, триада фанатизм-сектантство-терроризм дополняется ещё одним фактором - наркотиками. Хотя следует признать, что в настоящее время многие террористические организации всё более активно используют методы психологического манипулирования адептами, приближаясь, если позволительно так выразиться, к «идеалу» классической тоталитарной секты.

Мы сделали отправной точкой наших рассуждений положения «Общественного договора» Руссо. Человек самим фактом того, что живёт в социуме, передает часть своих прав и возможностей государству для их более эффективной реализации. Таким образом, если кто-то из граждан нарушает закон, принятый всеми гражданами для нормального сосуществования, то государство, действуя от их имени, вполне легитимно применяет против преступника ограничение его прав, свобод и даже насилие. Всё это происходит в пределах созданного правового поля. Таким образом, согласно европейской традиции, только государство может на законных основаниях применять против своих граждан силу.

Власть, по большому счёту, в своём предельном осуществлении - это способность причинения абсолютного события: смерти. При этом ещё Руссо указывал на то, что предельный потенциал насилия одинаков у властвующего (политика) и у преступника [Филиппов 2005, 17].

Однако современные террористы, так же как участники транснациональных преступных сетей - это не просто преступники, то есть лица, которые нарушают правила игры и теперь должны понести соответствующее наказание. Они вне игры и её правил, в то время как государства всегда вынуждены хотя бы внешне придерживаться общепризнанных международно-правовых норм и установок обыденной морали. Идеологи и практики терроризма не признают принадлежности к какому-либо правовому пространству. В конечном счёте опасность негосударственных игроков, намеренно создающих угрозы миру и безопасности - это вообще противопоставление себя существующей социальной системе. Самая большая опасность бен-ладенов - их желание создать систему, альтернативную ныне существующей системе общения и сосуществования государств. Это не столкновение цивилизаций, а наложение матриц с абсолютно разными системами координат.

В своё время одним из высокопоставленных французских чиновников «Аль-Каида» была метко названа «тоталитарным квазигосударством» [Конеза 2002, 8].

Однако приходится учитывать тот факт, что у апологетов этой «разрекламированной» и подобных ей террористических организаций нет никаких сомнений в том, что приставка «квази» на самом деле относится не к ним, а к традиционным правовым государствам.

Литература

Антонян 2001 - Антонян Ю.М. Терроризм: Криминологическое и уголовно-правовое исследование. М., 2001.

Балуев, 2002 - Балуев Д.Г. Современная мировая политика и проблемы личностной безопасности: Монография. Нижний Новгород, 2002.

Варфоломеев, Колобов 2003 - Варфоломеев А.А., Колобов А.О. Борьба с терроризмом и безопасность: Краткий словарь современных терминов и понятий. Нижний Новгород: ФМО ННГУ, 2003.

Дворкин 2000 - Дворкин А.Л. Сектоведение. Тоталитарные секты. Опыт систематического исследования. Нижний Новгород, 2000.

Доклад «Группы мудрецов» 2003 - Доклад Группы высокого уровня по угрозам, вызовам и переменам. Документ ООН А/59/565 (http://www.un.org/).

Конеза 2002 - Conesa P. Al-Qaida, une secte millénariste // Le monde diplomatique. Janvier 2002. P.8.

Мир религий - Специальный электронный проект «Мир религий» (http://www.religio.ru/lecsicon/19/144_print.html).

Примеры глобального терроризма 2001 - Patterns of global terrorism 2001. United States Department of State. May 2002.

Филиппов 2005 - Филиппов А.Ф. Пространство политических событий // Полис. М., 2005. № 2. С. 6-25.

Философский энциклопедический словарь 1983 - Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983.

Хиршман 2001 - Hirschmann K. Terrorismus in neuen Dimensionen Hintergruende und Schlussfolgerungen // Aus Politik. U. Zeitgeschichte. Bonn, 2001. № 51. S. 7-15.

Примечания

[1] «Группа мудрецов» (официальное название - «Группа высокого уровня по угрозам, вызовам и переменам» была создана в 2003 г. по решению Генсекретаря ООН Кофи Аннана. Задачей группы было определено изучение основных угроз и вызовов в мире в такой широкой области, как мир и безопасность, а также в вынесении рекомендаций относительно элементов коллективных мер реагирования. Генсек ООН пригласил принять участие в работе Группы в числе 16 выдающихся деятелей мирового масштаба Президента Торгово-промышленной палаты Российской Федерации академика Е.М.Примакова. Возглавил Группу бывший премьер-министр Таиланда Аван Паньярачун. Аннан нацеливал структуру на вынесение рекомендаций относительно чётких и практических мер для обеспечения эффективности коллективных действий на основе скрупулезного анализа будущих угроз миру и безопасности, оценки существующих подходов, инструментов и механизмов, включая главные органы ООН. Перед Группой не ставилась задача разработать политику по конкретным вопросам или в отношении роли ООН в конкретных областях. Скорее, она должна была провести новую оценку будущих вызовов и рекомендовать перемены, которые потребуется осуществить, с тем чтобы эффективно противостоять вызовам с помощью коллективных действий.

[2] Первичные субъекты международного права - это государства, а при определённых обстоятельствах также народы и нации, которые самостоятельно участвуют в международных отношениях и эволюционируют в направлении обретения в той или иной форме собственной государственности.

Первичные субъекты международного права - это самостоятельные и самоуправляемые образования, которые с самого начала, уже самим фактом своего существования (ipso facto), становятся носителями международных прав и обязанностей. Их правосубъектность не зависит от чьей-либо внешней воли и по своей сущности носит объективный характер. Вступая во взаимоотношения между собой, первичные субъекты международного права делают возможным создание международного правопорядка и существование самого международного права.

К категории производных (вторичных) субъектов международного права относятся образования, источником правосубъектности которых являются соглашения или любые другие договорённости первичных субъектов международного права, прежде всего, государств... (Международное право: Учебник. Отв. ред. Ю.М. Колосов, Э.С. Кривчикова. М.: Междунар. отношения, 2001. С.78-86).

[3] В политологии устоялось мнение, что современная эпоха международных отношений ведёт своё начало с Вестфальского договора 1648 г., который завершил Тридцатилетнюю войну в Европе. Именно тогда в основу межгосударственных дел был положен принцип суверенного равенства.

[4] Этатизм (от фр. état - государство) - мировоззрение и идеология, абсолютизирующие роль государства в обществе, политика активного вмешательства государства во все сферы общественной и частной жизни.

[5] Некоторые мусульманские деятели называют уммой мусульман, живущих на территории отдельного государства (говорят, например, о «российской мусульманской умме», что не соответствует точному смыслу этого понятия)

[6] Фетва (фатва), араб. - послание исламских духовных авторитетов по ключевым для мусульманской общины вопросам веры и повседневной жизни.

[7] Террористическая деятельность - деятельность, включающая в себя:

а) организацию, планирование, подготовку, финансирование и реализацию террористического акта;

б) подстрекательство к террористическому акту;

в) организацию незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации), организованной группы для реализации террористического акта, а равно участие в такой структуре;

г) вербовку, вооружение, обучение и использование террористов;

д) информационное или иное пособничество в планировании, подготовке или реализации террористического акта;

е) пропаганду идей терроризма, распространение материалов или информации, призывающих к осуществлению террористической деятельности либо обосновывающих или оправдывающих необходимость осуществления такой деятельности (Федеральный закон «О противодействии терроризму» от 6 марта 2006 г. в действующей редакции).

[8] Аномия (беззаконность, неуправляемости) - психическое состояние человека, когда для него ничего не свято и не обязательно (индивидуальная аномия).

[9] Фидави (араб. «жертвующие собой», «обречённые») - смертники, осуществляющие террористические акции по указаниям исламистских вожаков. Идеолог и практик исламистского террора XII в. Хасан ибн Саббах («Старец горы») разделял своих «воспитанников» на искателей и самопожертвователей. Последние, собственно, и являлись фидави).