П.Ф. СТРОСОН. Индивиды. Опыт дескриптивной метафизики. Перевод с англ. В.Н.Брюшинкина и В.А.Чалого.  Калининград: изд-во РГУ им. И. Канта, 2009, 328 с.

В наши дни интерес к метафизике и онтологии широко распространен среди аналитических философов. Количество публикуемых работ по проблемам метафизики вполне сопоставимо с объемом публикаций в таких традиционно популярных в аналитической философии областях, как философия языка и философия науки, и даже в таком переживающем необычайный подъем направлении, как философия сознания. В названиях философских концепций чаще других встречается термин «реализм», что указывает на их метафизическую направленность. Более того, острые дискуссии между противниками и сторонниками реализма образуют сегодня передний фронт философских баталий. Однако еще не так давно, в середине ХХ в., картина была совершенно иной. Для логических эмпиристов, позднего Витгенштейна и философов обыденного языка, идеи которых определяли тогда философский климат в США и Англии, устранение метафизики было краеугольным камнем их философских программ. Произошедшее изменение, которое обычно квалифицируют как «реабилитацию метафизики» или «метафизический поворот», стало одним из важнейших событий в развитии аналитической философии второй половины ХХ в., и ключевую роль в его осуществлении сыграла вышедшая в 1959 г. книга оксфордского философа Питера Стросона «Индивиды». Вместе с тем, заслуга Стросона состоит не просто в том, что он снял «запрет» на метафизику или создал «прецедент» метафизического исследования. В своей книге он заложил основы метафизики принципиально нового - аналитического - типа. Реабилитация не означала возврата к прежнему. Стросон показал, как можно строить онтологию на основе лингвистического анализа, и разработанный им подход сохраняет значение и в наше время. Безусловно, сегодня в аналитической философии можно найти разные представления о целях, методах и природе метафизического исследования, но многие авторы вслед за Стросоном видят задачу метафизики в том, чтобы выявлять онтологические предпосылки той или иной лингвистической или концептуальной практики.

Поэтому для современного читателя книга Стросона представляет интерес не только как памятник философской мысли определенного периода, но и как работа, самым тесным образом связанная с нынешним состоянием аналитической философии, а это означает, что хотя русский перевод этой книги появился спустя пятьдесят лет после ее выхода в свет, он ни в коей мере не утратил своей актуальности. Более того, на наш взгляд, факт издания перевода в год пятидесятилетия со дня публикации «Индивидов», примечательный сам по себе, лишь подчеркивает значимость и самой книги, и ее русского перевода. Вдобавок нужно сказать, что хотя книга Стросона была хорошо известна специалистам в нашей стране и в отечественной философской литературе выходили работы, посвященные критическому анализу ее основных идей[1], как правило, в учебной и справочной литературе, а также в курсах лекций по современной западной философии ей уделялось незаслуженно мало внимания, и вот теперь после выхода перевода книги этот пробел может быть устранен.

Безусловно, Стросон был не единственным аналитическим философом, способствовавшим реабилитации метафизики. Не меньший вклад в этот процесс был внесен Уиллардом В.О.Куайном, а также Родериком М.Чизомом, Уилфридом Селларсом, Николасом Прайором и др., но метафизика Стросона, как она представлена в «Индивидах», имеет ряд особенностей, о которых стоит сказать.

Во-первых, как отмечают многие комментаторы и признает сам Стросон, его подход к метафизике несет на себе отпечаток кантовских идей. В этом нет ничего удивительного, поскольку Стросона глубоко интересовала философия немецкого мыслителя, и в последующем в работе «Пределы смысла» (1966) он предложит интерпретацию «Критики чистого разума», которая вызовет широкой резонанс и в которой он попытается выделить ценные для современных исследований аспекты кантовской философии, прежде всего его метафизику опыта и «трансцендентальную» или «аналитическую» аргументацию. Однако это будет позже, а в «Индивидах» же, стремясь обосновать существование объективного мира, Стросон ставит, по сути, кантовский вопрос о том, как возможны успешная языковая коммуникация и понимание между людьми, и в кантовском же духе обращается к поиску их необходимых предпосылок. Ход его рассуждений таков: языковая коммуникация возможна благодаря тому, что мы обладаем определенной концептуальной схемой, а она в свою очередь предполагает возможность правильной идентификации тех объектов и сущностей, о которых мы говорим и по поводу которых общаемся друг с другом. Вместе с тем, эта правильная идентификация не имела бы места, если бы не существовало того, что мы идентифицируем.

Во-вторых, приступая к анализу концептуальной схемы и истолковывая ее как «обширное центральное ядро человеческого мышления, у которого нет истории» (с. 9-10) и которое в качестве своих компонентов имеет понятия и категории, присущие одновременно и  самому примитивному и наиболее изощренному мышлению, Стросон полагает, что искать эту концептуальную схему следует не в философских теориях  мышления или в логике, а в обыденном языке. Однако, чтобы выявить онтологическое содержание, заключенное в структурах обыденного языка, считает он, недостаточно исследовать конкретные способы словоупотребления, как того требует лингвистическая философия, ибо концептуальная схема не лежит на поверхности языка. Для выполнения этой задачи Стросон обращается к анализу базовой или «глубинной» структуры обыденного языка, т.е. предметом его изучения, как он признает позже, выступают не действительно существующие языки, а «лишь предельно упрощенный тип языка» (Стросон П.Ф. Грамматика и философия // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVIII. М., 1986, с. 168) или, иными словами, некоторая идеальная модель формальной структуры обыденного языка. Впрочем, это не означает, что он стремится улучшить или исправить нашу концептуальную схему; напротив, он  довольствуется простым описанием ее структуры и поэтому свою метафизику называет дескриптивной. Стросон вовсе не считает дескриптивную метафизику своим изобретением; у него были знаменитые предшественники в прошлом - Аристотель и Кант, но были и не менее знаменитые противники в лице Декарта, Лейбница и Беркли, которых он относит к представителям ревизующей метафизики.

В-третьих, для Стросона не встает вопрос о соотношении структуры мира и концептуальной схемы. В отличие, скажем, от Рассела, которому пришлось для решения этого вопроса постулировать строгий параллелизм между логической структурой языка и онтологической структурой мира в своей концепции логического атомизма, или от Куайна, считавшего, что мы  можем выдвигать лишь онтологические гипотезы, полагаясь на формально-логический анализ концептуальной схемы, лежащей в основе наиболее зрелых научных теорий, Стросон, по сути, вообще не разделяет структуру языка и структуру мира. Они рассматриваются им как нечто изначально и нерасторжимо единое. Для него их единство - факт, удостоверяемый возможностью успешной коммуникации между людьми. Мы должны его принять, ибо иначе люди не могли бы передавать друг другу информацию, понимать друг друга и успешно решать все те задачи, для выполнения которых они вступают в вербальную коммуникацию друг с другом.

Полагая, что задачей метафизики является, прежде всего, построение онтологии, Стросон берет в качестве отправной точки наши привычные и интуитивно очевидные представления о мире, составляющие сердцевину того, что обычно называется здравым смыслом. Выявляя, так сказать, основные роды сущего, он тем самым достраивает эти представления до некоторой завершенной картины, и ориентиром ему в этом деле служит то, на какие объекты и сущности мы можем ссылаться при помощи выражений нашего языка, причем ссылаться таким образом, чтобы и говорящий, и слушающий могли иметь в виду одно и то же. Такой способ употребления языковых выражений Стросон называет «идентифицирующей референцией» (identifying reference), и это понятие является ключевым в его философии языка. Нужно отметить, что переводчики предложили иное выражение для этого понятия - «распознающее обозначение». Чуть позже я коснусь вопроса о том, насколько удачен такой перевод этого термина.

Среди всего существующего в мире, считает Стросон, люди способны осуществлять идентифицирующую референцию к отдельным вещам, событиям, людям и иным индивидуальным объектам. Эти объекты он обозначает одним философским термином «партикулярии» и противопоставляет их универсалиям вроде качеств, чисел и классов. Анализу партикулярий и их основных видов посвящена первая часть «Индивидов». Этот анализ Стросон начинает с тел, или материальных вещей. Рассматривая разнообразные способы идентификации вещей, используемые людьми в их вербальной коммуникации, британский философ стремится показать особую роль этого вида партикулярий. Во-первых, идентификация вещей была бы невозможна, если бы они не были связаны между собой системой пространственных и временных отношений, причем устойчивость этой системы обеспечивается тем, что некоторые вещи допускают многократную повторную идентификацию, а стало быть, они обладают непрерывным существованием во времени и сохраняют свою самотождественность. Согласно Стросону, это служит важнейшим доводом против скептицизма в отношении внешних вещей. Во-вторых, через соотнесение  их с материальными телами люди способны идентифицировать и многие другие виды партикулярий, которые сами не имеют пространственно-временной локализации. К их числу Стросон относит «личные» партикулярии (ощущения, чувственные данные, ментальные состояния), а также процессы, события и теоретические объекты вроде элементарных частиц, атомов и т.п. Поэтому вещи являются базисными партикуляриями, но не в том смысле, что они обладают каким-то особым существованием или что все остальные сущности каким-то образом редуцируемы к ним, а в том смысле, что многие другие виды партикулярий находятся в «идентификационной зависимости» от них (в рассматриваемом переводе этот термин передан, соответственно, как «зависимость по распознаванию»).

Чтобы подтвердить тезис о базисной роли материальных тел, Стросон предлагает известный мысленный эксперимент - представить себе мир, который населяют существа, имеющие лишь слуховые ощущения. Для того чтобы при столь обедненном чувственном опыте концептуальная схема содержала в себе идею повторно идентифицируемой партикулярии, необходимо воссоздать некоторый звуковой аналог пространства, но даже при наличии такого аналога (в виде «главного» звука), утверждает Стросон, в рамках концептуальной схемы нельзя провести различие между Я и не-Я. Но если субъект не отличает самого себя от других элементов его чувственного опыта, ему недоступна идея объективной партикулярии, как недоступна и сама идея Я. Однако именно эта последняя идея имеет ключевое значение для второй категории базисных партикулярий, которые Стросон включает в свою онтологию, а именно - личностей (persons) (в переводе - лиц).

Фундаментальная особенность нашего понятия Я, согласно Стросону, заключается в том, что Я представляет собой сущность, которой мы приписываем предикаты двух совершенно разных типов: телесные характеристики (вес, рост и т.п.) и ментальные свойства (намерения, мысли, чувства,  воспоминания и т.п.), прямо или косвенно говорящие о состояниях сознания. Ни каузальная теория, ставящая психические состояния в причинную зависимость от особенностей человеческого тела, ни картезианский дуализм не способны, с точки зрения Стросона, объяснить эту фундаментальную особенность, а потому должны быть отвергнуты. Британский философ делает вывод, что идею личности следует принять в качестве исходного, далее не анализируемого понятия. Человеческое существо следует рассматривать не как соединение сознания и тела, а как единую индивидуальную сущность. Базисность этой индивидуальной сущности объясняется тем, что идентификация личности предшествует и идентификации тела конкретного человека, и идентификации состояний его сознания. Таким образом, наряду с материальными телами личности являются базисными партикуляриями в онтологии Стросона.

Партикулярии являются не единственными объектами идентифицирующей референции, однако, считает Стросон, им традиционно приписывается особое место среди объектов референции, поскольку считается, что они могут выступать в суждении только в роли логического субъекта, тогда как универсалии могут выполнять и роль субъекта, и роль предиката. Рассмотрению этого традиционного учения посвящена вторая часть «Индивидов». Подробно анализируя «грамматический» критерий различения субъекта и предиката и «категориальный» критерий различения референции и предикации, Стросон показывает, что особенностью предикатных выражений является их неполнота, или незавершенность, т.е. не будучи дополненными, они, в отличие от субъектных выражений, не могут образовывать утверждения. Это находит отражение в том, как вводятся в суждение термины партикулярий и универсалий. Так, термин может использоваться для идентифицирующей референции к партикулярии только в том случае, если говорящему известно истинное эмпирическое суждение о существовании только одной партикулярии, отвечающей определенной дескрипции, выражаемой этим термином, но данное суждение не утверждается, а лишь предполагается говорящим, будучи пресуппозицией того, что он утверждает. Когда же термин используется для идентифицирующей референции к универсалии, ничего подобного не требуется, ибо знание универсалии не содержит в себе знания некоего эмпирического факта, а подразумевает лишь знание языка. Хотя термины универсалий не заключают в себе «весомости факта», было бы неправильно, считает Стросон, не признавать за ними той степени реальности, какую отводит им наш язык.

Итак, разделяя с другими аналитическими метафизиками веру в то, что единственный путь к реальности лежит через язык, Стросон построил свою онтологию на анализе обыденного языка, взятого в его деятельностно-функциональном измерении. Возможно, читателям подход философа покажется неубедительным или неоправданным, но в любом случае знакомство с его книгой расширяет наши представления о языке, о соотношении языка и мира, о проблемах индивидуализации и о многом другом, что в ней обсуждается.

В заключение я хотела бы несколько слов сказать о переводе. Он осуществлен по изданию: Strawson P.F. Individuals. An Essay in Descriptive Metaphysics. L.: Routledge, 1996. Разумеется, перевод выполнен профессионалами, которые прекрасно разбираются и в философии Стросона, и в тех проблемах, которые он затрагивает в своей книге. Вместе с тем, В.Н.Брюшинкин и В.А.Чалый существенным образом отошли от сложившейся в нашей литературе передачи основных стросоновских терминов[2]. Свои мотивы для такого решения они изложили в послесловии и комментариях, которыми снабдили перевод. С одной стороны, трудно не согласиться с ними в том, что «специальная работа переводчика по поиску аналогов используемых терминов на своем языке - это вклад в развитие собственного языка», а потому «английский текст надо переводить именно на русский язык, а не на язык, состоящий из английских слов в кириллической транслитерации, что весьма распространено в наших переводах текстов по аналитической философии» (с. 297-298). Да, это верно, но, с другой стороны, многие наши переводы работ аналитических философов трудно читать не только потому, что они изобилуют непонятными терминами. Это лишь полбеды. Переводчики часто используют совершенно искусственные, не приемлемые для русской речи грамматические конструкции; они не всегда способны передать логику рассуждений автора, а потому, даже если в таком «тексте» заменить все транслитерированные термины русскими аналогами, он, увы, не станет более понятным.

Безусловно, мы должны стараться находить русские слова и выражения для иностранных терминов, но это не всегда возможно, особенно при переводе текстов по аналитической философии. Можно передать то, что имеет в виду Стросон под «reference», с помощью слова «обозначение» (хотя это очень неточно), но как в таком случае мы должны переводить «denotation», «designation», «signification», которые в английском  философском языке имеют разные значения? Тоже как «обозначение»? Тогда нам каждый раз придется уточнять «обозначение в смысле Рассела» («On Denoting»), «обозначение в смысле Стросона» («On Referring») и т.д. Не приведет ли это к еще большей путанице? Наш философский язык в некоторых областях беднее английского, и поэтому нас не должны пугать транслитерированные термины, тем более что, если их разъяснить, то они лучше выполняют свою работу в тексте, чем не вполне точные русские аналоги.

Я не буду здесь обсуждать, почему, на мой взгляд, «распознающее обозначение» не вполне хорошо для «identifying reference», а «распознавание» - для «identification» и почему английское «persons» вряд ли стоит переводить как «лица». В целом все это не мешает читать и понимать книгу Стросона в русском переводе, поэтому отечественные философы смогут оценить ее по достоинству, правда, если им повезет и они найдут ее на наших книжных прилавках. В Москве, к примеру, на пальцах можно пересчитать тех, кто является ее счастливым обладателем. Одно можно сказать: тернист путь «Индивидов» Стросона в нашу философскую культуру.

[1] См., к примеру, Панченко Т.Н. Дескриптивная метафизика Стросона // Вопросы философии. М., 1979. № 11. С. 158-167; Козлова М.С. Современная лингвистическая философия: проблемы и методы // Проблемы и противоречия буржуазной философии 60-70-х годов. М., 1983; Панченко Т.Н. Стросон и Витгенштейн. Анализ как выявление формальной структуры неформального языка и анализ как терапия // Философские идеи Людвига Витгенштейна. М., 1996. С. 67-82.

[2] В русском переводе выходило несколько статей Стросона, а именно: Стросон П.Ф. О референции  // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIII. М., 1982. С. 55-86; Стросон П.Ф. Идентифицирующая референция и истинностное значение  // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХIII. С. 109-133; Стросон П.Ф. Грамматика и философия // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVIII. М., 1986. С. 160-172; Стросон П.Ф. Значение и истина // Аналитическая философия: становление и развитие (антология) М., 1998. С.213-230.