В.А. КУТЫРЕВ. Бытие или Ничто. СПб.: Алетейя, 2010,  496 с.

Я читал эту книгу со смешанным чувством. С одной стороны, многое, о чем пишет автор, мне импонирует. Я сам много лет посвятил изучению техники и выступаю с критикой основного тренда техногенной цивилизации. С другой стороны, мне совершенно чужда апокалипсистская позиция; я не считаю, как В.Кутырев, что разразилась всемирная катастрофа, вызванная чуть ли не заговором философов, начиная от Канта и кончая Г.П. Щедровицким и Деррида. Чужд мне и предлагаемый автором анализ современной ситуации. Хотя я согласен со многими отдельными наблюдениями и оценками Кутырева (в этом отношении книга читается с интересом), трудно принять общую картину - экспансия искусственного и вытеснение им естественного,  размонтирование и исчезновение в этом процессе человека, превращение его в своеобразного робота, безнравственные построения философов, подменяющих бытие небытием и тем самым способствующих гибели человечества и жизни. Неприемлем для меня и предлагаемый консервативный выход из надвигающейся катастрофы - вернуться обходными путями назад: к бытию, жизни, человеку, Вере.

Но рассмотрим все это внимательнее - ведь В.А. Кутырев действительно неравнодушный человек, он искренне переживает ситуацию, сложившуюся в современной философии, предлагает ее обсуждать, искать решение трудных проблем, смело идет навстречу врагам и готов держать их удары. Я не преувеличиваю: своих оппонентов Кутырев считает настоящими врагами человечества, поскольку в конечном счете они готовят человеку смерть.

 «Оценивая положение человечества в целом, - пишет автор, - можно констатировать, что на Земле возникают «две расы»: старая - люди-личности, неточно, но привычно именуемые как Homo sapiens, и новая - Homo futurus, человек роботообразный. Появились и открытые идеологи «снятия» традиционного человека, принесения его в жертву дальнейшему ускоренному развития техники...    

Мишель Фуко пророчески сказал, что ХХ век будет известен как век Ж. Делеза. Возможно, к нему надо добавить М. Фуко и Ж. Деррида как провозвестников и ведущих идеологов постчеловеческой информационной реальности. Эта гениальная «смертетворящая» троица, к которой от России надо добавить Г.П. Щедровицкого, открыла дорогу в своеобразный компьютерный рай, давая ему философское обоснование. Они стоят у истоков конструирования некой глобальной, не только антитеистической, но и антиантропологической, антигуманистической дистопии, стремясь как можно быстрее превратить ее в реальность...

Трудность защиты бытия в том, что кроме его прямых противников, как и противников природы, культуры, человека, полно людей, не отдающих себе отчета, не понимающих, что они становятся пропагандистами собственной смерти, пятой колонной своего врага» (с. 181, 300, 337).  

            Чтобы уяснить истоки подобного «философоборческого» подхода, а также то, каким образом Кутырев использует в обоснование своих идей научные исследования (а он широко опирается на современные исследования в философии и науке), стоит подумать о позиции, с точки зрения которой автор «Бытия и Ничто» ведет свою критику и анализ. В.А. Кутырев описывает сложившуюся ситуацию в современной культуре и в философии, однако смущает очень пристрастный подход к социальной реальности и нагнетание страха - интеллектуальный заговор, которые сами заговорщики не всегда осознают, перерождение и гибель человека, духовности, гуманизма, необходимость срочного спасения. Все становится на свое место, если мы предположим, что автор книги - «философ-политик». Как и любой хороший политик, он рисует такую картину, в которой указывается катастрофа, заставляющая всех, к кому политик обращается, действовать, спасаться, что-то менять в своей жизни, от чего-то отказаться и прочее. И знания, полученные в разных исследованиях, В.А. Кутырев использует сообразно политической задаче и логике. Они так интерпретируются и подаются, чтобы катастрофа и необходимость изменений для слушателей стали очевидными и неотвратимыми.    

            Перефразируя высказывание Тертуллиана, эпистемологическое кредо Кутырева можно было бы сформулировать так: "обычные философы только стремятся к истине, особенно недоступной в этом веке, я же владею ею". Кутырев не размышляет, не обдумывает сложнейшие и часто противоречивые тенденции современности, он рассказывает нам, как все есть на самом деле, куда катится этот мир, какие страшные люди эти ученые и философы, готовые ради техники, творчества, игры и чистой мысли принести в жертву человека и культуру. 

            «Существует как бы своеобразный сговор идеологов: выдумывай и дай выдумывать другим. Остальное не важно. Это беспринципное мирное сосуществование противонаправленных и откровенно мусорных, запутывающих суть дела подходов коварно ведет к предательству человека...

            Удручаясь экологической трагедией человечества, ища выход из нее, усматривая ее причину в безудержной экспансии искусственного, не надо забывать, что в истоках трагедии лежит творчество. Дьявол тоже творит...Творчество началось с греха, дьявол искусил человека творчеством и суть творчества - дьявольская...Творческий человек редко является примером соблюдения христианских добродетелей. Гений вполне сочетается, если не со злодейством, то с грехом обязательно. В мыслях - совершенно обязательно...(интересно, а сам Кутырев, он что -  человек не творческий? - В.Р.)...Перестать размахивать флагом Галилея призывает немало мыслящих теоретиков. Обнаружилась, по крайней мере, частично, историческая правота церкви в ее настороженном отношении к научному разуму...

            А для культуры постмодернистического типа «игра» - понятие ключевое. Как идеал она привлекательнее «традиционного» творчества. Это апогей творчества. Подобная игротворческая активность возможна только в сфере чистой мысли. Не случайно методологическое направление Г.П.Щедровицкого квалифицировало себя в качестве теории организационно-деятельностных игр (мыследеятельности)... Свободное творчество вовсе не тождественно благу. Перед ним нужно ставить «социально-гуманитарные» фильтры, которые бы соотносили все проекты с мерой человека» (с. 54, 118, 119, 131, 120, 122).

            Нужно отдать должное автору. Правильных, правда, не вполне оригинальных мыслей в книге немало. Вот, например, тонкие наблюдения о космизме и антропном принципе, о важности дискурса «искусственное - естественное» (кстати, в российскую философию его ввел Г.П. Щедровицкий), о соотношении бытия и становления (Платон, Ницше, марксисты), о различии подходов Гуссерля и Хайдеггера (что тоже много обсуждалось).   

            «Парадокс проникновения человека в космос в том, что для этого требуется техника, создание которой ведет к появлению «очагов космоса» на самой Земле...В биосфере появляется все больше мертвых пятен. Пятен космоса...Собственно говоря, если разразится экологическая катастрофа, то это будет ситуация космоса на Земле...По своей природе техника космична. Как космична реализуемая в ней мысль. А жизнь, какую мы знаем - белковые тела - явление земное...Космизм в онтологическом плане - это идеология техногенной среды...Антропный принцип не противоречит отказу от гео- и антропоцентризма потому, что он техноцентричен, как вся новейшая наука...

            В любом случае исходной базой надежды на коэволюцию является убеждение, что исследование противоречий между естественным и искусственным - ключ к пониманию процессов, происходящих как в предметном мире, так и в социуме, с человеком...Мартин Хайдеггер, откликаясь на «зов бытия», развил феноменологию противоположную гуссерлевской. Антитрансцендентальную. Почвенническую. Экзистенциальную. Он уже не любит мышление, особенно строгое, а если допускает слова, то чтобы они были поэтические, метафорические, спонтанные и эмоциональные. Неартикулированный крик - вот высшее, подлинное выражение бытия, его страстей, боли и радостей» (с. 38, 39, 45, 28, 317-318, 419).

            Не является ли таким «криком» и дискурс В.А. Кутырева? Отчасти. Но больше он основывается на весьма проблематичных и, на мой взгляд, сомнительных теоретических положениях. Прежде всего, на трактовке техники и человека как автономных целостностях, а также на марксистском понимании социального действия. Будучи философом техники с алармической и критической ориентацией, Кутырев связывает с техникой чуть ли не все беды и проблемы нашей цивилизации. Техника как искусственное подавляет и вытесняет естественное, природу, человека, культуру. Техника влечет нас неизвестно куда, скорее всего к гибели. Техника понимается современным человеком как его судьба. Соответственно этому дается и интерпретация посмодернизма, открытого общества, современного образования, культуры синергетики, когнитологии - это или превращенная форма современной технологии или ее средства. 

            «Для продолжения жизни человечества надо честно признать трагичность эпохи, в которую оно вступает, неизбежность антагонизма между культурой и техникой и отстаивать те сферы бытия, что могут и должны существовать без техники...Постмодернизм отражает иной, постчеловеческий мир, человекомашинное состояние человека в нем, но не желая признаться в этом и не довольствуясь им, он агрессивно нападает на все прежнее развитие нашего духа, объявляя его заблуждением и ложью...Открытое общество как цивилизация  - это сциентизм и технократизм, ноосфера и космизм, «компью-терра», взятые в контексте социальных отношений... Современное образование сугубо теоретическое, научно-техническое и в этом качестве является одной из причин переживаемого человеком эколого-антропологического кризиса...Культурологическая онтогносеология - это учение о бытии искусственного, когда оно поглащает естественное...Таким образом, если посмотреть на когнитологию как явление несколько глубже, чем принято, то это и не «логия» (изначально), и не познание (теперь). Это процессы математического цифрового моделирования сущего и становления на их основе искусственной постчеловеческой реальности»(с. 159, 172, 210, 224, 339, 153, 460). 

Я тоже, как и В.А. Кутырев, философ техники. Однако в ряде своих работ я старался показать, что дело не просто в технике, а скорее в характерном для современности типе социальности и культуры[1]. В отношении же человека еще Хайдеггер в статье «Вопрос о технике» утверждал, что человек не стоит над техникой, последняя выступает как его бытие. Действительно, в XVI-XVII вв. техника  концептуализируется как условие социальности культуры Нового времени. Начиная с этого периода, социальная жизнь все больше начинает пониматься, как изучение законов природы (при этом и сам человек и общество тоже понимались как природные явления), обнаружение ее практических эффектов, создание в инженерии механизмов и машин, реализующих законы природы, удовлетворение на основе достижений естественных наук и инженерии растущих потребностей человека.

Просвещение не только развивает это новое мировоззрение, но и создает условия для распространения его в жизнь. В качестве условия социальности Нового времени техника воспроизводится, развивается и поддерживается всеми основными институтами общества - государством, образованием, производством, потреблением и др. На их основе складывается то, что можно назвать техногенной цивилизацией и «технократическим дискурсом». До тех пор пока мы будем думать, что техника - это самое главное, мы будем и дальше способствовать углублению кризиса нашей цивилизации. Любой социум и культура предполагают технику, но не определяются полностью последней.

С точки зрения В.А. Кутырева, техника как искусственное убивает и вытесняет все естественное - природу, культуру, человека. Но так ли это на самом деле? Если поглядеть на современную технику с точки зрения модальности «искусственное», то перед нами деятельность (ученых, инженеров, пользователей), которые замышляют технику, реализуют замышленное, эксплуатируют технику. Но если сменить модальность, взяв категорию «естественное», то можно понять технику (так же как и человека) иначе. Техника тогда выступает как форма социальной жизни, а человек как техника. Действительно, в лице инженера и технолога техника приобретает сознание, борется за социальную территорию и ресурсы, замышляется, создается, снимается с производства или использования, участвует в конкуренции и т.п. (ср. с широко распространенными сегодня идеями техноценоза).  Поддержанная социальными институтами, техника  обладает «социальным телом».

            Соответственно и человек в техногенной цивилизации обладает социальным, «техногенным телом». Он движется со скоростью автомобиля или самолета, его способности определяются техническими средствами (память - компьютером, длительность светового дня - электрическим освещением и прочее), технические сети (канализация, электричество, мобильная связь и т.д.) составляют его продолжение. Можно пойти и дальше, рассмотрев симбиоз техники и человека. Антропологическим телом техники выступает человек (инженер, технолог, пользователь) при условии, что он сам становится техникой. Одним из социальных тел человека выступает техника, которая превращается в форму социальной жизни. Но хочу, чтобы меня поняли правильно: человек - это не только техника, он кентавр - и техника и животное, социальный индивид, личность.

Хотя В.А. Кутырев все время подчеркивает, что техника разрушает человека, человек у него какой-то странный, по сути, не включенный в технику. Это обычный православно понимаемый индивид, обладающий телом, душой и духом. Недостаточно утверждать, что техника и человек несовместимы, нужно это показать. Напротив, человек в одной из своих ипостасей представляет собой технику, а несовместимость, но чего-то другого, проистекает из характера нашей цивилизации, поставившей все на естествознание, истолковывающей благо и счастье как удовлетворение  потребностей техническим путем.      

Теперь о понимании социального действия. В.А. Кутырев удивительным образом соединяет в себе марксиста и воинствующего миссионера. Как марксист-философ он призывает к преобразованию мира и обновлению философии, как миссионер  - к обращению в Веру и опоре на Бога.

«Призывают к переосмыслению роли философии, но так, чтобы приспособиться к отрицающим ее тенденциям. Главное - сохранить спокойствие и удобства. Обстоятельства же требуют критики и борьбы. Сопротивления...Кто не любит Землю, пусть уходит в виртуальный мир, но не тащит туда других людей. Все это требует радикального консервативного поворота в общественном мнении...Духовным ядром такого поворота должен стать союз философии с религией ради борьбы с произволом=свободой новационного научного разума... Надо соглашаться с необходимостью великого консервативного поворота всей философии при условии, что она еще хочет остаться собственно человеческой...Наряду с Гете и Хайдеггером как очевидными носителями феноменологической картины мира, в фундамент консервативного философствования надо включить, по-видимому, ницшеанство и русскую философскую традицию от славянофилов, В. Соловьева до Л. Шестова и А.Ф. Лосева» (с. 130, 133, 200, 474).

Врагами консервативной философии у Кутырева оказывается вся остальная философия; особенно он не одобряет современную методологию, философию науки, синергетику, культурологию, когнитивные науки. Здесь стоит отметить также, не совсем корректное и правильное, но вполне в духе философа-политика истолкование автором работ других философов. На первый взгляд, Кутырев излагает их взгляды вполне объективно. Но при более внимательном анализе нетрудно заметить одностороннюю, под свою задачу, интерпретацию. Например, нужно совсем уж не понимать М. Бахтина, чтобы утверждать, что «самой фундаментальной и авторитетной попыткой устранить Дух из сферы гуманистики несомненно является традиция диалогизма, идущая от М.М. Бахтина...Духовное опять сводится к мыслительному, понимание к объяснению, в пределе, к программированию» (с. 97).[2] Трудно представить что-нибудь более противоположное взглядам М. Бахтина. А как Кутырев «разделывает» культурологию! «Не культурология обслуживает, исследует культуру, помогая понять ее содержание и смысл, ход и тенденции развития, а культура «прилагается» к развитию теории о ней - к культурологии. Культурология первична, культура вторична. Все тоже оборачивание мира с ног на голову: сначала информация, потом жизнь. Природа, рожденное, а не изобретенное, уходя у нас из-под ног, уносит с собой и живую культуру, оставляя один на один с «логиями», с теоретическим разумом» (с. 155).  

Я решительно не узнаю здесь культурологию. Вероятно, В.А. Кутырев думает, что не человек, а Бог создал культуру. Никто не отрицает естественного плана культуры, в которой много чего складывается помимо наших замыслов, но ведь в культуру вносит вклад и сам человек, причем именно своими действиями, «логиями» и теоретическим разумом. Особенность социальной и культурной реальности - именно в этой диалектике «искусственного - естественного».

Мои собственные представления о социальном действии в отношении техники существенно отличаются от представлений автора книги. Уже Платон, обсуждая, как можно управлять своей жизнью и достигать состояния блаженства (спасения), говорил, что в кризисных ситуациях человек должен останавливаться и начинать продумывать свою жизнь заново. Следующее положение, сформулированное впервые, пожалуй, св. Августином, таково: нужно отказываться от достигнутой свободы, если она не отвечает нашим высшим ценностям и разрушает жизнь (это положение разделяет и автор книги). Но только в наше время вышли на понимание того, что критерии правильной жизни устанавливаются обществом в ходе диалогов, совместных обсуждений и дел. То же самое и в отношении техники: притормозить технический прогресс, чтобы продумать заново всю ситуацию, отказаться от направлений развития техники, угрожающим жизни и высшим ценностям человека (одновременно пересматривая их), начать в обществе широкое обсуждение правильной жизни и того, какое место в ней должно отводиться технике.     

Однако как можно пойти против существующей техники, если она не только обеспечивает все наше благосостояние, но и стала органическим моментом социальной жизни, если современный человек сформирован в лоне техники, сам отчасти техника? Но ведь человек, как уже отмечалось, является не только техникой, но также и «общественным животным», и социальным индивидом, и латентной или полноценной личностью. Во всех этих качествах он ведет себя уже не как техника, а именно как человек. Более того, в эпохи кризиса культуры и становления новой цивилизации действия и поступки человека принципиально нетехничны, они обусловлены общением с другими людьми и экзистенциальными манифестациями общества и самой личности.

Здесь недостаточно одних только знаний о природе и сущности техники, тем более что эти знания частичны. Техника является сверхсложной органической системой. Хотя в нее встроены искусственные механизмы (например, формы осознания и системы социального воздействия), думать, что с их помощью можно управлять или просто контролируемо влиять на техническое развитие, было бы наивным. По сути, решение состояло бы в том, чтобы поменять наш тип цивилизации на другой, более осмысленный и безопасный. Но цивилизация не объект демиургических действий, да и где взять нужного демиурга? Проблематичными являются даже более простые усилия, например, направленные на преобразование отдельных социальных институтов. Надежда, как всегда, на отдельную личность и общее изменение сознания.

            В ситуации перехода и противоположных тенденций, с чем мы имеем дело в настоящее время, нельзя с полной уверенностью предсказать, какая тенденция победит. Тем не менее, мы, конечно, можем, строя схемы, предполагать, куда идут социальные изменения или, другой вариант, поддерживать определенные тенденции в силу наших предпочтений и ценностей. Иначе говоря, с одной стороны, нужно принимать многообразие социальных практик, создавая условия для их нормальной жизни и коммуникации, но, с другой, каждый из нас (в качестве социального субъекта) может способствовать вполне определенной тенденции, работать не на все системы, а на определенную, блокировать одни социальные тенденции и конституировать другие.

Проблема заключается и в том, что цивилизация как объект изучения - это вид социальной природы, имеющей свою специфику. В «социальную природу» отмечалось, делает вклад сам человек, его деятельность и проекты, но то, что складывается в результате его усилий, часто уже мало от него зависит, живет по своим законам (вспомним идею «постава» М.Хайдеггера). Социальная природа - это «кентавр-система», то есть искусственно-естественный феномен. Кроме того, социальная реальность представляет собой особую форму жизни: социальные образования (государства, институты, сообщества, корпорации и пр.) могут быть рассмотрены как организмы и популяции в среде, ведущие борьбу друг с другом за существование.

Наши социальные действия тогда эффективны, когда мы можем хотя бы отчасти обозревать и контролировать свои действия и их последствия (поэтому, кстати, сегодня региональные решения часто на порядок эффективнее федеральных). А знания, полученные в наших исследованиях, должны корректироваться в ходе общения и диалога с другими мыслителями и заинтересованными лицами, имеющими другое видение, другое понимание решения тех же самых проблем.    

            И дело здесь не просто в диалогах и коммуникации. А в том, что в переходные эпохи именно в обществе и сообществах аккумулируется и проносится социальная жизнь; здесь же происходит ее трансформация. В свою очередь, общество и сообщества представляют собой, с одной стороны, живые коллективы (традиционные или вновь складывающиеся), которые стремятся продолжать и возобновлять жизнь в новых условиях, с другой стороны,  это общение, где каждый выступает как носитель всей социальности, где вырабатываются судьбоносные решения и складывается новое видение и понимание.

            Вот и В.А. Кутырев предъявляет нам свое видение и понимание современной ситуации. Это его право и миссия как философа. Наша же задача - внимательно отнестись к его взглядам, продумать их, что я и постарался сделать. 

[1] См. Розин В.М. Философия техники. М., 2001.

[2] Ср.: "Науки о духе, - пишет М. Бахтин, - предмет - не один, а два "духа" (изучаемый и изучающий, которые не должны сливаться в один дух). Настоящим предметом является взаимоотношение и взаимодействие "духов". (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979).