Статья посвящена концептуализации понятия «политической экспертизы», анализу ее генезиса и когнитивных возможностей. Автор приходит к выводу о том, что экспертиза является необходимым элементом управления. Особое внимание уделяется понятию и сущности политической экспертизы, показана ее связь с принятием политических решений. В то же время политическая экспертиза - часть прикладного политического анализа. В статье также рассматривается специфика и роль экспертной деятельности в международных отношениях. Выводы авторы наглядно демонстрируются на примере российско-американских отношений.

The article is devoted to the problem of conceptualization of the "political expertise", the analysis of its genesis and cognitive potential. The author comes to the conclusion, that expertise is a necessary element of government. The special attention is regarded to the concept and essence of the political expertise in its connection with the political decision-making. At the same time, the political expertise is an obligatory part of the applied political analysis. Special attention in this article is paid to the specific features and the role of the expert activity in international relations. The conclusions are illustrated on the example of the Russian-American relations.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: политическая экспертиза, метод экспертных оценок, управление, принятие политического решения, политический профессионализм, национально-государственная парадигма, российско-американские отношения.

KEYWORDS: Political expertise, the method of expert evaluation, government, political decision-making, political professionalism ( competence), nation-state paradigm, Russian-American relations.

Один из основателей новой междисциплинарной науки экспертологии Ю.В. Сидельников определяет экспертизу как «оценочно-аналитическую деятельность, выполняемую с привлечением экспертов для анализа и (или) оценки объектов экспертизы [Сидельников 1997, 123]. Аналогичные определения даются и другими исследователями. Экспертиза - это исследование специалистом (экспертом) тех или иных сторон жизни общества, требующее специальных научных знаний и опыта для получения необходимой информации об изучаемом предмете, с целью выявления проблемы, интересующей субъект управления. Существует большое разнообразие экспертиз: внутренней и внешней политики, экономическая и социально-политическая, экологическая и военная, осуществляемых в различных сферах жизни общества. Каждой из них присущи свои методы получения, обработки и доставки информации, а при необходимости используются методы других наук. Однако сущность и характер экспертизы, ее название (социально-экономическая, политическая, научно-техническая, экологическая, военная), обусловливается не только и не столько методами, сколько целью, предметом и объектом исследования.

Для какой цели организуется процесс изучения того или иного аспекта жизнедеятельности? Для получения о нем достоверной информации. Для этого используют экспертный опрос - один из наиболее информативных способов изучения и получения данных, выявления и измерения основных тенденций и базовых характеристик, новых явлений и проблем социальной действительности. Это один из способов получения первичной информации, достигаемой путем постановки вопросов к экспертам (в устной или письменной форме). Метод экспертных оценок обычно понимается как разновидность опроса экспертов, обеспечивающего получение специфической информации, которая существенно дополняет другие разновидности способов сбора информации. Но функция эксперта в качестве источника эмпирических данных является не единственной. По мнению Е.В. Масленникова, политический эксперт чаще всего выполняет троякого рода функции:

- в силу своего высокого профессионализма, хорошей научной подготовки и наличия опыта он выступает как источник уникальной информации;

- это позволяет ему глубже проникать в суть исследуемых явлений и процессов, характеризовать объекты, проблемы, события, принятие решений, осуществлять их оценку;

- политические эксперты, будучи уникальными носителями (источниками) специальной информации, творцами идей и предложений, способствуют разрешению возникающих политических проблем, идентифицируют и квалифицируют их с позиции настоящего и будущего [Масленников, 2001, 6].

Иными словами, в самом общем виде под экспертизой принято понимать процесс исследования и оценки какого-либо вопроса, требующего специальных знаний, с целью получения необходимой достоверной информации для формирования мотивированного и профессионального заключения (положительного или отрицательного), выработки рекомендаций для принятий квалифицированно обоснованного управленческого решения. Экспертиза - это необходимый элемент управления. Она представляет собой совокупность соответствующих принципов и норм, систему отношений, регулирующих взаимодействия экспертов, заказчика и экспертов, весь экспертный процесс.

Политическая экспертиза представляет одну из системных разновидностей экспертизы (наряду с научно-технической, экологической и т.д.). Основным объектом политической экспертизы является существующая в той или иной сфере жизни общества политическая ситуация (в целом или в отдельных ее аспектах и проблемных составляющих). Исходя из ее предметного поля и функций, политическую экспертизу в общем виде можно рассмотреть как социальную институцию (и форму профессиональной и управленческой деятельности), призванную обеспечить властные управленческие органы аналитической информацией и практическими рекомендациями, позволяющими максимально учесть и снизить возможные риски в процессе принятия конкретных политических решений, при реализации общего курса внутренней и внешней политики государства.

 «Политическая экспертиза» - понятие гибридного происхождения, которое представляет собой одну из разновидностей междисциплинарных связей. Различные области знания рассматривают один и тот же объект с разных сторон и позиций. В процессе гибридизации происходит взаимопроникновение отдельных элементов наук, в результате чего появляется новое направление исследований. «Если провести скрещивание каждой из двенадцати основных социальных наук, - пишет профессор Калифорнийского университета и директор Национального центра исследований Франции М. Доган, - то теоретически можно получить сетку, рассеченную на 144 квадрата. Некоторые из них останутся пустыми, но более ¾ окажутся заполненными гибридными отраслями научного знания, пользующимися определенной автономией. От этих гибридных специальностей, в свою очередь, отпочковываются новые отростки, которые во втором поколении дают еще большее число гибридов» [Доган 1999, 125-126].

Как известно, социологический анализ предполагает использование разнообразных методов, в результате которого обнаруживают себя разнообразные проблемы, связанные с укреплением (или разрушением) существующего строя, повышением имиджа политической власти и государства и др., то есть проблемы политические. В силу этого экспертный анализ приобретает политический характер, который позволяет раскрыть проблему содержательно и профессионально лишь с использованием политологических знаний и политологических методов исследования. Произошла гибридизация социологического и политического знания. В социологическую по своей сути экспертизу проникает политика, политическое знание. Это позволяет осмыслить не только содержание исследуемого объекта, но и проникнуть в его суть, определить социально-политическую направленность возникших проблем и принимаемых по этому поводу политических решений. Вот почему подобного рода экспертиза становится политической экспертизой, свидетельствующей о возникновении нового гибридного явления. Политическая наука сплошь состоит из гибридных понятий и направлений. Хорошо ли это? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Хорошо, ибо это наглядно иллюстрирует всепроникающий характер политики и политического, однако при этом порой ускользает предмет политической науки, что затрудняет понять многие политические явления. Опираясь на многочисленные источники, М. Доган составил перечень двух сотен понятий, привлеченных в политическую науку. Оказывается, что Карл Маркс и М. Вебер относятся к тем ученым, которые больше других применяли в своих исследованиях гибридизацию отдельных отраслей знания. С ними может быть сравним лишь Аристотель. В ХХ в. Ч. Алмонд и Т. Парсонс тоже ввели в научный оборот много новшеств. Большая часть современных ученых, занимающих верхние ступени в иерархической пирамиде политической науки, работают в гибридных субдисциплинах. [Доган 1999, 114-141].

При определении понятия «политическая экспертиза» некоторые отечественные и зарубежные ученые - политологи рассматривают в качестве ее важнейших составляющих:

- наличие чисто политической ситуации, возникшей в политической сфере;

- использование чисто политических методов исследования, осуществляемого с целью получения необходимой политической информации;

- выработку и принятие политических решений на основе полученной политической информации [Симонов 2002].

В связи с этим возникает ряд вопросов, которые нуждаются в критическом осмыслении и уточнении. При таком подходе политическая экспертиза прочно увязывается с политической сферой деятельности. Она результат последовательного использования совокупности политических методов исследования, осуществляемого с целью получения достоверной информации, необходимой для принятия политических решений. Подобное толкование политической экспертизы по нашему мнению существенно сужает экспертное поле и ограничивает ее когнитивные возможности. В самом деле, разве в экономической, научно-технической, экологической сферах жизни общества не может возникнуть политическая ситуация? Возможна ли политическая экспертиза, если при этом используются иные методы помимо политических?

Политическая экспертиза призвана способствовать глубокому и всестороннему изучению исследуемого объекта с целью получения необходимой информации, позволяющей субъекту управления принять соответствующее решение для достижения поставленной цели при наименьшей затрате сил, средств и времени. Если учесть органическую взаимосвязь всех сторон жизни общества и всепроникающий характер политики (при определенных условиях любой вопрос может приобрести политический характер), то очевидно, что политические проблемы могут возникать и в экономической, и в социальной, и в экологической и т.п. сферах общественной жизни. Для изучения подобных проблемных ситуаций потребуются не только чисто экономические методы. Изучение различных сторон жизни общества и появления в них проблемных ситуаций - процесс сложный и взаимосвязанный. А мы порой пытаемся упростить процессы, разложить по полочкам не только все составляющие изучаемого объекта, но и ранжировать исследовательские методы. Сложность познания любого анализируемого объекта, предмета - в умении вычленить возникшую проблему, определить ее характер и преследуемую цель, чтобы на основе достоверной, комплексной информации адекватно оценить сложившуюся ситуацию и принять оптимальное политическое решение. И только на этой основе можно более или менее правильно оценить, какие составляющие исследуемого процесса оказались наиболее эффективными в ходе исследования.

Вместе с тем политическая экспертиза является не только источником получения достоверной информации, требующей специальной подготовки и наличия профессиональных знаний, она является также важнейшей составляющей управленческого процесса. Экспертиза, политическая экспертиза, управление представляют собой единый целостный процесс, который трудно представить без экспертной деятельности, получающей свое завершение принятием управленческого решения, а затем и его реализацией. В силу этого управление без экспертного анализа и оценки выявленной проблемы превращается в декларативные призывы. Оно лишено конкретных, обоснованных путей и способов разрешения проблемных ситуаций. Общие призывы разве что пригодны при проведении сомнительных пиаркомпаний и формирования ложного имиджа. Они извращают управленческую деятельность. Экспертиза, не получившая своего воплощения в управленческом решении, повисает в воздухе, остается за пределами управления. Она превращается в способ, фиксирующий то или иное явление, но не является инструментом разрешения возникающих проблем. Политической она становится не потому, что в процессе исследования использовались те или иные методы, главным образом политические, она становится таковой благодаря преследуемой цели осуществляемой экспертизы, принятому управленческому, политическому решению, отвечающему интересам большинства граждан. Понятно, что политическая экспертиза не существует иначе, как в органической связи с управлением, политическим управлением. Поэтому важно при определении политической экспертизы не столько то, какие методы использовались при ее осуществлении, сколько то, позволяют ли они субъекту управления принимать политические решения, отвечающие интересам государства и общества, укрепления существующих общественных отношений, лояльности граждан к политической власти, росту имиджа субъекта управления, государства и страны.

При рассмотрении экспертно-политической аналитики, на наш взгляд, следует обращать внимание на ту роль, которую выполняет каждый субъект политического управления. И дело не только в том, что он формирует задание для осуществления экспертизы. А в том, что результаты, выводы и предложения оцениваются субъектом политического управления. А это трудно себе представить без глубокого знания экспертируемых проблем и процессов. Только на этой основе возможно компетентное управленческое решение, которое чаще всего не бывает копией рекомендаций, сделанных экспертами. Поэтому экспертная деятельность завершается принятием субъектом политического управления управленческого решения, которое становится основой практической деятельности больших коллективов. Без этого полученная информация в процессе (в результате) экспертизы повисает в воздухе. В связи с этим оценка результатов экспертизы субъектом управления является важнейшей составной частью экспертного процесса. Более того, субъекту политического управления приходится представлять и отстаивать свои проекты в Верховных органах представительской Власти, опровергать лоббистские «атаки», анализировать их проекты, доказывая преимущество «своих» проектов. Наглядным подтверждением сказанному является плодотворная активная реформаторская деятельность Петра Аркадьевича Столыпина на посту Председателя Совета Министров предреволюционной России [Столыпин 1991].

Иными словами, политическая экспертиза в зависимости от темы, проблемы и преследуемой цели анализа выступает как относительно самостоятельная технология, способ прикладного исследования. Политическая экспертиза, по мнению профессора Дегтярева А.А., представляет практически-прикладной политический анализ, основной целью которого является «не построение стройной и обоснованной теории и не сбор массива данных, а способы оценки и решения общественной проблемы для конкретного заказчика - как правило, одного из политических авторов» [Дегтярев 2004, 156].

Однако если центральное функционально-ролевое и содержательное ядро политической экспертизы совмещается с практически прикладным аспектом политического анализа, то в своем полном формате она соотносится со всей предметной областью политического процесса. То есть в известной степени включает в себя теоретико-фундаментальную аналитику, сосредоточенную на исследовании основополагающих концептов политической сферы, а также инструментально-экспериментальную аналитику, сконцентрированную на методах получения и обработки первичной информации о конкретных политических ситуациях.

На совпадение предметных полей политической экспертизы и политического анализа указывает и терминологическое определение профессора Питсбургского университета У. Данна, по мнению которого политический анализ есть «интеллектуальная и практическая деятельность по созданию, критической оценке и обмену знаниями «о» и «в» процессе принятия решений» [Данн 1994, 29]. В другом месте своей монографии он дополняет данную формулировку, определяя политический анализ как прикладную социальную дисциплину, «в которой применяются многообразные методы исследования..., с тем, чтобы производить информацию, критически оценивать и обмениваться ею, в практически-политическом отношении» [Данн 1994, 84]. На основополагающее значение теоретико-фундаментальных исследований в содержательной структуре политического анализа указывает также Р.Даль [Даль 2003, 7-20].

В отечественной политологии наиболее комплексное определение прикладного политического анализа, на наш взгляд, принадлежит А.А. Дегтяреву. Который считает, что «прикладной политический анализ есть политико-управленческая наука, предполагающая интегративно-синтетическое использование мультидисплинарной системы знаний и ориентированная на разработку общих принципов и специальных методов моделирования, диагностики, прогнозирования проблемно-политических ситуаций и формулирование практических рекомендаций при подготовке, принятии и реализации публичных решений» [Дегтярев 2004, 158].

Следовательно, в широком смысле политическая экспертиза в какой-то мере совпадает с политическим анализом в целом. Но, различая два «формата» политической экспертизы, следует учитывать известную условность подобного разделения, поскольку границы являются достаточно размытыми между отдельными предметными областями самого политического анализа, а, следовательно, и между различными структурными модификациями политической экспертизы. Эмпирическое исследование может сопровождать решение практической политической задачи (прикладной аспект), иметь теоретическую составляющую. Взаимопроницаемы также ролевые позиции и функциональные задачи политического анализа.

Делимитация основных системных параметров политической экспертизы существенным образом осложняется и экспансией в ее пределы других профессиональных сфер (аналитическая журналистика, пиар-технологии и т.д.), связанных с политикой. Как резонно замечает А.А.Дегтярев: «К цеху ‘политических аналитиков' относят себя телеобозреватели и колумнисты газет, имиджмейкеры и избирательные технологи, и многие другие» [Дегтярев 2004, 154]. Нарастающий вал политической аналитики такого рода вызывает целый ряд вопросов. «Чьим диагнозам и прогнозам можно доверять, а чьим нет? Что должно находиться в основании политического анализа: журналистское чутье, научные знания или опыт эксперта?... Существуют ли в зарубежной и российской политической аналитике свои направления и «школы», или же эта отрасль остается в методологическом смысле «кустарным промыслом», а в плане общественной ценности - «искусством мистификаций и манипуляций», обслуживающим интересы элитных групп и бюрократии?» [Дегтярев 2004, 154].

Ответы на эти вопросы далеко не очевидны и не однозначны в силу сложности и многофакторности политического процесса и социальной реальности, которые выступают объектом политического анализа. Очевидную ограниченность такого политического знания академик Н. Моисеев определял как «эмпирические обобщения». По мнению Н. А. Косолапова, политика - это не управление, или политика - это регулирование макросоциальных отношений с задачей управления ими, но в условиях, когда для осуществления реального управления нет либо ясных целей и согласия о них, либо необходимых знаний и технологий, либо практических возможностей. Либо всего перечисленного, вместе взятого» [Косолапов 1994, 128-129]. Констатация Н.А.Косолапова, быть может, выглядит излишне критичной. Однако именно политическая экспертиза способна проиллюстрировать ее правоту достаточно наглядным образом.

Действительно, любое крупное политическое решение чревато огромным множеством последствий, аналитически взвесить и учесть которые не представляется возможным хотя бы потому, что такая процедура предполагает определение точного «веса» каждого задействованного фактора и фиксацию его позиции в системе внутренних взаимообусловленностей изучаемого объекта. Однако подобная формализация невозможна по определению: точного «веса» и жестко фиксированной системной позиции просто не существует. Они представляют размытые неопределенные величины, пульсирующие (зачастую в широких пределах) в зависимости от направления развития ситуации.

Принято выделять три класса внутренней детерминации различных процессов и явлений: «однозначная детерминация, когда данная причина неизменно влечет за собой одно и то же следствие; многозначная, или вероятностная детерминация, когда одна и та же причина, с той или иной вероятностью может давать разные следствия (т.е. одна причина - диапазон следствий); и много-многозначная, когда одна причина может порождать различные следствия, но одно и то же следствие может порождаться многими причинами» [Косолапов 1994, 21-22].

Политическая аналитика в большинстве случаев имеет дело с третьим (много-многозначным) вариантом причинно-следственных взаимообусловленностей. Однако выбор конкретного варианта действий (как и ответственность за него) остается за государственным деятелем, даже когда используется коллегиальный способ принятия политического решения. Можно только предположить, сколь многообразны и противоречивы по своим выводам и рекомендациям были экспертные разработки, выполненные в различных ведомственных и независимых аналитико-консультационных центрах США по проблеме Ирака в период подготовки военной кампании, как различались прогностические сценарии развития политической ситуации в случае американской оккупации этой страны и насколько сложным было положение президентской администрации, к которой стекалась данная аналитика.

Тем самым вопрос «Чьим диагнозам и прогнозам можно верить, а чьим нет?» оказывается подвешенным даже при полном исключении аналитической «кустарщины» и дилетантства. Между тем далеко не прост и вопрос о последних, поскольку известную специфику зачастую демонстрирует личностная «технология» экспертного исследования. Предельная сложность и открытость многих социальных проблем, нуждающихся в политической экспертизе, а также невозможность жесткой математической формализации их системных параметров, что с середины 80-х годов предопределило весьма скромные успехи политического моделирования и спад модельных исследований и зачастую обусловливало повышенную роль интуиции в работе эксперта. В связи с этим М.А. Хрусталев даже выделил особый тип политического аналитика, обозначенный им как эксперт-интуитивист, отличающийся высокими прогностическими способностями [Богатуров 2003, 94]. В этом отношении политическая экспертиза в полной мере демонстрирует «родовые черты» обществознания, зафиксированные еще представителями неокантианства (В. Виндельбандом, Г. Риккертом). По их мнению науки общественно-гуманитарного цикла (обозначенные ими как идеографические, т.е.фиксирующие индивидуальное и неповторимое) в отличие от наук о природе (номотетических), не способны зафиксировать в своей предметной области общие закономерности и вынуждены ограничиваться приблизительным знанием (фиксацией индивидуального) [Риккерт 1904, 260-261, 444-445].

В то же время доминирование интуитивного начала способно окончательно вывести политическую экспертизу за рамки науки в область «практического искусства», что нередко демонстрируют даже некоторые известные российские аналитики. В этом случае известное оправдание получает «инфильтрация» элементов публицистики, пиара и т. д. в сферу политической аналитики, когда теряются четкие критерии, позволяющие отделить одну область политической деятельности от другой. Тем более что и политическая аналитика не упускает возможности обратиться к электронным и печатным СМИ, не брезгает пиаром, участвует в предвыборных кампаниях и т.д.

Впрочем, уже сама позиция политической экспертизы в структуре политико-управленческого цикла (инкорпорированность аппаратной ее части в систему государственных институтов) позволяют определенным образом дистанцировать ее от научного сообщества. Иными словами, речь идет о двух пересекающихся, но разных социальных институтах и профессиональных прослойках. В области политического анализа (как одной из отраслевых дисциплин обществознания) работает множество специалистов, не имеющих отношение к политической экспертизе. Соответственно, множество аналитиков не связано с исследовательскими разработками. Одновременно ряд профессионалов вполне успешно совмещает науку с экспертной деятельностью и может с полным основанием быть причислен сразу к обоим сообществам (к примеру, Т.А. Алексеева, А.Д. Богатуров, А.А. Дегтярев, Б.Г. Капустин, А.А. Косолапов, М.М. Лебедева, Б.Г. Литвак, Е.В. Маркова, Л.А. Панкова, А.М. Петровский, И.Г. Тюлин - этот список легко продолжить).

Профессионализм в политике - явление сложное и многогранное. Это результирующая многих слагаемых совокупного знания и политического опыта, позволяющая проникать в суть исследуемых явлений, выявлять существующие и возникающие проблемы, определять возможные пути и способы их решения.

Политический профессионализм можно условно разделить на государственно-административный и общественно-политический.

Первый из них в большей мере связан с деятельностью институтов государственной власти, тогда как второй, в большей мере, связан с деятельностью партийных и общественных организаций, их лидеров, с институтом гражданского общества. Как лица, не обладающие необходимыми знаниями и информацией, но принимающие общественные решения, так и решения, принятые большинством, не могут быть гарантом высококачественного решения сложных проблем политической жизни общества.

Совершенствование системы государственного и политического управления следует осуществлять таким образом, чтобы оно соответствовало уровню разработки новейших технологий, в том числе и экспертных технологий, используемых при оценке той или иной ситуации.

Профессионализм политической экспертизы, как гибридное явление, предполагает не только глубокое знание социологии, но и политологии, политической философии и других наук.

Перечисленные особенности экспертизы в значительной степени определяют ее роль и место в политическом процессе. Это место достаточно устойчиво, а ее роль заметна. Как замечает Г.Киссинджер: «Интеллектуала редко можно встретить на высшем уровне принятия решений. Обычно его роль - консультативная. Его привлекают в качестве специалиста, чей совет объединяется с рекомендациями других профессионалов, и считается, что политик интуитивно способен выбрать верную амальгаму из «теоретических» и «практических» советов». Цит. по: [Макарычев 1994, 41-42]

Управленческих решений принимается (равно как и проводится разнообразных экспертиз) великое множество, и каждое из них представляет собой нечто уникальное (я бы сказал, эксклюзивное) явление. Их специфика и особенности чрезвычайно разнообразны, тем более, если они осуществляются в различных сферах общественной жизни, тогда как по форме они имеют между собой много общего. Ординарные управленческие решения, принимаемые в процессе повседневной жизни, имеют много общего, как по форме, так и по способу получения информации. Они однотипны. Однако в зависимости от сферы общественной жизни и управления экспертиза существенно изменяется по своему характеру, содержанию и направленности управленческой деятельности. Так, например, и экспертиза, и управленческая деятельность в сфере международных отношений несколько иная, чем в хозяйственной и политической жизни внутри страны. В международной жизни управленческие решения распространяются на дипломатов, но не на объект их деятельности, ибо он функционирует за пределами государства.

В международных отношениях экспертная деятельность сосредоточивается, прежде всего на анализе изменяющихся отношений, на изучении опыта, необходимых документов, позиций и выступлений государственных деятелей и дипломатов с целью осмысления сложившейся ситуации, определения позиции и выбора путей разрешения возникающих проблем с учетов интересов своей страны. Эти различия еще более разительны, когда речь идет об управленческой деятельности и экспертизе, связанных, например, с освоением космоса и другими весьма сложными проблемами.

Принятие управленческого решения всегда трудоемкое и ответственное действие, требующее богатых интеллектуальных способностей, наличия разносторонней информации, знания различных позиций, учета многообразия интересов, подводных течений и возможных неожиданностей. Оно требует от субъекта управления незаурядной воли, умения воспринимать поток разнообразной информации, выявлять важное, существенное и отличать его от второстепенного, находить главное, что позволит ему, приняв квалифицированное решение, достичь поставленных целей.

Но одно дело - управление внутренними делами государства и страны, другое дело управление в системе международных отношений. В последнем случае управление приобретает более сложный, можно сказать, глобальный и в то же время ограниченный характер.

В этих условиях управление выполняет двоякого рода функцию прямого и опосредованного характера. Все управленческие решения федеральных органов власти Российской Федерации обязательны для всех, в том числе и для дипломатического корпуса, т.е. имеют прямое действие - все российские дипломаты призваны не только неукоснительно их соблюдать, но и учитывать в своей работе. В этих условиях управленческие решения российского субъекта управления достигают границ своей применимости и компетентности. Одновременно из прямого своего воздействия на дипломатический корпус они перерастают в опосредованное, направляющее воздействие, когда российские дипломатические работники всю свою деятельность в разных странах подчиняют интересам своей страны, поиску путей, способов и форм, способствующих росту ее авторитета, могущества и процветания. В таком случае управленческое решение приобретает ориентировочный, рекомендательный, направляющий характер, ибо оно достигает пределов своей применимости.  

Итак, даже максимально компетентная и методологически профессиональная политическая экспертиза оказывается существенно ограниченной по своим эвристическим и функциональным возможностям. Вместе с тем существует и системная ограниченность другого рода, связанная с существованием определенной (более или менее жестко заданной) системы базовых координат и ориентиров, которые позволяют «охватить» более широкие (глобальные) процессы политического и государственного управления.

Эту систему можно условно обозначить как национально-государственную парадигму, отражающую национальную социо-политическую, административно-управленческую, географическую, природо-ресурсную, экономическую и т.д. специфику. Данная система координат в значительной степени определяет позицию государства в системе международных отношений, задает критерии оценочной градации других стран по степени их близости/удаленности. С известного ракурса эту «координатную сетку» можно определить как выработанную в сдвоенном процессе стихийного поиска и целенаправленного конструирования систему национальных интересов.

Данная национально-государственная парадигма в значительной степени формирует и определяет русло, в пределах которого и варьируется государственная внутренняя и внешняя политика. Эта же система базовых заданностей ограничивает и возможности политической аналитики, заставляя подчас очень разных экспертов рассматривать многие факты под сходным углом. См. [Хантингтон, 2004], [Бжезинский 2005], [Проект 1997]. Экспертные разработки, «выпадающие из» и противоречащие национально-государственной парадигме, как правило, отфильтровываются на ранних стадиях политико-управленческого цикла принятия решений, не достигая высшего политического руководства. При авторитарных и тоталитарных режимах аналитика такого рода просто не имеет права на существование, а в демократических странах она относится к маргинально-нерелевантной, практически не участвующей в реальном политическом процессе.

Будучи сформированной, национально-государственная концепция характеризуется значительной устойчивостью и способностью сохраняться (воспроизводиться) на протяжении значительных исторических периодов развития государства. Только общесистемная трансформация последнего, фундаментальные политические и социоэкономические сдвиги в состоянии включить процессы глубокой «метаморфизации» национально-государственной парадигмы. Изменения в ней, по сути, представляют поиск и конструирование новой системы национальных интересов, а следовательно, более или менее радикальную перестройку оценочных критериев, по которым фиксируется диспозиция с другими государствами, определяется отношение к внутренним и международным проблемам.

Оценивая сравнительное соотношение национально-государственной концепции и политической экспертизы в политико-управленческом процессе, можно сказать, что аналитике принадлежит дескриптивно-экспликативная (описательно-объяснительная) роль, даже когда экспертные выводы содержат в себе отчетливое прескриптивное (предписывающее) начало. Но данное аналитическое «предписание» (практическая рецептура политического действия), прежде чем сработать спусковым крючком политического решения, должно успешно пройти через «аксиологическое сито» национально-государственной концепции. Именно последняя в конечном счете определяет, как именно следует относиться к той или иной проблеме или ситуации.

Иными словами, даже если с помощью политической экспертизы властью будет достигнуто достаточно комплексное понимание того, что представляет собой политическая проблема или как может развиваться та или иная политическая ситуация, только оценочная процедура данного знания, вынесенная за пределы экспертизы, позволяет определить вектор политического решения [Соловьев 2005, 33-36]

В качестве примера можно в самом общем плане рассмотреть ситуацию с поиском российским политическим руководством оптимального решения по вопросу о «допуске» американских военных баз на территорию Средней Азии осенью 2001 года. Политическая экспертиза данного вопроса должна была учитывать краткосрочные и долгосрочные цели такого присутствия, его возможные масштабы и наиболее вероятные динамические сценарии; наконец, влияние данного фактора на геополитические, социально-экономические и социокультурные позиции России в регионе.

Однако и без такой крайне сложной и в конечном счете неопределенной (многовариантной) по возможным выводам экспертизы политическому руководству было очевидно, что речь шла о территориальном перераспределении удельного системного присутствия мировых держав и достаточно серьезном усилении позиций Америки в ранее малодоступном для нее регионе мира, важном для контроля над Россией и Китаем.

Тем самым центральную роль в принятии определенного решения по данному вопросу должны были играть не данные экспертизы, которые могли только в той или иной степени точности зафиксировать значимость данного плацдарма для США, а следовательно, подтвердить грядущую цепкость в его удержании и долговременность американского военного присутствия в регионе, но понимание политическим руководством России и лично бывшим Президентом В.В. Путиным стратегического соотношения РФ и США как союзников, партнеров, политических конкурентов или антагонистов. По справедливому замечанию А.И. Соловьева, «в силу возложенной на него статусной и неформальной ответственности именно лидер выбирает область решения проблемы, формирует рамочные предпочтения, выдвигает базовые оценочные позиции, которые...и служат мерой обретений и издержек, сопутствующих тому или иному варианту решения» [Соловьев 2005, 35].

В стабильные периоды развития страны такое понимание почти автоматически закладывается национально-государственной парадигмой, наличием четко структурированной оценочной шкалы, определяющей диспозицию с отдельными странами и международными объединениями. Но специфика современной государственной политики России заключается в том, что в транзитном (переходном) состоянии вместе со страной находится и ее национально-государственная концепция международной политики.

Это значит, что по значительному числу актуальных проблем внешней и внутренней политики отсутствует стратегическая определенность, позволяющая давать четкую аксиологическую оценку (позитивно, нейтрально, негативно) всех экспертно вычисляемых последствий различных политических процессов и явлений (в нашем случае - результатов американского военного появления в Средней Азии для России).

При отсутствии такой концепции вся ответственность за принятое решение ложится на высшее политическое руководство, вынужденное в процессе реального политического процесса путем проб и ошибок «нащупывать» контуры новой устойчивой «координатной сетки», соответствующей национально-государственным интересам. Такой политический процесс в известном смысле и есть практическое конструирование парадигмы. В анализируемом нами примере из трех возможных вариантов (имеющих множество промежуточных форм и градаций) политической реакции - отрицательной, нейтральной, положительной - Кремль, как известно, выбрал последнюю, предпочитая закрепить союзнические отношения, несмотря на все достаточно очевидные практические минусы такого решения для России.

Следует, однако, оговорить, что именно в переходные периоды, связанные с деформациями национально-государственной парадигмы, роль политической экспертизы может возрастать, и она становится активной составляющей формируемой системы национальных политических ориентиров. При этом на первый план выходят идеолого-концептуальные разработки (предметная область теоретико-фундаментального политического анализа), которые в иное время выполняют несколько другую функцию в политической экспертизе, уступая центральное место практически-прикладным исследованиям. В этом отношении показательны периоды хрущевской «оттепели» и горбачевской перестройки, с каждым из которых связана ощутимая «концептуализация» и идеологизация экспертного сопровождения государственной политики.

Итак, когнитивные ресурсы политической аналитики обретают форму возможностей: с одной стороны, они ограничены уровнем человеческих знаний о социополитической реальности, а с другой - основными политическими ориентирами сложившейся национально-государственной концепции. Разумеется, оба данных системных «ограничителя» не являются абсолютными, раз и навсегда заданными величинами. Возможности политической аналитики расширяются параллельно росту сферы социогуманитарного знания. Не остается неизменной и система базовых ориентиров национального социума. Однако в каждый конкретный исторический момент и то и другое может быть близко к константе, жестко очерчивающей для аналитики поле возможностей.

Казалось бы, в таких условиях политическая экспертиза обречена на «подчиненное» положение в политико-управленческом цикле. Между тем относительно ее места и роли в политическом процессе, как было сказано выше, мнения специалистов расходятся весьма существенно.

К примеру, среди американских исследователей, анализирующих позиции национальной экспертной системы, вычленяются три основных подхода к оценке значения политической аналитики. Согласно одному, экспертиза занимает изначально подчиненную роль по отношению к органам власти, ограничиваясь информационно-техническим обслуживанием государственных (политических) деятелей. Второй трактует участие экспертов в политическом процессе как конкурентный процесс, борьбу различных аналитических центров и отдельных исследователей за «доступ» к государственной верхушке. Третий интерпретирует роль политической экспертизы с позиции теории «научной элитарности», определяя совокупность аналитиков и консультантов в качестве единого профессионального сообщества, претендующего на значимую роль в политическом процессе [Макарычев 1994, 40].

Очевидно, что первая и последняя трактовки прямо противоречат друг другу, а вторая занимает промежуточное положение, не совмещаясь с крайностями. Однако сравнительный анализ обнаруживает линии пересечения и заметную взаимообусловленность данных интерпретаций. Жесткая конкуренция политической аналитики за влиятельного заказчика (вторая версия), избыточность экспертного предложения и его содержательная противоречивость являются одной из основных причин подчиненного положения аналитики в политическом процессе (первая трактовка).

Но именно такие качества, как подчиненность, избыточность, конкурентность, вынуждают политическую экспертизу внутренне структурироваться, создавая более обширные кластерные образования. Голландский исследователь П. Хаас обозначает их как «эпистемологические» сообщества, т.е. как объединения, возникающие на основе эпистемы - общего пространства знания, определенного способа восприятия и трактовки социальной и политической реальности [Хаас 1992, 3-17].

Однако в политически стабильных государствах в системе государственно-политической власти и ее экспертного сопровождения зачастую возникает состояние, которое немецкий политолог Г.Фогель определяет как «надпартийный национальный консенсус» [Фогель 2003, 92]. В основе такого консенсуса находится национально-государственная концепция, на которую опирается основная масса политиков и экспертов. В этом случае эпистемологические сообщества формируются на основе различий второго порядка, а в своих расхождениях касаются более или менее частных аспектов интерпретации социальной и политической реальности.

Иная ситуация складывается в транзитных обществах, находящихся в процессе жесткой трансформации и деформации политических и социоэкономических институтов. В политически активных странах таких социумов зачастую формируются две или более идеолого-концептуальные платформы, которые в известном смысле могут быть обозначены как варианты общенациональной политической концепции. Но, в отличие от национально-государственных, они являются построениями более низкого системного ранга, поскольку представляют позицию одной из частей общества или его элиты.

Вместе с тем каждая из таких платформ претендует именно на место «центральной» национальной концепции, что и предопределяет их предельно жесткую конкуренцию. Именно поэтому данные платформы и становятся основанием для формирования местных эпистемологических сообществ, различия в интерпретационных подходах которых уходят на максимальную глубину (это расхождения системного порядка в отличие от аналогичных объединений в стабильных социумах).

Отсутствие объединяющей элиту национально-государственной концепции и надпартийного национального консенсуса ведет к структурному раздроблению экспертного сообщества (существенные противоречия обнаруживаются даже в рамках отдельных идеологических платформ), содержательному взаимоотрицанию (а не взаимодополнению) различных сегментов аналитико-консультационного сопровождения государственной власти и, как результат, обусловливает падение авторитета всего экспертного сообщества, закрепляет его исключительно подчиненное положение в структуре политико-управленческого цикла.

Все сказанное в полной мере относится и к нашей стране. Но в отношении нее следует учесть еще одно обстоятельство - значительную сформированность и прочность каркаса национально-государственной концепции советского образца, содержащего в себе элементы многовековых имперских традиций. Система такой исторической разработанности и глубины (укорененности), даже будучи «отмененной» и официально «демонтированной», обладает исключительной воспроизводимостью своих ведущих элементов, фиксируемых в том числе и в деятельности аналитико-экспертного сопровождения государственной власти.

Даже такая государственная катастрофа, как распад Советского Союза, кардинальная трансформация общественно-политического и социально-экономического строя, связанная с решительным разворотом политического курса России, не в состоянии окончательно сломать сложившиеся в советский период экспертно-аналитические подходы.

Высокую степень инерционности политической экспертизы можно, в частности, наблюдать и в области российско-американских отношений (причем с обеих сторон). Конец холодной войны, демонтаж СССР и всей мировой системы социализма, а также особенности российского внешнеполитического курса начала 90-х гг. предполагали кардинальную трансформацию политики США в отношении Российской Федерации и соответствующие перемены в аналитико-консультационном обеспечении американской политической линии.

Между тем значительная часть американского экспертного сообщества по-прежнему оставалась настроенной к России жестко критически (причем как с правой - либеральной, так и левой социал-демократической позиции, что не могло не сказываться на конкретных политических действиях Вашингтона (при том, что тональность личных встреч руководителей двух государств в данный период была подчеркнуто дружественной). См. [Блэкер 1998], [Каротерс 2002], [Трайзман 2002], [Коттрелл, 2002], [Хоффман 2002] В отличие от американской, российская внешнеполитическая концепция действительно претерпела радикальные изменения. И экспертные структуры, обслуживающие политическое руководство, учитывали в своей работе происшедшую трансформацию. Это облегчалось тем, что большая часть данных структур принимала участие в конструировании нового прозападного политического курса.

Однако инерционность экспертного сообщества в полной мере проявилась и в России. Стоило в российско-американских отношениях наметиться первым серьезным противоречиям, как внутренние (ведомственные) аналитические структуры и значительная часть негосударственного экспертного сообщества легко реанимировали элементы старой идеологической концепции, основанной на жесткой критике американского политического курса. См. [Самуйлов 2006, 34-44], [Панарин, 2003].

Антиамериканская составляющая зачастую ощутима даже в выводах прозападно ориентированных российских экспертных структур и аналитиков (таковые, как правило, противопоставляют взвешенную демократическую политику Европы агрессивному империалистическому курсу США). См. [Уткин 2001], [Уткин 2003].

Возвращаясь к оценке места аналитики в структуре политико-управленческого цикла, можно констатировать, что, несмотря на объективную ограниченность своих эвристических возможностей, откровенное нежелание политической элиты делиться своей монополией на властные решения (это явление имеет не российский, но общемировой масштаб) и, наконец, контролирующе-сепарационную работу национально-государственной концепции, политическая экспертиза в настоящее время плотно инкорпорирована в систему политических институтов и демонстрирует тенденцию к постепенному укреплению своих позиций и своей роли в политическом управленческом процессе. Однако данная тенденция фиксируется, прежде всего, при изучении института политической экспертизы в диахронном (историческом) ракурсе. Изучение генезиса и основных векторов исторического развития данного института позволяет не только лучше представить его современное состояние, но и наметить возможные тренды его будущего развития.

Литература

Бжезинский 2005 - Brzezinski Z. The Choice: Global Domination of Global Leadership. Basic Books. N.Y., 2005.

Блэкер 1998 - Blacker C. Russia and the West. The New Russian Foreign Policy. N.Y. 1998.

Богатуров 2003 - Богатуров А.Д.и др. Очерки теории и политического анализа международных отношений. М. 2003.

Даль 2003 - Dahl R. Modern political analysis. Englewood Cliffs. 2003.

Данн 1994 - Dunn W. Public Policy Analysis: An Introduction. Englewood Cliffs, 1994.

Дегтярев 2004 - Дегтярев А.А. Политический анализ как прикладная дисциплина: предметное поле и направления развития //Полис, 2004, №1.

Доган 1999 - Доган М. Политическая наука и другие социальные науки. Политическая наука: Новые направления. М., 1999.

Каротерс 2002 - Carothers Th. The End of the Transition Paradigm// Journal of Democracy. Vol.1, №1, 2002.

Косолапов 1994 - Косолапов Н.А. Политико-психологический анализ социально-территориальных систем. М., 1994.

Коттрелл, 2002 - Cottrell R. .Big Money in the New Russia. The New York Review of Books, June 13, 2002.

Макарычев 1994 - Макарычев А.С. Система внешнеполитического планирования и анализа: опыт США 70-90-х гг. // Мировая экономика и международные отношения. 1994, №12.

Масленников, 2001 - Масленников Е.В. Экспертное знание: Интеграционный подход и его приложение в социологическом исследовании М, Наука, 2001.

Панарин 2003 - Панарин А.С. Искушение глобализмом. М..; Алгоритм, Эксмо, 2003.

Проект 1997 - "The Statement of Guiding Principles, Project for the New American Century". 3 June 1997 - httr://www.newamericancentury.org

Риккерт 1904 - Риккерт Г. Границы естественно-научного образования понятий. Спб, 1904.

Самуйлов 2006 - Самуйлов С.М. Опасная самонадеянность. Свободная мысль. 2006, №3.

Сидельников 1997 - Сидельников Ю.В. Экспертиза: состояние и тенденции развития //Мировая экономика и международные отношения. М., 1997, №2.

Симонов 2002 - Симонов К.В. Политический анализ. М., 2002.

Соловьев 2005 - Соловьев А.И. Колебательно-маятниковый механизм принятия государственных решений: к обоснованию когнитивной модели // Полис, №6, 2005.

Столыпин 1991 - Столыпин П.А. Нам нужна Великая Россия.../ Полн.собр.речей в Государственной думе, и Государственном совете. 1906 - 1911 г.г. - М., 1991.

Трайзман 2002 - Treisman D.Russia Renewed? //Foreign Affairs, Vol.81, № 6 (November/December), 2002.

Уткин 2001 - Уткин А.И. Мировой порядок ХХI века. М., Алгоритм, 2001.

Уткин 2003 - Уткин А.И. Единственная сверхдержава. М., Алгоритм, 2003.

Фогель 2003 - Фогель Г.Консультирование германской внешней политики и отношения с Россией.Pro et contra.,т.8, 2003, №2.

Хоффман 2002 - Hoffman D.E. The Oligarchs: Wealth and Power in the New Russia. N-Y., Public Affairs, 2002.

Хаас 1992 - Haas P.N. Introduction: Epistemic Communities and International Policy Coordination  // International Organization special issue Knowledge, Power and International Policy Coordination. 46 (1), January 1992.

Хантингтон 2004 - Hantington S.P. Who are we? The Challenges to America's National Identity. International CreativeManagement. Toymania. 2004.