1. Различные аспекты одного и того же вопроса. Есть вопросы, ответ на которые неизвестен тому, кто спрашивает, но известен другим. На другие вопросы имеется множество ответов. Если один из них правилен, то решение задачи сводится к выбору правильного ответа. Этот выбор не может быть сделан вслепую: как в таком случае узнаешь, что ответ выбран правильно?

В философии существует неисчислимое множество ответов на вопрос «что такое философия?». Эти ответы нельзя охарактеризовать ни как правильные, ни как неправильные. Дело в том, что каждый ответ на указанный выше вопрос есть прежде всего ответ на другой, более частный вопрос. Так, аристотелевская дефиниция философии есть, в сущности, определение философии самого Аристотеля. Но в какой мере философия Аристотеля представляет собой аутентичное выражение сущности философии, которая, как известно, исторически изменяется? Роза есть растение, но растение не есть роза.

Таким образом, если имеется множество ответов на вопрос «что такое философия?», то его решение не может быть сведено к выбору наиболее правильного из ответов. Необходимо исследовать это специфиче­ское множество ответов. При этом, вероятно, обнаружится, что как вопрос, так и многочисленные ответы на него вынуждают нас обратиться к той многообразной действительности, которую философия осмысли­вает. И тогда для ответа окажется необходимым не столько сопоставле­ние уже имеющихся ответов, сколько исследование отношения фи­лософского сознания к повседневному и историческому опыту людей, к так называемым частным наукам и социальным потребностям и ин­тересам, ибо лишь исследование этого исторически изменяющегося от­ношения может объяснить как фундаментальный характер самого во­проса, так и несовместимость различных ответов на него.

Вопрос «что такое философия?», как и всякий вопрос, может быть выражением той слабой заинтересованности, которая сплошь и рядом удовлетворяется любым определенным ответом. Так, например. турист спрашивает о случайно попавшем в поле его зрения сооружении. Ему отвечают, он записывает название и движется дальше к новым названиям. Именно с таким полубезразличием нередко задается этот вопрос образованным человеком, которого философия интересует глав­ным образом потому, что о ней говорят. Некоторые образованные люди хотят иметь краткие ответы на все вопросы, которые обычно затрагиваются в беседах между ними: им просто не хочется оказываться в не­ловком положении. Но когда вопрос «что такое философия?» ставят перед собой сами философы, то не приходится сомневаться в том, что они спрашивают о смысле своей собственной интеллектуальной жизни и даже о том, имеется ли такой смысл. Вот почему постановка интересующего нас вопроса самими философами в значительной мере означает сознание необходимости оправдать существование философии, доказать ее действительный raison d'être. Значит, имеются сомнения в правомерности и состоятельности если не философии вообще, то, во всяком случае, большинства ранее или ныне существующих ее разновидностей. Очевидно, необходимо исследование происхождения видовых различий между философиями. То, что они исторически возникли, засвидетельствовано фактами. Но не являются ли эти различия непреходящими? Пока не доказано противоположное, вопрос «что такое философия?» звучит иной раз примерно так же, как знаменитый вопрос Понтия Пилата: что есть истина?

Не представляет особой трудности ответить на вопрос: что такое философия Шеллинга? что такое философия Ницше? что такое философия Cартpa? Не потому, что это простые вопросы, а потому, что их содержание может быть строго фиксировано. Между тем, чтобы ответить на вопрос «что такое философия?», необходимо отвлечься от того, что отличает Шеллинга, Ницше, Сартра и многих других философов друг от друга. Но что остается после такого отвлечения, исключающего отличие одной философии от другой? Абстрактное тождество? Но оно лишь момент конкретного тождества, существенность которого находится в прямом отношении к существенности заключающегося в нем различия.

Существование множества несовместимых друг с другом философий весьма осложняет решение вопроса «что такое философия?». Но это же обстоятельство свидетельствует о том, что трудность ответа на этот вопрос тем больше, чем больше фактических данных для его решения. Философы в отличие от неспециалистов в философии располагают этими фактическими данными. Поэтому-то вопрос «что такое философия?» представляется им особенно трудным: смысл этого вопроса, очевидно, связан с содержанием всех философских проблем (и спецификой философской формы знания вообще), с положением, в котором находилась философия на протяжении тысячелетий, с ситуацией, которую она в известной мере переживает еще и теперь.

Некоторых образованных людей, рассматривающих философию как слишком серьезное (и утомительное) занятие, чтобы отдавать ему часы досуга, но вместе с тем недостаточно серьезное, чтобы отводить для него рабочее время, болезненно раздражает то, что многие представления, убеждения, понятия, истины, никогда не вызывавшие у них каких-либо сомнений, оказываются довольно неясными, шаткими, как только они становятся предметом квалифицированного философского обсуждения. Им кажется, что их обманули, лишив бездумной уверенности в том, что представлялось столь очевидным. Между тем в истории философии, где каждый выдающийся мыслитель вместо того, чтобы возводить следующий этаж, начинает снова и снова закладывать фундамент, в сущности, нет таких представлений, понятий, истин, которые не вызывали бы возражений: здесь вопросы, объявленные решенными (а нередко и действительно уже решенные), постоянно снова становятся проблемами. Не потому ли вопрос «что такое философия?» обсуждается в философии со времени ее возникновения и до наших дней?

2. Философия как проблема для себя самой. Все выдающиеся учения - это эмпирический факт, из которого исходит историко-философская наука, - отрицают друг друга. Это отрицание может быть абстрактным, метафизическим или же конкретным, диалектическим, но именно оно характеризует каждую философскую систему, а следовательно, и специфику философии, несмотря на то, что непосредственно оно указывает лишь на отличие одних философских систем от других. Эти «антагонистические» на первый взгляд отношения философских учений друг к другу постоянно ставили под вопрос идею единства философского знания. Но если существуют лишь философии, а не философия, то не теряет ли всякий смысл вопрос «что такое философия?». Возможна ли в таком случае философия как наука? Значение этих вопросов исторически возрастало вместе с усиливающейся дивергенцией философских систем. А то обстоятельство, что философские системы далекого прошлого постоянно возрождаются и развиваются на новый лад, придает еще большую остроту этим вопросам, поскольку, таким образом, противостоят друг другу не только философские учения данной исторической эпохи, но и все когда-либо существовавшие философии.

Может показаться, что несовместимость большинства выдающихся философских учений друг с другом, несовместимость различных интерпретаций самого понятия философии делает весьма затруднительным отграничение философских вопросов, ответов, положений от нефилософских. Между тем философы, принадлежащие к радикально противоположным направлениям, обычно согласны друг с другом в том, какие вопросы являются философскими, а какие не являются таковыми. Отличительные признаки философских рассуждений почти всегда налицо, так как отрицательное определение философии (то есть указание на то, что не является философией), не представляет особого труда. Но специфика философии по-прежнему остается проблемой. Поэтому вопрос «что такое философия?» следует отнести к числу основных философских вопросов: он обсуждается не теми, кто не знает философии, а теми, кто ее обстоятельно изучал и сам занимается философским творчеством. Это, следовательно, вопрос, который философ ставит не столько другим, сколько самому себе. Постановка этого вопроса - свидетельство развития самосознания философии, необходимое проявление ее самокритичности.

Итак, философия существеннейшим образом отличается от других систем знания, в частности, также и тем, что она постоянно вопрошает самое себя о своей собственной сущности, предмете, назначении. Эта специфическая особенность философии выявилась уже в Древней 'Греции, когда Сократ провозгласил в качестве философского кредо изречение дельфийского оракула: «Познай самого себя». Как свидетельствуют платоновские диалоги, эта задача постоянно сводится к обсуждению смысла философии. Развитие философии в новое время еще более впечатляюще показало, что самопознание философии, ее превращение в предмет философского исследования составляет conditio sine qua non ее плодотворного развития.

Не следует, однако, представлять себе, что каждый раз, когда философ ставит вопрос «что такое философия?», содержание вопроса остается неизменным и речь идет лишь о его неудовлетворенности имеющимися ответами. На самом деле теоретическую предпосылку этого вопроса составляет не стремление к совершенной дефиниции, а новая философская проблематика, которая противопоставляется старой, провозглашается имеющей важнейшее значение и, в сущности, определяющей понятие философии. Когда И. Г. Фихте заявлял, что «вряд ли найдется и полдюжины таких, которые знали бы, что такое философия...», то он, конечно, имел в виду новые, поставленные его наукоучением проблемы, которые представлялись ему единственным адекватным выражением сущности философии.

Вопрос, который на протяжении тысячелетий развития философии возникал вследствие эмпирической констатации множества несовместимых друг с другом философских систем, ныне, в эпоху великих научно-технических свершений, становится вопросом о судьбах познания, особенно в его наиболее отвлеченных формах, о перспективах всего человечества. Речь, следовательно, идет о том, что волнует любого человека, как бы ни был далек он от философии: в какой мере человечество способно понять самое себя, управлять своим собственным развитием, стать хозяином своей судьбы, овладеть объективными последствиями своей познавательной и созидательной деятельности?

3. Самоограничение, самопознание, самоопределение. Вопрос «что такое философия?» есть также вопрос о предмете, о значении и о границах философского знания. Никакое исследование, никакая наука невозможны без самоограничения. Чем более строго осуществляется эта процедура, тем яснее предмет, проблематика, задачи, а иногда и возможности данной науки.

Б. Рассел не без основания писал более полувека назад: «Один из главных триумфов новейшей математики заключается в открытии, в чем действительно состоит математика» (см. «Новые идеи в математике», сб. первый. Пг., 1917, стр. 83). Это звучит парадоксально: выходит, что математики еще сравнительно недавно не знали, что такое математика? И это не мешало им совершать выдающиеся открытия? Мы убеждены, что на эти вопросы нельзя дать однозначного ответа. Знали, конечно, но в пределах, которые были гигантски раздвинуты новейшими открытиями, вследствие чего имевшиеся до этого представления о предмете этой науки стали неудовлетворительными, закрывающими дальнейшие перспективы ее развития.

То обстоятельство, что математики по-разному отвечают на вопрос «что такое математика?», по-видимому, не очень их беспокоит. Открытия, сделанные одними математиками, принимаются другими математиками, независимо от разногласий в определениях понятия математики. В философии же, где разногласия обнаруживаются по всем обсуждаемым вопросам, не может быть, естественно, единодушия в ответе на вопрос «что такое философия?». Этот вопрос, следовательно, превращается в проблему, и, ставя ее, философы вынуждены объяснять, почему существуют кардинальные разногласия в определении науки (или области знания), относительно которой все участники спора согласны, что они занимаются именно этой наукой, этой областью знания.

Самоограничение, осуществляемое в философии, заключается прежде всего в исключении из ее состава неопределенного круга вопросов - именно тех вопросов, которыми занимаются частные науки. Однако это исключение происходит не по воле философов, а по мере развития частных наук, то есть исторически, на протяжении более чем двух тысячелетий. Значит ли это, что философия, поскольку она занималась частными вопросами, не была философией? Очевидно, что нет. Философия оставалась философией и тогда, когда она пыталась решать вопросы, ставшие впоследствии предметом исследования физики, химии и т.д. В наше время философия и частные науки в основном завершили процесс разграничения своих владений. Философия не занимается специальными проблемами, но решения этих проблем, даваемые математикой, физикой, химией и другими науками, имеют величайшее значение для философии: без этих решений философия не может познать самое себя и самоопределиться.

Таким образом, вопрос «что такое философия?», который в прошлом вставал, в частности, потому, что философия и частные науки недостаточно размежевались друг с другом, ныне встает также и потому, что это размежевание уже произошло. Процессы дифференциации и интеграции научных знаний непосредственно ставят философские вопросы, усиливают потребность не только в освоении научных достижений философией, но и в философском исследовании структуры научного знания. Философия может справиться с этой задачей в той мере, в какой она сама становится специфической наукой.

Нетрудно понять, что вопрос «является ли философия наукой, может ли она быть таковой?» является одним из вариантов вопроса: что такое философия? Существует убеждение, что наука лишь постольку является наукой, поскольку она занимается частными вопросами. Но философия тем-то и отличается от частных наук, что она не может ограничиться частными вопросами.. Наука, однако, характеризуется не только предметом, но и способом - научным способом - исследования. С этой точки зрения философия может и должна быть специфической наукой. Создание этой философской науки - один из важнейших элементов того революционного переворота, который Маркс и Энгельс совершили в философии.

Итак, вопрос «что такое философия?» является важнейшим вопросом историко-философской науки. Ответ на этот вопрос предполагает исследование генезиса и развития философского знания, борьбы философских направлений, изменения предмета, проблематики философии, ее взаимоотношения с частными науками, ее идеологической функции и т. д. Важно, таким образом, понять, что речь, в сущности, идет не об одном вопросе, а о целой совокупности проблем, содержание которых не оставалось неизменным на протяжении истории.

4. Первая историческая форма теоретического знания. Исследование исторического процесса возникновения философии предполагает рассмотрение отношения между зарождающимся философским знанием и теми достаточно обширными данными повседневного опыта, которыми уже в древности располагали люди. Это отношение с самого начала становится противопоставлением философствования, как стремления к одной лишь истине, не только мифологии, но и тем человеческим занятиям, которые преследуют практические цели. Причиной этого противопоставления было, на наш взгляд, исчезновение первоначального непосредственного единства между знаниями и практической деятельностью, то есть возникновение теоретического знания, которое по самой природе своей относительно независимо от практической деятельности.

Первые философы были единственными представителями теоретического знания и притом на той ступени его развития, которая исключает возможность его систематического применения в производстве и других сферах практической деятельности. Эффективная, действенная связь теории и практики, а тем более их сложное и, конечно, противоречивое единство являются продуктом исторического развития и теории и практики, взаимодействия между ними. Это в известной мере объясняет объективные особенности исторического процесса становления теоретического знания.

В платоновском «Теэтете» Сократ разъясняет, что знание отдельных предметов и искусств еще не есть знание само по себе. Он даже полагает, что тот, кто не знает, что такое знание вообще, не имеет понятия ни о сапожном, ни о каком-либо другом мастерстве. Следовательно, можно быть ремесленником, не имея понятия о ремесле, то есть обладая лишь известным умением, навыком, сноровкой. Философа же, по Сократу, интересует знание ради него самого, знание как таковое, беЗ0тносительно к его возможному применению.

В противоположность софистам, которые учили философии как умению мыслить, говорить, убеждать, необходимому в общении с другими людьми, Платон устами Сократа заявляет, что те, кто действительно чувствует в себе призвание к философии, «уже с юного возраста не знают пути ни на площадь, ни туда, где суд, или совет, или иное государственное учреждение» (Платон. Теэтет, М.-Л., 1936, стр. 81).

Философ, согласно Платону, далек от всего, что повседневно занимает и волнует людей. «Услыша, что кто-нибудь, приобретая десять тысяч или более плетров земли, воображает, что владеет удивительно большим богатством, он думает, что слышит о пустяках, так как он привык окидывать своим взором всю землю» (Там же, стр. 83).

Мы не стали бы останавливаться на этом античном толковании философии как чистой любви к мудрости ради нее самой, если: бы оно не стало традиционным для всего последующего развития домарксистской философии. Пример Ф. Бэкона в этом отношении особенно разителен. Он ратует за всемерное развитие и практическое применение «натуральной философии» (естествознания), фактически противополагая ее «метафизике», от которой он не ожидает «изобретений», то есть реальной пользы для человечества. Философия, в традиционном смысле этого слова, остается для Ф. Бэкона возвышенным умозрительным знанием, которое учит нас, что «поклонение суетному равносильно одной лишь чуме разума», но не имеет практического назначения. И Бэкон в известном смысле прав: хотя философия всегда выполняла определенную социальную функцию, она не была и не могла еще быть такого рода теоретическим знанием, которое служит научной основой практической деятельности людей. Иными словами, противопоставление философии практике (выявившееся вместе с возникновением философии), так же как и противопоставление философии положительным наукам (вполне обнаружившееся в новое время, когда эти науки обособились от философии), было связано с объективной логикой развития теоретического знания.

Дело, конечно, не в том, что философы не хотели решать практических, в особенности политических задач: пример Платона, в особенности его теория идеального государства, так же как и его практически-политическая деятельность, говорит о противоположном. Суть дела скорее заключалась в том, что философия не была и не могла еще быть специфической научной формой теоретического знания. Именно это, по нашему мнению, имели в виду Маркс и Энгельс, когда они писали: «Для философов одна из наиболее трудных задач - спуститься из мира мысли в действительный мир» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 448). Эту своеобразную «беспомощность» философии особенно ярко выявил немецкий классический идеализм, в котором вместе с тем намечаются пути превращения философии в специфическую науку. Такая философская наука и была создана марксизмом путем критического подытожения истории философии, естествознания, исторического опыта. Марксизм, таким образом, поставил на конкретную историческую почву традиционный вопрос «что такое философия?».

5. Философия как видимость беспартийного отношения к общественной жизни. Противопоставление философствования практике, повседневным человеческим занятиям, интересам было бы ошибочно рассматривать лишь в гносеологическом плане. Это исторически неизбежное и прогрессивное в условиях рабовладельческого общества противопоставление опосредствованно отражало становление противоположности между умственным и физическим трудом, противоречие между свободными и рабами. Труд последних в ходе развития античного общества постепенно вытеснял труд мелких собственников, вследствие чего производительная деятельность стала недостойным свободного человека, рабским занятием. Занятия теорией были делом свободных, в частности, и потому, что эти занятия не являлись еще, строго говоря, трудом. Умственный труд в этой своей наиболее развитой, то есть теоретической, форме возникает не как труд, а как свобода от него.

Переход от рабовладельческого к феодальному способу производства не изменяет существенным образом противоположности между умственным и физическим трудом, но духовная диктатура церкви разрушает сложившийся в античную эпоху культ теоретического созерцания действительности. Буржуазная философия, складывающаяся в борьбе с религиозной апологией феодальных порядков, естественно, возрождает античное представление о философии как науке разума, о разумной человеческой жизни, возможной лишь благодаря философии. М. Монтень, П. Бейль, создатели метафизических систем XVII века, обосновывают характерное для античности убеждение о независимости философии от практической жизни, убеждение, которое в действительности отражает лишь независимость практической жизни от философии. Но если этот интеллектуальный аристократизм, составлявший интимнейшее ядро философствования, вполне понятен у представителей господствующих классов докапиталистической эпохи, то чем объяснить его возрождение в эпоху борьбы против феодального строя? Недостаточным развитием философской теории, обрекавшим ее на неизбежную созерцательность? Это, пожалуй, лишь одна из причин. Главное же, по нашему мнению, заключается в том, что «созерцательность» философии. ее мнимая беспартийность обусловлены самим положением господствующих классов антагонистического общества, для которых социальный status quo не исторически преходящая стадия развития общества; а естественное условие цивилизации. Поэтому идеологи предреволюционной буржуазии осознавали необходимость уничтожения феодального строя как необходимость восстановления естественных человеческих отношений и осуществления требований чистого разума, противостоящего своекорыстной «партийности» и партикуляризму господствующих феодальных сословий. Таким образом, видимость беспартийности домарксовской философии есть такой же факт, как и всякая видимость, которая, как известно, противоречит сущности, но вместе с тем и выражает существенное противоречие. В этом своем качестве мнимая беспартийность, как существенная характеристика исторически определенного философского знания, заслуживает специального исследования. С этой точки зрения становится понятным, что создание философии марксизма, сознающей и открыто провозглашающей свою партийность, рассматривающей партийность как конституирующую определенность философии, было революционным разрывом с освященной тысячелетиями философской традицией. Но этот разрыв выявлял вместе с тем подлинную социальную сущность философствования. Между тем противники марксизма увидели в этом открытии социальной сущности философии... отречение от философии. Этот примечательный факт указывает не только на классовую природу буржуазного философствования: он характеризует противоречия исторического процесса становления философского знания.

6. Философия как отчужденная форма общественного сознания. Поскольку философия противопоставляется философами обыденной жизни, постольку в философии отражается возникновение и стихийное развитие некоторых антагонистических противоречий классового общества. Следовательно, противопоставление философии исторически определенной практике рабовладельческого, феодального или капиталистического общества должно быть рассмотрено и с позитивной стороны.

Почти все философы античного общества резко обличают стяжательство. Если учесть, что большинство из них оправдывает рабство, то это осуждение страсти к наживе, по-видимому, объясняется тем, что в ту эпоху товарно-денежные отношения не стали еще всеобщими, господствующими, определяющими. Они становятся таковыми при капитализме.

Однако прогрессивные буржуазные философы XVII-XIX веков были весьма далеки от того, чтобы петь дифирамбы жажде наживы. Они осуждают стяжательство, но уже не потому, что товарно-денежные отношения еще не стали господствующими, а, напротив; потому, что капитализм сводит все общественные отношения к одному-единственному чистогану. Гегель называет гражданское общество (bürgerliche Gesellschaft) царством нужды и рассудка. Это не уступка феодальной идеологии, а осознание унизительного положения философии в царстве капитала, где она существует лишь как специфическая форма непроизводительного труда.

Маркс указывал, что капитализм враждебен некоторым формам духовной деятельности. Удивительно ли, что эти формы духовной деятельности, несмотря на то, что объективно они выражают потребности капиталистического прогресса, находятся в оппозиции к его наиболее уродливым проявлениям? Когда Гегель писал, что «отвращение к волнениям непосредственных страстей в действительности побуждает приступить к философскому рассмотрению», он искреннейшим образом выражал свое отношение к повседневной капиталистической действительности, хотя буржуазно-демократические преобразования даже в их ограниченной форме представлялись ему завершением всемирно-исторического прогресса.

Не следует думать, что философы прогрессивной буржуазии руководствовались теми же мотивами, которые вдохновляли капиталистов-предпринимателей. Буржуазная философия (так же как и искусство), поскольку она не становится явной апологетикой капитализма, стремится возвыситься над буржуазной повседневностью. И в известном смысле она действительно возвышается над нею[1].

Таким образом, представления философов, полагавших, что они благодаря своей теоретической деятельности возвышаются над миром, который не вдохновляет их даже тогда, когда они признают его единственно возможным, имеют реальное основание в антагонистическом характере социального прогресса. «Философ, - говорит Маркс, - сам абстрактный образ отчужденного человека - делает себя масштабом отчужденного мира» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 625). Но тот же философ, оставаясь мыслителем господствующего или эксплуатирующего класса, не сознает подлинного источника отчуждения духовного творчества. Напротив, в силу этого отчуждения он воображает себя независимым от тех социальных сил, интересы которых он выражает, зачастую не испытывая к ним никакой личной приверженности. Философия как отчужденное общественное сознание в условиях антагонистического общества «была, - как отмечали Маркс и Энгельс, - только трансцендентным, абстрактным выражением существующего положения вещей» и именно вследствие «своего мнимого отличия от мира должна была вообразить, что она оставила глубоко под собой существующее положение вещей и действительных людей. С другой стороны, так как философия в действительности не отличалась от мира, то она и не могла произнести над ним никакого действительного приговора, не могла приложить к нему никакой реальной силы различения, не могла, значит, практически вмешаться в ход вещей, и в лучшем случае ей приходилось довольствоваться практикой in abstracto» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 2, стр. 43). Это указание Маркса и Энгельса имеет громадное значение для понимания органической связи между созерцательностью, мнимой беспартийностью философии, ее отчужденной формой существования и ее протестом против отчужденных общественных отношений.

7. Общественное сознание или наука? Правильная постановка вопроса «что такое философия?» предполагает также уяснение относительного различия между науками и формами общественного сознания, так как философия имеет прямое отношение как к тем, так и к другим.

Науки определяются (и отличаются друг от друга) предметом своего исследования: именно предмет науки обусловливает ее социальную функцию. Что же касается форм общественного сознания, то они определяются (и отличаются друг от друга) исключительно выполняемой ими социальной функцией. «Сознание [das Bewuβtsein] никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием [das bewuβte Sein], а бытие людей есть реальный процесс их жизни» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 25). Но исследование радикально отличается от осознания бытия, которое существует до всякого исследования и от него не зависит. У нравственности, например, нет предмета исследования, но она определенная форма общественного сознания, выполняющая свою социальную функцию. У этики же имеется предмет исследования.

Общественное сознание, отражая общественное бытие, не есть еще в силу этого познание общественного бытия: для этого необходимо его исследование, которое не всегда имело место и, конечно, не всегда достигало своей цели.

Познание общественного бытия, как и всякое познание, беспредельно. Что же касается общественного сознания, то оно в рамках исторически определенного общественного бытия получает относительно завершенную форму, которая существенно изменяется не вследствие прогрессирующего процесса познания, а прежде всего благодаря коренным социально-экономическим преобразованиям. Разумеется, общественное сознание, став предметом научного исследования, при определенных исторических условиях может превратиться в научно обоснованное общественное сознание, что, однако, не меняет его специфики.

Не следует, конечно, метафизически противополагать друг другу сознание и знание. Осознание общественного бытия содержит в себе и знание о последнем, но это еще не научное знание, поскольку в нем не разграничены объективное содержание и субъективные представления. Ясно также и то, что знание, полученное в результате исследования, также становится содержанием сознания. Но это диалектическое единство сознания и знания не стирает существенного различия между ними.

В науке не только объективная действительность - природная или социальная, - но и ее отражение подвергается исследованию, анализу, который отделяет истинное от неистинного; однако последнее также отражает действительность, хотя и неадекватным образом. Поэтому наука представляет собой особого рода отражение, которое с помощью применяемых ею методов исследования и проверки образует своеобразный теоретический фильтр. Это, по-видимому, нельзя сказать о формах общественного сознания, если, как об этом уже было сказано выше, они не становятся специфическими научными формами осознании общественного бытия.

Положение, которое философия занимает в истории интеллектуального развития человечества, в немалой степени определяется тем, что она является и формой общественного сознания и исследованием: в этом последнем отношении она в принципе может быть подобна любой другой науке. Как форма общественного сознания, философия выполняла (и выполняет) свою социальную функцию, анализ которой, естественно, не выявляет предмета ее исследования. В этом своем качестве то есть как форма общественного сознания, она впервые стала предметом научного исследования лишь благодаря марксизму, который выработал понятие общественного сознания, вычленив общественное бытие, которое оно отражает и которое в учении марксизма становится специальным, предметом научно-философского исследования.

Возникновение и развитие научной философии стало возможным благодаря созданию научной формы общественного сознания, то есть марксизма. В учении марксизма полностью преодолевается противоположность между наукой и идеологией, так как идеология становится научной. Социальная функция философии марксизма неразрывно связана с предметом ее исследования - наиболее общими законами изменения всякого при родного, социального, человеческого бытия и их познания. Марксистское исследование развития философии означает преодоление специфических философских иллюзий, закрывавших путь к пониманию философией своей собственной сущности. Впервые в истории философия была понята в ее отношении к социальным потребностям, социально-экономическим процессам, классовой борьбе. Материалистическое понимание истории стало научно-теоретической основой самосознания философии, критически подытоживающей свое развитие.

8. История философии - становление или развитие? Сложность вопроса «что такое философия?» обусловлена также и тем, что преемственность, прогресс в развитии философии носят весьма своеобразный характер. Не уяснив этого своеобразия, нельзя опровергнуть тех буржуазных философов, которые отрицают применимость понятия развития к истории философии. Философия, выражаясь парадоксально, исторически возникла как донаучная форма научного знания. В течение веков философия считалась первой, важнейшей наукой. Однако развитие частных наук и специальная разработка понятия научности показали, что это понятие неприменимо к философии, этой, как говорится, матери всех наук.

История наук обнаруживает отчетливую картину систематически осуществляемого прогресса. В истории философии такое поступательное развитие знания если и может быть выявлено, то лишь путем специального исследования, необходимые предпосылки которого, как правило, отвергаются большинством философских учений. Не входя в более обстоятельное рассмотрение этого вопроса, мы полагаем, что специфика развития философии со времени ее возникновения и до создания научной философии марксизма может быть определена как становление-развитие, то есть такое поступательное движение, в котором постоянно происходит возвращение к исходным теоретическим позициям, но вместе с тем продвижение вперед, формирующее предпосылки дли превращения философии в специфическую науку.

Становление - единство процессов возникновения и уничтожения, переход от одного состояния к другому, необходимый момент развития. Гегелевское понимание становления характеризуется прежде всего признанием его обратимости; развитие же есть такого рода изменение, которое носит необратимый характер. Правда, Гегель абсолютизировал обратимость, присущую становлению, ибо он рассматривал абстракции чистого бытия и ничто, которые, согласно его учению, непрерывно переходят друг в друга. Но тот же Гегель доказывал, что результатом этого взаимопревращения является возникновение определенного бытия, признавая тем самым, что обратимость становления не абсолютна, а относительна. Непоследовательность гегелевской характеристики становления преодолевается философией марксизма, которая истолковывает этот процесс как качественно определенный, в силу чего пределы его возможной обратимости ограничены его содержанием и условиями.

Становление как момент развития не следует понимать как процесс, совершающийся в минимально короткое время. Становление классового общества, феодальной, а также капиталистической формаций, совершалось в течение столетий. Еще более длительны процессы становления в неживой и живой природе.

В.И. Ленин, говоря о переходном периоде от капитализма к социализму, указывает, что для него характерно наличие качественно различных, в том числе и взаимоисключающих друг друга социальных укладов. По аналогии нечто подобное можно сказать и о философии. Исследование исторического процесса становления научно-философской теории выявляет на всех этапах ее развития сосуществование и борьбу между верованиями и знаниями, научными убеждениями и предрассудками, действительными открытиями и необоснованными, порой фантастическими представлениями. В рамках исторического процесса становления-развития философии постоянно имеют место попятные движения, невозможные в развитии научного знания, повторные движения вперед от пункта, уже превзойденного развитием философии.

Сами философы в силу ограниченности своих классовых и теоретических позиций не осознавали этого исторического процесса как становления философии. Напротив, они создавали законченные системы философского знания, которые тем быстрее разрушались последующим развитием, чем более законченными они были. Таким образом, история домарксистской философии движется вперед не непосредственно от одного завоевания к другому: философия постоянно разнообразится во времени, то есть по-разному стремится решать свою еще не вполне ясно осознанную задачу. Философия исторически нащупывает свой предмет и постоянно отклоняется от него, хотя развитие положительных наук постепенно определяет границы философского исследования, которые спекулятивный идеализм пытался установить априорно.

Прогресс, осуществляющийся в философии в ходе ее исторического развития, резюмируется не только позитивно (то есть как теоретические положения, сохраняющие свое значение, несмотря на то, что они оспариваются или отвергаются их противниками), но и в форме умножающихся, расчлененных, дифференцированных постановок вопросов, которые открывают новые проблемы и направления исследования, выявляют трудности и возможности их преодоления, обнаруживают недостаточность или несостоятельность прежних решений, что, однако, не исключает повторения попыток возвратиться на этот уже дискредитированный развитием философии путь. Возникновение философии марксизма есть качественное изменение характера развития философского знания. Оно не лишается своей специфики, обусловленной своеобразием философских проблем, которые никогда не «закрываются», не сдаются в архив даже и после того, как они были решены: новые данные науки и практики возрождают эти «старые» проблемы. Поэтому философия, став научной теорией, не исключает в своем развитии процесса становления, однако этот процесс является теперь уже подчиненным. Научная философия уже не отбрасывает завоеванного и неуклонно движется вперед, осваивая новые «территории», совершенствуя свои методы исследования, учитывая достижения других наук, глубже проникая в предмет своего исследования. История марксистской философии - наглядное свидетельство этого позитивного процесса развития.

Буржуазная философия изменяет свои формы после возникновения диалектического и исторического материализма. Но это развитие есть вместе с тем ее разложение. Однако это не исключает постановки новых вопросов и даже более глубокого рассмотрения некоторых традиционных философских проблем, но делает невозможным формирование научно-философского мировоззрения: это мировоззрение - диалектический и исторический материализм - естественно, неприемлемо даже для самых выдающихся буржуазных философов современной эпохи, поскольку они остаются буржуазными мыслителями. Именно это обстоятельство и лежит в основе характерного для современной буржуазной философии отрицания возможности философской науки. Противоречие между научной философией марксизма и отвергающей принцип научности современной буржуазной философией придает традиционному вопросу «что такое философия?» видимость неразрешимой проблемы, хотя она уже решена историческим процессом формирования и развития диалектического и исторического материализма.

[1] Социальный статус теоретического естествознания в течение длительного времени не столь уж существенно отличался от положения философии. Он радикально изменяется, когда оно вместе с техническими науками становится самой могущественной духовной потенцией технического прогресса. И все же естествоиспытатель-теоретик постоянно ощущает свое отчуждение в мире капиталистического бизнеса. Характерны в этом отношении рассуждения А. Эйнштейна о причинах, которые приводят людей в храм научного творчества. Причины эти, конечно, разнообразны, но одна из главных среди них - «это желание уйти от будничной жизни с ее мучительной жестокостью и безутешной пустотой, уйти от извечно меняющихся собственных прихотей. Эта причина толкает людей с тонкими душевными струнами от личных переживаний в мир объективного видения и понимания» (А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т. IV, М., 1967, стр. 40). Не правда ли, это напоминает высказывание Гегеля, приведенное выше?