Разностороннее образование является необходимым условием модернизации общества, а не безличные рыночные механизмы и экономические ценности, якобы автоматически регулирующие общественные отношения в нужном направлении.

The all-round education is the necessary condition of the social modernization rather then impersonal market mechanisms that it has automatically regulated public affairs in the wanted direction.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: наука, образование, научное образование, «академический капитализм», институт, университет, коммерческое предприятие, система образования.

KEYWORDS: science, education, scientific education, "academical capitalism", institute, university, commercial enterprise, educational system.

Сегодня все чаще раздаются голоса о необходимости реформирования науки и научного образования, поскольку высшие учебные заведения и научно-исследовательские организации должны играть роль главного мотора социального развития[i]. Совершенно неважно, какими политическими, экономическими или личными причинами вызваны те или иные конкретные нападки на науку, всем, в том числе и самим ученым ясно, что что-то нужно делать. Но создавая новое, важно не разрушить старое. Особенно в России не хватает известной доли разумного консерватизма. В этом смысле очень верно отметил в своем дневнике 29 декабря 1867 г. цензор А.В. Никитенко «Россия - странное государство: это страна всевозможных экспериментов - общественных, политических и даже нравственных, а между тем ничто не укореняется в ней надолго ... судьба ее вечно колебаться и бессознательно переходить от одной формы жизни к другой» (цит. по: [Гросул 2000, 235]). Эти слова, к сожалению, не потеряли своего значения и сегодня. Хотя бы поэтому нужно изучать наше прошлое и делать из этого выводы, которые могут пригодиться если не нам самим, то другим.

Возрастает давление и на европейскую науку и научное образование с целью реформировать их по американскому образцу, хотя в Европе традиции научного исследования складывались и развивались совершенно иначе и в других условиях[ii]. Суть этих реформ сводится к тому, чтобы организовать университеты и исследовательские институты как коммерческие предприятия и переложить финансовое бремя их поддержки и развития с государства на плечи частных инвесторов. Как же тогда вообще возможно существование науки и научного образования в рамках так называемого «академического капитализма»?

Университет и исследовательский институт как «коммерческие предприятия»

От современной науки общество и государство требуют скорейших коммерческих и технологических результатов. Подчеркивая необходимость получения от науки технологических применений, однако, обычно забывают, что эти приложения только тогда становятся достоянием общества, когда воплощаются в определенных социальных структурах. Поэтому невозможно обойтись без социально-гуманитарной экспертизы, если мы хотим не только получить связанные с ними преимущества, но и избежать часто непредвиденных с точки зрения естественных и технических наук последствий. Таким образом, сегодня следовало бы говорить о возрастающей роли социально-гуманитарных наук, чего, к сожалению, не наблюдается. И эта тенденция характерна не только для России. В Евросоюзе также „основное внимание уделяется естественно-научным и научно-техническим исследовательским программам и лишь дополнительно (по остаточному принципу) поддерживаются трансдисциплинарные исследования... Интегрированные с социальными естественно-научные исследования, выступающие в качестве наведения мостов в смысле трансдисциплинарности, не получали, как правило, поддержки вообще. Они не находят своего места и в национальных исследовательских центрах" [Шнайдевинд 2009].

В новом мире «академического капитализма» не остается места и для классической роли профессора и ученого. «В своей массе профессора университетов давно уже не имеют собственного имени. Они публикуют свои статьи в многочисленном соавторстве как на «поточной линии» и называют себя профессорами Гарвардского, Йельского и даже Пенсильванского университета. В такой ситуации культа звезд, как в Голливуде, на научном ландшафте остаются видимыми в качестве индивидуумов только глобальные звезды первой величины». Научные исследования и обучение не являются больше самоцелью. Гораздо в большей степени их задачей становится преумножение символического и монетарного капитала академического или университетского предприятия. В таком случае исчезает всякое различие между, например, автомобильным концерном БМВ и университетом Людвига-Максимилиана в Мюнхене. Поэтому в условиях развития «академического капитализма» особое место получают «научные менеджеры», поскольку сегодня гораздо более важно умение привлечь спонсорские финансовые стредства, чем способности ученого и педагога. В такой системе ученые и профессора становятся «торговыми» агентами, а директора институтов и ректоры университетов - хозяевами коммерческих предприятий. Ученый совет теряет свое значение как высший орган самоуправления и становится контролирующим органом типа наблюдательного совета на фирме. Превращение университета или научно-исследовательского института в коммерческое предприятие означает изменение их роли, поскольку и сами они становятся своего рода «торговыми» агентами, которые находятся в постоянной конкуренции с другими коммерческими предприятиями и вынуждены позиционировать себя на образовательном и исследовательском рынке, причем их названия - ничто иное, как фирменный знак - символический капитал. Но символический капитал можно превратить в монетарный капитал, заняв более выскооплачиваемую должность, а институт или университет становится своего рода эксквизитным клубом, вступление в который означает получение более ценной марки. Тогда кафедры и даже целые институты и университеты получают название по имени своих спонсоров, а не тех, кто их реально возглавляет. Для эффективного выполнения этой роли университет вынужден аккумулировать имеющийся у него капитал, чтобы иметь возможность присоединять к нему все новый и новый капитал, что в свою очередь заставляет искать богатых спонсоров, а также включаться в международные альянсы, чтобы создать позиционные преимущества своему социальному институту.

Все вышесказанное неизбежно ведет к деформации социального института науки и инструментализации научного исследования, в том числе и для достижения узкокорпоративных интересов отдельных социальных групп, которые могут сознательно подтасовывать результаты исследований, как это уже наблюдалось в области биотехнологических и фармацевтических исследований. Коммерционализация академического исследования ведет к тому, что нарушается главный принцип научной этики - общедоступность научных знаний и основного закона существования научного сообщества - свободы научного исследования, а это ведет к деструкции процесса саморазвития академического мира [Мюнх 2009, 111-112]. Да и само научное знание, как продукт научного производства, приобретает статус «финансового товара» [Пестрее 2005; Пашен 2004]. Таким образом, в современной науке обнаруживается целый комок таких, например, противоречий, как глобализация и традиции, массовость и элитарность, секретность, коммерческая тайна и всеобщая доступность нового знания. Найти оптимальное соотношение между ними оказывается непросто.

Действительно, если научное исследование - это коммерческое предприятие, то его результаты нельзя сделать доступными всем, так как они могут быть использованы другими, в том числе и государствами, для извлечения прибыли или военно-промышленных преимуществ. В то же время закрытие доступа к научной информации всегда приводило к стагнации в исследованиях и требовало иных механизмов для ее получения, например, научного и промышленного шпионажа, как это было в случае атомного и ракетного проектов. Если ученый делает доклад на научной конференции, то содержание его доклада должно быть подвергнуто цензуре руководством института или компетентных органов, не содержат ли они патентной или государственной тайны. Тогда неизбежно включается «линия задержки» инноваций и приоритет может получить конкурирующая группа ученых. Глобализация требует унификации системы научного образования, научных степеней, форм организации и проведения научных исследований, но жертвой становятся часто проверенные на эффективность временем национальные традиции и традиции научных школ. Унификация, к тому же, всегда ведет к потере разнообразия, а следовательно, и возможных новых прорывных направлений научных исследований. Массовость подготовки научных кадров вредит культивированию точек роста талантливой научной смены, а элитарность резко сужает выбор и количество центров кристаллизации ее подготовки. Ориентация на узкопрофессиональную подготовку новых кадров ведет к сужению воронки возможностей, так как очень трудно, а часто невозможно определить, какие потребуются специальности в будущем и какие из них будут наиболее перспективными. Слишком широкая подготовка, с одной стороны, дает гибкость необходимой переориентации научных кадров в случае изменения приоритетов, а с другой - не дает достаточной глубины научной подготовки и профессионализма.

Вопрос о месте науки в обществе как профессии был поставлен еще Максом Вебером. Характеризуя изменение места науки в современном мире, он приводит известный пример Платона, использовавшего образ людей из пещеры, никогда не видевших ничего кроме теней и внезапно ослепленных светом истины. Ученый, философ у Платона не гоняется за призраками, а стремится привести человечество к умению увидеть истинный свет с помощью науки. «Сегодня как раз у молодежи появилось скорее противоположное чувство, - пишет далее Вебер, - а  именно, что мыслительные построения науки представляют собой лишенное реальности царство надуманных  абстракций, пытающихся своими иссохшими пальцами ухватить плоть и кровь действительной жизни, но никогда не достигающих этого. И, напротив, именно здесь, в жизни, в том, что для Платона было игрой теней на стенах пещеры, бьется пульс реальной действительности, а все остальное лишь безжизненные, отвлеченные тени, и ничего больше». Для людей нового времени наука означала путь к истинной  природе, сегодня же мы стремимся освободиться от нее и ее продуктов, чтобы вернуться к природе. В чем же тогда смысл науки как профессии в современном обществе? По мнению Вебера, «самый простой  ответ на  этот вопрос дал Толстой: она лишена смысла, потому что не дает никакого ответа на единственно важные для нас вопросы: "Что нам делать?", "Как нам  жить?". А тот факт,  что она не дает ответа на данные вопросы,  совершенно неоспорим. Проблема лишь в том, в каком смысле она не дает "никакого" ответа». Она может дать кое-что тому, кто правильно ставит вопрос? Во всяком случае несомненно, что наука сегодня - «это профессия, осуществляемая как специальная дисциплина и служащая делу самосознания и познания фактических связей, а вовсе не милостивый дар провидцев и пророков, приносящий спасение и откровение, и не составная  часть размышления мудрецов и философов о смысле мира» [Вебера]. Из этого факта, по Веберу, и вытекает ролевой конфликт в социальной позиции современного ученого как исследователя, администратора, гражданина, верующего.

Современные научные исследования находятся сегодня между Сциллой и Харибдой, с одной стороны, стремления к концентрации на одном в сущности дисциплинарном исследовательском направленнии, а с другой - все усиливающейся тенденцией доминирования ориентации на непосредственную экономически-технологическую применимость полученных научных результатов. Поддержка инновационной деятельности понимается в сущности как поддержка технологических инноваций, хотя социальные инновации почти совсем не исследованы. Например, в Германии огромные суммы инвестируются в улучшение автомобильных моторов, но лишь несколько сотен тысяч евро в решения, обещающие потенциально многократную экономию. В других частях мира этой проблематике уделяется значительно больше внимания. Ее значение подчеркивает тот факт, что на Шанхайской выставке 2010 г. Бремен стал одним из немногих немецких городов, получивших приглашение принять в ней участие, так как выступил с концепцией городской логистики, весьма заинтерсовавшей китайцев идеей совместного пользования собственностью (автомобилем). В других областях наблюдается аналогичная ситуация. Скажем, использование огромного потенциала экономии энергии в области строительства зданий по энергосберегающим проектам в действительности не является технологическим вызовом. Это скорее коммуникативный и социокультурный вызов.

Например, французский социолог науки Бруно Латур говорит об «осознании скрытых технологических возможностей исследовательской деятельности, в результате которых меняются функции лаборатории», которая становится обителью науки, ориентированной на создание и совершенствование технологий и выступают в качестве отправной точки научно-технического прогресса [Латур, 27-28]. Это особенно рельефно проявляется в нанонауке, обозначаемой обычно в качестве нанотехнологии или нанотехнонауки, где экспериментальные установки часто выполняют функции нанофабрикации, хотя самим ученым еще не совсем ясны природа исследуемых ими явлений, и главное, последствия внедрения полученных ими результатов. Теперь именно технонаука пытается дать новые ответы на традиционные философские вопросы. Однако знания, полученные учеными-естествоиспытателями в содружестве с инженерами, которые являются чаще всего невежественными в социальных науках, могут быть нерелевантными общественным условиям и задачам [Рею]. А «вещи» (т.е. объекты исследования и технического воздействия), по образному выражению Бруно Латура, в этом случае «могут давать сдачу», они не являются пассивными. Больше того тогда и само общество превращается в огромную лабораторию. Но социальные эксперименты отнюдь не тождественны естественно-научным. Экспериментальные объекты и процессы, воплощаясь в новых технологиях и в хозяйственных структурах, становятся частью социальной реальности и в этом качестве - объектами исследования социально-гуманитарных, а не естественных и технических наук. «Социальные науки с самого начала предназначались для формирования или даже изменения общества. В последние десятилетия многие социологи привлекались к обсуждению таких социальных и политических вопросов, как, например, дебаты по атомной энергетике, генетике или климатическим изменениям. Они действовали в качестве экспертов, консультантов, аналитиков, имеющих отношение к данной проблематике ученых, а иногда даже как истолкователи времени или пророки. Однако социологи должны становиться практиками совсем в другом отношении: они организуют и управляют процессом участия граждан в принятии решений, в ходе которых эксперты и дилетанты - а также и сами специалисты в области общественных наук - обсуждают такие спорные вопросы, как, например, высвобождение генетически модифицированных организмов или разработка сценариев будущих технологий, как в случае с нанотехнологией» [Шульц-Шаффер 2009].

В последние десятилетия возник новый интересный тренд в философии техники и науки, связанный со школой так называемого «нового экспериментализма», подчеркивающей важность для прогресса науки не столько теоретических утверждений, сколько развития экспериментальной техники и инструментов. «Особое значение в этом контексте имеет утверждение Хакинга, что именно с помощью экспериментальных приборов и измерительных устройств ученый вступает в квазинепосредственное эпистемологическое отношение к реальности. Хакинг приводит пример с электроном, который является теоретической сущностью до тех пор, пока его самого или электронный луч не начинают использовать в измерительных инструментах для исследования других частиц, например кварков или бозонов. Технически опосредованная экспериментальная деятельность позволяет рассматривать электрон как «реальный», изменяя его статус и делая технологически эффективной  или научно-технической реальной сущностью» [Ленк 2009, 20]. Однако можно пойти еще дальше и, если рассматривать ядерную цепную реакцию как часть не только экспериментального оборудования, но и атомной электростанции, то эти теоретические сущности становятся частью не только научно-технической, но уже и социальной реальности. Точно так же происходит и с наночастицами. До тех пор пока фуллерены не получены лабораторным способом - это теоретические модели. После того как их стали использовать для получения сверхпроводников или же запихивать в нанотрубки, они  становятся научно-технической реальностью. Если же их начинают использовать для транспортировки и целевой доставки лекарств в кровеносной системе человека для  лечения больного органа, они становятся частью нашей социальной реальности и для определения позитивных и негативных следствий их использования уже недостаточно одних только естественно-научных и технических знаний. Здесь становятся необходимыми социально-гуманитарные исследования и немаловажную роль должно играть социально-гуманитарное образование ученых и инженеров.

Вопрос о специфике и роли социально-гуманитарных наук обсуждает в статье «"Объективность" социально-научного и социально-политического познания» Макс Вебер: «"Объективность" познания в области социальных наук характеризуется тем, что эмпирически данное всегда соотносится с ценностными идеями ... каждый индивидуальный идеальный тип составляется из понятийных элементов, родовых по своей природе и превращенных в идеальные типы ... и тем самым станет в логическом смысле идеально-типическим, то есть отойдет от эмпирической действительности». Идеально-типические изображения являются идеальными типами не только в логическом, но и в практическом смысле, а именно: стремятся быть «образцами», в них отображается то, что исследователь считает в нем существенным, сохраняющим постоянную ценность, может представляться современникам практическим идеалом, к которому надлежит стремиться. Но в образовании абстрактных идеальных типов следует видеть не цель, a cpeдство: «Идеальный тип - не "гипотеза", он лишь указывает, в каком направлении должно идти образование гипотез». Если для естественных наук важность и ценность законов прямо пропорциональна степени их общезначимости, то для познания исторических явлений в их конкретных условиях, подчеркивает Вебер, «наиболее общие законы, в наибольшей степени лишенные содержания, имеют, как правило, наименьшую ценность». Мы должны стремиться к познанию «исторического, то есть значимого в индивидуальном своеобразии явления», т.е. «познать жизненные явления в их культурном значении»! [Веберб] Эти его утверждения справедливы и для исследования самой науки как социокультурного феномена.

Основные ориентации научного образования

Каждая эпоха выдвигает новые требования к системе образования. Сегодня, в начале ХХ в., мы опять сталкиваемся с реформированием системы образования, вступая в инновационное общество или в общество знания. Однако новое - это хорошо забытое старое. В особенности Россия, ставшая в течение ХХ столетия полигоном многих социальных экспериментов, казалось бы, должна учиться на своей сложной истории, что, к сожалению, чаще всего не происходит. Особый интерес, как нам кажется, представляет собой история государства Российского конца XIX - начала XX в. В дореволюционной России «(то ли благодаря, то ли вопреки министрам) сложилась достаточно передовая система образования, простирающаяся до признания необходимости всесословного и всеобщего образования. Гимназии, земские школы, учебные университетские округа, система подготовки профессоров, развитие женского образования, отсутствие цензуры для университетских научных изданий - все это было передовым для своего времени, а до многих качеств дореволюционного образования, например, степени грамотности и знания языков, не доросли и современные массовые школы» [Чекурин 2004, 104].

К середине XIX столетия в России сложились две основные группы системы образования и воспитания. Первая основывалась на воспитании нового поколения на классической основе изучения древних и современных европейских  языков, истории и литературы, приобщавших, как считалось, юношество к высоким идеалам европейской в широком смысле этого слова культуре. Окончание государственного университета давало потомственное почетное гражданство. Как и в Германии того же времени, «классическое высшее образование было чем-то вроде замены благородного происхождения» [Рингер 2008, 60]. Чтобы обеспечить вертикальную проходимость общества для способных, но бедных людей назначались стипендии: круглым сиротам без различия сословия или недостаточным студентам, которые наиболее продвинулись вперед по учебному плану и показали наилучшие успехи. К почетному гражданству стали причислять и лиц, окончивших высшие учебные заведения, что давало право поступать на государственную службу [Брокгауз, Ефрон 1901 32, 439-441]. Это не было исключительной привилегией столичных учебных заведений. Можно спорить об «эффективности» такого рода элитарного образования, но исторические результаты налицо. «Эпоха 60-х гг. с ее освободительными тенденциями и общественными интересами к науке привлекла в университеты многих талантливых людей, выдвинув блестящую плеяду ученых в разных областях знания: А.М. Бутлеров и Ф.Ф. Петрушевский, К.Н. Бестужев-Рюмин и В.Г. Васильевский, А.Д. Градовский и А.Г. Столетов, К.А. Тимирязев и Н.В. Склифосовский, В.О. Ключевский и Ф.Ф. Фортунатов, А.Н. Веселовский и С.А. Муромцев, А.О. Ковалевский, М.Ф. Владимирский-Буданов, П.Ф. Лесгафт, А.А. Потебня и др. "Золотым веком" назвал это время питомец Московского университета С.И. Мицкевич. "Профессора, выдвинутые эпохой реформ 60-х гг., - писал он, - внесли обновление в старые университеты, и это обновление к 80-м годам достигло своего расцвета"» [Хотеенков]. В.В. Розанов в работе "Сумерки просвещения" писал: «Собственно идея классического образования не есть только прекрасная, но и возвышенная идея. Как на реальных знаниях, строго выдерживая их метод, можно развить до глубокой зрелости умственные способности ученика; как на христианской мистике, при последовательности и цельности школы, можно воспитать благородную религиозность, так на цельном и живом изучении классического мира можно всесторонне и глубоко пробудить все силы мальчика и юноши. Не отдавая непременно первенства этой системе, нельзя не сознаться, что никакого недостатка она перед прочими системами не имеет» (цит. по: [Захарова, Орлова]).

Вторая же система образования стремилась привить навыки и любовь к свободной и самостоятельной практической деятельности, так необходимой пореформенной России, освободившей от крепостной зависимости огромные массы российского населения, не всегда готового к такого рода деятельности. Целям подготовки к ней должно было служить специальное техническое и коммерческое образование. Техническое образование было распространено на все ступени промышленной деятельности, высшие школы, готовящие инженеров, средние, готовящие техников (ближайших помощников инженеров), и училища для мастеров, фабричных и заводских рабочих. К концу XIX столетия именно теоретической подготовке будущих инженеров стало уделяться особое внимание. К этому времени многие ремесленные, средние технические училища преобразуются в высшие технические школы и институты: Технологический институт в Петербурге, созданный в 1862 г. на основе школы мастеров (для низших сословий: крестьян, ремесленников, разночинцев); Петербургский электротехнический институт, одно из первых высших учебных заведений чисто электротехнического профиля, образованный в 1891 г. на базе Почтово-телеграфного училища (1886 г.). В этих училищах обучалось много лиц иудейского, лютеранского и католического вероисповедания, в то время как в университеты они могли попасть тогда только по специальному разрешению министра народного просвещения [Горохов 2009]. Коммерческое образование делает в это время также определенные успехи. В 60-е годы XIX в. существовала Московская практическая академия коммерческих наук и коммерческое училище, подготовка в которых, однако, не удовлетворяла российских предпринимателей и поэтому они стремились компенсировать свое коммерческое образование за границей. В конце XIX столетия положение изменилось к лучшему. «По инициативе С.Ю. Витте 15 апреля 1896 г. было издано "положение о коммерческих учебных заведениях", которое вводило типовые заведения в этой области: коммерческие училища, торговые школы, коммерческие курсы, торговые классы... кроме того предоставлялось право открытия таких учебных заведений не только общественным организациям, но и частным лицам» [Барышников 1994, 110-111].

Важным кристаллизующим фактором стали нравственные ценности и социокультурные установки той части старообрядчества, которая призывала не только сохранять традиции, простоту и чистоту личной и семейной жизни, но и трудиться на благо своей семье, народу, обществу, а значит, и Всевышнему. Именно эти установки сформировали новую среду честных предпринимателей и меценатов, которые создали основу развития капитализма в России, как пуритане в Англии, согласно Максу Веберу. Конечно, не все следовали этим идеалам, но тенденция преобладала.

Здесь уместно обратиться к сравнительному анализу конфуцианства и пуританизма, проведенного Вебером. «Конфуцианство», по Веберу, проповедовало истинный путь к благу через приспособление к «вечному сверхбожественному мироустройству», каковым и должно было представляться будущему российскому чиновнику бюрократическое устройство Российской Империи, над которым, как и над действительно необъятным царством всяческих стран, племен, народов, высится русская корона. Для того чтобы помочь Государю Императору управлять этой махиной, российскому чиновнику, по мысли тогдашних реформаторов, как и по Веберу для чиновника «конфуцианского», требовалось «развитие собственной личности во всесторонне гармонично сбалансированную личность», призванной спастись таким образом от варварства необразованности, чтобы лучше исполнять свои традиционные вышеназванные обязанности и уметь «сохранить достоинство внешних жестов и манер». По Веберу, «типичный конфуцианец использовал свои сбережения и сбережения своей семьи, для того чтобы получить литературное образование и подготовиться к экзаменам и, тем самым, создать основу для получения сословных привилегий». Поэтому чиновники и кандидаты на занятие должностей должны были усвоить нравственные основы охранительства собственных традиций (в нашем случае основанных на трех китах - самодержавии, православии, народности), смешанные со страхом перед любым нововведением. Этот страх социальных нововведений консервативной части российского общества четко выразил Островский в пьесе «На всякого мудреца довольно простоты» в заголовке трактата генерала-консерватора - «О вреде реформ вообще!».

Рационализм, характерный, по Веберу, для обеих этик - «конфуцианской» и «пуританской» - в первом случае означал «рациональное приспособление к миру», в то время как во втором - «рациональное господство над миром». Это и понятно. Для российских социокультурных условий старообрядчество не может по самой своей установке поддерживать существующую действительность, а стремится удержать себя в рамках старинного уклада жизни, ныне, возможно к великому сожалению, не существующего, т.е. иными словами восстановить то, чего уже нет, с помощью изменения, преобразования, хотя бы в локальном масштабе. Но обратимся сначала к анализу Вебером пуританской этики: концентрация на узко профессиональной деятельности и отказ от фаустовской всесторонности [Вебер 1956, 357-381].

Характерная черта этики пуританских сект - доверие «к порядочности собратьев по вере», без чего, т.е. без делового доверия, основанного на повседневной жизненной этике религиозной общины в противоположность «кровнородственной общности», невозможно было бы создание кредитной капиталистической системы. Согласно этой религиозной этике спасение могло быть достигнуто, однако, отдельной личностью «только богоугодным деянием», откуда следовала «неисчерпаемая задача постоянного труда по этически рациональному овладению существующим миром и господству над ним», а «экономический успех был не последней целью и самоцелью, а средством испытания» [Вебер 2009]. Многие российские капиталисты из среды старообрядцев преследовали в первую очередь сходные цели - копить, приумножать и на благо народа употреблять[iii]. Поэтому среди российских капиталистов было так много меценатов и жертователей не только на искусство и храмы, но и на богадельни, больницы для бедных и другие благотворительные цели. Преследуемые со времени правления царя Алексея Михайловича, староверы не только создали свою собственную религиозную культуру, но и систему общественных ценностей, позволявшую выстоять в окружавшем их враждебном мире решительно отвергая петровскую идею централизованной модернизации»[iv].

Интересно, однако, что эти две, казалось бы противоположные, тенденции в российском образовании середины и конца XIX столетия, которые вслед за Вебером можно обозначить как «конфуцианская» и «пуританская» в силу случайных обстоятельств воплотились в подготовке российских медиков, образовавших огромную армию земских врачей. С одной стороны, чтобы попасть на медицинский факультет российских университетов, необходимо было получить классическое гимназическое образование, тем более что рекрутировались студенты-медики главным образом не из дворянской среды. С другой же стороны, их ждала нелегкая и прозаическая ежедневная практическая деятельность в самой гуще российского народа.  «Работа врача была крайне трудной... Рабочий день длился не менее 12 часов, не считая экстренных вызовов и приготовления лекарств... Быт врачей был скромным, жили в большинстве случаев там, где принимали больных... но несмотря на все тяготы главной целью их работы было служение крестьянству. Помимо этого они стремились просвещать народ, пытались облегчить тяжелое материальное положение и лечить физические недуги. Самоотверженность и преданность народу проявлялась во время свирепствовавшей в 90-х годов XIX в. эпидемий холеры и тифа. По данным статистиков, около 60% земских врачей умерло от сыпного тифа, но это их не останавливало, они продолжали бороться за жизни крестьян... Врачей беспокоили условия жизни и труда крестьян и рабочих... Изучая быт рабочих и крестьян, они пытались представить результаты своих исследований на земских собраниях, чтобы повлиять на улучшение их жизни... Врачи старались оказывать не только медицинскую, но и материальную помощь населению, так в период с 1899 по 1909 г. при Пироговском обществе работал "Врачебно-продовольственный комитет", который оказывал помощь голодающему населению... главное в деятельности земских врачей - это нравственность» [Волобуева].

В.В. Розанов, разбирая психологию русского раскола, высказал очень верную мысль о том, что существуют две России: «Россия видимостей» и «Святая Русь» или «Матушка Русь». Первая, как история Империи, отображена в том числе и в великих изысканиях официальных историков. Вторая, с неясными очертаниями, законов которой никто не знает - Россия «живой крови, непочатой веры, где каждый факт держится не искусственным сцеплением с другим, но силой собственного бытия в него вложенного» остается для нас тайной [Розанов 1990 1, 47]. После революций внимание историков неизбежно останавливалось на фигурах российской истории, которые или вели к революции или осуществляли ее. За кадром остались многие и многие «идеально типические» факты реальной деятельности действительных индивидов, которые без особой помпы и претензии на продуцирование исторических событий выполняли свой долг, скромно служили и создавали материальные и духовные ценности, которыми и жив наш народ до сих пор. «Цивилизующее влияние провинциальной интеллигенции на российское общество было более значительным как в силу её приближенности к сельскому населению и населению малых городов, преобладающему в стране, так и в связи с особенностями восприятия образованного человека в провинции - не только как профессионала, но и как носителя особых духовных ценностей, воплощение "культурной нормы"» [Яворская 2003]. Это были скромные созидатели культурных ценностей, которые и делали историю и благодаря которым мы вообще можем говорить о великой российской культуре. «Медицинская интеллигенция представляла собой одну из крупных групп провинциальной интеллигенции, во многом формировавшую ее социально-культурный облик. Профессиональная и повседневная практика медиков определялась условиями социокультурного пространства. Наряду с сугубо прагматичными вопросами, решение которых составляло неотъемлемую часть их профессиональных обязанностей и карьерных притязаний, провинциальная медицинская интеллигенция находилась в гуще общественных инициатив, направленных на организацию социокультурного пространства» [Яворская 2003]. Именно принадлежность к российской культуре, а не национальная или сословная (а сегодня и не религиозная для нашей - по сути дела многоконфессиональной - страны) идентичность, является, на наш взгляд, ангелом хранителем Российской государственности.

Третий путь в системе научного образования России возник в качестве мутации в культуре случайно. Но, раз возникнув, он стал прецедентом, тем «идеальным типом», по Веберу, который может стать образцом для будущего. Именно такой способ развития рассматривается в модели эволюции научной дисциплины С. Тулмина, который полагает, что разработанная им модель применима и для описания исторического развития техники, в процессе которого изменяются, однако, не концептуальные популяции, а инструкции, проекты, практические методы, приемы изготовления и т.д. Для описания взаимодействия трёх автономных эволюционных процессов - науки, техники и практических применений - Тулмин использует ту же схему: создание новых вариантов (фаза мутаций), создание новых вариантов для практического использования (фаза селекции), распространение успешных вариантов внутри каждой сферы на более широкую сферу науки и техники (фаза диффузии и доминирования) [Тулмин 1969].

Марксизм учит нас, что изменение экономических, материальных, базисных отношений приводит к изменению надстроечных социальных институтов и культурных условий. Согласно этой доктрине, поставив в каждую юрту или ярангу телевизор, можно почти автоматически привести кочевые народы к социализму. Известный персонаж произведения Стругацких «Понедельник начинается в субботу» профессор Выбегайло пытался претворить этот тезис в жизнь, создав «кадавра, неудовлетворенного желудочно», которого он заставлял в промежутках между кормлениями тухлой рыбой слушать классическую музыку, и тем самым дал в этом идеализированном эксперименте прекрасный контрпример данной теории. Чем его «духовное развитие» кончилось, хорошо известно. Кадавр начал сворачивать горизонт, чтобы закуклить вокруг себя всевозможные ценности, но, к счастью, лопнул от переедания. После упразднения компартии и развала СССР, немецких торговцев автомобилями страшно удивляло, почему наши покупатели в своем большинстве предпочитают черные большие автомобили. Объяснялось же это очень просто - они копировали «членовозы», на которых катались члены Политбюро. Что нового могли придумать наши рядовые обыватели, кроме того, чтобы скопировать укоренившиеся в обществе социокультурные властные символы, хотя ни Политбюро, ни компартии, ни советской власти, ни социализма больше в реальности не существовало. Но он упорно продолжает жить в головах людей. С помощью «шоковой терапии» внедрен новый экономический базис, который, казалось бы автоматически, по замыслам все той же доктрины, должен привести нас и к новым социальным реалиям, а в действительности выстраивается все время старый, по сути феодальный, принцип владения при господстве бюрократии, доведенный, правда, до абсурда некоторыми нововведениями, когда, вместо гражданского общества, мы попадаем в зависимость от начальствующих, а те в свою очередь от еще более вышеначальствующих и т.д., причем никто не гарантирован, в том числе и крупные собственники, от захвата и перераспределения их привилегий и владений.

В эпоху раннего феодализма, однако, как показал в начале прошлого века в своем фундаментальном анализе возникновения феодального общества и государства на примере средневековой Англии профессор Московского университета Дмитрий Петрушевский, многие отдавали себя добровольно в личную зависимость, становясь вассалами более сильных именно потому, что так называемые отношения «коммендации» предполагали и обязательства со стороны сеньоров защищать своих верноподданных. В этой своей фундаментальной работе он убедительно доказал, что феодальная экономическая система сформировалась в Западной Европе как следствие захвата германскими племенами пространства распавшейся Римской империи, когда цементирующие ее и обеспечивающие юридические права ее граждан законы перестали действовать на этом огромном пространстве, а государственная власть все больше и больше слабела, и единственным средством защиты обычного человека стала отдача себя под защиту сильного, причем делали это не только мелкие и безземельные люди. «Расчленение общества на классы ... было вызвано ... не экономическими причинами, не разъединением факторов производства и распределением их по разным общественным группам ... а причинами чисто политическими». Варварские элементы частью путем завоевания римских земель, частью перейдя на военную службу к римским императорам, постепенно «проникнув в ее организм, довершили ее политическое и социальное перерождение», сохраняя при этом «свою государственно-племенную организацию с королем во главе», ставшим фактическим наместником императора, потерявшим в конце концов бывшую уже иллюзорной власть над ними. Тогда личные слуги короля становятся его администрацией (маршал, например, из старшего конюха превращается в начальника конницы), а племенные вожди получают крупные землевладения, пожалованные королем [Петрушевский 1909][v]. Этот анализ учит нас, что не менее, а может быть и более важны те социокультурные процессы в обществе, которые сопровождают и стимулируют изменение его экономических основ. В современном обществе не последнее место в этом процессе занимают реформы образования.

Неумолимо надвигающаяся на Европу (несмотря ни на какие протесты) реформа науки и образования, напротив, руководствуется главным образом экономическими критериями воспроизводства «человеческого капитала» и производства в рамках «академического капитализма» научных знаний, нужных и полезных для общества, рассматриваемых в качестве «денежного и символического капитала». В этой перспективе роль науки определяется с точки зрения ее полезности для экономической модернизации «базирующейся на науке экономики», а научное знание рассматривается как экономический ресурс. В таком случае государственная политика в области образования и науки ориентируется прежде всего на изменение экономического базиса - на создание и регулирование рынков образования и научного исследования, в которых в результате постоянной конкурентной борьбы любой спрос и соответствующее ему предложение само собой найдут свое место и приведут к расцвету системы образования и росту научного знания на благо обществу. В этих условиях «образование обязательно теряет свою связь с национальными традициями, оно должно освободиться от локальных особенностей и оцениваться универсально» [Мюнх 2009, 7]. Также и в России реформы науки и образования ведут к полному игнорированию традиций руководящими органами, чему активно сопротивляются те, кто реально руководит процессом научного образования и исследования на местах. В результате противоборства этих двух тенденций вырастают уродливые гибриды, а благие намерения ведут к никем не предвиденным нежелательным побочным последствиям.

Примерно о том же рассуждает в «Московских ведомостях» (1864, № 13) и Михаил Никифорович Катков, редактор университетской газеты «Московские ведомости» и журнала «Русский вестник», который характеризуется как консервативный мыслитель: «Наш российский прогресс со времен Петра Великого неудержим ... и бесплоден ... Одно новшество следует за другим, и все приходит извне ... Мы все начинаем так, как будто у нас нет прошлого ... в России никогда не было равновесия между силами действия и движения и консервативными силами сопротивления, того равновесия, которое могло бы сделать развитие безопасным и плодовитым ... В России народ и общественные силы всегда действовали консервативно. Они сопротивлялись опасности потери жизнью тех основ, без которых любое движение бессмысленно ... государство в течение всей русской истории являлось силой разлагающей, двигающей, и нарушающей обычаи» [Леонтович 1995, 312-313]. Поэтому в данной работе мы сделали акцент на образовательных и нравственных особенностях ушедшей эпохи, чтобы может быть хотя бы немного поучиться на этих образцах[vi].

Из вышеприведенного примера можно сделать следующие выводы.

Комбинация практического и гуманитарно-теоретического образования на медицинских факультетах российских университетов оказалась наиболее продуктивной и перспективной в конце XIX в. Воспитано целое поколение практикующих высоко нравственных врачей, оказывавших реальную помощь простому российскому населению и действительно несших в народ культурно-просветительскую миссию.

Именно образование является необходимым условием модернизации общества, а не безличные рыночные механизмы и экономические ценности, якобы автоматически регулирующие общественные отношения в нужном направлении.

Этот опыт учит нас сегодня тому, что узкопрофессиональное обучение обязательно должно сочетаться с широким социально-гуманитарным образованием, если мы хотим, чтобы будущие наука и техника действительно стали мотором социально-экономического развития нашей страны[vii].

Литература

Барышников 1994 - Барышников М.Н. История делового мира России. М.: АО АСПЕКТ ПРЕСС, 1994.

Брокгауз 1901 - Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А.  Энциклопедический словарь. СПб., 1901.

Вайнгард 1970 - Weingart P. Die amerikanische Wissenschaftslobby. Zum sozialen und politischen Wandel des Wissenschaftssystems im Prozess der Forschungsplanung.  Düsseldorf: Bertelsmann Universitätsverlag, 1970.

Вебера - Вебер М. Наука как призвание и профессия (http://lib.ru/POLITOLOG/weber.txt).

Веберб - Вебер М. Избранные произведения. Часть вторая. «Объективность» социально-научного и социально-политического познания (http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/vebizbr/04.php).

Вебер 1956 - Weber M. Asketischer Protestantismus und kapitalistischer Geist. In: Max Weber. Soziologie. Weltgesellschaftlichen Analysen. Politik. Stuttgart: Alfred Kröner Verlag, 1956.

Вебер 2009 - Вебер М. Конфунцианство и пуританизм // Личность. Культура. Общество. Международный журнал социальных и гуманитарных наук, 2009. Т. XI. Вып. 3. № 50.

Виноградов 1911 - Виноградов П. Средневековое поместье в Англии. С.-Петербург: Сенатская типография, 1911.

Волобуева - Волобуева М.М. Земские врачи в конце XIX - начале XX в. (http://www.econf.rae.ru/pdf/2009/06/Volobueva.pdf).

Горохов 2009 - Горохов В.Г. Техника и культура: возникновение философии техники и теории технического творчества в России и в Германии в конце 19 - начале 20 столетий. М.: Логос, 2009.

Гросул 2000 - Гросул В.Я., Итенберг Г.С., Твардовская В.А., Шацилло К.Ф., Эймонтова Э.И. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М.: Прогресс-Традиция, 2000.

Захарова, Орлова - Захарова Л., Орлова Ю. Классическая гимназия. Вчера и завтра (http://www.voskres.ru/school/gymnaz.htm).

Латур - Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир (http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/622695).

Ленк 2009 - Lenk H. Towards a Technology- and Action-Oriented Methodology of Constructive Realism // After Cognitivism. A Reassessment of Cognitive science and Philosophy. Dordrecht, Heidelberg, London, New York: Springer + Business Media , 2009.

Леонтович 1995 - Леонтович В.В. История либерализма в России 1762-1914. М.: Русский путь-Полиграфресурсы, 1995.

Мюнх 2009 - Münch R.. Globale Eliten, lokale Autoritäten. Bildung und Wissenschaft unter dem Regime von PISA, McKinsey & Co. Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 2009.

Пашен 2004 - Paschen H., Coenen Chr., Fleischer T. u.a. Nanotechnologie. Forschung, Entwicklung, Anwendung. Berlin, Heidelberg, New York, 2004.

Пестре 2005 - Pestre D. The technosciences between markets, social worries and the political: how to imagine a better future? The public Nature of Science under Assault. Politics, Markets and the Law. Berlin-Heidelberg: Springer, 2005.

Петрушевский 1909 - Петрушевский Дмитрий. Очерки из истории Английского государства и общества в средние века. Часть первая. Издание 2-е. С.-Петербург: издание Акц. Общ. «Брокгауз-Ефрон», 1909.

Рею - Rieu A.-M. The epistemological and philosophical situation of mind techno-science (http://www.stanford.edu/group/SHR/4-2/text/rieu.html).

Рингер 2008 - Рингер Ф. Закат немецких мандаринов. Академическое сообщество в Германии, 1890-1933. М.: Научное литературное обозрение, 2008.

Розанов 1990 - Розанов В.В. Религия и культура. М.: Издательство «Правда», 1990.

Тулмин 1969 - Toulmin S. Innovation and the Problem of Utilization // Factors in the Transfer of Technology. Cambridge: The M.I.T. Press, 1969.

Хотеенков - Хотеенков В. Граф Д.А. Толстой - "Лжегосударственный человек" (http://ntp.ed.gov.ru/text/magaz/higher/4_96/7-10ra3.html).

Чекурин 2004 - Чекурин Л. Министр А.В. Головнин и русские историки. // Наше либеральное наследие. Выпуск первый. М.: РОО «Открытая Россия», 2004.

Шнайдевинд 2009 - Schneidewind U. Nachhaltige Wissenschaft. Marburg: Metropolis Verlag, 2009.

Шульц-Шаффер 2009 - Schulz-Schaeffer I., Werle R., Weyer J. (Ed.). The new role(s) of social sciences // Science, Technology & Innovation Studies. 2009. Vol. 5. No 1 (September) (http://www.sti-studies.de/).

Яворская 2003 - Яворская Ю.А. Медицинская интеллигенция в социокультурном пространстве российской провинции: 1860-е - 1917 гг. Краснодар, 2003 (http://www.lib.ua-ru.net/diss/cont/127853.html).

Примечания

[i] В качестве приоритетной цели научной политики Европейского Союза провозглашена стратегия, принятая в марте 2000 г/ руководителями правительств стран ЕС в Лиссабоне, суть которой состоит в том, чтобы превратить экономику стран ЕС в самую динамичную в мире именно с помощью науки.

[ii] При переносе зарубежного опыта следует учитывать социокультурные особенности различных стран. Известный немецкий философ П. Вайнгарт убедительно демонстрирует это, анализируя особенности организации и финансирования научных исследований в США. Он справедливо утверждает, что американский опыт не может быть непосредственно использован даже в Западной Европе [Вайнгард 1970]. Другой германский исследователь науки Р. Мюнх также подчеркивает, что перенос «элементов реформ из одного культурного и институционального контекста в другой или применение абстрактной теоретической модели на практике», имея в виду «гегемонию» определенной парадигмы исследования, навязываемой «богатейшими американскими университетами», ведет к непредвиденным негативным следствиям  [Мюнх 2009, 125-131].

[iii] Конечно, не все купцы и тогда были порядочными. Многие шельмовали, обманывали, их слова часто не вязались с делом, но и не все порядочные были старообрядцами.

[iv] К ним принадлежал, например, Павел Павлович Рябушинский, вступивший в 1820 г. «в сообщество предпринимателей, группировавшихся вокруг цитадели старообрядчества «поповского толка» - Рогожского кладбища». Рогожское согласие получило свое название по расположению духовного центра старообрядцев на Рогожском кладбище в Москве. Многие семьи российских предпринимателей, как, например, Морозовы, славившиеся своей широкой благотворительностью, были раскольниками. Они основали институт лечения раковых опухолей при МГУ, детскую больницу, богадельню, психиатрическую клинику, бесплатные читальни, музеи и т.п. Другой меценат - Василий Александрович Кокорев (1817-1889) из мещан-старообрядцев города Солигалича, основатель первого нефтеперегонного завода в Баку, Северного страхового общества и Волжско-Камского коммерческого банка - создал «приют для русских живописцев на реке Мста, недалеко от Вышнего Волочка, считая, что природа Тверского края послужит большим вдохновением для отечественных художников, нежели развалины Помпеи» [Барышников 1994, 101, 154, 156, 158, 122]

[v] Его учитель Па́вел Гаври́лович Виногра́дов, также профессор Московского университета, а с 1903 Оксфордского университета «всегда подчеркивал активность права, его способность творить социальные отношения» [Виноградов 1911].

[vi] Следует, однако, понимать, что духовные образцы, взятые из одной эпохи, невозможно буквально пересадить в новые социокультурные условия без историко-культурологической и методологической реконструкции.

[vii] Именно исходя из этих предпосылок организована новая Международная магистерская программа «Философия и история европейской культуры» на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова, которая осуществляется совместно с магистерской программой Университета г. Карлсруэ (Германия), входящего в число трех элитных университетов Германии, - «Европейская культура и история идей» (EUKLID). Программа направлена на формирование у магистрантов, как правило, уже имеющим профессиональное образование в какой-либо конкретно-научной области, междисциплинарного и многостороннего представления о современной европейской культуре и ее развитии с философской, литературной, искусствоведческой, исторической и социологической точек зрений. Это позволит студентам, изучающим естественные и технические науки, получить в качестве дополнительной квалификации углубленные знания о европейской культуре (http://www.philos.msu.ru/fac/dep/edu/magister/prog_philos_fiek.html).