Журнал "Вопросы философии" - Социальные инновации: макро- и микротенденции

Содержание

Архив номеров

Все публикации на сайте

Для авторов

Редакция

История журнала

Золотые страницы

Наш баннер

Социальные инновации: макро- и микротенденции

| Печать |

Автор Федотова В.Г.
18.10.2010 г.
Поставленная в заглавии проблема представляет собой своего рода уравнение с двумя неизвестными. Что такое социальные инновации? Естественно-исторически складывающиеся изменения, которые ломают традицию и открывают путь к новому, новые идеи, перестраивающие общество, проектная деятельность людей, создающая новые цели и структуры или все это вместе? Оправдано ли то, что только сегодняшние общества, преимущественно западные, стали называться обществами знания, а экономика только этих обществ экономикой знания? Или знание всегда играло роль в обществе и экономике, достигнув некой кульминации сегодня? Что такое модернизация и как это понятие трактуется специалистами и неспециалистами – в текущей политической и повседневной практике? Сегодня произошла смена лексики научных текстов, в результате которой возникло злоупотребление словами «инновация», «проект». Социальная инновация чаще всего рассматривается как результат творческой деятельности, применение которого дает ожидаемое решение проблем. Предполагается обычно, что социальная инновация – это сознательно организуемое нововведение, вносящее задуманное изменение. Метафора «социальное предпринимательство» («социальные предприятия») привела к широкому хождению слова «проект», взятому в буквальном смысле – как некий комплексный план, который был заранее задуман и подлежит реализации. Слово «проект» попало в философскую литературу попроблемам модернизации преимущественно с 1980 года. Оно было приведено в речи Юргена Хабермаса во Франкфурте-на-Майне при вручении ему премии Т. Адорно. Его речь, многократно перепечатанная впоследствии по всему миру, называлась «Модерн – незавершенный проект». Приведу слова Хабермаса, сказанные по поводу проекта: «Проект модерна, сформулированный в XVIII в. философами Просвещения, состоит ведь в том, чтобы неуклонно развивать объективирующие науки, универсалистские основы морали и права и авто¬номное искусство с сохранением их своевольной природы, но одновременно и в том, чтобы высвобождать накопившиеся таким образом когнитивные потенциалы из их высших эзотерических форм и использовать их для практики, т.е. для разумной организации жизненных условий…». Ясно, что в этом контексте слово «проект» означает не более, чем желаемая программа. Слово «проект», любимое нашей философской молодежью, в большей мере отбрасывает вторую сторону – «своевольную природу» исторического процесса. Так, в весьма талантливом докладе М. Ремизова, сделанном на семинаре по интеллектуальным основам государственного управления, слово «проект» употребляется в более жестком смысле и не вполне уместно, если принять во внимание огромную российскую и зарубежную литературу, вполне имеющую сложившийся консенсус относительно современности: «Нет общего мнения по вопросу о том, в чем суть и порождающий принцип той взаимосвязи идей и институтов, которую мы называем “современность” (подчеркуто мною. – В.Ф.). В рационализации, эмансипации, секуляризации или в чем-то еще? Но существует отправная точка для понимания современности и рассуждения о ней. Она состоит в том, что современное общество обречено на проектный способ существования». Правда, далее говорится нечто, более похожее на утверждение Хабермаса: «Современность – не проект, но арена столкновения различных проектов или, точнее, программ, стратегий (не всем им присущи свойства конструктивной связности, предполагаемые понятием «проект») ответа на общий исходный вызов – распад социальной космологии “традиционного общества”». В монографии «Глобальный капитализм: «Три великие трансформации. Социально-философский анализ взаимоотношений экономики и общества» я и мои соавторы (В.А. Колпаков, Н.Н. Федотова) рассмотрели историю капитализма и эпохи современности. В отличие от высказанного выше предположения об отсутствия ясности в отношении современности и консенсуса относительно ее «проектности», мы, опираясь на исследования в области теории модернизации и анализ ее историй в разных странах, сформулировали суть эпохи современности как переход от господства традиций к господству инноваций с вытекающими отсюда коренными переменами в большинстве сфер жизни . Мы разделили, продолжив работу многих исследователей, современную эпоху на этапы – первую современность, вторую и третью. Первая современность – это либеральная современность XIX века, складывалась с начала Нового времени как органически-инновационный процесс, вызванный Ренессансом, Реформацией и Просвещением, в результате которых появился новый рациональнй человека, рынки, складыванием наций, капитализм. Этот органический, естественно-исторический процесс был инновационным и связан с выделением экономики как первой системы целерационального действия, с формированием «модульного человека» (Э. Геллнер). Но все эти гигантские эпохальные инновации никак не похожи на некие изобретенные кем-то нововведения, т.е. на проекты. Незападные страны – Россия, Турция, Мексика встали на путь догоняющей модернизации, беря за образец Запад. Здесь усилилась проектная составляющая, определявшая характер и выработку планов реформирования этих стран, закончившуюся в России отказом от реформированя и революционным сломом феодальной и буржуазной системы. Вторая современность, начавшаяся после Первой мировой войны была, в отличие от первой либеральной современности XIX–начала XX веков, организованной современностью, где уже были конкретные проекты – социал-демократии, например, но одновременно естественно-исторические процессы развития техники и роста влияния технократических элит. Источник инноваций, характерной для любой модернизации, здесь имел в незападных странах вытекал мобилизационного характера развития. Третья современность – новое Новое время для незападных стран оказалась менее всего обязанной проекту. Реформирование в России 1990-х было заменено революционным сломом системы социализма (коммунизма), а подъем стран Азии и других незападных стран, в частности, Китая, Индии, Бразилии, Индонезии был определен возобновлением традиций торговли, дешевизной их рабочей силы, ориентацией на глобальный рынок, удержанием национальной и цивилизационной идентичности в эпоху перемен и прагматическим восприятием мировой ситуации. Сегодня речь идет в России о модернизационных проектах в сфере развития технологий, политической системы, гражданского общества, науки, образования. Пока это еще только стремление к подобному проектированию, не получившее общих характеристик, которыми можно характеризовать как модернизационный процесс, так и проект. В данной статье будут показаны как инновационные-модернизационные процессы, так и микропроцессы, которые в большей меремогут быть связаны с проектной деятельностью.. СОЦИАЛЬНЫЕ ИННОВАЦИОННЫЕ МАКРОТЕНДЕНЦИИ Сейчас мы коснемся социальных инноваций и технологических инноваций в качестве источника социальных инноваций на макроуровне и характеристики модернизации. Здесь речь пойдет о капитализме как инновации, социализме как проекте новой цивилизации, о социал-демократии как инновационном социальном проекте соединения достоинств капитализма и социализма, о третьем пути как инновационной попытке сохранить социал-демократию в условиях глобализации, об инновации перестройки в СССР и о национальных моделях модернизации как новом способе развития капитализмов в Азии, Латинской Америке и посткоммунистических странах. Нами будет рассмотрено «общество знания» и «экономика знания». Макротенденции не исчерпываются этими, но дают достаточное представление об инновациях как естественно-исторических тенденциях. В данной статье будут показаны социальные и технологические инновации на макроуровне, как те, которые имеют естественно-историческую природу, так и те, которые в большей мере связаны с проектной деятельностью. Помимо этого есть микротенденции, но их мы коснемся в другой статье. Капитализм как инновация, сложившаяся в результате естественного –исторического развития и сознательной деятельности людей Эпоха модернити (современности) – не следствие проекта. Развитие капитализма стало одной из инноваций, которая может рассматриваться как слом прежних тенденций развития традиционных обществ в точках бифуркации и переход социальных систем на новый уровень. В ряде статей В.А. Колпакова, В.Г. Федотовой капитализм рассмотрен с этой точки зрения . Капитализм начинался с роста локальных рынков, которые объединялись затем на общенациональном уровне. Но и при этом традиционные общества оставались прежними, подчиняющими себе, своей традиции рыночные инновации. Только со временем, с формированием буржуазных наций и развитием индустриального производства не только экономика, но и общества становились капиталистическими. Процесс перестройки традиционных обществ в современные общества был долгим, содержал меняющиеся инновации, которые, в конце концов, сделали основой существования капиталистического общества инновацию самою по себе, превратившуюся в способ воспроизводства этого общества, подобно тому, как традиция обеспечивала подобный процесс в традиционном обществе. Крупнейший исследователь истории капитализма К. Поланьи пишет, что «современные условия, в которых находится человек, можно описать очень простыми терминами. Индустриальная революция всего лишь 150 лет назад положила начало цивилизации технологического типа…Индустриальная цивилизация перемешала части бытия человека. Машины вторглись в интимное равновесие, которое было достигнуто между человеком, природой и работой» . И капитализм формировался не только под влиянием технологических инноваций, но и под влиянием духовных революций, социальных инноваций в разных сферах общества и обществе в целом. После того, как рынки и социальные изменения переделали традиционные общества в современные капиталистические, дальнейший процесс оказался связан с переподчинением общества экономике, а не экономики обществу. Рынок перестроил взаимосвязь социальных и экономических отношений, во многом породил того «экономического человека», который стал нормой для неолиберальных теорий и неолиберальной политической практики, но всегдашним предметом критики для остальных. На всем протяжении развития капитализма роль знания, науки, образования чрезвычайно велики. Просвещение, стоящее в числе истоков западного типа развития, дает разнообразные способы использования науки: в качестве источника легитимации процессов развития, как основы подготовки человека западного типа, называемого Э. Геллнером модульным человеком . Этот человек известен под именем автономного и ответственного человека, своего рода кирпичика западного развития. Затем появляется массовый человек, произведенный определенной манипуляцией, в которой участвует тоже знание – психологии, социальной технологии, воздействия СМИ. Рассматривая капитализм как общество нового типа, К. Поланьи, как и В. Зомбарт, считает его «наиболее искусственным из всех социальных образований» . Искусственным, то есть в большей мере созданным самим человеком. Но это не означает, что построенным по проекту. Искусственность этой системы обнаруживается лишь в сравнении с обществами естественной эволюции – традиционными обществами. Собственная эволюция капиталистического общества связана с расширением действий института рынка, который оказался самовозрастающим и имел естественно-историческую направленность на осуществление своих все расширяющихся задач. К. Маркс в своей философии истории и политэкономии раскрыл единство естественно-исторических закономерностей и сознательной деятельности людей. Поланьи показывает, что рынок создал как свободу эксплуатации, стремления к чрезмерной выгоде, получение прибыли от общественного неустройства, так и свободу совести, слова и прочие подлинные свободы. И именно хорошие свойства кажутся ему выросшими исторически, а дурные – вследствие плохая организации жизни в реально существующей индустриальной цивилизации, т.е. следствием неудач в деятельности людей. «Наши отношения к людям и природе должны быть пересмотрены…Цивилизация, которую нам хотелось бы видеть, это индустриальная цивилизация, в которой удовлетворены основные требования жизни человека…Задача огромной сложности – интегрировать общество по-новому. Это проблема новой цивилизации», – писал Поланьи в 1947 году . Сходная цель вызвала ряд новых инноваций. Социализм как проект новой цивилизации В советский период сам интерес к проблеме цивилизации был инициирован размышлением о том, не является ли социализм новым типом цивилизации или, по крайней мере, не содержит ли он ее предпосылок. Капитализм иногда тоже трактовался как цивилизация. В частности, К. Маркс говорил о цивилизующей миссии капитала. Однако слово «цивилизация» содержало тот смысл в контексте марксистской периодизации истории, что исторический процесс имеет тенденцию к восхождению на все более высокие ступени развития, каждая из которых дальше уводит общество от варварства и обеспечивает новые средства преодоления нужды, несвободы и социального неравенства. Капитализм возник естественно-исторически путем перехода Запада из средневекового, традиционного состояния к современному (посредством трех революций – Ренессанса, Реформации и Просвещения). Социализм же выступал как следствие сознательного проекта нового общества, преодолевшего противоречия капитализма или потенциально способного к этому, проекта, который носит мобилизационно-неорганический характер, требующий большего участия сознательной деятельности людей. Капитализм как хозяйственных строй в ходе своего развития превратился в тип общества со всеми присущими ему чертами социума, власти, государственного устройства, культуры, символических форм, самого человека. Социализм строился сверху, начиная с форм власти и распространяясь на экономику, общество, культуру, человека. Философские, политические, социальные цели и идеологии, научно обосновываемые модели экономического развития несомненно являются решающими факторам формирования этого проекта, налагаемого на желание масс улучшить свою жизнь. Парадоксальным образом, «соревнование» двух идеальных типов – капитализма и социализма, выстраиваемое в сфере теорий, вело к доказательствам преимуществ социализма. С другой стороны, практическое сравнение содержало аргументы как в его пользу, так и против него. Успешная модернизация в России, ее выход между 1928 и 1932 годом на второе место в мире (с прежнего восьмого) по развитости экономики, преодоление неграмотности, всеобщее среднее образования, доступность высшего, социальная политика выравнивания возможностей, бурное строительство жилья, бесплатное медицинское обслуживание (как и образование), победа над опасными инфекциями, санитарно-эпидемиологическая служба, издание книг и журналов массовыми тиражами, создание новых научных учреждений, индустриализация, рост городов безусловно оказали цивилизующее воздействие на население, но культурный подъем масс достигался иногда ценой упрощения культуры. Тем не менее, на уровне элит были сделаны высочайшие достижения в науках, технике, искусствах, вошедшие в прецедентные элементы советской и русской культуры, т.е. такие элементы, по которым ее узнавали в мире. По мнению американского специалиста, занимавшего пост главы разведывательного сообщества США Дж. Ная, СССР обладал огромным влиянием в мире, развитой «Soft Power» – мягкой силой», которая влияла на его статус в мире не менее, чем оборонная мощь. Однако нехватка свободы, политические репрессии сталинского периода, низкая ценность индивидуальной жизни и отставание в обеспечении ее благополучия от статуса страны, примитивная политическая риторика составляли не только негативную стилистическую атмосферу, но и содержательно препятствовали экономической и творческой свободе. Как говорил Н. Бердяев, коммунизм был формой секуляризованного христианства. Но результаты мало соответствовали замыслу. Это заставляет перевести вопрос о цивилизационных особенностях не только социализма, но и капитализма в контекст русской истории и культуры. Сказалось то, что классики марксизма рассматривали возможность перехода к коммунистической формации лишь на стадии наибольшей зрелости западного капитализма, но переход произошел в наиболее слабом звене капиталистической системы, к которому принадлежала Россия. Недостаточно зрелые условия наложили свой культурный отпечаток на русскую версию коммунизма. Особый интерес представляет восприятие коммунизма не только как оппонента капиталистической системы, но и как ее двойника в незападном мире. Этой теме посвящено исследование Б.П. Вышеславцева о кризисе индустриальной культуры. Между капитализмом и социализмом существует политическое различие, но их суть — индустриализм и создание индустриальной культуры, обеспечивающей условия для повышения уровня жизни людей и их благосостояния. Взаимодополнительность капитализма и коммунизма, рассмотрение коммунизма как индустриализма, который исчерпал себя вместе с всемирным кризисом индустриальной системы, начавшимся в конце 60-х годов XX века как под влиянием научно-технической революции, так и в связи с социальными движениями этого периода является сегодня наиболее принятой точкой зрения. Социал-демократия как инновационный проект преодоления недостатков капитализма и социализма Демократическое социальное государство представляет собой исторически определенный тип государства, реализованный западными социал-демократиями в индустриальную эпоху для поддержания классового мира, социальной солидарности и взаимной ответственности государства, бизнеса, профсоюзов и гражданского общества за благополучие, достоинство, процветание граждан и развитие социальных сфер. Социал-демократия явилась инновацией Запада, направленной на одновременное преодоление недостатков капитализма в сфере обеспечения социальной справедливости и социализма в сфере предоставления свободы. Общий концепт западной демократии предполагает наличие ограничений в деятельности государства, идущих от общества. Общество, способное быть самостоятельным субъектом деятельности и благодаря этому ставить государство под особый контроль граждан, называется гражданским. Оно является самоорганизованным, структурированным, имеющим механизмы представительства и контроля над государством со стороны негосударственной сферы, политических партий, предпринимательских групп, профсоюзов и других неправительственных организаций, общественных движений, правозащитных групп и т.д. По мере отхода социал-демократий Запада от кейнсианских трактовок роли государства в экономике, гражданское общество одновременно стало рассматриваться как общество, саморганизованное и институционализированное таким образом, чтобы сдерживать не только государство, но и рынок, не давать всему обществу быть подверженным логике рыночной прибыли. Рыночная экономика и демократическое государство функционируют при цивилизующем влиянии гражданских ассоциаций и неправительственных организаций. Гражданское общество стало трактоваться как общество, способное поставить под контроль государство и бизнес. Это – ключевая формула демократического социального государства, возлагающая на государство арбитражные и цивилизующие функции, а на гражданское общество – контроль за бизнесом и государством. И она – есть результат научно обоснованных способов сохранения основ капитализма и освоения опыта социализма в СССР. Все задачи демократического социального государства на Западе решались посредством институционализации социального контракта между государством и гражданским обществом, а конкретно – между государством, работодателями, профсоюзами и общественными ассоциациями и неправительственными организациями. Эти отношения построены на принципе солидарности, дополняемом, в случае необходимости, субсидиарным подходом. Основой достижения солидарности государства с другими социальными сферами является компромисс. Государство жертвует своим всевластием, поскольку сознательно берет на себя ответственность за состояние общества и желает разделить бремя этой ответственности с работодателями, профсоюзами и общественными организациями. Работодатели соглашаются поддержать принцип обеспечения полной или приближающейся к этому занятости в обмен на уменьшения требований профсоюзов непрерывно повышать заработную плату. Профсоюзы смягчают это требование ради обеспечения полной занятости. Общественные организации смягчают критику правительства и высказывают солидарность с его политикой ради достижения общего блага. Государство сотрудничает с ними ради уменьшения бремени собственной ответственности . Благодаря этой политике демократические социальные государства индустриального Запада превратили рыночную экономику в социальную рыночную экономику. Кроме того, эти государства сыграли огромную роль в консолидации демократии и сплочении общества. Они обеспечили проведение эффективного курса на социальную справедливость посредством прогрессивного налога и его перераспределения. Социал-демократия не отказывалась от социалистической идеи, но осуществляла свои программы исходя из конкретных условий рыночного хозяйства, политической демократии и социальных интересов. При глобализации обнаружилась невозможность обеспечить полную занятость и избежать исчезновения полноценной налоговой базы, которая позволяла перераспределять средства в интересах общества, т.к. капитал начал убегать туда, где выгодно. Третий путь как инновационная попытка новых левых сил на Западе сохранить социал-демократию в условиях глобализации Запад не собирается отказываться от идеи социального государства, но сутью его модернизации является признание рынка, защита нерыночных социальных сфер, для чего государство усиливается, равно как усиливается гражданское общество. Государство усиливается не в сфере рынка, а, как говорит Э. Гидденс, выше и ниже рынка . Ниже рынка – это в сфере охраны природы, экологии. Выше рынка – это в области культуры, образования, духовной жизни. Принцип солидарности социал-демократии в условиях глобализации в чистом виде провести невозможно. Его заменил на Западе принцип взаимной ответственности государства и общества. Это означает, что люди несут большее финансовое бремя, но государство гарантирует защиту ряда социальных сфер от произвола рынка. Такова инновационная модель модернизированного демократического социального государства в постиндустриальном обществе, модель, построенная социологом Э. Гидденсом, который полагал, что технологическим инновациям должен предшествовать и соответствовать свой уровень социальных инноваций. Реакция на вызовы глобализации Западу привела к появлению новых лейбористов и других сторонников третьего пути. Новое в их левой позиции состоит в том, что они считают невозможным отказаться от новой модернизации – перехода к обществу с всемирным открытым и электронным рынком, но предлагают совокупность принципов и политических мер, которые могут скорректировать и гуманизировать этот процесс как в его воздействии на отдельные западные общества, Запад в целом, так и, в конечном итоге, на мир в целом. Еще в 1984 году американский исследователь Дж. Нэсбит в своей знаменитой работе «Мегатренд. Десять новых направлений трансформации нашей жизни» обозначил, что человечество ожидают следующие переходы: от индустриальной экономики к информационной; от развитых технологий, к высоким; от национальной экономики к мировой; от краткосрочных процессов к долгосрочным; от централизации к децентрализации; от институциональной помощи к самопомощи; от представительной демократии к партиципаторной (демократии участия); от иерархии к сетям; от Севера к Югу; от выбора «или/или» к многообразию возможностей и выбору «и/и», т.е. «и то/и другое» . Сравним с характеристикой происходящих сегодня изменений, приводимых в статье сторонника третьего пути: от рациональной унитарной культуры к креолизации (овосточниванию. – Авт.) глобальной культуры; от политической эмансипации к политике «жизненного стиля»; от равенства к различиям; от организации, иерархии к реорганизации, сетям; от рациональности к рациональностям («мы все теперь туземцы»); от фиксированной идентичности к ее флуктуации и плюрализации; от гарантированной репрезентации к проблематизации репрезентаций, к миру ad hoc (к случаю. – Авт); от конца идеологий к вариации жизненных стилей и убеждений; от прагматизма в политике к фундаментализму в политике . Здесь добавлены новые различия. Многие из них выглядят парадоксальными. Именно в то время, когда ослабляются все прежние принципы, в политике нарастает фундаментализм. Это значит, что при всех изменениях сохраняются базовые принципы поддержания порядка через роль государства и действие социальных норм. Хотя концепция третьего пути явилась в целом проектной инновацией левых, она основана на инновациях как следствии естественно-исторического изменения обществе. Разрушение иерархии и организации, устремленность капитала туда, где выгодно, без оглядки на позиции государства, изменения в гражданском обществе и демократии, технологические сдвиги, изменение в характере труда и невозможность полной занятости, изменение семьи, отмечаемый многими исследователями конец общества труда, многообразие стилей жизни оказались такими факторами настоящего и будущего, которые требовали ответа. Старая реальность еще не исчезла, а новая едва родилась. Но перемены, действительно, происходят. Для сторонников третьего пути переход в новое состояние, в целом охватываемый термином «глобализация», предстает как переход в новую современность. Для меня и моих упомянутых соавторов это – третья современность.Классическая модернизация представляла собой переход от традиционного общества (с присущим ему господством традиции над инновацией, религиозностью, коллективизмом, доиндустриальным развитием, ценностной рациональностью и т.д.) к современному (где инновация преобладает над традицией, имеется светское объяснение и оправдание жизни, появляется автономный индивид, затем индустриальное производство, целерациональность и т.д.). Э. Гидденс и другие сторонники третьего пути считают, что современное общество, ядром которого стала индустриализация (первая и вторая современность), распространившаяся во многие незападные страны, может быть названо сегодня традиционным в сравнении с тем обществом, которое создается глобализацией и которое уже сегодня характеризуется глобальным свободным рынком и описанными выше чертами. Концепция третьего пути является новым прогрессизмом. Так она была названа в основных документах сторонников третьего пути . Перестройка как инновационная попытка улучшить жизнь людей в СССР М. Горбачев начал перестройку не из каких-то абстрактных соображений, а просто для того, чтобы наши граждане могли жить, как на Западе. Он был близок к социал-демократическим идеям, которые позже четко осознал, но общество, уставшее от дефицита, было радикализировано и желало более основательных перемен. Мысль — жить, как на Западе, — активно пропагандировалась, и именно она стала той «мягкой силой», которая заставила население поверить в перспективу горбачевской реформы. Догоняющая модель предполагала, что мы, заимствуя западный опыт, не только сумеем получить технологические инновации, улучшение всех наших инфраструктур и политической системы, добиться ее открытости, но и сможем оказаться на том уровне жизни, который имеет население Запада. Однако модернизационная теория уже потерпела однажды поражение. В постколониальную эпоху, когда было ясно, что страны, освободившиеся от колониальной зависимости, совершенно не гарантированы в том, чтобы достичь уровня Запада, или, иначе, в том, чтобы на пути модернизации и капиталистической, и социалистической (этих двух форм индустриализма), приобрести новое цивилизационное лицо. Наша догоняющая модель была скорее словесным утверждением превосходства Запада и ориентацией населения на то, что вот мы скоро будем жить, как на Западе. Она не несла с собой интереса к технологиям, к развитию передовых отраслей и конкурентоспособности, как это было в предшествующие эпохи, ориентированные на модернизацию. Если взять горбачевскую политику, то она состояла в том, чтобы по всем азимутам преобразовать ситуацию ненасильственно, установить связи с миром и прекратить военную гонку, ибо в ее прекращении виделся источник ресурсов для нормального обустройства жизни. Все делалось для того, чтобы, прекратив военную гонку путем модернизации политической системы и ненасильственных преобразований, достичь этого результата — жить, как на Западе. Говорить о процессе перестройки в терминах «тоталитаризм» и «демократия» значит быть глубоко идеологичным. Горбачев поддался догоняющей модели, представляя ее в очень простом виде — дать людям жить, как на Западе (иметь кафе, компьютеры, телефоны и прочее). Люди хотели жить лучше. И Горбачев, заметьте, говорил: чтобы перейти к рынку, нам нужна свобода. Горбачев говорит так потому, что он ставит простую задачу — улучшить жизнь людей. Полки пусты, и неизвестно, долго ли может продолжаться такая ситуация. У каждой вехи истории свои задачи – сегодня важно осмыслить влияние перестройки на текущий период, оценить подлинность ее намерений и совпадение намерений и результатов, представить Россию без Горбачева и с ним, продумать, возможно ли было стартовать к новым временам более успешно или иначе. Горбачев говорил о смысле перестройки: «Больше демократии, больше социализма». Именно в этом состоит сегодняшний смысл перестройки, хотя тогда гласность, свобода слова и печати, разумеется, производили наибольшее впечатление. Самым серьезным этапом его деятельности можно считать последующую в 1990-ые попытку создания в России социал-демократической партии, которая могла бы осуществить перестроечную задачу в форме социал-демократии – наиболее близкого для России пути, соответствующего демократическим ожиданиям людей и их чувству справедливости. Сегодня мы живем при капитализме. Седьмая статья Конституции РФ, гласящая о социальном государстве в России, только начинает выполняться. Экономический кризис и нерешенность перестройкой экономических проблем, провозглашенных сначала под именем ускорение, а затем как важнейшая часть перестройки, лишь в какой-то мере представляется причиной смены власти и косвенно виной неудачи задуманного Горбачевым реформирования. О Горбачеве говорят: «Он дал нам свободу». Каждый, кто помнит и не помнит это время, безусловно причислит гласность, свободу слова и печати к числу его выдающихся достижений, которые и принято называть свободой после долгих лет «демократии разговоров на кухне», политических анекдотов и других нелигитимных проявлений витальной потребности в свободе. Перестройка, прорвавшая плотину запретов на собственное мнение у народа и позволившая отрыто обсуждать настоящее и будущее, вызвавшая надежды на лучшее, предстает как прорыв к свободе. Однако в части оценок перестройки многие чрезвычайно близки неолиберальной трактовке свободы, подчас понимая ее как свободу от всего, не касаясь теоретического содержания этого понятия, различающего «свободу от» (от принуждения, от подавления, от нужды) и «свободу для» ( для того, чтобы осуществить какой-то проект, план преобразования, реформу, сделать какое-то ранее невозможное дело), как говорил о свободе И. Берлин. Они критикуют режим Ельцина как обрыв перестройки, как будто не видя, что «свободы от» в нем было гораздо больше и даже больше « свободы для» слома социализма, перехода к капитализму. Эту свободу ельцинского режима может быть охарактеризовала понятием «анархический порядок». Данный порядок продлился до дефолта 1998 года. Преобладание либертаристских и только либертаристских оценок значимости перестройки в условиях провала как правых, так и левых сил на Российской политической арене является невыученным уроком посткоммунистических реформ, упрощением возможностей, первоначально вдохновлявших Горбачева. Значимость перестройки будет возрастать в связи с тем, что, по замыслу, свобода в ней должна была сочетаться со справедливостью, о чем сегодня сказать некому в связи с фактическим вакуумом левых сил и тем, что уже правые начинают говорить о справедливости, хотя это дело, к которому они не склонны. В России попытка М.С. Горбачева творить политику от имени «всего мира» оказались, по крайней мере, преждевременной, ибо это не помешало появиться возрастающему количеству «врагов», войн и конфликтов на территории бывшего СССР и не ослабило следования национальным политическим интересам в мире. Благородное стремление к моральной легитимизации международной политики оказалось практически беспомощным. Национальная модель модернизации для стран нового капитализма и хозяйственной демократии Долгое время понятие «Запад» не имело никакого иного значения, кроме географического. Страны этого региона мало чем отличались от остального мира. Видя неожиданный подъем Запада, многие незападные страны также вступили на путь модернизации, взяв Запад за образец и стремясь догнать его. Среди них была и Россия. Несовпадение опыта догоняющих стран с Западом всегда имело в реальности место, но в теории и политике оценивалось как неудача модернизации. Сегодня появились новые модели развития, которые учитывают фактор нелинейности и не рассматривают неравномерность развития не как преходящий и преодолимый феномен. Решающие изменения в модернизационном процессе возникли с началом глобализации. Вовлечение множества разнообразных стран в систему глобальной капиталистической экономики сделало невозможным рассматривать Запад как универсальный образец модернизации, ибо многие из них совершенно далеки по своему развитию и характеру культуры от Запада. Кроме того, сам Запад соблазнен новыми перспективами увеличения прибылей во взаимодействии со странами, которые не соответствуют его представлениям о стандартах цивилизованности, демократии, рыночных отношениях. Наиболее адекватной формой модеризационного развития обществ на сегодняшнем этапе представляется модернизация, возникающая на некотором уровне уже достигнутой вестернизации, но связанная с решением собственных проблем различных стран собственными методами. Такой точки зрения придерживаются Ш, Айзенштадт и С. Хантингтон. Россия имеет достаточно высокий уровень вестернизации, но еще нуждается в повышении этого уровня. Вестернизация в сегодняшней России — это перенятие экономических механизмов и некоторых форм политической жизни западных стран. Получается, что необходимый и достаточный уровень усвоения западного опыта ведет сегодня к национальной модернизации, а значит к многообразию модернизаций в мире. Развивая национальную модель модернизации, каждое общество само решает, в каком типе модернизации оно нуждается. Появляется множество «модернизмов», складывающихся на локальном уровне. К этой мысли можно было прийти и раньше. Мало кому удалось «догнать» Запад. Никто в других регионах мира не превратился в Запад и не может превратиться. Утверждение о единственности западного пути означает, что развитие на основе догоняющей модели и вестернизация должны быть продолжены. Такая перспектива, по крайней мере, не единственная. Китай, Вьетнам, например, не собирается стать Западом, и японцы, которые с революции Мейдзи вестернизировались, не считают, что они должны имитировать Запад до такой степени, чтобы отказаться от своей культуры. Поэтому два утверждения: «развитие должно осуществляться по западной модели» и «развитие должно быть самобытным» представляются неправильными. Западный вектор развития сегодня — это лишь усвоение отдельных нужных другим элементов западной экономики, политики, образования, культуры и т.д. Кроме того, национальная модель модернизации в целом ориентирована на передовой опыт, не обязательно идущий только с Запада. В чем же отличие сегодняшнего утверждения о многообразии модернизмов и переходе к национальным моделям модернизации от прежнего несовпадения требований классической модернизационной теории и результатов ее применения, имевших национальную специфику? Отличие в том, что классическая модернизационная теория рассматривала Запад как единственный образец для модернизации стран, а эмпирические несовпадения модернизирующихся стран со своим образцом трактовала как незавершенную или неуспешную модернизацию, создающую по-разному модернизированные страны. Новая концепция множества модернизмов и национальных модернизаций считает различия в модернизациях разных стран закономерными, отрицает единый образец. Данная инновация возникла не как проект, а эксплицирована из реально осуществляемой модернизации стран группы БРИК (Бразилии, Россия, Индии, Китая) и других незападных стран в условиях глобализации, когда Запад перестал быть единственной моделью развития. Сегодня она может служить проектной основой дальнейшей модернизации и социальных инноваций. Общество знания В 1973 г. известный американский ученый Д. Белл в работе «Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования» выдвинул концепцию перехода западного общества, характеризуемого как индустриальное общество, в постиндустриальную стадию, получившую название постиндустриального общества. Хотя Белл рассмотрел многие его черты, которые через два десятилетия действительно проявились, сам термин не был расшифрован. Подобно тому, как термин «доиндустриальное общество» требует раскрытия своего содержания (аграрное, традиционное), постиндустриальное общество нуждалось в раскрытии своей сути. Приставка «пост» свидетельствовала лишь о том, что это общество, которое приходит вслед за индустриальным, после него. Еще в 1972 г. японцы поставили задачу информационного развития своей страны, заявили о необходимости сделать ее информационным обществом. До появления концепции Белла это была просто характеристика программы увеличения роли информации в обществе. Но, взятые вместе, оба подхода образовали концепт «информационное общество», который определяет суть постиндустриального общества как общества, в котором определяющую роль играет не индустрия, а информация. Это общество, продуктивность которого определяется информационным сектором в большей мере, чем производственным сектором и сферой услуг. В настоящее время знание, в том числе и научное, выделено в секторе информации, что привело к распространению терминов «общество знания», «экономика знания». В соответствии с этими изменениями Запад как постиндустриальное общество, информационное, основанное на знании общество сконцентрировался на производстве моделей продуктов, а их материальное воплощение во многом переместилось в незападные индустриальные страны, многие из которых пытаются освоить высокие технологии, включающие информационные и технологии применения знаний. Однако при этом они остаются индустриальными обществами. Термины «информационное общество», «общество знания» полностью применим только к западным обществам. Однако изменения в обществе, технологические новшества требуют менеджмента социальных трансформаций, социальных инноваций и технологий, направленных на решение возникающих при этом проблем. Подобно тому, как О. Конт изобрел науку социологию, чтобы предотвратить повторение Великой Французской революции, социальные науки сегодня воспринимаются как ответственные не только за обозначение и описание конфликтов, но и за нахождение способов их разрешения.. Наука и техника, пройдя ряд научных и технологических революций, увеличили свое влияние на производство социальных инноваций. Философские учения, наука и идеологии предлагали инновационные пути развития обществ. К. Маркс предвидел принципиальную инновацию будущего не только в социальных, но в технологических революциях, в частности, технологическое применение фундаментальных наук, действительно состоявшееся в научно-технической революции 70-х годов прошлого века и продолжающееся по настоящее время. Если паровая машина была изобретена без термодинамики, а летательные аппараты без аэродинамики вследствие саморазвития техники, то атомная энергетика могла появиться лишь на основе применения ядерной физики, а полеты в космос на основе расчета космических скоростей и пр. Научно-технической революции мир обязан переходом Запада из индустриальной фазы развития в постиндустриальное информационное общество, перемещению индустриальных центров в Азию – процессам, глубоко инновационным и многое меняющим. Что нового наблюдается сегодня, чтобы всегдашний путь применения знания обобщить утверждением, что сегодня применение знания делает общества «обществами знания»? Канадский социолог Н. Штер считает, что термин «постиндустриальное общество» должен быть заменен термином «общество знания», под которым он понимает общество, преодолевшее различие дискурсов науки, технологии, культуры и социума . На наш взгляд, «общество, основанное на знании», «общество знания» отличается от прежнего применения знания тем, что наука утрачивает функции всеобщего труда, поставляющего всем доступный продукт, и становится частью капиталистического производства. В то же время, распространение информации и знаний через Интернето достигает невиданных размеров. Рост значения фундаментальной науки как непосредственной производительной силы, возрастание роли знания в качестве основания индивидуальных и коллективных действий, появление политической экономии знания, повышение статуса экспертов и экспертных групп характеризуют это общество. Наука здесь подвергается управлению, порождая политику науки в интересах всего общества, отраслей, компаний, частных лиц . Возникло достаточно стабильное и не относящимся к переходному процессу разделение стран, производящих знание (Запад), новых индустриальных стран (Азия) и сырьевых стран, к которым до недавнего времени целиком относили и Россию. Каждая страна и отдельный человек могут работать с гигантским массивом информации и знания в Интернете для производства разного рода инноваций, в том числе и социальных. И в обществах Запада, и в странах нового капитализма, возникшего в Азии и в посткомунистических странах, формируются «сообщества знания», роль которых в социальной сфере и производстве непрерывно растет. Так, Китай, специализирусь, преимущественно в легкой промышленности, скупает российские фундаментальные исследования для их последующего применения, ибо лучше владеет применением знаний, чем их производством, и располагает для этого деньгами. В конечном итоге, их усилиями общество превращаются в «общество знания», а экономика в «экономику знания» . Когнитивные аспекты проникли сегодня во все сферы общества. Так, проблема демократии рассмотрена Ю. Хабермасом как эпистемологическая проблема. Он считает, что демократические дебаты могут привести к консенсусу. Моральный дискурс не менее демократического заинтересован в обсуждении плюрализма ценностей. Обсуждение, коммуникация рассматривается Хабермасом как возможность придти к компромиссу и к некоторому достижению истины в морально-политической сфере. Поэтому Хабермас убежден в когнитивной природе этико-политического дискурса . Экономика знания Термин «экономика знания» характеризует ускоренное изменение роли знаний в экономике сегодня, в том числе рост математических методов, расшифровку «черного ящика» знания, как говорят некоторые исследователи, включающую разделение знания и информации, кодификацию знания, поддержку высокого процента знаниевого, превышающего физические усилия и значимость машин. Вклада, и прежде всего научного знания в производимый продукт, в обществах знания, В экономических теориях, социально-философских и эпистемологических исследованиях уделяется чрезвычайно малое внимание конституирующей роли знания в экономике в предшествующий период. Между тем, А. Смит применил к исследованию экономики ньютоновскую парадигму, и соединил свою моральную философию с объективными законами экономической деятельности . В работе крупных экономистов, таких, как Дж. М. Кейнс и Ф. Хайек экономика является не столько продуктом деятельности государства или рынка, сколько дериватом знания. Само предпочтение государства или рынка в их концепциях обосновывается наилучшим применением знания. Дж. М. Кейнс утверждал, что частичность знаний каждого человека пополняется более осведомленным государством. Государство в состоянии на основе своей способности к аккумуляции более полного знания руководить экономическим процессом, избегая кризисов и катастроф. Кейнс считал индивидуализм проигравшим экономическое соревнование и полагал, что сознательное управление денежным обращением со стороны государства выражает коллективную волю и коллективный разум. Ф. Хайек относится к рынку как к эпистемологической проблеме, сравнивая рынок и науку (институциональный план) и в эпистемологическом плане применяя к рынку концепцию рассеянного знания (он считал ее своим открытием). Рынок кажется ему похожим на науку, поскольку они являются институтами непредсказуемых и неожиданных инноваций. Подобно тому, как ученый не знает о своей будущей инновации, не знает о ней и участник рыночных отношений. Действительно, среди институтов инновации можно выделить науку, образование и рынок. Рассеянное знание – это разным образом распределенное среди людей и качественно различное знание (абстрактное – конкретное, кратковременное – долговременное, своевременное – несвоевременное, локальное – общее, явное - неявное ) . Подобно разделению труда, которое согласно Э. Дюркгейму, стало основой органической солидарности капиталистических обществ в отличие от механической солидарности традиционных, рассеивание (разделение и распределение знаний), создает на рынке нечто подобное органической солидарности. Этот термин французского социолога Э. Дюркгейма указывал на то, что общество становится организмом, имеющим вследствие разделения труда специализированные органы. Хайек признавал, что рассеянное знание создает органическую солидарность рынка, делает рынок самоорганизованным и в какой-то мере квазиприродным процессом. Хайек - либерал, а не неолиберал, и смысл рынка для него не в свободной торговле, а в установлении спонтанного порядка (как у Смита). Но, в отличие от последнего, речь у Хайека идет о порядке, основанном на взаимодействии обозначенных типов знания. Рассуждая о знании, Хайек методологически разделяет уровни знания – эмпирическое, модельное, предпосылочное, теоретические обобщения, картины мира, теоретическое знание. На наш взгляд, Хайек заложил основы экономики знания, увидев именно в распределении знания, в рассеянном знании характерное для рынка разделение, подобное, как уже отмечено, разделению труда. Хайек разъясняет, о каком знании он говорит: человеку «не требуется знать ни о самих…событиях. Ни обо всех их последствиях. Для него не важно, почему сейчас спрос на один размер болтов больше, чем на другой, почему бумажные мешки раздобыть легче, чем брезентовые…Сравнительная важность отдельных вещей – вот что его всегда волнует…» . Это знание доступно человеку через цены, формируя игру совместных действий, создающих динамическое равновесие как своего рода самоорганизацию. Механизм цен для Хайека – это механизм распространения знания и передачи информации. «По сути, в системе, где наше знание значимых фактов распылено, цены могут координировать разрозненные действия различных лиц так же, как субъективные ценности помогают индивиду координировать части его плана» . Но всегдашняя зависимость экономики от знания еще не приводила к термину «экономика знания», возникшему сегодня. . Экомика знания – это ядро общества знания, и ядром ее является наука.Те же факторы, что породили общество знания, сформировали и экономику знания. Это, во-первых, органическое вхождение науки в капиталистическое производство, вплоть до отделения производства моделей от производства продукта, наблюдаемое сейчас в разделении труда Запада и не-Запада, и во-вторых Интернет. Как пишет один из исследователей, определенным является то, что экономика знаний допускает неопределенность. Она имеет дело с идеями в большей мере, чем с материальными процессами., Она побеждает с помощью инноваций. Она имеет собственные территориальные анклавы, примером чего является скандинавская модель экономики знания . Существенную роль сыграл в этом Интернет, информацинные сети. Благодаря Интернету массы людей за пределами традиционных иерархий могут внести инновации в производство идей, благ и сервиса. Слова Маркса о том, что свобода начинается по ту сторону материального производства и что свободное время станет временем развития человека, отчасти осуществляется в этих случаях, хотя это развитие не является, вопреки ожиданиям Маркса, всесторонним, а специализировано даже на уровне хобби. МИКРОУРОВЕНЬ В отличие от макроуровня социальных инноваций, существует микроуровни, более очевидно имеющие проектные задачи. Они сегодня достигаются разнообразными способами, в том числе манипуляциями и социальными технологиями, многочисленными экспертизами . Самым мощным фактором инноваций стал Интернет, вовлекший миллионы людей в отношения, не подчиняющиеся имеющимся иерархиям и дающий возможности как для общения, творческого проявления, так и для анархического неупорядоченного существования в виртуальном мире. Манипуляция как инновация Долгие годы идеологического монизма в СССР привели к тому, что в посткоммунистический период возникло резко негативное отношение к идеологии, к политике как планомерной постановке и реализации целей внутри страны и в международных делах, исходя из представлений о национально-государственных интересах, так и к марксистской теории, с которыми они была тесно связанs. Казалось бы, можно было придти к выводу, что устаревшая идеология, несовершенная политика и теория XIX века, не способная объяснить новые проблемы XX и XXI веков, должны быть заменены более современными идеологиями, более адекватными политикой и теорией (или теориями), способной (способными) обосновать новые тенденции развития в мире и ее собственные внутренние задачи. Однако с присущей России крайностью была отброшена сама идея необходимости идеологии, политики и науки. Даже политические партии в России не имеют сегодня достаточного понимания своей связи не только с социальными теориями, но и с классическими и современными идеологиями. Идеология связывалась с доминированием ценностной системы одного класса, политика вообще с отвратительным деянием, а теория с пустой схоластикой. Выброшенные в дверь, они уже в 90-ые вернулись в окно, - идеология в виде неолиберализма, пытающегося прятаться за прагматизмом, политика в форме бессистемного решения политических задач и политических технологий, теория – в виде плюралистических моделей объяснения и относительно общих теорий, таких как глобализационная или модернизационная, а так же множества частных, не дающих однако системного объяснения. Деидеологизация и плюрализм научных концепций ослабили их прежнюю роль в обоснования социальной и политической жизни, в выборе политического курса. Отчасти это имеет объективные причины. В России, как и в мире, умирают классы и сопутствующие им идеологии, хотя многие исследователи, особенно в Европе не готовы это признать. «Смерть классов» - один из вызовов нашего времени: несмотря на резкое неравенство и противостояние богатых и бедных в России, их нельзя описать в терминах социальных классов, поскольку российское общество плохо структурировано и не имеет явно выраженных групп интересов. Классы не проявляют себя ни в качестве групп, выделяющихся своим местом в исторически определенной системе общественного производства, как это понимали К. Маркс и В.И. Ленин, ни своими действиями. Вверху и внизу общество осуществляло адаптацию, приспособление ради обогащения или ради выживания. Более высокие «этажи» общественной структуры – постановка целей, социальная интеграция, наработка культурных образцов долгое время были подчинены все той же адаптации. Социальное, объединяющее все эти уровни в некоторую целостность, были предельно сужено адаптацией. Если бы упомянутые выше расслоения были классовыми, мы столкнулись бы при существующей в обществе конфронтации либо с напором классовых битв, либо с желанием найти классовый компромисс. Есть верхний слой и нижний слой, но их классовые черты размыты. Имеется много причин смерти классов, сформировавшихся в индустриальном обществе. Это - и окончание эпохи индустриализма на Западе, и исчезновение условий для существования классов в связи с исторически конкретным периодом их жизни и борьбы. Произошла заменой концепции класса на индустриальном Западе понятием «гражданин», а в глобализирующемся мире понятием «человек», изменением социальных структур, изменением идентичности. Известный немецкий социолог У. Бек связывает падение значимости понятия «класс» с тем, что глобализация, экология превратили общества в общества риска: «Человек рождался уже принадлежащим к определенному классу. Это определяло его судьбу… Ситуации риска, напротив, несут в себе другую опасность. В них нет ничего само собой разумеющегося… Такого рода подверженность опасности не вызывает социальной сплоченности, которая ощущалась бы как пострадавшими, так и другими людьми. Не появляется ничего, что могло бы сплотить их в социальный слой, группу или класс... в классовом обществе бытие определяет сознание, а в обществе риска сознание…определяет бытие» . Именно так и ведут себя люди в России, которые в других обстоятельствах могли бы стать классами. Манипуляция сознанием сначала на этапе слома коммунизма политизировала их, а затем деполитизировала, представив социальные процессы как стихийно складывающиеся и независящие от человека. Однако спокойствие может оказаться мнимым, т.к. дополитические формы борьбы – бунт, криминал, анархия могут нарушить хрупкое равновесие. Как судить об обществе, если классовый интерес, выраженный в идеологиях, разрушается вместе с представлениями о классах? Вместе с изменениями социальных структур, размыванием классов и исчезновением прежней идеологии, произошло ослабление такого источника прежнего обоснования социальной политики и политики в целом, как наука. Просвещение утвердило стремление к прогрессу и модернизации. Но для наших дней характерно эффективное технологическое применение науки в производстве и медицине, сельском хозяйстве, в развитии коммуникаций, транспорта, вооружений, однако ее приложение и применение для получения социальных инноваций, позволяющих приспособить общество к меняющимся условиям и новым технологиям, заметные социальные научные проекты чаще всего отсутствует. Проблемы ставятся, исходя из повседневных потребностей и практических задач. Это плохо согласуется с концепцией «общества знания» и «экономики знания» и даже можно сказать, что противостоит тенденциям эффективного использования знаний. Как изучать общество и принимать научно обоснованные решения, если научное представление об обществе вытесняется своеволием политических действий сверху и своеволием в выборе образа жизни снизу? Что же пришло на смену идеологиям, политике и науке на уровне реальных политических действий? Появились некоторые отрицающие их, но подобные им и включающие их элементы имагология, политическая технология и экспертиза. Идеология была четко направлена на выражение интересов одних классов и слоев в противоположность другим и выступала для одних как истинное, а для других как ложное сознание. Превращение знания в способ выражения социальных интересов затрагивает повседневность, антагонизирует людей, противопоставляет их ценности, но пласт повседневности, языка, культуры, психологический код людей оставляет неизменным. Известная мысль о том, что в хижинах мыслят иначе, чем в дворцах, часто не касается национального чувства, исторической памяти, архетипических основ, музыки как выражения душевного строя и пр. Чувство общей реальности отрицается идеологиями, распределяющими знание по классам. Причем, очевидная для марксистов первичность бытия как источника идеологии, представителю, например, феноменологического направления социологии кажется упрощенной. Именно выделение идеологической расчлененности, представлений о классовой вражде из многообразного запаса знаний, в который входит и идея классового сотрудничества, и классового мира, социально конструирует реальность повышенных конфронтаций, делает самоочевидным классовый конфликт и отодвигает на задний план перспективы компромисса. Имагология Второй после идеологии фактор расщепления реальности – имагология, т.е. создание имиджей. Первоначально эта дисциплина и ее идеи формировалась как часть литературоведения, занимающаяся интерпретацией образов (имиджей) литературных героев. Интерпретация позволяла давать неоднозначную трактовку. Менее репрессивная, чем идеология, имагология, тем не менее, виртуализирует реальность, делает ее не только относительной, но подчас заставляет сомневаться в ее существовании. Имагология ослабляет фактор объективации субъективных значений, релятивизирует их содержание. Имагология вытеснила идеологию, а вместе с ней и стоящие за ней реальности. Она вытеснила и повседневность. Чешский писатель М. Кундера пишет: « Потерпели крах все идеологии: в конечном счете их догмы были разоблачены как иллюзии, и люди перестали принимать их всерьез…Реальность оказалась сильнее идеологии. И именно в этом смысле имагология превзошла ее: она сильнее реальности, которая, впрочем, давно уже перестала быть для человека тем, чем была для моей бабушки, жившей в моравской деревне и знавшей все по собственному опыту – как печется хлеб, как строится дом, как забивают хряка и делают из него копчености, что кладется в перины, что думает о мире пан священник или наш учитель; каждодневно она встречалась со всей деревней и знала, сколько совершено было в округе за последние десять лет убийств; у нее был, так сказать, личный контроль над действительностью, так что никто не мог убедить ее, что моравское земледелие процветает, когда дома нечего было есть» . Теперь же друг писателя, отсидев восемь часов в конторе, садится в машину, возвращается домой, включает телевизор, узнает от диктора о криминальном благополучии в своем районе, по этому поводу выпивает шампанского и понятия не имеет, что на самом деле на его улице были совершены три ограбления и два убийства. Социология оказывается перед фактом ускользания социального, являющегося объектом ее исследования. У человека и общества в целом, у социологической науки появляется множество образов реальности, сквозь которые они не могут пробиться к самой реальности. Имагология разрушила ясную картину мира и стала фундаментом манипуляции, основаном на некоторых трактовках явления или человека, подчас не имеющим отношения к действительному положению дел, но адекватному целям манипуляции. Имиджмейкерство стало одной из форм манипуляции, попыткой показать персону, претендующую на политическое или иное лидерство в выгодном свете. Оно часто применяется в простейшей модели PR, которая называется манипулятивной. Манипуляция (от. лат. manus – рука, manipulus – пригоршня, горсть, manus и ple – наполнять). Это обращение с объектами в связи с определенными целями (ручное управление, ручной осмотр пациента, использование инструментов в технике) . В переносном смысле – обращение с людьми как с объектами, вещами, скрытое управление ими посредством ловко придуманных схем коммуникации, властное воздействие на поведение людей, не раскрывающее ожидаемых целей и создающее иллюзию, что манипулируемый сам пришел к навязываемым ему решениям. В любом учебнике PR манипулятивная модель описывается следующим образом. Ее цель – пропаганда; коммуникация здесь односторонняя; коммуникационная модель проста: источник – реципиент; вопрос об истине не ставится; осуществляется небольшой группой лиц; результатом является формирование образа привлекательной или необычной, или скандальной ( в зависимости от цели ) личности, который строится посредством некоторых «наживок» и «псевдособытий». Исторический прецедент – это фигура директора цирка П.Т. Барнума, который в 1850 году добился того, что все газеты писали о нем как о величайшем шоумене. Этот человек полагал, что любая популярность лучше ее отсутствия. В качестве «наживки» он использовал женитьбы цирковых звезд, а в качестве «псевдособытий» всевозможные истории, увеличивающие популярность . Политические технологии В период перестройки использовались многие достижения Советского Союза, его культуры, образования, социальной системы. Горбачевым владела идея дать свободу для раскрытия инициативы в малом и среднем бизнесе. Ему, как уже отмечалось, принадлежит несколько перевернутая формула : «Нам нужна свобода, чтобы перейти рынку». Это не был манипулятивный PR. Горбачев верил в эту идею. Именно она позволяла населению поверить в перспективу горбачевской реформы. Она играла ту же роль для большинства, что свобода для интеллектуалов. Экспертная манипуляция о новом мышлении для нас и всего мира в большей мере коснулась самого Горбачева, которого эксперты подталкивали к этой идее, а не населения, не поверившее в такое мышление. Горбачев оказался в этой идее преждевременным, ибо Запад исходил из собственных интересов, как и принято в политике. При обсуждении двадцатилетия перестройки в Горбачев-Фонде А. Уткин завершил свой доклад «Перестройка и Запад» словами: «Мы хотели бы быть вместе с Западом. Но если с той стороны ответ будет таким, каким он был последние 15 - 20 лет, то едва ли повторится Михаил Сергеевич Горбачев. Это будет уникальное явление в мировой истории» . Глаза многих людей в зале наполнились слезами. В целом Горбачев был мало склонен к манипуляции. Он был склонен к деполитизации, нравился как человек, который моральные мотивы ставит выше политических. Но это имело и свои негативные последствия, т.к. сущность политики – осуществление интересов. После Горбачева, в 90-ые последователям Барнума в России не было числа. Если в случае с Барнумом удивляло не только то, как быстро он стал сверхпопулярным, но и то, как это понравилось публике, то сегодня поражает, что публика не замечала манипуляции и считала свои представления результатом собственных размышлений. О какой демократии, о каком политическом участии могла идти речь при таком отходе от сути дела и использовании столь универсальной и внешней по отношении к реальному процессу технологии? Не отождествляя демократии со всеобщим политическим участием , чем грешили имиджмейкеры периода перестройки и ельцинской поры, главную опасность манипуляции следует видеть в уходе от реальных проблем и реальных целей, реальных политических проектов к мелким избирательным и прочим победам и провалам, к игре вместо серьезного дела. Барнум – ничто в сравнении с имиджмейкерами избирательной кампании Б.Н. Ельцина в1996 году. Претендент имел в феврале этого года рейтинг 6%. Первый тур выборов должен было состояться в июне. Ни один имиджмейер, включая приехавших американцев, не мог предположить, что какая-то манипуляция при этом может привести к успеху. Однако, согласившись по просьбе российских специалистов проехать по России и поговорить с людьми, американцы поняли, что есть нечто, чего русские не любят больше Ельцина. Это – гражданская война. Это и стало «наживкой». Вооружившись этим, они начали кампанию агитации «Голосуй сердцем!», где о Ельцине и его планах не было сказано ни одного хорошего слова, но агитация изобиловала «псевдособытиями», описывающими возможности гражданской войны, если не будет Ельцина. Описанная в журнале «Тайм» от 15 июля 1996 года эта история стала одной из хрестоматийных историй избирательной манипуляции, которая меркнет даже перед попыткой ее изображения в детективе Э. Тополя «Китайский проезд» и в фильме, созданном Голливудом. В ходе этой кампании имиджмейкерство как форма политической технологии уступила место избирательной манипуляции. PR пытается защититься от отождествления с манипулятивной моделью тем, что имеет другие модели, в которых целью является точное, истинное информирование общественности или двухсторонняя (ассимитричная и в качестве идеальной модели – симметричная ) коммуникация с общественностью. Однако в российских условиях именно манипулятивная схема преобладала все 90-ые годы. Некоторые манипулятивные шаги предстоящей избирательной кампании в Думу совершенно прозрачны для специалистов сегодня. Ельцинский период стал временем освоения политических технологий исключительно манипулятивного характера: имиджмейкерство, манипулятивный PR, провокации, заказные экспертизы. Многие люди нажились на этой деятельности. Сам он не поддавался манипуляции из-за своеволия и самодовольства. Апатическое состояние масс представляется политтехнологам наиболее безопасным и удобным для власти, что является кажется серьезной ошибкой в понимании ситуации. Политтехнологи были главными фигурами политического процесса. Идеология, наука, национальные интересы – слабыми факторами реальных преобразований и построения лучшего общества. В этом коренном направлении заметен эклектицизм, неясность целей и невыявленность стратегий. Общение с населением носило характера мониторинга, позволяющего отреагировать на ситуацию. Сегодня значение имиджмейкерства уменьшилось, менее убедительным и настойчивым стал PR, менее навязчивой и убеждающей реклама.. Технологическое знание, ноу хау манипуляции вряд ли способствует тому, чтобы воспроизвести ту роль знания, о которой говорится в концепциях общества знания и экономики знания. Экспертиза как адекватный анализ и как манипуляция Экспертиза – полезный и необходимый вид деятельности для согласования позиций специалистов, ученых и практиков в оценке выбираемых социальных проектов и программ в особенности, если она учитывает возможные риски. Но экспертиза с целью манипуляции – тоже известный феномен. Примером успешных экспертиз является, например, анализ Ямало-ненецкого конфликта, осуществленный Институтом Севера в советское время, направленный не только на раскрытие причин конфликта местного населения с нефтяниками, но и на анализ причин, последствий и способов преодоления этого конфликта. Сегодня наукам об обществе предъявляются немало претензий. По мнению политолога В. И. Пантина, отечественное обществознание находится на недостаточно высоком уровне. Постоянная критика отечественной философии звучит из уст А. Ивина. По мнению А. Багатурова, Запад истратил миллионы долларов на развитие россйской науки, но так и не сформировал российские научные школы. В. Фадеев, главный редактор журнала «Эксперт» и известный политолог Г. Павловского утверждают, что общественные науки находятся в овратительном состоянии и дело изучения общества стоит даже передать общественным организациям, решающим общественные проблемы. Особое недовольство эти видные специалисты и политики высказывают в отношении экономики, которая не решила экономических проблем общества, и социологии, которая всегда поддерживалась политиками , но не оправдывала их ожидания, заводя политику в тупик. Так заявил Павловский на совещании в Институте общественного проектирования в связи с проблемой распределения грантов , выделенных для общественных организаций Презилентом Путиным. На наш взгляд, В.И. Пантин, равно как его отец И.К. Пантин, равно как А. Ивин сами являются примером высокого уровня исследователей, и заявление, столь безадресное , просто удивляет. Багатурову сожно ответить, что Запад не стремился создать российские научные школы, а посредством грантов позволял российским ученым познакомиться с состоянием науки на Западе. Предположение, что экономическая наука может сделать то, чего не может общество при данной экономической мотивации его членов, не являющейся подавляюще буржуазной и ориентированной на максимизацию результате, свидетельствует об излишнем, неоправданном ожидании от науки просто «чуда». Г. Павловскому можно возразить, что социология использовалась для легитимации власти, а не для анализа реальных конфликтов и нахождения путей их преодоления и что, следовательно, ее, скорее, завела политика в тупик, чем наоборот, хотя и с этим трудно согласиться. Причина претензий к науке и научной экспертизе – отсутствие объективного независимого анализа не только пользы, но рисков обсуждаемых проектов, недостаточное внимание к имеющимся теоретическим исследованиям, ориентация на обыденное понимание, присущая, например, сегодня вступившим в предвыборную борьбу политическим партиям, манипулятивное использование экспертиз. Поскольку экспертиза осуществляется как учеными, так и практиками, политиками, представителям общественности совместно, причины неудач могут быть самыми разнообразными, но главная всегда одна – частичность экспертизы, делающая ее неадекватной, или ее направленность на определение выгод проекта без учета недостатков. За последнее, кстати платят в США огромные деньги, большие, чем за одобрение. Уже упомянутый немецкий социолог Бек предложил совместно с социологами С. Лэшем и Дж. Ури считать, что капитализм сформировал социальные структуры, индивидуальность сначала в форме западного автономного и ответственного индивида, а затем индивида как человек массы.. Последний возобладал в постиндустриальнй период и глобализацию, характеризущуюся не структурами, а процессами, «потоками», которые могут изменить направление движения, что не позволяет экстраполировать прежние тенденции и требует рефлексии; рефлексия и выбор связаны с рисками; вместо автономного и массового индивида возникает неукорененный индивид, с помощью СМИ превращаемый в массового неукорененного индивида), не имеющий связи ни с прошлым, ни со структурами индустриальной эпохи, индивид, находящийся в ситуации потери норм и ценностей (аномии) и изоляции. Автономный индивид был на свое отношение с объектом, на объективное знание. Индивид массовый направляет свое сознание на совершение выбора, отвечающего лишь его склонностям и часто несущего дестабилизацию. Его выбор не линеен, не ограничен в прежней мере структурами и нормами, такими, как гражданское общество, государство, класс, семья, право, мораль, контракт. Его представления подвижны, ситуативны, иррациональны. Лэш пишет: «То, что происходит сейчас это не незнание или направленность против разума. В действительности … современный индивид лучше образован и более знающ, чем когда бы то ни было. А вот как раз меняется сам тип знания. Оно само по себе не прочно, поскольку удалено от определенности, и то, о чем это знание, так же является неопределенным – в лучшем случае вероятностным, чем характеризующим возможность» . Тенденция, выведенная для Запада, характерна и для России. На Западе она порождена ощущением неограниченной свободы (либертаризмом), связанным с технологической революцией, в том числе и в сфере биотехнологий, открывающих для человека множество новых возможностей и порождающих иллюзии их неограниченности. В России либертаризм является следствием политической революцией – переходом к демократии, перетолкованным на российской почве как своеволие и неограниченность свободы. Человеку своевольному наука не нужна. На политической сцене она замещена новым типом знания, называемого экспертизой. Под экспертным знанием в России понимается совместно выработанное группой ученых и политиков знание о путях осуществления избранного курса реформ или преодолении препятствующих ему факторов. Согласно экспертному знанию первых постоммунистических лет, советский период был провалом российской истории, Эксперты предлагали либеральный курс реформ, направленный на формирование рынка и демократии. Эти суждения и выводы транслировали и тиражировали СМИ, доводя их до публики, влияя на людей, но и, вместе с тем, отвечая их накопившемуся недовольству: дефицит и низкий, не отвечающий высоким стандартам, уровень жизни; перекос экономики в сторону отраслей тяжелой индустрии и военного производства; гиперномия ( избыток норм и контроля); всевластие государства; демагогия; эгоизм и высокомерие элит; советский стиль правления – вся полнота власти и никакой ответственности; отсутствие свободы слова, собраний, ассоциаций; недавнее использование психиатрии в политических целях; нижайший, непрофессиональный уровень сельского хозяйства и, как следствие, использование городского населения в качестве сезонных работников в деревне и уборщиков в городе (субботники, воскресники); невозможность зарабатывать; ограничения в передвижении ( прописка внутри страны и «железный занавес» вовне); продвижение наверх по служебной лестнице наименее талантливых как наиболее лояльных режиму и вышестоящему начальству; долгие годы, а то и жизнь, проведенная в очередях, в том числе и в очередях на получение жилья и т.д. Народ решил, что «хуже не будет». Эксперты всецело поддерживали его в этом. Люди не могли себе представить, что через семь –десять лет их ждут: мизерность зарплат и их невыплаты, в результате чего более 150 млн. человек из стран бывшего коммунистического блока оказались за чертой бедности; обнищание; бездомные; беспризорные; бомжи; безработица; перекос экономической жизни в сторону импорта часто некачественного продовольствия; аномия – ценностный вакуум; люмпенизация, криминализация и анархия на этой основе; ослабление роли государства, но возросшая коррупция власти; демагогия, безответственность, откровенная работа политических элит на себя, чтобы успеть как можно быстрее отхватить кусок все убывающего общественного пирога; война в Чечне и последующий терроризм; наличие свободы слова, но потеря значимости слов; отказ от литературного стандарта в средствах массовой информации, потеря морального отношения к слову, пропаганда порнографии и насилия; возможность собраний ассоциаций, не исключающая однако легализацию фашистских групп и криминала; катастрофический развал сельского хозяйства и коммунальных служб (кроме Москвы), продолжающиеся субботники и воскресники; невозможность заработать на профессиональной основе в ключевых отраслях бюджетной сферы; преобладание роста богатых над ростом среднего класса; старые принципы угодничества в карьерном выдвижении; демографический кризис; потеря статуса страны второго мира и переход в третий мир и пр. Эти тенденции 90-х сегодня преодолены в России, но оставили свои негативные следы. Первое, что можно констатировать, что идеологические предпосылки неолибералов в период правления Ельцина не позволяли им давать адекватную оценку направленности реформ и успешности их осуществления. Демократию поняли как власть этих демократов. Но надо отметить, что независимая экспертиза не получила бы одобрения народа, массовой поддержки. Уверенность в том, что перемены могут быть только к лучшему, пришла к массам не под влиянием экспертов, а в силу родственной природы их мышления. Народ желал жить лучше как можно быстрее. Поэтому об экспертизе в дальнейшем можно говорить как о деятельности группы ученых, обслуживающих властные решения или, если быть более точной, как о деятельности той группы ученых, которую власть в те или иные периоды выбирала для экспертизы. Реакцией на кризис власти была смена экспертов. Независимые экспертизы и экспертизы рисков отсутствовали. Народ был единодушен в критике советской системы. Эксперты были более радикальными, они отрицали не только недостатки, но систему в целом, полагая негативные стороны системным продуктом. Экспертное знание все более удалялось от сознания масс и вступало в фазу манипуляции ими. Твердое ядро согласия с экспертами составляли «челноки». Первые из них появились не вследствие безработицы, а из желания жить лучше. Но пополнившая их отряды безработица, знакомство с другими странами и дефолт переменил их мировоззрение. Их спрятанное недоверие, некоторая зависимость от экспертных оценок продолжала приниматься властью за позитивный результат манипуляции посредством экспертизы. Экспертное руководство оказывалось спасительным в психологическом плане, показывающим, что они на верном пути. Эти люди были подобны иммигрантами в собственной стране, потерявшими собственную идентичность. В социологии доказано, что такие люди, переходят «к индивидуальной свободе выбора и индивидуальной зависимости от экспертного руководства» . В настоящее время доверие к имиджам и к экспертным оценкам ослабло. Экспертизы стали более объективно и полноценно обсуждать социальные проекты, хотя необходимый элемент экспертиз – независимость и анализ рисков не стал обязательной нормой. Сферой энтузиазма – массовая культура, все еще привлекающая преимущественно молодежь. Массовая культура и «Soft Power» ( «Мягкая мощь») Массовая культура – часть soft power, «мягкой мощи». Этот термин был введен американским исследователем Дж. Наем. «Мягкая мощь», в отличие от жесткой – военной, политической может опираться на использование привлекательного образа и обращение к объекту воздействия через средства массовой культуры, пользующиеся влиянием. По мнению Ная, soft power – это «непрямолинейный путь приложения силы. Страна может достичь желаемых результатов в мировой политике вследствие того, что другие страны хотят следовать по ее пути, подражать ей, восхищаться ее ценностями, имитировать ее пример, стремиться достичь ее уровня процветания и открытости. Это обстоятельство столь же важно для достижения целей в мировой политике, как и использование вооруженных сил или экономического давления. Кооптировать народы, а не грубо заставлять их» . По мнению британского историка Н. Фергюсона, «мягкая мощь» является нетрадиционным средством давления, легитимным и заслуживающим доверия. Она включает произведения культуры и коммерческие товары . В этом смысле привлекательность Соединенных Штатов для других народов состоит не в стратегической и военной мощи, а в таком ресурсе, как культура, культурно-политические ценности демократии и политических свобод, индивидуализма, эффективности. «Мягкая мощь» – понятие большее, чем просто возможность культурного влияния. Важна сила «примера», в частности, примера Америки и других стран, претендующих на влияние в других странах. При сохранении текущих экономических и социальных тенденций лидерство в информационной революции и концентрация «мягкой мощи» будет становиться все более важным элементом американской внешней политики: «Если Наполеон, распространяя идеи Французской революции, был обязан полагаться на штыки, то ныне, в случае с Америкой, жители Мюнхена, равно как и москвичи, сами стремятся к результатам, достигаемым лидером прогресса» . Когда общество и культура страны-гегемона привлекательны, чувство угрозы и стремление создать контрбаланс ослабляются. Согласно Наю, соперником США по «мягкой мощи» был Советский Союз. Он завоевал влияние победой над фашизмом, поддержкой антиколониальных движений, выходом в космос, высоким искусством, спортом, молодежными организациями, привлекательными идеями. Но, «иначе обстояло дело, - пишет Най, - с популярной культурой. Закрытая природа советской системы и ее постоянные усилия исключить буржуазное культурное влияние, означала, что Советский Союз постоянно проигрывал битву за массовую культуру, никогда не будучи конкурентноспособен с глобальным влиянием американских фильмов, телевидения и популярной музыки…Американские музыка и фильмы, просачиваясь в Советский Союз, имели глубокое влияние, но местные продукты никогда не имели рынка за океаном. Не было советского Элвиса.. Советская культура не произвела многих ресурсов “мягкой мощи“» . Полагаем, что границы влияния популярной и массовой культуры СССР были шире, чем представляется Наю. До сих пор Вьетнам поет популярные советские песни. В зоне политического влияния Советского Союза его массовая культура имела распространение. Не произведя своей «мягкой мощи» в 90-ые, потеряв многие ее прежние ресурсы, мы оказались в ситуации, когда в качестве таковой используется американская массовая культура. «Мягкая мощь» массовой культуры США распространилась по всему миру. Она производится там, а потребляется везде. Однако результаты ее потребления различны. В России она оказывается спутником гедонизма и деморализации масс. В Азии их мобилизации ради индустриализации, ибо она кажется носителем нового, передового образа жизни, энергии, другой стороной которых выступает индустриальное высокотехнологическое производство. Не приходится отрицать, что неолиберализм стремится к внедрению механизма корреляции законов производства и распределения, подвергая рыночной ориентации ценности человека, уподобляя все вещи товару. Этим он обеспечивает ту непрерывность потребительской гонки и готовности быть на рынке, которая отвечает непрерывности процесса производства и желания реализовать продут. Капиталистическая экономика позднего индустриализма объективно нуждалась в производстве сознания массового человека-потребителя и была объективно направлена на его формирование. Массовая культура и массовый человек на Западе стали продуктом такого «заказа» и его неизбежным следствием. Запад в значительной мере деиндустриализировался ради постиндустриализации, перенося индустрию в страны Азии. А Россия деиндустриализировалась, не переняв постиндустриализм (за исключением некоторой компьютеризации), в значительной мере уходя в доиндустриальное состояние. Национальные проекты сегодня стали альтернативной практикой по отношению к этим результатам 90-х. «В основе дискурса о мировом рынке лежит негативная утопия. В той мере, в какой в мировой рынок интегрируются последние ниши, возникает единый мир – но не как признание многообразия, взаимной открытости, т.е. плюралистическо-космополитической природы представлений о себе и других, а наоборот как единый товарный мир» . « Повседневность переделана контролерами капитала, но в пространстве жизни обычных людей», - отмечают другие . И потребительские ценности стали в Россией основой манипулятивного PR и рекламы, ставшей идеологией. Массовая культура и массовый человек на Западе стали продуктом такого «заказа» и его неизбежным следствием. В России этого человека подготовили заранее под будущий капитализм. Социальная роль такой манипуляции – не только производство универсального потребителя, но и придание ему статуса, который был недостижимым прежде. Это – избавление человека с улицы от ощущения себя аутсайдером. Это – попытка сохранить его стремление к коллективности, вопреки растущему индивидуализму и чувству одиночества, субститут коллективизма. Вместе с тем, преобладающая манипуляция в направлении массовой культуры, производимая СМИ по заказу будущего и зарождающегося капитализма, деморализировала молодежь, привела ее к недостижимому в России гедонизму, не дала понимания связности массовой культуры не только с потреблением, но и с производством. Стереотипы, в которых нуждается масса, ей в изобилии поставляются. И хотя эта проблема остается, сегодня проводится большая работа по восстановлению позитивного имиджа России, прецедентных достижений ее культуры, по которым о России в мире. Этому способствует мировой форум «Диалог цивилизаций» на Родосе (Греция), деятельность Комитета Российской славы и фонда Андрея Первозванного, общая атмосфера растущего самоуважения народа к себе и своей стране, наличие друзей за рубежом. Манипуляция, политика и объективная реальность Российское население чрезвычайно поддается манипуляции. Отчасти это обусловлено привычкой быть руководимым сверху, властью, экспертами, учителями и пр. В многочисленных манипуляциях, осуществляемых финансовыми пирамидами , сказалась неопытность людей, их незнакомство с обманом, идущих из источников , прежде воспринимавшихся с доверием – из СМИ, например. Независимая психиатрическая ассоциация выиграла борьбу за снятие программ психиатра Кашпировского, официально признанного способным к воздействию на людей, опасному из-за отсутствия обратных связей и нередко коматозного состояния детей после сеансов, что было зафиксировано Скорой помощью, обозначив его деятельность как эксплуатацию посттоталитарного синдрома. Успехи манипуляции постоянны везде в мире, и везде заметны ее провалы. Они состоят не в недостижимости поставленной политтехнологами цели, а в провале политики, основанной только на манипуляции. Какая убедительная победа Ельцина, и какой провал его политики. Какая убедительная победа «революции роз и «оранжевых», какая вера населения в правоту тех, кто пришел к власти таким путем. И что же дальше? Разочарование в политике М. Саакашвили, раскол украинской «оранжевой» элиты. Манипуляция, вытеснившая идеологию, политику и науку не решает объективных задач ни в сфере идей, ни в сфере реальной содержательной политики, ни в плане науки и экспертиз. Ощущается нехватка российской «мягкой мощи», которая может выступить как идеология. Независимые экспертизы не заметны, предсказания рисков на публичном уровне минимальны и не воспринимаются как патриотическая работа. И очень важно для народа, уставшего от манипуляций, хотя и готового на них, наличие сути дела – проектов и программ реальных улучшений, концепции развития, реального видения и поддержания удачного опыта, реальной политики. При всей игре в образы общества, есть общество, и его жизнь – не игра. Социальные проекты, объявленные правительством России, настолько необходимы обществу, что надежда на серьезность их решения может стать основой общественной консолидации. Превратить их в РR было бы просто опасным для формирования социального капитала, в частности для доверия между властью и обществом. Социальные инновации и проблема их мониторинга на микроуровне В начале 90-х годов сектор методологии социального познания Института философии РАН занялся проектом «Новые лидеры для России», в котором показал, что речь сегодня идет не о лидерах индустриальной эпохи, бегущих впереди, а о лидерах инноваций, ростки которых могут прорасти и распространиться. Монторинг существующих социальных инноваций дал несколько убедительных примеров. Одним из них была модель экспертизы Ямало-ненецкого конфликта, предложенная упомянутым ныне покойным философом из Тюмени Ю.М. Федоровым. Экспертиза делилась на части: технико-экономическую, касающуюся выгод добычи нефти на Ямале, социальную – делающую заключение о возможности приемлемой социальной инфраструктуры, гуманитарную – отвечающую на вопрос о возможности развития людей и их достойной культурной жизни в данном месте, и ноологическую, рассматривающую соотношение вводимых технических инноваций и архетипа коренного населения – ненцев, который состоит в их неразрывной связи с природой. Именно разрыв этой связи, осуществленный в самой грубой форме и безо всякой компенсации для коренного народа, был источником Ямало-ненецкого конфликта. Сегодня уже очевидно, что отсутствие анализа архетипического фактора, исторического кода народа в социальных и даже технических проектах и программах может иметь следствием неуспешность этих программ. Схема экспертизы весьма полезна, но нигде не зарегистрирована в качестве социального изобретения и не более нигде не применена. Другим примером инновации была деятельность архитекторов г. Рыбинска совместно с городскими властями и рабочими заводов по рекреации приемлемого для этого (в соответствии со стандартами архитектурных ценностей) городского центра. Автором этого проекта была историк Л. Маросинова, предложившая выделять квартиры рабочим тех заводов, которые силами своих рабочих займутся восстановлением фасадов исторических зданий в качестве декора домов, которые им будут отданы под жилье, а так же под музеи, рассказывающие о купечестве, товарной бирже, судоходстве в Рыбинске. О Маросиновой много писали, поражались, как то, что произошло в голове одного человека – социальное изобретение, могло изменить жизнь города. Историческая часть города буквально закипела любовью к истории, а в его спальных районах царила скука. Неподалеку была тюрьма. Но и этому ростку инновации не дано было прорасти, и он умер вместе с его автором. Со студентами МГУ, на научных конференциях сотрудники упомянутого сектора проводили так называемый социальный театр, моделирующий разрешение конфликтов, социальное взаимодействие людей из разных слоев общества. Невозможно забыть проснувшихся актерских талантов, когда в импровизированной роли потерявший работу токарь был спасен спекулянткой по роли, давшей его жене вязальный станок для изготовления костюмов, которые она будет продавать. Ученый в жизни и «на сцене» гордо заявил, что беден «из честности». И тогда выбравшие себе роли бизнесмена, депутата, человека, получившего наследство, изобретали пути, как сделать его богатым «из честности». Собственно, так и должны были делаться реформы, не через схоластически-идеологический квазипроект, а выращивая и распространяя инновации. В маленькой послевоенной Японии проекты развития были различными для севера, юга, востока и запада страны. Парижская журналистка перестала общаться с русским коллегой, который заявил ей, что если бы не советская власть, у нас тоже был бы Париж. Ее поразила неисторичность и неспособность понять уникальность Парижа. И когда говорили, что смысл реформ – сделать Россию Западом, пришло ли кому-нибудь в голову спросить, а Тамбов, Липецк, Ухта тоже станут Западом. В Китае быстро разрешили идеологические споры ради прагматики развития. «Кто такой Мао дзе Дун?» - «Мао дзе Дун – тоже человек»; «Как относиться к учению Мао дзе Дуна?» - «Как к любому другому учению, которое развивается»; «Как относиться к распаду коммунизма в СССР?» - «Как к внутреннему делу России»; «Как относиться к тому, что предприятия плохо акционируются?» - «Подождать, пока будут акционироваться хорошо». В макропроекте развития России долгое время преобладала линия поисков идеологии или идентичности вместо политики развития, которые эту идеологию идентичность сформируют на исторической основе, но с перспективой будущего. Микропроекты регионального уровня были, но тонули в нехватке средств и идеологической борьбе, феодальном своеволии, в бездумном экспериментаторстве – лишь бы что-то менять. Тот, кто меняет, назывался реформатором, как бы и что бы он не менял, даже если он просто разрушал. На человеческом уровне осуществлялось поощрение простейшей адаптации. За прошедшие годы произошли такие изменения, что сегодня коллекция социальных изобретений и инноваций, которые могли быть успешно распространены, была бы огромной, если бы кто-то в нашей стране имел к этому интерес и не ограничивал представление о социальных инновациях манипуляцией сознанием или криминальными схемами. Но такие «инновации» как рейдерство, криминальные сетевые структуры маркетинга фальшивых лекарств, террористические сети, схемы ухода от налогов более известны, чем инновации, способные улучшить ситуацию общества в целом. Государственные и частные компании регистрируют, покупают и продают технологические инновации, с чем делегация Института философии столкнулась в Китае, ориентированном на покупку российских изобретений и особенно фундаментальных естественнонаучных достижений, но социальные инновации не фиксируются патентной службой, не покупаются и не продаются компаниями, занятыми этой деятельностью в отношении технологических инноваций и естественнонаучных достижений. Нет и теории социальных инноваций, факторов влияющих на их производство. Поговорим о ситуациях, где технологические инновации на деле являются социальными. Об этом пока мало кто знает. Аутсорсинг – это использование внешнего трудового ресурса, как правило, находящегося за пределами страны, где расположена нанимающая их компания. Инсорсинг – нахождение внутреннего трудового ресурса в стране, где находится компания, но за ее собственными пределами. Есть еще хоумсорсинг – использование труда домашних хозяек и других неработающих людей фирмами, например ,в американской авиакомпании Джет Блю. Есть транспортные и интернетовские способы привлечения клиента как частичного работника фирмы за скидку на билет или символическую плату в интеллектуальной обработке информации на сайте Amazon, например. Многие знают о местах прорывных технологий в Индии – это Бангалор, который сравнивают по высоте технологий с американской Силиконовой долиной – центром компьютерных разработок и технологий. Появился диджитал, и компьютер стал средством, когда работа может выполняться в любой точке мира для любой точки мира. Уже два года книга замечательного американского журналиста Т. Фридмана «Плоский мир: Краткая история ХХI века», переведенная и опубликованная в России, является мировым бестселлером. В ней он описал Бангалор, китайский Далянь, опыт американских молодых компьюторщиков в Кампучии. Приведем описание Бангалора – оазиса не только компьютерных технологий, но и технологий социальных – данное Фридманом: «Мы добирались по довольно скверной дороге, и по ходу движения нам постоянно приходилось объезжать медленно бредущих коров, телеги и моторикш. Однако въехав на территорию «Инофиса» ( в Бангалоре. - Авт.), мы как будто попали в иной мир… работники «Инофис» занимались написанием программного обеспечения по заказу американских и европейских компаний…обслуживали внутренние операции транснациональных гигантов со штаб-квартирой в той же Америке и Европе: от ответов на звонки, направляемые сюда со всего мира ( на так называемы колл-центры. – Авт.) и технической поддержки компьютерного парка до специальных исследовательских проектов» . Сегодня в Индии выполняется львиная доля бухгалтерских операций Запада. Когда наступает вечер в США, снятые за день томограммы по Интернету отсылаются в Индию, где утро. За день в Индии они расшифровываются, индийские врачи ставят диагноз, и к американскому утру все в готовом виде поступает в США и выдается пациенту без объяснения того, кто этот диагноз поставил. В 2003 году 25 000 американских налоговых деклараций было обработано в Индии, в 2005 году – 400 000. Когда американец, потерявший багаж, выясняет ситуацию по телефону, он думает, что звонит в аэропорт, на который прибыл. Но звонит он в колл-центры Индии или Китая, куда стекается информация. Фридман описывает социальный проект аутсорсинга, когда два честолюбивых выпускника американского университета устроились на работу в хорошую компанию, где их ждал медленный карьерный рост и не вполне интересная работа. Отпуск они проводили в Кампучии, где их поразила бедность людей. И они решили заняться социальным предпринимательством, т.е. превратить социальную инновацию в бизнес. Они обнаружили множество образованных молодых людей, не имеющих рабочих мест. Они потратили 25 тыс долларов собственного капитала, нашли еще деньги по грантам и заключили договор с американской газетой, которую предложили оцифровать и выставить в Интернете с помощью камбоджийских молодых специалистов, договорившись об оплате им по 100 долларов в месяц, что для них было огромными деньгами. Они считали свой проект социальным предпринимательством, поскольку уменьшали количество неимущих граждан мира, не отняв ни одного рабочего места в США. Международное разделение труда, по мнению Фридмана, который сам себя называет технологическим детерминистом и восхищается способностью техники, обеспечившей его возможность, имеет статус социального проекта. Положительным для американцев является нахождение более дешевой и не менее квалифицированной рабочей силы, сбережение времени, сосредоточенность на более творческих задачах. Американский бухгалтер скажет: «С рутинной стороной дела успешно справляются люди, работающие на меня в другой стране. Так что давайте лучше обсудим, как мы будем управлять Вашим имуществом, подумаем, как можно помочь Вашим детям. Может быть, вы хотите оставлять какие-то средства в специальном фонде?» . Америка может сосредоточиться на творческой стороне дела, передав рутинные операции в руки «самого умелого или самого дешевого производителя». Но американцы боятся потерять рабочие места, и Фридман обеспокоен за судьбу дочери в плане работы. Америка страхуется от эмигрантских потоков, используя аутсорсинг. И индийские, и китайские специалисты получают более оплачиваемую работу, не выезжая из своих стран, не испытывая трудностей эмиграции и разрыва со своей культурой. Образованные люди могут получить перспективную работу, а, владея рутинными операциями, перейти и к собственным творческим проектам. Они вступают в постиндустриальный мир примерно на тех условиях, как страны запоздалой индустриализации догоняли индустриально развитый мир, но с той лишь разницей, что новые виды деятельности не станут массовыми профессиями, и подъем экономики в Индии и Китае всегда будет более быстрым, чем рост благосостояния людей. Но так было и в СССР и везде, кроме Америки. Поэтому трудно все же согласиться с Фридманом, что «глобальное поле для конкурентной игры выравнивается. Мир становится плоским» . Мир не становится плоским. По мнению других специалистов, здесь происходит не глобализация, не глокализация (так называется совмещение глобального и локального), а делокализация , своего рода эмиграция в профессию или в никуда. Информация, как и машины индустриальной эпохи не только приносит облегчение, но и создает мир более трудный для жизни. Поэтому и идет речь об опережающем значении социальных инноваций, институционализаций, законов. Технократически потенциал «плоского мира» есть, социально мир далек от этого. Но для отдельной личности возрастает возможность индивидуального участия в глобальном сотрудничестве. Интернет Интернет стал изобретением, давшим возможность реализации индивидуальных замыслов и вкусов миллионов людей, которые с его помощью могут реализовать свои проекты, как это сделали, например, изобретатели Google. Изобретательные умы могут пытаться реализовать себя, используя только интернетовский ресурс. Как отмечает Кастельс, «массовая индивидуальная коммуникация представляет собой новую социальную форму общения: она, безусловно, массовая, но производится, получается и ощущается индивидуально» . Речь идет об Интернете и мобильном телефоне. И социолог должен ответить на это изменение объяснением, что происходит с массовым обществом и какова в нем его собственная роль. Разумеется, нередко отмеченные виды занятости и коммуникации бывают содержательно бедными. Пьер Лазули сравнивает их «механическим турком»– механической машиной, которую возили по Европе в конце 18 века для игры в шахматы, но машиной управлял спрятанный шахматист. В качестве такого шахматиста он приводит китайца, ищущего все возможности использовать копеечную интеллектуальную работу для заказчиков из Интернета, безо всякого трудового законодательства, без ограничения времени работы и социальной защиты: «Двенад¬цать часов в день, семь дней в неделю я и мои коллеги убиваем монстров. Я зарабатываю примерно 250 долларов в месяц, что намного больше, чем на предыдущих работах. К тому же я ведь еще и играю день напролет» . Это похоже на эксплуатацию на ранних капиталистических фабриках, которая не легче физической эксплуатации. Как показывает Лазули, «журналист-информационщик» Дэвид Маргулис (живя в США. – Авт.) испробовал на себе новую форму «сдельщины» и расчитал свою почасовую оплату, оказавшуюся равной 3 долларам и 60 центам – при законодательно действующем в Соединенных Штатах на протяжении вот уже 9 лет о почасовом минимуме заработной платы в 5 долларов и 15 центов». Постиндустриальный мир сложнее и труднее индустриального, но нельзя остановить время и остаться в индустриальном. Интернет становится сферой особого рода свободы, преобразующей и моделирующей новые формы социальности. Сегодня создаются теории акторов сети . Взаимодействие людей в сети в реальном времени оценивается как социальный капитал, как преодоление отчуждения и обретение групповой идеyтичности, влияющее на самосознание людей . Влияние Интернета на трансформацию рынка и свободы огромно. Американский исследователь Е. Венклер в своем бестселлере, оцениваемом как теоретическое описание всесторонней социальной теории Интернета и сети информационной экономики, отмечает их огромную роль в преобразовании рынка, открытии новых возможностей увеличения индивидуальной свободы, культурных различий, различий в политических идеях и в понимании справедливости. Но этот результат, наряду со своими позитивными возможностями, угрожает существующему информационному окружению, слишком быстро меняет мир. Поэтому амбивалентность процесса информационной и сетевой революции требует осмысления и мер, поддерживающих положительные тенденции. В частности , он ставит вопрос о юридической ответственности для поставщиков незаконной информации. Пока еще не найдены ответы на вызовы сегодняшнего господства информации. Автор показывает, что Интернет не способнен стать новым методом для производства только благ культуры и публичной жизни . Однако благодаря Интернету массы людей за пределами традиционных иерархий могут внести инновации в производство содержания, благ и сервиса. В социальных сетях осуществляется так же производство знания, где люди учатся друг у друга прежде невозможным образом. Подобно Википедии, Интернет имеет Викиномику - становится местом некоммерческих проектов., например, бесплатных компьютерных программ, помещаемых Обществом независимых программстов в порядке конкуренции с монополистами компьютерных soft wear. Крупные компании обращаются в Интернете к миллионам граждан с предложением высказаться по дизайну продукта, например автомобиля, предложить свой продукт. Викоомикс рассматривается как путь делания бизнеса в XXI веке. Он так же является фактором образования, переписки, аутсорсинга, инсорсинга, хоумсорсинга, деловых контактов, дружбы и даже любви. Сегодня Россия взялась за высокие технологии, за нанотехнологии. Но почему так поздно? Почти тогда, когда уже надо пересматривать место сырьевых стран в связи с грядущим через 50 лет исчезновением нефти и более ранним исчезновением меди, цинка и других полезных ископаемых. Их искусственное замещение требует времени и наверняка будет дорого. У сырьевых стран может быть весьма неплохая судьба. Норвегия ведь тоже почти сырьевая страна: рыба, нефть, правда есть Теленур (телефонная компания – филиал Билайна), судостроение и социальное изобретение в распределении природной ренты. Но склонность российских интеллектуалов к производству идей и теорий признана в мире. Сегодня они ищут работу на западных сайтах вместе с китайцами и индусами. А ведь в России имеются настолько квалифицированные силы, что наши компании сам могли бы стать способными привлекать недостающих им специалистов. В техническом университете Пекина поставлена задача стать лучшим университетом мира. Это неоднокатно было заявлено ректором. Это описывает и Фридман. Один из путей - скупать российские фундаментальные исследования, к которым склонны наши ученые и использовать их прагматически мыслящими китайскими специалиствми. А почему российским компаниям не использовать аутсорсинг, нанимая китайских специалистов и специалистов из других стран, которые тем самым будут работать не только в интересах Китая, но и в интересах России. Не только это, но в целом социальное изобретательство, социальное предпринимательство может быть в России не менее сильным, чем создание фундаментального знания и технические инновации. Образование Роль образования чрезвычайно возросла сегодня в аспекте своей унификации и практической пригодности. Многие страны, включая Россию, присоединились к Болонской декларации, которая унифицировала англосаксонский вариант образования , включающий его многоступенчатость (бакалавры, магистры) и обеспечение под эти ступени соответствующих секторов рынка труда, кредитную систему, дающую определенное количество часов по предметам, которое позволяет студенту переводиться за эти заработанные часы, подтвержденные оценками, в другие университеты мира без экзаменов. Это отвечает идеям глобализации образования и его мобильности. Однако ряд стран, развивавший образование в немецкой традиции более фундаментальной подготовки, испытывают трудности. К ним относится Германия, Голландия, Россия, Финляндия. При переходе к рыночным отношениям фундаментальное образование оказывается наиболее практичным, т.к. легче позволяет осуществить переподготовку при перемене труда. Общество знания и экономика знания Запада толкают образование к большей фундаментальности, к росту производства математиков, специалистов по математической экономики. Американцы, не очень любящие столь трудные поприща, сегодня проявляют к ним больший интерес. В России разделение на бакалвров и магистров снижает качество подготовки на нижней ступени и не обеспечивает бакалавров рабочими местам. Перепроизводство частных университетов и вообще перепроизводство за счет качества, особенно с учетом коррупции или притягательности денег, уменьшающих требования при платном образовании становится в России опасным фактором недоформирования человеческого капитала на основе образования и профессионализации. Большой опасностью Болонского процесса является излишняя формализация образования, бесчисленный рост его менеджеров и методстов, исчезновение мастер классов и творческой атмосферы получения навыков мышления, а е готового знания. Американский социолог Дж. Ритцер назвал такие издержки образования макдональдизацией образования, упрекая его в рациональности ресторана Макдональдс состоящей в принятии эффективности, калькулируемости, предсказуемости и контроля, но в отказе от высших форм рациональности, например Парсоновской адаптации, постановки целей, социальной интеграции и культурного образца. Россия уже прошла тяжелые уроки недофинансирования науки, отказа в доверии к ней, попытку решать все на основе здравого смысла, потеряв много талантливых ученых, нашедших другую работу или уехавших за рубеж и нередко составляющих славу науке други стран, а не нашей. Сегодня она повторяет эти ошибки в образовании. Нередко за следование Болонскому процессу выдаются собственные выдумки ухудшения образования российских чиновников. Болонская декларация – это одна страница намерений, предлагающая согласовать стандарты образования в связи с глобализацией. В то время, как на Западе инженер, математик, программист, а они (и уже не юристы сегодня) - самые влиятельные люди США, как считает известный журналист Т. Фридман, важнейшие фигуры, которым дают квоты на въезд, у нас воспевали инженера, перешедшего к натуральному хозяйству – засолке грибов в скиту, который он нашел в лесу и где поселился. Везде в мире открываются, а у нас закрываются специальности по математическим методам в экономике или переводятся на бакалавриат, где Эта «высшая экономика» считается ненужной. Китайцы, которые сегодня знают иноземцев и покупают фундаментальные достижения российской науки и технологии Запада, растят математиков, математически образованных экономистов и математиков, работающих в экономике, инженеров. Эти образовательные инновации – безусловно социальные. Но внимания к ним мало в России. Как не понять замечательного писателя и экономиста-рыночника Н. Шмелева, который сказал по поводу реформ, что он представлял их как освоение ростков успешного опыта и разочарован тем, что этого не случилось. Сегодня Россия в меньшей мере является обществом знания и экономикой знания, чем это можно было ожидать. И на Западе сектор знания оказывается более специализированным, чем это было раньше. Существует в перспективе развития западного общества проблема, называемая 20:80. Она состоит в том, что для функционирования его экономики, сосредоточенной на производстве знания и производстве посредством знания нужно 20% высококвалифицированного населения. 80% населения станет не нужным производству, не найдет себя в сервисе. При этом, эти люди будут не способны к саморазвитию, основой которого Маркс видел свободное время. Привыкшие к хорошей жизни, эти люди не захотят занять места чернорабочих эмигрантов, которые будут нужны все в большем количестве. Они не смогут повысить свою квалификации до степени, позволяющей им войти в 20% нужных производству людей. Именно отсюда возникают проекты обучения персонала, обучения организаций, непрерывности образования, пожизненности образования. Главное – это создание условий для применения знаний персоналом, необходимость участия этих людей в жизни общества, обеспечение их достойным занятиями. Использованиеобразованных людей в сеторе социальной помощи, которую не могут занять иммигранты, в общественных службах, в институтах гражданского общества. Эти места не могут занять необразованные иммигранты, прибывшие выполнять грязную работу. Постиндустриальное общество, таким образом не станет раем, а постэкономическая жизнь 20% населения Запада не освободит людей от экономических проблем и не обеспечит их рабочими местами. Та проблема опасна в будущем, и ее решение не найдено. Именно для подобных решений и необходимы социальные инновационные проекты. Из тех, которые предложены, но не услышаны, можно отметить, например, инновационное предложение А. Погорельского и В. Иосада о дешевых образовательных кредитах, организованных по рыночной модели. Эта модель направлена на повышение эффективности расходуемых на образование средств. Решение проблемы образовательного кредита предлагается на стыке страховых и банковских услуг, где отработана система реакции на неплатежи, и риски банков страхуются страховыми компаниями . Не утверждая, что это - лучшая модель, отметим, что , она инновационная и заслуживающая обсуждения. И все же даже не будучи экономистом, можно предположить, что нужен Президентский банк, гарантирующий сохранность инвестиций российских и иностранных предпринимателей. Или что любой революционный технологический проект стоит рассмотреть по схеме приведенной выше экспертизы, по следствиям его применения, по изменениям, которые он вносит в организацию труда. Или что сетевая структура компаний более устойчива против рейдерства, чем корпоративная, что эта структура может быть обеспечена аутсорсинго-инсорсинговым наймом работников. В Заключении можно предложить отнестись к социальным инновациям с повышенным вниманием, создать банк социальных инноваций и их мониторинг.

« Пред.		След. »

Вернуться