В июне 2010 года исполнилось 10 лет со дня смерти крупного отечественного философа Владимира Соломоновича Библера (1918 - 2000). Его уникальная позиция внутри философской культуры XX века определена разработкой новой философской логики - логики диалога. В статье, которую публикует журнал «Вопросы философии» к этой дате, освещаются основные моменты его концепции.

В статье разбирается концепция логики диалога, разработанная известным отечественным философом В.С. Библером. В отличие от диалектической логики Гегеля, в которой главными принципами являются «восхождение» и «снятие», новая логика предполагает равноценность всех других логик (античной, средневековой, новоевропейской = наукоучения).

В ходе глубоких цивилизационных сдвигов, в результате которых наука уходит с главного места духовной жизни общества, превращаясь в один из феноменов культуры, логика перестаёт быть «наукоучением», становясь логикой культуры и существуя на границе с другими, исторически обусловленными, хотя и всеобщими, логиками.

Свою логику Библер называл также «логикой начала логик», что означает, что бытие не снимается в мышлении, а остаётся не-понятным, выходящим за границы мышления. И к этой точке стягиваются все логики; это обеспечивает их взаимодействие и взаимопорождение.

The article analyses the concept of a new logic - the logic of dialogue, developed by the prominent Russian philosopher V. Bibler. Unlike Hegel, in the dialectical logic of whom the main principles are "sublevation" and "overcoming", V. Bibler assumes, that different philosophical logics (ways to comprehend), corresponding to different cultures, are of equal value. Given rise by deep changes in civilization, in the result of which science ceases to be the main factor of the spiritual life of society, becoming one of the phenomena of culture in the 20^th century, the new logic turns from the "doctrine of science" into the logic of culture. Its specific distinction is that it presents the logic of dialogue, founding itself at the boundaries with all other, historically conditioned, but nevertheless universal logics (ancient, medieval, modern European = doctrine of science, et al.) and entering into productive dialogue with them. His logic Bibler also calls "the logic of the beginning of logics", taking into account that the being, as the "beginning" of thought, hasn't been overcome in the thought and remains non-comprehensible. To this point of the "beginning" of logic all logics are tightened, thus ensuring their interrelation and mutual generation.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: логика диалога, диалектическая логика, начала, снятие, восхождение, трансдукция, обоснование, познающий разум, бытие, движение, мышление, произведение, принцип.

KEYWORDS: Dialogic logic, dialectic logic, beginning, overcoming, sublevation, transduction, basis, cognitional reason, being, movement, thinking, work, principle.

М.К. Мамардашвили на Западе знают лучше вследствие включения его в диалог с французскими философами - Ж.П. Сартром и Л. Альтюссером. Раздумья на темы Канта и Декарта - «Картезианские размышления» и «Кантианские вариации», опубликованные в 90-е гг., дали толчок многим работам постсоветских авторов.

Почти не знакомы Западу сегодня М.Б. Туровский и Г.П. Щедровицкий. И очень мало известно о Владимире Соломоновиче Библере. А его творчество связано с фундаментальной идеей новой логики, - диалогики, которая именно сейчас для нас становится насущной.

Логика, о которой говорит философия, это не формальная, а содержательная логика, т. е. способ размышления о возможности мыслимости самого бытия, от которого мышление отталкивается. Для В.С. Библера самым главным философским делом было понимание философии именно как логики и одновременно как онто-логики, когда мысль выходит к бытию, которое не мысль, но которое обосновывается и удерживается в своем не-мысленном статусе только мыслью. Как понять его? Спор об этом не-мысленном сущем между различными исторически определёнными логиками - кульминационная точка размышлений В.С. Библера; ясно, что существующими и различными признаются логики в разные культурные эпохи и даже в пределах какой-то одной эпохи - вспомним о трансцендентальной логике Канта и диалектической логике Гегеля.

 В этом году исполняется 10 лет со дня  смерти В.С. Библера, и очень важным для нас сегодня становятся  его мысли  об  изменении логики в связи с изменением типа культуры. В.С. Библер сегодня не персонаж истории философии, а наш Собеседник. О себе он говорил обычно так: «Я - философ, и этим я интересен». А быть философом для  него означало  прежде всего определение «начал», исходных пунктов мышления и бытия. Нелегкая судьба мешала изданию его работ вплоть до 90-х годов, а необычные идеи и сложный философский язык сделали его недостаточно понятным для широкого круга читателей даже на родине.

Поступив в аспирантуру Института философии РАН, В.С. почти сразу же в 1949 г. попал в идеологическую мясорубку: на собрании Института клеймили за преклонение перед Западом одного из  сотрудников - Захара Абрамовича Каменского. Единственным, кто выступил в его защиту и сказал, что никакого преклонения он не видит, был аспирант Библер. На следующий день он был исключен из аспирантуры и из партии, серьёзно опасался ареста и вынужден был уехать в Душанбе на целых семь лет. После этого работы его были внесены в «индекс» запрещённых книг; пробить цензуру было невозможно, и первая серьёзная книга после описанных событий - «Мышление как творчество» появилась на свет только в 1975 г. [Библер 1975] и то почти случайным образом. Три последних и фундаментальных работы - «Кант-Галилей-Кант» [Библер 1991 (2)], «От наукоучения к логике культуры» [Библер 1991 (4)] и «Михаил Михайлович Бахтин, или поэтика культуры» [Библер 1991 (3)] появились одновременно в 1991 г. Мало кто их понял до конца, даже любимым ученикам, 30 лет посещавшим домашний семинар В.С., это удалось не сразу. По глубине и сложности идей, вероятно, это дело будущих поколений. Но если бы Хайдеггер или Гадамер прочли его книги, они сразу же причислили бы В.С. к самым крупным философам современности, настолько он был созвучен как своей, так и назревающей эпохе.

Мне посчастливилось познакомиться с В.С. в 1965 г. Он писал отзыв на мою диссертацию. Я присутствовала в ИИЕТе -Институте истории естествознания и техники и на одном из первых докладов там А.В. Ахутина, о котором он упоминал в статье «Все ещё только начинается...», и сочувственно наблюдала, как два мудрых и лукавых зубра - Библер и Арсеньев - пытаются загнать бедного Толю в тупик. С тех пор с 1966 г. начались наши регулярные встречи на теоретических семинарах в ИИЕТе, куда, наконец, академик Б.М. Кедров взял Библера на работу после приезда его из Душанбе. Об этом уже писали: здесь спорили о философии вообще и философии Гегеля В. Библер, М. Туровский, Г. Батищев, А. Арсеньев, Ф. Михайлов, спорили о кибернетике и генетике, о свободе и человеческой личности и т. д. Это было время новых надежд и чувства освобождения. Книг и ксероксов было также много, читали всё: и «Мои показания» А. Марченко, и «Положение в биологической науке» Роя Медведева, и, наконец, ставшие доступными работы философов серебряного века, и многое другое. Доклады делались на самые разные темы.

Когда настали более суровые времена (после 1968 г.) и начал действовать запрет на собрания, обсуждения некоторое время продолжались в нескольких местах. Они были в Институте всеобщей истории и в Институте общей психологии. Теоретические семинары продолжались 30 лет в небольшой квартире В.С. на Речном вокзале. Спор шел  с М.Б. Туровским и его замечательными учениками - Лионом Черняком (живёт в Бостоне) и Славой Сильвестровым (умер, не дожив до 50 лет). Вначале участников было не очень много, человек 10, не больше: Л.Б. Туманова, А.В. Ахутин, известный историк Л.М. Баткин, Л.А. Маркова, В.П. Визгин, Т.Б. Длугач, В.А. Рабинович, М.С. Глазман, Я.А. Ляткер. Позже присоединились И.Е. Берлянд, Р.Р. Кондратов, Л. Сальникова, С.С. Неретина и некоторые другие. Собирались раз в неделю и обсуждали либо какие-то доклады, либо вышедшие книги, либо спорили с оппонентами (Э.В. Ильенков, Г.П. Щедровицкий, М.Б. Туровский), либо разбирались в текстах давно ушедших или современных философов. Надо сказать, что здесь сложился кружок не только философов или интересующихся философией людей, это была группа настоящих единомышленников - и в политике, и в литературе, и во всём. Здесь обсуждались все тогдашние проблемы, здесь не надо было ничего ни перед кем скрывать или притворяться и, самое главное, у В.С. дома было то место (и время), где мы все были заодно, мы были как одно.

Среди участников выделялась Лина Туманова. Она была, скорее, не ученицей В.С., а его собеседником. По моему мнению, она была единственной женщиной, которую можно было назвать философом нашего времени. Но Лина, человек самой чистой и честной души, вскоре отошла от философии и занялась правозащитной деятельностью. Просидев несколько месяцев в Лефортово, она была освобождена как смертельно больной человек (у неё был рак в последней стадии) и ещё через два месяца умерла на наших руках. Её глубокие, ироничные, спокойные выступления всегда встречались с интересом. Через 25 лет после смерти Лины благодаря усилиям С. Неретиной были собраны некоторые её работы в сборнике под названием «Разум и свобода» [Туманова 2010]; читатели могут познакомиться с направлением ума Лины, с её способом мышления и её философскими способностями.

Другой участник - Толя Ахутин был, действительно, любимым учеником; он старался вникнуть во все ходы мысли своего учителя и, пожалуй, никто  не знает так хорошо идеи В.С., как он.

В 70-е годы по предложению В.С. участники кружка занялись изучением тех «начал» логики, которые формировались в сочинениях Лейбница, Декарта, Спинозы, в том числе споров между ними по поводу того, от чего отталкивалась их философская мысль. Благодаря диалогу между различными философами обосновывались «начала» мышления и бытия, выяснялась взаимосвязь и взаимообусловленность каждой философии. Видимо, в это время и родился интерес В.С. к диалогу логик. В 90-е годы кружковцы стали выпускать сборник «Архэ» [Архэ 1993] - «Начало», в котором уже было обозначено новое философское направление - «логика начала логики», и где анализировались философские ходы известных философов к исходным пунктам мышления.

Оглядываясь назад, мы могли бы сказать, что это была фундаментальная философская заявка. Может быть, мы даже тогда не вполне понимали её значение. Позже поняли. Она родилась в уме В.С. на пересечении интереса к философии Гегеля и к теории культуры М.М. Бахтина. Конечно, их системы ни в коем случае нельзя признавать «2-мя источниками» или «2-мя составными частями» «библеризма». Ясно, что они могли быть приняты в структуру новой философии только в том случае, когда новая идея -  идея диалога логик - уже назрела. Она явилась результатом совершенно нового осмысления Библером  всей истории философии.

Согласно В.С. Библеру, суть философии - философская логика. Как обосновывает мышление, в том числе логика свои собственные «начала», предысторию своего появления, прежде всего бытие вне мысли? Как понять исходное движение мысли и сам способ понимания? Одинаковы ли они во все эпохи? - Многие годы мысль В.С. бьется над этими проблемами. А.В. Ахутин в упомянутой  статье «Всё ещё только начинается...» охарактеризовал В.С. как историка по образованию, поэта по духовному складу личности, философа по призванию и творческой жизни. И пояснил: быть философом означает  настигнуть мысль в канун ее возникновения; в связи с этим осмыслить и то, что существует «до мысли», выяснить, откуда мысль рождается, определить и возможности бытия - и как мыслимого, и как немыслимого. Эта собственно философская задача тесно сливалась у В.С. с осмыслением не только философии Гегеля, но и с рассмотрением всего того периода развития философии  XVII-XX вв., который получил название «наукоучения». Мы привыкли называть «наукоучением» системы немецкой классики, начиная с Канта. В действительности устремленность философской мысли на науку, обоснование «начал» теоретического знания (вместе с обоснованием «начал» мышления вообще) начинается с момента формирования, точнее, с момента выступления науки как главной формы общественного сознания. С этого времени Декарт доказывает независимость и разведённость субъекта и объекта познания, Спиноза - самодействие, субстанциальность познаваемого объекта, и даже французские просветители, в частности, П. Гольбах, строят свою «систему природы» в установке на ньютоновскую науку, т. е. не на природу «саму по себе» (хотя им казалось, что это так), а на  теоретический разум, на  «начала»  науки, на «математические начала натуральной философии» Ньютона. И сам разум в связи с ориентацией его на науку понимается как познающий, а его основания - как «начала» познания. Именно поэтому Гегель взял за начальную точку своей логики не бытие, а понятие бытия: ведь вся наука - это развитие исходных понятий. Вершиной же у Гегеля стало самопознание этого разума - познание самого познания.

 Важнейшие принципы гегелевской системы - принципы  «восхождения» и «снятия»,  когда более поздняя структура (культурная, философская) понимается как высшая, когда в ней «снимаются» предыдущие этапы в том смысле, что они предстают в более развитых образованиях как моменты последних. До сих пор диалектические рассуждения Гегеля оцениваются как самые высокие достижения единственного - познающего - разума. Для того, чтобы появилась мысль о каком-то ином разуме - если тот существует - нужно было рассмотреть гегелевскую логику именно в историческом контексте, в контексте «наукоучения», как его завершающий этап, когда развитие прекращается. И¸ кажется, единственный, кто это смог сделать, был В.С. Библер. Все остальные до Маркса и включая Маркса «переворачивали» диалектику Гегеля с «головы на ноги», включали материалистическую основу и материальную практику; но философское дело заключалось в том, чтобы проанализировать гегелевскую логику как ход мысли, в значительной степени воспринявший в себя черты логики науки. Как и в науке, в логике Гегеля «снимается» предшествующее развитие, оно в дальнейшем оказывается несамостоятельным и сжимается в «итог», в нечто узкое и не очень важное; весь ход научного познания «спрямляется» в однонаправленное движение, когда устраняются боковые и нерезультативные, казалось бы, ходы. И такой подход к истории как к итогу, как к учебнику - вполне в духе научного познания. Никто не учит сейчас механику по работам Галилея или Ньютона - учат по учебникам; никто не пытается самостоятельно решить когда-то поставленные научные проблемы - сейчас исходят из их готового решения. Развитие в науке, по крайней мере внутри одной теории - не столько развитие, сколько развертывание того, что было заложено в самом начале, что было принято за начальные характеристики. Движение заканчивается на стадии предельно развернутого исходного понятия. Кроме того наука рассчитана на «профанов» - на тех, кто сам не теоретик; это идея «образования», которая в полной мере присуща не только просвещению, но и гегелевской философии как системе «наукоучения».

Когда-то, в середине - конце XVII в. о «началах» науки - о математической точке, о пустом пространстве, об инерции, тяготении, взаимодействии сил - шли ожесточенные споры между Ньютоном, Рэном, Гуком, Гюйгенсом, но за 100 прошедших лет споры ушли в подтекст. Стало казаться, что научное движение осуществляется только как дедуктивный вывод из известных и бесспорных «начал» теории. Гегель осмыслил и принял этот путь; он взял за исходное начало познающего разума понятие бытия - не бытие, а бытие только в форме понятия, т. к. наука Нового времени начинается не с какого-то неизвестного, не-понятного (не-понятия) бытия, а с его представления в голове учёного - с познания бытия, выраженного в понятии (само по себе бытие - это ничто).

Понятие, далее, совершает длительное восхождение - от абстрактного к конкретному - и завершается путь в точке самопознания, в признании того, что оно само - суть всего познавательного процесса, суть познаваемых вещей. Так что Гегель, действительно, рисует картину научного познания. Но он не отвечает на вопросы: что заставляет исходное понятие расщепляться на противоположные моменты и развиваться? И чем оно обосновывается? Поскольку в науке эти вопросы уже не ставятся (начала были давно установлены), постольку и Гегель, вбирая в свою логику черты логики науки, не ставит их; подобно учёному, он полагает, что истина достигается так: исходное понятие обосновывает себя своим развитием; в нём обнаруживается противоречие, этим противоречием оно движется, и конечный пункт движения оказывается обоснованием всего движения.

В связи с этим, замечает В.С., гегелевское построение логики содержит два существенных изъяна: во-первых, начальное понятие берётся некритически, просто как понятие (бытия); оно не проверяется принципиально иным понятием и обосновывается не своим происхождением, а  своим движением. Во-вторых, в конце этого движения воспроизводится то же самое понятие, но в более развитой форме. Познание завершается самопознанием (понятием понятия) и окончанием движения - нечего больше познавать, субъект и объект познания отождествляются; понятие проверяется теорией, а теория - понятием.

Если речь идёт о движении мысли и выводах в рамках одной теории, то рассуждения Гегеля абсолютно верны. (Правда, Гегель смутно чувствует невозможность завершения движения и начинает вновь движение непонятно откуда взявшейся природы; но она не является оппозицией понятия, она не есть нечто другое по отношению к нему - это инобытие того же понятия).

Если же речь идёт о коренной трансформации (как говорит В.С., трансдукции) теории, то гегелевская логика не работает. В этом случае в результате развития теории получается совершенно иное понятие, отличное от начального (например, понятие микрообъекта вместо понятия макрообъекта); тогда все движение  как бы сворачивается к началу, и под вопрос ставится именно начальное понятие. Встаёт проблема его обоснования. И выясняется, что его характеристики соотносятся с другими, находящимися за его пределами - масса покоя соотсоотносится с массой движения, пустое пространство превращается в пространство, зависящее от скорости движения  тела и т. д. Т. е. обнаруживается, что прежнее начальное понятие соседствует и обосновывается другим понятием; точнее - исходные начала прежней теории обосновываются началами новой теории. И логика в этих двух случаях различна: с точки зрения ньютоновской логики боровско-эйнштейновская логика выступает как не-логика, как нечто непонятное и нелогичное. Может быть,  речь идет  об ином понятии бытия, ином бытии, не тождественном понятию? Причём говорится не о каком-то отдельном понятии, а о понятии (мегапонятии) как представителе целой теоретической системы (бытие электрона в отличие от бытия, например, шара в разных физических системах).

Поскольку гегелевская система есть завершение познания (понятие познаёт себя сутью всего), и движение на основе познания прекращается, неизбежно встаёт вопрос: может быть, существует не только познающий разум, а ещё какой-то иной, за его пределами?  Или  следует вообще отказаться от разума  и сделать вывод о том, что эпоха рационализма  закончена и далее следует опираться на мистическое начало, иррациональное озарение и т. д. ?

Ситуацию несколько запутывает то, что В.С. во всех случаях - и в случае познающего разума, и в случае предполагаемого другого разума говорит об исходных началах мышления, о понятии и бытии, хотя в этих двух случаях они имеют принципиально разное значение. Этого различия мы ещё коснёмся. Почему говорится также как минимум о двух логиках?

Для того, чтобы «логика бытия», «логика вещей», могла стать логическим обоснованием «логики понятий», говорит В.С., она должна быть воспроизведена в мышлении в качестве чего-то внеположного логике, в качестве не-логики,  фактически - в качестве другой логики. Но это означает, что и «логика понятий» по отношению к «проверяющей» и «обосновывающей» её логике тоже есть не-логика, «логика бытия», «логика вещей».

Это требует доказательства, в связи с чем В.С. обращает внимание на любопытный и, кажется, почти необъяснимый факт: исходные понятия классической науки, возникшие ещё в XVII в. (идея абсолютной пустоты, математической точки, инерционного движения) сформулированы удивительно конструктивно и предусмотрительно. Они никак не могли возникнуть случайно или в результате индуктивных обобщений (обобщать тут было нечего).

Принципы механики были сформулированы так, чтобы сводить все другие виды движения к исходной модели, т. е. к воздействию силы  на другую силу так, чтобы самостоятельное движение тел устранялось. Т. е. логика механики строилась как бы специально «в бегстве от чуда» - от другой логики, которая с точки зрения первой  представлялась нелогичной, странной. И так и должно было быть, потому что установка на «другую логику», странную и потому нелогичную для первой, всегда включена в неё. Потому что сохраняется желание взглянуть на «свою» логику «со стороны»; как пишет В.С., всегда сохраняется некоторое «превышение» теоретика над своей собственной работой, и это имманентная составная часть этой работы.

Здесь В.С. включает ещё одно, дополнительное объяснение, опять-таки «изобретённое» им: в той мере, в какой предмет познан, в той же мере он непознан. Ведь познан он только в рамках какой-то одной теории, или лучше -  одного способа понимания, или: когда я мыслю, я с той же силой формулирую и то, что я понимаю в объекте, и то, что я в нём принципиально не понимаю, что является для меня изначальной загадкой, чем-то выходящим за пределы моего разумения. В понятие предмета столь же входит понятное (объект познания как идеализованный предмет), как и непонятное, непонимаемое (объект познания как невозможность идеализованного предмета). «И только если есть и то, и другое, мы имеем понятие, а не термин». Такое не-понятное станет «началом» логики бытия, другой логики по отношению к логике понятия.

Хотя разговор о М. Бахтине пока еще по-настоящему не состоялся, он вместе со своей концепцией молчаливо присутствовал во время всего рассуждения. В конце 60-х годов и особенно в 1970 г. после опубликованной статьи о взаимоотношении культур в «Новом мире» имя Бахтина было у всех интеллектуалов  на устах. Не надо подробно останавливаться на том, что предложил Бахтин. Вкратце, его концепция была альтернативой гегелевской.

В том, что касается феномена искусства, доказывал Бахтин, не может быть никакого снятия; напротив, прошлые произведения искусства сохраняют свои значение и смысл, отличные от наших и всех других и существующих одновременно с нашими.

Собственно, так и происходит при освоении, скажем, нами античной культуры: мы понимаем Гомера, но не как нашего современника, а как явление совершенно другой культуры; мы не «снимаем» смысл «Одиссеи» и не уничтожаем ее самобытность, а воспринимаем именно как нечто совсем иное.. Мы задаем например, Одиссею вопросы, волнующие нас и слушаем его ответы, а также предлагаем совсем иные ответы. И точно так же дело обстоит с восприятием любого произведения  культуры другой эпохи. Речь идёт о взаимодействии разных культур.

В искусстве не происходит «снятия», произведение любой культуры сохраняет свой, непохожий на наш, смысл, и он выясняется только при взаимодействии с другой (другими) культурой как иной. Без такого взаимодействия каждая культура «себя знает», но диалог открывает в ней новые черты, которые раньше не были известны. М. Бахтин делает широко распространённый сегодня вывод: культура собственной территории не имеет, она находится на границе с другими культурами и в диалоге с ними. Нет «снятия» особенных черт, нет и прогрессивного развития. Есть уникальность каждого произведения искусства со своими особенностями. Но, главное, есть взаимообусловленность культур: каждая отвечает на вопрос другой, и каждая задаёт этой другой свой вопрос. Т. е. движение в культуре совершается как от прошлого к настоящему, так и от настоящего к прошлому.

Сейчас эти идеи М. Бахтина общепризнаны, но в 70-х годах они воспринимались как сомнительная, хотя и единственно работающая критика гегелевской теории прогресса, как теория, дающая совершенно новое представление о взаимодействии культурных эпох.

Если Гегель был вечным оппонентом В.С., то Бахтин был его насущным Собеседником, за двумя важными исключениями: Бахтин полагал, что ни философия, ни поэзия не могут быть включены в диалог. Философия - потому что он судил о ней только на основании гегелевской системы, которая была монологична, включала лишь один разум. Поэзия - потому, что он также считал ее монологичной и не вспомнил, в частности, строки Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда», по которым видно, что культура стиха обосновывается стихийным бескультурьем слов (а на самом деле другой культурой). В.С. опроверг оба эти вывода. Его «философское дело» состояло в доказательстве того, что и философия глубоко диалогична. Но Бахтин всегда был необходим В.С. - и как оппонент, и как единомышленник. Уже в 70-е годы, когда наша группа «Архэ» готовила тему «XVII век или спор логических начал» [Библер (ред.) 1991 (1)], вопрос о споре между Спинозой, Лейбницем, Мальбраншем, Декартом о началах философствования, т. е. о началах мышления и бытия уже решался в плане диалога так, чтобы показать трансформацию (трансдукцию) одной логики в другую, когда «начала» одного рассуждения доведены до крайнего логического предела, до точки превращения в другие. Но то был «внутрилогический диалог», т. е. диалог (полифония) внутри одной логики - наукоучения. Однако мысль В.С. уже давно работала в направлении диалога разных философских логик.

В статье «Культура. Диалог культур» [Библер 1997] В.С. писал о том, что в истории человеческого духа и вообще в истории человечества существуют два типа исторической наследственности. Одна укладывается в схематизм восхождения по линии «прогресса», где каждая следующая ступень «выше» предыдущей, вбирает её в себя, развивает всё положительное, что было достигнуто на той ступеньке, которую уже прошёл наш ум. Все старые орудия, средства, теории, конечно, не исчезают в никуда; они сжимаются, уплотняются, «снимаются», теряют своё собственное бытие в знании и умении более высоком, более систематическом.

Второй путь совсем другой; он действует в искусстве, где невозможен схематизм «восходящей лестницы». Старые персонажи искусства с появлением нового (В.С. говорит: «Те же и Софья») не исчезают, они остаются, более того, новые герои актуализируют свойства и устремления прежних героев. Так, античную культуру по-своему актуализирует Средневековье, совсем иначе - Новое время и т. д.

В.С. делает вывод, что и в философской культуре дело обстоит так же. Мы сегодня разговариваем и с Аристотелем, и со Спинозой как с нашими Собеседниками, мы спорим с ними по поводу «начал» мышления и бытия.

Но не был ли у Аристотеля другой способ рассуждения, другая логика? Как же мы можем понимать его сегодня? Или логика во все времена одинакова? Здесь необходимо вновь сделать некоторое отступление.

Современные крупные философы - такие, как Хайдеггер, Хабермас, Деррида  строят свои собственные системы. Но большинство менее крупных философов рассуждает ещё совершенно в рамках гегелевской логики, опираясь при объяснении разных феноменов на противоречие и триаду, на снятие и восхождение. Как показывают материалы последних гегелевских конгрессов и симпозиумов, многие авторы ищут в его системе основу для рассуждений обо всём существующем.

Изменение мышления В.С. начинается с осмысления содержания и смысла гегелевской логики как завершения не только немецкой классики, но целого большого философского периода, когда философия ориентировалась на науку, считала себя и была «наукоучением». Такое название своей философии дал, как известно, И.Г. Фихте, но и до него, с конца XVII в., когда вышло в свет главное сочинение И. Ньютона [Ньютон 1676], и наука отделилась от философии, философы, начиная с Ф. Бэкона, стали считать своей задачей объяснение «начал» теоретического, научного знания, его оснований, его критериев. Логика науки чувствовала на себе влияние философской логики (в методологическом плане), но и последняя вбирала в себе черты логики науки, о чём уже говорилось. Кульминационным пунктом такого логического движения и становится логика Гегеля. Он сам признаёт, что разум его логики - познающий, что на «входе» в теорию, как он полагает, бытие превращается в понятие бытия, а на «выходе» познающий разум становится познанием самого себя, понятием понятия, идеей. Развитие превращается - нечего больше познавать, некуда дальше двигаться.

В.С. удалось найти такое высказывание Гегеля, которое показывает, что, по мнению Гегеля, иначе и не может быть. По Гегелю, существует идея только одной философии (его философии). Отрицать это «значило бы утверждать возможность не различных форм одной и той же идеи, а существенно различных и тем не менее одинаково истинных философий. Подобное представление, каким бы утешительным оно ни казалось, не заслуживает серьёзного внимания. Есть лишь один разум, поэтому и философия лишь одна и лишь одной быть может. И так же, как не может быть разных разумов, не может быть оснований возводить между разумом и его самопознанием стену, благодаря которой самопознание могло бы получать существенное различие в явлении (могло бы изменить своё определение. - В.Б.); ибо разум, рассматриваемый абсолютно, и поскольку он становится объектом самого себя в самопознании, становится философией, опять же един, потому непременно тождествен» [Гегель 1970 269-270]. Гегель совершает ту же ошибку, что и многие другие (вплоть до Маркса) - то, что является его собственным делом и что оказывается философским достижением последнего времени, представляется единственно истинным.

В.С. приходит к другому выводу.

Если признать, что XVII век дал обоснование исходных принципов познающего, теоретического, научного разума, а век XIX в лице Гегеля завершил систему его развития, то не может не возникнуть мысль: поскольку этот разум больше не действует, нет ли рядом с ним другого разума?

Мысли о наличии другого, непознающего разума, сопровождали В.С. уже давно. К предположению об ином разуме прибавилось убеждение в том, что раз познающий разум существовал не всегда (говорили о его «начале» и его завершении), то в другие эпохи можно искать другой разум, или другие виды разумения. Например, в Античности, хотя там вроде бы также существовала наука, задачей ума было не познание вещей, а стремление понять, как из хаоса образуется упорядоченный Космос, по какой мерке (эйдосу) его можно организовать. Да и Средние века не ориентированы на науку - недаром там её и не было.

Мысль В.С. начинает вращаться вокруг идеи существования многих и различных смыслов понимания, типов разумения. В.С. также видит и то, что поскольку разум две сотни лет отождествлялся с познающим разумом, то утрата его грозит отказом от рационализма вообще, о чём мы уже упоминали. Исчезает единственный, хорошо известный всем разум, - кажется, что исчезает разум вообще, что должен совершиться переход к иррациональности, мистике, откровению.

Но для Библера решение - это переход к другому типу рациональности, к другому разуму и к другой его логике. Здесь важно обратить внимание на два обстоятельства: во-первых, теперь гегелевский Абсолютный Дух, гегелевская логика предстают не как нечто абсолютное, а как исторически временное; хотя и всеобщее, верное образование, но обусловленное принятием в качестве «начала» бытия как познанного, понятного бытия. Началом гегелевского разума является тождество бытия и мышления, сведение бытия к понятию бытия. Во-вторых, гегелевский Дух, будучи абсолютно познающим Духом, включал в своё движение как свои моменты, но как снятые моменты другие разумы - античный, средневековый, восточный и др., и если вся гегелевская логика исторична, то эти  логики обретают самостоятельное значение. Или, как говорит В.С., происходит «снятие снятия» гегелевской логики. Собственно философское новаторство В.С. - это открытие новой логики за пределами наукоучения - той, которую он назвал логикой культуры, или диалогикой. Такое предположение можно поставить в один ряд с самыми значительными философскими достижениями - с включением, например, в логику a priori или противоречия. Потому что новый предполагаемый разум и его логика созвучны новой культурной эпохе.

При этом нельзя забывать, что когда мы говорим о разуме, о логике, речь идёт не о каких-то отдельных манерах мышления и тем более не об отдельных высказываниях разных людей; речь идёт о целостной системе рассуждения и объяснения, и, прежде всего, об обосновании «начала», о том пункте, где  данной логики ещё нет, но где коренится её возможность.

Каким должны быть новый разум и новая логика? В оппозиции к гегелевскому разуму новый разум должен принять (понять) бытие в его несводимости к мышлению, включить эту не-мысленность (не-понятность) в саму мысль. У Гегеля бытие, сведённое к мышлению, начинает своё развитие сразу как движение понятия - понятия бытия - от неразвитого к конкретному, многообразному, и в конце концов завершает это движение, достигнув понятия понятия (идеи). Новый разум отправляется от бытия в его несводимости к мышлению; это разум не познания, а понимания; бытие при этом сосредоточивает в себе изначальную непонятность по отношению к логике нового разума. Это означает, что внимание такой логики сосредоточено не на развитии, а на своём начале, она им и обосновывается. В точке «начала» мы имеем сопряжение логики с бытием (с не-логическим). Но здесь есть ещё одно взаимодействие: если дело касается «начала» логики, то там логики ещё нет, «начало» - это возможность логики, канун логики. Но тогда в этой точке возможны другие логики, т. к. для логики (любой) бытие (несводимое к мышлению) и есть её канун. В.С. высказывает несколько предположений, которые сейчас осмысливаются с некоторым напряжением, хотя в этом и состоит суть нового понимания.

Во-первых, логика «начала» (а не развёртывания, как это было у Гегеля) означает предположение одновременного существования многих разумов, многих всеобщих логик, связанных друг с другом в одной точке, где они все начинаются и где, следовательно, между ними осуществляется диалог. Ведь раз они возникают, могут возникнуть в одной точке, они необходимым образом связаны друг с другом, вступают в общение. И характер этого общения В.С. определяет как взаимопорождение. Трудность понимания состоит в том, что, с одной стороны, каждый новый по характеру культуры способ рассуждения, каждая логика зарождается и развивается самостоятельно, а с другой стороны, в точке своего завершения, которое соотносится с началом и к которому возвращается данная логика, она граничит с другой логикой, обосновывается ею и обосновывает её. Мысль всё время отбрасывается к началу, остающемуся не-понятным, и создаёт возможность появления многих логик.

В связи с этим говорится о диалоге разных логик, т.е. о споре разных субъектов мышления относительно исходных начал мышления и бытия, коренящихся в разных культурах.

То, что новое понимание бытия не предполагает сведения его к понятию, к познанию, обусловлено, в частности, тем, что наука уходит с главного места в духовном производстве общества, становится феноменом культуры в целом. Логика тогда не наукоучение, а логика культуры. Возникновение множества логик и диалога между ними (все они связаны вопросами и ответами о смысле бытия и понимания; каждая культура, а вместе с ней и каждая логика задаёт вопросы и отвечает на них, а другая и другие с ней спорят, отвечая и задавая вопросы по-своему), означает, что дело касается «логики начала логик». Это означает, далее, что в одно логическое пространство стягиваются и сближаются различные формы разумения, различные способы актуализации бесконечного мира. Собственно говоря, новая логика, соответствующая новому бытию, обусловлена выдвижением на первый план духовной жизни не науки, а культуры в целом.

Культура, при первом подходе к ней, определяется как (очень близкое М. Бахтину определение) эпоха одновременного существования различных культур и не просто существования, а их взаимодействия и взаимопорождения. Каждая культура определяется не варварством, а варварством как другой культурой. Так же обстоит дело и с философской культурой, с  философской логикой.

Как в настоящем одновременно существуют - в нашем восприятии и в культуре - Гомер и Шекспир, Пушкин и Вольтер, и каждый из них, рассмотренный не просто изолированно, а в границах своей художественной эпохи, задаёт другому (другим) вопросы о смысле бытия, так и в нашем постижении сегодня и в философской культуре одновременно присутствуют Платон и Фома Аквинский, Лейбниц и Гегель, Кант и Делёз. Они сегодня наши Собеседники, но также они беседуют и друг с другом, задавая вопросы и по-разному отвечая на них, на последние вопросы о смысле бытия.

Фундаментальный анализ, который проделал В.С. в своей книге [Библер 1991 (4)] позволяет утверждать, что сама сегодняшняя действительность, сегодняшнее бытие выталкивает культуру в центр человеческой жизни. Бытие становится бытиём в культуре, а способ его философского осмысления - логикой культуры, уже не наукоучением.

Что характеризует нашу сегодняшнюю жизнь? - задаёт вопрос В.С. и отвечает: несмотря на ещё некоторую нечёткость, становится всё очевиднее, что она понимается в точке соприкосновения различных культур. Это обусловлено особыми обстоятельствами цивилизации и культуры XX-XXI вв., особым типом разумения.

Во-первых, одновременно начинают существовать во взаимоотношениях  людей и внутри особого типа сознания человека в нашей жизни античный, средневековый, новоевропейский подходы к ней. Идея бытия как чего-то единого, космического - пересекается - в своём отличии и в то же время  во внутренней связи - с идеей творца и причастности вещей к единому всеобщему субъекту, а также с идеей «мыслящего тростника», окружённого протяжённой потусторонней субстанцией, которая, благодаря познанию, превращается в силу практического воздействия. Все эти идеи и отрицают, и определяют друг друга. Но одновременное их существование в сознании не создаёт никакого хаоса, как не создают его восприятие в современном сознании сочинения Гомера, Шекспира и Толстого; напротив, современный человек отлично понимает, чем вопрос Гамлета («быть иль не быть») отличается от вопросов - ответов Одиссея и как они переплетаются.

Во-вторых, сегодня сближаются культуры Азии, Африки, Европы. Люди переезжают с одних континентов на другие, человек оказывается где-то в промежутке между ними и не может оценить ни одну культуру как высшую или низшую. Они просто разные, и он сам видит их несводимость друг к другу - и в то же время их взаимодополнительность. Испуганный человек хочет выбрать что-то одно, к чему-то надежно прислониться, но должен выбирать сам. И часто он выбирает нечто иррациональное, хотя выход не в бессознательном, а в переходе к новому сознанию.

Этот сдвиг культур фиксировался и фиксируется в концепциях Шпенглера и Тойнби, Бердяева и Хайдеггера, но они находят истину, в отличие от Бахтина и Библера, либо в какой-то одной культуре, либо в их абсолютной разведённости и несоединимости.

В-третьих, разжигание мировых войн, наступление тоталитаризма, увеличение социальных взрывов выбивает людей из их прежних социальных уз. Как пишет В.С., человек меньше живёт в своём доме и трудится на рабочем месте, чем гибнет в окопах и концлагерях, трясётся в теплушках со случайными спутниками. Он вынужден сам выбирать себе малый коллектив для жизни, оставаться  как бы наедине с историей, создавать себе своё социальное (не марксово) общение.

Таким образом, в XX в. сознание и мысль человека как бы отбрасываются к самому началу бытия, как бы к «созданию» своего мира впервые.

И наука, и искусство начинают также существовать в иных формах, чем раньше. Наука сегодня включает в теорию историю своего формирования, причём не в снятом виде, а от переломной точки, как говорит В.С., от точки трансдукции (например, перехода от классической теории в неклассическую), причём в обе стороны. Старая теория, по убеждению В.С., не только не снимается в новом способе мышления, но, напротив, только в соотнесении с новым старый метод достигает наибольшей завершённости. Оба способа понимания имеют всеобщий смысл; и  хотя они расходятся в разные стороны, но в то же время нуждаются друг в друге и друг друга обосновывают.

В художественном восприятии каждый находится в общении с другим человеком - с автором (оно совершается через произведение, которое всегда нацелено на другого, даже через поколения). Здесь происходит как бы новое рождение произведения как мира впервые (ты «доделываешь» это произведение, как бы начинаешь и завершаешь его заново, споришь и с автором, и с оппонентами).

И в теоретическом, и в художественном мышлении формируется сейчас установка разума на идею взаимопонимания, а классическая ориентация на человека образованного, восходящего по лестнице познания, из доминанты превращается в одну из составляющих нового разумения. Логика Гегеля также не устраняется, а выступает как одна из составляющих новой логики.

Итак, Библер предлагает иное понимание философской логики - как логики культуры, т. е. диалогической логики, обусловленной иным развитием самой культуры XX-XXI вв; культуру он определяет, повторим, как форму одновременного бытия и общения людей различных - прошлых, настоящих и будущих - культур, форму диалога и взаимопорождения этих культур. Её логика - это логика «начала» логик, когда мысль всё время возвращается к «началу», к бытию, нетождественному мышлению. В.С. специально обращает внимание на это взаимодействие разных, но одинаково всеобщих культур (античной, средневековой, нововременной европейской, азиатской и т д.) и их логик. Может показаться, что такое включение логики в философию ничего не даёт, потому что взаимодействовать начинает множество культур. Вновь встаёт вопрос: не хаос ли это? Как отыскать в таком полифоническом многоместном общении определенность? И что даёт такая новая логика? Чему она способствует?

 Относительно «многоместности» можно сказать, что она служит лучшему пониманию самого смысла понимания и смысла нового бытия. Мир, увиденный одновременно с разных сторон, с позиций классической и неклассической физики, с позиций представителей разных видов искусства и типов философии, выглядит более богатым, и его «начало» обосновывается сразу во многих проекциях. Это служит не делу познания, а делу понимания. Сюда включено и нечто непонятное: то, что непонятно с позиций ньютоновской логики, понятно с позиции боровско-эйнштейновской и т. д. Пруд, изображённый Левитаном, отличен от изображения его Манэ, но вместе они дают более полное представление об этом предмете. В перекрещивании разных взглядов мир богаче, но эта возможность возникает при осмыслении «начала», смысла каждого способа.

Что касается логики, то логика, чтобы логически обосновать своё начало (иначе это не логика), должна стать диалогикой, стать спором двух и, далее, - многих, сфокусированных в одной точке логик.

Можно ли раскрыть принцип взаимопорождения разных логик? - Да. Ну, скажем, с нашей современной логикой античная логика пересекается в той точке, которая затрагивает смысл бытия, не снимая его в сущности и в понятии, а понимая как нечто нелогическое, но необходимое для логики определение. Тогда видно, что порождаемое современностью вне-понятийное бытие и диалогическое отношение бытия и мышления близки античному отношению мышления и бытия как единого и многого. Античная логика переходит в современную логику и сама определяется ею.

Средневековая культура и, соответственно, средневековая логика вновь воспроизводятся сегодня на грани тех современных проблем, которые связаны с вопросом сотворения мира и его отношения к Творцу. Однако если в Средневековье предполагался единый и раз навсегда творящий мир Бог, то во взаимодействии логик XX в. речь идёт о диалоге равноправных всеобще-особенных субъектов (субъектов разных культур), одновременно творящих своё бытие, как если бы оно было произведением культуры. И такое понимание актуально и сейчас, и в Средневековье.

Разумеется, отношение к современности не со всеми культурами и со всеми логиками в работах В.С. выясняется. Более того, смыслы азиатской или африканской культур у него вообще не  раскрыты. Пересечение их друг с другом и с современностью остаётся ещё неопределённым; но важен сам принцип «логики диалога логик», или «логики начала логик», неизвестный прежде и позволяющий уйти как от хаотического столкновения культур и логик, так и от их жёсткого разведения - в сферу взаимной обусловленности. И вместе с тем исключительна важна возможность понять смысл современной философской логики.

Современная логика как «логика диалога логик», как «логика начала логик» есть ядро новой формы культуры XX в., культуры, сдвинутой в центр человеческого бытия.

Мы коснулись в статье лишь самого главного в новаторских замыслах В.С. Библера. Не были затронуты определения логики диалога как логики парадокса - это раскрывается в книге «Кант-Галилей-Кант» [Библер 1991 (2)]. Не разобрана идея произведения как мира впервые, которой обусловлена также идея о смысле человеческого бытия. Известно, что человек всегда находится в общении с другими людьми, он всегда, говоря языком Библера, со-бытиен, т. е. всегда направлен на своё другое «Я» (на «Ты»). (Собственно, субъектом различных логик и являются эти разные всеобщие субъекты культуры). Формой такого диалогического бытия человека является произведение. В нём «Я» автора (писателя, композитора, художника) существует уже отдельно от него и нуждается в другом человеке (слушателе, зрителе, читателе), который начинает и завершает это произведение. Вновь можно сказать, что логика познания превращается в логику понимания. Новое отношение всеобщего и совместного труда - также одна из назревших проблем современности.

Мы видим, что В.С. Библер как «философ начала» ищет и находит начала «вещей» в началах философии. Нельзя не учесть и того, что в наше трудное время, когда большинство умов - литературных, философских, вообще гуманитарных - говорит о конце истории, о конце рациональности, философ В.С. Библер смог разглядеть «начало» нового витка человеческой истории, когда оживают, становятся современными и актуальными герои прошлых эпох.

Новаторские предложения В.С. Библера трудно переоценить. Скажем только, что лишь идея «диалогической логики», или «логики диалога логик» представляет такой фундаментальный философский сдвиг, которого достаточно для обретения автором самостоятельного и значимого места в истории философии. Разработка его идей непременно продолжится в будущем.

Литература

Архэ 1993 - Архэ. М., 1993.

Библер 1975 - Библер В.С. Мышление как творчество. М., 1975.

Библер 1991 (1) - XVII век, или спор логических начал, Библер (ред.), М., 1991.

Библер 1991 (2) - Библер В.С. Кант - Галилей - Кант. М., 1991.

Библер 1991 (3) - Библер В.С. Михаил Михайлович Бахтин, или поэтика культуры. М., 1991.

Библер 1991 (4) - Библер В.С. От наукоучения к логике культуры. М., 1991.

Библер 1997 - Библер В.С. На гранях культуры. М., 1997.

Гегель 1970 - Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет. М., 1970. Т. 1.

Ньютон 1915-1916 - Ньютон И. «Математические начала натуральной философии» (1676). Известия Николаевской Морской академии, выпуск 1, ПГ, 1915-1916.

Туманова 2010 - Туманова Л.Б. Разум и свобода. М., 2010.