Вопросы философии. 2018. № 3. С. ?‒?

Диалог философских традиций: жизнь и творчество Джеймса Сканлана

В.Л. Марченков, М.Ф. Быкова

 В последние десятилетия мы все яснее осознаем, что процесс глобализации проявляет себя не только в экономике, политике или науке, но и в таких укорененных в конкретной национальной культурe сферах, как искусство, литература и философия. Признавая неизбежность этого процесса, мы все чаще задаемся вопросом: в каком качестве и в какой мере отечественная философия, с ее непростой судьбой, может стать неотъемлемой частью мирового философского дискурса и что нужно делать для того, чтобы ее идеи и открытия могли быть услышаны и восприняты представителями других философских культур и традиций? Вопрос злободневный, причем не только для отечественных мыслителей, но и для зарубежных исследователей, занимающихся изучением философской мысли в России, – в ситуации языкового и культурного барьера, который продолжает оставаться серьезным препятствием на пути адекватного восприятия российского философского дискурса, именно они зачастую являются едва ли не единственным источником знаний о нашей философии. В этом смысле особенно ценной представляется работа тех западных специалистов по русской философии, которые способны не только понять ее, проникнуться ее духом, но и верно, без искажений донести ее смыслы до своих слушателей или читателей. А когда такие люди уходят из жизни, мы особенно остро переживаем эту утрату.

В октябре 2016 г. международное сообщество исследователей русской философии, понесло невосполнимую утрату. Умер Джеймс Патрик Сканлан, один из самых ярких и заметных представителей американской славистики, ведущий специалист по русской философии, принадлежавший к небольшой группе американских гуманитариев, которые, по сути, ввели классическую русскую и современную российскую философскую мысль в сферу интересов англоязычной славистики. Сканлан был близким другом и соратником другого выдающегося представителя этой плеяды интеллектуалов, Джорджа Клайна, ушедшего из жизни двумя годами раньше. Великолепные знатоки и ценители русской философии и культуры, Клайн и Сканлан были хорошо известны и почитаемы в нашей стране как ученые, которые, строго следуя идеалу научной честности и объективности, никогда не поддавались идеологическим требованиям или сиюминутным политическим интересам. Деятельность их распространилась далеко за пределы их собственной страны и оказала существенное влияние на славистов, изучавших русскую философию, во всем мире.

Следует напомнить, что в середине прошлого  столетия, когда в американской академической среде только пробуждался интерес к русской мысли, людей, серьезно занимавшихся русской философией, можно было сосчитать по пальцам. В то же время специфика ее изучения на Западе, и особенно в США, состояла и состоит в том, что этими исследованиями, как правило, занимаются слависты, а не профессиональные философы. Поэтому вдвойне отрадно когда встречаются исключения из такого правила. Одним из них как раз и был Джеймс Сканлан, философ-русист по образованию и по призванию. За время жизни Сканлана, работы которого могут считаться эталонными, и во многом  благодаря усилиям и достижениям этого замечательного философа, исследователя, переводчика, редактора и наставника молодых ученых изучение русской философии изменилось в США до неузнаваемости. Сегодня регулярно публикуются статьи, сборники и монографии, посвященные русской политической, религиозной, этической и эстетической мысли, которые составляют, может быть, сравнительно небольшую, но весьма важную часть общей научной литературы о России. Появляются новые переводы русских философских текстов, издаются журналы и проводятся конференции, посвященные русской философии.

1

Джеймс Патрик Сканлан родился 22 февраля 1927 г. в Чикаго. Его отец, Гильберт Сканлан был средним предпринимателем, владельцем фирмы, производившей игральные автоматы, – факт, о котором Джеймс на склоне лет вспоминал с добродушной усмешкой. От отца он унаследовал любовь к музыке, которую пронес через всю жизнь. Во время Второй мировой войны отец и сын оказались в Калифорнии и оба – в морской пехоте: отец служил в комендатуре, а сын – денщиком капитана крупного военного корабля. Именно в этот период у Джеймса развился интерес к чтению книг, и в особенности книг по философии. Дело в том, что в каюте капитана имелась неплохая  библиотека, к которой сам ее хозяин, по воспоминаниям Джеймса, почти не прикасался. Зато денщик воспользовался ей сполна, прочитав многие произведения классической литературы и философии. По окончании военной службы Сканлан поступил в Чикагский университет, где в следующие десять лет получил три степени: бакалавра (1948), магистра философии (1950) и доктора философии (1956). В 1948 г. Сканлан женился на Мэрилин Моррисон, ставшей его спутницей на всю жизнь. Еще работая над диссертацией, Сканлан получил свою первую должность, став научным сотрудником Института философских исследований в Сан-Франциско, который в то время возглавлял Мортимер Адлер, известный популяризатор философии и поборник метода изучения «великих книг» в преподавании. В качестве стипендиата престижного Фонда Форда Сканлан год проработал  в Технологическом институте в Кливленде (Case Institute of Technology), одном из старейших в США. После успешной защиты диссертации Сканлан перебрался на атлантическое побережье Соединенных Штатов, в Балтимор, где двенадцать лет преподавал философию в частном гуманитарном колледже Гаучер (Goucher College). Именно в этот период он заинтересовался развитием марксизма в Советском Союзе, а также философскими исследованиями в нашей стране. И сразу стало понятно, что без знания русского языка по-настоящему понять и осмыслить русскую и советскую философию и культуру не получится: переведенных на английский язык работ советских авторов было ничтожно мало, да среди них лишь единицы заслуживали серьезного внимания, ибо большая часть всей этой литературы была пропагандистской, выходившей из-под пера идеологов и крупных партработников (а не оригинально мыслящих представителей философского цеха), труды которых переводились на иностранные языки в самом Союзе. Поначалу Сканлан учил русский язык самостоятельно, а также с помощью друзей-эмигрантов, выходцев из России, позже – в Джорджтаунском университете. Кроме того, он провел учебный год 1960–1961 в качестве стипендиата Фонда Форда в Калифорнийском университете (Беркли), где наряду с освоением языка смог всерьез погрузиться в изучение России и истории русской мысли. Пройдя достойную языковую и теоретическую подготовку, в 1964 г. Сканлан получил возможность поехать на стажировку в Советский Союз. Эта поездка стала значительным событием в его жизни, во многом определив круг дальнейших занятий, а также пробудив еще более глубокий интерес к России, которая для многих сограждан и коллег Сканлана оставалась terra incognita. Сканлан провел в Москве учебный год 1964–1965 гг., работая на кафедре Истории философии народов СССР Философского факультета МГУ и изучая историю русской философии. Джеймс с Мэрилин поселились в общежитии МГУ, в непосредственной близости к дому, в котором проживали университетские преподаватели. Это создавало уникальную возможность для общения с разнородной университетской публикой и для участия в многочисленных мероприятиях. Молодая американская пара с энтузиазмом приобщалась к культурной жизни столицы, к русскому искусству, горячими поклонниками которого Джеймс и Мэрилин остались на всю жизнь. Мэрилин впоследствии с особым удовольствием вспоминала посещения опер, балетов и симфонических концертов во время их пребывания в Москве. Русский театр стал еще одной страстью Джеймса, который особенно любил постановки произведений таких классических русских авторов, как Чехов, Гоголь и Достоевский. Несколько лет спустя, в 1969 г., Сканлан вновь приехал в МГУ, а в 1978 г. проходил стажировку в Институте философии. Позже он опубликовал – одновременно в России и США – свои воспоминания о том времени [Сканлан 2000;  Scanlan 2000].

Вскоре после возвращения из Москвы, Сканлан получил должность профессора философии в Канзасском университете и возглавил Центр советских и восточноевропейских исследований. Впрочем, в Канзасе он задержался  ненадолго и спустя два года, в 1971 г., перебрался на кафедру философии в Университет штата Огайо в Коламбусе, где и развернулась его основная деятельность как исследователя, переводчика и редактора и где он проработал до выхода на пенсию в 1992 г. Но и после 1992 г. и практически до последних дней жизни Сканлан продолжал активно работать, публикуя книги, статьи и являясь наставником молодых исследователей. Можно уверенно сказать, что это был наиболее продуктивный период, а главным плодом его стала книга «Достоевский как мыслитель», вышедшая в 2002 г. [Scanlan 2002, 272]. Книга вызвала оживленную дискуссию, а многочисленные рецензенты единодушно оценили ее как выдающийся вклад в изучение взглядов писателя.

Несмотря на ухудшающееся с здоровье Сканлан продолжал заниматься исследованиями и после выхода этой книги, не берясь, впрочем, за столь же крупные проекты и ограничиваясь публикациями в философских журналах, переводами, статьями для энциклопедий и рецензиями. Особую радость доставил ему выход в 2006 г. русского перевода книги о Достоевском [Сканлан 2006]. Начиная с 2005 г. Сканлан активно занимался изучением этических и эстетических взглядов Л.Н. Толстого, опубликовав ряд статей о русском писателе как философе [Scanlan 2006;  Scanlan 2011]. Последние месяцы жизни он посвятил подготовке к печати книги о Толстом, которую предполагал составить из своих прежних публикаций на эту тему, включая и ранние статьи об эстетике Толстого. Работа над книгой была прервана смертью, наступившей 28 октября 2016 г., через несколько недель после серьезной хирургической операции. 

2

В автобиографическом очерке, написанном в 1985 г., Сканлан отмечал, что начал интересоваться русской и советской философской мыслью уже в конце 1950-х гг. В 1965 г. он выступил в качестве одного из составителей (совместно с Дж. Эди, М.-В. Зелдин и Дж. Клайном) и переводчика ряда статей трехтомной антологии «Русская философия», включавшей представительные тексты русских и советских философов различных направлений, снабженной вводными статьями и комментариями и охватывавшей практически всю историю русской философской мысли от начала XIX в. вплоть до 1960-х гг. [Edie, Kline, Scanlan, Zeldin (eds.) 1965]. Для нескольких поколений студентов и заинтересованных читателей данное издание стало главным (а на тот момент чуть ли не единственным) источником на английском языке при первоначальном знакомстве с русской философской мыслью. Свою ценность оно сохраняет и по сей день.

Окрыленный успехом антологии, Сканлан в течении ряда лет продолжал заниматься издательскими проектами и переводами русских авторов. В 1967 г. вышла книга переведенных им всех семнадцати «Исторических писем» П. Л. Лаврова [Lavrov 1967], снабженная солидным научным аппаратом. В том же году Сканлан получил грант от Американского национального центра переводов на перевод книги М.О. Гершензона «История молодой России». На полученные средства Джеймс и Мэрилин арендовали пассажирскую каюту большого грузового судна, пересекли на нем Тихий океан и побывали во многих странах. Все время путешествия Сканлан неутомимо занимался переводом, закончив работу в день возвращения домой (сам перевод был издан лишь в 1986 г. [Gershenzon 1986]).

Во второй половине 1960-х гг. Сканлан начал публиковать и свои первые исследования по русской и советской философии. Среди них – яркие статьи о Чернышевском, Флоренском, Ленине, Михайловском и других мыслителях, написанные для престижной восьмитомной американской «Энциклопедии философии»; очерки, посвященные отдельным мыслителям; комментарии на злободневные международные политические темы, как, например, разоружение; работы, посвященные марксистско-ленинской философии. Интересы Сканлана были очень широки: от политической и моральной философии народников до советского диалектического материализма, от экономического детерминизма Энгельса и материализма Чернышевского до «нового религиозного сознания» Мережковского и Бердяева. В 1970-х гг. Сканлан пишет несколько работ о советской эстетике, социалистическом реализме и о философии искусства Л.Н. Толстого[1]. Такая широта интересов сохраняется у Сканлана и в дальнейшем, когда он продолжает писать о русских философах и советском марксизме, а также становится востребованным в качестве рецензента (в чем выражался его растущий авторитет среди американских, канадских и британских специалистов по русской и советской философии).

Первой монографией Сканлана стала книга «Марксизм в СССР: Критический обзор советской мысли», вышедшая в 1985 г. в издательстве Корнельского университета [Scanlan 1985], в которой он проанализировал ортодоксальный, догматический советский марксизм послесталинской эпохи по материалам учебников, монографий и журнальных публикаций того времени. Сканлан назвал подход, примененный им в этом исследовании, «имманентной критикой»: марксизм-ленинизм он рассмотрел через призму декларируемых в нем принципов: «В силу того, что советские философы принимают эти критерии, моя работа носит характер имманентной критики» [Ibid., 10]. Поставив задачу испытать марксизм-ленинизм на верность провозглашенным принципам научной последовательности и внутренней связности, Сканлан обратился к таким темам советской философии, как природа философского знания, объективная и субъективная диалектика, философия истории и социально-политическая философия, теория познания, этика и эстетика. Выводы, к которым пришел Сканлан в результате своего исследования, были следующими: «В сегодняшнем Советском Союзе “марксизмом-ленинизмом” называется не цельная философская теория, а набор разнообразных и порой взаимно противоречащих учений, имеющих место в рамках практически не связанных между собою дисциплин и выдвигаемых авторами, которым членство в партии ничуть не мешает придерживаться фундаментально противоположных взглядов по многим вопросам. За фасадом догматического единообразия советского марксизма-ленинизма скрывается множество интеллектуальных интересов и убеждений» [Ibid., 326]. Выступая против широко распространенной установки тех, кого сам Сканлан называл «поверхностными наблюдателями» и кто утверждал, что советский марксизм есть не более чем догма и тормоз для развитии философских идей, что интеллектуальная жизнь в Советском Союзе практически отсутствует или весьма бедна, он указывал на значительный творческий потенциал советского марксизма, который позволял многим философам вести серьезную исследовательскую работу и выступать с оригинальными идеями, к сожалению, не всегда по достоинству оцененными как в своей стране, так и за рубежом.

Книга вызвала противоречивую реакцию: одни хвалили автора «фундаментального исследования», другие выражали недовольство. Критика книги в основном сводилась к тому, что, коль скоро автор заявил тему советской мысли в самом названии своего труда, ему не следовало ограничиться обсуждением одного марксизма, что, по мнению упомянутых критиков, представляет наименее интересный аспект интеллектуальной жизни в СССР[2]. Бесспорным, однако, является то, что в этом значительном и серьезном исследовании, основанном не только на работе с широким кругом источников, но и личном опыте автора, хорошо знавшего ведущие центры советской философии, проявилась характерная особенность Сканлана как мыслителя, а именно, его стремление к развенчанию распространенных стереотипов – стремление, укорененное в независимом и оригинальном образе мысли. Он обладал способностью спокойно выслушивать и беспристрастно излагать точки зрения, с которыми был либо отчасти, либо в корне не согласен, и эта способность сказалась и на анализе советского марксизма, на который он всегда смотрел весьма критически[3]. Он был удивительно свободен от предубеждений и мифов, культивируемых пропагандой его собственной страны и опиравшейся на идеологический аппарат холодной войны, а его стремление к объективности ничего общего не имело с отсутствием собственного мнения.          

          Выход в свет книги Сканлана пришелся на тот момент, когда в СССР начались бурные перемены, сказавшиеся и на отношении к русской философской мысли – ее растущем влиянии на умы и, разумеется, ее изучении. Сканлан следил за происходящими переменами как в официальной марксистской литературе, так и в неофициальных (часто противопоставлявших себя марксизму) сферах интелелектуальной жизни, переменами, ширившимися благодаря возвращению тем и текстов, которые оставались под запретом в течение советского периода. Перечень выступлений Сканлана на научных конференциях и перед различными аудиториями красноречиво свидетельствует об интенсивном осмыслении им стремительно разворачивающихся событий. Одним из наиболее важных результатов этого осмысления стал пленарный доклад на международной конференции «Русская философия и Россия сегодня», состоявшейся в Москве в марте 1993 г. Доклад имел провокационное название: «Нужна ли России русская философия?», а его главная мысль состояла в том, что российской философии нужно отказаться от ложной претензии на исключительность и самобытность и присоединиться к общей для всех традиции философии. Сканлан подчеркивал, что идея русской философии как узконационального феномена весьма разрушительна, ибо служит преимущественно тому, «…чтобы противопоставить Россию... остальному интеллектуальному миру» [Скэнлан 1994, 61] и в конечном итоге ведет к изоляционизму. Он также призвал российских философов сосредоточиться на темах, не получивших прежде достаточной разработки – на теме индивидуума, теме личности и ее прав, – которые русская «соборная» ментальность отодвинула «в тень». Доклад Сканлана был без сокращения опубликован в «Вопросах философии», вызвав широкую дискуссию в российской прессе. Отголоски этой дискуссии были слышны и в США, где многие специалисты по русской философии поддержали Сканлана. Оставим в стороне вопрос об адекватности его позиции – важно то, что проблема, озвученная Сканланом более двадцати лет назад и сегодня остается актуальной. Споры о специфике русской философии отнюдь не утихли – они, пожалуй, усилились и приобретают явно выраженный политический характер: тезис о самобытности русской философии стал одним из ключевых в дискурсе русских националистов, преследующих политические цели, далекие от идеала научной истины.

Еще одной важной работой Сканлана, относящейся к этому времени, явился сборник статей под названием «Русская мысль после коммунизма: возвращение философского наследия», вышедший в 1994 г. под его редакцией и включивший, наряду с исследованиями ведущих американских и российских специалистов, его собственную статью об интерпретации славянофильства в современной русской мысли [Scanlan 1994]. Книга была посвящена Джорджу Клайну, которого Сканлан считал своим духовным наставником, в знак  признания его заслуг в изучении русской философии. Авторы  участники сборника – такие как Станислав Джимбинов и Пиама Гайденко с российской стороны и Анджей Валицкий, Кэрил Эмерсон, Филип Гриер и Бернис Розенталь с американской – осмысляли и событие возвращения «запретных» философских текстов, и само  это наследие, а также его роль в новой, постсоветской ситуации.

На рубеже веков наметился новый поворот в исследованиях Джеймса Сканлана: он и прежде обращался к идеям Достоевского, но с 1999 г. начинает регулярно публиковать тексты, посвященные анализу собственно философских взглядов писателя. Задумав книгу о Достоевском, Джеймс, как когда-то, во времена перевода Гершензона, вновь на несколько месяцев «поселился» вместе с женой в каюте океанского сухогруза и отправился в плавание, в ходе которого и была написана  книга  «Достоевский как мыслитель», вышедшая  в 2002 г. и ставшая заметным событием в американской и европейской интеллектуальной жизни. Разумеется, в первую очередь ею заинтересовались слависты, но она привлекла внимание и широкого круга гуманитариев. В книге Сканлана последовательно рассмотрены взгляды Достоевского по вопросам онтологии, антропологии, этики, эстетики и философии истории. Свою задачу Сканлан видел не в том, чтобы обнаружить и раскрыть, как это обычно делается в исследованиях, посвященных изучению идейного мира писателя, философское содержание художественного творчества Достоевского. Опираясь в первую очередь на публицистку и эпистолярное наследие писателя, а также на его дневниковые записи, Сканлан стремился прояснить «собственные взгляды писателя», лишь выборочно привлекая художественные тексты как «…дальнейшее развитие его взглядов и иногда аргументацию в их поддержку» [Scanlan 2002, 4]. Иными словами, он рассматривает Достоевского прежде всего как мыслителя и только потом как художника, стремясь воссоздать целостный интеллектуальный образ писателя через наименее исследованную сторону его творчества. 

На этом пути Сканлану пришлось вступить в спор с теми, кто, подобно Владимиру Соловьеву, если и видел в Достоевском философа, то все же весьма непоследовательного и не способного мыслить систематически. С теми, для кого-то идейный мир писателя представлялся набором парадоксов, а вовсе не тщательно продуманным, единым мировоззрением. Не говоря уже о тех, кто видел в Достоевском мистика или пророка. Словом, со всеми теми, кого объединяет недоверие к самой возможности обсуждения мировоззрения Достоевского в строгом аналитическом ключе. Сканлан постарался разрушить этот стереотип, и, по мнению большинства рецензентов, весьма успешно. Как пишет известный голландский исследователь Э. ван дер Цвеерде, он представил «…взгляды Достоевского в виде целостной философской системы… знание которой необходимо для полного понимания Достоевского не только как эссеиста, но и как романиста» [Van der Zweerde 2004, 78]. Признавая, что для Достоевского вера неизменно стояла выше разума, Сканлан сумел показать, что писатель на протяжении всей жизни испытывал интерес к философии и был способен продемонстрировать сугубо философский, а не один лишь художественный или религиозный подход в отстаивании собственной позиции, при том что философские ответы на занимавшие его вопросы могли и не стать для него решающими. Детально рассмотренные Сканланом рассуждения писателя о духе и материи, разумном эгоизме и альтруизме, утилитарной эстетике и духовном смысле искусства, о христианской утопии и о русской идее показывают, насколько ошибочна и безосновательна репутация Достоевского как «иррационалиста», полагавшегося исключительно на веру. Сканлан отнюдь не выступил в качестве апологета Достоевского – он подверг резкой, уничтожающей критике великорусский шовинизм, антисемитизм и православный мессианизм писателя, – но извлек «из-под спуда» то, что представляет несомненную ценность.

И все же: последовательная и систематичная реализация провозглашенного подхода, ставшая одним из главных достоинств книги, со всей ясностью показала несовпадение Достоевского-философа и Достоевского-художника. Есть немалая доля иронии в том, что, воссоздав философские взгляды писателя как систему и показав их значение, Сканлан продемонстрировал и их относительную ограниченность и нединамичность в  сравнении с глубиной и поразительной силой его художественных образов. Как справедливо заметил Г. Розеншильд, «…вовсе не очевидно, что “идеи” в романах Достоевского… суть те же самые, что представлены в философском анализе» писателя [Rosenshield, 2003, 111]. Россию романов Достоевского нелегко «увязать» с Россией «Дневника писателя»: историософские пророчества о судьбе России не вызывают энтузиазма при виде той страны, которая с такой убедительностью описана в «Идиоте» и «Братьях Карамазовых» или предстает перед глазами читателей в «Бесах». Впрочем, выявление этого несовпадения содействует пониманию специфики художественного как такового – его несводимости к каким-либо другим способам осмысления действительности и человеческого существования.

Несомненно, книга о Достоевском стала ценным вкладом в изучение творческого наследия великого русского писателя. Она удостоилась таких эпитетов, как «виртуозная», «блестящая», «полная свежих и проницательных наблюдений» и сразу по выходе в свет сделалась обязательным чтением для всех, кто интересуется идейным наследием Достоевского. Перевод книги на русский язык (выполненный Д. Васильевым и Н. Киреевой и опубликованный в 2006 г.) и то признание, которое она получила в России, стали еще одним важным подтверждением успеха проекта Сканлана, по-новому взглянувшего на связь русской философии и литературы.

После выхода в свет книги о Достоевском Сканлан продолжал публиковать статьи как в США, так и в России, писал многочисленные рецензии, выступал на конференциях и время от времени занимался переводами. Достоевский по-прежнему оставался в центре интересов Сканлана: ему было посвящено несколько статей, появившихся в ведущих журналах по славистике. В то же время ученый вновь обращается к Толстому, к его философским взглядам. В статьях «Толстой среди философов» и «Толстой как аналитический мыслитель» [Scanlan 2006; Scanlan 2011], причем опираясь на поздние работы писателя, Сканлан доказывает, что, вопреки распространенному мнению, тот несомненно был способен четкому и последовательному оперированию категориями [Ibid., 13]. Особое внимание Сканлан уделял моральной философии Толстого, рассматривая ее в контексте мировой этической традиции, что выгодно отличало его подход к проблеме. Как мы уже упоминали, в конце жизни Сканлан задумал книгу о Толстом, которая должна была включить и ранее опубликованные работы о писателе. Смерть помешала завершению этого проекта.

Говоря о Сканлане нельзя не отметить ту обширную редакторскую деятельность, которой он отдал немало сил и которая составляет важную часть его общего наследия. Помимо уже упомянутых 3-томной антологии по русской философии, выдержавшей несколько изданий (в том числе в 1992 г. на корейском языке), и 8-томной «Энциклопедии по философии» (1967), где он был одним из редакторов и автором нескольких статей, следует упомянуть его работу, с 1987 по 1997 гг., на посту редактора журнала Soviet Studies in Philosophy (впоследствии Russian Studies in Philosophy), в котором публиковались переводы работ советских и русских философов. Кроме того, он являлся членом редколлегий нескольких ключевых американских журналов по славистике. Сканлан оставил след в науке и как замечательный педагог, вырастивший несколько поколений молодых исследователей.

3

Если попытаться в нескольких штрихах изобразить общий философский портрет Сканлана, первое, что бросается в глаза, это некий парадокс. Собственная позиция Сканлана как философа во многом оставалась в рамках традиционного англо-американского эмпиризма, прагматизма и скептицизма. Пожалуй, наиболее близким ему по духу представителем этой традиции был Дэвид Юм. С ним Сканлана объединяет непреодолимое сомнение в какой бы то ни было разумной организации мира, включая человека,  а также полное отсутствие какого-либо религиозного чувства.  По-видимому, в системе мысли Сканлана не было такого места, которое можно было бы назвать «святая святых»; он бы только усмехнулся, если бы кто-то заподозрил в нем какую-либо религиозную склонность (что, кстати,  явно отличало его от Джорджа Клайна, имевшего глубокий и во многом личный интерес к духовным и религиозным темам). Логика Сканлана всегда оставалась в рамках столь же традиционного формализма: диалектическое Aufhebung никогда не было для него сколь-нибудь привлекательным. А между тем он внимательно изучал марксистскую теорию противоречия, был неплохо знаком с гегелевской диалектикой, а также неоднократно подчеркивал, что русский оказался одним из немногих языков, в котором сразу нашелся прекрасный перевод для немецкого Aufhebung – «снятие», тогда как, например, английские переводчики до сих пор бьются над его эквивалентом. В его отношении к диалектике дело, таким образом,  заключалось не в незнании ее, как у большинства представителей аналитической школы, а в сознательном неприятии. Будучи последовательным в своих воззрениях, Сканлан никогда не верил в разумный ход исторических событий; можно даже утверждать, что для него  просто не существовало какой-либо философии истории – история не была для него ареной действия идей. Русская мысль, с ее склонностью к широким обобщениям, также оставалась для Сканлана лишь предметом изучения, никогда не вызывая желания сжиться с ней или ей подражать. В собственных суждениях Сканлан соблюдал осторожность и то чувство меры, которое граничит с зажатостью. Совет российским философам, высказанный в 1993 г. с трибуны московской конференции, несмотря на разумность главной мысли – отказаться от отстаивания исключительности и развивать связи с другими философскими традициями, – не прозвучал вдохновляюще. И не только потому, что мыслители, которых он призывал изучать (в основном неолейбницианцев и философов права конца XIX – начала XX в.) вовсе не являются центральными фигурами для русской философии, но также, и, возможно, в первую очередь в силу того, что его взгляд на русскую философскую традицию был взглядом доброжелательного, но все же стороннего наблюдателя, который никак не идентифицирует себя с предметом исследования. Правда, такой подход может быть (а в случае Сканлана, несомненно, был) не только объяснимым, но и плодотворным – он  гарантирует непредвзятость в отношении предмета исследования и объективность самого анализа.

И вот этот осторожный, скептически настроенный и избегающий крайностей человек провел почти всю свою профессиональную жизнь, изучая философскую и культурную традицию, которой, в целом, чужд скептицизм, которая не страдает отсутствием крайностей и славится полетом воображения, которому, собственно, она и обязана лучшими и самыми интересными результатами. Сканлан занимался не только теми русскими мыслителями, которые были хоть сколько-то близки ему, но и теми, чьи философские воззрения принципиально не совпадали с его собственными. При этом, как мы уже подчеркивали, он никогда не выпячивал своих расхождений ни, скажем, с федоровской идеей «общего дела», ни с соловьевским всеединством, хотя и не скрывал сомнений в обоснованности той или иной идеи[4]. Вершиной его занятий русской мыслью стало исследование, посвященное Достоевскому – мыслителю, по своему психологическому складу и миропониманию практически полному антиподу самого Сканлана. 

Иными словами, в портрете этого американского исследователя русской философии налицо резкий контраст между его собственной позицией и содержанием предмета, занимавшего его на протяжении всей жизни. И, пожалуй, напрасно искали бы мы хоть какие-то следы разрешения данного противоречия. Невольно напрашивается мысль о взаимодополняющем характере этих двух сторон жизни Сканлана – однако ни в его работах, ни в суждениях о самом себе не встречается какой-либо попытки объяснения этого противоречия. Как Юм, шутливо уклонявшийся от разрешения продемонстрированного им противоречия между «идеями» и «фактами», Сканлан, скорее всего, ответил бы на наш вопрос о причинах его парадоксального выбора добродушной усмешкой, которая, конечно, оставляет вопрос без ответа.

Как ни странно, несовпадение личности исследователя и предмета исследования оказалось весьма продуктивным. Сканлан был способен пойти против сложившихся правил, разрушить привычные, ставшие общим местом клише. Самый яркий тому пример – книга о Достоевском, в которой американскому философу удалось проложить путь в область, до него остававшуюся практически нетронутой: в миропонимание писателя, которое возникает не в художественном творчестве, а в философской лаборатории его мысли. Будь склад ума Сканлана принципиально иным, мы бы, возможно, долго еще не имели возможности оценить всю силу таланта Достоевского, который умел превращать тусклые камешки философских абстракций в сверкающие бриллианты художественной мысли, вплетая их в ткань своих произведений.

Вклад Сканлана в изучение русской философии – это яркий пример плодотворности встреч разных культурных и интеллектуальных традиций. У Сканлана можно поучиться удивительной и редкой способности не отвергать незнакомого и чужого – даже тогда, когда с ним невозможно окончательно согласиться. Наследие Сканлана – это образец диалога с многочисленными оппонентами, в котором философ не отворачивается от своих собеседников и способен не только внимательно выслушать, но также услышать и по достоинству оценить их идеи, пристально всматриваясь в новизну мыслей, отличных от собственных. По убеждениям он, кажется, ближе всего был к скептикам, но жизнь посвятил неустанному познанию и пониманию нового, иного, подрывающего привычные представления и отношения к вещам. Он щедро делился своими находками – с коллегами, студентами, учениками, читателями, оставив глубокий след в памяти тех, кому довелось его знать. Эта память о нем – лучшее доказательство того, чем он сам дорожил и что завещал ценить нам, – уникальности каждой личности. Нам будет не хватать его.  

Примечания

[1]  Одной из наиболее интересных работ о Толстом этого периода была статья  «Л.Н. Толстой как философ искусства сегодня», опубликованная в 1978 г. [Scanlan 1978].

2  С положительной оценкой выступил, например, Ф. Гриер [Grier 1986]. С критикой – Р. Т. де Джордж и Л. Черняк [De George, Cherniak 1987].

3  Имеет смысл отметить, пожалуй, что в том же году Сканлан опубликовал статью под названием «Двоемыслие в СССР», в которой аргументированно выразил свое критическое отношение к советскому догматическому марксизму [Scanlan 1985].  

⁴ Резкая критика, которой Сканлан подверг великорусский шовинизм Достоевского, была в этом смысле исключением.

Источники и преводы (Primary Sources and Russian Translations)

Сканлан 1994 – Сканлан Дж. Нужна ли России русская философия? // Вопросы философии. 1994. № 1. C. 61–65 (Scanlan, James P., Whether the Russian philosophy is necessary to Russia? in Russian).

Сканлан 2000 – Сканлан Дж. Американский философ в Московском государственном университете // Вопросы философии. 2000. №1. С. 132–141(Scanlan, James P., The American philosopher at Moscow State University, Russian Translation).

Сканлан 2006 – Сканлан Дж., Достоевский как мыслитель. СПб., 2006 (Scanlan, James P., Dostoevsky the Thinker, Russian Translation).

Gershenzon, Mikhail (1986) A History of Young Russia, trans. James P. Scanlan, Charles Schlacks, Irvine, California.

Edie, James M., Kline, Georges. L., Scanlan, James P., Zeldin, Mary-Barbara (eds.) (1965) Russian Philosophy, Quadrangle, Chicago.

Lavrov, Piotr L. (1967) Historical Letters, trans. with an introduction and notes by James P. Scanlan, University of California Press, Berkeley. 

Scanlan, James, P. (1978) “L.N. Tolstoj as Philosopher of Art Today”, American Contributions to the Eighth International Congress of Slavists, Zagreb and Ljubljana, September 3–9. 1978, Vol. II (Literature), Slavica Publishers, Columbus, pp. 657–677.

Scanlan, James P. (1985) Marxism in the USSR: A Critical Survey of Soviet Thought, Cornell University Press, Ithaca and London.

Scanlan, James P. (1985) “Doublethink in the USSR”, Problems of Communism, Vol. 34, pp. 67–72.

Scanlan, James P.  (ed.) (1994) Russian Thought after Communism: The Recovery of a Philosophical Heritage, Armonk, New York, M. E. Sharpe, London.

 Scanlan, James P.  (2000) “An American Philosopher at Moscow State University”, Studies in East European Thought, Vol. 52, № 3 (September), pp. 185–201.

Scanlan, James P. (2002) Dostoevsky the Thinker, Cornell University Press, Ithaca, London.

Scanlan, James P. (2006) “Tolstoy among the Philosophers: His Book On Life and Its Critical Reception”, Tolstoy Studies Journal, Vol. 18, pp. 52–69.

Scanlan, James P. (2011) “Tolstoy as Analytic Thinker: His Philosophical Defence of Nonviolence”, Studies in East European Thought, Vol. 63, № 1, pp. 7–14.

        Voprosy Filosofii. 2018. Vol. 3. P. ?‒?

A Dialogue between Philosophical Traditions: The Life and Work of James Scanlan

V.L. Marchenkov, M.F. Bykova

In this paper the authors provide a brief overview of the U.S. philosopher James Patrick Scanlan’s (1927–2016) life and work, and of his contribution to the study of Russian philosophy. Our aim is to present Scanlan as an independent thinker, translator, compiler of important philosophical anthologies, editor, and mentor, as well as to give a general description of his philosophical persona. We follow the stages of the philosopher’s career, his main works, their reception and significance, and offer some observations on the peculiarities of his philosophical outlook, which served as the basis for his understanding of various aspects of Russian philosophical thought. We focus in particular on such books by Scanlan as Marxism in the USSR: A Critical Survey of Soviet Thought and Dostoevsky the Thinker that became the crowning achievement of his career. In conclusion, we attempt to define the place that Scanlan’s output occupies in the history of the study of Russian philosophy, noting especially his role in the American-Russian dialogue over the past half-a-century.

KEYWORDS: J.P. Scanlan, F.M. Dostoevsky, L.N. Tolstoy, Russian philosophy, Russian philosophy of 20^th c.

MARCHENKOV Vladimir L. – PhD, professor of philosophy of art at the Ohio University School of Interdisciplinary Arts.

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script  

BYKOVA Marina F. – PhD, Dr. Habil., professor of philosophy at North Carolina State University, editor-in-chief of Russian Studies in Philosophy, honorary research associate of the Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences.

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script

Received at 10 September 2017

Citation: Marchenkov, Vladimir L., Bykova, Marina F. (2018) “A Dialogue between Philosophical Traditions: The Life and Work of James Scanlan”, Voprosy Filosofii, Vol. 3 (2018), pp. ?‒?.

References

De George, Richard T., Cherniak, Lion (1987) “ ‘Marxism in the USSR: A Critical Survey of Current Soviet Thought’ by James P. Scanlan”, Studies in Soviet Thought, Vol. 33, № 1, pp. 75–95.

Grier, Philip (1986) “ ‘Marxism in the USSR: A Critical Survey of Current Soviet Thought’ by James P. Scanlan”, Slavic Review, Vol. 45, № 2, pp. 394–395.

Rosenshield, Gary (2003) “ ‘Dostoevsky the Thinker’ by James P. Scanlan”, The Slavic and East European Journal, Vol. 47, № 1, pp. 110–112.

Van der Zweerde, Evert. (2004) “ ‘Dostoevsky the Thinker’ by James P. Scanlan”, Studies in East European Thought, Vol. 56, № 1, pp. 76–79.