Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку.

О. Мандельштам

Процедуры смыслополагания

Анализ логики смысла, в собственном смысле слова «логика», начинается в рассматриваемых концепциях там, где философы обращаются к выявлению процедур смыслообразования. Здесь, как представляется, так же как и при анализе понимания отношения смысла и значения и онтологического статуса смысла, о чем шла речь в Части первой, можно увидеть как сходство, так и различие двух концепций.

По Делёзу, событие как значащее бытие и есть смысл, поэтому именно с характером возникновения события связаны процедуры, или какие-то необходимые действия (логика), порождающие смысл. Знание, о котором говорила классическая философия, имело свои основания в трансцедентальной сфере, логика действия в которой и раскрывалась философией. Если смысл как определенное понимание по своей интенции – быть смыслом чего-то – подобен знанию, значит, и у него должны быть свои трансцендентальные основания. Но они не могут быть трансцендентальными основаниями, укорененными в сознании, коль скоро смысл тождествен событию. Значит, делает вывод Делёз, мы должны найти безличное и до-индивидуальное трансцендентальное поле, которое не может быть определено ни как поле сознания (личное), ни как поле определенных (индивидуальных) сущностей, но которое «заведует» генезисом событий [Делёз 1998, 143–144]. Таким трансцендентальным полем, по Делёзу, выступает мир сингулярностей. Этим понятием французский философ характеризует особое состояние объективной действительности (если воспользоваться традиционной терминологией). Мир сингулярностей – это не тот мир, который знает наука («эмпирические поля»), это не мир «недифференцированной глубины», с которым имеет дело мистика. Это такой мир, который предоставляет человеку возможность действовать, мир, который наделен порождающей силой и потенциальной энергией, мир, в котором распределение сингулярностей создает проблематические поля, требующие разрешения, т.е. усилий человека. Такие характеристики и позволяют Делёзу назвать этот мир трансцендентальным полем, благодаря которому возможен смысл. Эта трансцендентальность особая, она существует вне сознания, вне Я, но обладает своим лицом – «четвертым лицом единственного числа», как выразился Ферлингетти, на которого ссылается Делёз. Однако, для того чтобы трансцендентальное поле сингулярностей разрешилось событием/смыслом, требуется «рецептивный аппарат», превращающий возможность смысла, которым «беременно» поле сингулярностей, в действительность, связывая серии сингулярностей в целостность события[1].

Таким образом, согласно Делёзу, генезис события/смысла происходит путем самоорганизации поля неопределенных сингулярностей под воздействием некоего рецептивного аппарата: из неопределенности сингулярностей – к определенности смысла.

Хочу отметить поразительную перекличку представления Смирнова о генезисе смысла с идеями Делёза. «Только когда чистая текучесть, – пишет Смирнов, – загадочным образом встречается с пред-данностью Я – только тогда возникает смысл» [Смирнов 2015^а, 184]. «Чистой текучестью» Смирнов называет «сырой материал ощущений, бессмысленный сам по себе», некое подобие чистой текучести красок «полотна импрессиониста», «без-различную различённость». В этом «полотне импрессиониста» как «бесконечной потенции разворачивания осмысленности» нельзя не увидеть параллель трансцендентальному полю сингулярностей, которое также включает различённые неопределенности. «Пред-данность Я» – это для Смирнова абсолютная субъективность, некая открытость Я самому себе как условие нашего сознания, но не его содержания [Там же, 180]. Конечно, такое понимание Я далеко от представлений Делёза о том «рецептивном аппарате», который мыслился им одним из условий генезиса события, но указание на «абсолютную субъективность» и «неразличённую содержательность» как двух условий смыслополагающей деятельности делает конфигурации генезиса смысла того и другого философа подобными.

Еще один немаловажный момент сходства позиций двух философов в понимании смыслополагания – то, каким образом смысл предъявляется (объявляется). Как уже отмечалось (см. Часть I: [Конев 2016, 38]), по Делёзу, смысл выражается в предложении, он всегда уже предполагается, когда мы начинаем говорить: «Смысл подобен сфере, куда я уже помещен…» Но, выражаясь в предложении, смысл в то же время никогда не проговаривается в этом предложении. Чтобы смысл этого предложения высказать, он должен стать объектом другого предложения, смысл которого, в свою очередь, при этом также не проговаривается, и т.д. [Делёз 1998, 49]. Смирнов также постоянно указывает на то, что смысл – это свернутая до-словесность, невысказанность, континуальность [Смирнов 2015^а, 190], и также отмечает, что смысл может оставаться для нас обозначенным, но не достигнутым [Смирнов 2001, 99]. Однако оба философа, естественно, не могут начисто лишить смысл словесного объявления. И смысл в обеих концепциях находит специфическое языковое средство своего представления – глагол. «На границе между смыслом и осмысленностью (предикативной формой выражения. – В.К.), между дискретностью и континуальностью, между свернутостью и развернутостью живет глагол – совершенно удивительное образование нашей речи» [Смирнов 2015^а, 191–192]. Делёз также постоянно указывает на то, что именно глаголы выражают события и становление, что смысл как событие свернут в глаголе предложения, что инфинитив глагола – это и есть адекватное выражения события/смысла [Делёз 1998, 17, 45, 59, 155, 241].

Наконец, следует обратиться к тому моменту, где две представленные логики смысла как поразительно сходятся, так и существенно расходятся. Это понимание самой процедуры смыслополагания.

Смысл как выраженное в предложении, не совпадая ни с объектами, о которых идет речь, ни со значениями слов, входящих в предложение, существует, утверждает Делёз, на границе тел (объектов) и предложений. Вот эта граница и должна быть выявлена. Различие тел и бестелесных эффектов/событий – это онтологическое основание существования смысла, а поскольку события/эффекты не существуют вне выражающих их предложений, то язык (предложение) становится носителем как дуализма тел и эффектов, так и самого их различия, самой границы. В различии и взаимодействии существительных и глаголов, обозначения и выражения заключен смысл, который «схватывается» говорящим. Но, чтобы увидеть, как это происходит, нужно выделить процедуру смыслообразования, которую Делёз представляет как процедуру сериации, в ходе которой обнаруживаются разные серии слов/предложений. Это, как минимум, серия слов/предложений, которые что-то обозначают, и серия слов/предложений, которые обозначают смысл первых, так как, согласно Делёзу, всякое предложение высказывает смысл, но его не обозначает. Так, известное выражение из сказки «Приходи за долгом завтра!» имеет смысл, но не проговаривает его, поэтому на следующий день он (смысл) озвучивается: «Я же сказал: “Приходи за долгом завтра!”». Один толкует смысл первого выражения как указание на следующий за нынешним днем день, а другой – как на указание на следующий день вообще. Словечко «завтра» порождает две различные серии дней, и, для того чтобы выделить действительный смысл сказанного героем сказки, нужно суметь эти серии соединить.

Граница как место пребывания смысла открывается и существует благодаря отношению, столкновению различных серий, переходу от одной к другой. В обнаружении этого перехода особую роль играет, по выражению Делёза, «странный, или парадоксальный объект», способный перескакивать из одной серии в другую, меняя свой статус, – эзотерический/экзотерический элемент, оживляющий соединения серий. Сама логика смысла, законы возникновения смысла – это законы отнесения одних элементов к другим, законы их конъюнкций, коннекций и дизъюнкций. Именно держание в сознании таких отнесений одной серии фактических образований к другой серии фактических или виртуальных образований в данной конкретной ситуации конституирует смысл. Логика смысла, как ее понимает Делёз, учит сопрягать сингулярности, устанавливать последовательности/серии и организовывать их коммуникацию, что позволяет увидеть индивидуации этого часа дня, этого региона, климата, реки, ветра или этого события, а не сущности вещей, личностей или субъектов. Процедуры смыслополагания как конституирования и полагания сериаций дают человеку возможность видеть мир в его конкретности (индивидуации) и действовать адекватно данной ситуации. Логика смысла в понимании Делёза всегда прагматически ориентирована, а выводы, которые она позволяет делать – это постулаты действия.

Делёз не пользуется понятием «смыслополагание»: он говорит о развертывании смысла, о его производстве, происхождении, о выделении его из предложения и т.п., что происходит благодаря сериации. Смирнов же понятие смыслополагания делает основным понятием своей логики смысла. «Формирование смысла названо мной, – пишет Смирнов, – “смыслополаганием”» [Смирнов 2001, 451]. Смыслополагание – это некая формальная процедура, не зависящая от того содержания, которое «подвергается» обработке. Процедура полагания смысла раскрывается как логико-смысловые отношения, в которых, согласно представлениям Смирнова, определенным образом реализуются отношения единства, множественности, противоположности и т.п. Понятия «единство», «множественность», «противоположность», «отрицание», «утверждение» и связка, в которых эти отношения осмысляются, логико-смысловая теория называет процедурными понятиями, так как, с одной стороны, их содержание напрямую зависит от процедуры смыслополагания, а с другой, в этом их содержании данная процедура объективирует (предъявляет) себя. Неделимый комплекс логико-смысловых отношений со связываемыми ими смыслами процедурных понятий назван Смирновым логико-смысловой конфигурацией [Там же, 451–456]. О логико-смысловых конфигурациях уже шла речь в связи с представленной в концепции Смирнова онтологией смысла, согласно которой смысл не существует вне процедур становления значений (см. [Конев 2016, 41–43]). Дополним сказанное тогда некоторыми моментами, касающимися функционирования означенных конфигураций.

Функционирование логико-смысловых конфигураций определяет логику смысла той или иной культуры, организует, формирует смыслы объектов культуры или объектов внешнего мира. Смирнов подробно анализирует этот процесс в «Логике смысла» [Смирнов 2001], разворачивая его в два этапа. На первом этапе, когда вводится сама идея логико-смысловых закономерностей, он, как и Делёз, обращается к парадоксу, представленному в данном случае притчей о предсказании смерти халифа неким звездочётом[2]. На втором этапе Смирнов показывает, какие логико-смысловые конфигурации свойственны классической арабской культуре, как они формируют содержание основных понятий классической арабской философии.

Итак, анализируя предсказание звездочёта, который предрёк, что смерть халифа наступит «между огнем и водой», Смирнов показывает, что могут существовать, по крайней мере, две разные процедуры формирования смысла этого выражения. Одна процедура строится на том, что принимается существование различных видов огня (костры, факелы и т.п.) и воды (река, озеро, лужа и т.п.), и тогда «между» будет тем, что существует как некое пространство между какими-то видами огня и воды – береговая полоса и т.п. Это конфигурация существования объектов. Другая процедура полагания смысла «между огнем и водой» строится на том, что за исходное принимается некая связанность одного и другого (от себя замечу, что к такого рода связанности может, к примеру, относиться дружба между А и В). Смирнов, ссылаясь на представления классической арабской философии, указывает в этом случае на особые отношения между явленным и скрытым, когда «между» представляет собой «слитость» [Там же, 75–76]. В такой конфигурации явленное открывает скрытое, а скрытое показывается в явленном, явленное не остается только явленным, просачиваясь в скрытое, – скрытое не остается скрытым, открываясь через явленное. Тогда процедура смыслополагания будет иметь вид: огонь = явленности огня, вода = скрытости воды, а между = тому, в чем явлен огонь и скрыта вода, т.е. нагретой воде, или бане, в которой халиф и был убит, в соответствии с предсказанием [Там же, 77]. Мне, правда, не совсем понятно, почему именно огонь соответствует явленности, а вода скрытости, но сама процедура ясна: огонь как явленность – открывает, предъявляет воду как скрытость тем, что она становится паром. Или наоборот: если вода – явленность, а огонь – скрытость, тогда в нагретой воде «виден» огонь. И первый, и второй вариант приводят к бане как искомому ответу на предсказание астролога.

Зададим вопрос: есть ли какое-то сходство в понимании процедуры смыслообразования двух представленных логик и обнаруживается ли какое-то подобие у логико-смысловых конфигураций Смирнова и сериации Делёза?

Хотя Смирнов и пишет, что «…создание логико-смысловой конфигурации в результате процедуры смыслополагания может быть названо логикой смысла… совсем не в том смысле (курсив мой. – В.К.), в каком употребил это выражение Ж. Делёз…» [Там же, 67], мне думается, что это несколько поспешная констатация. Во-первых, оба мыслителя обращаются к выявлению закономерностей порождения смысла. Во-вторых, оба они указывают на некие стабильные процедуры, ведущие к становлению смысла. В-третьих, оба считают, что, хотя эти процедуры не реализуются вне усилий сознания и вне языка, сами процедуры смыслополагания от сознания и языка не зависят. Конечно, называются они у Делёза и Смирнова по-разному: в одном случае – сериация (выстраивание серий и отношений серий), в другом – конфигурация слов, выражений, но и выстраивание серий можно представить как конфигурирование определенных элементов под знаком определенного порядка (Делёз говорит о том, что сингулярные точки распределяются коммуницирующими между собой фигурами [Делёз 1998, 157]), и конфигурирование слов и выражений может быть представлено как организация определенных серий. Чем занимается автор отечественной «Логики смысла», когда он создает Схему 1 или Схему 2 (см.: [Смирнов 2001, 67, 73]), как не выстраиванием серий? И разве нельзя представить рассуждения о смысле выражения «между огнем и водой» в форме делёзовской сериации? Можно, конечно, выстроить серию как «череду» тел (вещей): серия огня – костры, факелы, огонь в печи, огонь в фонаре и т.п.; серия воды – река, озеро, лужа, море, разлитая вода и т.д. – и тогда «между» окажется неким пространством, ибо сами тела не совмещаются. Но можно выстроить и серию слов сходных значений: серия огня – гореть, жар, греться, обжигаться и т.п.; серия воды – влага, пот, мокрое, мыться, обливаться... Тогда «между» окажется установлением связи между словами (сочетанием слов): влажное + горячее = горячая вода, кипяток; мыться + греться = баня; жар + пот = парилка. А это приводит к ответу на предсказание звездочета халифу. Как видим, и конфигурирование предполагает установление неких последовательностей (серий), и сериация может быть понята как выстраивание неких фигур-отношений.

Не могу не отметить еще одну аналогию. Сериация как процедура смыслообразования «работает» только при одном условии – когда осуществляется переход, переключение движения мысли с одной серии на другую. Это переключение совершается благодаря действию «странного» объекта, который одновременно принадлежит разным сериям, но играет в них различные роли. Смирнов также постоянно отмечает, что смысл выражения «между огнем и водой» определяется особой ролью слова «между», которая обусловлена не его грамматическим или лексическим значением, а его отнесением к особому классу слов, которые способны выражать процедуру смыслополагания благодаря тому, что пробуждают в нас определенные интуиции [Там же, 143–146]. Процедура смыслополагания и как сериация, и как конфигурация обязательно предполагает установление отношений, перебор возможных вариаций слов, предложений (так мы добиваемся точного выражения мысли), вещей и действий (так мы добиваемся нужной нам ситуации, т.е. ситуации, имеющей определенный смысл).

Но есть одно принципиальное различие между двумя логиками смысла в понимании процедуры смыслополагания. Процедура смыслополагания как логико-смысловая конфигурация выступает именно как определенная конфигурация «…исходных предпосылок, отражающих представления об условиях осмысленности, об условиях наличия смысла» [Смирнов 2001, 74]. Поэтому смысл жестко детерминирован. «Слова осмысляются, то есть выстраивают свой смысл, по определенной процедуре, следуя определенной стратегии, и как бы ни различались жанры литературы (и вообще любые образчики нашей речи) с точки зрения содержательной, они все должны быть осмысленными, должны иметь смысл, а потому должны не различаться с точки зрения процедуры образования их смысла» [Смирнов 2001, 109]. Поэтому смысл и оказывается той сферой и целостностью, в которую изначально помещено всякое сказанное слово или всякое выполненное дело. Алгоритм смысла, укорененный и укореняющий интуиции культуры и процедурные понятия, в которых эти интуиции себя презентуют, конституируют смысловое поле культуры, которое в представлении логико-смысловой теории постоянно. Различив две процедуры понимания смысла «между огнем и водой», одна из которой исходит из того, что между – это нечто отделяющее одно от другого («полоса между рекой и костром»), а другая исходит из того, что между – это нечто соединяющее одно с другим («война между А и В», «любовь между А и В»), Смирнов видит в них зародыш двух принципов описания мира в целом, что проявляется в двух типах предикации – субстанциальной и процессуальной. Западная культура конституируется субстанциальным принципом предикации, где логико-смысловая конфигурация первого типа (между = пространство) как бы заглушает и вытесняет на периферию смысловую конфигурацию второго типа (между = соединение), а классическая арабская культура конституируется процессуальным принципом предикации, где на первый план выдвигается именно смысловая конфигурация второго типа. Логика смысла Смирнова раскрывает процедуру смыслополагания как процедуру, в которой смысл себя раскрывает, он уже есть, хотя и не говорит о себе, потому что говорят о себе только номинальные значения; однако, как только эти номинальные значения (например, словарные значения слов) приходят в движение (включаются в текст), они тотчас организуются смыслом и представляют свои значения согласно его процедурам. (Не напоминает ли этот голос смысла, звучащий в значениях слов и действий, тот голос бытия – шум бытия, – который, согласно Делёзу, слышится в любых событиях?) Логика смысла Смирнова говорит о том, как смысл раскрывается, а не о том, как он порождается.

Логика смысла Делёза ориентирована как раз на то, чтобы показать, как смысл порождается. Поэтому сериация как основная процедура смыслополагания оказывается подвижной, а ее динамизм обеспечивается в делёзовской логике смысла особым актом – идеальной, чистой игрой. У Смирнова нет аналога этому понятию. Идеальная игра – важный концепт философии Делёза, которым философ обозначает возможность абсолютного начала, которое выступает именно как начало, а не продолжение уже существующего. Это божественное «Fiat!», бросок кости, определяющий новое состояние, рождение события/смысла, которое утверждает новый порядок [Делёз 1998, 88–90]. М.К. Мамардашвили говорил в связи с этим о метафизике апостериори – когда рассматривается рождение порядка на «втором шаге» и когда нечто делается необходимым, а не совершается по необходимости [Мамардашвили 1993, 49]. Понятием «чистая игра» логика смысла Делёза фиксирует характеристики момента (ситуации) появления смысла как такового. В результате подобного акта («броска кости») возникает прецедент (случай), требующий осмысления и разделяющий время на «до» и «после» относительно этого нового события/смысла. Чистая, идеальная игра, как её трактует Делёз, – это ключевой момент в понимании жизни смысла. Вся логика смысла Делёза строится под знаком идеальной игры, что и разводит наши две логики по разные стороны.

Разные стороны чего? Думаю, что это разные стороны понимания события мысли, или мысли как события. Обе логики говорят не о мышлении как cogito, которое было предметом философской классики, а о cogitationes, которые присущи реальному состоянию мысли, о «с-мыcлении» [Смирнов 2015^а, 201, 202]. Как совершается событие мысли, которое и есть смысл, которое, как событие, непосредственно включается в событийную ситуацию? Вот что становится предметом обеих логик смысла. Делёз смотрит на событие мысли как на то, что должно быть произведено, и для этого его логика смысла конструирует нужные инструменты. Смирнов же видит в событии мысли те инструменты, которые его произвели и которые уже существуют в культуре. Но различие позиций двух философов – это различие направленности исследований смысла. Когда-то В. Дильтей, отмечая отличие своего подхода к пониманию основоположений наук от подхода Гуссерля к обоснованию знания, писал создателю феноменологии, что они роют тоннель с разных сторон, но навстречу друг другу. Мне представляется, что с обсуждаемыми логиками смысла мы имеем такую же ситуацию. Эти логики смысла дополняют друг друга.

* * *

Данная статья не ставила целью рассмотреть обе концепции в их полноте. Я стремился показать, что они, каждая по-своему, ставят и решают одну и ту же задачу – задачу нового подхода к пониманию постижения человеком мира, с которым он имеет дело. Смысл и его роль в жизнедеятельности человека – это не то же самое, что знание и его роль. Наряду с логикой мышления необходима логика смысла: утверждающийся постнеклассический тип научной рациональности строится с обязательным учетом социальных и культурных ценностей в процессе реализации собственно научных целей [Степин 2000, 634–636].

В связи с этим хотел бы обратить внимание еще на один момент. В нашей литературе за Делёзом прочно закрепился ярлык представителя постмодернизма, а его приверженность «идеальной игре», «броскам камней», определяющим выбор, признание значимости нонсенса наряду со смыслом, не говоря уже о «шизоанализе», «телах без органов», «ризомах» и т.п., только подкрепляют эту оценку. И хотя уже отшумели споры о сущности постмодернизма, но «осадок остался», и родовая травма постмодернизма, связанная с эклектизмом, вольностью соединения всего и вся, ещё живет в сознании при оценке многих современных интеллектуальных продуктов. Кажется, пришла пора от этого избавиться и увидеть другой смысл творчества того же Делёза.

В «Логике смысла» и «Различии и повторении» он начал (а в дальнейшем закрепил и развил) свою главную идею – человек живет в мире событий, которые он инициирует и которые инициируют его самого [Делёз 2004, 184, 194]. Интенсивность и подвижность этого мира требуют иного способа работы сознания – требуют смысла, так как опора только на понятия, которые ориентированы на постоянство сущности, становится недостаточной. Новая рациональность, в которой мысль и pragmata слиты, требует такого человека, для которого его не-алиби в бытии [Бахтин 1986] столь же очевидно, сколь очевидно и его cogito. Именно об этом говорит современная философия. Это не постмодерн, это возвращение к истокам модерна (Нового времени), который взялся реализовать проект свободного человека Возрождения, а построил дисциплинарное общество. Когда-то Томас Манн назвал призыв Ницше к коренной перестройке всего человеческого сознания «последней трансформацией Просвещения» [Манн 1961, 389]. Действительно, призыв Ницше к свободному, легкому и безответственному действию – смеяться, играть, танцевать – мало согласуется со спинозовским non ridere, non lugere, neque detestari, sed intelligere (не смеяться, не плакать, не проклинать, а понимать). Но призыв этот обращал внимание культуры на то, что лежало в основании эпохи Нового времени и что она потеряла. Думаю, философия события и логика смысла Делёза обращается именно к анализу оснований такой свободы человека, которая утверждает её необходимость, а не только исходит из неё. И именно здесь совпадают философские устремления Жиля Делёза и Андрея Смирнова. Кардинальный вывод логики смысла Смирнова: есть разные логики смысла, в которых мир человеку является по-разному. Открытие и описание различных типов предикации (см. [Смирнов 2015^б]) дает философское обоснование возможности и правомерности разных типов свободы. Свобода в логике субстанции и свобода в логике процесса – это свобода, но свобода разная. Здесь укоренена проблема современности – найти баланс силы утверждения и требований обстоятельств, обеспечить разворот техногенной цивилизации в сторону культуры. Обе логики смысла, как мне представляется, создают для этого предпосылки.

Примечания